Текст книги "Колония"

Автор книги: Виталий Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Я со Святославом сошелся на любви к кино и поэзии, а наши Лены – на театре, книгах, выставках – той совокупности интересов, по которой интеллигент всегда отличит издалека своего "земляка" по духу.

Славина Лена вскоре уехала в Москву, нас держал торгпред, который сказал, что я пойду в отпуск вместе с ним в одно время, а его отпуск зависел от каких-то семейных обстоятельств.

Оставшись один, Святослав стал бывать у нас, мы у него, и в это время он открыл нам жизнерадостный мир американской музыкальной комедии. Мы приезжали на его виллу к вечеру, после захода солнца, вытаскивали телевизор к дверям, ведущим в сад, садились в плетеные кресла и под стаканчик доброго виски со льдом и содовой радовались неувядающим Фреду Астейру и Джинджер Роджерс, Джуди Гарланд и Джину Келли, Джин Пауэл и Френку Синатра. Святослав подарил мне каталог лучших фильмов, я регулярно его просматривал, выписывал то, что интересно, и уже не стоял, гадая, в видеотеке перед рядами полок, забитыми до потолка кассетами, а отыскивал нужные фильмы, звонил Святославу, и мы устраивали сабантуй.

Внешне Святослав был похож на глыбу.

И внутренне.

Монолитом веяло от его железной логики, основанной на резком саркастическом уме, не страдающей присутствием каких-либо иллюзий и помноженной на чуткое знание людской психологии.

– А что вы делаете в ближайший уик-энд? – спросил он как-то.

– Никаких планов.

– Тогда наберите немного жратвы и выпивки, а в субботу, часиков в семь утра я заеду за вами. Не рано?

Действительно, ровно в назначенное время я увидел его сутуловато-мощную фигуру у ворот нашего дома.

– Уже готовы? – осведомился Святослав. – Люблю обязательных людей.

Мы заехали в посольство, где нас ждал Анатолий, приятель Святослава, и через двадцать минут вырвались на шоссе.

– Валерий, ты слышал, что мы все теперь не просто человеки, а участники перестройки?

– А до того мы были рычагами, – усмехнулся Анатолий. – Помнишь, такой рассказ Яшина? По рассказу получалось, что советские – не люди, как ты изволил счастливо выразиться, а рычаги.

– Мы не люди и не рычаги, – внес свою лепту я, – мы – приводные ремни социализма.

– Кто это сказал? – гулко захохотал Святослав.

– Заместитель министра станкостроения.

– Неглупый мужик. Фамилию не помнишь?

– Какая разница?

– Какая?.. – неопределенно хмыкнул Святослав. – Вчера в газете прочитал, что появились новые "хомо советикус" и зовутся они прорабами перестройки.

– Раньше ты был раб застоя, а теперь прораб перестройки, – определил Анатолий.

– Черта лысого они дождутся, чтобы сделать меня рабом, – без улыбки сказал Святослав.

– Скоро введут почетное звание "Заслуженный Прораб", – предположил я.

– "Народный Прораб", – подхватил Анатолий.

– И "Герой Прорабства", – торжественно заключил Святослав.

Так, зубоскаля, мы мчались по ленте шоссе, стрелой уходящей сквозь ровность полупустыни к темнеющим вдали невысоким горам. Через два часа они придвинулись настолько, что выросли на треть неба, дорога завихляла, поползла вверх и сквозь ущелье мы проникли в долину, заросшую лесом. Свернули около указателя на шоссе и вскоре уперлись в шлагбаум, к которому был прибит вырезанный из жести тигр. Полосатость его шкуры с успехом заменяла полосатость шлагбаума. Заплатили въездную пошлину и оказались в заповеднике. Словно прошли сквозь стену цивилизации.

Человек с его претензиями на "Героя Прорабства" остался перед жестяным тигром-шлагбаумом: здесь было царство нетронутой природы и вольных диких зверей. Из-за жары они попрятались в чаще, но нам повезло – красавец-олень с ветвистой короной рогов вывел своих изящных подруг к водопою. Застыв, как величественное изваяние, он ожил и стал угрожающе фыркать, когда мы попытались приблизиться с фотоаппаратами.

