Текст книги "Возвращение в Петроград (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Более всего появление Михаила неприятно поразило Кирилла Владимировича. Во-первых, он был в курсе заговора думцев против царя Николая, более того, поддерживал с заговорщиками связь и был готов участвовать в нём военной силой (в частности, преданным ему флотским экипажем). Его обширные связи, в том числе родственные, в штабе Верховного главнокомандующего обеспечили получение информации о том, что Михаил Александрович, единственный законный претендент на регентство, находится с инспекцией в кавалерийских частях. И появление его в городе никак не входило в планы Кирилла. Надо сказать, что противостояние двух ветвей династии Романовых: Александровичей и Владимировичей имело весьма глубокие корни. Младший брат императора Александра III был весьма весомой фигурой в политическом бомонде Санкт-Петербурга. Достаточно того, что он командовал гвардией и Петербургским военным округом. То есть, ему фактически, подчинялись все штыки и сабли в столице и вокруг неё. И за кем пойдут эти войска в случае непредвиденной ситуации было совершенно ясно. Не знаю как генералом, но администратором Владимир Александрович был достаточно умелым, а имея столь широкий доступ к весьма солидным казенным средствам… Находился в отличных отношениях с военным министром Куропаткиным и поспособствовал его назначению главнокомандующим во время русско-японской войны, в тот же период был против отправки частей гвардии на фронт. Надо сказать, что гвардейские полки при Владимире перестали быть боевыми частями, а стали парадными. Это сыграло с ними плохую службу во время Великой войны, когда их вынуждены были бросить, чтобы спасти фронт, прорванный немецкими войсками. За несколько месяцев гвардия полегла почти что полностью. Храбро, но не самым умелым образом смогла всё-таки стабилизировать ситуацию, но какой ценой! Фактически, после пятнадцатого года ТОЙ, старой гвардии не существовало, а в эти прославленные полки начали набирать кого только попало. Николай II откровенно побаивался дядюшку Владимира, который весьма решительно влезал в дела государственные. Приказ о расстреле демонстрации трудящихся под началом попа Гапона отдал именно он. Тихий саботаж и воровство во время Русско-японской войны вызвали ответную реакцию Николая. Правда, тот сделал всё по-своему. Дабы не выносить мусор из избы, воспользовался тем, что не дал разрешение на женитьбу старшего сына Владимира Александровича, Кирилла[2]. Это был повод. Поскольку Владимир и Мария Павловна (его супруга) благословение на этот брак дали, император воспользовался этим и отправил родного дядю в отставку со всех постов. К сожалению, исправить ситуацию на фронте это не помогло, и русско-японская война была позорно проиграна.

(Кирилл Владимирович Романов, ставший императором без империи. Мечты сбываются, но иногда весьма причудливым образом)

Дети Владимира Александровича, откровенно говоря, не блистали ни умом, ни трудами во благо государства. Кирилл Владимирович прославился только тем, что оказался одним из немногих, кто спасся при взрыве на мине броненосца «Петропавловск». Как флотский офицер проявил себя умопомрачительными пьянками, в которых принимал посильное участие его младший брат Борис. Даже единственное командование им кораблем – крейсером «Олег» было скорее всего номинальным, он на корабле присутствовал, но всю работу выполнял первый его помощник. Его назначение командующим гвардейским флотским экипажем воспринималось Кириллом в ключе «бросили кость, на тебе, подавись-ка». Возможностей для коррупции и житья на широку ногу по образцу «Семи пудов августейшего мяса»[3] у Кирилла Владимировича не было. Точнее, настолько не было. Свое он всё равно старался урвать. При этом надеялся, что флотский экипаж ему будет предан. Наивный чукотский мальчик! Авторитет у Александра Михайловича в том же флотском экипаже оказался куда как весомее.

