Текст книги "Граница у трапа"
Автор книги: Владимир Мазур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Прошелся по подсобке. Вызвать Никитина? Вдвоем уж обязательно сыщем.
Взгляд упал на закрытый иллюминатор. Сейчас все нараспашку. Кондиционера в подсобке нет... Мимоходом заглядывая в ящики, подошел к иллюминатору вплотную, увидел тонкий, совсем незаметный шпагат, уходящий за борт. Открыл иллюминатор.
Портфель висел сразу в проеме, его можно было достать за ручку, что я и намеревался сделать.
Меня схватили за плечо, оттолкнули, развернув на месте.
В правой руке Морозов держал большой разделочный нож. Если бы он захотел воспользоваться им, я б не успел увернуться. В такой тесноте не попрыгаешь.
– Не трогай! – в бешенстве сказал он. – Не твое – не трогай!
– Сам вытащишь?
Его глаза, казалось, совсем были готовы выпрыгнуть из орбит.
– Брось, – мягко сказал я. – Брось! Я имею в виду нож.
Протянул руку к портфелю. Нож оказался у моего горла. У меня даже пальцы похолодели.
– Ладно, старик, – сдавленным голосом сказал Морозов. – Твоя взяла. Но зачем же так? Давай пополам. Все равно не мои. Шантажировали. Я тебе аккуратно упакую, вынесешь – никто и не догадается.
– Вытаскивай, посмотрим, что там. Может, у меня аппетит разыграется, и я себе все возьму.
Морозов кончиком ножа отстранил меня от иллюминатора, загородил его собой.
– Шутишь, старик? А в этом нет ничего смешного. Между прочим, в этом и Наташка участвует. Это она уговорила меня. А ты пропускал нас. Да, да. Первый раз – не осмотрел портфель с монетами, прикрытыми моим бельем. Во второй – пропустил золото в магнитоле. Давай так... Тебе половину, мне половину.
– Юра, – как ребенку сказал, – я в такие игры не играю. Если ты меня прирежешь, с судна не выберешься. Через три-пять минут сюда придут. Все всё знают.
– Тем более мне терять нечего. Одним трупом, больше, одним меньше...
Разговор затягивался.
Внезапно лицо Морозова исказилось.
– Юра, милый, тезка! Что хочешь, со мной делай, но не губи! Все бери! Все отдам, только отпусти! Я не виноват! Оформи, как бесхозную!..
Я с удивлением смотрел, как самые настоящие слезы катятся из выпуклых глаз, как все сильнее дрожит кончик ножа, царапая кожу на шее, думал, вот она, смертушка, вот...
В дверь бара постучали. Сначала негромко, потом настойчивей.
Морозов чиркнул ножом по шпагату.
Всплеск был слышен.
– Открой, – попросил я, – а то взломают.
– Сам открывай, – кивнул Морозов, отступая в сторону. И помни – и ты, и Наташа в этом дерьме. Думай!
Я пошел открывать.
Ворвавшимся Петру и Павлу объяснил, что произошло, что можно ждать от Морозова, где портфель.
Петр осторожно заглянул в подсобку, поманил нас.
Я заглянул через его плечо и увидел, что Морозов, стоя у стола, пьет из горлышка «Наполеон», жадно хватает куски ветчины, вскрывает консервы, давится, глотает, посматривает на нас дрожащими, зыбкими глазами...
Через час я стоял неподалеку от «Амура» и наблюдал, как работают ребята с водолазного бота. Это они недавно снабдили меня гаечным ключом для маскировки, когда я охотился за контрабандистами.
– Командир понимает, что надо достать, – негромко сказал парень в шортах, страховавший на корме. – Он торпеды со дна моря доставал. А уж какой-то портфель... А что в портфеле?
ГРУЗ БЕЗ МАРКИРОВКИ
В двадцати четырех милях от Бимбао, порта и столицы Кондорских островов, расположено курортное местечко Линди, известное своим казино и обилием красивых женщин. Жизнь здесь начинается с заходом солнца, днем же улочки безлюдны, и лишь случайно можно видеть в тени автомата «кока-колы» дремлющего бродягу.
Пирс яхт-клуба изломанной линией отсекал у океана небольшую акваторию, в которой всегда торчало с полдюжины яхт богатых бездельников, кочующих по свету в поисках запретных удовольствий. Именно на пирсе, презрев полуденный зной, встретились двое.
