Текст книги "Воины Нави"

Автор книги: Виталий Дубовский

ГЛАВА 21

Третьи сутки подряд черный мор косил полян. Город, погруженный Вандалом в темную ночь, быстро умирал от невиданной болезни. Верховный жрец храма Велеса сбился с ног, раздавая указания своим воспитанникам. Собрав в храме всех жрецов, он торопливо вручал им сборы из трав.

– Идите. Нет! Бегите в каждый дом, к каждому очагу. Помогайте всем, кто еще дышит. Варите травы, поите отваром людей. И молитесь. Возносите хвалу Сварогу, славьте Великого Велеса, славьте милостивую Ладу, чтобы помогли роду нашему в исцелении.

Взволнованные жрецы принимали пучки трав, недоверчиво поглядывая на старейшину.

– Наставник, а куда солнце подевалось? Услышат ли нас Боги, коли на небесах тьма кромешная?

Старейшина рассерженно топнул ногой, едва не разрыдавшись в бессилии.

– Не сметь! Не сметь сомневаться в силе Божественной! Свет не только из Сварги исходит, свет в каждом из вас. В себя зрите, и пребудет с вами Свет небесный!

Жрец обессиленно сел на пол, прямо посреди зада, и огляделся вокруг.

– Там, где помочь вы уже не в силах, тела пеленайте и сюда, в храм, несите. Может, так спасем город от погибели. – Тяжело поднявшись на ноги, жрец прошептал: – Некогда отдыхать, пойду к князю помощи просить.

Войдя во двор княжьего дома, жрец удивленно огляделся по сторонам. Ни стражи у ворот, ни дружины во дворе не было. Даже кобель не брехал, будто пустой была и его конура. Тяжело поднимаясь по ступеням, старейшина прокричал:

– Князь! Богумир, отзовись!

Одна из дверей со скрипом отворилась и на лестницу выскочила княжья кухарка с большим кухонным ножом в руках.

– Марфа! Ты чего на людей бросаешься?

Безумные глаза бабки замерли, недоверчиво разглядывая пришельца. Рука с занесенным ножом подрагивала, будто не решаясь нанести удар.

– Марфа, – голос старейшины стал мягким, – ты чего? Где князь-то?

Кухарка моргнула, словно отгоняя видение, и неуверенно опустила руку с ножом. Кивнув головой в сторону княжьей опочивальни, она прошептала:

– Там он, жрец. Третий день там. Извела его таки бестия рыжая, – пальцы вновь добела стиснули рукоять ножа, – лежит в опочивальне ни жив ни мертв. Едва теплится, Богумирушка мой, того и гляди помрет.

Жрец, отстранив Марфу, торопливо поднялся по ступеням и прошел в опочивальню.

Князь лежал на постели, заботливо укрытый соболиной шубой. Лицо его было белее смерти, губы посинели будто у покойника. Коснувшись его лба и недовольно покачав головой, жрец выдернул из подушки перышко, поднеся его к княжьему лицу.

– Дышит, Марфа. Жив князь!

Кухарка грустно вздохнула за его спиной.

– Только и того, что дышит. Уж и трясла его и водой поливала, все без толку. Дружина вся сбежала, словно псы трусливые, ведьмы испугались! Пойду я, жрец, ведьму искать. Думаю, коли ее убить, может, и Богумир очнется?

Жрец подошел к ней, крепко взял за плечи.

– Что за ведьма? Какая такая рыжая бестия? Говори, Марфа, чего молчишь? – жрец замер на мгновенье, будто вспоминая. – Служанка, что ль? Та, что к столу подавала на вече?

Марфа молча кивнула, развернулась и пошла прочь из дома, не выпуская нож из руки. «Найти, нужно обязательно ее найти», – безумно повторяла она про себя, словно заклинание.

…Третий день Беспута билась за жизнь Любомира. Едва вернувшись в дом воеводы и увидев его мечущегося в лихорадке, Беспута расплакалась. Яма не обманул ее, именно с этого дома вышла в город черная болезнь, насланная умелой подругой-ведьмой. Сколько сил она положила, чтобы обуздать Любомира и извести полянского князя. И что теперь, все старания впустую? Беспута бранила ведьмака на чем свет стоит, не забывая помянуть и Умору, чьи труды она сейчас пожинала. Не задумываясь о себе, она стала вливать в полянского воеводу жизнь, начиная дрожать от слабости и тошноты. Ее ночной визит к Богумиру не прошел даром. Припав к телу князя, словно голодная упырица, она испила его до дна. Лишь вдосталь насытившись, Беспута оставила его умирать на холодном ложе. Теперь же все эти силы она дарила Любомиру, стараясь не задумываться над собственным здравием. Уже на второй день она поняла, что мор коснулся и ее своей черной рукой. И лишь сегодня, на третий день болезни, воевода впервые открыл свои воспаленные лихорадкой глаза. Обессилевшая колдунья рухнула подле него, едва не теряя сознание.

