Текст книги "Тренировочный День 9 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Мало тебе животных своими стихами мучить, так ты их еще и голодом морить собираешься, Синицына? Садистка.

– Ладно, давай я тебя утешу, не все так уж плохо, Свет. В свое время Фрэнк Герберт написал книгу «Дюна». – говорит Виктор, возвращаясь к своему занятию по выведению фломастером цветочков на ватмане: – и там были фримены, закаленные бойцы с выдуманной пустынной планеты. И имперские стражи, сардаукары. И те и другие были элитными воинами, сражающимися лучше всех вокруг. За счет чего? За счет того, что они росли в ужасающих, суровых условиях. Вот и вы… на самом деле вы не видите какие вы сильные…

– Мы – сардаукары. – кивает Наташа Маркова: – за Императора!

– … так, хорошо. Другой пример… в Канаде есть небольшая хоккейная лига, NO SHO, в ней участвуют всего четыре команды одного городка на севере. И эти команды каждый сезон играют только между собой, понимаешь? Из года в год они играют только между собой. И вот однажды во время рекламного тура сборная лучших профи Канады – решила сыграть с ними. По их правилам. И потерпела сокрушительное поражение.

– И… чего? – не понимает Светлана.

– Из года в год эти ребята играли между собой и не понимали, насколько же они на самом деле сильны. – говорит Виктор: – вы – такие же. Все это время вы варились в собственном соку, в суровых условиях бились между собой. «Железный Треугольник» Кондрашова-Бергштейн-Синицына против Металлурга, против Маши Волокитиной, лучшего бомбардира области, против Салчаковой и Федосеевой, против командной игры Чамдар-Маслова-Изьюрева! Вы просто никогда не выходили за пределы области, вот и все. У вас была своя лига и в этой лиге вы – росли как игроки.

– Ты хочешь сказать, что мы на самом деле сильнее чем думаем? – спрашивает Светлана.

– Exactly. – поднимает палец Виктор: – ты вон на свою Лилю посмотри, я таких игроков и в высшей лиге не видел, что она с мячом творит! Думаешь Железнова тут просто так осталась? Как бы то ни было, но «Крылышки» фактически нам проиграли. В мире большого спорта чудес не бывает, не может быть такого, чтобы перворазрядник вышел на ринг с Мохаммедом Али и случайно его нокаутировал. Чтобы «Мачестер Юнайтед» случайно проиграл дворовой команде. Так что когда такое вот происходит – то это ни черта не чудо, Свет. Это результат упорного труда. Вы так увлеклись в своем маленьком провинциальном городке, раздирая друг другу глотки за кубок области, что не заметили, как стали теми самыми чудовищами, которыми будут пугать на ночь команды из высшей лиги. Это не мы должны опасаться Ташкента, это Ташкент должен опасаться нас.

– Все верно. – кивает Маркова: – Витька дело говорит, Свет. Только вот в одном он ошибается.

– В чем же? – спрашивает Светлана, откидываясь на спинку стула.

– В том что Лилька «твоя». Она давно уже его. – хмыкает Наташа.

– Эй! Я ничья! То есть… это звучит стремно, «ничья». – говорит Лиля и чешет себе затылок: – я – своя, вот! Собственная! И вообще, крепостное право отменили в тысяча восемьсот шестидесятом еще!

– Шестьдесят первом. – автоматически поправляет ее Светлана и переводит взгляд на Виктора: – Александр Второй Освободитель. Виктор…

– А?

– Я не поняла, ты считаешь, что мы уже сильнее чем Ташкент? Чем Каримовские?

– Вот смотри, Свет, «Крылышки» – команда высшей лиги, а не первой. Выпусти их в первую лигу, и они бы катком по всем командам прошлись, что «Радиотехник», что «ТТУ», что «Автомобилист», так? – терпеливо объясняет Виктор: – а мы их выиграли фактически. Ни у кого не оставалось сомнения что если продолжать битву, то мы бы выиграли.

– Витька своей ничьей у нас победу украл! – обвиняюще тычет в него пальцем Лиля: – так и знала! Нет тебе прощения!

