Текст книги "Возвращение в Петроград (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– И никаких регентских советов! Регент. Как и государь, должен быть в единственном числе. Напомню, что до рождения царевича Алексея именно Михаил Александрович считался цесаревичем, так что его право на регентство неоспоримо. Но… Кроме этих группировок есть еще и несколько фракций, которые думают о свержении монархии как таковой, заменой ее на монархию парламентскую, при которой государь сидит на троне, но не правит, или вообще, преобразованием государства Российского в республику! Это партийные деятели и думцы вместе с примкнувшими к ним масонами. Кроме того, опасность для государства представляет и деятельность иностранных разведок. Именно потому вы видите тут представителей нашей военной разведки и контрразведки. Ибо их советы в данной ситуации я считаю неоценимыми!

И тут впервые взял слово Михаил:

– Давайте, господа, выслушаем позиции приглашенных нами генералов из разведывательного управления, а потом уже приступим к выработке самых необходимых мер для наведения порядка в столице. Ибо без этого ничего путного сделать мы не сможем.

Неожиданно инициативу проявил самый младший (по чину) из прибывших – генерал-майор Батюшин:

– Ваше Императорское Высочество! Господа! Надо сказать, что из всех перечисленных вами группировок, вы не упомянули еще об одной, но которая, несомненно, связана с событиями последних дней. Это существующий заговор генералов, которые хотели отстранить от власти Николая. В первую очередь. назову генералов Алексеева, Брусилова и Рузского. Правда, действует эта группа не самостоятельно, а в тесном союзе с так называемыми «думцами»: Гучковым, Милюковым, Керенским, Львовом и прочими. Они же тесно связаны с британскими союзниками, фактически, исполняя их волю. К сожалению, к нашим предупреждениям о возможном перевороте и заговоре против своей власти Николай… э… простите, покойный государь, отнесся с явным пренебрежением.

– Да, назначить Алексеева вместо Гурко было большой ошибкой! – неожиданно заметил Келлер.

– Истинно так! – поддержал графа говоривший генерал. – В заговор вовлечены крупные промышленники и торговцы зерном. Цель – вызвать беспорядки в столице, они уже и начались сегодня с погромов складов. Мука и зерно же сосредотачивается невдалеке от столицы, чтобы доставить их, когда новым властям понадобиться успокоить население.

– Кроме этого, мы отмечаем повышенную активность агентов иностранных государств: как наших «союзников», Англии и Франции, в первую очередь, так и противников, конечно же, австрийских и немецких, тут у нас их больше всего. Правда, с чем связана их активность, пока что установить не удалось, но… – и говоривший генерал Аверьянов пожал плечами, мол, делаем всё, что в наших силах.

Потом последовали уточняющие вопросы, прибывшие генералы подтвердили свою приверженностью к идее сделать Михаила единственным регентом, после чего военные отвели время под быстрый (примерно на час) перекур и перекус. А уже после оного началось обсуждение конкретных мероприятий, необходимых для достижения общей цели.

Глава одиннадцатая

Из которой многое можно узнать про бутерброд и не только

Глава одиннадцатая

Из которой многое можно узнать про бутерброд и не только

Петроград. Доходный дом. Тверская, 29. Квартира депутата Керенского.

23 февраля 1917 года

Утром мажу бутерброд —

Сразу мысль: а как народ?

И икра не лезет в горло,

И компот не льется в рот!

Ночью встану у окна

И стою всю ночь без сна —

Все волнуюсь об Расее,

Как там, бедная, она?

(Леонид Филатов «Про Федота-Стрельца»)

К вечеру у генерального секретаря Верховного совета Великого востока народов России прорезался аппетит. Случалось это не так уж и часто, тем более что в прошлом году Александру Федоровичу удалили почку и боли преследовали его до сих пор. Прада, это не изменило его привычки: он оставался таким же суетливо-энергичным, как и ранее, вот только истеричности в характере стало как-то слишком много (кстати, следившие за ним жандармы дали Керенскому кличку «Стремительный» из-за его скорости передвижения и привычки быстро заскакивать и соскакивать с трамваев и прочего общественного транспорта, утомленные филеры даже вынуждены были нанимать извозчика, иначе за оным не поспевали).