– Наконец-то. Давай же, Любомирушка, вставай! Одолели мы его, недуг проклятый.

Воевода, пошатываясь от слабости, сел, удивленно разглядывая ее бледное в испарине лицо.

– Что с тобой, Неждана? Тебе лихо? Милая, не молчи!

Пошатываясь и опираясь о бревенчатые стены, Любомир пошел к дверям.

– Я сейчас, милая. Я быстро, только за жрецом сбегаю. Он вмиг тебя на ноги поставит.

– Нет! – превозмогая слабость, Беспута приподнялась на локте. – Не нужно жреца звать. Бессилен он против этой болезни. Покуда ты в бреду метался, в городе люди словно мухи помирали. Сотни трупов жрецы свозят в стены храма. Пытаются остальных оградить от болезни. Только не по силам им это. Лишь Он может им помочь.

Колдунья медленно поднялась на ноги, задыхаясь от удушья. Болезнь добралась до самой груди, будто прижав ее холодным могильным камнем.

– Кто он, Неждана? К кому мне идти?

Беспута подошла к воеводе, обессиленно припала к его груди. Ее сухие посиневшие губы прошептали:

– Стоян. Тот, кто город ваш осадил. Это он мор наслал, он и излечить от него может.

Любомир зарычал от ярости, словно загнанный собаками медведь. Рука его потянулась к стене, срывая длинный прямой меч.

– Убью! Убью его! Не устоять колдуну супротив булата!

Беспута расплакалась, беспомощно опускаясь на колени. Из последних сил она потянулась к его сознанию, вновь навязывая свою волю:

– Чурбан ты неотесанный! Куда же ты с мечом собрался? Твои воины умирают, они ведь едва на ногах держатся. Уже завтра половины не досчитаешься. Да и мне уж недолго осталось. Что, так и бросишь меня помирать, Любомир?

Воевода замер, вглядываясь в нее сквозь пелену гнева. Меч выскользнул из его разжатой ладони.

– Что же мне делать, милая? Что же мне делать?!

Стиснув руками голову, Любомир тяжело сел на лавку.

– Сдай город, Любомир. Сдай, милый. Ему не нужны ваши жизни, ему нужны воины. Спасай их жизни.

Воевода замотал головой, не в силах побороть собственную гордость.

– Сдай город, милый. Я не хочу умирать. Ради меня… Я прошу…

Ее вкрадчивый голос долго звучал в его голове, изгоняя его ярость и подчиняя себе. Любомир медленно кивнул, соглашаясь, и вдруг, будто проснувшись, спросил:

– Неждана, откуда ты его знаешь, Стояна этого?

Вздрогнув от неожиданности, Беспута прошептала:

– Он… Он приходил ко мне во снах. Сдай город, милый, не дай людям умереть.

…Заскрипели ржавые цепи городских ворот, поднимая могучую дубовую решетку. Дружно налегая плечами, ратники отворили огромные крепостные врата. Изможденные беспощадной болезнью воины покидали родной город, ставший мрачной братской могилой. Огромная колонна из десятков тысяч воинов устало двигалась, возглавляемая воеводой Любомиром. Рядом с воеводой, нетерпеливо подгоняя жеребца, ехала Беспута. В душе колдуньи полыхал жгучий радостный огонь, огонь победы и освобождения. Наконец-то, после долгих мучительных дней, проведенных в этом паршивом городе, воевода уступил ее воле. С каждым часом смертельная болезнь одерживала над ней верх, все чаще заставляя обращаться к ворожбе, воруя жизненные силы у окружающих. Беспута с надеждой взирала на огни костров древлянского лагеря. Там ее ждал он, Стоян.

