Текст книги "Юго-Восток"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Здравствуй, лесничий. Благодарить ни к чему, соседи мы.

– Твердислав тебе имя? – Лесничий глядел такими же синими глазьями, как Иголка. – А меня эта вот, Архип зовут, запомни. Если нужда какая, найдешь. Долг за мной.

– Нет у меня нужды.

– А не врешь, факельщик?

Ух, ешкин медь, видать, у них это семейное, что ли. Как глянет глязьями, как спросит строго – не вывернешься!

Теперь ясно стало, в кого Иголка такая… колючая, ага. А сама рядом молчком, пыхтит все громче, ногой пристукивает.

– Не вру. Чо мне врать-то?

– Ну и фигня тогда. Будь здоров. Дочь, пошли, эта вот, я жду.

Ясное дело, кабы лесничий Архип ей отцом не был, я бы не поглядел, что старый и с пчелами. Нечего со мной, как с мутом плешивым, лялякать.

Отошли они маленько и меж собой ругаться стали. Архип с дочкой, то есть. Мне особо не слыхать, но по губам пару слов разобрал.

«Чумазый». Это про меня, ясное дело. Мы же для них все чумазые, потому что на нефти живем и гарью дышим.

Иголка на отца, видать, обиделась, вытянулась. Так грудью на него и прет. Лесничий громче заговорил, рот набок кривит, по сторонам зыркает, ага, люди-то смотрят. За плечо дочку взял, она взад его руку откинула. У отца аж пчелы из гнезда полезли, загудели маленько. Другие пасечники вроде как в сторонку отошли. Ну чо, дело семейное, никому вязаться неохота. Так и пошли вразнобой, ругаясь.

– Ты глянь, имплицитная зараза какая, – тронул меня рыжий. – Не пара ты ей. Хоть и дьяков сын.

– Видал его?

– Архипку? Ну я его тута и прежде видал. Он к нам рабочих лечить приходил, когда кровью все харкали. Грят, колдун продуктивный. Только не думал, что дочка у него есть. Тама строго у них, девок гулять не пускают.

– Эх, ешкин медь. На Пепел пускают, а на Базар, выходит, нельзя?

– Что делать будешь?

– Пока не знаю…

И до того мне грустно стало – хоть башкой об стену бейся.

– Пошли, от Хасана подголосок прибегал, ждут нас, – рыжий опасливо огляделся. – Только тихо идем, нынче глаз много.

– Да кому мы, на хрен, нужны? – сплюнул я.

Вышло после, зря плевался.

Глаз и правда оказалось много.

17
СДЕЛКА

– Харашо сделал, чито пришел, – Хасан довольно погладил бороду. – Садись, Твердислав. Садись, Галава. Кушать будем.

– По своей воле не пришел бы.

– Э, зачем так плохо гаваришь? – Хасан урчал, как кот довольный.

Мне показалось, он еще толще стал с прошлого нашего обеда. Дык чо удивляться: мясо-то жирное, суп наваристый. Сытно живут маркитанты, ничо не скажешь. Вот только жизнь у многих короткая, так что я не завидую.

– Слышали ми про вашу беду, – сказал Хасан, обглодав ногу этого самого барашка. – Мине люди умные сказали – гон начался?

– Так и дьякон говорит, – кивнул я. – А у вас разве не беда?

– У меня нэт беды.

Вот же гад, ешкин медь. Ясное дело, в ихние подземные склады ни один био не докопается. Говорят, там стенки делали в расчете на любую бомбу.

– Разве ваши люди с каравана не погибли?

– Это нэ мои люди. У них свои дела. У нас с вами – свои, да?

– Хасан, мы можем пойти к тебе в приказчики, но у нас два условия, – сказал Голова. Мы так заранее договорились, чтоб Голова за двоих торговался. Дык он же умный, всяко ловчее меня скажет.

– Целых дыва условия? – заржал Хасан. – Может, я савсэм глюпый? Я вам работу даю, а ви мине условия, да? Ну харашо, гавари, гавари.

Жирный Тимур затрясся. Заросший волосами молодой Ахмед смотрел волком, калаш обнимал.

– Мы знаем, сколько ты прежде приказчикам платил. Твердислав вдвое дороже Дырки стоит, ты сам говорил. Мы пойдем к тебе, если нам вместо денег два гранатомета и печенег свой дашь. Это вперед за год службы.

– Нэ хочешь денег? – Маркитант переглянулся с дружками.