(А. Ф. Керенский, 1918 год, портрет работы И. И. Бродского)

Почувствовав, что голод посетил его измученный политической деятельностью организм[1], Александр Фёдорович попросил срочно чего-нибудь перекусить. И буквально через несколько минут на его столе оказался небольшой самовар, чайник с заваркой и тарелка бутербродов. Игнат, повар господина депутата знал его непритязательные вкусы, однако последние несколько месяцев вынужден был готовить согласно предписаниями врачей. Но имелось одно свойство, которое делало Игната Вострушкина звездой первой величины на поварском небосклоне. Это умение творить бутерброды. Именно творить! Ибо всегда, подчёркиваю, всегда, на бутерброде (что с немецкого означало хлеб с маслом) слой хлеба и слой масла были всегда одинаковой толщины. Не зависимо от размеров куска хлеба! И тем более, от того, тонкий сей бутерброд или толстый – можно смело проверять с микрометром – но эти два слоя оставались абсолютно одинаковыми по толщине! Более того, каким-то чудом, Игнат точно знал когда какой бутерброд следовало подавать на стол: обычно на отдельной тарелочке выкладывались кружки колбасы или сыра, иногда в небольшой плошке покоилась порция икры (но не в последнее время), и никаких сэндвичей! Если Александр Фёдорович будет в настроении, сам соорудит себе конструкцию на бутерброде, а нет, так нет. Обычно Керенский предпочитал бутик отдельно, а вот добавки к нему – отдельно. Тем более, от чая. Но вот сейчас подача была необычной, ибо перед Александром Федоровичем был не бутерброд, а совсем иная субстанция: горбушка чёрного хлеба, обильно натертая чесноком, на блюдце – три кусочка розового сала, из которого, казалось, жир стекал на фарфор, о! вот и рюмка водки! И Керенский понял, что именно это ему так хотелось! Ну как этот гад, Игнат, сумел так тонко понять господскую душу?

Хлеб – сало – водка – хлеб – сало!

Ну а теперь и за чай можно приняться. Чай он пил по-революционному, с кусочками колотого сахару, никаких вам варений и печений, не до того! И предпочитал индийскому либо цейлонскому китайский, на сей раз это был почти что желтый, с легким кирпичным привкусом, что говорило о древности брикета, хотя я лично такой бы не пил ни за какие коврижки, а вот Керенскому, поди ты, нравился!

Взрывной рост политической карьеры Александра Федоровича как-то удивительным образом совпал с его вступлением в масоны. Нет, его карьера и до того была довольно непростой, но фигурой в политической жизни России он оказался заметной… Но не настолько! Да, известность была, как и недовольство властей его деятельностью, но именно вступление в ложу стало тем моментом, что придало карьере молодого амбициозного политика необходимый вектор развития. Вот и сейчас он ожидал появления Николая Виссарионовича Некрасова, первого Генерального секретаря ложи Великого востока. Надо сказать, что после Некрасова ложу возглавил Александр Михайлович Колюбакин, человек, несомненно, харизматичный и более чем влиятельный. Да и женат последний был на Елене Александровне Гирс, даме из весьма непростого и влиятельного семейства. И только гибель штабс-капитана Колюбакина в бою под Варшавой вывела Керенского к руководству очень серьезной и влиятельной структурой, которую он, к тому же, постарался избавить от излишнего влияния франкмасонства. С одной стороны их ложа вроде бы как вышла из Великой ложи Востока Франции, сохранив преемственность и некоторые весьма важные связи. Но в тоже время, деньги сейчас имелись не в Париже, а средств на деятельность масонского организма надо было много. И они появились. Новыми «спонсорами» политической деятельности масонов стали англичане, точнее, Ротшильды и связанные с ними финансисты Сити. И цель масонов – установление своего влияния в России, фактически, вопрос власти… Он тоже решался в свете, угодном новым хозяевам.