Главный конфликт в голове Кирилла – это несоответствие его амбиций и его реального положения в семье, помноженное на не слишком-то умные мозги. Увы, интеллектом великий князь не блистал. Он был не глуп, но и далеко не выдающийся мыслитель. Сейчас он кусал локти от того, что прибыл в Зимний практически один, без верных ему частей, которые могли бы помочь навести тут «порядок». А всё эта хитрая старая стерва! Как она аккуратно вызвала его в Зимний, не сообщив, по сути своей, ничего конкретного. Ему позвонили домой и сообщили, что Ники выкинул номер, и вынужден отложить поездку в Могилёв. А эта поездка должна была стать ключом к его отстранению от власти. И вдовствующая императрица сообщила, что собирает семейный совет, чтобы воздействовать на Николая. И только оказавшись в Зимнем, оцепленном жандармами и дворцовой стражей, Кирилл узнал правду. И не мог не позвонить, ни послать никуда адъютанта: до окончания семейного совета дворец находился на осадном положении. Переговорив с братьями, Кирилл решил на совете продавить свое назначение регентом. А уж отодвинуть от престола Александровичей он как-нибудь да сумеет! Уверенность ему придавал тот факт, что самого реального претендента на регентство – Никола Николаевича (младшего) в столице не было и с Кавказа его, естественно, никто не вызывал.

И тут внезапное появление Михаила! Как чертик из табакерки выскочил и спутал все карты! Необходимо было срочно вмешаться, пока не стало поздно.

– Прости, брат, – обратился Кирилл к Михаилу, – но ситуация такова, что регентство приходится на сложное военное время, а ты слишком молод и не имеешь достаточного опыта управления государством. Поэтому мы ищем варианты развития ситуации, которые бы всех устроили.

– То есть себя, БРАТ мой, ты считаешь более опытным и более подготовленным к управлению государством. А чем ты управлял, позволь поинтересоваться? Крейсером? Извини, брат мой, но твоя опытность тем более под сомнением.

И тут голос подала Ксения, которая всё это время молчала, но не выдержала роль статистки.

– Самой подготовленной к роли регента-правительницы сейчас является вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Но, учитывая многочисленные интересы семьи, мне кажется, идея регентского совета под руководством Марии Фёдоровны имеет место быть. В него могут войти, кроме Михаила, Кирилл, Дмитрий Павлович, Сандро или Георгий Михайлович, и Пётр Николаевич, ибо Николай Николаевич необходим в руководстве Кавказским фронтом.

– Я от участия в регентском совете отказываюсь, – проскрипел из своего угла Дмитрий Павлович, – состояние моего здоровья не позволяет мне отдаться государственным делам. Прошу простить заранее.

Мария Фёдоровна внутренне ликовала, таким фортелем Ксения перевела вопрос о единственном регенте к решению вопроса – кто получит свой кусок власти в регентском совете. Ну что же, если она станет главой этого совета, то почему бы и нет?

– И еще необходимо обсудить участие в совете вдовы Николая, Алис. – а вот это, по мнению Марии Фёдоровны, добрейшая Ксения брякнула зря!

– Александра Фёдоровна, пребывая в нервном расстройстве от смерти супруга, изъявила желание отринуть мирскую жизнь и уйти в монастырь, посвятив себя служению Господу нашему! – сообщил Михаил и размашисто перекрестился.

А вот эта новость произвела эффект взорвавшейся бомбы! Мария Фёдоровна ни на секунду в услышанное не поверила, поскольку буквально перед этим присутствовала при показательных истериках новоявленной вдовствующей императрицы. И тут такие перемены!

– И где же она? в Гатчине? Прощается с детьми? – решил уточнить Георгий Михайлович.

– Александра Фёдоровна соизволила немедленно отправиться в Самарский Иверский женский монастырь где и решила принять постриг.

– Почему туда? – удивилась Ксения.

– Вдовствующая императрица хорошо знает игуменью Серафиму[4], посему выбрала именно эту обитель.

