Текст книги "Возвращение в Петроград (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Не жирно? – усмехнулся Людендорф.

– Нам предлагают контроль или аннексию Греции, Боснии на Балканах. Поддержку любых наших территориальных приобретений во Франции. Не будет Россия против аннексии нами Бельгии и Голландии.

– Вот как… это уже становится интересным.

– Турецкое наследство. – Николаи сделал паузу, перед тем как продолжить. – Сирия и Армения – переходят России, мы получаем Египет и контроль над Суэцким каналом. Палестина – Ливан. Тут Михаил предлагает создать еврейское государство, куда переселить евреев из наших стран, кого добровольно, кого не очень. Впрочем, этот проект имеет весьма туманные перспективы. Его цель – дать арабам, местному населению, врага, но тут аргументы Михаила не совсем понятны и слишком туманны. В перспективе Россия предлагает Африку считать нашей колонией. Всю Африку. – подчеркнул Николаи. Россия своей зоной интересов будет считать Китай, а Индокитай, Индию, Тихоокеанский регион и обе Америки зонами совместных интересов. Сначала надо переварить европейские и турецкие приобретения.

– Какую роскошную морковку Михаил повесил перед мордой немецкого осла! – со злостью выплюнул из себя Людендорф.

– Чтобы подтвердить искренность своих намерений, Михаил передал вам, мой маршал, свое личное послание. Вот оно.

И Николаи протянул Гинденбургу запечатанный конверт.

– Ваше мнение, полковник? – поинтересовался маршал, спокойно вскрывая послание регента.

– Думаю, предложение Михаила надо внимательно изучить. Он уже показал себя человеком решительным и способным на весьма жесткие меры. В том числе по отношению к родственникам. Я бы просил дать разрешение на секретное посещение Петрограда. Оценить искренность и возможности регента при личной встрече.

Гинденбург пробежал глазами послание регента Российской империи, его брови удивленно полезли вверх.

– Скажите, полковник, фрау Доктор отправляла рапорт на имя моего предшественника, генерала фон Фанкельхайна, о новой военной машине англичан?

– Так точно, мой маршал[4]!

– Так откуда об этом факте знает Михаил? Как и имя нашего агента в Лондоне Лиззи Вертхем[5]?

И вот на этот вопрос полковнику Николаи не нашлось что ответить. Он только удивленно пожал плечами, пребывая в состоянии совершеннейшего шока.

[1] Речь идет об автомобиле Mercedes Knight 16/45 PS, который выпускался ограниченной серией как автомобиль представительского касса на котором стоял относительно бесшумный двигатель, созданный по проекту американского инженера Чарльза Найта, он использовал в моторе бесклапанные двигатели с золотниковым распределителем. Подобный автомобиль был и у кайзера Вильгельма в этот период войны.

[2] На самом деле Людендорф тут ошибался. На тот момент фрау Доктор не исполнилось и тридцати (она родилась 11 августа 1887 года).

[3] Вот тут Николаи несколько «передернул» карты, дабы умаслить свое начальство. Наступление русских в Восточной Пруссии оттянуло некоторую часть немецких войск, но это не повлияло сколь-нибудь решительно на осуществление плана Шлиффена. А вот смерть самого Шлиффена, и самоуправство немецких генералов, которые начали действовать вопреки этому плану, требовавшему невиданной ранее слаженности действий подразделений немецкой армии. Вот это и стало главным фактором провала первого наступления Второго Рейха и «чуда на Марне».

[4] В ЭТОЙ ветке истории в прусскую армию обращение к вышестоящему начальству «мой маршал», «мой генерал», «мой полковник» перекочевало во время наполеоновских войн как калька с французской армии.