За встречей, укрывшись в ходовой рубке одной из белоснежных покорительниц морей, наблюдал в мощный бинокль лейтенант береговой охраны Хосе Феррачи. Он дорого дал бы, чтобы услышать разговор. Одного Феррачи знал хорошо – Метис был из банды Донована, специализировавшегося по торговле живым товаром. Рыхлотелого, белокожего мужчину в черных очках видел впервые.
...– Организации нужен толчок, чтобы начать в Манти решительные действия, – говорил негромко собеседник Метису. – Левые наглеют все больше. Если их не остановить, они национализируют все и выгонят нас, как сделали это два года назад с вами.
Метис кивнул.
– Сможете организовать доставку крупной партии в Манти?
– Для чего? – позволил себе удивиться Метис.
– Так надо! Его «обнаружат», организуем шум в прессе, вспыхнут беспорядки...
– Х-ха! – осклабился Метис. – Вам забавы, а нам... Вы подумали о грузе? А команда? Что станет с судном? Кто заплатит за все?
– Верное замечание. Мы думали об этом. После переворота, а в успехе мы не сомневаемся, гарантируем, что команду амнистируем. Судно отпустим.
Метис задумался.
– Другого повода нет?
– Этот – наилучший. Он имеет пикантную подоплеку.
– Гарантии?
– Все зависит от количества груза. На какую максимальную сумму можете доставить?
Рыхлотелый мужчина взял из кармана пиджака записную книжку, подал Метису. Тот написал на листке несколько цифр.
– Прибавьте к этому три ноля, – добродушно усмехнулся он.
– Ого! Не много ли?
– Сюда входит страховка и стоимость судна, – ответил Метис. – Кроме того... мне хотелось бы в свободном Манти и в других местах иметь возможность работать без помех и ограничений. Кстати, не согласились бы вы также участвовать в деле?
– Обещаю полную поддержку, – твердо ответил рыхлотелый мужчина. – Как думаете договориться с Донованом?
– Он ничего не будет знать. Иначе придется туго и мне, и вам. На «Сансете» у меня свой человек, который приведет судно в Манти.
– Отлично. Подробности меня мало интересуют, но запомните главное – судно обязательно должно зайти в русский порт перед Манти. Груз должен быть в ящиках без маркировки. Ее мы сами поставим в Манти. Ясно?
– Вполне.
– Еще одно условие...
Внезапно рыхлый мужчина смолк, подошел к краю пирса.
Почти под ними, не замеченный ранее, рыбачил мальчик лет тринадцати.
Рыхлотелый оглянулся, сунул правую руку под мышку.
Лейтенант Феррачи стиснул бинокль так, что, казалось, латунный корпус вогнется под его крепкими пальцами.
Метис тронул рыхлотелого за локоть:
– Оставьте. Это мой мальчик. Глухонемой.
– Какого черта вы его таскаете за собой? – проворчал рыхлотелый, опуская руку. – Лучший глухонемой – мертвец. На карту ставится очень много. И не забудьте – груз должен быть без маркировки!
* * *
Метис не спеша шел в направлении Макаронной бухты. Место это было примечательно тем, что в давние времена здесь бросали якоря клиперы, груженные шерстью и зерном. Бухта получила свое название от макаронной фабрики, расположенной в конце Джордж-стрит, неподалеку от моста, рядом с которым находилось здание береговой охраны.
Метис миновал отель «Метрополь», над шестиэтажным зданием которого высились трехметровые буквы рекламы, пересек улицу по диагонали и подошел к угловому дому, где находилась старинная, едва прозябающая гостиница «Первый и последний». Отсюда до причалов было не более ста метров. В этом месте они образовывали прямой угол.
Метис вошел в пыльный холл, миновал стойку администратора, клевавшего носом над потрепанным иллюстрированным журналом, поднялся на третий этаж, открыл дверь ключом и оказался в комнате, окна которой выходили на Макаронную бухту, на приземистые пакгаузы с покатыми крышами. Третьим по счету от угла причальной линии стоял «Сансет».
Метис развалился на застланной кровати со скрипучим матрасом, закурил.
Ждать пришлось недолго.
В дверь постучали.
