Текст книги "Медицинская шарага (СИ)"

Автор книги: Влад Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

А может, к черту эту учебу? Пойти завтра и забрать документы – в армию пойти. Если удастся, то там можно будет работать по контракту. Такого парня, как Леня, могут поднатаскаться за год, а потом он сам будет, по собственной воле, Родине служить.

Алексей, Лариса и Урсула сидели у себя в комнатах. Под бледно-желтым светом столовой лампы они пролистывали лекции по анатомии, готовясь к этому же предмету. Другие предметы они запомнили наизусть просто – какое-то слово из вопроса и ответ. Видишь на мониторе то самое слово, понимаешь, какой выбирать ответ. Но с анатомией было сложнее. Студенты понимали, что толком ничего не помнят, они знали, но забыли.

На часах час ночи. Соседи по комнате давно забили на экзамены и дрыхли в кроватях.

Храп соседа по комнате отвлекал Лёшу.

– Хватит храпеть, – сказал Алексей. Но сосед не отреагировал, продолжал спать.

Урсула чувствовала тяжесть в веках. Выпила кофе, но его хватало только на двадцать минут, а потом организм уставал еще сильнее. Убрала рваный учебник по анатомии, взяла вопросы по генетике. Единственное, что пугало, это задания с несколькими вариантами ответа, где нужно делать сопоставления. Одна ошибка, и неважно правильно ли все остальное.

Лариса не заметила, как, заучивая патологию, она скатилась по креслу и заснула. Усталость брала вверх и выиграла, когда на часах было три часа ночи.

Каролина и Дарина поступали по такой же схеме, как их одногруппники из общежития. Они находили такие слова, которые не попадались в других вопросах. Одно слова, ассоциация, и ответ всплывает в голосе. Девушки пытались мысленно вспоминать ответы, видя только вопросы, но это так не работало. Весь поток информации, который студентки заливали в себя, откладывался в кратковременную память. Сдадут экзамен – забудут, и останутся капли тех знаний, которые они учили в эту ночь.

Милана и Надя были готовы уже давно, просто прошлись глазами по материалу еще раз. Девочки видели лекции, вопросы и знали ответ.

Они крепко спали, когда часовые стрелки медленно подползали к четырем часам.

Начинало светать.

Марк сложил все записи, вопросы и ответы в одну стопку. Выпив чай, вернулся в зал, где дрых Виталя. Марку казалось, что он не было готов, он будет так говорить всем, кто спросит его об этом. И потому будет слышать, что врет, что он все знает. И они раскусят его, потому что сегодня он был готов. Уверенность была слабой, не была закреплена знаниями, которые он вместил в свою голову за несколько часов до экзамена.

Пнув одногруппника ногой, Марк сказал:

– Подъем, повторяй давай, пока не поздно.

– На хуй иди, дай еще поспать, – пробубнил Виталя и уткнулся лицом в подушку.

Костя и Руслан уснули, держа в руках вопросы по анатомии. Руслану было все равно, он был готов и знал, что сдаст. Говорил, что нет ничего сложного, просто нужно понять, что за что отвечает и где находится. Ему было легко говорить в то время, когда Костя уже валился с ног и думал только об одном – о кровати.

Золотой луч скользил по потолку, сползал по лицу Руслана, и тот очнулся. Сонными глазами посмотрел на комнату, которая ярко освещалась первыми лучами солнца, увидел часы. Пять часов утра.

– Вставай, – сказал Руслан Коле, – время очко поджимает.

Герда и Алина спокойно спали в кроватях, когда на часах было семь часов утра. Они готовились два дня, не выходили из дома. Вечером, перед экзаменом, они были готовы. Пройдя несколько курсов медфака, девушки понимали, что готовиться к экзаменам нужно в любое время. Или в последние два дня, которые другие использовали, как выходные.

