Текст книги "Тренировочный День 11 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Нет. – подумав говорит Наташа: – слушай, а тогда получается, что я – тоже ненормальная, да? Я в тот раз… с Холодковым…

– А вот как раз ты нормальная. – улыбается Виктор: – раз в жизни у нее выдалось приключение под лестницей и всем разболтала сразу же. Норма жизни. Представь на своем месте Лильку – она даже не поняла бы чего стыдиться нужно.

– Значит поэтому ты меня из состава команды вывел на должность помощника тренера…

– А что? Обидно? – Виктор поворачивает голову к ней: – считаешь не нужно было?

– Да нет. Обидного нет. Но и радости что я оказывается «нормальная» почему-то тоже нет. Надо бы радоваться, что я нормальная, а остальные все психи, но не получается. – вздыхает Наташа: – но ты мне на вопрос так и не ответил, хитрый лис.

– Может тебе станет легче если я скажу, что «норма» вообще понятие плавающее и неопределенное, а психологи как правило говорят, что психически здоровых людей вообще не бывает, бывают недостаточно обследованные. – радует ее Виктор: – так что и у тебя парочка тараканов наверняка найдется. Например, вот твое стремление карьеру делать и желание власть свою употребить и везде порядок навести – чем не отклонение? Хотя… – он задумывается: – наверное это уже скорее здоровые амбиции. Хм… ну может тебе нравится когда тебя связывают? Или…

– Тема, конечно, интересная. Но я же вижу, что ты разговор в сторону пытаешься увести. Заманиваешь меня блестящими штучками как сороку. Не выйдет, товарищ Полищук! Отвечай на вопрос заинтересованных граждан!

– Что за вопрос, Маркова?

– Говорю Арине восемнадцать сегодня, вся твоя защита на ее несовершеннолетии строилась, теперь что? Она ж не отстанет. У нее два заскока в нашем городе – Лилька и ты. Подозреваю что ты – только потому что она думает, что у вас с Лилькой любовь. Хотела она силки расставить, да сама в них и попалась. А она у нас – центровой игрок, мы половину стратегий вокруг ее игры строим, она же и обидеться может, психика у нее не самая стабильная, она не Лилька с железобетонной уверенностью в себе и собственной правоте. Что делать-то будешь? И не надо про личную жизнь, права Маслова, у тебя эта жизнь теперь общественная… как вы умудрились еще и Вальку Федосееву в ваши языческие игрища втянуть?

– Да разве ей откажешь? – бурчит себе под нос Виктор: – сама пришла. Как ее из Лилькиной хаты выгонять? Да и не хотелось в общем… Валя мне нравится. Лиле нравится. Были там возражения из народа, но большинством голосов…

– Как интересно. Постельная демократия. – прищуривается Наташа: – а с Ариной чего делать будете? Какой план?

– Ээ… ну какой еще план? Я как Бонапарт – главное ввязаться в битву, а там посмотрим…

– Ой, попадешь ты Витька…

– Отстань, Маркова. Давай на тренировке сосредоточимся…

Глава 14

Глава 14

Лужайка перед «купеческой усадьбой XIX века», как это было обозначено в туристических проспектах города – преобразилась до неузнаваемости.

Там, где ещё неделю назад было пусто – теперь раскинулся целый городок из палаток, фургонов и временных навесов. Кабели змеились по земле чёрными лентами, сходясь к урчащему дизельному генератору, спрятанному за кустами сирени. Осветительные приборы на высоких штативах напоминали диковинных металлических цапель или футуристические марсианские треножники из романов Уэллса.

Сам особняк – двухэтажный, с облупившейся местами штукатуркой и потемневшими от времени колоннами – выглядел теперь как новенький. Реставраторы и художники-постановщики поработали на славу: подновили фасад ровно настолько, чтобы он выглядел благородно обветшавшим, а не просто запущенным. На балконе второго этажа появились кованые перила с вензелями, а над парадным входом – герб с белой цаплей на фоне синего щита, вырезанный из фанеры и покрытый сусальным золотом по краю.

