Текст книги "Возвращение в Петроград (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Двенадцать тысяч пеших стрелков, две тысячи сабель, четырнадцать трехдюймовых орудий и более ста сорока пулеметов. Более чем достаточно! Под вопросом еще шесть тысяч резервистов Третьей гвардейской дивизии. Но с ними работают. Думаю, этот вопрос решаемый. Вопрос только в ваших возможностях.

– И в ваших гарантиях, чтобы не получилось, как с полковником Жерве…

– Ну тут вы, милейший, сами виноваты. Зачем делать ставку на этих бестолочей? Только авторитетные военные могут стать гарантами успеха вашего предприятия.

– Деньги доставят по условленному адресу через два часа.

– Прекрасно. В шесть часов вечера мы выступаем. Честь имею, господин Бергманн!

[1] Сейчас это Проспект Пархоменко, не путать с Английским проспектом в Адмиралтейской части Петрограда (еще известном как проспект Джона Маклина)

[2] В РИ Игнатьев получил чин генерал-майора. Но ничем выдающимся себя на военной стезе не проявил. Будучи на больших постах в Добровольческой армии белых провалил серьезные операции, авторитетом среди подчиненных не пользовался. Но на вторых ролях и штабным офицером был на своем месте.

Глава двадцать четвертая

Гвардейский мятеж вспыхнув, быстро погас

Глава двадцать четвертая

В которой гвардейский мятеж вспыхнув, быстро погас

Петроград

26–27 февраля 1917 года

Вернувшись в Зимний Пётр признался себе, что ему в этом времени некомфортно. Не то чтобы время так сильно отличалось от того, в котором он жил: православная держава и всё такое прочее, интриги, борьба за власть, война – ничего необычного. Люди мало изменились за два века. Одежда, техника появилась, которая ранее была не то, что не видима, невообразима! И всё-таки Пётр чувствовал, НЕ ЕГО это время, он тут чуждый элемент. Правда, на обратном пути заехали в тир при Манеже. Генерал Келлер (он же верный соратник Брюс) настоял. Отвели, так сказать, душу.

Какой мужчина не любит пострелять. А игрушки этого времени, предназначенные для убийства себе подобных, на Петра произвели весьма приятное впечатление. И шестизарядный пистоль с барабаном, который позволял (при хорошей сноровке стрелка) выпускать пулю за пулей почти без остановок, а эта многозарядная фузея! Пять выстрелов, быстрая перезарядка и новая пятерка! И лягает в плечо куда меньше привычного Петру мушкета[1]. Впрочем, это все-таки не фузея, ствол-то нарезной! Штуцер, так называли это оружие в его время! Да и стоило оно невообразимо дорого! Не каждый дворянчик мог себе позволить. А тут штуцерами вооружены не сотни, а миллионы! Это каковы должны быть мануфактуры, их производящие? В общем, Пётр стрельбами остался доволен, а еще и тем, что не опозорился и не выдал себя: руки сами как бы знали, что им делать, правда, точности попаданий особо не было, ну, это могло означать, что и Михаил не слишком-то в стрельбе упражнялся. Особам императорских кровей дуэли были строжайше запрещены! А вот генерал Келлер, как и полковник Бигаев показали вполне приличные результаты, особенно при стрельбе из короткоствола.

В Зимнем ему сообщили, что нижние полицейские чины расклеили по городу афиши с объявлением, что вечером хлеб появится во всех лавках и магазинах. А еще срочно готовились списки для раздачи хлеба беднейшим слоям населения. На столе регента ждала стопка указов, срочно подготовленных его помощниками (большая часть из них были из секретарей брата Николая, свой штат делопроизводителей и адъютантов Михаил еще не набрал – не до того оказалось, слишком быстро развивались события).