Выстроившись в боевом порядке, древляне ощетинились копьями, встречая покорную колонну полян. Победоносно гарцуя на жеребце, ведьмак криво усмехался собственным мыслям. Сегодня его воинство увеличится до трех десятков тысяч клинков, не пролив ни единой капли крови и становясь настоящей угрозой для Асгарда. Двадцать тысяч полянских воинов покорно вольются в его ряды. И все это благодаря его острому уму. Поляне приблизились, неуверенно остановившись в отдалении. Огромный, словно скала, воевода выехал вперед, сопровождаемый бледной, но радостно улыбающейся Беспутой.

– Я хочу говорить со Стояном! – голос его предательски дрогнул, срываясь на крик от переполняющей грудь ненависти.

Древляне расступились, и ведьмак выехал вперед, резво осадив жеребца на расстоянии вытянутой руки.

– Говори, воин. Только не трать мое время попусту.

Проглотив желчный ком, Любомир взглянул в суровые глаза черного воина. От пристального взгляда ведьмака, словно пронзающего клинком, по телу воеводы прошел озноб.

– Мои воины тяжело больны. Тебе нужны воины? Забирай! Теперь их жизни в твоих руках! Мы сдаем город. Об одном лишь прошу, – воевода умолк на мгновенье, терзаемый собственной гордостью, – женщин и детишек не тронь.

Ведьмак пренебрежительно кивнул в ответ, обернувшись к лагерю.

– Умора! Ставь котел на огонь, мне нужны здоровые воины! И Беспутой займись, что-то она плохо выглядит.

Впервые поймав на себе его холодный взгляд, колдунья расплакалась, трогая коня. Въезжая в лагерь, она спиной чувствовала удивленный взгляд Любомира. Одного за другим полян стали запускать в лагерь, быстро отбирая оружие. Будто очнувшись от страшного сна, Любомир прошептал, глядя ведьмаку в глаза:

– Ты! Это ты во всем виноват! Сотни жизней унес мор! Неждана… Все было ложью… Я вызываю тебя на бой, колдун! Только ты и я!

Ведьмак презрительно усмехнулся, видя, как дрожащая от гнева рука вынимает из ножен длинный полянский клинок.

– Ярослав!

Молодой жилистый воин выехал из строя, бесстрастно взирая на огромного Любомира.

– Не стану я с тобой сражаться, воевода. На то у меня свой воевода имеется.

Развернув коня, Стоян поехал в лагерь, оставив наедине разгневанного Любомира и угрюмого неторопливого медведича. За его спиной прозвучал яростный полянский клич, и мечи воевод схлестнулись. Еще не стих звон схлестнувшихся клинков, а мертвое тело Любомира уже рухнуло наземь, испуская последний вздох. Не оборачиваясь, ведьмак удовлетворенно кивнул, подъезжая к Ледее.

– Как ты, милая?

Девушка улыбнулась ему, беспокойно поглядывая через плечо, и прошептала:

– Все хорошо.

Мельком она поймала на себе ненавидящий взгляд Беспуты, окруженной подругами.

– Беспута сердится. Ты так холодно принял ее, будто не рад видеть. Она ведь ради тебя старалась. Видишь, как все ведьмы радуются ее возвращению. Может, хоть подойдешь к ней?

Стоян, нахмурившись, покачал головой, озираясь по сторонам, словно выискивая кого-то в толпе.

– Нет, милая. Еще не время. Не все линии сошлись…

Пальцы его зашевелились, сплетая невидимую паутину. Ледея обернулась к ведьмам, пытаясь проследить за его цепким взглядом.

– Эй, девки! А ну, не сметь лапать Беспуту, покуда я ее отваром не напоила! Жить надоело? Иди сюда, милая, на-ка выпей. – Худощавая Умора по-матерински заботливо поднесла ей черпак с отваром, улыбаясь:

– Ты уж не серчай на меня. Стоян приказал, я и наворожила. Ничего, выпьешь – вмиг здорова будешь. Эй вы там, поляне! Подходи по одному, хворь лечить буду!

Передав черпак подошедшему ратнику, Беспута пошла к подругам, изредка поглядывая на ведьмака. Незадачливая Глядея первой бросилась обнимать подругу, разрыдавшись в голос:

– Жива! Жива, блудница ты наша! Мы-то с девками уж и не знали, что думать. Куда же ты после шабаша запропастилась? Всеведу пытали, а та все отмалчивалась, не знаю, говорит, сама найдется.