Перед домом, на расчищенной площадке, стояла камера на рельсах – массивная, похожая на какое-то осадное орудие. Рядом суетились люди в одинаковых серых жилетках с надписью «Мосфильм» на спине. Кто-то тащил реквизит, кто-то разматывал очередной моток кабеля, кто-то орал в рупор, чтобы посторонние убрались из кадра.

Чуть поодаль, под полосатым тентом, расположился обеденный уголок – несколько складных столов, накрытых клеёнкой, и ряд стульев, на которых отдыхали актёры в костюмах девятнадцатого века. Странное зрелище: гусары и дамы в кринолинах пили компот из гранёных стаканов и ели перловую кашу алюминиевыми ложками.

Местные жители, которых оттеснили за импровизированное ограждение из красно-белой ленты, глазели на всё это как на цирковое представление. Мальчишки висели на заборе, люди постарше проходили мимо, делая вид что им все этот вовсе не интересно, а кучка молодых девушек, учениц местного железнодорожного техникума шептались между собой, указывая пальцами на статного мужчину с благородной сединой на висках.

Именно этот мужчина – в расстёгнутом сюртуке, с залихватски закрученными усами – откинулся в своем раскладном стуле с парусиновой спинкой и пожал плечами.

– Воля ваша, Паша, но как по мне так вся эта затея отдает авантюрой. – сказал Андрей Викторович Холмогоров, народный артист СССР, заслуженный артист Архангельской области и лауреат государственной премии имени Ленина. Он отставил от себя стакан со сладким компотом и аккуратно промокнул усы салфеткой. Еще раз огляделся по сторонам.

Обед привезли в судках, в больших, зеленых термосах, напоминающих Андрею об службе в армии, да и сама еда была такой же – перловая каша с мясом на второе, красный борщ с мазком белой сметаны на первое и компот. Времени на то, чтобы отпускать всех на обеденный перерыв, а потом собирать по новой – не было. Сегодня снимали сцену дуэли между графом Воронцовым и молодым выскочкой корнетом Семеновского полка, вся сцена должна была быть снята одним дублем на пролете камеры, задача не из легких.

С утра работали не покладая рук, чтобы успеть все заснять до заката солнца, и чтобы не пришлось выкатывать на улицу осветительные приборы, снять сцену можно будет и так, но в кадре это будет выглядеть неестественно. Георгий Александрович был очень требователен к качеству кадра и гонял всех в три шеи, невзирая на чины, звания и возраст.

– Что именно? – откликается Паша. Или вернее – Павел Игнатьевич Зубов, который играл роль управляющего родовым имением Воронцовых: – вы про особняк? Вполне нормальный особняк, у графьев конечно и побогаче были, но Воронцов у нас из разорившихся дворян, вот и не может поддерживать усадьбу в надлежащем состоянии.

– Вот вы Паша все о материальном. – отзывается Андрей Викторович: – а я о насущном. Вот какого архангела Савельев поперся в эту Тмутаракань? Как будто в Москве или Ленинграде нет вот таких усадьб. Да там усадьб разорившихся дворян можно найти сотнями. Выбирай на вкус, какое захочешь.

– Творческий процесс, голубчик. – Павел Игнатьевич в свою очередь прикончил свой стакан компота и покачал головой: – Георгий Александрович считает, что если у нас по сценарию Воронцов в Сибирской губернии проживает, то и снимать нужно там же. Потому что на современном большом экране все мелочи видны. Он говорит что на этой широте солнечные лучи как-то по особенному ложатся…

– Да слышал я эту его теорию. – морщится Андрей Викторович: – а что будем делать когда сцены про Африканские приключения пойдут? В Зимбабве поедем?

– Андрей Викторович! Павел Игнатьевич! Готовность двадцать минут! – рядом появилась миловидная феечка и тут же склонилась над Холмогоровым: – давайте я вам грим подправлю…

– У него ус отклеился. – усмехается собеседник народного артиста СССР.