Пребывая в отличном настроении, Керенский с удовольствием наслаждался глотками обжигающего напитка, когда в комнату без приветствия (они виделись в Думе) вбежал взволнованный и взъерошенный Некрасов. Надо сказать, что в отличии хозяина кабинета, вошедший мог показаться писаным красавцем: черные густые волосы, роскошные усы, мужественный взгляд. Вот только сегодня всё это как-то подкачало. Усы безвольно свесились мокрыми кончиками вниз, уголки рта были безвольно опущены, а во взгляде читалась вселенская растерянность и скорбь.

– Николай Виссарионович! Что это с вами? Всё идёт более чем удачно. А вы столь озабочены…

– Как удачно? – взволнованно ответил коллега-масон. – Полная неопределенность. Волнения на рабочих окраинах слишком рано стартовали. Ничего ведь не ясно, но определенно, в Зимнем что-то случилось! И никакой твердой информации нет. Никакой. Всё в тумане.

– Не хотите ли чаю, Коля? Простите, что я так фамильярно вас называю…

– Ах, оставьте, Александр Фёдорович, какие меж нами расшаркивания? Что делать?

– Да, Николай Виссарионович, «Что делать?» до сих пор главный вопрос русского человека. А мы с вами будем сейчас пить чай. И послушайте-ка вы меня. Кто вам сказал, что совсем-совсем ничего не известно? Я вот как раз сумел кое-что узнать. Случай помог. Всё рассказать не могу. Ибо не проверено, а потому может оказаться неправдой, но весьма и весьма похоже, что весточку мне передали верную.

Наливавший в чашку заварку Некрасов даже застыл от удивления, сглотнул слюну, после чего переспросил, не веря своим ушам:

– Александр Фёдорович, вам что-то известно? Доподлинно или только слухи?

– Голубчик, не тушуйтесь, наливайте кипяточку, я ведь знаю, вы любите погорячее. Да, кое-что удалось узнать. На Николая Кровавого, надеюсь, именно так его будут звать потомки, было совершено покушение. Вроде бы яд. Кто и по чему наущению, пока что сказать не могу. Но видели лакея из Зимнего. Который слишком быстро покинул рабочее место, и найти его не могут, хотя ищут, и не только полиция. И те, кто ищут, обязательно найдут. Но вот результаты покушения… Да, пока не ясны, Николай мог и выжить! Но больше шансов за то, что его уже нет. И это открывает перед нами весьма интересные перспективы!

(один из влиятельнейших масонов России, Николай Виссарионович Некрасов)

– Весьма неожиданно, Александр Фёдорович! Весьма!

– А не отметить ли нам это? По маленькой, Коленька, по маленькой!

Истинным волшебством на столе нарисовались две рюмки водки, что прямо со льда, да два бутерброда, а рядом с ними – сырная нарезка. На сей раз бутеры были средней толщины, но масло было как всегда – Игнат себе не изменял. И никакого сала! Настроение хозяина изменилось и сейчас лаконичный тандем сыр-масло крыл всех и всякие иные варианты.

– Помянем государя-императора! Что-то мне подсказывает, что если не сегодня, то завтра точно мы будем присутствовать при смене власти в столице.

– И что нам в этом свете предстоит? Вы же знаете, что господа Гучков и Львов с думскими соратниками собрались штурмовать Зимний своими плотными телесами?

– Ха! А вам, Николай Виссарионович, смотрю, ваше едкое чувство юмора не изменяет. А мы с вами к ним присоединимся. Вот, через пол часика и выйдем. Как раз поспеем. Вот только один нюанс!

И Керенский сделал загадочную физиономию. Увидевший такое его выражение морды лица, Некрасов тут же понял, что надо изобразить на своем облике искренний интерес с последующим ошеломленным удивлением. Началось с интереса.