Одна за другой ведьмы стали ее обнимать, расхваливая да наперебой выкладывая последние сплетни. Лагерь шумел. Вновь прибывших воинов, едва отпивших ведьминого отвара, шустрые сотники тут же распределяли по отрядам. У Беспуты голова шла кругом, пошатнувшись от усталости, она оперлась о Глядею, тут же заботливо подставившую плечо:

– Э, девка, да ты совсем с ног валишься. Пойдем к моему костру.

Вдруг из суетливой людской толпы вынырнула маленькая бабенка, бросившись к ним. Глаза измотанной болезнью Беспуты испуганно распахнулись, завидев занесенный в руке нож.

– Марфа?

В тот же миг Глядея обернулась, инстинктивно заслоняя собой подругу. Рука сумасшедшей кухарки опустилась, вонзая сталь в ее грудь. Ведьма охнула, растерянно взмахнув руками, и стала медленно оседать наземь.

– Не та… Как же так… – прошептала княжья кухарка, хватаясь за грудь.

Через мгновенье ее старческое сердце лопнуло, не выдержав напряжения, и бабка рухнула замертво. Ее открытые глаза с сожалением смотрели вдаль, то ли горюя о содеянном, то ли досадуя о несбывшейся мести.

– Все, – прошептал Стоян, спрыгивая с коня и опрометью бросаясь к ведьмам, – теперь все сходится.

Растолкав в стороны собравшихся зевак, ведьмак склонился над умирающей Глядеей. Прерывисто и часто дыша, девушка взглянула в его глаза, прошептав из последних сил:

– Как же так… Ты же… обещал. Детей обещал…

Ведьмак улыбнулся ей, уверенно взявшись ладонью за деревянную рукоять ножа:

– Ну коли, ведьмак кому обещает, значит, так тому и быть. Сейчас ты уснешь, а когда проснешься, будет тебе иная жизнь.

Рука его резко выдернула нож из девичьей груди. От боли Глядея выгнулась дугой, испуская последний вздох. Беспута разрыдалась, падая перед подругой на колени:

– О, Боги! За что же вы ее караете? Моя то вина! Моя!

– Молчи, дуреха! – пробурчал ведьмак, бросившись к коню и отвязывая мех с водой. – Безграничная любовь и гнев направляли руку этой бабки. Этот клинок должен был испить крови. Радуйся, что не твоей.

Склонившись над Глядеей, ведьмак поднес мех к ее губам, вливая по каплям живую воду. Жадно затянув мех с бесценным подарком Волота, он припал ухом к ее груди, прошептав:

– Я обещал ей иную жизнь. Так должно было случиться. Лишь после смерти душа ее освободится от данной на алтаре клятвы.

Ведьмы затихли, вглядываясь в умиротворенные черты лица Глядеи. Время будто остановилось, задумавшись над безжизненным телом девушки. Стоян провел перед глазами рукой, погружаясь в мир духов, и улыбнулся. Светящийся фантом души медленно возвращался назад, призванный жизненной силой воды. Через мгновенье девушка вздохнула, роняя с дрогнувших ресниц слезу боли, и застонала.

– Как… больно.

Стоян, громко рассмеявшись, разорвал на ее груди рубаху. Рана медленно затягивалась, превращаясь в нежный розовый рубец. Глядея открыла глаза, вглядываясь сквозь пелену в черное небо без звезд.

– Где я?

Стоян усмехнулся, склоняясь над ее лицом.

– С возвращением, Глядея. Сегодня ты вновь родилась на свет. Спи, тебе нужно отдохнуть.

Ведьмак коснулся ладонью ее чела, отправляя девушку в глубокий сон. Поднявшись на ноги, он обвел взглядом любопытные лица полянских воинов, наблюдавших за происходящим. Нетерпеливо потянувшись к ним нитями, ведьмак зашептал заклятье, отдаваясь на волю Судьбы:

 
К тебе взываю, о, Великая Макошь,
Чьи руны сотканы из лунных нитей.
Дай мне свой знак, кто ей пригож,
Кто даст любовь ей и обитель?
Пусть верная помощница твоя,
Богиня Доля, путь ему укажет.
Двух близнецов родит Глядея,
Во благо рода с ним возляжет.
И втайне колос тот взрастет,
Из года в год зерно роняя.
Лишь посвященный их найдет,
На теле ведьмин знак опознавая.
Ключ. Замок. Навек.
 