Тимур чесал пузо. Ахмед шевелил челюстью, не доверял. Ясное дело, я этому уроду тоже спину не подставлю. Зато Рустем ухмылялся. Он хитрый, все уже понял.

– Маладец, Галава, хочешь оружие своим механикам сразу отдать, да? А если ти погибнешь, э? Если ви оба год нэ проживете, кто тогда Хасану пушки вернет?

– Если нас убьют, ты никому за нас не заплатишь, – уперся Голова.

– Пагади, Рустем, – было видно, Хасан не разозлился, что-то обдумывал. – Галава, какое второе условие?

– Второе условие совсем простое, – рыжий взял кусок мяса, нарочно долго ел, пальцы облизал. – Нам надо попасть за Садовый рубеж. Одни не дойдем. С вашим караваном дойдем.

Кажись, Хасан не удивился.

– На Садовом рубеже смерть, нэвидимый смерть. Никто пройти нэ может. Я вас тоже нэ паведу.

– Я тут на базаре полялякал… – Рыжий примерился, сунул в рот еще кусок барашка. – Тот караван, что к вам сейчас пришел… они с севера Москвы пробирались, вдоль Садового рубежа. Оказывается, есть там переходы. А проводниками на переходе ваши же братишки, маркитанты, что полумесяцу молятся. Что молчишь, Хасан, разве вру я?

– Э, Хасан, чито за люди пошли? – притворно замахал руками Рустем. – Языки совсем без костей, да? Нэ панимаю, кито такой глюпость мог сказать?

Хасан щипал себя за бороду, думал. Толстый Тимур уже не хихикал, с Ахмедом шептался.

– Значит, никак уснуть нэ можете, Кремль хотите повидать, да? Сбежать хотите, да? А еще печенег и два гранатомета, да? А еще кормить вас, да? Нэт, нэ стоит ваша работа такой платы.

Ну чо, подтолкнул я рыжего, пора, мол, топать отсюда. Хоть он и умный, не получится Факелу две пушки подарить, ага. Но тут оказалось, что Хасан не договорил.

– Ваша слюжба такой платы нэ стоит, но есть адин весч, который стоит. У меня навстречу тоже условие. Предлагаю честную сделку. Проверим, если справитесь, будем на год договор заключать. Даю вам богатый задаток – адин гранатомет и дыве гранаты к нему. Ви пойдете на юг по реке, далеко за Гаражи, найдете мине кое-чито. Когда принесете, заключим сделку на год. Еще печенег дам, с патронами.

– За Гара-ажи? Ты чо, торговец, лягушек переел? Кто туда ходит, там дрянь всякая кусачая и могильщик бродит, мигом затопчет…

– Уже не затопчет, я точно гаварю. Ну чито, звать отшельника? По рукам бить будем?

Тут он прав. Без судьи такие дела не делают. Сказал и стал чай пить из шиповника с травой какой-то. Мы от чая евонного отказались. Выпил я раз травку такую, ешкин медь, перед глазьями все качается и ржать охота.

– А почему мы? – очнулся Голова. – Охотников заработать много. Вон с Асфальта бы позвал…

– Я уже звал, – оскалился Хасан. – Никто не хочет идти на Кладбище, могилу рыть. Никто из тех, кому я верю.

А кому нэ верю, нельзя гаварить. Потому вам двоим предлагаю.

– Могилу? На Кладбище?! – Мы оба разом аж подскочили. – Туда даже взводом никто не ходит! Зараза там!

– Э, садись, зачем кричишь так? – оскалился Хасан. – Как ви приказчиками собирались слюжить, если первое дело уже страшно?

– Мы ж в охрану нанимаемся, а не в охотники, – уперся Голова. – Дьякон Назар туда охотников точно не пошлет.

– Нэ пошлет, – согласился Рустем. – Ми уже предлагали.

– Ничего нам не страшно, – сказал я, а сам рыжего вниз дернул, чтоб не мешался. – Что ты хочешь с Кладбища?

– Клянись матерью, чито никому нэ скажешь.

– Клянемся матерью, никому. Да что ж такое важное?

– Я слышал, могильщик умер, чито на вас нападал, – Хасан отхлебнул красного чая, зажмурился. – Мине сказал адин верный человек – лежит био за Асфальтом, савсем умер. Недавно.

– Про это мы не знаем.

– Теперь знаете. Если он умер, пройти на Кладбище легче, да? Гыде-то на берегу есть ящик из бэлого металла, его размыло водой. Так рыбаки гаварят, рыбы много дохлой. Могильник железный, или свинэц, или другой металл, нэ знаю. Может бить, его био взломали, жрать искали. Может бить, там даже дыва могильника.

