Текст книги "Юго-Восток"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Ты глянь, он небось и не дрался даже…

– Ясное дело, не дрался. Он по реке шел. А эта гнида позади вылезла. Антиресно, как она его убила?

– Слава… это ж ученик Чича.

– Да брось ты, быть не может.

– Может, подойдем, поглядим?

– Я те щас нос в щеки забью.

– Слава, это точно он.

Ясное дело, рыжий не ошибся. Как он ошибется, ешкин медь, почти всех на Базаре знает, даже нео тупые с ним здоровкаются! Из-под кокона белых нитей виднелся край кожаной маски и рука, до пальцев замотанная в тряпки. Только что здесь понадобилось ученику отшельника? Неужели не жилось спокойно? Судил бы драки, принимал бы залоги всякие да бабам на счастье гадал. Неужели… нет, в такое я верить не хотел. Но оказалось, рыжий думает об том же.

– Славка, а вдруг Чич за тем же самым ученика сюда подослал?

– Думаешь, руки нам с Хасаном разбил, а сам на желчь покусился?

– Чичу-то она зачем? Он же обезьян травить вроде не собирается.

– Чич вообще ни с кем не враждует. Тут хитрость какая-то. Видать, земелька трупная не только для нео годится.

– Вот гад, пацана на верную смерть послал.

– Могли бы и мы угодить.

Прозрачные нити тянулись от кустов прямо в воду. Их было много, не перепрыгнуть и не обойти. Мы стали отползать взад. Еще раз я поглядел на тушку ученика. Вспомнил вдруг, сколько раз с Автобазы рыбаки пропадали, и с Факела тоже. И никто понять не мог, куда человек делся.

– Пошли верхами, через Лужи, Голова, – сказал я. – По той же дороге взад вернемся. Авось мечом тропу прорублю.

Побежали мы к Гаражам. Слава Спасителю, крыс не встретили, убралась стая раны зализывать, да и нажрались досыта. До первых меток промзоны мы домчались, передохнули чуток, и тут слышим – лай. Псы наши, с Факела. Я голос Бурого завсегда узнаю.

– Голова, живей закапывай банку с желчью, – говорю. – Живей, чего глазья на меня выпучил?

Рыжий, он умный, два раза повторять не надо. Едва успел мешок камнями привалить, коняки патрульных вокруг затопали. Трое с пушками, морды злые у всех, ага. И двое химиков с ними, и начальник цеха Лука, и… дядька Степан.

Тут я все понял. И зачем я только Степану доверился, что на Кладбище иду?

– Твердислав, где земля? – сердито так спросил Лука. Спросил, а сам с коняки не слазит и харю тряпками замотал.

– Какая земля? – говорю. – Нет у нас ничего. Муты на нас напали, едва не убили.

– А ну мешки свои покажите! Развяжите оба и на землю сыпьте все.

Ну чо, послушались мы. Против ружей не попрешь. Похоже, тут один лишь Бурый мне обрадовался. Скачет, дурень, на поводке, язык высунул, лизнуть норовит. Смешно мне стало, ага, ведь это мой Бурый их по следу и повел.

– Куда добычу спрятали?

– Дядька Лука, не добыли мы ничего, – запищал жалобно рыжий. – Тама мертвяки с Асфальта, испугались мы, назад повернули. Вы не судите Твердислава, это все я виноват, я его подбил…

– Голова, ты вообще молчи. Девкам в малиннике заливать будешь. Десятник, ты в своем уме? Ты заразу на Факел хотел принести? Ты о людях подумал, сколько народу покосить могло? Дьякону все про тебя доложили. С кио драку затеял. С маркитантами хотел в тайный сговор войти. Пасечники на тебя жаловались – на девку ихнюю посягнул. За водой был отправлен, приказ опять нарушил – на Пепел ушел, один, бойцов своих бросил! А теперь еще на Кладбище поперся! Два года назад приказ был – живых оттуда не впускать! И никто приказ дьякона не отменял!

Замолчал инженер, сплюнул. Ну чо, обидно мне стало. О ком же я думал, как не о людях? Для кого печенега и гранатометы торговал?!

– Да мы хотели церковь поглядеть… – влез рыжий.

– Голова, а тебя механики с Автобазы судить будут. Мешки не трогать, раздевайтесь оба. Догола раздевайтесь, мать вашу.

– Славка, а правда здорово, что твой батя – дьякон? – прошептал Голова.