– Входи, чиф![1] 1
Чиф – прозвище старшего помощника капитана.
[Закрыть] – крикнул Метис, не поднимаясь.
Старпом «Сансета» работал на Метиса вот уже второй год. Формально они подчинялись Доновану, но оба методично налаживали контакты с поставщиками, осторожно подыскивали верных людей и были готовы занять вакантное место, если бы вдруг с шефом случилась какая-нибудь неприятная «неожиданность».
Метис и чиф уселись за шаткий стол, закурили, выпили по стаканчику тягучего рома, перебросились словечками о предложении организации.
– Слишком много возни, – недовольно сказал чиф. – Не люблю спешки. Экспромты хороши, когда они тщательно подготовлены.
– Согласен, риск есть, но организация гарантирует сохранность и груза, и судна. В твердой валюте.
– А моя голова? – мрачно спросил чиф. – Может, желаешь избавиться от меня?
Метис перегнулся через стол, успокаивающие похлопал приятеля по плечу:
– Все будет в полном порядке. Они сначала арестуют вас, потом выпустят.
– Когда? Через двадцать лет?
– Через двадцать дней. Организация предоставит нам определенные льготы. По крайней мере, в первое время рынок в Манти будет в наших руках. Нам не понадобится лишний раз нажимать на спусковой крючок.
– За потерю груза Донован прихлопнет и тебя, и меня в первый удобный момент.
– Донована я беру на себя.
Чиф чувствовал, что Метис затеял сложную игру, но и у него самого уже зародились кой-какие идеи.
– Сколько причитается мне за все? Дело сложное.
– Половина стоимости груза, – щедро пообещал Метис.
– И нож в спину? Нет уж, спасибо. Я согласен за двадцать пять процентов. И не советую твоим друзьям из организации избавляться от меня тем или иным способом. Я ведь тоже подстрахуюсь.
– Откуда вдруг такое недоверие? – обиделся Метис. – Нам еще работать и работать вместе. Твоя задача – прийти в Манти с заходом в русский порт. «Сансет» должен быть в Манти не позднее двадцать четвертого июля.
– День Независимости? Чтоб не менять дат? – ухмыльнулся чиф.
– Да.
– Как же ускорить отход?
– Это я беру на себя. Вокруг Макаронной бухты давно ошивается паренек из «Интерпола». Я проверил – он ведет расследование в одиночку. Смелый, но очень безрассудный. Наведем его на склад. Он, естественно, захочет убедиться во всем сам...
– Понятно. Мне понадобится помощник.
– Дам лучшего. Продумай пока детали захода в русский порт. Все надо оформить так, чтобы груз в ящиках без маркировки был обнаружен в Манти при выгрузке русских поставок.
Метис вновь наполнил стаканчики. Ром был отменный, семилетней выдержки.
Под проливным дождем, в редких вспышках молний вдоль сетчатого забора, ограждавшего приземистые пакгаузы Макаронной бухты, крался кто-то в темной одежде. На стенках пакгаузов надписи призывали не курить, быть внимательным, проходить только в указанных местах.
Мужчине, скользившему от столба к столбу, был виден охранник, сидевший в освещенной будочке. Здоровенный парень в форме, с огромным кольтом на поясе разговаривал но телефону, скалил зубы.
Добравшись до того места, где забор пиками нависал над морем, человек стал перебираться на территорию порта. Внизу беспокойно шумели волны. Изрядно испачкавшись мазутом, которым были покрыты штыри, он оказался на охраняемой площадке. Вода стекала с прилипшей к его телу одежды. Пригибаясь, юркнул в сторону пришвартованного судна, на корме которого смутно белело название – «Сансет». В несколько прыжков было преодолено открытое пространство. Он прильнул к воротам пакгауза, находившегося напротив судна. Замок сопротивлялся недолго. Пришелец осторожно открыл одну из тяжелых створок, протиснулся внутрь, закрыл створку и включил фонарик. Узкий луч скользнул по цементному полу, по штабелям ящиков. Ступая на цыпочках, оставляя мокрые следы, парень неслышно шел по проходу, быстро проверяя бирки – фанерные дощечки с маркировкой, осматривал ящики, мешки, бочки. В дальнем углу остановился перед штабелем ящиков, подождал некоторое время, прислушиваясь.