– И что ты хочешь?

– То, что внутри, называют «земляной желч», слышали? Мине надо немного, бутылку вот такую наберете, хватит.

Мы с Головой переглянулись. Кажись, вместе разом подумали, что маркитант сдурел. Но он не сдурел, и дружки его тихо сидели.

– Хасан, там же трупы заразные захоронены. Это же верная смерть.

– Вот пасматри, – Хасан полез в сундук, вынул деревянную фляжку, плотно запертую. – Это у пасечников дорого купил, очен дорого. Это пычелиный молоко, в Поле смерти прожигали. Я вам дам, будете мазать везде. Адин день хорошо держит, никакая холера не возьмет. В нос тоже положите, да.

– Зачем тебе эта земляная желчь?

Жирный Тимур замахал на нас руками, но Рустем его взад усадил. Тимур стал ругаться, стал говорить, что других найдут, а мы чтоб проваливали. Но Хасан даже не повернулся, на меня смотрел.

– Мине нужен хороший желч, из самой глубины. Я вам дам гранаты и пушку, как обещал. Отнесете дьякону. Или можете продать. Можете плыть туда на лодке, я вам лодку достану.

– Зачем тебе зараза? – повторил рыжий. – Я вроде про такое слыхал. Шамы за нее серьезные анти-кварьяты охотникам предлагали, но никто не согласился. Там место открытое, био любого заметит. А зараза сильная, от нее снова мор может пойти…

Тут я задумался маленько. Про молочко пчелиное Хасан нас не удивил. Пасечники его прожигают, они вообще по этим делам мастера. Другие вон, вроде Дыркиного бати, ешкин медь, один раз сунут в Поле меч, вроде красиво, и сталь без заточки потом рубит. Ну чо, храбрости полные штаны, думают, что теперь можно чо угодно в Поле сувать. Дыркин батя так и сгорел, заживо сгорел, мужики видали. Поле катилось, вроде тумана красноватого такого, а Дырка-старший его догнал и на ходу сразу три меча туда сунул. Когда решил, что пора вынимать, ручонкой-то схватился, ага. Сапоги от него остались. А пасечники не такие. Эти с малолетства по Пеплу лазают, и прожигать мастера.

– Я вам не должен ничего гаварить. Но так и бить, скажу, – лениво почесался Хасан. – Земляной желч тоже прожечь можно. Трудно это, не каждый сможет. Пыравильно прожечь – большая отрава будет. Но нэ для хомо. Для абизьян большая отрава. Твердислав, слыхал про Раргов, э? Конечно, ти не слыхал. Наши тут нео, чито на Пасеке живут, – это не клан. Это так, огрызки клана. Рарги – настоящий балшой клан. Они у Садового рубежа много районов держат. Воевать с ними трудно, торговать – еще труднее. Но можно их отравить. Понятно теперь, пачему нельзя никому гаварить? Это дело тихо надо сделать.

Сказал и замолчал. Гранатомет достал, то его погладит, то бороду. У меня от его слов уши опять вспотели. Вроде как нео наши вечные недруги, сколько гадостей от них потерпели, только последние годы на Пасеку их сообща загнали, так вроде присмирели чуток. Но с другой стороны, ешкин медь, отравить… как-то некультурно, что ли. Мы честно драться привыкли, а чтобы ядом, как муты стрелы мажут, не, это не для нас…

– Их много, Раргов этих? – хмуро так спросил Голова.

– Много, очен много, – покивал Хасан и подвинул нам ящик с гранатами. – Слюшай, если они суда придут, если только узнают, что их братья живут на Пасеке, конец Факелу, всей промзоне конец. Рарги скажут – Пасека вся наша зэмля. Колодцы себе заберут.

– Эй, ты нас не пугай, – расхрабрился Голова. – Мы двести лет пуганные, и ничего, живем. А кто их будет травить?

– Вах, Галава, такой умный, а глюпый вопрос задаешь, – нахмурился Рустем. – Есть люди, харашо платят.

– Их, может бить, несколько тысяч, – Хасан все смотрел на меня. – Есть еще кланы на севере. Им еды мало, разводить скот не умеют, овощи растить нэ хотят. Если земляной желч высыпать им в колодцы, они сразу нэ умрут. Мучиться нэ будут, но медленно умрут. Хомо тогда харашо торговать начнут, панимаешь? Я вам сто раз гаварил – ми все хомо, ми вам нэ враги.