– Каков же нюанс, не томите, дорогой мой Александр Фёдорович (« позёр ты наглый» – прозвучало в уме)!

– Дело в том, что гучковцы хотят потребовать от императорской семейки согласиться на ответственное пред Думой правительство. И вообще, получить монархию британского типа, где король сидит на троне, но не правит. А я же буду требовать ликвидации института монархии! Немедленного!

– Но это же… – Некрасов действительно оказался ошарашен. – А не рановато ли? – спросил он, когда чуть пришёл в себя.

– Никак нет! Сейчас и только сейчас. Если смерть Николая подтвердиться, то вот смотри, каков раскладец получается: Алексей болен гемофилией. Это факт, который хорошо всем известен, но весьма настоятельно скрывается семьей Романовых. Плевать! Дожить до совершеннолетия у него шансов нет. А Михаила можно сбрасывать со счетов – морганатический брак, плюс он не рвётся в цари, боится ответственности. Как кавалерийский командир – хорош, а как правитель ничего из себя не представляет! Так что мой ультиматум может быть и принят. Не сразу! Но вынести этот вопрос на повестку дня необходимо немедленно!

И всё было правильно и верно в рассуждениях главноуговаривающего России, господина Керенского, кроме одного: Михаил уже изменился!

[1] Надо сказать, что богатырским здоровьем Керенский не отличался, но при этом протянул до 89 лет, пережив очень многих своих политических соратников и врагов. Умер в США.

Глава двенадцатая

Оказывается, что в нашем деле главное – взять Зимний!

Глава двенадцатая

В которой оказывается, что в нашем деле главное – взять Зимний!

Петроград. Окрестности Зимнего дворца.

23 февраля 1917 года

Это не дворец, это склеп и жить здесь невозможно.

(Екатерина Великая)

Было совсем темно, когда господа депутаты собрались, наконец, прошествовать в Зимний. Делегация собралась более чем представительная, кроме руководителей Думы, и официальных глав фракций, в неё вошли самые значимые фигуры сего законодательного собрания. Время-то еще детское, но разбитые фонари и темнота на улицах не создавали ощущения безопасности, тем паче что в центре города было как-то шумновато. А шум создавали колонны автомобилей, которые в сопровождении броневиков и небольших групп кавалеристов целенаправленно куда-то двигались. Вскоре стало даже ясно, куда. Но господам делегатам, возбужденным от непонятных новостей и осознания собственной значимости на какой-то там шум, казалось, наплевать и растереть! А зря! Наконец, погрузившись в четыре представительского класса авто, делегация двинулась к резиденции царской семьи. Так-то и пешком пройти можно было, но невместно! И как в старые времена бояре даже в самую жаркую погоду щеголяли в шубах до пят да высоких горлатных шапках[1] так и эти пока не дождались достойных их задниц авто – с места не сдвинулись! Но вот машины фыркнули, завелись и неспешно покатились к Зимнему.

Вот только ждал их облом. Точнее не так, даже не облом, а баррикада, точнее, заграждение, через которое проехать авто было практически невозможно. По двум причинам: первая, это нечто вроде ежа или рогатки – скрепленные между собой жерди почти полностью перекрывали улицу, оставляя небольшой проход только для пешца. Ни на лошади, ни тем более авто тут было не проехать. А просто снести эту хлипкую преграду и покатить дальше мешал второй фактор: броневик, недвусмысленно уставившийся рыльцами пулеметов на улицу. Господа депутаты из машин вывалили и стали заинтересованно рассматривать возникшее перед ними препятствие. Рвать вперед шофэр на первом авто отказался наотрез, ибо не самоубийца.