Едва было слышно, как снаружи хлещет дождь.
Вынул из-за пояса крохотный молоток с «дергачом», поддел крышку одного из ящиков, нажал...
Скрип разбудил лежавшего на груде джутовых мешков в другом конце склада. Поднял голову, затаил дыхание, напряг слух.
Скрип повторился.
Разбуженный как бы нехотя поднялся и, стараясь не шуметь, медленно направился в темноту.
Тем временем взломщик сунул руку в ящик, проверив содержимое, принялся беззвучно вгонять гвозди на место, наваливаясь на молоток всем телом.
К нему, вертя головой во все стороны, пробирался профессиональный убийца. В правой, слегка отведенной руке был зажат нож с длинным узким лезвием.
Парень закрыл ящик без маркировки, устремился по проходу к воротам склада. Вскоре он затерялся в лабиринте штабелей.
Его легкие шаги были услышаны преследователем.
Любопытство позднего гостя не было удовлетворено полностью. Он подошел к застекленной будочке магазинеров, находившейся у самого входа. Внутри стоял стол, где лежали бумаги, покоился телефон. У стола – стул.
Замок будочки был попроще, и на него потребовалось всего несколько секунд.
Любитель чужих секретов вошел, склонился над столом и стал просматривать бумаги, подсвечивая фонариком.
Щелчок взламываемого замка и слабый свет указали ищущему цель – будочка магазинера.
Найдя нужную бумагу, парень внимательно прочитал ее, положил на место...
Удар ножом свалил его на пол.
Убийца вытащил тело под дождь, громко свистнул.
Резко распахнулась дверь караульной будки, и выбежал охранник, таращась в темень. Увидев тело, охранник в сердцах сплюнул. Не задавая лишних вопросов, молча подхватил ноги убитого. Вдвоем быстро отнесли его к кромке причала. Что-то буркнув, убийца на несколько секунд оставил охранника с телом, лежавшим на залитом водой асфальте. Вернулся с тяжелым куском якорной цепи. Обмотали вокруг шеи мертвеца. Качнув, бросили тело в воду. Постояли, подождали, удостоверились, что все сделано, как полагается. Направились в будочку. Убийца остановился, что-то приказал охраннику. Тот кивнул и рысцой побежал вдоль забора, освещая затемненные места, уголки, заглядывая по другую сторону ограды.
Убийца вошел в будочку, вытер руки о висевший в углу плащ, набрал номер на телефонном диске.
Ночной звонок вызвал цепную реакцию, и много человек не легли спать в эту ночь.
Спасали груз.
Под утро в пакгауз въехали многотонные крытые грузовики. Крепкие, угрюмые люди, совсем не похожие на докеров, быстро погрузили весь штабель ящиков.
Через полчаса после их отъезда в кают-компании «Сансета», непривлекательного в своей откровенной запущенности, давно не крашенного, с бортами, покрытыми струпьями ржавчины, неуклюжего, с высокой трубой, собрались трое – капитан, чиф и сам Донован,
Обычно в рейс провожал Метис, но, в связи с чрезвычайным происшествием, хозяин явился, чтобы дать последние наставления лично.
И обшивка переборок – грязно-серого цвета, и форма иллюминаторов, и даже мебель кают-компании говорили о ветхости судна, о частой смене его хозяев.
Донован, обрюзгший мужчина шестидесяти лет, в легком элегантном костюме, сшитом не у Диора, а одним из бродячих портных, рассматривал обстановку, прикидывал, сколько запросить со страховой компании. В один прекрасный день «Сансет» мог развалиться сам собой...
Капитан, представительный, поджарый, с лицом старого ястреба, наливал в рюмки спиртное.
Чиф, воплощение радушия и обаяния, был беспричинно весел. Глаза его сверкали юношеским задором, движения – легки и точны. Глядя на его легкомысленное лицо, трудно было догадаться, что за плечами помощника несколько лет каторжной тюрьмы в Кайенне.
За иллюминатором слышались крики «вира», «майна», гудели электромоторы – судно торопливо извергало из трюмов последнее содержимое, значащееся в бумагах и не боящееся чужих глаз. Готовились выйти в море.