Позже дорога зазмеилась вверх, пролегла мимо маленького храма, где мы прямо из окна кормили бананами длиннохвостых обезьян с черными мордочками в белой капоре пушистой опушке. Словно бабушки-негритянки в белых капорах.

Еще выше мы уперлись в тупик, вылезли из машины, разминая затекшие ноги, и пошли по тропе вверх, вдоль высохшего каменного русла. Добрались почти до вершины, где вода и время проделали в горе большое отверстие, глядевшее прямо в небо или, наоборот, сквозь которое небеса рассматривают мелких обитателей Земли.

– В сезон дождей здесь низвергается водопад, – объяснил Святослав. Валерий, щелкни меня своим новым аппаратом.

Я навел объектив.

– Забавный кадр получается, – сказал я Святославу. – Прораб перестройки в азиатской дыре.

– Я бы назвал по-другому. Зияющие высоты.

– Было. У Зиновьева.

– Ты и Зиновьева знаешь?

– Слышал.

На обратном пути мы свернули около другого указателя и через десять минут въехали в ухоженный парк со стрижеными лужайками, бассейнами, фонтаном и зданием отеля. Разложили еду, достали бутылку и с удовольствием перекусили.

В благостном расположении духа побродили по холлу отеля, где за стеклом друг напротив друга стояли чучела тигра и оленя. Здесь, коли пожелаешь, можно было бы провести уик-энд, а то и отпуск в общении с живыми зверями и природой. Нетронутой человеком... Нетронутой ядом Чернобыля.

Солнце уже перевалило через зенит и скатывалось по небосклону. Пора было возвращаться. Мы так и сделали, а через час пути Святослав спросил:

– Устали? Можем завернуть в один городок. Там, говорят, крепость есть.

– Нет, не устали! – дружно закричал экипаж.

Городок и вправду был невелик, но в середине его высилась, как сахарная головка, гора со срезанной вершиной.

– А слабо твоей тачке до верха? – подначил Анатолий Святослава.

– Нет, не слабо, – серьезно ответил Святослав.

И медленно, осторожно выбирая дорогу, усеянную острыми камнями, довел авто до плоской площадки, венчающей, как тонзурой, гору, где ничего не оказалось кроме полуразрушенного дома.

Мы полюбовались раскинувшимся ландшафтом городка, гор и неба, пока Святослав не попросился:

– Ребята, поехали, не то лопну.

– Иди в это строение и справь нужду, – предложил Анатолий.

– Ты что? А если это местная святыня?

Также медленно мы сползли вниз и увидели аборигена в позе "орла", задумчиво оскверняющего "святыню".

Но Святослав на наши шутки уже не реагировал.

Покружив по городу, отыскали отель, Святослав резво скрылся в его недрах и не спеша вернулся аж просветленный.

– В чем заключается истинное человеческое счастье? – изрек он, усевшись за руль. – Увидеть туалет и добежать до него.

Мы двинулись домой, а я думал, что человеческое счастье – это вот такой день вместе с любимой, с друзьями, в полной впечатлений поездке.

Небо вдруг сразу потемнело, солнце скрылось за огромной черной тучей, пришлось включить фары и еще через час хлынул неистовый ливень с градом. Верно говорят, что дождь – это воздух с прослойкой воды, а тропический ливень это вода с прослойкой воздуха. От распаренной земли поднялся плотный туман, мы и так еле ползли, а тут сломались дворники. До города оставалось километров тридцать, а дождь и не думал стихать. Торчать на шоссе тоже не было никакого желания...

В конце концов сделали так: Анатолий сел за руль, я высунулся из заднего окна и командовал ему, следя, чтобы машина держалась ровно вдоль края асфальта.

Так мы и доехали до нас.

Дождь понемногу стихал, и сквозь просвет на горизонте прорвалось закатное солнце. За ужином вспоминали жестяного тигра и живого оленя, "зияющие высоты" и сахарную головку горы, советовали Святославу основать секту поклонников туалетов, отметили тостом водительское мастерство Анатолия, и постепенно прошедший день так и осел в памяти незабываемым приключением.

