Текст книги "Воины Нави"

Автор книги: Виталий Дубовский

– Пойдем в дом, Любомир, нам еще многое обсудить с тобой надобно.

Воевода покорно поднимался за ней по скрипучим ступеням, напрочь выбросив из головы все свои беды. Перед ним шла та единственная женщина, ради которой стоило жить. Оберег, одиноко лежащий на земле, трепетал, словно птица с перебитым крылом, не имеющая сил взлететь. Скрипнула закрываемая на запор дверь, маленький мешочек вздрогнул в последний раз и затих, прощаясь со своим хозяином. Лишь тягостный старческий вздох разнесся по всему подворью, заставляя пса скуля попятиться к конуре.

…Князь не спал, спасаясь от наваждений. Три ночи подряд эта стерва являлась ему во сне, терзая соблазнами. Богумир был на грани безумия, боясь сновидений, будто смертного мора. Мысли о девушке не покидали его голову ни на мгновенье. В дружине воины стали перешептываться, обсуждая события последних дней. Языки у людей длинные, а ум короткий, и пошли по городу сплетни несусветные. Баба Марфа ранним утром бродила по городскому торгу, выбирая продукты. Ее пустые глаза бессмысленно блуждали по торговым рядам, будто ей и дела не было до их товаров. Мысли о ночных кошмарах Богумира не давали ей покоя. Вдруг до ее ушей донесся негромкий разговор двух торговок, настороженно косящихся по сторонам:

– Так вот, была у князя служанка красоты неописуемой, была да сплыла. Князь, обпившись медовухи, затащил ее в свою горницу, и с тех пор никто более девицу ту не видал.

– Как так никто не видал? А куда делась-то?

Сплетница заговорщически огляделась по сторонам, продолжая рассказ:

– Угробил князь девку!

Испуганная соседка прикрыла рот ладонью.

– Чур, меня! Да не может такого быть!

Марфа задержалась поодаль, пытаясь дослушать конец истории. Сплетня передавалась из уст в уста, обрастая новыми небылицами.

– Точно тебе говорю, угробил. Надругался над ней, а чтоб на суд его к ответу не призвала, задушил.

– Ай душегуб окаянный! Что же это делается, и управы на него никакой? А может, кто видел?

Рассказчица многозначительно повела бровью, вновь склоняясь к ее уху:

– Коли б никто не видел, откуда я б узнала? Видели, да сказать боятся. Кто ж супротив князя попрет? Только судить его не люди станут.

– А кто?

Торговка подняла глаза вверх, ткнув пальцем в небо.

– Уже судят. Каждую ночь истерзанная душа девушки является к нему во снах, требуя повиниться в своем грехе всенародно. А он не желает, кричит по ночам, гонит ее прочь, а виниться не желает. Если так дальше пойдет, совсем князь разума лишится.

Обеспокоенная услышанной сплетней Марфа бросилась вон с торга. Нет, так не годится сидеть сложа руки, надо как-то помочь Богумиру избавиться от этой ведьмы проклятой. Марфа, сурово поджав губы, развернулась и пошла в сторону, противоположную княжьему дому. «Ну если и шептуха не поможет, – думала она, – то придется собственными руками удавить гадюку».

…Вечером к дому князя прискакал сотник из дружины. Лихо спрыгивая с коня, он бросился в дом, отпихивая в сторону напыжившуюся стражу.

– Прочь, дармоеды!

Перепрыгивая ступени через одну, сотник мигом взлетел на второй этаж, внезапно натолкнувшись на угрюмого князя.

– Чего носишься по дому моему, словно пожар?!

Сотник виновато развел в стороны руки, пытаясь отдышаться.

– Так… Это… Явились!

Князь сонно зевнул, опираясь о косяк двери, подошел к ведру, зачерпнул ладонью воды, умывая лицо.

– Кто явился? Докладывай как полагается! Ты сотник или пастух деревенский? Ну?!

Сотник, подтянув пояс с мечом, суетливо кивнул головой и быстро затараторил:

– Это… Древляне явились! К стенам нашим подошли и лагерем стали. Тьма-тьмущая, сколько их, и не счесть! Вот покуда глаз со стены видит, до самого края земли – все их лагерь. Тысячи костров распалили, песни поют, смеются. А небо, небо! Да ты сам, князь, глянь!