Черная пелена небес, сотканная колдовством Вандала, колыхнулась, распадаясь рваными клочьями. Одна за другой стали пробиваться звезды, весело сверкая в ночном небе. Люди один за другим подняли взоры к небосводу, радостно улыбаясь сияющим ночным светилам. Последняя туча неторопливо распалась, наконец-то освобождая сияющий серп молодого Месяца. Стоян улыбнулся, прошептав в бороду:

– Хороший знак для нового начинания. Покажись же мне, избранник!

Словно отвечая на его шепот, яркий лунный свет пал на лицо молодого полянского воина. Его густые белокурые волосы засияли седым серебром. Парень с улыбкой вглядывался в ночной небосвод.

– Слава Богам! Наконец-то с утра выйдет солнышко.

Ведьмак неторопливо подошел к избраннику, уверенно коснувшись ладонью его плеча.

– Как звать тебя, парень?

– Пятый, – удивленно обернувшись, ответил полянин и улыбнулся, – у нас в роду много детей, на всех имен не напасешься. Коль имя мое спросил, сам назовись!

– Стояном меня кличут. Может, слыхал про такого?

Парень вмиг нахмурился, кивнув в ответ:

– Как же не слыхать.

Стоян рассмеялся, дружески похлопав парня по плечу.

– Да ты не хмурься. Мы ведь за правое дело супротив Асгарда пошли. Вот перебьем князей да царей, кои над людом простым изгаляются, тогда и заживем по-новому. Ваш-то, Бешеный, поди, тоже не подарок был?

Пятый, неуверенно пожав плечами, последовал за ведьмаком, уводившим его в сторону от посторонних ушей.

– Дело у меня к тебе важное имеется, – Стоян перешел на шепот, озираясь по сторонам, – видал, как сегодня безумная бабка девицу ножом зарезала?

Пятый грустно кивнул, обернувшись к лежащей невдалеке ведьме:

– Видать совсем уж хворь ее голову одолела. Вот Боги ее вмиг и покарали. Негоже невинных убивать.

– Вот-вот. Только девка та жива, рана тяжкая, но жить будет. Еще и детишек кучу нарожает. А девка, скажу тебе, не простая, из богатого рода. Возьмешь в жены, выходишь, монет не пожалею!

Ведьмак многозначительно звякнул кошелем, висящим на поясе. Парень нерешительно почесал затылок, вновь озираясь на Глядею.

– Так, это… А коль не люба она мне? Что ж я так, будто кота в мешке, покупаю.

Ведьмак нахмурился, потянув наглого паренька за ворот.

– А ты не торгуйся, умник! Ты в роду пятый? Тебе батька не то, что на девку, на козу вена не соскребет! А я тебе серебра дам, телегу да два коня в придачу. Ну что, по рукам? Нет у меня времени торговаться с тобой, выступать нам скоро. А таких, как ты, я дюжину сыщу для нее. Ну?

Нерешительно пожимая протянутую ладонь, парень скривился от боли, будто рука попала в железные клещи.

– Только гляди, Пятый, – ведьмак прищурился, вглядываясь в его глаза, – обидишь девку али бросишь – я тебя из-под земли достану. И тогда о пощаде не проси, убью.

Испуганный Пятый кивнул, потирая ноющую ладонь.

– Да ладно тебе грозиться, договорились же.

Ведьмак, удовлетворенно усмехнувшись, кликнул Ярослава, отдавая распоряжения, и вернулся к Ледее, весело ей подмигивая. Удивленная его поведением девушка вспылила:

– Чему ты радуешься, Стоян? Глядею чуть не убили, а ты ее на телегу да с глаз долой? Как же ты…

– Нет более в миру такой ведьмы, Глядеи. Есть простая девка, коей впору детьми обзавестись.

Стоян обнял ее за талию, прошептав на ухо:

– От нее новый ведьмин род пойдет. Ни один волхв ее след не возьмет. Нет у нее более Силы, а значит, и ведьмы такой нет. Никому не ведомо, кто в этой войне верх одержит. Да и будет ли в ней победитель.

Стоян задумчиво взглянул вслед удаляющейся телеге, увозящей в неизвестность раненую Глядею. Демон знал, что видит ее в последний раз, и сегодня, исполнив данное ей обещание, он вновь обманул. Он лишь исполнял желание Мораны, которой служит верой и правдой. Никто не вправе покинуть колдовской род без Ее на то соизволения.