Надо сказать, что кроме рогаток и бронеавтомобиля на улице находился и патруль: полтора десятка пехотинцев при пулемете Максима, обустраивавших огневую точку да десяток кавалеристов, которые несли службу спешившись, а коневод отвел лошадей во двор соседнего дома. Непосредственно у баррикады стоял высокий и крепко сложенный мужчина с черной густой бородой, в черкеске, папахе и с саблей на боку пояс оного колоритного персонажа украшал кинжал в когда-то дорогих, но теперь уже порядком потертых ножнах кинжал. За плечом висел кавалерийский карабин, а сам служивый смотрел на окружающий мир волком. Ахмет вообще-то считался среди своих товарищей добряком, ибо никогда не мучил своих врагов, а сразу же и без изысков лишал их жизни. Ему так и говорили: «Ты слишком добрый, Ахмет, когда-то это тебя погубит!». Но война продолжалась, наш храбрый черкес теперь резал не своих кровников, этих-то набралось три аула, а кровников своего государства. И на фронтах Мировой войны их нашлось очень даже многовато (как для одного Ахмета). Но джигит обладал еще и упорным характером и был уверен, что рано или поздно, но всех врагов вырежет, а сам останется цел. Правда жизни показывала, что он был излишне горяч – и косой шрам, уродующий лицо и делающий его выражение еще более зверским был тому свидетелем. Тогда от смерти молодого абрека отдаляло несколько сантиметров. Но повезло… Аллах ли смилостивился, конь ли удачно дернул корпусом, кто поймёт? И вот именно к этому человеку, дослужившемуся до десятника в самой Дикой дивизии, и направилась возмущенная делегация народных или, точнее, околонародных избранников.

– Солдат! Извольте приказать расчистить дорогу для наших автомобилей! – как можно более грозно потребовал Львов.

– Мы – депутаты Государственной Думы и требуем немедленно пропустить нас во дворец! – горячо поддержал председательствующего в делегации Родзянко.

На лице Ахмета и мускул не дрогнул. Он как стоял каменным истуканом, так и продолжал стоять, даже не глядя на говорящих. И тут взорвался весьма возбужденный таким неожиданным препятствием Керенский. Он разорался, выдав коротенький спич, минут на семь-восемь. И опять Ахмет на это никак не прореагировал! А что ему? Приказ он получил более чем точный: улицу перекрыть, никого не пропускать! Кроме своих командиров, конечно же.

– Да он же чучмек, кавказец! Он нас не понимает! Дикая дивизия. Скорее всего! – вдруг выдал Гучков, всматривавшийся в реакции стоящего на посту десятника.

– Милейший, ты по-русски понимаешь? – спросил Львов, внутренне напрягаясь. Ахмет молчал. Приказа разговаривать с кем-то на посту у него тоже не было.

Тогда Гучков, которому, кажется, не терпелось более других, сделал попытку прорваться, точнее, расчистить улицу. Он схватился за барьер, перекрывавший движение, дабы оттянуть его в сторону и дать возможность авто проехать. И вот тут неожиданно Ахмет сделал шаг, потом движение рукой, отталкивая депутата от заграждения. Гучков отлетел, шлепнувшись филейной частью об мостовую. Это взбесило его еще больше.

– Ах ты ж сука черножопая! – с этим криком депутат Государственной думы и личный враг царствующей семейки (а именно так себя позиционировал Александр Иванович) выхватил из кармана пистолет и сделал шаг вперед, пытаясь направить оружие на начкара. Еще один шаг того вперед, совершенно неуловимый взмах рукой… и Гучков оторопело наблюдал за тем, как его кисть с зажатым в нем пистолетом летит куда-то на землю. Боль пришла через несколько мгновений, адская, такая, что депутат стал кататься по земле и выть от неё, тщетно стараясь еще и остановить хлынувший поток крови. А постовой сделал два шага назад, оказавшись в том же, изначально выбранном месте. И этих двух шагов как раз хватило, чтобы не замараться в хлынувшей из народного избранника крови. Знал бы Ахмет, что он осуществил самую частую мечту человека из моего времени – рубануть депутата, да так, чтобы руки ему отчекрыжить, если не удается голову…

– Помогииите! – очнулся первым Львов.