На прощание Святослав поцеловал руку Лене и сгреб меня в свои медвежьи объятия:

– Тридцать километров под дождем торчал ради общества, спасибо.

На следующий день как-то в разговоре с Веховым я помянул о нашей поездке и Святославе.

Виталий молча выслушал меня.

– О поездке никому не рассказывай... Ни к чему... А вот насчет Святослава сам смотри: он у нас главный из "кей-джи-би" здесь. Понял?

Я тут же вспомнил о "приводных ремнях социализма", "Зияющих высотах", "Герое Прорабства" и как Святослав интересовался именем замминистра станкостроения. О, Господи!..

Глава двадцать восьмая

Проводили в отпуск Веховых, комнаты в торгпредстве совсем опустели, но настал-таки момент, когда Семен Иванович вызвал меня и завхоза и велел заказывать билеты на ближайший рейс.

Отпуск.

Вроде бы едем на отдых, но все это до дурноты напоминает переезд с квартиры на квартиру, но только даже не в одном районе, а в разных городах и странах. Что брать?.. Что оставить?..

А что привезти в подарок родителям?.. Детям?.. Нельзя же оставить без внимания Алениных подруг, моих яхтенных друзей. Нельзя, конечно... А моя работа?.. Кадровики, начальники, коллеги... А знакомая врачиха в районной поликлинике?..

Сели за список. Получилось восемьдесят три человеко-пункту. Плюс резерв.

Елена, вдруг раскрасневшись от возбуждения, заявила, что дочери она обязана, просто должна привезти кожаное пальто, отцу и зятю по кожаной куртке, ну, а внуку...

Я согласился и записал своим старикам и сыну то же самое.

На работу – чай, кофе, виски, презервативы, таблетки от запаха спиртного на случай незапланированной встречи с ГАИ средство от импотенции...

Друзьям – зажигалки, сигареты, бусы, брелочки...

Подсчитали – получалось где-то около двух полных месячных зарплат. Если учесть, что на выписку стереосистемы, фотоаппарата, радиоприемничка, часов ушло пять зарплат, если учесть, что пятьдесят процентов Алениного авиабилета мы должны оплатить из собственного кармана и при возвращении тоже – посольские в таких случаях не платят ни копейки, торгпредские – половину, специалисты из промышленности – полную стоимость авиабилета, если учесть, что мы все-таки на что-то жили и не отказывали себе в самом необходимом, то получалось, что денег катастрофически не хватает. Вот когда я пожалел, что не пошел на сделку с Джентльменом от Гусарова при ремонте машины. Не хватало не только крошей – местной валюты, где взять простые советские рубли?

Значит, надо было накупить хотя бы тех же самых кожаных пальто на продажу. А потом таможня удивляется, чего это совраб тащит такое количество барахла на своем горбу. Привезенный товар надо срочно реализовывать, деньги нужны позарез – вот и приходится, волей-неволей, искать помощников, которых можно с полным правом назвать и спекулянтами.

Денежный дефицит потребовал пересмотра списка. В конце концов мы уложились с Еленой в жесткие рамки, но далось нам это нелегко, и я представил себе, что было бы, будь на месте Ленки женщина поскандальнее и с дурным характером. Как жена Гриши Галкина, Зинаида. Не дай Бог с такой коротать жизнь в совколонии.

Со списком мы бросились в магазины. Обошли десятки лавок, яростно торговались, постигая базарную психологию: ноль внимания на понравившийся товар, чтобы не выказать хозяину свой интерес, небрежный вопрос о цене, удивленный взлет бровей, удрученное покачивание головой, поиск дефектов в товаре, уход, возвращение, да не один раз, долгая дискуссия и, наконец, упаковка и расплата. Не забыть еще взять визитку у хозяина, потому что дома обнаруживаешь распоротую подкладку, разноцветные пуговицы или траченный молью мех.