И новое семя, брошенное сегодня в полянских землях, произрастет, принося свои плоды через долгие тысячелетия. И пойдут за темными детьми светлые воины в черных одеждах. И станут пытать их о делах их неправедных, и возведут им костры погребальные. И осквернят они веру свою теми деяньями. И вновь отворятся врата в мир Яви, давая дорогу Великому Чернобогу. И отвернутся от людей Боги светлые, ибо забудет люд даже имена их Великие, раболепно поклоняясь новым богам.

Ведьмак отмахнулся рукой от нахлынувших видений, ловя на себе удивленный взгляд Ледеи. Он вздохнул полной грудью, оглядывая огромный лагерь своего воинства. Вновь прибывшие полянские воины влились в его ряды, послушно подчиняясь новым порядкам.

– Все хорошо, милая. Славной будет эта битва. Наш будет верх!

ГЛАВА 22

Два дня конного перехода начали утомлять харийского воеводу. Сонно озираясь по сторонам, Маврод размышлял над происходящим. Тысячелетняя легенда, передаваемая из уст в уста от деда к внуку, ожила в один день, заставив харийцев печально склонить головы. Снова война. Последние сотни лет люди устали от кровопролитных междоусобиц в поисках лучших земель. И вот, когда харийцы наконец-то доказали свое право на жизнь, урезонив своих кровожадных соседей, вновь пришла война. Правитель воззвал к клятве, данной их предками, требуя воинов для подавления бунта. Маврод грустно вздохнул, взглянув на заснеженную вершину горы Ара. Целый день конного перехода он смотрел на эту вершину, а она, будто насмехаясь над маленькими людьми, никак не хотела приближаться. Огромные холмы раскинулись у подножия горы, словно подчеркивая ее одиночество и величие. Обернувшись назад, Маврод взглянул на свою могучую десятитысячную армию. Сильны харийские воины, сильны и бесстрашны в бою. Стегнув хлыстом жеребца, воевода громко крикнул, пытаясь отогнать сонливость:

– Веселей! Перейти на рысь! До захода солнца мы должны через реку переправиться! Веселей, вои харийские!

К подножию горы воинство добралось, едва лишь солнце коснулось кромки земли. Купеческий тракт, которым шли харийцы, был узким и каменистым, и кони, спотыкаясь, перешли на медленный шаг. Маврод, подняв голову, с любопытством разглядывал огромную гору, о которой слагали небывалые легенды.

Раздобревший от возраста тысяцкий, проследив за его взглядом, спросил:

– Слышь, Маврод? А правду народ болтает, что на горе этой род амазонок поселился? Будто убивают они всех, кто на гору их ногою ступит?

– Может, и правду. Только кто это точно знает, коли, они всех убивают. Любят люди небылицы всякие слагать.

Он задумчиво склонил голову, глядя коню под ноги.

– А с другой стороны, в клятву пращуров наших тоже мало кто верил. Много воды утекло с тех пор. А ведь едем мы с тобой долг перед Правителем исполнять. Вот те и легенды!

Неторопливо ступая по каменистой дороге, его конь вдруг остановился будто вкопанный, всхрапнув и испуганно прижимая уши. Маврод настороженно поднял руку, давая команду воинам остановиться. В десятке шагов на громадном валуне сидел оборванец, невесть откуда здесь взявшийся. Его спутанные длинные волосы, будто старая солома, ниспадали на грудь, скрывая половину лица. Рваная, повидавшая жизнь рубаха висела на худом костлявом теле словно на чучеле. Весело хихикая себе под нос, оборванец болтал ногами, гулко постукивая осиновой культей о вековой валун.

– Чего ты стал, воевода харийский? Аль дорогу я тебе загораживаю?

Маврод, скривившись от его неприятного скрипучего голоса, поддал коню пятками, пытаясь сдвинуть того с места.

– Но!

Конь вновь всхрапнул, уперто переступая с ноги на ногу.

– Не желает конь идти, надо на руках нести! – Оборванец ухмыльнулся, подражая лошадиному ржанию.

– Ты кто таков будешь? Может, тебе язык укоротить?

Осерчавший не на шутку Маврод положил ладонь на рукоять меча, угрожающе сдвинув брови. Калека, хрипло расхохотавшись, отмахнулся рукой, будто мух прогоняя:

– Ой, не пугай меня, воевода. Лучше помоги калеке, чем можешь. Видишь, ногу я потерял, да и глаза лишился. Ни жены у меня, ни детишек, ни дома родного. Кинь мне горсть монет, добрый дам тебе совет! Кинь-кинь, не скупись, от недоли откупись.