Женя учил вопросы к экзаменам весь день. Со звоном будильника, Женя надел чистую одежду, сложил выглаженный халат в рюкзак. По дороге в колледж он повторял ответы, смотрел на вопросы – выбирал «ключевые» слова, которые ударят парня по голове, и он вспомнит ответ на вопрос.

Пелагея уходила на второй план. Женя придавался воспоминаниям, глядя на нарисованный портрет, который она вернула через день после разлуки.

– Делай с ним, что хочешь, – сказала она, отдавая портрет.

Жене хотелось порвать нарисованное лицо девушки, изрисовать, прожечь в больших, темных глазах портрета дыры, чтобы они не смотрели на него. Но он не мог так поступить. И дело было не в Пелагее, а просто в том, что он нарисовал картину, потратил на ее уйму времени. Старосте все равно, она его только получила и пару минута маялась над тем, куда прикрепить свое изображение. Но сам художник… Картина вызывала тяжесть на душе, проникала своим взглядом глубоко в сознание Жени, видела сокровенные тайны, мечты, связанные с Пелагеей.

Но копаться в себе, чувствовать, как внутри все обрушивается, не давали экзамены. Если, однажды, Женю спросят, как он справлялся с разлукой, он ответит, что есть более важные вещи, которые, скорее всего, разрушат не твои розовые мечты, а саму жизнь. Жизнь, которая полна непредсказуемых вещей, удивительна, ужасна и прекрасна одновременно, бессмысленная и полна мечтаний и целей. А девушка, или парень, заполнявшие какую-ту брешь в сердце и ушедшие также неожиданно, как появились, не дают причин опускать руки перед более ответственными вещами. Жене было тяжело держать такие мысли в голове – не придаваться забвению и уйти в воспоминания вновь. Надо было учить, и он учил.

Казалось, солнце поднимается медленно специально, чтобы дать еще время на повторение. Но этого уже не хватит, никакого времени уже нет. Если вчера не учил, не учил позавчера, то за это прохладное утро ты не выучишь ничего.

Я не хотел, чтобы кто-то провалился из группы. Вечером, может, и были мысли о том, что некоторым не место в колледже, но это так, злость и страх, что я сам не сдам ничего. Но теперь, сидя в маршрутке и зубря через телефон ответы, я понимал, что это только первый курс. Мы не имеем права не сдать, потому что первый курс – ничто. У нас не было экзаменов зимой, мы не ходим в университет, где до экзаменов нужно еще дожить. Жизнь студента полна зубрежки, алкоголя, любви, у кого-то секса, но это на первый взгляд. На деле – ты просто подстраиваешься под новую систему и не замечаешь, как обыденно существуешь до экзаменов, времени, когда ответственность за свой кутеж просыпается перед самым ответственным моментом в данный момент.

Я волновался, родители предлагали принять успокоительное, но мне нравилось чувствовать этот страх, как он ползает по телу, лезет в голову, перебирая все вопросы, ответы, знания, которые в голове уже давно. Ничто так не мотивировало меня, как страх поражения. Что на ГИА и ЕГЭ, что сейчас. Страх. Он заложен с самого рождения, мы боимся еще детьми монстров в шкафу, растем и начинаем бояться, что нас никто не полюбит, что не сможем найти себя. И именно страх подталкивает нас действовать – искать, любить, бороться. Учить.

Пелагея зашла первая в аудиторию, села за компьютер. По указке очкастого преподавателя включила тест и начала решать. Рядом с ней сидела Герда, которая быстро отвечала на вопросы.

Девушка учила все два дня. Чувствовала, что устает, но продолжала набивать голову ответами на вопросы. А Женя… кто он теперь для нее, как не человек, который просто существует. Таких, как он миллион, таких, как она столько же. И теперь они – одногруппники, бывшая пара. Окончат учебу и забудут, не вспомнят друг о друге, будут думать, что кто-то из них уже свел счеты с жизнью. Пелагею такой расклад устроил бы, она не проронит ни слова, ни одарит скорбящих жалостью. Ухмылка на лицо и красивая походка мимо своей первой любви.