Пётр отвечал совершенно спокойно и хладнокровно. Он точно знал одно: до Самары вдова Николая Александровича доехать не сможет. Об этом должен был позаботиться барон Унгерн. Петру показалось, что это хладнокровный казак сделает всё, как и обещал, чисто! Конечно, возникнут вопросы у дочерей и царевича, тьфу ты, царя Алексея! Но вопросы вопросами, а время требует решительных мер! И делиться реальной властью Пётр ни с кем не намерен! Ибо эти слизняки просрут Россию и скажут, что так и надо было! Этот семейный совет напоминал ему сборище пауков в банке, но он теперь обязан доказать, что он тут единственный, кто достоин стать царем! Ибо он и есть царь!

Михаил занял большое кресло у стола, за которым восседала вдовствующая императрица, сидел, заложив ногу на ногу, поза несколько неуважительная, но пока что никто из собравшихся тут никакого уважения у него не вызывал. Только мерзкое чувство того, что ты общаешься с какими-то слизнями, скользкими, противными, не родственники, а сборище потенциальных предателей, которые кроме собственных интересов, не видят никого и ничего.

– Мы отвлеклись от обсуждения состава регентского совета, – елейным тоном произнесла Мария Фёдоровна. – предлагаю вернуться к этому вопросу.

И тут бумаги на ее столе подскочили, а присутствующих в комнате передернуло от грохота удара Михаила по столу. Тот вскочил и проревел:

– Никакого регентского совета не будет! Регентом буду я один! Манифест об этом уже печатается и скоро будет обнародован! В полдень начнется присяга Государственной думы и Государственного совета. Вы присягнете мне как регенту и Алексею как императору здесь и сейчас!

– Я тебе присягать не буду! – гордо ответил Кирилл.

– Кто-то еще не будет? – гневно блеснули глаза Михаила.

– Я не буду!

– И я тоже!

Брата поддержали Борис и Андрей Владимировичи. Они даже встали со своих мест и подошли к вскочившему возмущенному старшему брату. образовав некий треугольник сопротивления.

Тогда Михаил взял в руки колокольчик, которым вызывали прислугу и позвонил в него. Дверь покоев тут же распахнулась, и в неё вошёл генерал Келлер в сопровождении нескольких офицеров.

– Фёдор Артурович! Проводите братьев Владимировичей в их новые покои в Петропавловской крепости. В Зимнем слишком натоплено, жар от печей ударил им в голову, братьям необходимо остудиться.

– Господа, попрошу вас следовать за нами! И без глупостей! – Келлер специально произнёс слово «господа», как бы вычеркивая Владимировичей из членов царской семьи.

– Ты еще ответишь за это, БРАТ! – гневно блеснул глазами Кирилл.

– Если будет кому отвечать! – совершенно спокойно произнёс Пётр. И вот тут Кириллу стало по-настоящему страшно, ибо он почувствовал, что ЭТОТ Михаил его раздавит, как муху, походя. И это почувствовал не только он. В покоях вдовствующей императрицы с уходом арестованных установилась мёртвая тишина.

– Кто-то еще хочет оспорить мое право на регентство? – как-то даже с ленцой поинтересовался Пётр, старательно пытаясь не замечать боль в ушибленной ударом по столу руке.

[1] Вообще-то фамилия при рождении у будущего генерала была Шкура. Он и по жизни повел себя в соответствии с фамилией. Как продажная шкура. И его служба Гитлеру – это вершина его шкурного предательства Родины.

[2] Первым сыном Владимира был Александр, который умер во младенчестве. Кирилл второй сын, но сейчас он был старшим из Владимировичей.

[3] Речь идет о генерале-адмирале, великом князе Алексее Александровиче, которому Россия, по мнению многих историков, обязана Цусимой.

[4] Серафима (Миловидова) игуменья Самарского Иверского женского монастыря с 1908 года и до его закрытия. После революции монастырь был преобразован в швейную артель и разграблен.