[5] Лиззи Вертхейм была агентессой Шрагмюллер, сообщила ей данные о технической характеристике английских танков. Элисбет отправила три рапорта на имя начальника генерального штаба, но его технические советники решили, что такое оружие невозможно применить. В битве при Камбре в августе 1917 года англичане доказали обратное. Утверждают, что Шрагмюллер прислала этому «умному» эксперту револьвер с одним патроном, который тот использовал по назначению.

Глава тридцать вторая

Петра преследуют семейные неурядицы

Глава тридцать вторая

В которой Петра преследуют семейные неурядицы

Петроград. Зимний дворец. Покои регента Михаила Александровича

11 марта 1917 года

– Михаил! Я настаиваю! Я хочу услышать твой ответ! Кто тебя надоумил судить наших родственников судом военного трибунала? – Тонкий, чуть визгливый голосок вдовствующей императрицы, матери тела регента Российской империи, казалось, заполнял собой все царственные покои и лишал Петра покоя и сна. Матушка заявилась под вечер, который молодой регент намеревался провести со своей новой пассией, по совместительству, собственной женой. И, поскольку Пётр еще и страдал от недотраха, ему эти головомойки от маман были к дьяволу лысому как не нужны! Да, он хотел женщину, но не эту вредную старуху, невесть что о себе возомнившую. Мария Фёдоровна всё ещё считала, что имеет право влиять на политику империи! Надо сказать, что в том, что Россия ввязалась в эту войну на стороне Антанты была и доля вины вдовствующей императрицы. Она ненавидела германцев и помнила свой страх от вторжения их войск в родную Данию. Времена, когда Европа содрогалась от поступи полков родственников принца Амлета давно канули в Лету. Да и был этот период крайне малым. Далее датчан били все, кому только было не лень, а англичане еще и придумали «копенгагирование» – массовый артиллерийский и ракетный обстрел датской столицы своими кораблями. Увы, бедные датчане не могли защитить себя ни на море, ни на суше. И вот на голову бедного Николая капали две кукушки: одна ночная – Александра Фёдоровна, вторая дневная – Мария Фёдоровна, по совместительству еще и его матушка, к тому же датская принцесса.

– С чего бы это, матушка тебя так обеспокоила судьба Ник Ника Младшего? – скрывая раздражение безо всяких эмоций спросил Пётр. Надо сказать, что его собственная натура постепенно брала верх в странном симбиозе с носителем – остатками сознания Михаила Александровича. И в нём всё чаще прорывался наружу неистовый император Пётр. Вот только многие могли бы посчитать этот преднамеренной грубостью, например, он всё чаще стал обращаться к подчиненным на «ты», отложив в сторону интеллигентное «выканье» Михаила. Но это не было грубостью или проявлением невежества. В ЕГО время обращение на «ты» было нормой. На «вы» обращались только к царю, то есть нему самому. Вот и сейчас эта нейтральным тоном произнесенная фраза резанула Марию Фёдоровну прям по душе!

– Мишкин, ты стал грубым неотесанным мужланом! Куда делось твое воспитание? Ты же – лицо Российской империи! Ты лицо Романовых! – возмутилась вдовствующая императрица.

– А чем стал плох, матушка? – пока что без раздражения спросил Пётр, понимая, что даже его безразличный и спокойный тон сейчас эту сухонькую и страшноватую на внешний вид женщину выводит из себя. Увы, время достаточно жестоко обошлось с ней, куда-то делась милая нежная датская принцесса, которая держала в своих руках сердце большого и доброго императора Александра, прозванного в народе Миротворцем. Вместо нее появилась старая карга, которая страдала от недостатка власти больше, чем от сердечных болезней, приличествующих ее возрасту.

– Романовых не имеют право судить их подданные! Только ты лично или семья! А ты отдаешь родного дядю на суд своих генералов! Это нонсенс![1]

– Ник Ник совершил военные преступления! Он лишил Россию победы в этой войне. Он предал империю и ее интересы. Ради чего? Ради личной корысти! Он что, мало воровал? На паперти стоял? На хлеб ему не хватало? Что для него эти несколько десятков тысяч золотых соверенов? Правда, накажут его мягко, весьма мягко. Я позаботился об этом.