Необходимость постоянного выгадывания на мелочах – тут отспорили десяток крошей, там получили скидку за улыбку белой женщины – будят у советских заглушаемые десятками лет купеческие инстинкты. Восток немыслим без базара, торговля для местных не столько вопрос купли-продажи, сколько общения, беседы, спора, в котором стороны располагают целым арсеналом: учтивостью и скандалом, просьбой и отказом, призывами к окружающим и даже богам. Веками отшлифованный профессионализм восточных лавочников достигает необычайно высокой степени, он у них в крови. Но и они пасуют, когда в магазин является мощная, как гаубица, жена советского специалиста. Она не просто торгуется, используя тот же самый арсенал, она стоит на защите своего очага, она, как курица от ястреба, защищает свой выводок, она, как перепелка, припадая на одно крыло, уводит хищника от гнезда, она жестока , хоть и поневоле. Естественно, что далеко не все осваивают высший пилотаж рынка, есть и тюхи-матюхи, которые могут забыть на прилавке кошелек с месячной зарплатой мужа или купить пальто с дырой на самом видном месте. Нам с Леной пришлось помогать друг другу, многое мы покупали по принципу не сколько стоит, а нравится – не нравится, и, слава богу, наши вкусы почти всегда совпадали.

Далее началась упаковка. И тут же угрожающе стали тяжелеть чемоданы и распухать сумки. Оставалась надежда на ручную кладь, куда сложили самую тяжесть – бутылки виски, книги, банки с кофе.

Святослав сам вызвался и отвез нас в аэропорт. Хороший он все-таки мужик.

И, как в трубочке калейдоскопа, с каждым поворотом земной оси менялась картина нашей жизни и быстротечно взрывались протуберанцы непредвиденных событий.

Волнения с перевесом окончились благополучно – помог Барсуков, взявший часть нашего багажа на билет торгпреда... Полубессонный многочасовой перелет с посадками в Дели и Ташкенте... Советская таможня, неожиданно легко давшая "добро"...

Добрались, наконец, до дома... Дети, обещавшие в письмах освободить Аленину квартиру и съехать в мою однокомнатную, где они жили до нашего отъезда, не сделали этого... Я рассвирепел, Елена умоляюще глядела на меня, счастливо обезумев от возможности ежедневно общаться с внуком, и мы присели впятером на один унитаз... Поначалу мы подробно рассказывали о своем житье-бытье заграницей, но получалось так, что как мы ни сетовали на жару, пылевые бури, нехватку денег и другие сложности – все эти проблемы меркли перед социалистической обыденностью, в которой не было своей виллы, машины и Ганеша, не было в двух шагах рынка, набитого фруктами, овощами и напитками, не было магазинов, лавок и лотков, где без очереди можно купить барахло на любой вкус и размер... Хождение на службу, доклады начальству, раздача сувениров, огромные очереди в пустых магазинах, встречи с родными и друзьями, походы по комиссионкам съели время, как воду ненасытный песок... Отдыха не получалось, и мы с облегчением уехали в отпуске в отпуск – на две недели в Подмосковье... Погода не баловала, но мы ходили по грибы и с упоением, нет, не дышали, а пили прохладный воздух, оставляющий ощущение родниковой свежести... Семейный скандал все-таки грянул, как гром из сгущающихся туч – Алениной Юле не понравились привезенные нами подарки, она претендовала на окончательный переезд в Аленину двухкомнатную, ей надоело к тому же ухаживать за дедом с бабкой.. Получалось, что опять у нас нет своего дома... Жили у себя, как у чужих... С сыном виделся один раз, мельком, толком и не пообщались... Больше всех переживала мои неурядицы мама, отец молчал... Уезжали, с трудом достав обратные билеты, измотанные невеселыми проводами и с чувством огромного облегчения... В самолете сквозь дрему – полуявь, полусон рассказа...

...Низкое красное солнце, оплавляясь, уходило за горизонт, и в море тонул человек. Закат бледнел и был равнодушно прекрасен. Волны лениво зализывали белый след корабля. Вокруг было пусто...