– А у вас, Павел Игнатьевич часы на руке. Фабрики «Слава». Опять. – замечает феечка: – снимите пожалуйста. И когда вы их надевать успеваете и самое главное зачем? Опять дубль запорем…

– Ну не могу я без часов, Людочка. – жалуется Павел, снимая часы и убирая их в карман: – потребность следить за временем – насущная и постоянная. Откуда я буду знать сколько времени до конца съемочного дня? Или до того невероятного момента когда вы, Людочка наконец смените гнев на милость и все же соизволите обратить свое внимание на вашего страстного поклонника!

– А вы, Павел Игнатьевич все такой же негодник! – кокетливо хихикает Людочка и уносится по своим делам дальше.

– Не понимаю, и чего вы Паша в этой вертихвостке нашли, – пожимает плечами Холмогоров: – это ж съемочная площадка, тут вон… на всякий вкус. Чего только звезда наша стоит…

– Ну это вы хватили, Андрей Викторович… – Павел смотрится в зеркало, поправляет свой сюртук, расправляет белый платок в нагрудном кармане, подкручивает бутафорские усы: – вы про Мишель Делори? Всяк сверчок – знай свой шесток. Куда нам до ваших высот…

– И все-таки как по мне это авантюра… – снова вздыхает Холмогоров: – ну сами посудите, актрису из самой Франции выписали! На главную роль меня пригласили! А сам фильм – «Последняя осень графа Воронцова»! Лет десять назад такое даже снимать не разрешили бы. А сценарий! Вы же читали сценарий! Там же… эротические сцены есть! Нет, я не ханжа, но нас же цензура зарежет!

– Говорят у Савельева связи в «Мосфильме» есть. Авось и пропустят… – замечает Павел: – давайте уже к дублю готовиться… и кстати, а где та симпатичная аборигенка что за вами на местном квартирнике ходила везде? Как ее там звали? Тамара, кажется?

– Провинциалки скучны, серы и однотипны. – отмахивается Холмогоров, вставая: – все на одно лицо. Бедняжки искренне хотят прикоснуться к великому.

– К Великому Холмогорову. – усмехается Павел Игнатьевич.

– К искусству. Увы, я человек, чуждый всех этих низменных чувств и… – он провожает взглядом проходящую мимо девушку в белом платье с открытыми плечами и декольте, улыбается ей. Она кивает в ответ.

– Andrey, il est temps d’aller sur le plateau! Dépêche-toi! – говорит она, взмахнув рукой: – пора туда! Нас зовут! – русские слова она произнесла с очаровательным акцентом, слегка картавя и не выговаривая твердые согласные.

– Michelle, tu es toujours aussi charmante. – отзывается Холмогоров: – мы уже идем! – он смотрит ей вслед.

– А ведь даже парочку фраз на французском выучил… – бормочет себе под нос Зубов: – ты смотри как она задела…

– Что? Паша, не надо я вас умоляю. Это только в рамках общего развития. Я уже играл и с французами, и с немцами в одном кадре. – Холмогоров взмахивает рукой: – не в первый раз. Что же… ладно, пойдем «звенеть шпагами» как говаривал славный Шекспир…

– У вас сабли. Шпаги это в «Трех Мушкетерах». А тут – сабли.

– Неважно. – настроение у Холмогорова стремительно упало: – сабли, шпаги… какая разница. Лучше бы на пистолетах стрелялись…

– В дуэли на пистолетах нет авантажности и кинематографичной красоты.

– Ан контрэ, мой уважаемый Павел! Вспомните «вот пистолеты уж блеснули, гремит о шомпол молоток, в граненный ствол уходят пули и щелкнул в первый раз курок! Вот порох струйкой сероватой на полку сыплется и вот… надежно ввинченный, зубчатый кремень взведен!» Какая сила слога! Экспрессия! А меня заставляют с саблей скакать… – Холмогров вздыхает: – у меня за плечами двадцать лет актерского ремесла, я этими саблями и шпагами махал еще в школьных спектаклях, а Савельеву все не нравится! «Недостоверно!»

– Георгий Александрович человек дотошный. Пока в образ не попадет – будет дубли делать до посинения. – хмыкает Зубов: – мы с вами Андрей Викторович всего лишь солдаты невидимого фронта, а он генерал.

– Андрей Викторович! Время! – маячит фея-Людочка: – дубль! Сцена номер сто семьдесят четыре, дуэль графа Воронцова с корнетом Семушкиным!