В аудитории слышны только щелчки кнопок мыши, тяжелый вздох кого-то в другом конце аудитории. Ритмичный стук сердца слышится в ушах, кажется, что его слышат все присутствующие. Пальцы медленно скользят к нужно кнопке. Курсор на мониторе стоит на нужном месте, ждет указаний. Вопросы плывут перед глазами, появляются точки около нужных ответов, исчезают и дальше по кругу, пока все тесты не заканчиваются.

Очкастый учитель, худой мужчина с обвисшей кожей на лице, делает подсчет процентов, полученных от каждого теста. И вот он говорит:

– Немного не хватило.

В эту секунду хотелось провалиться глубоко под землю, или уйти куда-нибудь, где никому не сдался твой сраный диплом уже с пятью тройками. (Да и вряд ли он будет нужен, оценки – не показатель твоего интеллекта.)

Девушка вышла в коридоре. Ее словно окружила толпа репортеров, которые вели прямую трансляцию своего канала.

– На сколько сдала?

– Трудно было?

– Списать вообще нельзя?

– На «3» сдала, – холодно ответила Пелагея. – Отвалите от меня.

Подготовка была в жопе, по крайней мере такое чувство было не только у меня. Зашел, сел и чувствуешь, как задний проход забит двумя днями зубрежки.

И все равно «3», и иди на хрен отсюда – зови другого.

Мог получить только две тройки, а получил целых шесть! Это же, сука, надо так проебаться на экзамене! Стараешься, тратишь время и все через жопу.

– Надо было сливаться сразу, – сказал Марк, у которого была аналогичная ситуация с Пелагеей и мной. – Так бы пересдал сразу осенью, а теперь… На хуе вертел эти экзамены!

– Угомонись, Марк, – сказал Руслан, который сдал на «5», – у нас еще анатомия осталась.

– Ха-ха-ха… а-а-а, сука… – Марк положил голову на плечо Руслана. – Столько времени, а все… каким образом-то?!

– Хер знает, каким, но… вот так вот.

Лёня был равнодушен ко всему этому. Что там будет с анатомией его не волновало. Провалится – и пусть. Он провалился разом с пятью предметами, поэтому теперь ему ничего не страшно. Бояться нечего, потому что изначально было срать на результат.

Женя сдал, но был на самом краю, чтобы упасть вместе с Лёней и еще несколькими студентами. И тогда его охватило сладко чувство победы, которая охватывала каждого студента-медика, вообще сдавшего экзамены. Тогда никому не было важно, какой результат они получили, студенты просто радовались, что справились. Остальное было неважно. То, что они сдавали не сделало бы их фельдшерами. Было стыдно провалить фармакологию или патологию, но все остальное… Никому нет дела до всего остального. Кому какое дело, если ребенок имеет отклонения при рождении, – это не забота фельдшера. Куда смотрят окна здания и с какой стороны стоит мусорная корзина около двери – это не к фельдшеру.

Он пошел в общежитие сдавать анатомию. Рядом шли Костя, Руслан, Марк и все остальные.

«Леч Д» шел сдавать анатомию уже с измотанными, уставшими головами. У половины группы не было желания даже повторять что-либо, все перестало иметь значения. Кто-то сдал, кто-то нет, но они закончили первый курс, а производственная практика – это то, что им не хватало. Некоторые перешептывались, говорили о том, что лучше все лето практиковаться в больнице, чем сдавать экзамены. Студенты-фельдшера видели своими глазами только дну сторону медицины. Уколы, капельницы – это обычное дело, которому можно обучить каждого.