– Врача! – заорал кто-то еще, этот крик поддержали еще несколько человек, но первым сориентировался Некрасов, которого Керенский потащил за собой. Он выхватил ремень и перетянул им кровоточащую культю. Наверное, Гучков должен был благодарить Бога и Керенского, который потащил господина Некрасова за собой. А еще за то, что Николай Виссарионович обладал знаниями по оказанию первой медицинской помощи при ранениях. Откуда? Да бывший главмасон считал, что в военное время такие навыки могут быть востребованы, вот и прошел соответствующий курс при военно-медицинской академии. Покалеченного, но живого депутата отволокли в машину и отправили в ближайший госпиталь.

А делегаты, не менее возмущённые, но намного более осторожные стали пытаться просочиться сквозь барьер поодиночке. Этому им никто не препятствовал. Так, через несколько минут вся делегация оказалась за первым кордоном. Приказ гласил – прохожих пешцом пропускать по одному, не более того. Вот Ахмет и смотрел безразличным взглядом как представительные господа скапливаются в прямой видимости от Зимнего дворца. А вот господ депутатов второй заслон, более солидный, на пути во дворец, смущал намного более. В оцеплении стояла пехота (именно их везли на авто), за пехотой расположились небольшие группы кавалеристов, но лошади были рядом, под присмотром коневодов. А еще то тут, то там, в ключевых точках, располагались бронированные авто, среди которых было несколько пушечных.

И тут раздался цокот копыт. Ахмет сделал знак, и солдатики споро открыли проход в заграждении, которым проследовал отряд всадников под началом молодого есаула.

– Что тут происходит? – задал вопрос есаул.

– Нэ пускал машин! – ответил Ахмет, который хорошо понимал русский, но вот разговаривал со страшным акцентом. И тут в разговор вклинился Керенский, которому вся эта пьеса без механического пианина до чёртиков надоела!

– Мы депутация Государственной думы к государю с требованием! «И вы обязаны нас провести во дворец!» —решительным тоном произнёс Александр Фёдорович.

– Командир отряда особого назначения Первой конной армии, есаул фон Унгерн! Представьтесь, господа! – зыркнув исподлобья, произнёс кавалерист.

– Я Керенский, это господа Некрасов, Львов, Родзянко…

– Простите, а где господин Гучков? – неожиданно произнёс Унгерн.

– Аа…э… ему этот варнак оттяпал руку! – выпалил Львов. – Его увезли в госпиталь!

– Нападэние на постовой! – спокойно произнёс Ахмет в ответ на вопросительный взгляд барона.

– Господа. прекрасно! Я как раз вас и искал! У меня приказ вас проводить! Прошу следовать за мной и моими людьми.

Кавалеристы быстро рассредоточившись, взяв делегатов в кольцо, что-то вроде охраны или конвоя. Пошушукавшись, делегаты решили последовать в их сопровождении, уверенные, что их доставят в целости и сохранности во дворец. Их, конечно же, доставили, чуток помяв при этом, но, конечно же, не в дворцовые покои, отнюдь не туда.

(Роберт Николаус Максимилиан фон Унгерн-Штернберг, по-простому Роберт Фёдорович в годы Первой мировой войны)

[1] Горлатные шапки – высокие парадные цилиндрические головные уборы с парчовым (чаще всего) верхом, которые шились из меха на горлышках пушных животных, что-то вроде шестисотого мерина пятнадцатого века.

Глава тринадцатая

Александра Федоровна чувствует себя императрицей

Глава тринадцатая

В которой Александра Фёдоровна чувствует себя императрицей

Гатчина. Царский дворец. Покои теперь уже вдовствующей императрицы

24 февраля 1917 года

Не важно кто ты такой на самом деле, имеет значение только то, кем ты себя ощущаешь

(Феокрист)

Алиса, принявшая православие (ибо Петербург стоит мессы) и именующая себя Александрой Фёдоровной (ибо именно так ее назвали при крещении), была натурой деятельной и любящей всё держать под контролем. Увы, болезнь дочери и боязнь, что заразное заболевание может привести к недугу и других ее детей, особенно цесаревича Алексея заставило государыню на какое-то время забыть о супруге, который отбыл в ставку, вызванный срочной телеграммой нового командующего Алексеева. Александра Фёдоровна хотела б узнать, что за такая срочность нарисовалась на их историческом горизонте, но вот как-то руки не доходили, а Никки взял да так быстро помчался в Могилёв… Как будто его кто-то шпынял… неужели очередная балеринка на горизонте нарисовалась? Как ее Кшестинчкая? А!… не важно. Вообще-то Алис была уверена, что никуда из-под ее каблучка муженек не денется. Вообще никуда! Но, будучи женщиной умной (конечно, по-своему, умной только ради себя и своей власти), понимала, что легкие увлечения на стороне супружеству не повредят. Главное, чтобы ЕЁ муженек был под ЕЁ каблучком! И никак иначе! В последнее сремя ей стало казаться, что война делает супруга каким-то более отдаленным, но дети, особенно больной Алеша, делали их связь только крепче. Но выяснить все-таки не мешало бы… На всякий случай. Поэтому неожиданный визит подруги (не побоюсь такого слова, хотя и представить себе, что эта холодная, властная женщина завела себе подругу было сложно, скорее всего статус этой дамы был «агентесса влияния») был как нельзя кстати.

– Аннушка! Я так заждалась тебя!

Противно скрипнула инвалидная коляска, в которой в покои императрицы слуга перемещал госпожу Вырубову. Анна Александровна в пятнадцатом году попала в железнодорожную катастрофу, посему была привязана к инвалидному креслу. Правда, она могла передвигаться и на костылях, но не во время визита к подруге-императрице, в самом-то деле! В свое время ей повезло стать городской фрейлиной, то есть дамой, которая дежурила на балах и во время торжественных выходов Александры Фёдоровны. Так она сошлась с государыней и стала близким человеком в императорском окружении.

Хотелось сказать, что Вырубова влетела в покои императрицы, хотелось бы, но это было неправдой, ее спокойно и даже торжественно вкатили в кабинет государыни, вот только она, казалась, готова была выпрыгнуть из кресла, от нетерпения. Имела ли она какое-то влияние на государыню? Несомненно! Причем не всегда положительное. Один только факт появления в семье Романовых Распутина (кто бы что ни говорил о его влиянии на государя) очень серьезно ударил по репутации царского семейства. Но вот на Николая Вырубова влияния не имела, оно было опосредованным, через императрицу, но никак иначе. Сам государь обладал довольно упрямым характером, при внешней мягкости и даже показном добродушии, умел принимать жесткие решения, вот только воплощать их в жизнь получалось как-то плоховато. А еще был слишком семейным человеком и его многочисленные родственники (а Романовых расплодилось к этому времени как-то многовато) имели на него куда как большее влияние, нежели фрейлина, даже если та числилась подругой его жены.

– Аликс, мне нужно с тобой поговорить! – после приветствия обратилась Вырубова к государыне с такой заговорщицкой физиономией, что та сразу же отослала прислугу и приготовилась слушать.

– Очень странные новости дошли до меня из Зимнего! – громким шепотом произнесла экс-фрейлина.

– Странные? –удивилась государыня.

– Никки не уехал в Могилёв! – уже совершенно тихо сообщила Вырубова наклонившись в кресле как моно ближе к государыне.

– Откуда тебе это известно??? – удивлению Александры Фёдоровны не было предела.

– Ну, у меня хорошие связи в железнодорожном ведомстве. После той катастрофы… в общем… Литерный состав императора остался на запасных путях! Но что еще страньше (удивительно, но Анна Александровна невольно повторила фразу, придуманную переводчиком для «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрола[1]) так это то, что государь не покидал Зимний!