– А кто же им заразу в колодец насыплет?

– Ти хотел Садовый рубеж смотреть?

Вот ведь хитрюга – вопросом на вопрос. Так и вбил бы ему нос в щеки, да нельзя. Еще Ахмед волосатый с калашом, того и гляди, накинется.

– Когда желч принесешь, будем дальше гаварить. Есть адин дорога, опасный очень.

– Так ты хочешь нас нанять, чтобы мы сами нео потравили? Не, так не пойдет.

– Ви никого травить нэ будете. Хочешь Садовий рубеж смотреть – пайдешь, отнесешь. Нэ хочешь – да свидания!

Рыжий полез разбираться, но я его за штаны дернул. Ничо, послушаем, посидим еще.

– Слюшай, Галава, печенег я вам нэ дам пока, он дарагой. Но Кремль, может бить, пакажу. Если тывой друг Твердислав скажет – харашо, согласен идти на Кладбище.

– А если не согласится?

– Тогда зачем мине такой приказчик, если моих приказов не слюшает? – Хасан сощурил хитрые глазки.

Замолчали все. А чо тут говорить? Я глядел на гранатомет и вспоминал парней наших, кого сервы в старом бункере положили. Иголку вдруг снова вспомнил, маманю потом. Опасное дело, ешкин медь. И как раз когда батя с охотников меня снимать собрался.

– Ну чо? – спросил я у рыжего.

– Четыре гранаты дай! – повернулся к торговцам мой друг. – Четыре гранаты, тогда мы пойдем. Все равно твоя заразная земля больше стоит.

– Дыве сейчас, адну потом! – Хасан вытер жирные пальцы о штаны. – И никому ни слова, э?

– Никому.

– Тимур, пазави, – не оборачиваясь, скомандовал Хасан.

Толстый юркнул за дверь. И вернулся с… отшельником. Ешкин медь, у меня аж зубы зачесались. Не то чтоб напужался, чего мне его бояться, а все ж как-то заробел. Отшельник Чич смотрел из-под шапки, точно сонная змея, глазки прикрывал. Я стал думать, где до того Чич сидел, и как много подслушал.

– Дарагой Чич, хотим тут дагавор заключить, – Хасан забегал, как крыса в бочке, коврик гостю подстелил, ягод сладких насыпал. – Ти этих охотников с Факела знаешь, да?

Чич кивнул, на нас не глядя. Меня-то он, ясное дело, после драки с кио запомнил. А вот, что Голова ему знаком, я маленько удивился. Ну чо, не зря про отшельника толкуют, мол, колдун. Если он при договоре руки разобьет, уже все, не вывернешься.

– Писать будете, красавчики, или на словах?

– На словах.

– Говорите, слушаю.

Хасан погладил бороду и дельно, коротко сказал. Вроде все честно, я подвохов не приметил. Потом мы с Головой сказали, ага. Мол, по доброй воле идем на Кладбище, если погибнем, чтоб никому не мстить. И знаем про запрет, который все с промзоны блюдут, – на Кладбище не ходить. И знаем, что нас могут проклянуть и с Факела навсегда прогнать. А Хасан свои обещания повторил. Какое даст оружие, сколько патронов, и про Садовый рубеж обещание повторил. При Чиче проверили пушку, вроде в порядке. Ученик отшельника запихнул гранатомет в суму, туда же сунул гранаты.

– Все трое согласны? – спросил отшельник. – Мою плату за суд знаете.

Я на рыжего поглядел, он губы лижет, малость обделался все же. Ясное дело, страшновато. Все же давно никто по могилам не шлялся. Голова достал серебро, положил на ящик. Хасан свою долю тоже выложил, сам отошел. Даже тут, в контейнере, законы вражды блюли строго, ага. Деньги из рук в руки от врагов не ходят, и товар тоже.

– По рукам? – Хасан кусил себя за ноготь. Чего-то он тоже дергался, я тогда сразу не понял. А когда додумался, поздно было.

– Годится! – Мы пожали руки. Чич коротко разбил.

Что-то мне не понравилось. Что-то было не так. Но отступать было поздно.

18
ЛУЖИ

– Если живым вернусь, меня главный механик на котлеты закрутит, – прогудел Голова. В защитной маске он казался сам похож на больного могильщика. Дык я не лучше гляделся. Ну прям крадемся, как охотник Бельмондо, ага.

Сперва думали цельную защитку напялить, еще много их на складе оставалось. Их еще ком-плек-тами называют, не знаю почему. Много, конечно, рваных, их давно дьякон бабам на всякие нужды роздал. Мы нашли крепкие, да только смекнули – задохнемся, далеко не уйдем. Пришлось скинуть, только сапоги да маски оставили. Ну чо, сапожища неудобные, наши мужики вдвое легче тачают, однако голенища крепкие, кирзу хрен прокусишь. Маски хорошие, стекла не вылетят, если, спаси Факел, какая дрянь в глаза прыгнет. Да и башку маленько прикрывает.

Ну ничо, намазались молоком пчелиным, странная кашка такая, серая, тягучая, но пахнет хорошо. Рыжий с автобазы припер две кольчуги, вот за них механики точно бы ему наваляли. Кольчуги дорогие, вручную плетены из редкой проволоки, наши в слесарке так не умеют.

Огнемет смогли только ночью вытащить, у Головы один в ремонте оставался, в оружейку не сданный. Так что, снарядились лишь на третий день, ага. Вышли рано, часовым наврали, что трубу пилить идем. Только дядьке Степану я пошептал. Велел утром дьякону сказать, ежели не вернусь.

Как под стеной пролезли, оглянулся я на Факел родимый, и так вдруг внутрях защипало, ешкин медь, будто насовсем пропадаю. А делов-то – засветло можно до Кладбища добежать и вернуться. Ну это на словах так легко, ага. Привычным путем, по засекам и меткам пройти не получится – двоих вонючки мигом порежут, а то и сожрут. Получилось у меня, что придется топать через Лужи. Хуже не придумаешь.

– Славка, вы когда туда последний раз ходили? – спросил Голова. Он точно услыхал, о чем я думаю.

– Да все больше по краю обходим. В глубину-то давно, года два точно, не ходили… давай не отставай, – я лямки от мешка потуже на груди прихватил и рысцой побег. – А может, и больше…

Патрульные туда с позапрошлого лета не совались, с тех пор, как новый био реку перешел. Только по набитой дороге вдоль теплотрассы и ездим.

Голова взади пыхтел, быстрее меня устал, хотя мы всего час бежали. Дык ясное дело, я ж хотел до зорьки мимо нор Шепелявого промахнуть. Потому как, если не хочешь на вонючек нарваться, так пути всего два нормальных – или через Асфальт, но там нас точно камнями закидают. Или тропками хитрыми промеж Луж. Муты тоже поспать любят, сейчас небось в коллекторе в кучу сбились да мослы грызут.

До границы Факела, до огненных рвов, добежали одним махом. Метки на месте, без них запросто сгинешь. Хоть сразу не углядишь, но земелька тут щедро отравой полита, ага, это пасечники еще давно против скорлопендр придумали. Патрульных наших мы издаля приметили, решили – переждем у крайних отстойников, чтоб не попадаться. Еле схорониться успели, да не шибко удачно. После Дождя воды прибыло, ешкин медь, мы в грязюку угодили. Комарье набросилось, пока в кустах сидели, ага. Мне-то чо, мне наплевать, а рыжего погрызть хотели. Молочко помогло, не закусали. И тут вылез червь. Он, дурилка, из грязи выполз, хотел сапогом моим позавтракать, что ли. Правда, не шибко здоровый, метра три.

А главное, что наши как раз по дороге втроем, копытами цок-цок, коняки мордами машут, нас чуют, что ли. Ну чо, Голова ржет, дурень, я червя сапогом пихаю, пока он мне другую ногу заглотить норовит. И ведь шум не поднимешь, мигом патрульные прискочут, пытать начнут – куда, зачем, кто одних отпустил…

Дык вот асфальтовые, к примеру. На что я их не люблю, да и кто их любит? Но порядки у них хорошие, не чета нашим. Куда хотишь – иди себе. Сожрут – твое дело, никто за взрослого не ответчик. Так вот я лежал в грязи да в колючках, пихал ногой червя и завидовал асфальтовым. Ну чо, воняло от скользкой дряни некультурно, да и вообще… не особо они телигентовые, червяки с Луж. На Пепле другие, потише маленько и вроде как в крапинку, что ли. Ускакали наши, убили мы червяка, ясное дело. Я рыжему говорю:

– Ты чо ржешь, дурень?

– Так эта, смешно он тебя грыз.

– Смешно тебе? А тебя он и жрать побоялся. Так от тебя могильщиком несет.

– Так я же с песком мылся…

– Тихо, рыжий… слыхал?

– Чего, где?