Ну чо тут сказать? Впервые подумал я – хорошо, что мой батя – дьякон. Не убили, и то ладно. Одежу нашу вместе с пожитками на месте пожгли, обидно. За меч я только волновался, меч-то можно спасти. Дык еще обиднее было, когда химики стали гадостью вонючей обливать. Один дед баллон качает вверх-вниз, а другой из шланга поливает. Уж на что у меня кожа твердая, и то в жопе защипало, когда ноги заставили раздвигать. А рыжий – тот вообще завыл. Кинули нам по мешку чистому и повели к химикам в карантин.

Место так называется – карантин, ага. Не слишком приятное место. На дверях так написано. Не внутрях на земле Химиков, от всех далеко, чтоб не заразиться. Даже муты Шепелявого, что в колодцах запросто ночуют, и те сюда не лазят.

Бункер такой крепкий, вполовину под землей, но нижний этаж водой залит. Внутрях над дверью странное написано:

«Не покидать тамбур до полной…»

Я сам сюда два раза пришлых притаскивал, когда на Лужах ловили. Вот ведь как обернулось, из охотника лучшего сам дичью стал, ешкин медь! Вроде больных тут прежде лечили, плитка белая всюду, ни окон, ни дверей. Чужаков сюда сажают, если каких антиресных поймают. Или таких, как мы, кто заразу может принести. Тут держат, пока не решат, сразу убить или маленько погодя. Там нас опять раздели, пришли двое в белых защитках, я такие и не видал никогда. На башке вроде ведра, зато всю рожу видать, и кишки противогазной нету. Облили гадостью снова, под душ впихнули, и ну давай щетками издалека тереть. Замерз я там даже.

– Никого пускать к вам не положено, – сказал в дыру химик. – Сами знаете, какой закон нарушили. Если заразились – никто вас лечить не будет.

– Не надейся, выживем, – пообещал я.

Химик почему-то не уходил, за дверью топтался. Влево-вправо поглядел, нет ли кого.

– Тут такое к вам дело, – забубнил он. – Меня тут узнать просили…

– Эй, дядя, не тяни кота, – перебил рыжий.

– Узнать просили… – химик откашлялся. – Говорят, вы холерную землю из закрытого могильника копали.

Если вы все же накопали, а факельщикам отдать не хотите… так мы бы у вас купили.

Тут мы с рыжим выпучились друг на дружку.

– Дорого купили бы, очень дорого, – быстро добавил химик. – Велено вам еще передать, что лекаря вам тогда найдут, травника, никто и не узнает…

– Ничего мы не нашли, – отрубил Голова.

– Вот оно как, значит? Карантину вам – две недели. Посидите, подумайте, – сказал в дыру химик. И захлопнул дверь.

Но мы и неделю не просидели. На третий день рыжему стало худо.

21
ПАСЕКА

Ну чо, я сперва думал, может – в холоде рыжий простудился. Колотун ночью-то, хотя нам одеял кинули и жратву в корзинке пихали. На второй день Голова кушать не захотел, заскучал. А наутро в жар ударился, зубами застучал, ага. Я давай веревку дергать, химиков вызывать. Долго никто не шел, гады такие, но явились наконец.

– Чего голосишь? – спросили снаружи. – Лечить его никто не будет. Нет такого лекарства, чтоб от могилы вылечить. Никто не знает, в какую дрянь вы там вляпались. Водки сейчас вам дадим, меда, молока пчелиного серого.

– Вы чо, ешкин медь, сдурели? – маленько обалдел я. – Он же помрет, вы же его знаете. Он же вам столько всего починил, мужики!

Химики не слушали, оконце захлопнули. Правда, все принесли, что обещали. Ну чо, послушал я, как рыжий хрипит, скушал противное молоко, запил водкой гадкой и понял, что химики правы. Чужих бы и отпаивать не стали, пристрелили бы, ешкин медь, и закопали за Факелом. А нас с Головой, выходит, пожалели. Ясное дело, грустно мне стало, маму вспомнил, сеструху, отца, ребят наших. А потом Иголку вспомнил, и вообще чуть не завыл. Вдруг, в холодной клетухе сидя, сам себе признался, что жениться на ней хочу. До того стеснялся, что ли. Дык хотел-то как лучше, хотел дьякону пушки новые принести, глядишь, и позволили бы мне с ней в новом бункере жить… а теперь точно запретят. С десятки уже небось сняли, меч отобрали, теперь и поросями командовать не доверят. А еще рыжий…

Голова сильно застонал. Выкручивало его бедного, выгибало всего, зрачки закатились, глазья белые стали. Из рота пена полезла. Я его потрогал маленько – горячий, кровь стучит, дышит часто, меня не узнает. Тут я понял, что надо делать. Бежать надо за помощью. Только в одном месте могут помочь. И то… если сильно захотят.