Богумир опрометью бросился в горницу, натянул через голову кожаный нагрудник, не затягивая ремней, схватил с лавки меч и выбежал во двор. Подняв вверх голову, князь вздрогнул – вечернее небо было затянуто огромными черными тучами, предвещая страшную бурю.

– Коня мне!

…Ведьмак со Всеведой стоял на границе лагеря, внимательно разглядывая стены города. Полянская крепость – не чета Древграду: огромный город раскинулся на высоких холмах, оградив себя крутым валом и длинной бревенчатой стеной. Стоян криво улыбнулся, взвешивая свои шансы. Река, протекающая с тыльной стороны крепости, не была ему помехой. Высокие бревенчатые стены также не пугали древнего воителя, в свое время его воинам доводилось и по камню карабкаться. Одна лишь беда – полянское воинство по своей численности вдвое превосходило его собственную армию. Потому атаковать город с таким гарнизоном, да еще и находящийся на холмах, было бы полным безумием.

– Всеведа, погляди, что там у них делается?

Слепая колдунья взмахнула перед собой рукой, словно разгоняя невидимый туман.

Крепостные стены переполнены лучниками, организованно расставленными по двое у бойниц. Лица воинов были спокойными, глаза уверенно вглядывались в даль в ожидании предстоящего сражения. В отличие от древградцев, эти воины не сомневались в своей победе. Крикливые сотники прохаживались вдоль их строя, наводя порядок в обороне.

– Подтяни тетиву, не видишь, что ль – провисла, стрелы под ноги падать станут! Кто тебе лук дал, тебе бы стрелы руками метать! Кто это тут расселся?! Привести в порядок оперенье стрел!

Сотни ратников, надрываясь, носили на стены тяжелые камни, готовясь к предстоящему штурму. Внизу, у городских ворот, несколько тысяч воинов во всеоружии несли стражу, угрюмо поглядывая друг на друга. В сопровождении дружины прискакал полянский князь, безжалостно прокладывая конями себе дорогу. Всеведа прошептала, обращаясь к ведьмаку:

– Князь явился. Ох и плох он, Стоян! Глаза красные, словно седмицу ночей не доспал. Вижу над ним печать колдовскую… Никак Беспута прокляла?!

Ведьмак улыбнулся, кивнув головой, будто самому себе, отвечая на вопрос.

– Найди ее, девочка. Чую, жива наша блудница. Найди мне ее.

Всеведа стала озираться по сторонам, задавая этому миру немой вопрос: «Где ты, Беспута? Отзовись!»

Словно легкий ветерок подхватил ее сознание, пронося над улицами града. Минуя дом за домом, она озиралась, с любопытством рассматривая суетящихся горожан. Люди, испуганные появлением древлян за стенами, переговаривались меж собой, переживая общее лихо. Веселые мальчуганы, коих родители не могли загнать в дом, бегали с деревянными мечами, сражаясь друг с дружкой.

– Давай ты будешь древлянин!

– Нет – ты! Сам нападай, а я буду полянским дружинником, как мой батька!

Всеведа грустно вздохнула, продолжив свой полет. Когда-нибудь люди сами себя истребят и без чьей-либо помощи. Слишком много ненависти у человека к подобному себе.

Ветер принес ее к обычной избе, оставляя у дверей, и устремился дальше, весело закручивая воронки дорожной пыли. Всеведа уверенно ступила в избу, просачиваясь, словно ручеек, в щель между толстыми досками. Следуя своему зову, она заглянула в горницу и замерла на месте, пытаясь стыдливо отвести в сторону несуществующие глаза. На постели нагая колдунья обнимала здорового пузатого дядьку, тоскливо прижимаясь к его груди и мурлыча словно кошка. Вздрогнув, почуяв чужое присутствие, Беспута поднялась с ложа, торопливо натягивая на себя рубаху.

– Ступай, Любомир, пока князь не обыскался тебя. Ступай, милый.

Воевода поднялся, безропотно подчиняясь ее словам, и стал одеваться.

– Пойду, пора мне. Надобно к штурму приготовиться, покуда на стены окаянные древляне не полезли.

Дверь избы со скрипом захлопнулась, оставляя девушек наедине. Беспута улыбнулась, достала грубый деревянный гребень и принялась чесать густые распущенные волосы.

– Это ты, Всеведа? Молчишь? Ну и молчи, сама знаю, что ты. Скажи Стояну, я за воеводу полянского замуж собралась.