– Угу. – кивает Виктор: – а нахрена нам победа в товарищеском матче и слава победителей команды высшей лиги? Чего нам бы это дало? Народ бы насторожился, подготовился, я уже не говорю о том, что тогда и решения о создании сборной не было. А так мы и с «Крылышками» не поссорились и интригу сохранили подвешенной. Кстати, уверен, что увидев возможность индивидуальной игры к нам Железнова и попросилась. Потому как в «Крылышках» она стеснена Сабиной и правилами команды, а у нас все тут… яркие личности. – Виктор кивает на усевшуюся на стол Лилю, которая продолжает болтать ногами и улыбаться.

– Я – яркая! – говорит она и наклоняет голову набок, становясь похожей на птичку: – а ты, Полищук – наглый! Чует моя душа в словах твоих сарказм едкий… но докопаться пока не до чего. Живи.

– Вот уж спасибо.

– Железнова к нам прибилась не потому, что у нас ей играть дают как вздумается, а потому что мелкая засранка не привыкла, когда ее в чем-то превосходят. – говорит Наташа Маркова и слюнит химический карандаш, от чего ее язык становится фиолетовым: – Лилька ей убедительно показала свое преимущество, а она же «гений поколения», вундеркинд. А тут в провинции какая-то Лилька ей в харю… у нее весь мир перевернулся! И она пока не утвердится, пока Лильку хоть в чем-то не победит – не успокоится же. У нее пунктик такой, это видно, что она на Лильке зациклена, притягиваешь ты сумасшедших, Бергштейн.

– Наташка! Сама ты «какая-то Лилька»! – возмущается девушка, спрыгивая со стола: – Юлька, дай мне ручку, я ей статью про волейбол напишу, а то она обзывается!

– Ручек тут полным-полно…

– Я эту хочу! Она пишет хорошо!

– Вредная ты Лилька.

– Сыгранность. – выдыхает Светлана, глядя на то, как переругиваются между собой Маркова и Бергштейн. Кажется, она начала понимать. Что такое сыгранность? Чувство локтя, чувство абсолютного доверия. Такое вряд ли можно выработать простыми тренировками.

– Я поняла, что ты делаешь, Виктор. – поворачивается она к нему: – поняла на что ты ставишь. Ты специально отпустил вожжи и позволяешь нам ссориться, позволяешь всем говорить откровенно и не навязываешь субординацию. Я продолжаю считать, что субординация нужна, но твой метод… ты специально собираешь нас всех на пятачках и даешь притереться естественным образом.

– Да? Я так делаю? – Виктор снова открывается от ватмана и смотрит на проделанную работу: – пусть будут лилии, а не ромашки…

– Ты меня не проведешь. – прищуривается Светлана: – но раз уж тут такие правила, раз уж тут все в плавильный чан, то… – она поворачивается к окну и тычет пальцем: – Волокитина! Терпеть тебя не могу! С самого начала не могла. Твоя грубость меня убивает, ты что, не можешь научиться парочке вежливых слов? Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого как вежливость! Мне странно что приходится это взрослой девушке объяснять!

– Ой, иди в жопу, Кондрашова. – отзывается Волокитина от окна, но Светлана уже отворачивается от нее и тычет пальцем в Маркову: – Наташа! Вы с Масловой как Бобчинский и Добчинский, хватит уже трындычать на тренировках! Достали, курицы!

– Угу. – кивает Наташа Маркова, склоняясь над ватманом.

– А ты, Виктор! – палец останавливается на тренере: – высокомерный, коварный, похотливый и равнодушный хам! И хватит мне Бергштейн охмурять!

– Хм. – задумывается Виктор: – точно. Больше не буду.

– Эй! Как это – больше не будешь⁈

– А ты вообще заткнулась, Лилька! Развела тут… бардак. – складывает руки на груди Светлана и ей становится так легко и светло на душе. Все это время она терпела… но оказывается в этой команде можно не сдерживаться… и никто не обидится. А даже если обидится, то своим нужно говорить всю правду. Особенно если она обидная. Особенно если они – свои.

– Слава Императору. – кивает Маркова: – ибо он мудр и непокобелим.

– Непоколебим?

– И это тоже.

Глава 9

Сентябрьское солнце играло на начищенных медных ручках массивной дубовой двери – настоящей, югославской, которую дядя Гурам выбил через знакомых в Москве. Дом стоял на улице Советской, в самом престижном районе Колокамска, где жило местное начальство. Красный кирпич фасада был привезён из Красноярска, а не местный, желтоватый. Окна – не стандартные, а широкие, с финскими стеклопакетами, добытыми невесть какими путями. На крыше красовалась телевизионная антенна.