– Мишкин, ты не понимаешь! Это разрушает неприкосновенность СЕМЬИ! Так нельзя!

– Это ты не понимаешь, женщина! – Вот тут Пётр уже еле сдерживался, чтобы не наорать на тупую курицу. – Царь Пётр родного сына не пожалел, судили и казнили оного за меньшее![2] Так чтобы я какого-то дядю поставил выше Закона?

– Но это вызовет недовольство в армии, Мишкин, так нельзя!

– Арест и отстранение дяди от командования никакого недовольства не вызвало. С чего это должно осуждение его военным трибуналом вызвать недовольство? Пока что возмущение если и будет, то только со стороны СЕМЬИ. Переживу! Сейчас не время быть добреньким!

Получив такой неожиданный отпор, Мария Фёдоровна решила изменить тактику своего поведения, превратится в этакую добрую советчицу.

– И какую судьбу ты определил Владимировичам? Надеюсь, их генералы судить не будут, это дело чисто семейное. – елейным тоном произнесла датчанка.

– Ты предлагаешь их укоротить на голову без следа и следствия? – буркнул в ответ Пётр.

– Мишкин, ты, конечно же регент, можно сказать, что без пяти минут император, ибо здоровье Алексея всегда внушало опасения, но ты ни в коей мере не тиран! Мы с отцом тебя так воспитать не могли!

(карикатура на Михаила Александровича и падение дисциплины в русской армии)

– Ради России, матушка, я готов стать даже тираном. – произнес Пётр, раскуривая привычную себе глиняную трубку. – И… (Пётр сделал вынужденную паузу, затянувшись крепким и ароматным табаком) Даже если меня прозовут Михаилом Кровавым, мне на это наплевать! Но разодрать страну на удельные княжества не позволю!

– Мишкин, но разве Владимировичи имели в планах такой передел? Они не могли пойти против законов империи.

– Но ведь пошли! – Пётр гневно сверкнул глазами. – Или закон о престолонаследии можно трактовать как тебе хочется? Регентства захотели? Корону на свои тупые черепушки напялить? Будет им знакомство с плахой, а не троном! Сгною!

– Родную кровь? – потухшим голосом спросила Мария Фёдоровна.

– И родной крови не пощажу! Их – в первую очередь. Ибо дано им многое! Но и спросится с них больше других!

– Ну что же, Мишкин. Вижу я, что ничем не смогла смягчить участь родственников. Только нельзя такой разлад в СЕМЬЮ вносить, нельзя!

– Не я начал разлад, но я его закончу! – мрачно бросил Пётр, еле видный из клубов дыма, которые затянули часть кабинета.

– В таком случае я сообщаю тебе, что отъезжаю в Копенгаген, навестить других родственников, которые относятся ко мне чуть лучше, нежели родной сын. – попрекнув Михаила напоследок вдовствующая императрица покинула его покои.

Пётр подавил в себе желание запретить этой женщине выезд из столицы, фактически, посадив ее под домашний арест в Зимнем. Но удержался. Как говорят «баба с возу – кобыле легче». А если станет представлять опасность, то…

Раздался осторожный стук, прервавший его мрачные мысли, и в комнату очень осторожно втиснулся адъютант Михаила.

– Ваше императорское величество! К вам генерал Монкевиц! – доложил вошедший, разглядев спокойное лицо регента сквозь табачно-дымную завесу.

– Проси! – буркнул Пётр, всё ещё пребывавший под впечатлением от разговора с маман.

– Как прошло? – таким же, весьма неприветливым тоном, поинтересовался регент.

– Всё без сучка и задоринки, Ваше императорское величество!

Из ближников Михаила, Николай Августович пока что не получил привилегии в частном разговоре общаться без титулования, но был как никто иной близок к этому.