***

Несколько человек сидели на ступенях в общежитие. Стоять, идти домой не было сил. Отдохнуть. Нужно подышать воздухом, проветрить голову, никуда не направляясь. Голова пустовала, какие-то небольшие картинки мелькали перед глазами. В основном это был подсчет результатов, поставленные в зачетку оценки. Но ни вопросов, ни ответов, ничего, что отняло так много времени, уже не было в сознании. Летний ветер унес все с собой.

– Надо напиться, – сказал Леня.

– Согласен с тобой, – промолвил Костя, сдавший экзамены на «4». – Я хочу забыть весь этот день.

– И это только первый год! – поражался Леня. – Какие из нас медики получатся?

– Удивляюсь, что ты задаешься этим вопросом, – заметила Милана.

– В такие моменты появляется пища для размышления. Только вот, пережевав все, понимаешь, что ты тут никому не нужен. Платишь им – они тебя терпят, только бабки неси.

– Ну, Кости платишь, то тебя сразу пинками не выпроводят из шараги, – отозвалась Герда. – Это не медфак.

– И, слава Богу, что это так!

– Что, ребята, – обратился к присутствующим Костя, – будем послезавтра заливать в себя все, что можно?

– Еще закурим как следует, от души, – сказал Руслан. – Мы должны отметить конец курса. Эй, Марк, за бухлом поедешь со мной?

– А денежка есть? – усмехнулся Марк.

– Ты че, угощать не будешь нас?!

– Перебьешься, Руслик!

Смех пронесся по группе.

– Я не смогу, – сказала Дарина.

– Ой, и я тоже, – добавила Каролина.

– Да как, почему? – не понял Костя.

– Мне домой надо, – с грусть в голосе сказала Каролина.

– А у меня дела, куда не вписывается кутеж, – сказала Дарина.

И обсуждали, спорили одногруппники долго. Я свое слово сказал. Я пойду. В какой-то момент меня начинало терзать вся эта отстраненность. Эти люди добры ко мне, по-своему умны и интересны. Оставалось только идти рядом с ними, смотреть на них, как когда-то я смотрел на одноклассников, чьи лица уже забыты, а имена… это просто список имён.

– Ты пойдешь пить? – спросил у меня Женя. Я смотрел на него и не видел скорби по Пелагее, которая успела покинуть компанию, сдав анатомию раньше всех.

– Думаю, что пойду, – улыбнувшись, ответил я. – Но я не буду пить.

– Значит, мясо поешь.

Мясо. Шашлык. Огонь.

– Слушай, – сказал я Жене, – а портрет, который ты рисовал Пелагее, остался? Ты ничего с ним не сделал?

Женя вопросительно помотал головой.

– Привези его. Я хотел бы посмотреть на портрет. Оценим твой талант и придумаем, что с этим делать.

***

Я собрался на пьянку. Родители недобро пожелали мне хорошо провести время. Они долго будут помнить о том, как я сдал экзамены.

Женя пришел ко мне домой, так как я предложил ему поехать вместе. Вместо того, чтобы он добирался своим ходом и приехал непонятно, когда, я сказал ему, что нас отвезет мой батя.

– Ты принес картину? – спросил я первым делом, когда я встретил его на железнодорожном вокзале.

– Да, – кивнул Женя, он хотел вытащить портрет, но я его остановил.

– Покажешь там, – сказал я.

– Не понимаю, а почему не сейчас? – Женя недоверчиво смотрел на меня, догадывался, что у меня есть планы на его художество.

– Потому что я сейчас не могу тебе показать свои первые рукописи. В буквальном смысле – они у меня от руки, а не напечатаны, как тот рассказ.

– Хм, ну ладно.

========== Эпилог ==========

Это была пятница. Эту пятницу ждали многие по нескольким причинам. Одни собирались ехать домой, в соседний город или республику, как, например, Пелагея. Костя и Руслан не стали уговаривать старосту оставаться и праздновать полное завершение первого курса. У каждого студента группы был выбор: дом или заключительная встреча этим летом. Многие выбрали второе.