Сад занимал почти сорок соток – довольно много по меркам Колокамска. Каменная дорожка, выложенная тротуарной плиткой из Прибалтики, вела мимо фонтанчика с пухлыми амурами (копия ленинградского, отлитая на местном заводе за большие деньги) к беседке. По обе стороны – не просто яблони, а сортовые, привитые, присланные саженцами из Мичуринска. Теплица из настоящего стекла и алюминиевого профиля укрывала помидоры и огурцы, а в углу сада стоял второй парник поменьше – для винограда, который чудом вызревал в Сибири благодаря подземному отоплению.

Беседка была произведением искусства местного краснодеревщика – восьмигранная, из морёного дуба, с резными колоннами и застеклённая разноцветными витражами. Пол выстлан керамической плиткой с подогревом – трубы провели от дома. Мебель внутри – не самодельная, а фабричная румынская: массивный круглый стол на гнутых ножках, стулья с мягкими сиденьями, обитыми бордовым бархатом. В углу стоял немецкий радиоприёмник «Grunding», а на специальной полке – стереомагнитофон «Sharp», привезённый младшим братом отца из загранкомандировки.

Давид покрутил массивный золотой перстень с рубином на пальце – подарок отца на двадцатилетие. Наполи, откинувшись на спинку стула, затянулся сигаретой «Мальборо», такие можно было купить только в «Березке» и на чеки без полосы, на эквивалент валюты внутри страны. На столе между этими двумя стоял хрустальный графин с армянским коньяком «Арарат Наири» двадцатилетней выдержки – из тех трёх ящиков, что отец получил прошлым летом за какую-то услугу от директора мясокомбината.

За домом, в пристройке, урчал дизельный генератор – страховка от частых в Колокамске отключений электричества. Рядом стоял гараж на две машины: «Волга» ГАЗ-24–10 последней модели, чёрная, с откидывающимися сиденьями, и бежевые «Жигули» шестой модели для жены. У стены гаража был прислонён чешский мопед «Ява» – игрушка Давида.

Из французских окон первого этажа виднелась обстановка гостиной: сервант «Хельга» из ГДР с богемским хрусталём, ковёр ручной работы из Армении на паркетном полу, привезённый в контейнере вместе с мебелью из ореха, которую делали на заказ в Ереване. На стене – не типовые советские репродукции, а настоящие, «живые» картины художников в золочёных рамах. Не то, чтобы дядя Гурам понимал в искусстве или обожал живопись… в картинах его как правило интересовала цена, чем дороже картина, тем она была лучше по его мнению. Вся усадьба Саркисянов была материальным воплощением идеи «Можем себе позволить». Любой обычный советский человек, впервые попавший в дом дяди Гурама обычно сразу же обалдевал от такой показной роскоши.

– Так ли необходимо гусей дразнить? – спокойно, почти меланхолично роняет слова Наполи, выпуская дым в потолок и морщится, когда невольно шевелит пальцами левой руки: – этот твой перстень… он же весит полкилограмма. И цепь на шее в палец толщиной. Привлекать ненужное внимание…

– Все куплю, сказало злато. Так кажется у Булата Окуджавы сказано? – прищуривается Давид, еще раз покрутив кольцо с рубином на пальце: – отец считает, что власть в богатстве и я с ним согласен. Деньги – это власть, это безопасность и сила.

– Ммм… – неопределенно промычал Наполи, шевеля пальцами левой руки. Заживает конечно, но все еще болит. Глубокий порез. Если бы не этот «Полищук»… он смотрит на своего младшего брата и вздыхает. Вот как объяснить придурку что деньги – это еще не все? Что есть вещи, которые ни за какие деньги не купишь? Например – опыт. Испытания, которые ты прошел, умения, которые ты приобрел, характер, который ты закалил… это не купишь ни за какие деньги. Или настоящие чувства. Истинную любовь не купишь за деньги, можно купить тело и то – не у каждой. Если ты хочешь чтобы тебя уважали – то денег маловато, для начала сам начни уважать других людей.

– Так что там с твоей женитьбой? – задает вопрос Давид: – ты серьезно, брат?