– Еще раз подчеркиваю, – промокая лоб платком, астматически просипел Донован, – груз доставить без каких-либо... недоразумений. То, что случилось ночью, пусть вас не беспокоит. Интерполовец был один и никого не успел информировать. Перед отплытием из Парамари на «Сансет» прибудет мой человек для присмотра за грузом.
– Хотелось бы уточнить, – перебил капитан, – кто кому подчиняется? Не люблю, когда на судне многовластие.
– Вы – хозяин судна! Но во всем, что касается сохранности груза, он принимает окончательное решение.
– Я тут подумал, – сказал чиф, – что... Может быть, стоит зайти в русский порт?
– Зачем? – насторожился Донован.
– Ну... Поскольку береговая охрана и таможенные чиновники плохо сотрудничают с нами, хорошо бы зайти к русским. В русском порту возьмем какой-нибудь груз. Судно, пришедшее из русского порта с русским товаром, будет досматриваться не так тщательно. Если вообще его станут проверять.
– Это небезопасно, – возразил капитан. – Риск увеличится.
– Зато уменьшит подозрения здесь.
– А что, мысль мне нравится, – задумчиво просипел Донован. – Действительно... Но надо найти фирму, заинтересованную в таких закупках. Впрочем, это несложно. Интересная, интересная мысль... Главное – неожиданная, – впился он взглядом в чифа. – Как вы пришли к ней?
– Спокойно жить хочется всем, – улыбнулся чиф. – Подстраховаться не мешает.
Донован протянул капитану и чифу чеки, которые он извлек из кармана.
– За половину пути. Остальное – по возвращении.
Капитан спрятал чек, не глядя на цифру. Чиф не удержался, посмотрел. Это не ускользнуло от Донована.
– Что-то не так?
– Как обычно, – улыбнулся чиф. – Люблю точность.
– В этот рейс возьмете больше, чем обычно. Обстановка меняется, необходимо делать запасы. М-да... Насчет русского порта неплохо придумано. Выпьем за честных русских. Пусть они помогут нам.
Чиф охотно выпил.
Капитан помедлил и под пристальным взглядом Донована пригубил рюмку.
– И все-таки заход в русский порт меня тревожит.
– Хватит об этом! – оборвал его Донован. – Командую тут я. Лучше скажите, как поживает крошка Мэй?
– Что-то удалось для нее сделать? – оживился капитан.
– Обещают выдать временное удостоверение. Дорогую же шутку вы себе завели, – ухмыльнулся Донован. – Не по карману, а?
Чиф внимательно следил за разговором. Пока что все устраивалось наилучшим образом.
Перед самым отходом на замызганную палубу «Сансета» гуськом поднялись пятеро с сумками и чемоданчиками.
Встречавший их боцман сплюнул за борт, отобрал паспорта и книжки моряков, проверил записи, после чего сказал на том ужасном слэнге, который можно услышать только в припортовых кабаках:
– Вот что, ублюдки мокрохвостые! Никакой поножовщины и пьянок! Дисциплина, как на военном судне! Первый, кто нарушит мою заповедь, сыграет за борт. Понятно?
Стоявшие перед ним молчали.
Они замещали пятерых, девавшихся неизвестно куда после грандиозной драки в одном веселеньком заведеньице. Метис срочно подыскал замену, и вот новички стали членами команды «Сансета», о котором они знать ничего не знали несколько часов назад. Им пообещали привычную, хорошо оплачиваемую работу, найти которую не так-то просто.
В каюте чифа Метис, стоя у иллюминатора, указал взглядом на крайнего, переминавшегося с ноги на ногу.
– Вон тот, с синей сумкой. Кличка «Раджа». Будет работать с тобой. Умеет все. Я даже сам толком не знаю, чего он не умеет. Ему человека убить – как спичку задуть. Он подойдет к тебе после отхода. Устроишь его так, чтоб был всегда под рукой.
– А куда девалось пятеро прежних?
– Кто где, – ухмыльнулся Метис. – Кто в госпитале с проломленной черепушкой, кто в каталажке. Пришлось устроить массовый обмен потому, что на Раджу обратили бы внимание... Ну, как? Обдумал насчет капитана? Сменит он курс? Уговоришь переоформить грузовой манифест?
– Сделаю все возможное.
– А если не получится?
– Должно. Капитан слишком привязан к Мэй.