– Уже тут, милочка. – Холмогоров выпрямляется, входя в роль, расправляет плечи и бодрым шагом входит в кадр. На съемочной площадке уже разминается «корнет Семушкин», молодой актер Дмитрий Усачев, он корчит рожицы, разминая мимические мускулы. Неподалеку стоит Мишель Делори, восходящая двадцатилетняя звезда французского кино, она о чем-то мило щебечет со своей переводчицей, рослой девицей, приданной ей советским посольством.

– Готовность пять минут! – повышает голос Людочка: – все кто не участвует в сцене – вон из кадра! Актеры – заняли свои места! Операторы – еще раз проверили готовность техники! Два дубля по вашей вине запороли! Андрей Викторович! У вас салфетка на шее после обеда осталась!

– Ах ты ж… – Холмогоров поспешно стягивает салфетку с шеи – обедали прямо в сценических костюмах, замарать «кавалерийский мундир графа» жирными пятнами никак нельзя было, а про салфетку он, конечно, потом забыл.

Реквизитор, мужчина средних лет в синей спецовке – подает ему кавалерийскую саблю в ножнах. Точно такая же в руках у его «соперника», Дмитрия Усачева, который играет роль корнета Семушкина. В обычных фильмах обычные режиссеры не стали бы заморачиваться и пригласили бы на сцену дуэли подготовленных каскадеров, отсняли бы отдельно дуэль общим планом со всеми этими прыжками, выпадами и звоном клинков. Отдельно, крупными планами – отсняли бы выражения лиц актеров и их фразы во время дуэли, а потом все это склеили бы воедино на монтажном столе.

Но не таков был великий Савельев, режиссер старой школы, который снимал все без мухлежа, по серьезному. Про него ходили самые дикие слухи, например, что на съемках «Боярыни Морозовой» он заставил исполнительницу главной роли голодать в течении двух недель, чтобы добиться минутной сцены! Что для съемок сцены в русской бане он потребовал, чтобы все актеры и актрисы действительно ходили голышом, а когда те в ответ потребовали, чтобы тогда уж все были голыми – выгнал с площадки лишних и первым разделся сам, заставив операторов последовать его примеру. И это все для сцены, в которой на экраны вышел двухминутный эпизод, в течение которого никого ниже плеч и кроме как со спины – не показали. Когда снимали сцену с тигром, то дрессировщица умоляла актера «пожалуйста, не приближайте вы к нему голову так, Пипа может вас сожрать», а Савельев требовал «Ближе! Ближе! Мне нужна правда жизни!». Исполнитель главной роли бледнел и говорил, что у него жена и ребенок. И кому другому такого самодурства и вседозволенности на съемочной площадке нипочем бы не спустили. Ни голых актеров на площадке, ни жалоб в партком о «непозволительно жестоких методах» и «эксплуатации актеров» и тем более сомнительного содержания сюжетов его фильмов.

Но Савельев был великим. Был гением и ему все прощалось. Та же «Боярыня Морозова» была допущена к прокату с формулировкой «клеймит жестокость самодержавия и самодурство монархии в стране, обозначая товарища Морозову как революционера, готовую к смерти за убеждения равенства и братства», хотя какой из боярыни Морозовой революционер?

Потому-то Савельву в очередной раз утвердили сценарий, позволили пригласить звезду из самой Франции, выделили бюджет, расширили бюджет, увеличили бюджет в два раза и затем – еще в два. Потому-то Холмогоров и согласился сниматься в его фильме, несмотря на его сомнительную идеологическую составляющую. Однако с Савельевым всегда так – или пан или пропал. Парочка из его фильмов так никогда и не увидела широкая публика, они остались пылиться на полках в архивах «Мосфильма» – не пропустила цензура. Но те что прошли – мгновенно стали невероятно популярными! А актеры, которые снялись в них – звездами. Так что Холмогоров недолго колебался, получив приглашение на пробы.

Вот только у съемок на проекте Савельева были и свои минусы. В том числе потому, что старый режиссер не воспринимал слова «дублеры». На его взгляд зритель всегда четко различает, где в сцене участвует сам актер, а где – дублер. Потому каскадеры не любили Савельева, на его проектах у них практически не было работы. Вот и сейчас, в провинциальный город Колокамск выехала вся съемочная группа, в полном составе, все, кроме каскадеров. Их в составе группы попросту не было. И сперва Холмогоров не усмотрел в том ничего крамольного, подумаешь нет каскадеров. Он все же актер и искусство сценического фехтования ему ставили и на курсах актерского мастерства и в институте и позже на сцене театра… в чем-то это просто хореография. Сделай выпад, вернись назад, отрази удар… ничего сложного.

Однако старик Савельев категорически не воспринимал сценического фехтования, все ему не нравилось. «Ненатурально» – говорил он и они снимали еще один дубль. И еще. При этом в кадре должны были стоять и Елена Вишнева, которая играла роль жены графа Воронцова и Мишель Делори, которая играла за юную актрису-фаворитку графа и управляющий имением Ермолай, которого играл Паша Зубов… в одной сцене были задействованы восемь актеров, из которых только двое активно работали, а остальные должны были просто выступать в качестве задника, на фоне которого и происходило действие!

При этом никто не мог расслабиться, актеры на заднем фоне тоже должны были отыгрывать роль мимикой лица и жестами, показывать переживания. И даже если бы сама дуэль между графом и корнетом Семушкиным прошла бы безупречно, но кто-то из актеров на втором плане зевнул бы или почесался невовремя, досадуя на впившийся в тело шов от реквизитного костюма – Савельев наверняка заставил бы переснимать этот дубль.

С этими мыслями Холмогоров занял свое место и поднял бутафорскую саблю.

– Сцена номер сто семьдесят четыре, дуэль графа Воронцова с корнетом Семушкиным! Дубль двадцать один! – щебечет в камеру Людочка и щелкает кинохлопушкой: – Мотор!

– Вашим действиям нет прощения, граф! Я отказываюсь от примирения! – вскидывает голову Дмитрий Усачев, находясь в образе «корнета Семушкина», безнадежно влюбленного в юную актрису областного театра, крепостную девушку Анастасию Мармеладову, которую играет французская звезда Мишель Делори. По сценарию актриса-крепостная Настя принадлежит графу Воронцову и постепенно, но неотвратимо – влюбляется в него. Несмотря на то, что она находится на положении крепостной, граф относится к ней хорошо и даже желает дать ей вольную, но ему в том противится его жена, Вероника Воронцова, которая видит непростые отношения между девушкой и ее мужем. В свою очередь корнет Семушкин посещает театральное представление в городе Н-ске и влюбляется в Настю, мгновенно и бесповоротно.

Поверив гнусным слухам о том, что граф Воронцов принуждает актрис своего театра к исполнению его низменных желаний, корнет неминуемо вызывает его на дуэль, которая становится поворотным моментом в непростых отношениях графа с его женой, с дочерью и сыном, с Настей Мармеладовой и наконец – с самим собой.

– Воля ваша, корнет! – мастерски дергает щекой Холмогоров, показывая суровую усталость бывалого дуэлянта и бойца: – если вы так спешите на встречу с…

Автомобильный гудок прервал его речь и он сбился, запнулся, проговаривая знакомые слова…

– Стоп! – звучит голос режиссера: – стоп!

Холмогоров с досадой оглядывается. У ворот «имения Воронцовых» остановился автобус, высокий «Икарус» с белой полосой на борту и надписью «Стальные Птицы. Колокамск». Из открытой двери высыпалась веселая гурьба девиц, все как на подбор высокие, статные и красивые. Сперва он даже подумал, что это на кастинг роли таинственной горничной графа Воронцова, которая в дальнейшем окажется карбонарием и наемной убийцей, та как раз должна была быть высокой, стройной, красивой и загадочной… но потом понял, что это не так. Кто это такие? И почему они съемки прерывают?

– Ура! – кричит одна из них, вскидывая кулак в воздух: – даешь днюху Железяки!

– Да здравствует «Гений Поколения!» – поддерживает ее вторая: – девчата – за мной!

– Что это за… – хмурится Холмогоров.

– Так со вчерашнего дня предупреждали же. – говорит «корнет Семушкин», опуская свою бутафорскую саблю: – у девушки что живет тут сегодня день рождения. Они сказали, что проведут его тихо, на той половине лужайки и в доме, чтобы нам не мешать. Вы, что не помните, Андрей Викторович?

– Тихо, да? – моргает Холмогоров, глядя на то, что творится у ворот.

– Mon Dieu, comme c’est amusant! – хлопает в ладоши французская звезда и подпрыгивает на месте: – какие веселые! Я тоже хочу!

– Извините! – машет рукой девушка из толпы: – мы не будем вам мешать! Постараемся потише! – звучит взрыв хохота.

– Давайте сосредоточимся на сцене. – вздыхает Холмогоров.

Глава 15

Глава 15

– Вы чего, курицы⁈ – шипит Маша Волокитина: – мы же обещали съемочной группе не мешать! Маркова! Вазелинчик! А ну назад!

– Разве ж их теперь остановишь… – говорит Валентина Федосеева, вставая рядом с Машей: – вон как упылили, только хвост трубой!

– Нам будет за это очень стыдно, но парочка дезертиров не повлияет на проведение праздника. – говорит Виктор, который спускается по ступенькам автобуса, вытаскивая картонную коробку: – вперед, навстречу новому дню. Будем надеяться что они не прервут процесс съемки.

– Как удивительно что мне уже восемнадцать… – рядом с ним откуда-то появляется Арина Железнова: – еще вчера я была просто девочкой, а сегодня уже взрослая женщина…

– Поверь мне это так не работает… для этого нужно усилия приложить… – бормочет Маша Волокитина, заглядывая в автобус: – эй, тут еще полно всего! А кто тащить будет⁈ Маслова! Маркова!

– Давай я. – говорит Валентина Федосеева: – оставь ты их. Увидели съемочную группу и унеслись, девочки на съемках кино никогда не были, вот и убежали.

Действительно, Алена Маслова и Наташа Маркова уже слились с людьми на съемочной площадке, Алена уже разговаривала с кем-то, кивая головой и указывая на статного мужчину с сединой на висках, в белой рубахе со свободными рукавами, залихватскими усами и кавалерийской саблей в руках.

– Холмогоров. – проследив его взгляд сказала Валя Федосеева: – Андрей Холмогоров. Играл в фильмах «Кошкин Дом для Дарьи» и «Бушующее Лето Сорок Первого». В первом камердинера, а во втором – командира партизанского отряда.

– Как ты много знаешь, Валь. – Виктор с уважением посмотрел на нее: – откуда?

– Я «Кинопанораму» выписываю! – гордо отвечает та: – давай сюда ящик, донесу.

– Не, он тяжелый… лучше там в автобусе Айгуле и ее папе помоги…

– Ха, тяжелый. Спорим на желание, что я не только ящик, но и тебя вместе с ящиком унесу? – прищуривается Валентина.

– Э… нет. – отвечает Виктор: – я тебе верю. Кроме того у меня после прошлого раза как я тебе желание проиграл в спине что-то хрустнуло.

– Мужчины в наше время пошли слабенькие. – качает головой Валентина: – все у них хрустит и ломается.

– В тот раз я просто неподготовленный был. Нужно было растянуться… согреть мышцы. Возможно стимуляторов выпить. Эластичными бинтами суставы укрепить, наколенники там налокотники и… шлем. Точно был нужен шлем. – кивает Виктор.

– Вы… вы чем таким занимались? – подозрительно смотрит на них Арина: – это… то о чем я думаю⁈

– Аринка, помолчи, тебе еще рано… – Маша смотрит на нее. Арина выразительно возвращает взгляд.

– Ай, ладно. – закатывает глаза девушка с капитанской повязкой на руке: – все, ты уже взрослая, я поняла. Да, все именно так как ты подумала. Вот придумай себе все что угодно и ты будешь права. Все, хватит с меня дуэнью играть, делай что хочешь, Железнова, но потом жаловаться не приходи!

– Чего это я жаловаться буду⁈ Тоже шлем надену и наколенники!