Маврод насмешливо прокричал, оборачиваясь к своим воинам:

– Поглядите, какой мерзавец попался? Кинь ему горсть монет! Я те сейчас камень кину, коли ловкий, может, вторым глазом поймаешь?!

Быстро спрыгнув наземь, воевода подхватил камень, метнув его в наглого калеку. Воины расхохотались, видя, как булыжник попал тому в голову, заставив вскрикнуть от боли.

– Прочь с дороги, хромой оборванец! Руки об тебя марать не хочется! И не распускай впредь язык, когда с воином разговариваешь!

Вновь вскочив на жеребца, Маврод пнул его под ребра и в сердцах стегнул по крупу хлыстом. Конь резво рванул вперед, опасливо косясь глазом на странного незнакомца.

– Злой ты, Маврод, – прошептало обиженно Лихо Одноглазое, злобно сверкнув подбитым глазом, в спину удаляющемуся воеводе. – Тебе калеку обидеть, что с горы скатиться.

Воины проезжали мимо, насмешливо скалясь побитому оборванцу.

– Чего смотрите? Чего уставились? – рассерженно шептало Лихо. – Нога моя веселит? Над калекой насмехаетесь? Много вас, как я погляжу. Надо бы пересчитать вас всех, чтобы никого не забыть. Эй, Маврод! Большое у тебя воинство, дай посчитаю?! Один, два, три… колено подверни. Четыре, пять, шесть… сбегут, теряя честь. Семь, восемь, девять… мечом вас будут резать. Десять…

Воины, прекратив ухмыляться, отвернулись от сумасшедшего калеки, боязливо пряча взгляды. Безумное божество продолжало бубнить себе под нос, тыча пальцем в каждого воина. Долго забавлялось Лихо Одноглазое, сочиняя свои злые прибаутки. Лишь сосчитав всех, до последнего воина, оно спрыгнуло наземь, насмешливо глядя вслед удаляющимся харийцам.

– Эх, Маврод, лучше бы ты дал калеке горсть монет сосчитать. Так нет ведь, пожадничал. Да еще и камнем ударил! – Лихо задрало голову вверх, весело подмигнув заснеженной вершине горы, и оглушительно прокричало: – Ему калеку обидеть, что с горы скатиться-я-я!!!

И рассерженно притопнуло осиновой ногой, заставляя гору содрогнуться. Огромная каменная глыба, с грохотом сорвавшись с горы, покатилась вниз. Грохот лавины стал нарастать, приближаясь к подножию горы. Харийцы закричали, пытаясь обуздать испуганных жеребцов. Будто грянувший с небес гром, каменная лавина обрушилась на хвост конной колоны, похоронив под собой сотни искалеченных воинов. Громко расхохотавшись, Лихо развернулось и пошло прочь, прокричав напоследок:

– Ты это, в гости заходи, не обижу! Повеселил ты меня на славу. Хе-хе! Одиннадцать, двенадцать… головам вашим кататься. Хе-хе! Давно я так не веселился.

Испуганный Лиходей трусливо выглянул из-за камня, глядя вслед удаляющемуся божеству несчастий.

– Спасибо за приглашение. Приду, коли жив останусь.

Покачав головой, Лихо крикнуло, не оборачиваясь:

– А чего тебе станется, хромому калеке? Это сильные телом в бою погибают, а мы долго живем, – до старости.

…Подъехав к узкому горному ущелью, харийцы остановились, повинуясь приказу воеводы. Потеряв под обвалом более тысячи воинов, Маврод был чернее тучи. Мысли о безумном оборванце не покидали его голову, заставляя угрюмо озираться назад. Всю дорогу воины тихо перешептывались меж собой, обсуждая гибель товарищей.

– Ох неспроста сошла лавина. Видал, как этот калека на нас косился? Ох неспроста.

– Точно, неспроста. Негоже воевода с ним обошелся. Кабы еще какая беда не приключилась.

Маврод молча вглядывался в глубь ущелья, будто не замечая недовольства воинов. Крутые скалистые стены пугали его своей тишиной. Казалось, будто все живое покинуло это ущелье, лишь одинокий сокол парил над головой в поисках добычи. Словно отвечая его мыслям, птица, тоскливо вскрикнув, улетела прочь.

– Мечи наголо! Щиты поднять! – Маврод тронул повод, зорко оглядывая окрестности. – Не нравится мне эта тишина. Ох не нравится. Готовность к бою!