Колдунья расхохоталась, весело запрокидывая голову, и начала заплетать косу.

– Еще передай ему, пусть не торопится. Князь у меня на сильном поводе сидит, только времени мало прошло, все огрызается кобель. Дайте мне одну ночь, и он будет у ног моих ластиться. Не выдержать ему без сна, никак не выдержать. Все, ступай, хватит за мной подглядывать.

Выслушав подругу, Всеведа хлопнула в ладоши, возвращаясь в собственное тело.

– Нашла. В городе она, воеводу местного окрутила. Привет тебе шлет, говорит, чтоб ты не торопился, князь еще не дозрел.

Ведьмак обернулся к стоящему поодаль Ярославу.

– Отправь три тысячных отряда на поборы: хлеб, скот, птицу, все припасы, что найдут по деревням, отобрать. Все полянские деревни обобрать до нитки, вычистить все амбары, пусть сдохнут с голоду этой зимой. – Стоян вновь взглянул на высокие городские стены, досадно скривившись. – И отправь сотню воинов рубить молодняк да лыко заготавливать. Будем вязать лестницы для штурма.

Ведьмак развернулся и пошел в лагерь, тихо разговаривая сам с собой:

– Ничего, пробьемся; главное, чтобы Беспута все сделала как полагается. Змея без головы жалить не может.

За кропотливыми трудами незаметно пролетел день. Вечерело. Найдя Вандала, Стоян присел рядом у костра, молчаливо подбрасывая в огонь хворост. Лагерь кипел обыденной работой, кухарки суетились у котлов, не успевая накормить тысячи воинов, те вязали из хвороста шатры, чтобы укрыться от ночного холода. Лето окончилось, нехотя передавая свои права дождливой сырой осени. Стояна беспокоило это, ибо, покончив с полянами, он собирался пересечь Рипейские горы, и без того студеные и заснеженные. В такую погоду пройти горными перевалами его армия не сможет. Остается лишь Северное море… Ведьмак моргнул, отгоняя прочь навязчивые мысли об Асгарде, и вновь взглянул в сторону города. Соблазн поставить под свой стяг полянских воинов не давал ему покоя. Если бы не это, он уже давно обошел бы их стороной, не ввязываясь в кровопролитные бои.

– Пришло твое время, брат. Мне нужна эта армия – сильная, обученная и способная побеждать в настоящих сражениях.

Вандал, не поворачивая головы, кивнул, пожав плечами.

– Не знаю, Стоян. Уж седмицу над этим голову ломаю. Тяжело мне дышать здесь, храм Велеса совсем близко – на грудь он мне давит. Ночь переночуем, а там поглядим – утро вечера мудренее.

Он поднялся, вдыхая прохладный вечерний воздух, повел взглядом по лагерю, будто высматривая кого-то. Засунув палец в рот, облизал его и поднял вверх, улавливая направление ветра. Довольно кивнув головой, Вандал улыбнулся.

– А впрочем, чего до утра тянуть, на то она и ночь. Имеется у меня одно сильное заклятье, против которого даже Правитель бессилен.

Стоян хмыкнул в бороду, недоверчиво покосившись на брата.

– Это ты, брат, его силы не ведаешь. Я видел, как он одним движением руки отбрасывал от себя сотни воинов, сворачивая им шеи.

Вандал уверенно покачал головой, с улыбкой вынимая большой охотничий нож.

– Ну, сотню воинов одним махом мне не уложить. Хотя… Надо как-то попытаться, глядишь, и получится. А вот порчу великую навести – это тебе не руками махать.

Вандал нагнулся и, двинувшись задом противосолонь, стал очерчивать вокруг костра колдовской круг, приговаривая:

– На четырех столбах железных, что стоят от земли до неба, совью паутину звонкую от восхода до заката. Увязнут в той паутине молитвы людские словно мухи-однодневки. Станут рваться-трепыхаться, да не вырвутся. Крепка та паутина, ибо на ней замки семипудовые мои слова замкнули ключами булатными. А слова мои крепче кремня – не сломать их, а ключи булатные под горючий камень Алатырь брошены – вовек не сыскать их.

Закончив чертить круг, Вандал подсел к костру, зябко поднося руки к огню, и зашептал:

 
К тебе взываю, о Богиня Ночи,
Чье царствие в чертогах Нави,
Окутай Сваргу пеленою порчи,
Дни станут ночью не по Прави.
Не подниматься солнцу поутру,
Лучами землю-матушку лаская.
Забьется дикий зверь в нору,
Не вылетит пчела, мед собирая.
Три ночи будет править Тьма,
Косой срезая житный колос:
Страх, голод, черная чума,
И жалить станет даже полоз.
Замки цепляю семипудовые,
Ключами замыкаю булатными.
Быть по слову моему!
 

Острым лезвием ножа он рассек себе ладонь, роняя бурые капли крови в пламя. Черный едкий дым повалил от костра к ночному небу, будто огромный черный змей жадно потянулся за звездами. Вандал вскочил словно ужаленный и побежал по лагерю от одного костра к другому, творя свою великую ворожбу. Стоян удивленно смотрел, как один за другим стали подниматься к небу черные столбы дыма, сплетаясь меж собой в облаках и укрывая небо мрачным покрывалом. Огромное черное пятно быстро расползалось, жадно пожирая небесные просторы. Оббежав все костры, обессиленный Вандал наконец-то вернулся. Изможденно рухнув наземь, он схватил мех с медовухой, восполняя огромными глотками потерянные силы.

– Все! Получилось, Стоян! Три дня быть здесь кромешной тьме. Ни волхвы, ни Правитель не смогут ничего с этим поделать. Прикажи только, чтобы следили за кострами, коли хоть один погаснет, все старания пойдут прахом.

…Взобравшись на стену, князь наблюдал за лагерем древлян, пытаясь в который раз сосчитать горящие костры. Вновь сбившись со счета, он досадливо плюнул наземь и обернулся к воеводе.

– Любомир, у тебя есть отрок, чтобы в счете разумел? Зови сюда, костры счесть надобно, – князь стал спускаться по лестнице, разговаривая сам с собой: – Один костер – пусть десяток воинов…

– Богумир! – тревожный оклик воеводы заставил его обернуться. – Погляди, что творится!

Князь недовольно вернулся на стену и замер, разглядывая черные клубы дыма, устремившиеся к небесам.

– Чур, меня! Это что такое?

Воевода, задрал голову, вглядываясь в ночное небо, и тихо прошептал:

– Никак, колдовство! – трижды сплюнув через левое плечо, он непроизвольно поднес руку к груди, где еще недавно был заветный оберег.

Князь, сонно зевая, махнул рукой в сторону древлянского лагеря.

– Пугают. Видать, смолу в костры бросают. Ладно, пойду к себе, коли до утра на штурм пойдут, мигом гонца за мной высылай.

Спускаясь с крепостной стены, князь остановился, оборачиваясь.

– Любомир, а ты служанку мою помнишь? Вроде она приглянулась тебе тогда? Нежданой, кажись, звали?

Воевода утвердительно кивнул, непроизвольно положив ладонь на рукоять меча.

– Чего ж не помнить, помню. А что?

– Да запропастилась куда-то девица. Справная кухарка оказалась, да так в один день и пропала. Беспокоюсь, вдруг беда с ней приключилась. Коли вдруг встретишь ее, приведи ко мне, – князь отвернулся, собравшись уходить, и добавил, бросив через плечо: – А будет упираться, силой приведи.

Воевода зло сплюнул наземь, глядя вслед ушедшему Богумиру.

– Зря ты так, Бешеный, ох зря! Гляди, князь, не поранься об меня ненароком…

Возвратившись в свой дом, князь застал встревоженную Марфу, возле которой на лавке сидела очень старая бабка. В ее возрасте положено было на печи лежать, кости старые согревая, а не по гостям ходить. Морщинистые сухие руки с узловатыми пальцами, подрагивая, ощупывали лавку, будто сомневаясь в ее прочности. Водянистые глаза, наполовину заросшие старческой плевой, подслеповато вглядывались в Богумира. Князь недовольно остановился подле них.

– Кто это, Марфа?

Кухарка, вскочив с лавки, подбежала к нему, крепко взяв под локоть и заглядывая прямо в глаза.

– Шептуха это. Все ее хвалят. Уж если она не поможет тебе от той ведьмы избавиться, никто не поможет.

– Да на кой она мне! И чего ты лезешь ко мне! Кто ее в мой дом привел, ведьму ту?!

Марфа расплакалась, покорно закивав головой.

– Я привела, моя в том вина. Потому и привела к тебе шептуху, чтобы от напасти тебя этой освободить. Неужто не слышу, как ты по ночам стонешь да как зовешь ее, проклятую. Извела она тебя, совсем извела, уже две ночи не спишь. Погляди на себя, на тот свет краше провожают. Не гони шептуху, послушайся меня, Богумирушка.

Князь, нахмурившись, глянул в сторону старухи, выругавшись в сердцах.

– Веди ее в опочивальню. Спать хочу, мочи нет, нехай шепчет, чего там полагается.

…Беспута облегченно вздохнула, едва Любомир переступил порог и страстно обнял ее.

– Ну наконец-то, заждалась тебя.

Она игриво застучала кулачками по его могучей груди, пытаясь вырваться из объятий.

– Гляди, разошелся. Пусти! Древляне под градом стоят, не сегодня-завтра на штурм пойдут. Выспаться тебе надобно, иди в опочивальню да ложись отдыхать.

Любомир еще сильнее сжал ее в своих объятьях, зашептав Беспуте на ухо:

– Не желаю я спать, коли ты подле, – он поднял ее на руки, унося в горницу, – не дай мне заснуть сегодня.

Беспута недовольно скривилась, начиная сердиться на него. В голове тренькнул колдовской колокольчик, сообщая о том, что князь отошел ко сну. Любомир, наконец-то, уложил ее на постель, принявшись торопливо стаскивать с себя рубаху. Девушка оперлась на локоть, брезгливо глядя на его большой живот.

– Сказать тебе хотела, Любомир.

Воевода полез на ложе, тяжело напирая на нее всем своим телом.

– Что, милая? Что ты хочешь мне сказать?

Беспута, криво усмехнувшись, вытянула вперед руку, проводя ладонью перед его глазами.

– Спи!

Подчиняясь приказу, глаза Любомира вмиг закрылись, и он рухнул на нее, зайдясь храпом. Колдунья недовольно отпихнула спящего воеводу. – Надоел ты мне, боров ненасытный. Не до тебя мне сейчас.

Выбравшись из-под его грузного тела, Беспута вышла в другую комнату, бросив на лавку подушку. Наконец-то князя сморил сон. Эта ночь должна быть решающей. Торопливо улегшись на лавку, она закрыла глаза, погружаясь в сновидения.

– Где же ты, Богумир? Я иду за тобой, милый князюшка, тебе от меня не спрятаться.

Сквозь глубокий туман мира снов пробивалось едва заметное свечение его души, словно мерцающий маячок.

Беспута, будто ночной мотылек, радостно летела на свет, предвкушая близость мести. Ее призрачные руки уверенно раздвигали густой туман, желая поскорее добраться до истощенного князя.

Вот уж и ворота княжьего дома показались, рассыпаясь прахом от нетерпеливого взмаха ее руки. Нет в мире снов ни дверей, ни запоров, коих бы она не сокрушила. В этом мире грез даже каменные стены рассыпались от одного лишь ее дуновения. Это был тонкий мир, в котором ее колдовская сила была совершенной.

Вот и скрипучие ступени застонали под ее воздушной поступью, заставляя князя испуганно съежиться на ложе. Беспута расхохоталась, представив себе его жалкое лицо, на котором похоть боролась со страхом.

– Я пришла, Богумир. Что же ты не встречаешь меня? Али не рад мне, милый?

Девушка толкнула пальцем тяжелую дубовую дверь, ведущую в княжью опочивальню, и изумленно замерла – дверь не отворилась, словно была настоящей. Беспута изо всех сил толкнула ее рукой – и вновь дверь не поддалась, лишь натужно заскрипели петли от ее усилия. Колдунья, взвыв от ярости, стала молотить по ней кулаками, добавляя к каждому удару колдовские наговоры:

– Оторвись, доска трухлявая, разойдись, скоба ржавая, гнитесь, гвозди некованые, отодвиньтесь, запоры наговоренные. Нет вашей силы предо мной, не устоять двери ни одной! Выпущу шашелей прожорливых, да источат они доски трухлявые, да падет прахом то марево, чужою волею созданное.

Княжья горница ходила ходуном от творимой ворожбы. Тяжелая дубовая дверь содрогалась от гулких ударов, доски трещали, роняя на пол трухлявые щепки. Князь метался на постели, забывшись в глубоком сне. Испуганная Марфа дрожащей рукой пыталась вытереть с его лба капли пота.