Замерли мы с ним, не до смеху. И точно, вроде как шебуршит где, шоркает, бум-бум, глухо так. Впереди где-то, как раз куда нам надо. Промеж гаражей и отстойников. Сперва я думал – может, шагай-деревья где-то по мелководью плюхают. Не, тут чо-то другое, деревья не так идут, они ж медленно. Но на людей точно не похоже. На псов похоже, когда молча кружат. Но вот, что бумкает – не пойму.

Голова молодец, шасть – и уже вентиль огнемета скрутил, стволом водит. Потопали мы тихонько по бетонке, вдоль края зеленой воды. Бетонка тут хилая, под ногами пружинит, и гнойники могут встретиться, смотреть надо в оба. Горы галечные взади остались, справа – отстойник, слева – трава в мой рост высотой, дивная такая, вроде осоки, да не осока. Поверху вроде метелок пушистых, тронешь – белый пух, точно снег, летит. К одеже прилипает, в ноздри лезет. Потом травы так много стало, пришлось рубить мечом, чтоб пролезть, ага. Бетонка почти рассыпалась, уж больно в Лужах земелька трясучая, любая дорога от нее крошится. Только крыш-трава ее и держит. Вместе с крыш-травой корешки всякие снизу сквозь камень лезут, грызут, грызут…

– Славка, ты глянь…

– Вижу. Обойдем, не трожь.

Сперва я решил, что это один из братков Шепелявого, ну кто еще сюда забредет? Однако ошибся. Пришлые муты тут побывали, ага. Наследили хорошо, четверо их было. Теперь уже трое, четвертого помирать бросили. Видать, спать прямо так завалились, на бетонке, думали – оно надежнее, чем на сырой земле. Вот и зря думали, ешкин медь. Одного насквозь корешками опутало, во сне задохся, а может, ядом каким корни эти травят. Откуда мне знать, что тут в отстойниках творится? Тут ежели день проторчать, так потом неделю тошнит, потому и не лазит никто.

– Вот зараза, – прошептал Голова. – Ты глянь, какая дрянь, и сапог не оставила.

– Это не сапоги. Похоже, это ноги у него такие.

Я поискал, чем в корешки потыкать, меч марать не хотелось. Мертвяк лежал мордой вниз, волосатый, кожа еще хуже моей – вся шершавая, потресканная и черная. Шкура на нем была теплая, навыворот, дружки Шепелявого таких шкур не носят. Руки больно длинные, ногти содраны, ямы в земле пропахал. Все же вырваться норовил, не хотел помирать-то. Трава болотная прямо сквозь спину ему проросла, бабочки там лазили, яйца клали.

– Слава, кто его так?

– Всяко не Шепелявый. Те съели бы. Ослаб, видать, может, болел. Смотри, вот здесь они жрать сели, вчетвером. Рыбу сырую грызли, вон кости и вон.

– Откуда знаешь, что вчетвером? – Рыжий потешно так заозирался.

– Охотник я или кто? Да не трясись, они давно ушли.

А еще гнусь всякая над нами кружила, комарье поганое. И ноют, ноют, ноют над вонючей водой. Вода в лужах теплая, даже зимой не мерзнет, и никто не знает почему. Тлеет там под низом, что ли. Палкой воду тронешь, так палка стоит, качается, вот сколько травы наросло. Где пузыри хрюкают, где шипит, где черви греться вылазят, слизью ихней разит… но все равно, ешкин медь, здесь лучше, чем на Пепле. Оно, конечно, болотника встретить – не самое антиресное событие, но уж лучше болотник, он хоть живой…

– Слава, будто следит кто-то. И мясом потянуло, чуешь, как вкусно?

– Это не мясо. Иди, не отставай.

– Как не мясо? Я тебе говорю – кто-то порося жарит. Я порося с травками уж как-нибудь от падали отличу…

– Твое любимое, что ли?

– Ну.

– Щас нос в щеки вобью! – повернулся я, сгреб дурня за шкирку. – Живоглот это, а не жареное мясо, понял?

– Как… какой жи?.. – А у самого глазья к носу сошлись, а нос часто дышит, ну прям как мой Бурый, когда сучку приметит.

– Я те давал трухи, в нос чтоб запихал? – Ух, разозлился я на него. Пришлось в сторону с тропы кусты ломать, потряс его, показал.

Живоглот не шибко крупный был, но тоже ничо, рыжего часа за два целиком бы прожевал. Лапками погаными шевелил, панцирь на солнышке растопырил. Неподалеку я еще мелкого живоглота приметил, у того из закрытого панциря чьи-то черные ноги торчали, в рыжей шерсти, ага.