Воины как один потянули из ножен клинки, тихо бранясь для храбрости. Испуганно всхрапывая, кони тронулись в путь, то и дело спотыкаясь на каменистой дороге.

Сидя на краю ущелья, Безобраз вытянул руку, подставляя предплечье острым когтям любимца. Хищно приоткрыв клюв, сокол вскрикнул, приземлившись на руку хозяина.

– Тихо, тихо! Раскричался! Всех врагов распугаешь.

Птица раскинула крылья, возмущенно заглядывая в глаза ведьмаку.

– Да знаю я, знаю, что они вошли в ущелье. Лиходей молодец, теперь им нет обратной дороги, завал на конях им не преодолеть. Да что же тебе так неймется?

Безобраз вздохнул, вглядываясь в око назойливого сокола. Через мгновенье, удивленно моргнув, он прошептал:

– Вот оно что! Они все отмечены смертью? Ай да Лихо! Ну коли так, пора и нам за мечи браться.

Поднявшись, Безобраз стал быстро спускаться крутым склоном вниз ущелья, где за камнями притаились сотни его воинов. Неторопливо косолапя, широкоплечий волчий вожак вышел на тракт и, остановившись, гордо скрестил руки на груди в ожидании врага. Предательское эхо донесло звук лошадиных копыт, и спустя несколько мгновений показалась огромная армия харийцев. Завидев незнакомца с соколом на плече, Маврод поднял руку, давая воинам команду остановиться.

– Кто таков? – звонкое эхо вторило ему, отражаясь от скал.

Безобраз громко рассмеялся, заставив птицу испуганно встрепенуться.

– Врагу имя не называют. Уходи, хариец, не искушай судьбу, она у тебя и так короткая. Убирайся домой подобру-поздорову. Дома дети, жена заждалась, а ты смерти в чужих землях ищешь. Уходи.

Безобраз коротко свистнул, и сотни воинов поднялись из-за камней, повинуясь его приказу.

Безумно заиграв желваками, Маврод дернул повод, пуская коня в галоп. Многоголосый клич разлетелся по ущелью, и харийские воины бросились в бой, высоко приподнимая круглые щиты.

Безобраз, покачав головой, повернулся к ним спиной и неторопливо пошел прочь, слыша, как засвистели сотни стрел, срываясь с тугих волчьих луков. Конское ржание смешалось с криками боли и ярости, битва началась. Быстро опустошив тугие колчаны, волки бросились в самую гущу врагов, обнажив свои короткие мечи. Павшие от стрел в авангарде кони закрыли харийцам дорогу, вынуждая воинов топтаться на месте. Волки накатывались живой волной, сверкая одурманенными зельем глазами. Началась кровавая резня, в которой смешались люди и кони.

Сев на жеребца, Безобраз обернулся через плечо, глядя, как обезумевшие от его зелья воины яростно бьются насмерть. Утром, опоив пять сотен воинов отваром мухомора, он превратил их в безумных берсеркеров. И теперь, одну за другой забирая жизни харийцев, они сами догорали, обреченные ядовитым зельем на верную смерть. Безобраз ухмыльнулся, видя, как попятились некогда храбрые харийцы, поддавшись панике. Резво орудуя короткими мечами, волки ворвались в их строй, ныряя под коней и вспарывая им брюха.

Дернув повод, Безобраз поскакал прочь, готовить новую западню для врага. Сегодня он выторговал у судьбы время до рассвета.

…Маврод безумствовал, глядя на последствия жестокого столкновения с волками. Перетянув куском холщовой рубахи рассеченную ногу, он, прихрамывая, пошел по ущелью, вглядываясь в лица павших воинов. Переступая через груды тел, устлавших горную дорогу, Маврод тихо ругался:

– Что же вы за люди такие? Тысяча моих лучших воинов полегла. Безумие!

Спотыкающийся за его спиной тысяцкий кивнул:

– Точно, Маврод. Безумие оно и есть. Ты глаза их видел? А как на мечи шли? Никого не боятся, ни Богов, ни людей. Ты его клинком протыкаешь, а он в лицо тебе смеется, и колет, колет тебя! Нескольких смогли живьем взять, еле связали, до того буйные оказались. Пытать?

Маврод кивнул, стиснув челюсти и горько осматриваясь по сторонам.

– Будем пытать! Все скажут! Одного я не пойму, как же они пешие смяли нас? Сколько воинов положили!

Тысяцкий кивнул, переходя на шепот: