Текст книги "Юго-Восток"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

31
РЕАКТОР

– Ну как, нашла, красавица, что я просил?

– Ой, здесь оно. Внизу.

– Вот и ладненько.

Ну чо, маленько неприятно мне стало. Вроде я не совсем дурак, и вроде все мы заодно, а эти двое лялякают промеж собой, и ни фига не понять.

Ясное дело, Иголка на шама здорово разозлилась. Если честно, мы все на него разозлились. Мог бы пораньше явиться, что ли. Кабы не договор наш, вбил бы ему башку в плечи. Но такой уж он хитрец, отшельник Чич. Я его натуру разгадал – никогда вперед не полезет, если можно другими прикрыться. Будет ждать, пока за него дело сделают да кровушку прольют. Ну чо, такой союзничек достался, ешкин медь!

– Только ты про Насосную станцию не забудь, – напомнила Иголка.

– Покажу, покажу, отчего не показать? – Отшельник развязал маску. Ешкин медь, не мог я на глаз его слепой долго смотреть, лучше бы он тряпки свои не разматывал. Еще я подумал – если Чич захочет, всех троих нас заколдует и обманет. Я рыжему тихонько шепнул, чтоб позади отшельника держался. Если чо, так сразу чтоб по коленкам стрелял. Со стреляным коленом далеко не уползешь! Голова очень радостно согласился, но я вовсе не был уверен, что он успеет выстрелить…

– Мы здесь не одни, – сказал Чич. – Будем долго отдыхать – дождемся. Осмы где-то рядом. До станции топать еще.

Сидели мы на карнизе, прямо над надписью про эту самую грануляцию. Передохнули маленько после страхов, ага, мы с Головой даже мяса погрызли. Иголка как порося вяленого увидала, и ну давай блевать, чуть наизнанку не вывернулась. На меня напустилась – как ты, кричит, жрать могешь после такого? Дык ясное дело, она же не охотник, на Пасеке небось каждый день друг другу бошки не отгрызают…

Спустились мы с той крыши кое-как по наружной лесенке, чуть не грохнулись, но ничо, обошлось. Внизу в цеху ползал Сто девятый, упрямый гад оказался. Чич посоветовал его пристрелить, но эту мысль мы не одобрили. Выживет – пусть живет. Мешки мы свои подобрали, пушки. Рыжий развязал ранцы вояк, жутко антиресное внутри нашлось. То есть, если бы не Голова, мы бы могли сдуру ихнее барахло выкинуть. Потому как никакой пользы в дороге, да и вообще для хозяйства не обнаружили. Мы с Иголкой глазья выпучили, ничего не понятно, Чич тоже в затылке стал чесать, злился он маленько, когда кто-то умнее его был.

– Они прожгли… – Голова сквозь тряпку потрогал одну странную штуку, она была еще горячая, вроде как из кусков сложенная, кругляши всякие, болты торчат, колеса.

– Ой, тут и глупому ясно, что прожгли, – зафыркала Иголка. – Вон, веревки огрызок, долго в Поле держали, может дня два.

– Это чо такое, Голова? Нам-то зачем лишнее таскать? – Я хотел потрогать, но он ловко дал мне по пальцам. Иголка заржала, но я не обиделся.

– Ой, до чего ты, Славушка, у меня пытливый! Разве не слыхал, что ничего прожженного сразу трогать нельзя, особенно у кио?

– Откуда мне такое слыхать? – удивился я. – Мне кио ничего не продавали. У меня вон меч синий, механики ковали, ваши пасечники жгли. И ничо, который год с ним в обнимку сплю.

– Это ты зря, – сказала Иголка. – Один вон тоже с топором в обнимку спал. Теперь ни одна девка не дает.

Голова завернул странные штуки назад, крепко почесал в затылке.

– Приборы это, для чего-то шибко важные. Давай возьмем с собой, бросать-то глупо.

– Не мое дело, красавчик, – встрял Чич, – только ты и без этой тяжести на ногах худо стоишь.

– Сам понесу, – обхватил ранец Голова.

– Вот сам и тащи, – согласился я. – Когда тебя осмы убивать начнут, попробуй их своим прибором напугать.

– Идемте, я вам кое-чего покажу, – Иголка вдруг засобиралась, хотя до того сама просилась отдохнуть.