...Незаметно наступала ночь. Черное стало глубоким, а белое осветилось изнутри. Словно разрезали арбуз – так в воздухе запахло ночной прохладой. Ласковые руки мамы подоткнули одеяло со всех сторон и легко коснулись щеки, благословляя сон...

Баю-баюшки, баю, не ложись-ка на краю... Мамин голос оберегал, охранял Димулю от страшного, таинственного "края", от падения...

Солнышко в детстве, конечно же, живое, оно – теплое, от него щекотно, жарко под щекой, а глаза никак не открыть, на них наступает пуховыми лапами странный зверь, и сон продолжает сниться вместе с солнцем...

...Голым пяткам приятно от разогретого солнцем паркета и щекотно от морщинок дерева.

– Дима-а-а!.. Обуйся, а то опять простудишься...

Ласковый голос мамы разворачивает шлепки босых ног обратно, к кровати, надо сесть и надеть куда-то спрятавшиеся тапки, но голова тянется к подушке, и тело опять расслаблено погружается в сон, который Дима так и не успел досмотреть...

Димуля летал во сне и рос, становясь Димой, летал во сне и рос, становясь Дмитрием...

...Управлять своим телом было очень легко: напряглись послушные мышцы предплечья – и плавный разворот направо, мимо люстры с белыми колпаками плафонов, в которых, как в стеклянных гнездах, торчали невидимые снизу прозрачные баллоны электрически лампочек. Дмитрий уже ощутил свою власть над скоростью, которая зависела только от его желания, и радостно засмеявшись, по крутой дуге вылетел в открытое настежь окно.

Можно было неподвижно парить над улицами спящего в пред– рассветной дымке города, но Дмитрий поднимался все выше вместе с солнцем, пока земля не стала плавно изгибаться, отраженно засветившись на горизонте застывшей рябью далекого моря. Из черной бездны дохнуло холодом космоса, и Дмитрию стало смертельно одиноко и страшно.

Синева небес отражалась в бирюзе моря, рассекая форштевнем барашки волн, из залива выходил корабль, крестьянин в тени белого дома под красной черепицей плел из длинных прутьев вершу для рыбы, и никто не заметил крутого падения потерявшего власть над полетом...

С верхушек волн летела пена и змеями бежала по горбам валов. Ревело багровое от натуги пространство, и желтое, слепое, разъяренное око солнца плавилось над горизонтом. Смертельная усталость от борьбы с равнодушной стихией парализовала волю и тело, сомкнулись воды над головой, и Дмитрий ощутил сперва благодатность сразу наступившей тишины, а потом холодное касание манящей темной глубины...

Такой сон снился Дмитрию Сергеевичу Перову, бывшему заместителю директора мебельного магазина, бывшему работнику внешнеторгового объединения, бывшему мастеру Коровинского завода торговых автоматов, бывшему студенту, бывшему школьнику Диме, бывшему маминому Димуле. Ему везло в жизни, ну и что, что он попал по распределению в подмосковное Коровино, зато женился на дочке секретаря горкома, ну и что, что не совсем она его любила, зато тесть купил им однокомнатный кооператив и устроил во внешторг и вроде бы правильно он сделал, что перешел из внешней торговли во внутреннюю по призыву парткома... Жизнь шла, как сон, и страшным было пробуждение...

Уплыли чередой назад, к Москве, столбы вокзального перрона, вагон пересчитал колесами переплетения железнодорожных путей, протянулась глухая стена пакгауза с зияющим провалом ворот, поднялись откосы, пересеченные протоптанными тропинками, мелькнул аккуратно выложенный из беленых известью камешков лозунг "Счастливого пути!", и казалось вот-вот поезд вырвется из частокола городских построек в открытое настежь пространство, но еще долгое время к окну вагона подступали то щербатые плиты бетонной ограды какого-то завода, то скученные вокруг железнодорожных станций дома. Дмитрий Перов безучастно смотрел в одну точку, и его обмякшее тело, казалось, слилось с покачивающимся вагоном и мелко вздрагивало вместе с ним на стыках рельсов. Ряды темно-желтых, будто залитых подсолнечным маслом, лакированных скамеек, обращенных друг к другу, поначалу были плотно забиты пестрой толпой едущих за город, но постепенно вагон совсем опустел, и Дмитрий, как бы очнувшись, тоже вышел на окруженную березняком платформу. Электропоезд, зашипев, сомкнул створки зеленых дверей, коротко гуднул и скрылся за поворотом. Дмитрий, поколебавшись мгновение, пошел по плитам перрона по ходу поезда, спустился по короткому маршу бетонной лестницы на насыпь и перешел, перешагивая через тускло блестевшие полоски рельсов, на другую сторону, которая казалась лесистее. Но березняк быстро кончился, почти сразу за ним пристроился дачный поселок, и Перов миновал его по глинистой полуразъезженной дороге, которая длинным изгибом взбиралась на небольшой холм. С высоты его открылось широкое холстяное поле полегших овсов и темная полоса леса на горизонте. Пахнущий пылью пространства, разогретой землей и вянущей травой воздух был недвижен, и тишина небес звенела стрекотом кузнечиков и пением затерянного в высоте жаворонка. Наконец, поле кончилось, и Дмитрий свернул с дороги, запетлявшей по поросшей свежезеленым подлеском опушке, в глубь леса.

В густом глухом ельнике он встал на колени, подполз под стелющиеся развесистые лапы, лег спиной на сухую хвою и закрыл глаза.

Все.

В лесу раскрылись ночные цветы, и рыбы спали в темной воде, только в поле стояло одинокое дерево.

Дмитрий лежал, поджав колени под подбородок, под широкими лапами старой ели так долго, что постепенно совсем утратил ощущение собственного тела, которое стало частью земли, частью природы. Дмитрий слышал, как растет трава и оседает ночная роса, как вытягивают подземные воды корни деревьев. Хохотнул филин, схвативший добычу, шумно засопел и завозился в кустах еж, ветер взъерошил верхушки деревьев, и застонали, заскрипели стволы, осыпались ягоды и шишки и посеяли свои семена. Лес стоял, подняв вверх руки-ветви, и ждал восхода. В глубине космоса рождались и гасли звезды, их свет, пролетев сквозь бездну пространства, через тысячи лет достигал Земли, где каждое существо и растение росло, цвело и продолжало свой род мгновение за мгновением. Природа жаждала жизни, боролась за жизнь и вселенски равнодушна была к смерти Дмитрия, который сам отказался от дара жизни, лес хоронил его в своих недрах и тело его скоро станет добычей червей, насекомых, птиц и зверей...

Такой вот приснился, а потом написался почти в повесть рассказ после отпуска, после встреч и рассказов тех, кого судьба сделала участниками перестройки.

Глава двадцать девятая

Из холодной, по-сентябрьски промозглой Москвы мы опять вернулись в лето. За наше двухмесячное отсутствие прошел сезон дождей, омытая полупустыня утолила жажду, зазеленела, зацвела.

Днем было жарко, до тридцати пяти, но уже не ощущалось в атмосфере прежнего иссушающего безумия, а к вечеру веяло настоящей прохладой, да и проходящее время от времени грозы как бы разряжали высокое напряжение небес. Ганеш радовался нашему приезду, как ребенок, радовался подаркам, привезенным нами из Москвы.

Не успели явиться-разгрузиться, как ворвался Виталий Вехов, извините, что не мог приехать в аэропорт, разрешил нам только принять душ и переодеться и увез к себе в шоу-рум. Нас ждал царский обед из соседнего ресторана – Виталий жил пока один, Любаша и Денис должны были вернуться на днях.

Горы зелени, густой, как желе, суп, аппетитные жареные куры, пресные лепешки, который мы макали в острый соус, куски сочного шашлыка, люля-кебаб, ароматные танго, мороженое – да все это под стаканчик доброго виски со льдом... Москва казалась голодной губернией, где удачей считалась добытая пачка пельменей.

И город казался нам красивым, зеленым, с ровными, неразбитыми дорогами. Вместе с Виталием поездили по музеям, книжным развалам, заглянули в полюбившиеся эмпориумы, где купили себе две картины. На одной – город с крепостью, индуистскими храмами и мечетями, разноцветной толпой на улицах под раскаленно-желтым небом. Как память о жаре. Вторая – совсем небольшая, тоже с храмом вдали, куда спешат укрыться от грозы женщина в сари с ребенком за руку.

Я получил месячную зарплату, и мы с каким-то ощущением свободы разбогатевших людей покупали то розовое платье Елене, то красную майку с зеленым крокодильчиком на кармашке мне, то альбом Пикассо, то резную фигурку из сандалового дерева. Заходили, выбирали и покупали. Или возвращались на следующий день и меняли розовое на зеленое, добавляя еще и фиолетовое. Ко всем цветам Елениных нарядов подобрали бусы из фиолетовых аметистов, из темно-красных гранатов, из голубой бирюзы, из розовых кораллов, из изумрудного малахита.

И вливался в душу покой, уходили, как облака за горизонт, проблемы далекой Москвы, дети, квартира...

Ко мне на переговоры пришел молодой, стройный, симпатичный парень с застенчивой улыбкой, предложил свои услуги как адвокат и пригласил к себе домой на ужин. Вернее не к себе, а к дяде, который занимался бизнесом, связанным с народными промыслами. Звали парня Ричард, или попросту Ричи. Дядя Ричи оказался миллионером, богатым владельцем роскошной виллы в престижном зеленом и тихом районе, а дом его – настоящим музеем резных деревянных и каменных скульптур.

Мы провели вечер в приятной беседе с Дядей, сам Ричи скромно молчал. Говорили о вегетарианстве, тема сама собой возникла, потому что хозяин, естественно, вежливо осведомился, какой диеты мы придерживайся. Я выразил сомнение, что только растительной пищи достаточно для поддержания высокого жизненного тонуса, в ответ Дядя рассмеялся и указал на Ричи, который оказался вегетарианцем и обладателем черного пояса по каратэ.

Дядя привел изречение из священной книги вед: "Человек – то, что он ест". Подразумевалось, что питающийся только растительной субстанцией чист, поедающий же трупы животных не может быть таковых. Вспомнили, что долгожители Кавказа едят мясо лет до сорока, потом становятся травоедами.

Мне подумалось, а потом представилось, что каждый из нас, живых, состоит из "кирпичиков", построен из них. То, что мы едим, из этого мы и построены. Тут Дядя истинно прав. С годами какие-то "кирпичики" становятся слишком тяжелыми для поддерживающих их снизу, вся связка ослабевает, рушится свод, лопается сосуд, воспаляется пузырьки легкого, как было у меня когда-то... Не ценил, не понимал я тогда значения "кирпичиков"...

А другая страна, другой климат? Здесь же иные "кирпичики", и если я каждый день ем иное, то и в организме идет своя "перестройка", то есть акклиматизация, и неизвестно, заменит ли новый местный "Кирпичик" прежний отечественный...

Мои размышления прервала Елена. Она тихо сказала мне по-русски:

– А я про наших думаю, как они там, бедные? Крахмальная колбаса, мороженое мясо, синие куры, которых вскармливали черт знает чем, фиолетовые сосиски, супы из пакетов – где она у нас хорошая пища?.. А если и переходить в вегетарианцы, то как, если в августе в овощных магазинах ни огурца, ни помидорчика?.. Бедная Юленька, бедный мой Алешенька...

Я поинтересовался режимом жизни, питания и работы миллионера. Дядя оказался весьма умеренным и воздержанным. Рис, овощи, гольф, отход ко сну не позже одиннадцати, ранние пробежки по утрам и последние достижения современной европейской медицины. Да-да, не местные кудесники-чудотворцы, слава о которых широко распространена по всему миру, особенно в СССР, а профессиональные медики с дипломами и новейшим оборудованием. И еще на время жары Дядя уезжает в предгорья Гималаев. Вот, собственно, и вся философия миллионера – деньги нужно тратить на здоровье, которое не выиграешь в лотерею и не купишь в самом фешенебельном магазине.