– О! – с уважением протянул Метис. – Молодец! Не хочу перехвалить, но ты действительно мудрец. И все же не забудь – ящики должны быть без маркировки.
– Все сделаю, как надо, – пообещал чиф.
* * *
Салют – развлечение слабенькое, но мне почему-то казалось, что она станет вздрагивать при каждом залпе. Как-то раз я уже любовался фейерверком в этом же парке. Девочка, которую тогда обнимал, весело кричала «ура» после каждого залпа, хотя и вздрагивала, и все торопила идти к морю... Была та девочка очень ласкова и не строила из себя недотрогу. Вскоре она уехала в свой большой город, а через неделю прислала письмо, что выходит замуж...
Юля, которую я встретил случайно в конторе стивидоров, не стала спрашивать, как другие, куда мы пойдем, что будем делать. Она просто согласилась встретиться, погулять, посмотреть салют...
Мне нравились и салют, и массовые гулянья, где толчется множество народа, где все веселы, нарядно одеты, где можно поглазеть на людей и себя показать. Дешево и сердито, так сказать.
В Москве салют замечательный. Там каждый залп приносит что-то новенькое, неожиданное – то мерцание огоньков, то беспрерывно распускающиеся цветы, то растущее разноцветное облако.
У нас попроще. Трах – и сноп ракет. Ребятня орет «ура», взрослые делают вид, что давно вышли из детского возраста, однако рты их невольно растягиваются до ушей, и они глаз не могут оторвать от неба.
В половине десятого я в отутюженных брюках, в новенькой оранжевой рубашке вышел, словно из песенки про удалого мальчонку, из парадного, чтобы за полчаса преодолеть расстояние в полкилометра. Мне не терпелось встретить Юлю.
На перекрестке улочек встретил Марка Фомича.
Невысокий, с седым пушком на голове, он шел в том же направлении, слегка припадая на правую ногу. Когда-то, знал я по рассказам соседа, его накрыло взрывной волной, ударило в правый бок, контузило, после чего нога стала усыхать.
– Здрасте, Марк Фомич! Что ж вы сегодня не в парадной форме? Ради такого дня можно было бы и орденами сверкнуть.
Марк Фомич покосился на орденские колонки, горестно вздохнул.
– Эх, Юра, не напоминай. До сих пор в себя прийти не могу.
– А что случилось?
– Украли... И ордена, и медали. Хорошо, хоть удостоверения остались.
– Как? Кто украл?
– Да тут один... И паренек вроде неплохой... Из вашей, тридцать восьмой, школы.
– Вот это да!
– Так-то вот. Как тебе это нравится?
– Кому такое может понравиться? Но... Вы же знаете, кто украл, когда украл... Почему не заставите вернуть?
Мы потихоньку шли в направлении парка, куда ручейками стекался народ. Все празднично одеты, оживлены предстоящим салютом.
– Да бог с ним! Его мамаша так просила, так плакала... Не вернуть уж! Не вернуть, – покачал Марк Фомич головой. – Говорит, продал, а кому – не помнит. Или не хочет вспоминать. Ну, я его и простил. Так что ходить мне теперь без своего «иконостаса».
– Ну и ну! – удивился я, не забывая шарить взглядом по сторонам – как бы не прозевать Юлю. – Как же так можно? Воевали, натерпелись, были ранены и так... легко расстались с боевыми орденами. Даже обидно за вас.
– Ты пойми... Милиция, суд, то да се... Одним махом у пацана будет испорчена биография. Не так ордена жаль, как его. Сядь он в колонию, чему его там научат?
– А кто украл?
– Да чего уж там...
– Ну, кто?
– Тебе зачем?
– Поговорю с ним.
– Не забивай себе, Юр, голову ерундой. Лови своих контрабандистов.
– Ничего себе ерунда! Да вы не бойтесь, я его бить не стану. Только поговорю, и все.
– Не хватало, чтоб ты еще подрался!
Мы углублялись в парк. За кустами уже просматривались группки людей, огромная поляна, на которой стояли военные автомашины, какие-то короткие трубы.
– Никому! – пообещал я. – Могила!
Марк Фомич нехотя сказал:
– Вовка-«милиционер».
Я присвистнул от удивления, увидел Юлю, которая шла по аллее в нашу сторону, поспешил распрощаться.