Глава двадцатая

Выясняется, что дать людям хлеб важнее, чем зрелищ

Глава двадцатая

В которой выясняется, что дать людям хлеб важнее, чем зрелищ

Петроград. Зимний дворец.

26 февраля 1917 года

Петра разбудили рано утром. И дураку станет понятным, что не из-за хороших новостей. Голова регента раскалывалась – вчера был весьма насыщенный и тяжелый день. И не только из-за того, что шло принятие присяги новому государю и регенту. Ой, извините, в таком случае, лучше рассказать всё-таки всё по порядку. Присяга семейного совета Романовых прошла как по нотам. Скорее всего, многие из них держали фигу в кармане, но пока что никаких активных действий от этой камарильи ожидать не стоило. Слишком сильное впечатление произвела на них решительное решение вопроса с Владимировичами. Да и то, что Михаил как-то сумел решить проблему с Александрой Фёдоровной, Романовы тоже держали в уме. Есть вещи, о которых не говорят, но которые подразумеваются сами по себе. А далее был опубликован Манифест о смерти Николая II и объявлен царем малолетний Алексей II, единственный сын покойного императора. В том же документе указывалось, что согласно завещанию императора регентом при Алексее становится младший брат покойного государя Михаил Александрович. Надо сказать, что этот манифест вызвал в столице, да что там в столице, во всей империи шоковое состояние! Причиной смерти государя указывалась скоротечная пневмония, но мало кто сомневался, что помазанника Божьего устранили враги, и в стране начались снова немецкие, да и еврейские погромы. Ибо в смерти царя обвинили немцев, а евреи, как всегда, попали под горячую руку. Петроград плотно патрулировался войсками (кроме Первой конной армии были привлечены юнкера из училищ и несколько надежных полков гарнизона), благодаря чему погромы были пресечены в самом зародыше. Надо за это сказать спасибо оперативным мерам царских сатрапов-жандармов и городской полиции. В других городах империи было не так благополучно. А кое-где именно военные стали зачинщиками погромов.

Еще одной проблемой, что свалилось на голову новоявленного регента стало собрать депутатов госдумы для… для присяги. Ага! Думцы, большинство из которых имели прямое отношение к заговору против Николая, забились по углам, как тараканы. Пришлось посылать казачков из этих углов их вытаскивать. Так что присяга думцев состоялась, но поздно вечером, после чего вышел декрет регента о роспуске этого собрания не совсем народных избранников, как не оправдавшей доверие государя и отечества. По всей стране устанавливалось военное положение, при котором власть оказывалась в руках генералитета. Но это было чуть лучше, чем болтунов из недопарламента, коим Дума по факту оказалась. Ну а потом поздно вечером состоялся приезд в Зимний графини Брасовой, точнее, Натальи Сергеевны Шереметьевской, получивший в момент примирения братьев этот титул, морганатической супруги Михаила Александровича. Сына, Георгия Михайловича доставили в Зимний еще поутру. Но Петру пока что не хватило времени с ним побыть хоть немного – чёртовы дела, так что своего отпрыска он видел мельком и никакого впечатления от мальчика не сложилось.

(Георгий Михайлович Брасов – признанный сын Михаила, не имеющий прав на престол)

Надо сказать, что Пётр появлением Натали был озадачен? Да нет, он был просто шокирован, потому как наличие супруги полностью вылетело у него из головы. Еще более оказалась шокирована Брасова. Хотя бы потому, что любимый и любящий муж не выбежал ее встретить и вообще совещался в комнате с военными, а она вынуждена была ждать его появления в личных покоях Михаила. Конечно, ее появление в Зимнем было чем-то вроде скандала. Ну как – дама весьма низкого происхождения (дочь присяжного поверенного, Шереметьевские это никаким боком не Шереметьевы!), непризнанная сначала, к тому же дважды разведенная (что в глазах семьи выглядело почти как лилия на плече у миледи) особа, да еще с такими амбициями! Более всего высший свет возмущало не то, что Наталья Сергеевна тоже занималась устройством госпиталей и санитарных поездов, этим занимались практически все женщины СЕМЬИ, да и многие представительницы аристократических семей в том числе. Нет, этих дам возмущало то, что бывшая Шереметьевская была в этом деле успешнее многих! Во-первых, они с Михаилом отдали под госпиталя, оба дворца в Петербурге и Гатчине, во-вторых, один из самых больших госпиталей в Киеве тоже находился под ее патронажем (именно оттуда она и срочно приехала в Петроград, еще не зная, что ее супруг стал регентом империи). Натали была не глупа, по-женски амбициозна и то, что она смогла (пусть и с третьей попытки) найти любимого человека, да еще с таким высоким положением в государстве весьма льстило ее самолюбию и настраивало против неё великосветских кумушек. Михаила она искренне любила, детей (дочку от первого брака и сына от Михаила боготворила) и сейчас пребывала в недоумении: что случилось с ее заботливым и любящим супругом[1]. Где-то она понимала, что есть такое дело – бремя власти, но из-за своего неаристократического происхождения ощутить и понять это до конца не могла.

(Наталья и Михаил, по общему признанию, пара весьма эффектная, но…)

Пётр, когда ему доложили о том, что Наталья Сергеевна его ждет в покоях, вообще поначалу не понял, о ком идёт речь, правда, пришла на помощь память (или остатки памяти) Михаила. Для него это было просто имя, фикция, или функция, даже не скажу, чего более. «Жена». Сам Пётр, которого женщины предавали, и не раз, последнее предательство закончилось порцией яда в питье, к особам «слабого полу» относился настороженно. Тем более, что в его время брак особы царской крови это был вопрос не любви, а политики. Вот и сейчас его интересовало, кем станет ЕМУ, Петру, эта женщина, годится ли она в императрицы или надо будет ее устранять и искать более подходящую кандидатуру. Пока что его власть была слишком хлипкой, она держалась на саблях и штыках части армии, только опираться на штыки можно, а вот усидеть на них – вряд ли[2]. Ему нужно признание общества – всех его слоев. В том числе аристократии, а не только простого народа. А вот тут возникали нюансы. Николайэту самую прослойку высшего дворянства выпустил из-под контроля, более того, появилась новая аристократия – денежные мешки (банкиры), промышленники, купцы (хлебные спекулянты), которые стали задавать тон в политике. И это всё надо было учитывать. А тут – женщина из совершенно не влиятельной семьи, и что? Пётр ворвался в комнату, где его поджидала Натали и понял, что пропал… Ну как пропал? Самую чуточку, но пропал! Она была чертовски хороша! Среднего роста, с красивыми правильными чертами лица, аппетитными формами, а какие глазищи смотрели на него из-под пушистых густых ресниц! Хороша чертовка! Не знаю как императрица, но если еще и в постели покажет себя, оставлю при себе фавориткой! – решил про себя Пётр. Было видно, что женщина взволнована.

– Михаил! «Нам надо развестись!» —спокойно и как-то отрешенно произнесла она. Пётр сразу набычился. Ну вот такого «здрасьте!» он точно не ожидал.

– Может быть, ты со мной поздороваешься? – спросил, размышляя над тем, что это такое случилось и с чего у женщины такая реакция. Даже промелькнула мысль, что это было бы не самым плохим вариантом… возможно.

– Здравствуйте, Ваше императорское величество!

– Женщина, тебе говорили, что ты дура? – рассвирепел Пётр. – Пока что я твой супруг в первую очередь. Регент империи во вторую! Поэтому изволь обращаться ко мне по-прежнему, или я вспомню Домострой, а ты познакомишься с его некоторыми положениями. И тебе не понравиться.

А чего его, Домострой, вспоминать-то? Петра и воспитывали, закладывая основы поведения согласно оному. Именно эти замшелые (по его мнению) обычаи и правила он и ломал, стараясь придать России вид передового европейского государства. Вид получился. А вот душа государства оставалась лапотной!

– Здравствуй, Мишенька! – она бросилась Петру на грудь и залилась слезами. Наконец-то получилось что-то человеческое. Пётр осторожно поцеловал ее в лобик и усадил рядом с собой на софу.

– Что это на тебя нашло-то?

– Ах, Мишель, они не дадут нам жить вместе! Ты теперь реальный претендент на трон. А какая из меня императрица! И я буду мешать тебе занять престол. Я всё понимаю! Гам надо разойтись, чтобы ты смог стать императором, если для этого сложатся обстоятельства! Я знаю, что нам суждено быть вместе до смерти[3], ты не оставишь меня…. Но официально твоей женой должна стать другая.

– С чего бы это? – спросил Пётр.

– Чтобы ты мог стать императором. Наш брак…

– Если я ЗАХОЧУ стать императором, то со мной рядом будет та женщина, которую выберу Я. И на мнение иных мне наплевать! Оботрутся!

Сказано это было настолько мощно, что женщина поверила этим словам, не заметив некоторых нюансов, уверенная, что Михаил именно ее имеет в виду. Поэтому она чуть развернулась и впилась в губы супруга горячим продолжительным поцелуем.

А наутро, да еще после горячей ночи любви у Петра раскалывалась голова. Ещё и потому, что эта гадина Брюс заложил в его голову то, что он назвал информационного поля пакетом. Точнее, это был гигантский объем информации, которую Брюска собрал, будучи бесплотным духом, и решил, что сии знания крайне государю необходимы. Но их же было много! И сейчас, ночью, этот пакет начал распаковываться. Если бы Пётр спал – это прошло бы, вероятнее всего, не столь болезненно, но поскольку он активно бодрствовал, да еще и не один, то пришлось ему несладко. Утомленная жена быстро уснула, а вот он глаз не сомкнул. И это было плохо! Главное – он так и не понял, как извлекать знания из этого пакета, мешанина каких-то сведений, которые надо было понять и переработать. Надо сказать, что Пётр учиться любил. Но при этом совершенно не имел понятия про организацию труда и его государственный ум был не системным, а хаотичным. Он брался за решение какой-то задачи и старался сделать это быстро, не понимая, насколько достигнутый результат тянет ворох других проблем. Этот метод работы был в его случае единственно возможным? Почему? Да потому что Пётр страдал алкоголизмом, и прекрасно это знал. Поэтому, выйдя из запоя он старался быстро решить очередную задачу, быстро, потому как вскоре пойдет в очередное соревнование с Бахусом и о сей вещи забудет!

Разбудил его осторожный стук в дверь. Это был генерал Келлер, он же Брюс.

– Государь! Тревожные новости! – лицо генерала казалось весьма взволнованным.

– Что там, друг мой ситный? – Пётр, пребывая в весьма хорошем настроении, несмотря на головную боль (ха! У него всё работало, да еще как, да еще и какая фемина! Какая фемина!).

– Вчера было спокойно. Сегодня с утра закрыты все хлебные лавки. Хлеба нет нигде. По рабочим районам ходят агитаторы и говорят, что ты припрятал хлеб, чтобы его хватило на коронацию. Какой-то юродивый кричал, что немцы убили царя и посадили на трон узурпатора. И хлеба не будет, пока не защитят царевича Алексея. Мне дозвонился ротмистр Щербатов, из жандармов. По его мнению, готовится бунт. И всей нашей конной армии может быть недостаточно.

– Народ хочет хлеба? – поинтересовался Пётр.

– Да, герр Питер, народ хочет хлеба.

– И куда, по твоему мнению он подевался?

Брюс посмотрел на государя-регента и увидел в его глазах яростную решимость. То самое качество, что отличало Петра от многих других государей рода Романовых.

[1] Надо сказать, что в РИ Брасова, когда Михаила арестовали, приложила максимум усилий для его освобождения, она даже встречалась с Лениным и Свердловым. Сумела тайно переправить сына в Данию и сама бежала за границу, симулировав болезнь. Надо признать, что, особа была деятельная и с авантюрной жилкой.

[2] Пётр повторил фразу. Которую приписывают Наполеону или Талейрану, на самом деле это чуть искривленная испанская поговорка, которая таким вот образом вошла в мировую литературу.

[3] Наталья была не права. Михаила казнили, а она с сыном смогла бежать сначала в Данию, потом жила в Париже.

Глава двадцать первая

Петр понимает, что проблема хлеба далеко не в хлебе

Глава двадцать первая

В которой Пётр понимает, что проблема хлеба далеко не в хлебе

Петроград. Склады купцов Стахеевых

26 февраля 1917 года

– У кого самые большие хлебные склады в столице? – спросил Пётр. Брюс (он же генерал Келлер) что-то прикинул, пожевал губами, как бы прикидывая варианты ответа, после чего произнёс:

– Купцы Стахеевы. Они не только хлеботорговцы, но склады у них одни из самых крупных, еще и пристань для погрузки-разгрузки барж рядом, тоже им принадлежит. И ветка железной дороги туда проведена. Так что Стахеевы, герр Питер.

– Выдвигаемся туда, возьми дежурную полусотню.

Приказ государя был абсолютно прозрачен и понятен Брюсу. Еще вчера царь-батюшка сказал, что ему не нравится передвигаться в этих вонючих дребезжащих коробках. Сегодня император собирался ехать привычно – на лошади, в сопровождении полусотни кавказцев из Дикой дивизии. Петр Алексеевич, хотя и прекрасно держался в седле, ездить верхом не любил и при любом удобном случае пересаживался в «экипаж». При выборе последнего был совершенно нетребователен. Но эти механические экипажи у него доверия не вызывали совершенно, а прошедшая поездка в броневике… Эх…

Кроме того, к эскорту регента присоединились генерал-лейтенант, граф Дмитрий Николаевич Татищев, который возглавлял корпус жандармов, именно он доставил во дворец сведения о возможном хлебном бунте, и группа телохранителей во главе со своим новым начальником, полковником Николаем Александровичем Бигаевым. Тут сработала память Михаила. Познакомились они в Тифлисе, где полковник руководил охраной наместника на Кавказе, графа Воронцова-Дашкова. Михаил же прибыл для формирования туземной дивизии. С Николаем Александровичем они быстро нашли общий язык, тот активно помогал брату царя в его нелегком деле создания новой боевой части, можно сказать, что с нуля. После смерти Иллириона Ивановича, полковник Бигаев оказался не у дел. Занимал небольшие должности в Петрограде, а в середине февраля обратился с письмом к генералу-инспектору кавалерии, великому князю Михаилу Александровичу, и вот, весьма неожиданно, оказался на очень серьезной должности. Дело в том, что казачьей гвардии Михаил не доверял, и имел на это достаточно веские основания: он хорошо знал о личном отношении Граббе-Никитина к семье покойного императора. Это были единственные преданные лично брату Николаю войска. Поэтому ОН себе охрану подбирал из кавказцев Дикой дивизии, и кому, как человеку, хорошо знающему, как обращаться с этим непростым народом, было возглавить лучших из лучших его бывшей Дикой дивизии?

Надо сказать, что именно Бигаев настоял на том, чтобы колонну с регентом сопровождали броневик и авто с отделением пластунов из пехотных частей Первой конной армии. Но вот до складов пулеметный «Остин-Путиловец» не добрался, сломался в дороге и экипаж приступил к ремонту, А вот машина с пластунами смогла докатить, что сыграло свою роль несколько позже.

Хлебные склады братьев-купцов Стахеевых разместились на берегу реки, в весьма удобном месте: тут и пристань с погрузочными мощностями, тут и железнодорожная ветка, тут и довольно большая территория, огороженная внушительного вида каменным забором. Построено в те времена, когда стали строить надежно, что называется на века, а не здания-однодневки. Мода на так называемые «однодневки» прошла – раньше это было широко распространенный вид мошенничества: из говна и палок строился дом, страховался на внушительную сумму от потопа или пожара, а потом благополучно сгорал. Доказать поджог было сложно, но полиция смогла расследовать, пресечь, а страховые конторки стали относиться к проверке объектов более дотошно. Это оказалось достаточно эффективной мерой пресечения и предупреждения. Стахеевы же выбрали для своих хлебных хранилищ вообще отменное место: сами помещения не только находились на небольшом возвышении, так еще и имели высокий цоколь, по которому было видно – даже регулярные подъемы воды в Неве этим зданиям не страшны. У складов скопилась изрядная толпа, стоял крик, народ хватал друг друга за грудки, правда, до драки дело еще не дошло. Но было очень близко. Тут к складам подлетела пролетка из которой вышел довольно грузный мужчина с роскошными густыми усами и в дорогой шубе. Вопли усилились, колонна военных появилась буквально через несколько минут после подъехавшей пролетки и оказалась в самом центре событий.

Пётр быстро оценил обстановку: большая группа весьма неплохо одетых работников группировалась около солидного чиновника в добротном длиннополом пальто с бобровым воротником, они теснили к складам немногих местных рабочих (это читалось по их одежде), эти обступили, как бы защищая, недавно приехавшего в пролетке господина. И пытались не допустить к складам слишком хорошо одетых господ.

– Ну вот, я говорил! Сейчас господа военные вмешаются, и вы вынуждены будете выполнить распоряжение правительства! Я вас предупреждал! – всё больше распалялся чиновник в пальто.

– Господа! Что тут происходит? – голос Михаила был негромким, но настолько властно и требовательно прозвучала эта фраза, что на несколько секунд у складов повисло тяжелое молчание. Первым отозвался солидный мужчина в шубе.

– Да вот! С самого утра наши склады пытаются опечатать и требуют вывести все запасы морем. – прозвучал ответ, который так и не прояснил ситуацию.

– Так… подробнее. Представьтесь, господа… – Петру физиономия говорившего кого-то напоминала, но кого?

– Батолин, Прокопий Петрович! Веду дела братьев Стахеевых в Петербурге, Ваше императорское величество.

В мыслях Петра как будто какой-то щелчок раздался и полилась информация, «Батолин – не только партнер купцов Стахеевых, он еще и крупнейший промышленник и финансист, связан с Путиловским заводом, на нем держится оборонная промышленность страны». Ага! Справочка выскочила! Главное, что вовремя. Пётр внимательно посмотрел на внезапно побледневшего чинушу, но разговор продолжил не с ним.

– Итак, Прокопий Петрович, можете внятно объяснить, что тут происходит? А то пока мне лично ничего не понятно.

– Так мне позвонили рано утром и сообщили, что некие господа перекрыли подходы к складским помещениям, разогнали грузчиков и перевозчиков, угрожают, требуют опечатать склады и вывезти муку и зерно из города. Обещали пригнать баржу. Мол, ледокол уже вызван. Я сюда сразу же выехал.

– Так… а вы кто такой? И на каком основании тут что-то требуете? – поинтересовался регент у серьезно так взбледнувшего чиновника, который никак не ожидал появления на складах столь серьезных господ.

– Минестерский Афанасий Казимирович, разрешите представиться. Помощник депутата Государственной думы князя Львова, Георгия Евгеньевича, с вашего разрешения.

– При чём тут моё разрешение? Кто разрешил склады опечатывать?

– Так есть же решение думского комитета –в целях безопасности организовать вывоз зерна и муки из столицы. Поскольку склады находятся под угрозой разграбления. Народ волнуется, могут быть различные эксцессы…