(Николай Августович Монкевиц)

– Подробности! – так же недовольным тоном произнёс Пётр. Его пока что не отпускало. Он чувствовал, что выпускать мамашу в Копенгаген неправильно. Хрен ее знает, какой еще фортель может выкинуть вдовствующая императрица, но и иных вариантов действий, которые можно было бы предпринять, без ущерба собственной репутации, не видел.

– Бьюкенен выехал из Петрограда через Финляндию в сторону Швеции, им был заказан литерный поезд из трех вагонов: один для себя, второй – почтовый вагон для дипломатического багажа и вагон для охраны. По всей видимости, конечной целью был один из незамерзающих портов Норвегии. Но какой точно, установить не удалось –значился только конечная пункт – Торнио, переход на границе с нейтралами. На перегоне Оулу – Кеми поезд вынужденно остановлен из-за забастовки Викжеля. Паровоз отцеплен, бригада отправилась в Кеми.

Пётр криво усмехнулся. Вот тебе, английский бульдожец и вернулось бумерангом… По докладу следователей, которые досконально шерстили махинации думских деятелей, создание профсоюза железнодорожников ВИКЖЕЛЬ было результатом тщательной комбинации с целью получения контроля за транспортной системой империи. Гучков и Львов стали продавливать эту структуру через Думу, указывая на ее эффективность в деле улучшения транспортного обеспечения армейских перевозок. А то, понимаете, стали железнодорожников призывать в пехоту! В общем. еще и оградить ценных специалистов от военного призыва. Но делалось это на деньги англичан и именно они контролировали основных деятелей профсоюза, оплачивали их услуги, пополняя счета в заграничных банках. Сюрприз для Бьюкенена получился знатный.

– Далее.

– Когда англичанин отправил две группы – одну в Оулу, вторую в Кеми – с целью раздобыть паровоз, ценности бросать не хотел, а там много чего загрузили в почтовый вагон, охрана уменьшилась вполовину. Этим мы и воспользовались. Больше всего неприятностей доставил секретарь Бьюкенена, непростой оказался парень. Положил двоих наших насмерть, а одного тяжело ранил. Еле доволокли до госпиталя. Еще и своего шефа упокоил. Как только понял, что дело пахнет жареным.

– А говоришь, что без сучка и задоринки! Очень бы хотелось лично задать этому лорду несколько вопросов.

– Так свидетелей не оставили. А что нам посланник, если его архив сумели перехватить, а там много чего вкусного было. А так – пал от руки своего телохранителя, попытка ограбления, в которой тот принимал непосредственное участие. Мы там обнаружили кое-что интересное. Очень интересное. – интригующим тоном сообщил Монкевиц.

– И что же? – поинтересовался Пётр.

– Полюбуйтесь, Ваше императорское величество! – и из портфеля генерал вытащил аккуратную бархатную коробочку, потом еще одну, и ещё.

Пётр открыл одну из них и нахмурился. Это были драгоценности. Не просто драгоценные камни или изделия Фаберже. Это были драгоценности Российской короны.

– И что это означает? – поинтересовался Пётр.

– Это еще не всё, Ваше императорское величество. – добавил генерал. Он приоткрыл дверь и капитан, подчиненный генерала занес в кабинет регента большой тяжелый чемодан.

– Тут опись всего найденного. – Монкевиц передал аккуратным почерком заполненный листок. – По всей видимости, эти драгоценности принадлежали Марии Фёдоровне, вдовствующей императрице.

И тут Пётр вспомнил о скандале, который возник перед коронацией Николая. Это были те самые драгоценности императрицы, которые Мария Фёдоровна должна была передать невестке в день ее венчания и коронации императрицей государства Российского. Но государыня отказалась наотрез это делать – настолько ненавидела английскую принцессу, да и считала себя в праве нарушить обычный порядок.

– Вот дура! Неужели доверила драгоценности англичанину?