– Да. – отвечает Наполи, вспоминая обеспокоенное лицо Марины, которая склонилась над ним в тесном салоне белой «Нивы», как она протирала холодный пот с его лица и просила не умирать: – да, я серьезно. Пора бы уже.

– Вай! Да ты совсем молод еще! Кругом полно всяких девушек, подарил одно, подарил другое, сводил в ресторан, зачем жениться? – качает головой Давид: – я вот не собираюсь жениться пока не заставят! Надо наслаждаться жизнью! Я вот в прошлую субботу такую красотку в городе валял, ты не поверишь! Глаза как темный огонь, а какая грудь! И всего-то в сто двадцать рублей обошлась, сводил в кино и в ресторан, да купил букет цветов, плюс гостиница… а сколько удовольствия! Зачем себе ярмо на шею вешать?

– То, что за дешево покупается – за дешево продается. – туманно отвечает Наполи: – и не ярмо я вешаю. Подумал, что пора.

– Она тебе что, без свадьбы не дает? – интересуется Давид, ухмыляясь: – так ты ей колечко купи какое. Девки на золото ведутся, сразу же тают и текут.

– Вообще-то у нас уже все было. – говорит Наполи, вспоминая как он пригласил Марину «посмотреть марки» у него дома: – все было и все нормально. Марина замечательная девушка.

– Чего? Ты с ней переспал и все еще хочешь жениться? Но… зачем? – Давид наклоняется вперед: – чего ты в ней не видел?

– Все в ней видел. – соглашается с ним Наполи: – именно поэтому и решил. В отличие от тебя…

– Ай, не дави на мозоль. Тебе тоже нельзя на «сох глху» жениться… – морщится Давид. Никогда дядя Гурам не даст ему жениться на ком-то без его одобрения. Давид может бегать по девкам сколько угодно, пусть хоть негритянки будут, но вот жениться – дудки. Только на армянской девушке из приличной семьи. Предварительно одобренной родителями. Не то, чтобы это угнетало самого Давида, он в принципе и не собирался жениться… а когда женится – не собирался сковывать себя верностью. Однако таковы правила и традиции. В свою очередь это значило что на свадьбу Наполи и Марины дядя Гурам и тетя Мариам скорее всего не явятся, а без их одобрения не придут и другие. Да что там, даже мать с отцом не приедут, разве что Гамлет и Александр приедут.

Наполи усмехнулся себе под нос. Для семьи он скорее оторванный ломоть, дядя Гурам признает его опыт и заслуги, его силу, но не более. Слишком уж он «обрусел» в своем Бюро, вот как дядя Гурам подумает, как только узнает, что он решил жениться на русской девушке по имени Марина, у которой ни котенка, ни теленка за душой нет, ни приданного, ни семьи богатой, ни родственников влиятельных, тем более что она в малярной бригаде работает. Нет, у дяди Гурама и у Давида нет никаких предубеждений против русских девушек, если Наполи хочет погулять – пусть гуляет, жениться-то зачем?

И конечно же никакой нормальный молодой человек из армянской семьи не пошел бы на такой шаг, даже если бы очень захотел. Вот, например, если бы Давид на такое решился бы, то ему дядя Гурам мигом бы финансирование прикрутил, как краник на трубе с водой – раз и все. Только что вот был Давид «все куплю сказало злато» и через две секунды уже находит утешение в пошлой пословице «бедность не порок». Помыкается такой как Давид год-другой и конечно же вернется в семью, а куда деваться? Тем более что без денег дяди Гурама сам Давид для девушек всю свою привлекательность терял. Именно поэтому то, что не купишь за деньги – было бесценным.

– И когда у тебя свадьба? – спрашивает Давид: – я хочу самолично прийти и посмотреть на эту дэви, которая моего брата так околдовала, что он никак из нее свой чох вынуть?

– Ну она с командой в Ташкент уезжает, так что видимо после этого. В октябре или чуть позже, как у нее время будет. – говорит Наполи.

– С командой? С волейбольной? Погоди… – Давид привстает со своего места: – а разве не этот «сох глху» там тренером?

– Этот. – кивает Наполи: – он самый. И я к тебе с просьбой, Давид. Тебе нужно с ним поговорить нормально, по-мужски. Признаешь свою ошибку, извинишься, пожмете друг другу руки… а я гарантирую что он тебя не тронет. Ни сейчас, ни потом.

– С просьбой? Что это еще за просьба⁈ Ты с ума сошел⁈ Ты о чем? Этот эшуу на меня напал! И ты обещал, что с ним разберешься! Наполи! Ты же мой брат! – вскакивает со своего места Давид: – а он еще живой! Или… это твой коварный план, да? Втереться к нему в доверие, а потом нанести удар в спину? – Давид хмурится, глядя в лицо Наполи, выискивая там истину. Наполи вздыхает. Вот и подошла пора, настало время. Ему чертовски не хотелось этого делать, но кто-то должен. Иначе им всем грозила беда, если не сейчас, то в будущем.

– Послушай, Давид. – говорит он: – ты же помнишь Мец Егерн, который эти твари турки устроили нашему с тобой народу в пятнадцатом году? Как они гнали людей в пустыню умирать, без хлеба, без воды, просто гнали пока те не падали наземь и добивали их штыками? Как вдоль дорог стояли кресты с распятыми на них нашими девушками? Ты же помнишь сколько людей погибло? Два миллиона человек, наших братьев и сестер.

– Что? Но… это тут при чем?

– Нас лишили дома и заставили перебраться за границу. В другие края. Например – вот сюда. – Наполи обвел широким жестом все, что их окружало – деревянную беседку и сорок соток фруктового сада: – и здесь нас приняли, Давид. Но в памяти нашего народа живет эта вечная травма, историческая травма. Мы ненавидим турок, и мы все время боимся, что ночью к нам ворвутся солдаты и вытащат на улицу в одном белье, а мы будем бессильны защитить наших дочерей и сестер, наших матерей и детей.

– Погоди, зачем мне исторический экскурс в Первую Мировую? – продолжает хмурится Давид: – брат, что ты…

– Мы как евреи, брат. – откидывается на спинку стула Наполи и тушит окурок сигареты в хрустальной пепельнице: – мы как евреи, нас лишили своей родины, нас убивали миллионами и у нас развилась эта травма. Мы – всегда улыбаемся, мы всегда гостеприимны, мы всегда преувеличенно радушны и стараемся произвести впечатление безобидных и даже смешных. Никогда об этом не задумывался? Смотри как мы улыбаемся всем, как мы называем всех братьями… мне кажется это потому что мы считаем себя немного в гостях… везде где бы мы ни были. И мы не хотим, чтобы солдаты ночью снова ворвались в наши дома, понимаешь?

– Но…

– А ты забываешь об этом. – твердо говорит Наполи, взглянув Давиду прямо в глаза: – ты забываешься. Настоящая сила – в знании. Почему твой отец добился всего сам, в одиночку, приехав в сибирский город сорок лет назад? Да потому что он не гнушался любого труда и никогда не задирал нос, улыбался всем и был радушным, как и положено человеку в гостях. Понимаешь? Твой отец создал все это, все что ты видишь вокруг себя, этот сад, этот дом, вон те машины, что стоят в гараже, эту беседку и даже этот коньяк – это его рук дело. Его рук!

– Я сам себе на жизнь зарабатываю! – запальчиво возражает Давид: – сам! И трачу только мои собственные деньги!

– Да ну. – Наполи скептически смотрит на него и качает головой: – сам?

– Я получаю зарплату!

– У папы на работе. – вздыхает Наполи: – Давид, пойми наконец, ты – никто. У тебя ничего нет. Все что ты получаешь и что считаешь своим, что ты используешь чтобы клеить девушек в городе – не твое. Это все принадлежит дяде Гураму. И я ни разу не видел чтобы дядя Гурам расхаживал по городу с золотым перстнем в полкило или приставал к девушкам, уверяя что всех их купит и продаст.

– Да что ты говоришь! – Давид вскакивает на ноги: – ты! Да как ты смеешь!

– Смею, Давид. – Наполи складывает руки на груди: – еще как смею. Ой как смею. Знаешь ты мне тут Окуджаву цитировал, а я пытался сказать тебе что настоящая сила в знании. Однако я смотрю что ты этого не понимаешь. Ладно. Ты же знаешь, что там есть продолжение, верно? «Все мое сказало злато, все мое, сказал булат. Все куплю сказало злато, все возьму, сказал булат». Вот как это звучит полностью, мой дорогой младший братец.

– Ты… ты пришел в мой дом, чтобы прочитать мне лекцию по истории, по литературе и оскорбить меня⁈

– Вай, братишка, ты меня совсем не слушаешь. Здесь нет ничего твоего. Все это дяди Гурама. А твое – то что насрешь. Понятно? А теперь слушай меня внимательно, малахольный, ты пойдешь и извинишься перед Виктором, если будет нужно – в ноги ему упадешь, ясно⁈ И не надо говорить, что у тебя позвоночник не гнется, я видел как ты у дяди Гурама «Мерседес» выпрашивал.

– Я не верю своим ушам! – разводит руками Давид: – ты должен был защищать нашу семью! Нас всех! Меня!

– Поверь мне, именно этим я сейчас и занимаюсь. – вздыхает Наполи: – твой защитой и защитой семьи. Ты совсем идиот такому человеку дорогу переходить, да еще к его женщине лапы тянуть? Я вообще поражаюсь как ты еще воздухом дышишь и твои причиндалы у тебя все еще между ног болтаются… в общем завязывай истерику, брат. Вставай, поехали. – и Наполи решительным жестом отодвигает от себя пепельницу.

– К-куда? – Давид отступает на шаг назад, изрядно побледнев.

– Туда. К Витьке. Извинишься и все. Это даже не больно. Он достаточно незлобивый, а ты достаточно жалкий чтобы тебе что-то ломать. – Наполи встает со своего места и растягивает шею, наклонив голову то в одну сторону, то в другую: – сразу точку в этом деле поставим и все. Вот увидишь тебе станет намного легче. Сможешь девок своих снова клеить и на «Волге» дяди Гурама гонять.

– Н-но… ты понимаешь, что ты творишь? – выкрикивает Давид, отступая назад: – я все папе расскажу! В моем доме!

– Давид, Давид… я же говорю тебе, твое тут только то, что ты насрешь. Все остальное – дяди Гурама… – Наполи качает головой: – не заставляй меня ставить тебе синяки на недавно зажившие травмы. Надеюсь, ты не испытываешь иллюзии что сможешь мне сопротивляться?

– В доме моего отца! – истерично выкрикивает Давид и вытягивает вперед дрожащую руку: – пошел вон!

– А как ты думаешь, я бы стал такое делать без разрешения дяди Гурама? – хмыкает Наполи: – в отличие от тебя я знаю, что такое нести ответственность за свои действия. Я поговорил с дядей, и он одобрил все это. У тебя был шанс сохранить лицо и поступить как мужчина – я тебе предлагал. Но ты и слушать не стал. Давай я предоставлю тебе еще один шанс, шанс приехать к нему без синяков на лице. И, кстати… ну неужели ты думаешь, что сможешь от меня убежать? А ну иди сюда… не дергайся, хуже будет! Больнее будет! Вот так… и к нашему литературному диспуту, Давид… видишь? Злато тебе не помогло. Некоторые вещи не купить за деньги… за любые деньги. Все куплю сказало злато… ха! Если у тебя нет силы защитить себя, у тебя попросту все отберут, Давид. Зачем что-то продавать в обмен на золото, если его можно попросту отобрать? Пока ты слаб – никто не будет с тобой торговаться.

– Пусти! Ну пожалуйста!

– Ты все понял?

– …

– Ты понял?

– Ааааай! Хорошо! Хорошо! Я извинюсь перед ним! Только пусти!

– Вот видишь? Хладное железо властвует над златом, мой брат. Становись сильнее.

– …

– Ты злишься? Это хорошо. Это хорошая эмоция. Может она подстегнет тебя наконец стать взрослым и перестать быть избалованным маменькиным сыночком. Может быть, ты наконец научишься просчитывать последствия своих поступков перед тем, как совершить их. Может быть ты станешь хоть чуть-чуть сильнее, Давид и перестанешь быть сплошным разочарованием.

– Пусти!

– Все. Ты сам пойдешь в машину? Вот и молодец.

– …

– И не смотри ты на меня волком. Это для твоего же блага. Ах, да, дядя Гурам сказал что с завтрашнего дня ты работаешь на объекте, укладываешь асфальт вместе с рабочими. Я бы на твоем месте снял перстенек-то, а то парни в бригаде не поймут…