Ясное дело, караулили нас не шибко. Так, для порядку, все же почти свои. Хотя убили бы точно, если спину подставить. Но я спину не подставлял. Веревку подергал, пришли двое. Пока они шли, я кабель в стенке нащупал. Когда-то тут, видать, лампы были и вообще… ликтричество всякое. Короче, ногой в стенку уперся, дернул… метров пять кабеля вырвал, только плитки в стороны разлетелись.

– Чего звонил? – зевнули за дверью. – Вечер на дворе.

Прости меня, Господи, за слова такие, спаси моего друга! Так я помолился, а сам говорю:

– Помер, видать, Голова. Не могу я с мертвяком сидеть. Забирайте, что ли.

Дык ясное дело, иначе бы они внутрь ко мне не вошли. Они ж не совсем дурные, в карантин соваться. Пошептались, засовом позвенели, старшего, видать, кликнули. Голова лежал харей вниз, дышал часто-часто, незаметно, что живой. Едва дверь отперли, я ждать не стал. Первого – в охапку и башкой о стену. Несильно так, чтобы не поглупел шибко. За ним второго – туда же. Третий химик бежать наладился, но в защитке далеко не убежишь. Все трое в защитке приперлись, молодцы, ага. Защитка у них крутая, целая, тяжелая, и маски противогазные крепкие, с окошком спереди, не чета нашим. Одним словом – химики. Говорят, у них на складах столько хитрых штук можно найти, что маркитанты от зависти полопаются!

Ну чо, связал я их кабелем, чтоб пока не дрыгались. Защитку самого здорового на себя кое-как напялил. Старший ихний первым очухался, кровь у него из носа пошла. Тот самый гаденыш, что нам лекаря в обмен на желчь предлагал. Глянул я получше, ешкин медь, да он же не из простых химиков, а самый настоящий лаборант. Белый комбинезон под защиткой, во как! Ну чо, отступать мне поздно, влип так влип.

– Ты хочешь стать проклятым? – мирно спросил лаборант. Рожу скривил маленько, все же больно? когда кабелем руки взади крутят. – Опомнись, парень, тебя отлучат. Тебя не примет ни один клан.

Тут я ему маленько горло пережал, чтобы слушал меня внимательно, ничего не пропустил:

– Не галди! Смотри, лаборант, это мой друг Голова. Он жив, и он не помрет. Я сейчас бегу на Пасеку, к северным лесникам. Они придут и его вылечат. Если он без меня помрет, храни его Факел, я тебе башку в плечи вобью. Не сомневайся, он помрет – и ты жив не будешь. За то прибью, что спасти человека не пытался. А на прочее мне плевать.

Захрипел он, воздух ротом стал ловить.

– Ты с ума сошел, факельщик?! Как я могу за его жизнь отвечать? Твоему отцу уже доложили, что ты в карантине. Дьякон сам не пришел и никого не пустил. С вами уже попрощались все. Все в промзоне помнят Большой мор. Никто твоего дружка не спасет, нет лекарств от заразы с Кладбища…

– Короче, сидите тут и ждите лесника Архипа, – сказал я.

А сам побег.

С Химиков легко не выбежишь, они свою землю не хуже Факела охраняют. Но я им столько раз товары возил, сразу понял, где лучше вырваться. Со стенки охладителя спрыгнул прямо в ров, но за штыри зацепился, в воду не упал. Потом вдоль кольев наружи бежал, пару раз оклинули, но стрелять не стали. Дык чо стрелять, когда человек наружу бежит, а не внутрь? Холодно было только босиком, сапоги ихние малы мне оказались. По пути штырь один выдернул, в два пальца толщиной и длиной почти с меня. Не меч, конечно, но все же сталь, башку любому в плечи вобью.

Со стороны Пепла я решил не рисковать. А чо, по той дороге вечно все за водой ездят, как пить дать заметят. Встретят – глазья выпучат – как так, один, да пешком возле Пепла чешет? Ясное дело, ни один нормальный человек один за пределами промзоны не гуляет, разве что на Базаре, да и то лишь до темноты.

Так что я решил напролом. Не совсем напролом, конечно. Восточнее таможенных складов маркитантских сквозь Пасеку тянулись целых три дороги. Даже не совсем провалились, ага, кое-где асфальт кусками торчал, столбы с лампами еще держались, хотя лишайником до верха заросли. По ближней дороге нео из леса торговать приходили, и сами пасечники на телеге приезжали. У обезьян нюх хороший, потому я по дальней дороге двинул. Сперва по Верхним Полям с километр пробежал, дык это улица так смешно раньше называлась. Здесь ходить можно, никто не тронет, разве что зверь какой. Но у зверей в лесу жратвы навалом, чо им на людей кидаться? Здесь самые спокойные места, между промзоной и Пасекой, ага. Я даже замечтался маленько. Как здорово было бы тут дом построить, не бункер рыть, а настоящий дом, как в журналах древних, красивый, с печкой и огородом, и жить в нем с Иголкой, и пусть детишек рожает…

Замечтался, дурень. Едва на выводок лысых ежей не наступил. Целая семейка, шустро так катились из промзоны в лес. Пропустил я их, ну чо, безобидные вроде. Справа на обломке дома блестела свежая надпись: «Про-ек-ти-ру-емый прос-пект». Это мужики с Химиков недавно подновляли. На фига такие трудные названия люди прежде выдумывали? Не выговорить, ага. Да и не осталось ни хрена от проспекта, фундаменты одни. Тут теперь горюн-травы много, вон бабы косят, собирают. Бабы стали разгибаться, на меня показывать, кто-то из-под руки смотрел. Я быстрее за кусты свернул.

Пасека – она странная, что ли.

Не то чтоб страшная, на самом юге лес теплый такой, почти гадости ядовитой не растет. А вот к Пеплу ближе и на север, там всякой дряни полно. Ну чо, там на ночь спать не уляжешься, деревья ветками обнимут, тихонько кровь высосут, и не пикнешь. А здесь потише, разве что на рукокрылов напороться можно…

О рукокрылах я решил не думать. Вроде как, если не думаешь, может, Факел сохранит, пронесет. Стал думать про Иголку. Про то, как встретимся и как можем вместе на Автобазу пойти, а там механики нам комнату дадут, может, батя потом и подобреет. А если механики не пустят, пока мы на Базаре поживем, а там Хасан за желчь заплатит, что-нибудь придумаем. Лишь бы Голова выздоровел, да самому бы не заболеть. Дык я крепкий, ничем не болею. Стал я у Спасителя просить, чтобы он рыжему не дал помереть. Нечестно так будет, если от холеры могильной помрет. Столько от рыжего пользы всем, столько машин всяких починил, вон даже паука-серва под ликтричество приспособил! Но такой уж закон для промзоны – карантин для всех един…

Сосны ровные кончились, бурелом пошел, да такой, что я едва небо различал. Дорожка еще маленько угадывалась, все хуже и хуже, прямо под ногами елочки всякие мелкие росли. Я то бежал, а то шел, кочки огибал, ямы неизвестно кем разрытые, сам башкой крутил. Птицы вроде тихо себя вели, пока не голосили, но темнело. Уж больно быстро темнело в лесу…

Иголка вроде говорила, на юге пасечники добрые, у них другой клан, может, к ним прибиться? А чо, работать я умею, если надо – и с пчелами подружусь, я их не боюсь. Могу туров разводить, могу свиней, да и на Пепле пригожусь. Они, конечно, скрытные, ешкин медь, пасечники то есть. Если мужик ихний бабу со стороны берет, так его отселяют, чтобы баба чужая тайны их не вызнала…

Озеро впереди заблестело. Обрадовался я, значит – правильно иду. В сторону северных колодцев, где вода чистая. Где мы с Иголкой встретиться уговорились. Вот и встретимся, ешкин медь.

Но радовался рано, дорога почти кончилась. Маленько еще гальку заметно было, но папоротник, зараза, все выше и выше, выше пояса, потом под ногами зачавкало. Сквозь болото не полез, охота мне после пиявок отдирать, ага. Стал слева обходить, огляделся – все, растаяла дорожка, сам теперь по себе.

Места вроде знакомые, мы когда-то с отцом в гости к пасечникам ходили, давно это было. То есть знакомое только озеро, а деревья так вымахали… ничего не помню. Вроде бы на той стороне камни стоят, белые такие. И сараи. Помню, что шли прямиком на камни, с нами человек десять патрульных было и трое инженеров, что ли. Шли-шли, потом раз – и заблудились. Ясное дело, я не понял, что мы заблудились, мальцом еще был. Взрослые-то сразу поняли, что кружат, но солнца не видать, дождь еще полил и засек в лесу нету. Встали на месте, как положено. Стали засеки делать, рядком пошли, круги все шире нарезая, пока озеро вновь не заблестело. Батя меня за руку держал, ага. Когда взад к воде выбрались, одного патрульного недосчитались. Так и не нашли, сгинул парень. Говорили после, вон та трясина, которую я сейчас краем обходил, она вроде как ползучая считалась, навроде Поля смерти, на месте не стоит. Не помню уже, долго ли под дождем тогда мокли, пасечники нас вывели, ага. Батя после мамане сказал тихонько, а я слышал, что, мол, по кругу мы полдня ходили. Вот тебе и Пасека, тихая да мирная…

Вдруг шоркнуло где-то наверху. Я штырь мигом правой перехватил, сам спиной к широкому дереву прилип, так надежнее спину-то прикрыть. Хотя тоже, смотря какое дерево. Но это вроде смирное попалось, не кусило.

Подождал маленько, дыхалку сдерживал. Солнышко почти село, в десяти шагах уже тени путались. Озеро справа осталось, там сыро и вроде как низинка, так что с пути я пока не сбился. Вон и дорожка взад объявилась, и следы нео на ней, часто тут шляются. Но тот, кого я слышал, был вовсе не обезьяном.

Рукокрыл, ешкин медь. Здоровый, сволочь, со среднего пса. Сложил крылья, повис на суку и следил. Вот накликал же я беду. У тварей этих повадки поганые, хотя наши с Пасеки еще довольно мирные считаются. А поганые они тем, что если уж кого выбрали порвать, то не отступятся. Можно хоть всю стаю порубить, так и будут кидаться до последнего. Дури в них много, болью их не взять. Слава Факелу, от огня бегут. Кабы огня не страшились, мы бы до сих пор под землей в бункере сидели, кротов бы жарили. Ну чо, прежде-то они по всей промзоне шныряли, коз воровали, куриц, на детей кидались. Только огнем и отвадили пакость…

Но здешняя пакость убегать от меня не собиралась. А чо ему убегать, он же в лесу дома. А мой запах он хорошо чует, чужой я, и крови во мне полно. И скоро в темноте стану слепым, тогда они и набросятся.

Едва я тронулся с места, с соседней елки посыпались иглы. Где-то наверху повис еще один рукокрыл. А может, и сразу два. Они шуршали теперь все громче, перелетали за мной с ветки на ветку, попискивали тихонько, гниды такие. Ясное дело, я решил, что буду идти, на месте не встану, пока дорожка видна. Только бы до белых камней на той стороне озера добраться, там вроде как сараи целые, нарочно для ночевок. Ночевать я не собирался, рыжего надо спасать, но, видать, такая уж судьба.

Когда прямо передо мной мелкий мышь на кусте повис, ощерился, не выдержал я, побежал. Видно было хреново, ешкин медь, ветки в рожу хлестали, папоротник острый в грудь бил. Колючки в рожу втыкались. Хорошо, что я твердый, другой бы уже кровью истек. Дык этим сволочам крылатым только дай кровушки понюхать, мигом дуреют!

До сараев я не добежал. Засвистело взади, листья посыпались, кора по башке застучала. Еле успел извернуться, штырем отмахнул, крылья одному враз переломал. Крылья у них хилые, голыми руками рвать можно. Это после, ежели правильно задубить, да отмочить, да высушить… крепкие рубахи для боя получаются…

Второй справа подкрался и сразу за шею кусил. Я его за морду взял, челюсти надвое порвал, об землю кинул. Еще одного за глотку перехватил, хребтину сломал. То мелкие были, не страшно. Страшно другое – впереди вода замаячила, но высоких деревьев там не было. Вроде прогалины, что ли, метров сто или двести одни низкие кусточки, ямы, мох, грибы по колено, дрянь всякая. А за прогалом – виднелись белые камни, и сараи, и вроде как огоньки.

Деревня нео. Только этого не хватало, ешкин медь.

Пока я раздумывал, бежать ли по открытому полю, в меня разом три мыши вцепились. В чаще только мелкие летать могли, ясное дело, большим крылья-то не развернуть. Одна сволочь прямо на лицо упала, и давай макушку грызть. Щекотно от зубов, но хуже крючья ихние, вдоль крыльев которые. Мелкие крючья, да спаси Факел, ежели такими в глаз попадут.

Оторвал я его с лица, хребтину сломал. Другой уже взади на загривке мне пристроился, тяжелый, носом ключицу щекотит, вену ищет, ага. Третий – хуже всего, промеж ног норовит. Уж такая повадка стайная, так любого зверя положить могут, если промеж ног ухватят.

Взял я его за спину, мышь вывернулся, пальцы мне кусает. Другой снова в лицо, лапой мерзкой прямо в рот угодил. Губу порвал, кровь сильно хлынула, ага. Еле с этим справился, штырь стал искать. Уронил где-то, пока отмахивался, одно у меня оружие, другого нет, надо найти. К земле нагнулся, там слой трухи мне по щиколотку, не нащупать нигде железяку. Двумя руками шарю, никак не найду, мрак со всех сторон, ни звезд, ни луны не видать. На спину мне сразу несколько рукокрылов свалились, пищат, радуются, кровь чуют. Во, думаю, влип десятник, охотник называется, сам мышам на засолку сейчас пойдешь!

Не до железяки мне стало. Не то чтоб запаниковал, а все ж напужался маленько. Вставать стал – еле разогнулся. Один под коленкой грызет, почти вену прокусил, другой на груди кровь лакает, а губа, видать, сильно порвана, кровь не унимается. У меня весь рот соленый, сплюнул, спиной об дерево с размаху потерся, ну чо, только косточки ихние захрустели. Обрывки крыльев на ладонях, скользко, противно, кишки ихние вонючие! А крючки, что на крыльях, их-то хрен оторвешь. У больших-то рукокрылов и крючки большие, отрывать легче, если, к примеру, на корову нападет. А мелкие эти в кожу впились, не вырвешь…

В глаза мне полилось горячее. Половину твари сорвал с макушки, аж завыл от боли. А другая половина так на мне и повисла, рожу кровью своей гадкой заливая. Ну чо, побежал я к сараям, к кострам. Уж лучше обезьяны, с ними хоть поговорить можно. Добра от них не дождешься, жрут все, что шевелится, но до еды хоть обсудим, чо да как…

Стая гналась за мной, не отпускала. Запищали хором, как на открытое место выгнали. Вот где им раздолье, вот где крылышки развернуть можно! Ну чо, они и развернули. Я только успевал рожу локтями закрывать, когда спереди налетали. На боках висели, на ногах, левое ухо насквость прокусили. Я того, что мне ухо рвал, сильно так дернул, тулово выкинул, а башка так на ухе и повисла. Уже после зубы ему кое-как разжал…

Зигзагами бежал, полет им сбивая. Упал раза четыре, ага, чудом брюхо о коряги не пропорол. Не смотрел, куда ноги ставить, заметил только – чо-то больно ровные горки стали под ногами попадаться. То ямка, то горка, то ямка, то горка, вот и бежал, колени задирая, чтоб не грохнуться.

И тут… как засветилось вокруг. Навстречу мне стрелы с паклей горящей полетели. Мыши мигом вверх поднялись, только их и видели, боятся огня, суки такие! Повернулся я разок, со спины куски крыльев сбросить, да так и обалдел. Я тогда решил, что привиделось в темноте, ага, ну никак не мог в такое поверить. Две стрелы горящие в здорового рукокрыла воткнулись, прямо в брюхо волосатое. Да не просто в здорового, пожалуй, этот побольше вымахал, чем мышь, чей скелет перед Колодцами пасечников висит. А тот мышь ведь громадный при жизни был, свинью бы запросто уволок!

До когтей этой сволочи мне оставалось совсем чуть-чуть. Он уже норовил в загривок мне вцепиться, а когтища такие, что мог даже мою кожу порвать. Дык и не порвал бы – запросто бы за собой утащил. Вот так птица, вот так мышь, крылья в темноте не видать, но здоровенные, небо закрыли! А хвост прямо по борозде за мной волокся!

У меня аж зубы заныли, пока следил, как он со стрелами в пузе кружит. Быстро во мрак убрался, только ветром от крыльев пахнуло.

А я-то, дурень, рожу к хаткам обернул, хотел крикнуть – мол, спасибо, ребята, хоть вы и не люди добрые, а все равно, спасли меня от нечисти ночной, я вам за это, пожалуй…

Не успел я обезьянам за спасение ничего дельного предложить. Кулачище волосатый мне промеж глаз врезался.

Тихо стало, хорошо.