– Что ты такое говоришь? – Аликс не могла поверить услышанному…

– И еще… Ночью в Зимний вызвали Боткина. И еще… в Зимний засобиралась СЕМЬЯ…

– Вся???

– Только самые важные персоны…

– Никки заболел? Ранен? Что случилось?

– Это неизвестно, но отец Александр тоже был вызван в Зимний с дарами и служкой…

– Какой служкой?

– А вот этого я не знаю.

– Ну что же, попробуем узнать! – лик государыни был грозным.

– Если с Никки что-то случилось… Это старуха там воду крутит… – под старухой императрица имела в виду вдовствующую императрицу, матушку Николая Второго.

– Мутит, воду мутит – поправила государыню Вырубова.

– Спасибо, милочка! – Сказала императрица тоном, схожим с шипением змеи, так что ее «подруга» постаралась вжаться в инвалидное кресло, что при ее статях было делом весьма непростым.

Государыня подошла к телефону, покрутила ручку и бросила недовольным голосом в трубку: «Зимний, абонент десять!»

Это был прямой телефон в кабинет императора.

– Телефон не отвечает. – сообщила оператор (в те времена телефонистками были, в основном, незамужние барышни).

– Тогда соедините меня с абонентом пять. – это был кабинет коменданта Зимнего, но и этот номер молчал. Государыня попробовала дозвониться к вдовствующей императрице, но ее секретарь сообщил, что государыня почивает и велела себя не беспокоить. На вопрос о том, что происходит в Зимнем и где, черт подери, ее супруг, ответил, что всё в порядке, а где государь, он понятие не имеет, ибо ему Николай Александрович не докладывает.

Этот ответ граничил с хамством, и государыня решила, что обязательно припомнит этот разговор секретаришке, когда вышвырнет его из дворца на помойку, где ему и место! Она не была злопамятной женщиной, но память ее никогда не подводила!

Вошедший лакей внезапно сообщил о том, что прибыла баронесса Буксгевден и просит ее принять. Императрица хотела вспылить, ибо еще одной подруге, которая, к тому же, была ее действующей фрейлиной, необходимости в докладе не было, но вспомнила, что Ники при отъезде приказал усилить охрану дворца и спокойствия его семьи. Вздохнула… На душе оставалось как-то очень тяжело и неспокойно. Неприятное предчувствие каких-то непредвиденных поворотов судьбы… но каких?

– Матушка-государыня… – эту странную формулу Софья применила первый раз в жизни. И уже исходя из этого Александра Федоровна поняла, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Более того, ей показалось, что Софья Карловна хочет поговорить с ней наедине.

– Софи… мне необходимо переодеться, ты мне поможешь? Анна Александровна, я прикажу принести чай, мне надо привести себя в порядок.

Анна тяжело вздохнула, ей было до чертиков интересно, что сообщит баронесса, но вот только сдерживать свои эмоции она научилась. Без этого при дворе не выжить. Пока Вырубова чаевничала, баронесса помогала государыне переодеться в более подходящее платье. Чёрного, траурного, цвета.

– Он умер. – сказала Софья Карловна, как только они оказались наедине.

– Как ты знаешь это? – государыня разнервничалась и поэтому построила фразу на русском немного коряво. Потом перешла на родной английский, который ее фрейлина знала на весьма приличном уровне.

– Как ты узнала? – почему-то в этой информации Александра Фёдоровна уже и не сомневалась.

– Мне пришла записка с верным человеком от весьма информированной особы.

Баронесса Буксгевден скрыла, что этот человек – резидент английской разведки, некто рейли, с которым она поддерживала связь, получая за информацию небольшие, но весьма ценные подарки. Поэтому она и не сомневалась в информации от своего британского руга, но все-таки проверила ее по своим каналам.

– Я обратилась к своей родственнице, из Великопольских[2], ее муж при дворе вдовствующей императрицы. Он был срочно вызван в Зимний и по секрету сообщил супруге, что вызван в связи со смертью императора.