– О, Боги, что ж это делается! Дверь того и гляди с петель слетит.

Шептуха спокойно сидела на лавке напротив двери, рисуя на полу причудливые знаки своей кривой клюкой. Ее осанка была гордой, будто она помолодела десятков на пять лет.

– Не слетят, Марфа, не бойся. Веру иметь надобно, тогда никакая ведьма тебе не страшна. Избавь себя от страха, нет его в твоем сердце.

Марфа вновь заботливо отерла княжий лоб от пота и заплакала.

– Как же избавить-то себя, коли тут такое творится?

Шептуха замерла, будто прислушиваясь к чему-то, затем поднялась и подошла к окну. Тяжелые дубовые ставни, наглухо закрытые от непогоды, задрожали.

– Ну вот, теперь через окно войти пытается. Э нет, проклятая, нет для тебя и здесь пути.

Клюка уперлась в ставни, успокаивая их безумную дрожь. Вдруг наступила тишина, и князь перестал метаться, наконец-то ровно задышав.

Марфа поднесла руки к груди, облегченно вздыхая.

– Неужто прогнала, проклятую?

Шептуха задумалась, опираясь на клюку и вновь становясь обычной дряхлой старухой, ссутулив спину горбом.

– Ушла она. Ушла, но не испугалась. Сильная она ворожея, может, сильней меня будет. Только молодая она еще, не всему научена. Не думала она меня здесь встретить, потому и отступила ненадолго, – бабка обернулась, разглядывая князя, – вот и хорошо, что отступила, пусть Богумир выспится, а то совсем с лица сошел. Не пойму я одного, чего ей от него надо? Крови ее на нем нет, силой он ее не взял – не далась она.

Марфа изумленно прикрыла рот ладонью, глядя на шептуху.

– Ты и про то ведаешь?

Бабка усмехнулась, ткнув в сторону князя клюкой.

– А чего ведать-то? Была бы моя воля, я бы этого негодника собственными руками со свету сжила. Многие от него в этой жизни зла натерпелись. Только не вправе я так поступить, лишь Богам дано судить души наши. А ведьме этой чего-то от него надобно. Запечатала она его накрепко, даже коли убьет он ее, каждую ночь являться станет. Прощения он просить должен у нее, не то не отвяжется. А простит она его, когда он желание ее исполнит. Чего же ей от него надобно? Знать бы еще, где ее искать, ведьму проклятую?

Марфа испуганно опустила глаза долу, боясь высказать свои мысли вслух.

– А коли б знала я, где искать ее? Он же, как баран упертый, не станет прощения просить. Камень ей на шею привяжет да в реку кинет! Не простит ей такого истязания над собой.

Шептуха подступила к Марфе, внимательно вглядываясь в ее глаза.

– Говори, что знаешь? Где она? Говори, Марфа, второй раз я спасать его не стану. Я хоть и старая, но на тот свет не тороплюсь. Веди меня к ней, говорить с ней буду.

Марфа трусливо кивнула, тяжело поднимаясь на дрожащие ноги.

– Думаю, у воеводы схоронилась. Ты иди к ней, а я тут за князем пригляну.

…Едва открыв глаза, Беспута вскочила с лавки, бешено озираясь вокруг. Сегодня она впервые схлестнулась с ворожеей, чей опыт заставил ее отступить. Нет, это была не сила, которой она убоялась, – это были древние наговоры, которых Беспута не знала по молодости своей.

Юная колдунья застонала от злости, стиснув в бессилии свои маленькие кулачки. Она не желала признавать своего поражения, потому, успокоившись, стала вытягивать из памяти все самые сильные заклятья. Ничего, ночь еще не закончилась, еще можно успеть.

Выдернув из сорочки заколотую с изнанки иглу, Беспута замерла, жалобно разглядывая свои нежные руки. Вздохнув от безысходности, уколола один из пальцев. Болезненно скривившись, ойкнула. Капля крови, появившись на тонком пальчике, замерла в ожидании заветных слов. Беспута зашептала над ней, беззвучно шевеля губами. Это не были слова соблазна или приворота, столь привычные ее сущности. Злая, убийственная магия, призванная из Нави, жадно впитывалась в ее кровь в поисках жертвы. Колдунья замерла, завороженно глядя на почерневшую каплю, медленно втягивающуюся обратно в тело. Маленькая черная ранка стала невыносимо зудеть. Беспута вновь взялась за иглу, переходя к следующему пальцу. Уколовшись, она вновь всхлипнула, зашептав очередной наговор. Закончив истязать левую руку, вытирая слезы рукавом, колдунья покосилась на правую ладонь.