Слезли мы с карниза, прошли по краю внутреннего двора. Тут, вроде ежей колючих, заросли непролазные. Голова – он умный, он первый догадался. Штуки эти назывались лесами, только в землю корней не пускали. Их вокруг домов строили, чтобы чинить да красить. Только они, ешкин медь, давно осыпались, того и гляди, брюхо или ногу об них проткнешь.

– Тихо, вон оно…

Это Поле было маленьким, ну прям детеныш. Висело оно над куском плотной черной земли. Возле были забиты колышки, от них прямо в Поле тянулись веревки.

– Новые оставили, – сказала Иголка. – Долго будут прожигать, может, дня три. Потом придут, вытащат, вот так. Ой, Голова, близко так не подходи!

– Там кастрюля, что ли? – Я и так и эдак вглядывался в розовую тучку.

– Делают шлем против шамов, – Иголка косо глянула на Чича, тот откупорил фляжку, стал пить. Не хотелось мне смотреть, чо он там пьет.

– Может, заберем? – обрадовался Голова. У него с башкой точно беда какая-то приключилась. Иголка назвала это воспалением жадности, ага. Прицепил к себе, кроме своего мешка, еще ранец кио, автоматик ихний подвесил, обрез пустой. Если куда бежать, ешкин медь, он же на месте грохнется, подумал я. Но вообще-то рыжий прав, оружие бросать нельзя.

– Эй, красавчики, у нео нюх сильный, – сказал Чич. – Лучше вы ихнего ничего не трогайте. Найдут после – не расплатитесь.

Выбрались мы из ржавых лесов, еще два Поля там в глубине видели. Голова сказал, что земля черная от пролитого когда-то масла. Машины тут много лет мыли, маслом заправляли, а старое масло в землю сливали. Голова вспомнил – на Автобазе у них такое место тоже есть, там на три метра в глубину земля мертвая.

– Не опоздаем ли, девонька? – ласково спросил отшельник.

Совсем я на него глядеть не мог, особенно на глаз его третий, недоделанный. А еще у Чича на губах кровь засохла. Он от нас уже особо не скрывал, отстал, горячей кровушки из Рырка насосался.

– Здесь оно, – повторила Иголка, – не дергай меня, отшельник, я от тебя не убегу.

Чич ухмыльнулся, промолчал. Был такой момент, как тогда на промзоне, я вдруг почуял, что он у меня уже в башке ворочается. Поганое ощущение, точно червяк сквозь ухо заполз и жрет мозги. Но Чич тут же отстал, очень уж, видать, ему Иголка нужна была.

Слезли мы с карниза. Прошли по краю два здоровых внутренних двора. Здесь взрывами повыбивало окна, сорвало со стен замазку. Земля под ногами еще горячее стала и трясется, дым сквозь дыры всюду прет. Вонючий дым, ешкин медь, не продышаться, пришлось взад тряпки мокрые нацеплять.

– Прямо под нами горит, – пробурчал Голова. – Не нравится мне, того и гляди провалишься…

Ну чо, еще дважды Поля смерти видели, маленькие такие. В одном гадость какая-то плавала, вроде куска теста или вроде киселя. Иголка сказала, что это опять нео, которого Поле поймало. Затем вроде осмов в тоннеле видели, но Чич их отогнал. То есть это он так сказал, что отогнал и что ненадолго. По тоннелю мы почти бежали, дышать стало совсем нечем, потом за Иголкой свернули дважды и полезли в квадратную трубу.

– Здесь тихо, – приказала Иголка.

Полезли мы по квадратному коридору. Рыжий сказал, что это шахта для принудительного воздуха. Вентилятора в конце шахты не оказалось, просто дыра здоровая, а за дырой – обрыв. Ну чо, заглянули мы за край, я мигом узнал тот длинный цех, где мы от мороков бегали. Только мы с другой стороны залезли. В самом дальнем конце виднелся вроде как навесной балкон, на нем стеклянная будка с пультами, мы оттуда совсем недавно прыгали. Маленько мне не по себе стало, не то чтобы страшно, а все ж напужался. Вдруг мороки сволочные опять вылезут, куда тогда бежать?

– Мороков насылало Поле, но в этот раз оно нас не видело, – Иголка, как всегда, догадалась, о чем я думаю, по руке погладила. – Мы же с другой стороны обошли. Ты мне верь, Славушка.

– А вон то не может подослать?

– То не может, то другой породы.

– Ты глянь, сколько тут заразы этой, – присвистнул Голова.

Кажись, даже Чич маленько заробел. Потому что Иголка собралась спускаться по гнутым железным скобам, они прямо из черной обгорелой стенки торчали. И качались, ешкин медь.

Пол в цеху был до половины, а прямо под нами – здоровенная дыра, с бортиками по краям, вроде колодца, только в сто раз шире. Рыжий поджег факел, вниз закинул. Факел упал в серый пепел. Посреди пепла метров на десять в высоту торчала странная штуковина. Конструкция походила чем-то на застывшего био, наверху круглая башка, лесенки сбоку, трубы, краны, ниже еще круглая штука, внизу разорвана…

– Это чо?

– Это реактор, – сказала Иголка. – Тут было самое грязное место.

– Реактор? – нахмурился Голова. – Это от которого лучи смертельные? Ядреный который?

– Ядренее не бывает, – покивала Иголка. – Только вот лучей никаких нет. В реакторе мусор жгли, газ из него горючий добывали. Самое грязное место на фабрике, вот так.

– А ты чо тут раньше делала? – Я старался следить сразу за темной трубой позади нас и за цехом, куда Иголка собралась спускаться.

– С папаней вместе ходили, прожигали кое-что.

Я свесился из трубы, опробовал ступеньки. Скобы шатались, стена была вся в жирном черном нагаре. Полыхало тут неслабо, ешкин медь.

– Я туда не пойду, – объявил Голова. – Ты глянь, там эта сволочь кружится!

– И не одна, – добавил Чич.

Ну чо, принюхался я маленько. Целых три Поля кружили возле реактора. Приятного совсем мало. Ясное дело, их было почти в темноте не видать.

– Слава, вылазь оттуда. Мы пойдем вдвоем, я и Чич, – сказала моя женщина. – Вы ждите здесь. Ни в коем разе не спускайтесь.

– Ты чо, борщевика погрызла или бегать стала быстро? – вежливо спросил я.

– Вы оба мысли прятать не умеете, – сказала Иголка.

– Опять баба у нас теперь за главного? – разозлился Голова. – Славка, уйми ты ее, не то я…

– Я ей чо, отец родной?

Тут Иголка промеж нас влезла. Хорошо, тут света было мало, Голова факел нарочно в сторону держал, что ли. Мне вдруг рыжего жалко стало, ага. Он дергался сильно, видать, крепче нас ему досталось, когда от мороков бегали. Кожа у него сильно слезала, кусками прямо, до крови, чесалось небось везде, да еще Иголка…

– Мальчишки, Голова, миленький, ну простите меня, я буду самая послушная!

Все же он в нее втрескался маленько, ешкин медь. Это Любаха, сеструха моя, так говорит, когда насмехается. Только я над Головой не насмехался, он же мой лучший друг. Я думал – вот мы с ним с детства с одной миски хлебаем, неужто нам и женщину не поделить? Голова же к ней вечно цепляется, то рычит, то над ней смеется, не может культурно разговаривать. Даже страшно мне стало…

– Уснул, красавчик? – Чич глянул слепым третьим глазом, я мигом проснулся. – Кончайте тут сопли разводить, спускайтесь вон до той загородки, там ждите нас. Так будет лучше.

Ну чо, кое-как на веревках спустили мешки с барахлом, сами вниз полезли. Я сказал, что буду спускаться последний, потому что самый тяжелый. Иголка надулась маленько или боялась чего-то. Дык я и сам боялся, непонятно было, чо они с отшельником задумали.

Уселись мы с рыжим на краю круглого колодца. Сперва я думал – тут рвануло и потолок обвалился, но бортик с перильцами по краю был крепкий, надежный. Реактор этот внизу совсем агроменным казался.

– Ты глянь, как здорово, – Голова мигом о всяких спорах забывает, когда технику какую незнакомую встретит. – Это же вроде топки, как у био, только реактор не мяском, а мусором питался. Вон там транспортеры, по ним подавали, уже из сортировочного. А вон там снизу – форсунки… ого, ты глянь, куда это они?

Чич с Иголкой спустились по скобам до самого низа. И почти по колени влезли в горячую золу. Метров десять еще под нами. Ясное дело, я дергался, потому как запросто вниз следом сигануть не смогу! Зато теперь стало ясно – Иголка искала Поле. Тучки прозрачные друг от дружки не отличались, или мне так просто казалось. Чич послушно ходил за моей женщиной по кругу, ни разу слова не сказал. Рыжий держал под обстрелом верхний цех, я следил, чтоб на Иголку никто не прыгнул внизу. Оказалось, там к реактору выходят два тоннеля, прямо под нами. Их до середины пеплом засыпало, но пакость вроде крысопса могла пробраться. Уж такие они, гады, вертлявые! Я сжимал меч, аж рукоять намокла, и думал об одном – только бы ноги не переломать. Если с такой верхотуры сигать придется…

– Славка, ты глянь, зараза какая!

Поле смерти ползло за отшельником. Свет сюда добирался хреново, через дыры в крыше, высоко над нами. Но я уже пригляделся, мне факел даже мешал. Поле ползло за отшельником, темная такая тучка, вроде кишки длинной, а внутрях – точно дымом кто-то выдохнул. Отшельник шагал за Иголкой, с трудом вытаскивая ноги из серой золы. Иголка словно тоже ничего не замечала, знай себе пробиралась ко входу в тоннель. Я хотел им закричать, но тут в башку мне словно изнутри клюнули.

– Не лезь, красавчик, ладненько? – культурно так попросил Чич. Прямо в голове у меня проявился, гад такой. Хорошо, что я сдержался, вниз не спрыгнул, тогда нас точно мороки бы высосали. Замерли мы с рыжим, вниз глядим, не дышим. Иголка там внизу остановилась, и Поле тоже застыло. Только видать маленько, как из тучи поганой вроде щупалец толстых лезет… уф, гадость какая!

Но Иголка нашла для Чича другое Поле. Далеко от нас, в темном углу. Чич скинул верхнюю одежку, вынул короб. Короб я сразу узнал, там внутрях наша земляная желчь булькалась. Голова, как заразу эту увидал, затрясся весь. Вспомнил небось как ему пасечники пиявками всю кровушку отсасывали, ага.

Иголка чем-то густо намазала руки, взяла у Чича бутыль и сунула… прожигать. Они оба там внизу уселись на обломке какого-то хитрого механизма… и стали ждать. Иголка нам помахала снизу. Ну чо, я рыжего за шкирку взял, глазьями взад повернул, чтоб караулить не забывал.

Не знаю, сколько времени прошло, у меня на роже тряпка дважды пересыхала, приходилось в воде особой мочить. Иначе дышать не получалось, мы и так с Головой на чертей стали похожие. Одни глаза да зубы светятся, остальная личность гарью покрыта. Шевелилось что-то вдали, шуршало несколько раз, но мы не дергались. Однажды точно крысопсов видал, гуськом под балкончиком пультовой кабины пробежались и в щели пропали. Кого-то выслеживали, храни нас Факел. И шипело постоянно, ага, у меня аж в ушах звенеть стало. Голова – он умный, сказал, что горение под нами идет почти без воздуха, но гадость всякая все равно наружу выделяется. И что если мы тут еще пару часов загорать останемся, никакие пасечники не спасут…

И тут Чич стал раздеваться. Скинул сбрую, кольчугу кожаную в оплетке, еще что-то, мне издалека было не видать. Ловко он одной рукой управлялся, ничего не скажешь, но под конец Иголка ему все же помогать стала. Разделся, рукав оторвал, культю высунул.

– Сла-авка, ты гля-янь! – Рыжий снова позабыл про службу. Все же не охотник он ни хрена, беда с этими умниками, ешкин медь!

Но я враз забыл, что ругать его собирался. Потому что Иголка вытащила бутыль за веревку, сорвала пробку и стала лить отшельнику на культю. Ну чо, он заорал, и мы – вместе с ним! Мне так больно в плече стало, едва зубы себе не покрошил да язык едва не откусил, так от крика спасался! Голова вообще печенег бросил, за ухи схватился – и давай по золе кататься, чуть вниз не навернулся, дурень. Это хорошо, что я твердый. Может, Любаха права, я внутрях тоже твердый? Ну то есть очучения меня сильные не забирают, ага. Иголка меня вон тоже ругала, мол, не жалостливый я, что ли. Это неправда, я очень даже жалостливый. Вот, к примеру, пацанами еще бегали, как-то асфальтовые стали камнями птенчика забивать. Дырка там как всегда верховодил, куды ж без него? Бей мута, кричат, лови, топи его! А у птенчика всей вины перед миром – четыре лапки заместо двух, подумаешь, против вонючек это разве мут? Ясное дело, вступился я за птенчика, двоим дурням ребра сломал, одному руку вывернул, а Дырке по жопе рессорой набил, несильно так, ради смехоты. Вот я какой, любую тварь жалею…

Боль в плече не проходила, словно гвоздь из жаровни мне в руку воткнули. Внизу Иголка тоже за уши схватилась, трет их, сама на зад шлепнулась, бутыль выронила. Но вылить на руку Чичу, видать, успела, сухая бутыль покатилась. Отшельник стоял на коленках, клонился, будто в молитву глубокую впал, но кому упырь молиться-то мог? Я про его бога даже представлять не хотел. Чич качался из стороны в сторону, здоровой рукой гладил культю, пар от него валил, точно из бани вылез, с обрубка черное капало, все сильней и сильней…

Кажись, Иголка закричала. Точно не помню, очнулся я уже внизу. Не то чтобы свалился, но спрыгнул не слишком красиво. Цел, однако, дуракам вообще в таких забавных случаях везет. Лежу харей в прессованном горелом мусоре, плююсь золой, а гвоздь каленый уже не только в руке, но, кажись, уже в шею изнутри пролез, к мозгам, ешкин медь, подбирается. Поднялся кое-как, отплевался, меч нашарил, огляделся. Ешкин медь, оказалось – взади от меня нормальная лесенка наверх проложена, вовсе не порушилась, прямо в стенке бетонной змейкой вьется. Хорошо, что я твердый, ума не приложу, как тут Иголка с Чичем столько выдержали? Снизу жарило, впору мясо в пепле запекать! Побег туда, где Чич на коленках ползал. Тут Иголка как завопит, я еле свернуть успел. Там тучка поганая, с отростками, обрадовалась, что ли, как меня приметила. Я от нее в сторону, она тихонько так за мной. И меч тут бесполезный, и пули, и чую я – эта сволочь так легко не отпустит, как та красная. Эта сволочь либо в рыбу превратит, либо во что похуже.

Иголка навстречу бежит, согнулась, упала, снова тошнит ее, что за напасть гадская? Я оклемался, башкой кручу, как бы сволочь какую не пропустить. Поле ножками шевелит, Голова сверху еще факел скинул, маленько полегче стало, ага.

– Живей наверх, красавчики, – прохрипел отшельник.

Спаси нас Факел, такой красоты я еще не видал. У отшельника росла рука. Росла прямо из корявой культи, как, бывает, из дряхлого пня тянется молодая ветка. Только пню не больно, он же деревяшка, а у шама кожа лопнула, кость вылезла, жуть, а рука новая – вроде как у мальца, тонюсенькая, розовая, в жилках вся. Не как у людей рука, ну дык это ясно, шам ведь и не человек. Чича качало как пьяного, с глазьев слезы катились, он словно разом постарел, а воняло так… я мигом Кладбище вспомнил, и черных мутов некультурных, и то, как они человечинку в яме коптили.

– По… помоги мне, – снова прохрипел отшельник. – Пока… она мороков не выпустила…

Он когда говорил, кровь с губ брызгала, видать, язык прикусил. Рыжий что-то вопил сверху, с печенегом там метался.

Подхватил я шама в охапку, хотя лучше бы с хряком на ферме обнялся, клянусь Факелом! Другой рукой Иголку подхватил, она легенькая совсем, шептала что-то, – и бегом к лесенке, подальше от реактора.

Оглянулся, чуть не упал, о бак рваный спотыкнулся. Поле то черное догоняло, но не шибко торопилось. А вдоль стены, по кругу, подползало еще одно, ешкин медь, тоже не шибко симпатичное, ага. Но чо-то там внутрях светилось. Я сперва не понял, ну его к лешему, до лесенки добежал, в пепле колею пробил, Иголку вверх толкнул…

Взад оглянулся. Дык нельзя было оглядываться, ротный сколько раз учил, еще когда мальцами на охоту со старшими ездили. Нельзя на Поле глядеть, если хотя бы намек есть, что соблазнять начнет, сука такая. Я оглянулся – и братика увидал. Братика маленького, давно его Спаситель прибрал, давно у пресветлого в боевой дружине служит. Сколько же мне стукнуло, когда хоронили, когда маманя на гроб кидалась? Двенадцать, что ли?

Братик смеялся, ага, ручки теплые тянул, он всегда так смешно обнимался, я уж и позабыл, а тут резко вспомнилось, будто с головы мешок сняли. Смеялся смешно, зубки еще не все выросли, в рубахе красивой, Любаха ту рубаху вышивала, я тоже позабыл, а теперь вспомнил. Братик меня звал, светло вокруг него было, и сам светленький, кудрявый такой…

– Славушка, Слава! – Иголка с размаху лупила меня по щекам, а я, дурень, слезы глотаю и с места никак не сойду.

Тут и шам, видать, стал маленько в себя приходить, у меня резко боль ушла, в плече отпустило. Чич сверху с лесенки ко мне нагнулся, я отпрянуть не успел, да как мне в глазья мешками своими выстрелит, веками нижними, то есть! В мозгу разом все прояснилось.

В другой раз я бы ему нос в щеки вбил, а тут – только спасибо сказал. Никакого братца младшего, ясное дело, никаких сладких сердцу картин, вокруг лишь гарь да сволочные Поля смерти копошатся. Ох, рванул я вверх через пять ступенек, Иголку к себе прижал, она носом хлюпает, сама грязная, черная, волосья обмаслились, вроде гнилой травы обвисли, только зубы блестят. Но мне она в любой грязи еще больше нравилась, просто ужас как нравилась, ага. Отшельник отстал, пыхтит, храпит, наверху на мешок с харчами боком повалился, ребра того и глади кожу прорвут.

Иголка показала рыжему узелок, сама развязать не могла, пальцы не слушались. Голова – молодец, мигом тряпку разрезал, каждому из бутылька по паре глотков хватило. И минуты не прошло, как у меня сердце ровно застучало, ага, даже медленней обычного, что ли. Собрались мы вокруг Чича, а чо делать-то, только ждать. Отшельник весь потом покрылся, стонал, плечами ворочал, зубами скрипел. Потом жрать попросил, ешкин медь, так мы ему сдуру мяса, хлеба, рыбину с луком сунули. Позабыли, что отшельнику нормальная еда не шибко по нраву, стали мешок его заплечный искать, насилу нашли. Я уж напугался, что опять вниз придется лезть, храни меня Спаситель. В мешке у шама бутыли нашлись, смолой залитые. Ну чо, отвернулись мы, отошли, пока он лакал, сил набирался. А когда взад повернулись, Иголка меня как ухватит, точно маленькая. Ясное дело, всякий бы тут обалдел. Рука у Чича почти выросла, только кость просвечивала, кожа тоненькая тянулась, ногтей на пальцах еще не было.

– Что, красавчики… поняли теперь, как вас Хасан дурил? – Чич тихо засмеялся, попытался сесть, но опять свалился на мой мешок. – Я ученика сгубил… а сколько еще удалых ребят на могильниках сгинули… эх, ладненько. Вам повезло желчи набрать, а Голове вдвое повезло, что после трупной заразы выжил… Спасибо, красавица… сейчас очухаюсь, сведу вас к Насосной станции.

– Ой, тебе тоже повезло, отшельник, – сказала Иголка. – Поле шибко голодное было. Еще немного, и на нас бы кинулось, вот так.

– Выходит, никто нео травить не собирался? – спросил я. – Выходит, нет против них силы?

– И ждать нам теперь ихних полчищ в Чагино, – грустно добавил Голова.

– Ох, красавчики, ничего такого не выходит, – на сей раз Чичу удалось сесть, он качал свою новую руку, словно ребеночка баюкал. – Есть в Москве другая сила, пострашнее нео. Человек есть… я вам говорил, он был заодно с кремлевским дружинником Данилой. И с моим братом Фыфом. Человека звать Снайпер. Он один как целое полчище.

– Снай-пер? – переспросил Голова. – Как один человек может быть сильнее клана нео? Вон Славка, и то с ними не дерется.

– Вот и я хочу знать, – криво ухмыльнулся Чич. – Потому и пойду с вами.