– Других вариантов не вижу. вагоны сожгли. Имитировали нападение банды финских дезертиров. Оставили несколько трупов. – торопливо заканчивал доклад генерал. помогая императору переложить драгоценности в личный сейф.

– Документы? – поинтересовался регент.

– Сейчас разбираем, переводим. Составлю список и краткий обзор. Через три дня будет готово.

– Сразу ко мне. Я доволен тобой, генерал. Возьми! – и Пётр снял с руки золотой перстень с крупным брильянтом, который вручил Монкевицу.

(Мария Фёдоровна очень любила драгоценности)

(Брошь с сапфиром, окаймленным бриллиантами, и подвеской с жемчужиной каплевидной формы, принадлежала Марии Фёдоровне).

(Упс… знакомая брошка на знакомых старушках… неловко то как получилось…)

Генерал не ожидал такой награды и даже растерялся, не зная, как выразить свою благодарность. Пётр опять криво так усмехнулся.

– Генерал, свободен!

Ну что же… пусть глупая курица едет в свой датский курятник! Весело ей будет без своих драгоценностей! А мы их найдём… позже. И никому уже не вернём. Самим нужнее!

[1] Ах, как жаль, что императорская семья была куда как образованней современных депутатов, те бы не преминули выразиться таким образом: «Это анонс!» (цитата).

[2] Ну, тут Пётр слукавил. Попытка государственного переворота ничуть на «меньшее» не тянет.

Глава тридцать третья

Петр погружается в проблемы российского флота и понимает, насколько он устарел

Глава тридцать третья

В которой Петр погружается в проблемы российского флота и понимает, насколько он устарел

Петроград. Зимний дворец

15 марта 1917 года

– Александр Васильевич! Чаю?

– Не откажусь.

Пётр почувствовал, что в этом длинном разговоре необходимо сделать паузу. В его планах Черноморскому флоту отводилось первостепенное значение. Именно поэтому регент пригласил на аудиенцию командующего на Чёрном море – адмирала Колчака. И вот этот разговор весьма неожиданно для окружения Михаила Александровича затянулся. А вот для него такой поворот оказался весьма естественный моментом: флот был любимым детищем Петра. И без побед на море успехов что в войне со Швецией, что в противостоянии Оттоманской Порте невозможно было ожидать. Как и многое, что делал первый император, флот строился в спешке, лес был плохо высушен, часто и сырой, такие корабли быстро приходили в негодность, но главную свою задачу они выполнили. И победы флота сделали Россию настоящей империей. А тут с ним разговаривал человек, весьма и весьма сведущий в делах морских сражений.

(Командующий Черноморским флотом, вице-адмирал Колчак на боевом корабле, июль 1916 года)

В кабинет регента внесли чай, к чаю печенье и несколько вазочек с медом и вареньем. В сахарнице кусочки колотого сахара, в небольшом самоваре – запас кипятка. Стаканы в серебряных подстаканниках. Адъютант быстро и умело сервировал стол, Пётр собирался во время паузы перекурить, даже начал набивать привычную ему глиняную трубку табаком. Но такая оперативность обслуживающего персонала лишила его этого удовольствия. Ладно, перекурит потом, разговор получился очень уж важным и интересным.