– Не реви! Нечего себя жалеть – это всего лишь игла.

На дворе забрехал кобель, оповещая о незваном госте. Вдруг его яростный лай перешел в радостный скулеж, будто пес ластился у хозяйских ног.

Беспута прислушалась, напряженно вытянувшись стрункой. В дверь негромко постучали, словно боясь разбудить хозяев. Девушка подошла к двери на цыпочках, тихо прислушиваясь.

– Открывай, не бойся – не воевать я пришла. Поговорить нам надо.

Беспута испуганно отскочила от дверей, выставив перед собой левую руку, будто защищаясь:

– Это кто тебя боится-то? Не о чем мне с тобой говорить – убирайся!

Во дворе раздался хриплый старческий смех, и тяжелый запор на дверях медленно заскользил в сторону.

– Ошибаешься, девочка. Вижу я все твои страхи и помыслы, потому и говорить ты со мной станешь. А ручонку-то за спину спрячь, а то избу ненароком разнесешь по бревнышку. Сказала же – не воевать я пришла!

Дверь медленно открылась, впуская в дом сгорбленную старуху, тяжело опирающуюся на клюку. Беспута не сдвинулась с места, приготовившись к смертельной битве. Заклятья жгли ей пальцы, требуя произнести ключевые слова. Старуха, войдя, остановилась, озираясь по сторонам. Тревожно покачала головой, осматривая дом воеводы.

– Ох и натворила ты дел! – глаза ее прошлись по стенам с висящими на них клинками. – Каждый меч оплела, каждую дверь наговорила! Ты что, тут осаду держать собралась?

Шептуха хрипло рассмеялась собственной шутке, покосившись на Беспуту, открывшую было рот.

– Молчи уж, не то сболтнешь лишнего сгоряча. Пальчики-то вон как чешутся!

Старуха прошла мимо нее к лавке и, тяжело кряхтя, присела.

– Тут какое дело получается, – она уверенно посмотрела Беспуте в глаза, – тебе нужен князь. Очень уж нужен, как я погляжу. Опутала ты его сетями своими накрепко. Мне до Богумира дела нет, забирай его с потрохами, не стану я тебе препятствовать.

Старуха замолчала, пошамкав по-старчески пересохшими губами.

– Так вот, не стану препятствовать тебе с князем, если поможешь мне.

Беспута, поначалу опешив от такой наглости, пришла в себя, зашипев словно взбешенная кошка:

– Ты?! Мне препятствовать?! Да что ты о себе возомнила, старая?! В порошок сотру!!! Кто ты такая, чтобы мне препятство…

– Верея я.

Беспута замолчала на полуслове, будто ее холодной водой окатили. Тяжелый взгляд старухи заставил ее испуганно попятиться к дверям.

– Верея? Ты… Верея?

– Что, не похожа? – Верея усмехнулась, выставляя напоказ редкие кривые зубы. – А я так уж привыкла себя такой видеть. Вот, ворожу понемногу, люди меня в благодарность кормят, бабушкой называют.

Руки Беспуты растерянно опустились, и она поспешно отвела от нее глаза.

– Да ладно тебе глаза отводить, поди подругу встретила. Вот такая у нас со Стояном любовь получилась.

Верея вздохнула, отмахнувшись рукой от нахлынувших воспоминаний.

– Да ладно, что было, то уж быльем поросло, а жизнь, она продолжается. И жить мне, подруга, хочется!

Она тяжело поднялась на ноги, и, угрожающе потрясая перед собой клюкой, закричала на весь дом:

– Надоела мне эта клюка проклятая!!! Не хочу!!!

Беспута, сама того не ожидая, вдруг расплакалась и бросилась к ней, обнимая за худые сутулые плечи.

– Чем помочь-то тебе?

Верея грубо оттолкнула ее от себя, гулко стукнув клюкой о деревянный пол.

– А мне жалости твоей не нужно! – слова ее лились словно бурная река. – Я не просить к тебе пришла! Я была лучшей среди ведьм, лучшей по сей день и осталась! Скажи Стояну, насмерть стоять буду, но не позволю князя загубить, покуда молодость мою не вернет мне.

Отодвинув Беспуту в сторону, Верея пошла к выходу, постукивая по полу своей кривой палкой. Задержавшись в дверях, она обернулась, усмехнувшись.

– А тебя предупредить хочу. Видела я, какими ты глазами на Стояна глядела – любишь ты его. Потому знай: с каждой овцы, на алтарь возлегающей, он локон состригает. Вот потому-то я сейчас и хожу в старухах, ибо над телом моим власть у него имеется. Все мы у него вот где! – Верея показала стиснутый кулак. – Скажи ему, хочу назад свои кудри получить. За этими стенами ему до меня не добраться. А сама подумай, нужна ли тебе любовь такая, безответная.

Беспута промолчала, к горлу подкатил тяжелый горький комок.

– Пойду я, покуда утро не наступило, – Верея взглянула на черное небо, где не было ни одной звезды. – Хотя откуда тут рассвету взяться, сплошное марево на небесах. А ты поторопись, подруга, я долго ждать не стану.

Хлопнув дверью, Верея ушла, оставив молодую колдунью наедине со своими мыслями.

Усевшись на лавку, девушка долго размышляла над словами Вереи. В углу раздался едва различимый в тишине шорох. Приглядевшись, Беспута увидела маленькую серую мышь, выбравшуюся на ночную охоту за объедками. Опустив ладонь на пол, колдунья потянулась к ней своим сознанием, подзывая к себе. Испуганно поводя маленькими ушками, мышь неторопливо подошла, обнюхивая ее пальцы.

– Не бойся, маленькая, я тебя не обижу. Сослужи мне службу.

Она посадила мышь на ладонь и поднесла ко рту, нашептывая ей на ухо послание. Возмущенно запищав, мышь спрыгнула на пол, устремившись к своей норе.

– Беги, серенькая, найди его поскорей.

Беспута утомленно вздохнула и вытянулась на лавке, мостя под голову подушку. Глаза ее устало сомкнулись, и она заснула, вновь возвращаясь мыслями в далекое детство.

…Стоян ходил взад-вперед, поглаживая маленькую мышь, испуганно сжавшуюся на его широкой ладони. Получив послание от Беспуты, он взбешенно разговаривал сам с собой:

– Насмерть она стоять будет… Тьфу, тварь безродная! Кудри ей подавай назад! Ох, Верея, Верея, зря я тебя пощадил! Ладно, поживем – увидим…

Явившиеся на его зов ведьмы молча стояли поодаль, угрюмо поглядывая на Стояна.

– Умора! – ведьмак резко обернулся, держа пальцами за хвост пищащую мышь. – Она к нам из города прибежала, там ее дом, туда она и вернется. Вандал подарил нам три дня мрака – ни один жрец не в силах будет исцелить полян от болезней. Возьми ее, ты знаешь, что нужно сделать.

Умора, улыбнулась, обнажив кривые зубы, и жадно выхватила мышь своей цепкой ручонкой. Словно огромная крыса, прижимающая к груди долгожданную добычу, она побежала к своему костру, весело пританцовывая.

– Сейчас, маленькая моя, мы повеселимся на славу. Наконец-то и до Уморы дошла очередь. А как же, куда же им без меня, без моего искусства?! Сейчас, маленькая…

Ведьма, мерзко улыбаясь, заглянула в черные глазки-бусинки и дунула мыши в мордочку, заставив ее испуганно вздрогнуть:

– Спи!

Маленькое серое тельце обмякло в теплой ладони, и глаза ее укрыла поволока ворожбы.

– Вот и умница, вот и красавица. – Ведьма положила спящую мышь наземь, спешно ставя котел на огонь: – Я сейчас такое варево состряпаю, век поляне помнить будут!

Умора взглянула на проснувшихся у костра воинов, сонно взирающих на нее.

– Чего уставились?! Брысь отсюда, покуда в жаб болотных не превратила!

Она угрожающе замахнулась своей жилистой рукой и рассмеялась в спину убегающим воинам.

– Тоже мне, вои бесстрашные! Стоило ведьме буркнуть, уж и пятки засверкали.

Поставив на рогатины котел с водой, Умора раздула тлеющие угли, подбрасывая в костер хворост.

– Ну вот, занялся родимый, – она стала рыться в своем мешке для трав и прочих колдовских штучек. – Да куда же ты запропастилась? О, хвала Моране, вот она!