– Марк Фомич, прошу прощения, мне тут надо... Он кивнул на прощание и остановился под молоденьким кленом.
– Привет! – заулыбался я на все тридцать два зуба. – Молодец, не опаздываешь.
– Стараюсь, – улыбалась Юля. – Твой отец? – показала она глазами в сторону Марка Фомича.
– Нет. Сосед. Неприятная история вышла у старика.
– Какая?
Я не успел рассказать. Бабахнуло так плотно, так близко, что Юля, взвизгнув, юркнула мне под руку. Я, естественно, не преминул воспользоваться случаем и покровительственно положил ей руку на плечи. Приятно успокаивать симпатичную девушку, тем более, что ее испуг был лишь предлогом обнять меня покрепче...
Мальчишки и кое-кто из взрослых завопили «ура», ракеты с шипеньем вознеслись в темно-сиреневое небо, потом их остатки посыпались в траву, и мы поспешили укрыться под кронами,
Я прижимал к себе вздрагивающую при каждом залпе Юлю, смотрел на разноцветье ракет, кричал вместе со всеми вполголоса «ура», думал о предстоящей прогулке, веселился до тех пор, пока в очередной вспышке не увидел сиротливо стоявшего поодаль Марка Фомича.
Задрав голову, он, как и все, смотрел на ракеты, «ура» не кричал. Я знал, что он воевал в пехоте, «ура» накричался в атаках. О чем он думал, глядя на ракеты? Что вспоминал?
На секунду представилось, что, может быть, сейчас кто-то торгуется, продавая боевые ордена...
– Что случилось? – спросила Юля, затормошив меня рукой, обвивавшей талию.
– Пошли-ка к морю, – предложил я. – Давно его не видел...
Юля охотно засмеялась, и мы выбрались на аллею. Тени, внезапно выраставшие впереди нас, быстро росли, еще быстрее таяли, укорачивались и исчезали.
Вовчика-«милиционера» я знал хорошо. Свое прозвище он получил потому, что отец его служил в милиции. «Милиционером» продолжали прозывать и после гибели отца. Мать Вовчика много и тяжело работала, и малый оказался предоставленным самому себе. Соседи рассказывали, что он ошивается допоздна в парадных, шатается по району и постепенно превращается в одного из тех, с кем постоянно возился его отец.
Как-то раз я проходил вечером в парадном и уловил запах табачного дыма, струившегося из подвала. Бросил взгляд вниз и увидел прятавшихся пацанов.
– Э, орлы! – позвал я. – Чем вы там занимаетесь?
Они шуганули мимо меня, как испуганные коты. Вовчик прошел не спеша, не гася сигарету. Я цапнул его за воротник.
– Ты что это, а?
– Я не что, а кто, – снисходительно усмехнулся Вовчик. – Пусти!
– Брось сигарету!
Вовчик аккуратно потушил и выбросил окурок.
– Кто сигареты купил?
– А что такое?
– Отвечай, когда спрашиваю!
– Ну, дядька один купил в гастрономе.
Я чертыхнулся: не обошлось без доброхотов!
– Ясно. «Люблю я спорт, но только папиросы, люблю я труд, но только шоколад...» Может, посидим, покурим,покалякаем, а?
Вовчик подозрительно посмотрел на меня, пожал плечами.
В лавке за углом я купил толстенную сигару, упрятанную в алюминиевую капсулу, повел Вовчика в сквер, к скамье, спрятанной от любопытных глаз за кустами. Усадил малого, развинтил капсулу, извлек сигару, откусил кончик, подмигнул начинающему курцу.
– Учись, как надо! А то – сигареты! Настоящие мужчины курят только сигары! Черчилль всю жизнь, до самой смерти, курил исключительно сигары!
Я раскурил сигару, не затягиваясь, отдал Вовчику.
– Кури! Затягивайся поглубже, чтобы ощутить всю прелесть.
Вовчик с опаской посмотрел на гигантскую сигару, на меня, осторожно затянулся, закашлялся.
– Глубже! Ты же мужчина!
Он затянулся смелее, глубже, еще, еще.
– Кури, кури! – хлопал я его по плечу. – Молодец!
Вовчик глотнул еще разок и без сознания свалился мне на руки.
Я уложил его на скамью, сделал несколько движений искусственного дыхания, похлопал по щеке.