– Вот тебе еще один пришлый, – я присел, обломанные сучки да травинки оглядел. – Ага, дальше двое убегали. Один тяжелый, ногу набок приволакивает, далеко не уйдет. К тому же они в сторону Гаражей сбежали, это и вовсе зря.

Тут живоглот довольно так чавкнул, заурчал. Голова, как увидел, белый стал, затрясся, ротом задышал. Ну чо, впихнул я ему в нос Любахиной трухи, сеструха моя такие листики не хуже пасечников находит, ага. А главное – мелет и сушит правильно, и в носу не свербит, и запахи обманные отбивает.

– Ты глянь, гадость какая! – Рыжий все ж не сдержался, маленько блеванул. Ну ничо, кто в первый раз живоглота за завтраком застает, завсегда волнуется. А я подумал – из моих бойцов никто бы не забыл ноздри набить, все ж Голова механик, не вояка.

– Славка, а ты мяса не чуял? – стал он ко мне приставать, когда на тропу вернулись.

– Чуял, только не свинятину. Каждый свое чует. Эта сволочь на любимую твою жратву подманивает.

– Я же с вами на охоту сколько раз ходил, никогда не натыкались…

– Ты еще мелким был, когда наши мужики последнего на Факеле сожгли. Детей воровал, гад, вот так же, как тебя манил. Те глупые, на запах сладкий шли. А вблизях он сильнее зовет, вообще не вырваться. Последнего большого тогда пожгли, нарочно вонять оставили. С тех пор они почти не суются. Было пару раз, но мелкие… А ну, тихо!

Шлепаем дальше. Справа – красота, отстойники цветут, тропки промеж них гладкие. Дык это кажется гладко, но лучше туда не лезть. Может, кому пришлому и неясно, зато охотник любой знает – тропки вовсе не людские, ага. Хрен его разберет, какая зверюга к реке протоптала.

Пошли мы по одной тропочке, в шаге ни черта не видать, больно буйно зелень колосится. Дальше засек наших нету, путь не проверен. Еще и дождь закапал, дрянь такая.

– О, слыхал? Снова шоркнуло? Вроде ближе.

Я меч из заплечных ножен вытянул, легонько так замахнул. Чтоб легче рубить было. И первый пошел, Голова – следом. Солнышко маленько из туч вылезло, жужжала всякая мелочь в кустах, птицы все громче тренькали, слушать мешали. Но я ж тут охотником все детство на брюхе излазил, каждый писк отдельно отличаю. Вон, к примеру, в жилых домах к востоку свистит, это ветер в дырах выводит. А не знаешь, так это, ешкин медь, можно испужаться. Ежели коротко так клокочет – это птицы на реке за рыбой сигают. Или лягухи на Лужах хором завывают, издаля тоже страшновато, вроде как бормочет кто…

Бумм… шуххх. Бумм… шуххх…

Я поднял палец. Голова взади замер послушно, не дыша. На охоту с нами походил, обвыкся, ага. Кусты тут кончились, дальше мертвая земля полосами до самых Гаражей. Полоса широкая, блестит, как стекло. Если тут копнуть, ничего не получится. Земля сплавилась на метр в глубину, а может, и больше. Инженер Прохор говорит, такие места остались там, где ядреные бомбы кидали. Были такие ядреные бомбы во время Последней войны, сами маленькие, и взрыв от них не шибко сильный, но горячий. Там, где рвануло, спекалось все стеклом или как смола, никто выжить уже не мог. Мест похожих много, взять, к примеру, наш Базар.

Только здесь хуже, чем в Мертвой зоне. На Базаре запросто жить можно, а тут долго не протянешь. Даже скорлопендр тут можно не бояться, ага, они, гниды, чуют, куда лучше не лезть. Сильное Поле тут прежде на отстойниках кормилось, я мальцом был, когда лаборанты его за реку увели. Отец говорит, мол, Поле тоже из дурных могил нажралось, иначе непонятно, чо оно тут так окрепло. Окрепло и на Факел поползло. Поле поганое было, дрянь всякая с него рождалась, вроде стаи мертвяков. Пастухов сгубило троих, потом мутов пожрало, они тогда мира с нами запросили. Ну чо, коров ему пихали, свинками пытались на сторону завлечь, ничо не помогало, пока химики крепко не взялись. Лаборанты умные, ага, они веревку особенную внутрь закинули, а сами убежали. Потом веревку ту прожгли, вынули, ешкин медь, она стала в два раза толще, белая вся, теплая. Словом, уже не веревка вовсе, а хрен поймешь какая тварь вышла. Обвязались втроем белой той веревкой и в Поле полезли вместе с химией своей. Один лаборант тогда помер, еще один после помер, язвами изошел, но пакость эта за реку уползла, Факел не тронула. До сих пор помню, как над водой вроде белой тучи… колыхалось, что ли.