Сначала Колчак доложил о ситуации на Чёрном море. Она оказалась для России благоприятной. Первыми действиями против флота неприятеля стало активное реакция на рейды быстроходных немецких крейсеров, переданных Порте, впрочем, именно атака на Севастополь немецких экипажей под турецким флагом и втянули Османскую империю в войну против Антанты. Вторым шагом весьма активного адмирала стало практическое прекращение движения турецкого флота в акватории Черного моря – этому способствовали минные постановки у горла Босфора и вражеских портов в таком количестве, что противник просто не успевал их вытравливать. Сумел адмирал приструнить отправленного в фактическую отставку Николая Николаевича Младшего, который считал, что все задачи Черноморского флота заключаются в охране поставок в Кавказскую армию. Военный трибунал разжаловал великого князя в полковники и отправил командовать запасной пехотной бригадой на Урал, весьма мягкое наказание, но, главное, оного военного «деятеля» отсекли от денежных потоков, к которым оный так успешно присосался. Кстати, с другими родственниками, оказавшимся в заключении (Владимировичами), военный трибунал, состоявший из Михайловичей (Николай, Михаил и Георгий) поступил почти так же мягко. Сандро, как офицера морского, регент приказал в этот трибунал не включать. Таким образом, одна ветвь Романовых судила другую ветвь, Владимировичи и Михайловичи никогда не дружили. А теперь Михайловичи вынужденно переходили в лагерь сторонников регента, поддерживая ветвь Александровичей. Приговор трибунала был достаточно мягким и напоминал приговор дяде Николаю – разжаловать всех троих в капитаны и задвинуть в дальние маленькие гарнизоны. Вот только Петра такой приговор не устраивал. И вполне закономерно, что Кирилл Владимирович повесился в камере Петропавловской крепости, униженный этим приговором. На самом деле ему помогли покончить с жизнью верные люди, но следствие вели они же, так что установлено, что великий князь совершил грех самоубийства.

Пётр захрустел печеньем, наблюдая как адмирал неспешно и аккуратно пьет горячий настой китайского кустарника. Чаепитие может многое рассказать о человеке. Колчак не казался ему человеком импульсивным, он был весьма аккуратен, что, вполне соответствовало его морской специализации – минной войне. Ошибки в минном деле слишком часто ведут к смерти слишком импульсивных и непредсказуемых командиров. При этом почти все в окружении регента сходились в том, что Александр Васильевич, на сегодня лучший из его морских военачальников. Пока что разговор с адмиралом Петра вполне устраивал. Когда чаепитие закончилось и приборы были вынесены восвояси, регент жестом разрешил закурить, сам потянувшись к трубке. Колчак достал дорогой портсигар, точным движением раскрыл его и вытащил папироску. Петр заметил, что адмирал закурил самокрутки из хорошего английского табака. Последнее он определил по аромату. За несколько сотен лет вкус и аромат английского зелья практически не изменился. За время пребывания в Лондоне Петр уж английского табаку накурился вдоволь, мог считать бы себя экспертом. Витая в клубах табачного дыма (одно из старых его удовольствий, которое так тешило императора в новом теле) Пётр спросил:

– Александр Васильевич, скажи, какова, по твоему мнению, причина того, что морской флот Российской империи будучи парусным, одерживал громкие победы, одну за ругой. Но при появлении пароходов, тем более, броненосных кораблей, мы стали терпеть обидные поражения?

Этот вопрос выбил Колчака из колеи. Столь глобальной постановки проблемы от регента вице-адмирал не ожидал. Но необходимо было отвечать. Колчак собрался с мыслями, стараясь быть точным и корректным одновременно.

– Я могу говорить только о своем видении проблемы, Ваше императорское величество.

Пётр одобрительно кивнул, поощряя комфлота к откровенности.

– Главная причина в нашем общем катастрофическом отставании промышленности, ее слабость. Материальная база строительства флота совершенно не соответствует потребностям современного военного морского соединения. Особенно катастрофически обстоит с проектированием и строительством кораблей линии – дредноутов и тяжелых крейсеров. Строительство линейных кораблей ведется столь долго, что они успевают устареть прежде, чем спускаются со стапеля. Флот, Ваше императорское величество, весьма дорогое удовольствие! Строительство и содержание кораблей, особенно предназначенных для линейного боя, обходится весьма дорого. И наша экономика с большим трудом справляется с этой задачей. А в режиме экономии, как это было при недоброй памяти Витте Полусахалинском, флот утрачивает боевую мощь даже не теряя своих кораблей.