Мой ученик открыл мутные глаза.
– Ну, как? – с фальшивым участием спросил я. – Усек? Так вот, дорогой мой... Табак – один из видов яда, естественный наркотик. Те, кто курит с детства, не растет. У них бывает табачная гангрена, им отрезают руки и ноги...
Вовчик закрыл глаза, а я безжалостно продолжал:
– Еще раз увижу курящим, надеру уши. Или заставлю курить сигару.
Вовчик с трудом поднялся, попытался встать, пошатнулся.
– Сиди уж! – разрешил я. – На, понюхай! – сунул я ему под нос кончик потухшей сигары.
Он едва успел отвернуться. Его вырвало.
– Закурим? – предложил я. – Хорошее дело – табачок!
– Не хочу, – чуть слышно прошептал Вовчик. – Не буду.
– Давай, давай! Закрепим, так сказать, условный рефлекс.
– Не хочу!
Неожиданно Вовчик расплакался.
Я отправил сигару в урну, обнял Вовчика за плечи.
– И правильно! Вот таким ты мне больше нравишься, парень. Есть в тебе что-то этакое...
После того случая Вовчик неожиданно привязался ко мне.
Произошло это то ли от того, что я мимоходом показывал ему разные приемчики, то ли потому что иногда угощал заморской жевательной резинкой. А может, просто малому не хватало мужской опеки, старшего товарища.
К сожалению, я забыл об аксиоме Сент-Экзюпери – «мы в ответе за тех, кого приручили». Нехватка времени привела к тому, что Вовчика я стал видеть все реже и реже, пока не приключилась такая неприятная история...
Вообще-то до меня доходили слухи, что его задержала милиция за какой-то мелкий проступок, но в память об отце простили, отпустили. Видно, не впрок. Надо бы построже.
Чувствуя вину, я решил встретиться с Вовчиком и как можно скорее разобраться в произошедшем. Понимал при этом, что редкие морализаторские встречи успеха не принесут, за парня надо браться всерьез, по-настоящему.
В воскресенье утром позвонил у его двери.
Дверь открыл он сам, и я, не церемонясь, вошел в прихожую.
– Привет! Кто дома?
– Я один.
– Закрой двери. Есть дело.
Вовчик спрятал глаза, так как отлично понял, по какому такому делу я явился ни свет, ни заря.
Усевшись посреди комнаты на расшатанный стул, я прежде всего осмотрел скромную обстановку.
Чистенько. Салфеточки, открыточки, бумажные цветы.
Какое-то время посверлив Вовчика взглядом, решил не миндальничать, не сюсюкать, брать сразу быка за рога.
– Где ордена?
Вовчик побледнел и так низко опустил голову, что можно было наблюдать обратную сторону его оттопыренных ушей.
– Условимся сразу – ты говоришь, куда девал ордена, дальше я действую по собственному почину, никому не распространяюсь. Твое имя нигде фигурировать не будет. Понял? Где ордена?
Вовчик застыл соляным столбом и упорно рассматривал что-то невидимое на подранном линолеуме пола.
Я решил применить «прессинг». Может, это было и жестоко, но ничего лучшего в голову не приходило.
– Отца твоего наградили посмертно? Наградили! Представь себе, если б его орден у вас стянули. Что б ты стал делать?
При упоминании об отце у ног Вовчика стали появляться мокрые точки. Вовчик всхлипнул. Я решил дожать.
– Если б ваш орден попал какому-то негодяю и он носил его? Говори, кому отдал!
– Толику, – всхлипнул Вовчик.
– Фамилия!
Вовчик пожал плечами.
Мне вовсе не улыбалось опять заниматься частным расследованием, но тут был особый случай. Надо было вернуть ордена так, чтобы не пострадал малый. Понемногу удалось выяснить, что ордена и медали Марка Фомича Вовчик продал какому-то Толику – «коллекционеру», ошивающемуся у филателистического магазина. Началось все с марок, которые, известное дело, требуют денег. Их-то у Вовчика и не было.
– Я ему за марки был должен, – вытирая нос рукавом, объяснил Вовчик, – а он попросил, чтобы я папин орден принес в залог. Ну, я принес, а он сказал, что не отдаст, если я другие взамен не принесу. Говорит, где хочешь, там и возьми. Тогда...