Буммм… шуххх. Буммм-шуххх…

Так что земелька тут теперь поганая, мы раньше вдоль самого берега обходили. Хотя там можно к речным шамам в лапы угодить или под обстрел с того берега попасть, но всяко вдоль берега спокойнее, чем по Лужам идти. Но нынче по берегу не проскочим, вода высоко стоит…

Выглянули мы из кустов и увидали, кто шуршит.

Так я и знал – крысопсы.

Мы выбрались из-под ветра, а то бы они нас давно засекли. Стая кружила возле лежащего трясуна. Маркитанты не соврали, большой могильщик помирал. Но до конца пока не помер, трясло его, дергало, ага. Вблизях он совсем огромный казался, прямо гора. Упал он в дурном месте, как раз на стеклянной земле. Упал, но добычу последнюю не доел. Двух коров у Химиков украл, а может, и больше, я их по клеймам узнал. Дыра у него в пузе вполовину закрылась, заклинила, из дыры корова дохлая торчала. Челюсти железные из-за коровы никак захлопнуться не могли.

Буммм… шуххх. Бумм-шуххх…

Туда-сюда, туда-сюда, дергались, ага, точно пасть открывалась, и корова вместе с пастью дергалась. Дык она пасть и есть, они же, сволочи, брюхом жрут. Непонятно, помер он вконец или нет, башкой к реке лежал, может, напоследок решил взад к дружкам своим переплыть, что ли. Потрепали мы его здорово, а может, и до нас битый был. Весь давленый, в царапинах, обгорелый, из дыр пакость всякая лезет, черви длинные-длинные, я таких никогда не видел, и мухи над ним тучей гудят.

А крысопсы, они мясо чуяли, кружили, но подбегать не решались. Восемь штук я насчитал, сами тощие, облезлые, все ж бескормица у них, не ровен час и на Факел сунутся!

– Что делать будем? – зашептал мне Голова. – Может, обойдем? Если био встанет, фиг от него удерешь.

Огляделся я. Эх, до чего ж не хотелось по берегу шлепать, да видно придется. Если восточнее брать, к галечным горам прижиматься, совсем плохо, на виду будем, как два таракана на столе. Шепелявый спит и видит, как бы мной позавтракать, ага. А тут от зданий одни огрызки, спрятаться негде.

– Давай, отходим, – согласился я, стал жопой взад отползать, и тут нам не повезло. Голова ногой в кусте птаху спугнул, она как запрыгает, псы мигом к нам морды развернули.

– Вот и обошли… огнемет к бою!

Псы стали в кольцо зажимать, хвосты в небо, зубы торчком. Ну чо, мы с Головой из кустов выкатились, не хватало еще среди веток драться. Спинами прижались, мешки пока поскидали. Рыжий сразу поливать не стал, молодец. Они ведь, суки, умные, их разок спугнешь, второго раза не подарят. Я меч так слабенько у земли держал, чтобы раньше времени не нервировать. Подумал только быстро – жаль, что рыжий со мной, а не Бык или Кудря, все ж рыжий не охотник, хоть дерется и неплохо.

– В глаза им не смотри!

– Сам знаю… Славка, ты глянь, позади обходят. Ты того лысого видал, что с мордой у него?

Лысый был вожаком, не иначе. Шерсть у него вполовину выпала, на животе еще торчала. А спина и морда сплошь в болячках, будто погрызли всего. Сам некрупный, ребра торчат, брюхо рваное, заросло, но все равно вожак. Сразу видать. За ним две суки крались, спины горбом, это самое поганое – следить надо. Как маленько спину разогнет – считай, прыгнет!

– Голова, ты как?.. Рыжий, очнись, мать твою!

Ох, ешкин медь, не вовремя как! Рыжий вроде так же стоял, ноги растопырив, ствол в кулаке. Да только правая рука с вентиля соскочила, висела. Я лица его не видал, ногой дурня пнул, заорал что было мочи. Так заорал, что вороны над Лужами взлетели. Но рыжий не проснулся. Зато я увидел, кто его усыпил. Еще одна сука, грязная, седая, тоже лысая вполовину, шла прямо на него, ползла чуть не на брюхе.