Ричи отвез нас домой и по пути мы с ним разговорились. Оказалось, что Ричи принадлежит к касте верховных жрецов индуизма – брахманам, отец его имеет крупное доходное дело в Африке, старший брат работает с компьютерами в космическом центре в Штатах. Отец и брат предлагают ему создать свое дело в Японии, например, но Ричи решил пойти своим путем и стать самым высокооплачиваемым адвокатом у себя на родине. Окончил Лондонский университет и высшие спецкурсы юристов. Независимый, не знающий, куда девать бьющую через край энергию, Ричи занялся каратэ и достиг с помощью японского сенсея – учителя категории черного пояса. Сейчас он открыл школу каратэ для детей. Вот тебе и скромница Ричи.

– Гляди-ка какой! – восхищалась позже Елена. – И каратэ, и Лондон, и адвокат, и богатый наследник... Все-таки здорово, что мы, спасибо судьбе, оказались приобщенными к цивилизации...

Не мы одни.

Через несколько дней я вернулся с работы и нашел Лену в задумчивой растерянности.

– Валера, – сказала она, – мне нужны деньги.

– Где деньги лежат ты сама знаешь, а зачем они тебе, надеюсь, скажешь?

– Сегодня позвонила одна женщина, русская, то есть советская, говорит, что наша соседка, рядом живет, адрес оставила и попросила денег взаймы.

– А что она гражданка СССР ты уверена? Вдруг какая-нибудь эмигрантка?

– Вроде бы нет. Вот ее телефон. Ты ей позвони, пожалуйста, выясни в чем дело.

Я позвонил и на следующий день заехал. Не то, чтобы рядом, но по пути.

На звонки не открывали так долго, что я начал сомневаться, есть ли кто дома. Наконец, дверь приотворилась:

– Вы кто?.. Валерий?.. Извините, я спала, сейчас...

Дверь захлопнулась и отворилась опять минут через двадцать. Передо мной стояла то ли старуха, то ли больная, то ли сильно потасканная жизнью женщина, нечесаная, без следов косметики, в наспех напяленном не глаженом платье и шлепанцах на босу ногу.

В комнате, куда она меня провела, царили полумрак, запустенье и бедлам. Нежилое помещение, пропитанное запахом пыли, пота и алкоголя. На столе стояли остатки завтрака, а может, и вчерашнего ужина, пустая бутылка из-под джина, захватанный стакан и валялся затрепанный "Огонек", раскрытый на странице с кроссвордом.

Постепенно, в трудном, обрывочном, с паузами разговоре выяснилось, что женщину зовут Лидия, что муж Лидии – представитель какой-то организации, уехал в отпуск, сказав, что ненадолго, оставил ей немного денег и не возвращается. По-английски она не знает ни слова. Из-за прошедшей недавно грозы сгорел щиток с предохранителями – в доме нет света, не работают холодильники, бегают мыши и летают тараканы, да-да, есть тут и такая нечисть, звонить в торгпредство она боится, муж строго наказал сидеть и не высовываться, не то он нагоняй получит, друзей у них здесь нет, а деньги кончились, вот она и решила обратиться к нам, потому что нашла у мужа список телефонов и по номеру догадалась, что мы – соседи, еще муж оставил ей телефон какого-то местного, она ему звонила, но там по-русски не понимают и вешают трубку.

Я набрал номер, выяснил, что это телефон брокера, фирмача, который и подыскал эту квартиру под представительство и получает деньги за то, чтобы советским саабам жилось без хлопот.

Дал нагоняй жулику, через полчаса он явился сам со монтером, тот поменял предохранители и в доме зажегся свет, завертелись вентиляторы, поднимая неметеную пыль, заурчали холодильники.

Отыскал слугу хозяина, веселоглазого мальчишку, дал ему крошей, тот вылизал квартиру, перемыл посуду, притащил с рынка овощи, фрукты, горячих пирожков с мясом, с картошкой, с рисом, жареных кур, ящик с бутылочками содовой и пепси-колы...

Лидия растерянно улыбалась, приглаживала серые патлы, расправляла складки на платье, нервно закурила и вдруг расплакалась:

– Вы извините, ради бога, я вам так благодарна...