Регент внимательно слушал адмирала, делая какие-то заметки в большом блокноте, который лежал открытым на его письменном столе.

– Разрешите откровенно, Ваше императорское величество?

Пётр почувствовал, что собеседник хочет сказать нечто неприятное, но он хотел выслушать честное мнение и ему повезло, что адмирал был настроен весьма решительно.

– А еще воровство и коррупция, которые прикрываются и поощряются членами вашей семьи. Роль генерала-адмирала Алексея Александровича в нашей катастрофе в войне с Японией несомненна. Да и сейчас… извините, но загребущие ручки кое-кого из вашего семейства ведут к все худшему состоянию флота.

– Конкретнее…

– Ваше императорское величество… Разрешите предоставить отдельную записку с анализом такого явления. Не хочу быть голословным.

– Хорошо! Я жду две записки: причины нашего отставания во флотских делах. И как его преодолеть. Пишите всё, как считаешь нужным. Вторая – перспективы развития флота, как это видимо по опыту действий на Черном море.

– Это два серьезных документа, Ваше императорское величество! Я не хотел бы сейчас отвлекаться от планирования Босфорской операции…

– Увы, Александр Васильевич, но на составление этих двух меморандумов придется отвлечься. Я не требую детального анализа. Кратко, по существу. Я человек сугубо сухопутный, к флоту отношения имею исключительно как пассажир императорских яхт. И не более того. Поэтому пиши, адмирал. Три дня будет достаточно?

– Постараюсь уложиться, Ваше императорское величество!

– И всё-таки, если смотреть на наш флот, насколько он устарел? По сравнению с флотами ведущих морских держав?

– Если говорить о малых кораблях – вплоть до эскадренных миноносцев, наше отставание минимально. Намного хуже ситуация с крейсерскими силами – тут наши боевые единицы уже не кажутся столь боевыми, в первую очередь им не хватает скоростных качеств. Оцениваю их отставание в строгую десятку лет. А вот линейные силы – тяжелые крейсера и дредноуты отстают на полтора десятилетия, как минимум. Они годятся сейчас исключительно в роли опоры береговой обороны. Решать задачи в большом отдалении от баз не приспособлены.

Пётр недовольно поморщился. Видеть, как его главное наследство потомки похерили и сумели растащить, разворовать было откровенно говоря, нестерпимо больно. Но государь собрался и произнёс.

– Вот и хорошо… Теперь, касаемо Босфорской десантной операции… Есть у меня следующие задумки.

Глава тридцать четвертая

Происходит бунт на корабле

Глава тридцать четвертая

В которой происходит бунт на корабле

Петроград. Здание главного морского штаба.

14 апреля 1917 года

Весна семнадцатого года выдалась на диво холодной. Казалось, что зима никуда не собирается уходить, что морозы никогда не закончатся и долгожданное лето так и не наступит. Но в самом конце марта отголоски тепла наконец добрались до Северной Пальмиры. Самое главное, что шуга в Финском заливе становился более рыхлой, до полноценного ледохода было еще далеко, но капитаны ледоколов говорили о том, что проводка транспортов по акватории Петрограда становится намного легче. И Балтийский флот стал активно готовиться к весенне-летней кампании.

Конец марта запомнился Петру скандалом, инициатором которого оказался временный поверенный по делам Великобритании в России, Фрэнсис Освальд Линдли. Сей дипломат долгое время (с июля 1915 года) подвизался на должности советника британского посла в Петрограде и дорос до (формально говоря) статуса «правой рукой» высланного из страны Бьюкенена. У российской контрразведки имелись серьезные подозрения, что именно он был «связующим звеном» между посольством Британии и группой Сиднея Рейли. Увы, сердце пламенного британца одесского разлива не выдержало доверительных бесед с представителями петроградской контрразведки, хотя агент нескольких спецслужб успел многое (искренне раскаявшись) поведать. И все-таки некоторые нюансы остались не исследованными и строить на них программу действий было бы опрометчиво. Так вот, к регенту снова закатилась представительная двойка послов – на сей раз Линдли и неизменный Палеолог[1]. В довольно резкой форме они потребовали, чтобы весенне-летнее наступление российской армии началось в середине мая месяца на Западном фронте против германских войск. Это должно ослабить сопротивление бошей против англо-французского удара, которое планировалось провести под Камбрэ, примерно через 10–12 дней после начала действий на русском фронте, куда немцы перебросили бы свои резервы з Западного. При этом обещанные (и оплаченные) боеприпасы, оружие и снаряжение так и не поступили, а то, что пришло в Архангельск – так оказалось, что не только слезы, но и слезы бракованные. Представитель регента отказался подписывать приемку негодного снаряжения. И при этом опять требовали прекратить отпуска резервистов. Всё, как всегда. Русские воины должны своими трупами обеспечивать успех англо-французского наступления. Союзники все свои планы строили именно с учетом бойни на Восточном фронте. При этом планировали «слить» германскому командованию некие «данные», дабы немцы начали оттягивать резервы с их участков фронта заранее, готовя русской армии ловушку.

Скандал получился знатный! Пётр (он же Михаил) оказался неожиданно резок, сообщил, что пока Россия не получит обещанное и оплаченное вооружение никто никуда не двинется. А чтобы у господ союзников не было в этом сомнений, еще и в порядке ротации четверть солдат Западного фронта получат увольнения на время посевной. Ибо страну надо кормить, хлеба мало, а зерно с доступных рынков выкупили прожженные британские спекулянты. Заодно потребовал, чтобы России дали возможность закупить зерно в Аргентине и по нормальным ценам, а не с тройной накруткой о дельцов из Сити. Вот тут британского барончика[2] прорвало. Он сорвался на совершенно недипломатический язык и стал угрожать Михаилу ответственностью за гибель лорда Бьюкенена и вообще… После этого эмоционального взрыва он с багровым от поднявшегося давления лицом выслушал повеление регента убираться из Петербурга на что ему было дадено двенадцать часов времени. И совет прислать сюда из Лондона дипломата, который умеет говорить исключительно дипломатическим языком.

До Кристиании Линдли добрался благополучно, где по его просьбе было задержано отплытие грузо-пассажирского парохода «Имо» (бывший британский «Руник», проданный норвежцам). Уже довольно дряхлая посудина, спущенная на воду в далеком 1889 году, на подходе к Скапа Флоу имела несчастье привлечь к себе внимание германской субмарины. Командир которой имея соответствующие инструкции, не поскупился затратить две торпеды. В холодной морской воде Северного моря никто из экипажа и пассажиров судна не выжил[3].

Затем в Петроград, естественно инкогнито заявился не кто-нибудь, а сам полковник Николаи, который провел с регентом достаточно успешные переговоры. А 11 апреля на мызе под Ревелем состоялась тайная встреча императора Вильгельма, которого сопровождали адмирал Тирпиц (сторонник мира с Россией) и начальник Генерального штаба Гинденбург. Переговоры были трудными, но компромисс всё же удалось достичь. О доверии речи не шло, но осторожное сотрудничество казалось все-таки лучше хорошей драки. Но всё-таки, какой тупой и упорный тип этот кайзер Вилли, напоминающий горного барана, который с упорством бьется в одну точку. Дал Господь родственничка! Хорошо, что по совету Брюса требовал много, было что уступать. Главное – удалось доказать ему, что война между нами – это сознательная провокация лордов Туманного Альбиона. Благо, допросы Бьюконена дали весьма обширный материал, как и секретные документы, которые он так и не довез в Форин Офис. То есть основа для сотрудничества сформировалась. Ну, и приговор Триединой монархии был вынесен. Он окончательный и обжалованию не подлежит.

Официально регент посещал корабли Балтийского флота, которые стояли в Ревеле.