В четыре часа пополудни в Зимний приехал вновь граф Татищев, жандарм был взбудоражен, сообщив, что в гвардейских запасных батальонах намечается нездоровые шевеления. Петр приказал было растопить дворцовую баню, хотел попариться. Но отложить водные процедуры пришлось, ибо мятеж гвардейцев – это не просто неприятно, это крайне опасно! Пётр вызвал во дворец генерал-лейтенанта Хабалова, командующего столичным округом, тот явился примерно через час, и регент убедился, что ситуацией в столице и военном округе Сергей Семёнович не владеет. Прибывший через четверть часа после своего непосредственного начальника генерал-майор Балк принёс сведения, по которым можно было составить более-менее ясную картину событий. Все запасные батальоны были возбуждены. Но точно выступить готовы семеновцы и преображенцы, также бунт поддерживали запасные гвардии Финляндского полка и казаки особого отряда охраны императора (ну да, эти точно не могли простить, что их от охраны государя отстранили). Александр Павлович даже привез с собой карту города, на которой отметил основные силы мятежников. А дабы, облегчить государю изучение диспозиции, разбил данные по гарнизону на три группы и выделил каждую своим цветом. Бунтовщиков обозначил чёрным, красные – преданные регенту части и синие– нейтральные или колеблющиеся. И таких оказалось большинство.

Без четверти восемь вспыхнула перестрелка, хорошо слышимая из Зимнего. К этому времени охрана дворца была максимально усилена, подходы к нему перекрыты баррикадами с установленными пулеметами. По периметру усиление обеспечивал подвижный резерв из бронегруппы (шесть броневиков «Остин-Путиловец», и два артиллерийские тяжелые «Гарфорд-Путиловец»), расставлены четыре батареи трехдюймовок – всё, что удалось собрать в столь короткое время. Половцев отдал приказ конным патрулям Первой конармии стягиваться к центру, концентрируя подвижные соединения на площадях неподалеку от дворца. Самые надежные части готовились по команде развести мосты.

Бой на Марсовом поле нарастал, к выстрелам из ружей добавились нервные очереди «Максимов», вот только артиллерийских залпов не было. И это пока что радовало. Самым большим успехом правительственных войск оказалось блокирование в казармах запасного батальона Финляндского полка. Но неожиданно конногвардейский полк и гвардейский морской экипаж поддержали восставших – заговорила артиллерия, бой переместился ближе к Марсовому полю. А там продолжал держаться полковник Кутепов[2].

(Александр Павлович Кутепов, единственный из генералов, пытавшихся защитить царя силой оружия)

Будучи командиром Преображенского полка (командовал им на фронте), находился в краткосрочном отпуске в столице. Когда Игнатьев поднял преданных ему запасников, Александр Павлович самочинно отпуск прервал и явился в казармы преображенцев. Правда, за ним пошла всего одна рота и пулеметная команда, но вскоре к ядру этого небольшого отряда прибилась ещё рота семеновцев и кексгольмцы, которые решили мятеж не поддерживать. Они и стали тем волноломом, который остановил первую волну наступающих мятежников. Эпицентром боев стало Марсово поле, на котором закрепились кутеповцы.

К ночи установилось некоторое подобие равновесия. Из Москвы и ставки (Могилева) в столицу отправились эшелоны с казачьими частями. Но тут вступил в дело ВИКЖЕЛЬ[3] – профсоюз железнодорожников, устроивший саботаж перевозок. А наутро стало известно, что пулеметные полки в предместьях столицы решили поддержать мятеж. Готовилась переброска отрядов из Выборга. На сторону бунтовщиков перешел и Кронштадт (экипажи кораблей, а вот гарнизоны крепости и фортов оставались верны присяге).

Всё решилось в шесть часов поутру. Пришла телеграмма со станции Дно от барона Унгерна. «Пребывая в состоянии душевного расстройства вдова императора Николая Александровича, Мария Фёдоровна, покончила с собой, бросившись под проходящий по станции поезд. Не уследил. Виноват. Требую судить меня судом военного трибунала. Унгерн». Был срочно опубликован соответствующий Манифест. Поскольку Александра Фёдоровна не успела принять постриг, назначены ее похороны вместе с захоронением императора Николая. Афиши с манифестом и утренние газеты справились с мятежом намного эффективнее пушек и пулеметов. Потеряв знамя мятежа, он потух сам по себе. И только на следующий день с осуждением мятежников выступили сановники Русской православной церкви, как-то долго они раздумывали, что говорить и кого поддерживать.

В последний день февраля в Выборге (откуда должны были выступить пулеметные полки) был задержан подозрительный человек, оказавшийся британским подданным Сиднеем Рейли. Более в ЭТОЙ ветке истории ни про Сиднея Рейли, ни про Соломона Розенблюма никто ничего не слышал.

[1] Отдачи у карабина Мосина, из которого стрелял Пётр в тире, действительно ощущается меньше, чем у привычных Петру гладкоствольных фузей и мушкетов – хотя порох тогда использовали слабый, но калибр-то был каков! И навеска пороха, соответственно!

[2] Единственны высокопоставленный офицер, пытавшийся силой оружия подавить февральский мятеж против царя. Искренний убежденный монархист. Враг советской власти. Видный деятель белого движения. В РИ был выкраден из Парижа чекистами в ходе операции «Трест» в 1930 году. В этом же году расстрелян.

[3] Удивительное дело, но в ЭТОЙ реальности некоторые революционные по сути своей образования стали появляться перед событиями так называемой Февральской революции. Тут был Февральский мятеж. Почему? По результату! Если бы Николай сумел подавить бунт – то те события тоже называли бы Февральским мятежом, но он окончился для заговорщиков удачно – поэтому назван революцией. В общем, реальности немного отличались, хотя расхождения были не столь значительными.

Глава двадцать пятая

Зима семнадцатого года наконец-то заканчивается

Глава двадцать пятая

В которой зима семнадцатого года наконец-то заканчивается

Петроград. Зимний дворец

28 февраля – 1 марта 1917 года

Конец февраля был крайне сложен. Регент посетил Гатчину, которую плотно окружили самые преданные части. С наследника престола, которым стал больной гемофилией царевич Алексей не должно было упасть и волоса. Но была одна проблема – мальчик как-то быстро стал круглым сиротой. Пётр ни минуты не сомневался в том, что тайный приказ на устранение Александры Фёдоровны был отдан правильно и вовремя: сам ход событий показал его необходимость. Чем-то супруга Николая II напомнила первому императору старшую сестру Софью: властная, не боящаяся идти по головам, стремящаяся к власти любой ценой. Она (Александра Фёдоровна, естественно, а не Софья) смогла подчинить себе упрямца Ники, хотя и делала это умело, исподволь. Но главное было не в методах власти, главное – в результате! А результатом влияния Алис стало втягивание России в никому не нужную войну с Германией. «Рыцарский» поступок Николая Александровича граничил с рыцарской же тупостью и головотяпством. России нельзя было втягиваться в европейские разборки! Тем более на стороне Франции, которая Россию презирала и Англии, которая ее боялась. Пётр очень хорошо помнил свой европейский вояж. И высокомерие островитян, и презрительное отношение к далеким варварам со стороны «просвященной», но весьма и весьма вонючей Галлии. И это не аллегория. Вонь в Лувре стояла такой, что пребывающий в Париже русский царь эти полтора месяца вспоминал потом с явным отвращением. Тем не менее, тогда ему удалось чуть-чуть повернуть политику королей самой могущественной страны континента в благоприятную для себя сторону. Но… они нас презирали тогда, ничего не сменилось и сейчас.

В последний день зимы в Зимнем появились представители союзников. А именно два официально самых влиятельных лица: посол Франции Жорж Морис Палеолог и посол Великобритании Джордж Уильям Бьюкенен. Они были чем-тот внешне схожи, и в тоже время поразительно отличались один от другого. Оба Жоры, среднего роста, довольно худощавые господа (солидности им придал уже почтенный возраст) с роскошными усами и спокойно-презрительными физиономиями. Они находились перед своим вассалом, пусть и неофициальным. Отличались они темпераментом: горячая кровь потомка Византийских императоров, которые уже не один век служили европейским хозяевам соперничали с холодной чопорностью потомка норманнов.

(Жорж Морис Палеолог)

(Жорж Уильям Бьюкенен)

При этом они (достаточно часто) выступали единым фронтом. Особенно когда надо было добиться от царя и его генералитета ускорения событий на фронте. Они вежливо, но без огонька поздоровались с Михаилом и так же вежливо, но с долей безразличия (Палеолог) или даже раздражения (Бьюкенен) поздравили регента с началом правления. Пётр только лишь кивнул головой в ответ, предложив жестом господам послам присесть.

– Правительство Его Величества желает, чтобы вы, как регент и правитель Империи подтвердили все союзнические обязательства. Кроме того, мы настаиваем на подписании документов об урегулировании долгов империи перед частными лицами и правительствами наших государств. К сожалению, прошедшая конференция не дала нам точных ответов и гарантий…

– Простите, что я вынужден перебить вас, господин посол. – Михаил не слишком вежливо прервал Бьюкенена. – Но на конференции так же не был озвучен ответ на наш вопрос о проливах и Константинополе. Мы не получили никаких гарантий о статусе проливов после войны, только смутные обещания «рассмотреть этот вопрос». Кроме того, меня смущает ваше желание еще и ограбить мою страну. Иначе я ваши финансовые претензии рассматривать не могу. Более того, вопросы о поставках оружия и боеприпасов тоже не получили в ходе этой конференции приемлемое для России решение. Вы не выполняете свои союзнические обязательства, господа. Но требуете их выполнения от нас. Ваше требование наступления русской армии в марте абсолютно неприемлемо. Наступление будет в мае и только при условии полностью осуществленных поставок, оплату за которые вы получили.

– Но, Ваше императорское величество! Лучшие сыны Франции гибнут в окопах… – завёл свою обычную шарманку Палеолог. Но тут же был бесцеремонно перебит Михаилом.

– Да насрать мне на ваших сынов и вашу великую францию. – в раздражении бросил Пётр, потом, позже, он даже немного раскаивался, что так резко оборвал французского дипломата, но эти блеяния про лучших сынов Галлии вывели его окончательно из себя. Поэтому и слова про «великую францию» прозвучали с такой издевкой, которую можно было выразить только прописными начальными буквами. – Союзники вы так себе, откровенно говоря. Лично я не забыл, и никому не дам забыть позицию нашего союзника во время русско-японской войны. И то, что мы теперь союзники и с этими… государствами… никак не меняет моего личного отношения к вашей республике. Поэтому наступление будет тогда, когда мы будем к нему готовы. И ни днем ранее!

– Вы допустите, чтобы тевтоны подошли к Парижу? – с дрожью в голосе произнес Палеолог.

– Им это не впервой делать, могут, по старой привычке и войти в Париж. Мне наплевать! Россия отправила к вам Добровольческий корпус. Лучшие мужи России своей грудью защищают вашу чахлую Галлию от тевтонов. Не требуйте от нас большего! Ради ваших лучших сыновей я своей державой рисковать не намерен.

И если при этих словах Палеолог как-то сдулся, а усы его безвольно обвисли, то Бьюкенен наоборот, пришел в самое боевое состояние и усы его вздыбились, стали похожи на остроносые кинжалы. Он резко произнёс:

– В бедах Российской империи заслуг моей монархии нет! Мы говорили Николаю о необходимости создания ответственного правительства, только он не соглашался с этой позицией.

– Ответственной перед кем? – поинтересовался регент.

– Перед государственной думой. Мы предлагали состав этого органа, мы предложили кандидатуру руководства правительством господином Родзянко. Мы уверены, что в таком случае никаких волнений в столице не произошло бы. Но Николай меня не слушал, а вы… вы арестовали народных представителей, в том числе почти всех кандидатов в ответственное министерство! А поэтому мы требуем отпустить незаконно арестованных членов парламента, восстановить его работу и дать возможность сформировать ответственное правительство. Ваш господин Протопопофф ведет страну к гибели!

Пётр откровенно с иронией смотрел на потуги англичанина продавить молодого государя. Нет… вполне возможно, что Михаила он бы и подмял своим авторитетом, но сейчас перед ним сидел человек, умудренный в политических играх, и хорошо знавший цену европейской дипломатии. Да и не так с Петром надо было бы разговаривать. Вот только посол этого не ведал.

– Может быть, Протопопов и не самый лучший премьер-министр, но это не вам судить, решайте вопросы назначения своего премьер-министра, а в наши внутренние дела не вмешивайтесь, господин посол, простите, запамятовал, как вас там зовут… Дрордж? Георгий? А, не суть важно. Назначать безответственное перед короной правительство я не собираюсь! Дума распущена. В стране введено военное положение. Более того, сегодня я подписал указ о создании Высшего Совета Обороны, который и станет центром управления государством. Так что выборы в Думу состоятся уже после прекращения военных действий и нашей общей победы. И только тогда станет вопрос об ответственности нового правительства.

Послы хмурились и молчали. Эти новости были им как удары молотком по темечку.

– А что касается Петроградской конференции, что же, могу предложить провести второй ее тур. Только три условия: пришлите на нее тех, кто уполномочен принимать решения и подписывать соответствующие соглашения. Второе: конференция начнется с подписания меморандума о судьбе проливов и определения границ территорий, которые отойдут к России и позволят эти проливы контролировать. Без этого меморандума никаких переговоров не будет. Более того, мы потребуем гарантий этой сделки. Серьезных гарантий. Например, передача нам всех польских земель, Восточной Пруссии, Валахии и Молдавии, возможно, что и прибрежной Болгарии. Море там хорошее. Будет где отдыхать ветеранам этой войны.

– Вы понимаете, что ставите совершенно неприемлемые условия? – возмутился Бьюкенен, намеренно пропустив обращение «Ваше императорское величество».

– Вам что-то говорит имя Сидней Рейли? Или Соломон Розенблюм? Или Джордж Бергманн?

– Не имею понятия кто это. – стараясь сохранить невозмутимым лицо, сообщил британский посол, но внутри его всё похолодело.

– Ну что вы, это уроженец Одессы, который стал гражданином вашей прекрасной империи. Именно он подозревается в убийстве императора Николая Александровича. Более того, его видели на станции Дно в день трагической гибели вдовствующей императрицы. И у нас к этому господину очень много вопросов. И ответы на них могут очень многое изменить в отношениях союзников. Посему я более не задерживаю вас, господа. И да, господин Бьюкенен, вы отныне являетесь персоной «нон грата» в нашей империи и вам дается двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть Петроград. И двое суток на то, чтобы уехать за границы империи. Постарайтесь информировать свое правительство о новых обстоятельствах нашего союза. Думаю, это очень важно, не правда ли, СУДАРЬ!

После этого непростого разговора была поездка в Гатчину, где Петру пришлось выдержать разговор с сиротами – дочками и единственным сыном брата Николая. Насколько это было непросто? Это было практически невозможно – но Пётр уверенно лгал. Он прекрасно знал, что у Алексея не слишком много шансов дожить до совершеннолетия, хотя пока что болезнь протекала в относительно легкой форме. Но и желания убрать этого паренька у Петра не возникало. Хотя бы потому, что он уже имел опыт совместного правления, вместе с больным братом, Иваном, дочь последнего Анна даже стала императрицей.

Вымотанный и уставший до предела Михаил переночевал в Гатчинском дворце под надежной охраной. Алексей ему понравился, паренек был смышленый, хотя и несколько избалованный мамашей. Но тут и особо придумать что-то было сложно. Попробуй повоспитывать гемофилика? Розги в этом деле не помогут, ибо смертельно опасный для воспитуемого предмет. Но, тем не менее, регент заявил, что Алексея необходимо готовить к царствованию и управлению государством, следовательно, предстояло создать особую программу обучения юного императора.

Первый день вены встретил Петра пронизывающим ветром и адским холодом. Сама природа говорила монарху, что впереди его ждут сложнейшие испытания. Но регент считал, что он к ним готов.

Глава двадцать шестая

Регент Михаил Александрович прощается с телом Петра I

Глава двадцать шестая

В которой регент Михаил Александрович прощается с телом Петра I

Петроград. Петропавловская крепость

2 марта 1917 года

(Могила Петра I)

Зачем я сюда приперся?

Какого лешего меня тянет на это место, всё то время, что я нахожусь тут, в ЭТОМ времени?

Что за чертовщина тут творится?

Быстрым шагом регент прошел внутрь собора, который заложил в свое время. Сейчас там усыпальница императоров рода Романовых и их ближайших родственников. Николая и его супругу будут хоронить только четвертого числа. Лучшие специалисты занимаются бальзамированием и сохранностью бренных останков… Как будто больше заняться нечем! Не им, а мне! Пётр пребывал в отвратительном состоянии духа, но почему-то ему необходимо было взглянуть на свою могилу. Неужели хотел проверить, или не поднялся мертвец из гроба? Конечно же нет… Он сам не понимал, зачем и почему это делает. «Есть такое слово „надо“» – подумал про себя император.

По пустынному помещению, где не было ни священников, ни обывателей раздавались шаги регента, он оглядывал интерьеры собора, понимая, что совершенно не так представлял себе его внутреннее убранство, когда этот храм только закладывался. А тут… Чугунные ограды. Одинакового белого камня усыпальницы императоров и их ближних. А род-то расплодился! Вот сколько нас тут, а ведь рядом еще есть отдельная усыпальница великих князей (и княгинь), которых не удостоили чести положить в соборе, все-таки не прямые родственники государя, а двоюродные или еще более далекие. Получается, что Брюс прав оказался, когда выговаривал мне, что мои родичи стали одной из самых сложных проблем империи: на их жадные ручки просто не хватало синекур. И тащили каждый что мог. Он мельком оглядел место, которое приготовили для недавно почивших Николая и его супруги. Вздрогнул, вспомнив, что захоронения в этом, еще недостроенном соборе, начались с его рано умершей дочери и сына с его молодой невесткой. Глупец, ему нашли столь прекрасную партию, а он вместо немецкой принцессы выбрал эту русскую бабу-дуру. Пётр сожалел о смерти Алексея. Но иначе поступить он не мог. Это тот самый груз ответственности, который лежит на монархе. И принятие столь жестоких мер – это тоже его право и его тяжкий груз.

И вот он дошел до своей могилы. Бюст, в котором себя он не узнал. Нет, вот же надпись. Значит, это всё-таки он. Так его приукрасил художник, что при жизни его бы точно никто бы… Надпись «Петръ I Великiй» порадовала. Всё-таки потомки его оценили. Пусть так. Зачем-то провёл по холодному камню рукой. Но крышку сдвигать не решился. Постоял несколько минут. Мертвым – мир и покой! А ему пора и делом заняться!

Решительным шагом пошел прочь из собора. Совещание с генералитетом должно было состояться через час ровно.

* * *

Петроград. Зимний дворец

2 марта 1917 года

Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев вызовом в Петроград был крайне недоволен. Ставка (точнее сам штаб Верховного главнокомандования) располагался в Могилеве. И он так сумел построить его работу, что сам государь ездил в Ставку, а не наоборот. У Николая был собственный штаб из нескольких, покрытых плесенью, но преданных монархии, генералов, выступавших в роли советников и объяснявших Николаю позиции Верховного. Сам Алексеев же считал, что царь настолько опорочил саму монархическую идею, что его необходимо менять. Оставлять ли институт монархии? Почему бы и нет. Только надо, чтобы корону надел кто-то, кто не будет мешать управлять людям достойным (к которым относил и себя, естественно). Во всяком случае, Михаил Васильевич разделял идеи прогрессивного блока, лидером которого был Гучков. Более того, состоял в последним в переписке пользуясь тем, что Александр Иванович возглавлял Центральный военно-промышленный комитет и занимался поставками вооружений в воюющую армию. Кроме того, он состоял в переписке с князем Львовым, который возглавлял земгусарство и, фактически, отвечал за поставки продовольствия в действующую армию. Правда, справлялось его ведомство с этой работой неудовлетворительно. Продовольствия не хватало! В прифронтовых областях собственной властью генералитет ввел в действие продотряды – фактически, отбирая у крестьян остатки зерна и лишая их даже надежд на посевную. Но он считал это необходимой временной мерой. Иначе фронт развалится. Голод победит любую армию. А в России, где армия крестьянская и кормильцы земли русской ушли воевать голод неотвратим. Впрочем, народу не привыкать.

Генерала раздражало то, что все пошло со смертью Николая не по планам заговорщиков. Принимая участие в действиях против императора (а вызов Николая в Могилев и должен был стать тем спусковым крючком, который позволил бы заговорщикам дорваться до власти) он с удивлением наблюдал за тем, как регент Михаил решительно и резко разбирался со своими оппонентами. Арест думцев, разгон и запрещение самой думы, нейтрализация семейной оппозиции (причину заключения Владимировичей под стражу Алексеев прекрасно осознавал), а теперь еще и создание этого Комитета Обороны… Генерал не забыл название этого органа, только никак не мог побороть в себе ироничное к оному отношение. Михаил Васильевич вспомнил звонок регента в Могилев. Он голос Великого Князя даже не сразу узнал, немного простуженный, он все-таки сильно отличался от не самого решительного и осторожного в своих суждениях Михаила. Теперь это была речь твёрдого и уверенного в себе человека. Регент кратко уведомил Алексеева о создании нового чрезвычайного органа власти и сказал, что тот, как Верховный главнокомандующий становится его членом. На утро второго марта было назначено совещание Высшего Совета Обороны. И туда пригласили всех командующих фронтами. А еще, к Михаилу Васильевичу приезжал военный агент союзников-британцев, генерал Хэнбери-Уильямс, и сообщил, что регент в весьма грубой и решительной форме беседовал с послами Франции и Великобритании. И это ставит вообще под вопрос снабжение армии вооружением и боеприпасами. Скоты! Золото за заказы они получили, но отгружать вооружение и без этого не спешили! Мол, самим не хватает, нам с вами делиться нечем! Но позиция союзников имеет значение! И весьма важное! Поэтому надо будет во время совещания (или беседы с Михаилом Александровичем тет-а-тет) поставить зарвавшегося молодого человека на место. Без помощи союзников нам этот год не выстоять!

(генерал от инфантерии Алексеев – обложка французского журнала)

Невысокий, поджарый, с характерным восточным разрезом глаз, генерал решительно вошел в комнату совещаний в Зимнем дворце. Тут всё было подготовлено для проведения столь высокого и важного собрания. Большая карта Российской империи, отдельно – подробная карта европейской части, с обозначением линии фронтов, каждому из фронтов устроители совещания выделили по отдельному планшету. Более чем наглядно. Кроме регента и взятого с собой в качестве кандидата на командующего Западным фронтом генерала Деникина (на этом совещании Алексеев и планировал произвести рокировку командующих фронтами, поставив туда исключительно своих единомышленников) в совещании принимали участие командующий армиями Западного фронта, генерал от инфантерии, Алексей Ермолаевич Эверт, командующий армиями Северного фронта, генерал от инфантерии, Николай Владимирович Рузский, командующий Юго-Западным фронтом, генерал от кавалерии, Алексей Алексеевич Брусилов, командующий Кавказским фронтом, великий князь, Николай Николаевич Младший, его Алексеев тоже хотел бы заменить, да пока что не решался. Совершенно неожиданным было присутствие на совещании еще двух генералов: генерала от кавалерии Василия Иосифовича Гурко и второго кавалериста, точно в таком же чине, командующего Первой конной армией, Фёдор Артурович Келлер. Кроме них на совещании присутствовали генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандования, генерал-лейтенант, Алексей Сергеевич Лукомский, его-то присутствие еще как-то можно было объяснить, но вот наличие генерала от инфантерии, Лавра Георгиевича Корнилова никак в планы Алексеева не входило. Но Корнилов на совещании присутствовал! И это Алексееву не нравилось совершенно. Еще более возмутило Алексеева, что сразу после него на совещании появился опальный генерал-лейтенант Николай Августович Монкевиц. Его нельзя было назвать совершенно опальным. Всё-таки до войны он возглавлял всю разведку и контрразведку Российской империи. Вот только имя его несколько подвело: выходец из мелкопоместного курляндского дворянства полностью имя его значилось Николай-Александр-Бурхард Августович Монкевиц. После начала войны переведен на должность начальника штаба корпуса, командовал пехотной дивизией, но бывших до войны высот так и не мог достичь. Правда Алексеев не знал, что в разгроме заговора думцев и генералов значилась заслуга генерала Монкевица.

Пётр, убедившийся, что все приглашенные присутствуют и расселись по местам, встал во весь свой немаленький рост и спокойным, даже несколько скучным голосом произнёс:

– Господа генералы, совещание, от которого зависит судьба империи объявляю открытым.

Глава двадцать седьмая

Генералы покидают совещание не по своей воле

Глава двадцать седьмая

В которой генералы покидают совещание не по своей воле

Петроград. Зимний дворец. Покои регента Михаила Александровича

2 марта 1917 года

– О состоянии дел на фронтах войны прошу доложить начальника штаба Верховного командования, генерала от инфантерии Алексеева.

– Если говорить кратко, Ваше императорское величество, то положение на фронтах крайне тяжелое. Хотя, что касаемо снабжения наших армий, и не только боеприпасами, оно значительно улучшилось. Но вызывает опасения моральный дух войска[1]. Впрочем, вы сами, Ваше императорское величество в курсе, насколько нижние чины устали от войны. Многие солдаты из крестьян рвутся с фронта домой.

– В чем причина, Михаил Васильевич? – задал вопрос регент, хотя одну версию знал, но услышать мнение фактического главкома было важно и интересно.

– Земельный вопрос, Ваше императорское величество! В этом году должен произойти очередной передел земли в сельских общинах, вот и солдаты волнуются, что из семьи будут обделены, ведь наделы режут по количеству мужских рук, независимо от возраста. А тут они на фронте, вернутся, а земли-то не будет хватать… Я бы рекомендовал объявить о переносе передела земли на год или два. Это значительно снизит накал страстей и позволит нам выиграть необходимое время для победы над противником.