Первую половину дня «Леч Д» пил на улице, ел шашлыки, приготовленные Андреем. Костя играл на гитаре, пел. Рядом с ним сидела Милана, подпевала ему. Особенно отличилась Вера, которую, наверное, слышали другие жители соседних домов.

Шел дождь, ждали, пока он закончится.

Леня нормально так напился, что давал своим рукам свободу по отношению к Герде. Они оба напились, оба танцевали, плотно прижавшись, друг к дружке. В глазах все кружилось, диван, стол, еда – все стало размываться. Неизменным, четким во всех отношениях оставалось радостное лицо Герды.

Студенты продолжали кутить, пока у них были силы, и пока Марк не очнется от позыва начавшейся интоксикации (он напился быстрее всех, поэтому его отвели в дом, поспать).

Герда чувствовала теплые, крепкие ладони Лени у себя на бедрах. Она мало выпила, но в голове все равно помутнело. Сознание потеряло всякую границу, она первая прижалась ко Льву и чмокнула его в шею. В обычное время, когда голова была в трезвом состоянии, она бы не позволила себе такого, но сейчас ей было все равно. Мы пьяны, доходило до нее, это не всерьез, это по пьяни… по дружбе.

В один момент, когда перестала играть музыка, и меломан включил Сергея Жукова, Герда повернулась к одногруппнику спиной. Они кружились, покачиваясь, будто оказались в русле реки. Девушка чувствовала, как ладони Лени скользят вверх, нежно гладят ее стройную фигурку.

Перекрикивая музыку, которую включили на максимальную громкость, Леня сказал, что устал, и потянул Герду к винтовой лестнице, которая вела на второй этаж.

Леня заметил, как Марк, морщась от яркого света и громкой музыки кричит, что его выворачивает наизнанку. Он сбегает по лестнице и стремится попасть в туалет. Одногруппники расходились перед ним, пока Леня тянул за собой Герду в освободившуюся комнату.

Еще в самом начале, когда он был трезв, Леня понимал, что многие останутся ночевать, поэтому нужно было немедленно занять хорошее место. А хороших мест было всего два, – как и две спальные комнаты, где было по одной кровати.

Это происходило само собой, вроде и можно остановиться, но внутренний голос говорит, что нужно продолжать, поскольку, когда еще выпадет такая возможность? Возможно на следующей пьянке, но до нее еще нужно дожить. До этой были хорошие шансы не дожить, поэтому хотелось ухватиться за момент. Ухватиться за девчонку из группы.

Кровать была мягкой, пружинистой.

Леня боялся сделать Герде больно, ему было страшно, что он все может испортить. Но только, чего тут портить? Студенты смотрели друг на друга, улыбались, нежно покусывали друг другу губы.

Герда чувствовала на языке вкус сладкой крови из губы Лёни. Он осторожно лег рядом с ней, чуть ли не оказался над ней. Она гладила его широкую спину, пыталась прижать его к себе, но он, Леня, упирался руками о кровать, нависал над Гердой.

Может, это правильно, что Леня не дает себе разойтись так, как мог бы, возникла мысль в голове Герды. Он не испытывает к ней чувств, а эти поцелуи, которые могут длиться всю ночь напролет, – гипноз нескольких рюмок водки. Герда смотрела на Лени и не видела того, чего хотела. Не было влюбленности, было лишь желание, которое парень держал в себе. Оно в нем было всегда, в каждом парне есть тайник, где лежит целая куча материала, связанное с девушками, с каждой из них. Разные по хронометражу, по качеству, по сценарию, по всему. И часто, почти никогда, эти грезы не сбываются. А у Лёни, думала Герда, есть возможность, но он не отваживается реализовать ее. Он знает, что это неправильно во всех смыслах.

Леня едва мог разглядеть лицо Герды в темноте. Только слабый, голубоватый свет просачивался через окно. Он целовал Герду в губы, ласкал ее тонкую, нежную шею. Ему очень хотелось большего, но нельзя, он не станет так поступать потому, что он не такой.

Он поймал на себе взгляд Герды. Взгляд девушки завораживал, говорил о многом, что сама Герда не рассказывает. Девушка провела ладонью по щеке Лёни, вцепилась пальцами в затылок и притянула к себе.

Парень чувствовал, что не может себя контролировать. Он хочет дать себе свободу, которую Герда вытягивает из него.

У «Леч Д» был большой костер, который они разожгли ближе к полуночи. Все едва держались на ногах, но никто не хотел заходить в дом. Все стояли вокруг огня, смотрели, как маленькие, оранжевые искры взлетают в воздух и угасают, смешиваясь с ночным, звездным небом. Допивали из горла вино и шампанское, разливали оставшуюся водку по одноразовым стаканам и закусывали шашлыком.

Женя стоял ближе всех к костру, в одной руке у него была бутылка красного вина, которую ему дал Руслан, чтобы тот опустошил ее. И понятно, почему. Все знали, но никто об этом не говорил, зачем в лишний раз давить на больное? Во второй руке был портрет, который развевался на ветру. Женя и сам не мог понять, зачем взял его с собой. Ему было одиноко, он чувствовал, как пустота селится в нем, обустраивает все так, чтоб ему, Жене, было трудно засыпать, было трудно думать о чем-то более важном. А портрет только утяжелял ношу.

Женя смотрел на Костю и Милану, то, как они были счастливы, влюблены. Костя укрыл девушку пледом, просунул ей стакан с шампанским. Женя представлял себе, как он мог бы стоять так же с Пелагеей. Он напился, чтобы не думать об этом, но вместо этого чуть не начал писать бывшей.

Но я ему не позволил.

Мне нравился костер, он рос на глазах, грел нас всех в эту прохладную июньскую ночь. И честно признаться, даже такое, пусть и скромное, торжество было лучше, чем весь выпускной вечер. Мы угрохали мало денег, а у нас было практически все, что было у меня год назад. Музыка, еда, медленный танец, чувство одиночества в шумной компании. Я свыкся с этим, и просто улыбался, глядя на огонь. Пожирающий все, что попадется ему на пути.

Я видел, что Женя сжимает портрет Пелагеи. Это был хороший портрет, нарисованный талантливо, с любовью к человеку, который изображен на холсте.

Руслан сказал мне принести начатую бутылку водки из дома. Пошел и вернулся с бутылкой в одной руке, и текстами, которые были записаны в ежедневники, – в другой.

Отдав Руслану бутылку, я подошел к Жене. Его словно зомбировало пламя, так он пристально смотрел в него. Он там ничего не увидит. Но я решил ему помочь.

При нем, при всех своих одногруппниках, которые были на пьянке, я бросил первую стопку текстов в огонь. Костер вспыхнул дюжиной ярких языков, которые принялись съедать все, что было мной написано. Стихия, коварная, убивающая тебя мучительной смертью, медленно расправлялась с переплетом дневников.

Я не чувствовал печали, что бросил три года своей жизни в огонь, как и ощущения пустоты. На месте всего этого появилась свобода в голове.

Женя посмотрел на меня, я поднял бровь, мол, вперед, ты же хочешь этого!

И он это сделала, за что получил бурные возгласы со стороны парней. Женя наблюдал, как огонь быстро съедает портрет. Первыми были съедены глаза, затем туловище, а потом лицо, которое, может, и не осталось на холсте, но осталось в сердце юноши.

Женя кивнул мне, а остальные подталкивали меня, подстрекали устроить косплей на Гоголя. Я не стал лишать их этого представления.

Казалось, огонь вот-вот выскочит, охватит нас, и всю базу отдыха. Дневники горят, голова очищается, а я заявляю:

– Пусть прошлое останется в прошлом, и горит оно в огне!