– Тебе-то они точно понадобятся. – из недр автобуса выходит Айгуля Салчакова: – с днюхой тебя, Железяка! Покажи, где можно казан установить… и мангал.

– Классно что у нас будет шеф-повар аж из «Плакучей Ивы». – говорит Виктор: – а где все остальные?

– За Масловой и Марковой убежали. Киношникам мешать. – пожимает плечами Валентина: – Лилька, кстати – в первых рядах.

– Все-таки сорвем мы им съемочный день… – бормочет Виктор и прикладывает ладонь ко лбу, защищаясь от осеннего, но все еще яркого солнца, и высматривая своих на площадке среди спецовок «Мосфильма», кринолинов барышень и гусарских мундиров.

Съёмочная площадка, ещё минуту назад представлявшая собой образец организованного хаоса, теперь напоминала муравейник, в который уронили кусок сахара.

Девушки из «Стальных Птиц» рассыпались по территории с энтузиазмом первооткрывателей, ступивших на неизведанный континент. Они возникали то тут, то там – высокие, спортивные, любопытные – и совершенно не вписывались в тщательно выстроенную и заботливо оберегаемую картину девятнадцатого века на съемочной площадке. Среди кринолинов и гусарских ментиков их спортивные костюмы и кроссовки смотрелись как пришельцы из будущего, случайно провалившиеся сквозь временной портал.

Лиля уже успела добраться до осветительных приборов и с научным интересом разглядывала «марсианские треножники», задавая вопросы опешившему осветителю, который явно не ожидал такого напора. Впрочем, его можно было понять, ведь либеро «Стальных Птиц» не стояла на месте даже задавая вопросы. Она подпрыгивала, крутилась вокруг приборов, едва ли не пробовала их на вкус.

Наташа Маркова уже слилась с гусарами, размахивая руками и о чем-то рассказывая, периодически указывая то на Арину Железнову, то на Виктора с Валентиной. Алена Маслова вела светскую беседу с кем-то из массовки, периодически, украдкой бросая восхищённые взгляды в сторону Холмогорова и его залихватских усов.

Работники «Мосфильма» в синих спецовках и жилетах замерли, не зная, как реагировать на вторжение. Один из них, тащивший куда-то здоровенные оленьи рога из реквизита – так и застыл с открытым ртом, когда мимо него пронеслась Юля Синицына, целеустремлённо двигаясь к столику с фруктами из папье-маше,. Другой, разматывавший кабель, вынужден был отскочить в сторону, пропуская другую девушку, которая почему-то решила, что именно там, за его спиной, происходит что-то невероятно интересное.

Но больше всего девушек толпилось рядом с девушкой в белом платье, она выглядела словно пришелица из другого мира, из мира благородных рыцарей и прекрасных принцесс.

Актрисы в исторических костюмах смотрели на спортсменок с плохо скрываемым изумлением – как фарфоровые статуэтки, вдруг обнаружившие себя на одной полке с гантелями. Дамы в кринолинах невольно поджимали юбки, когда мимо проносилась очередная волейболистка.

Где-то в глубине площадки раздался возмущённый голос, судя по интонации – кого-то из помощников режиссёра. Но его быстро заглушил весёлый смех и восклицание:

– Ой, а это настоящая сабля⁈

Виктор тяжело вздохнул. День рождения Арины Железновой обещал стать незабываемым. В том числе и для съёмочной группы. Нужно было срочно спасать положение.

* * *

– Георгий Александрович! – Людочка подлетела к режиссёру, едва не споткнувшись о кабель. Её обычно аккуратно уложенные волосы растрепались, а в голосе звенела паника: – Катастрофа! Какие-то девицы ворвались! Дубль сорван! Двадцать первый дубль, Георгий Александрович! Холмогоров вне себя! Плёнка! Время! Свет уходит!

Она перевела дыхание и затараторила снова:

– Нужно вызвать милицию! Немедленно! Или хотя бы дружинников! Выгнать их всех и составить акт о порче социалистической собственности! Я напишу докладную в Госкино, пусть знают, в каких условиях приходится работать советским кинематографистам!

Савельев не отвечал.

Он стоял неподвижно, чуть склонив седую голову набок, и смотрел куда-то поверх плеча своей помощницы. Прищуренные глаза медленно двигались, словно объектив кинокамеры, выхватывая детали из пёстрой картины перед ним.

– Георгий Александ… – начала было Людочка, но режиссёр медленно поднял руку, и она осеклась на полуслове.

Тишина.

Савельев разглядывал незваных гостий с выражением художника, неожиданно обнаружившего перед собой чистый холст и полную палитру красок. Высокие. Статные. Загорелые руки и ноги, привыкшие к движению. Они смеялись, жестикулировали, перемещались по площадке с какой-то особенной, животной грацией – как молодые лошадки, выпущенные на весенний луг.

Одна из них – светловолосая, с короткой стрижкой – подпрыгивала возле осветительного прибора, что-то спрашивая у оторопевшего техника. Другая – высокая, темноволосая, с капитанской повязкой на руке – пыталась урезонить подруг, но её саму то и дело отвлекали то гусарские мундиры, то бутафорские сабли. Третья – крепко сбитая, широкобедрая, широкоплечая – несла картонную коробку так легко, словно та ничего не весила. Именно на ней-то глаза столичного режиссера и остановились.

– Георгий Александрович? – осторожно позвала Людочка. – Вы меня слышите?

– Вот оно, – произнёс Савельев негромко, всё ещё глядя на девушку, что шла к дому через лужайку уверенной поступью: – вот наша крепостная Варвара…

– Что⁈ – вскидывается ассистентка: – Георгий Александрович, вы же сейчас не серьезно, да? У нас съемки в разгаре, у нас шесть актеров на роли даже не утверждены еще, у нас пять вырезанных сцен, осень на дворе, люди в рубашках мерзнут! Очень трудно выглядеть томной дамой, когда ночью уже почти ниже нуля! Нам в этом году нужно на натуре все отснять, остальное уж в павильонах в Москве доснимем! Георгий Александрович!

– Сценарий, Люда. Страница сорок семь. Сцена с крестьянками у реки. Сенокос, купание красного коня, все вот это…

Людочка нахмурилась, взглянула в свой планшет, потом вскинула голову, вспомнив: – Но… Георгий Александрович, мы же её вычеркнули! Ещё в Москве! Вы сами сказали, что «бледные немочи» и «худосочные студентки художки» не в состоянии сыграть роль настоящей русской женщины. Вы говорили, что вам нужны Некрасовские типажи, чтобы коня на скаку остановила и в горящую избу вошла… а сейчас таких в природе нет. Я все помню.

– Мы не там искали. – мотает головой режиссер: – надо было на спортфак идти… вот она, женская красота! Люда, видишь вон ту, с коробкой? У которой коса через плечо?

Людочка проследила за его взглядом. Посмотрела на волейболисток. Потом на режиссёра. Потом снова на волейболисток.

– Вы же не серьёзно, – сказала она, и в её голосе проскользнула слабая надежда на то, что это шутка.

Савельев повернулся к ней, и в его глазах уже горел знакомый огонёк – тот самый, который команда научилась узнавать и бояться. Огонёк означал, что великий режиссёр увидел Кадр. А когда Савельев видел Кадр – остановить его не могли ни профсоюзы, ни партком, ни законы физики.

– Людочка, – произнёс он почти ласково, – представь себе: закат, золотой свет, поле со скошенной травой. Девушки в простых рубахах, разгорячённые работой. Капли пота на загорелых плечах. А потом – река. Смех, брызги, солнце играет в каплях воды. Молодость. Красота. Жизнь. Купание нагишом, красота русской деревни, закат, конец рабочего дня, юные крестьянки наконец могут снять с себя опостылевшие тряпки и предстать во всей своей красоте! Красоте, которой нипочем годы, десятилетия, века!

Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

– Кустодиев, Людочка. Живой Кустодиев. Не какие-то бледные студентки с театрального факультета, которых неделю откармливать надо, чтобы хотя бы в обморок не падали в одном кадре с живой лошадью. А настоящие русские красавицы. Посмотри на них – кровь с молоком! Посмотри на эту, с коробкой, она и есть наша Варвара!