Текст книги "Лилия в янтаре. Исход (СИ)"

Автор книги: Виталий Чикризов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Ладно, лучший вариант он, как водится, компромиссный. Переться по дороге до упора смысла нет, любая дорога чаще всего ведёт в населённое место, а там мне делать нечего, но и начинать шариться по кустам прямо тут тоже не будем. Поедем по дорожке, и будем посматривать по сторонам, где искомый съездик может находиться. Первичный осмотр, иными словами. А там, если что, вернёмся и поищем повнимательней.

– Куда эта дорога ведёт-то? – спросил я у Смирро.

– Не знаю. Вот там вон, – он махнул рукой вперёд и вправо. – Ущелье есть, только оно никак не называется. А дальше не знаю.

– В Кампильо она ведёт, – неожиданно вмешался ди Тавольи. – Можно и дальше по ней до Фоньяно добраться, но там она уже совсем для повозок не годна, только пешим ходом.

Ну, где повозки не ходят – там и нам не надо.

– И далеко до Кампильо ещё?

– Отсюда не более десяти миль.

– Поехали тогда, чего тут стоять. Мессер Матиро, а вы хорошо эти места знаете?

– Никогда тут не был.

– Э-э... А как же?.. Ну, вот про Кампильо и это... как его...

– Так на Равенну можно выйти, – равнодушно объяснил воин. – Да и Болонью с юга обойти хорошо можно было бы, в обход их крепостей. Но нормальную армию тут не проведёшь, только небольшие пешие отряды пройдут, поэтому и дорога не важна особо, но знать о ней надо. Не только мы по ней можем ходить. Болонцы так к самой Фиренце, к воротам подойдут, если, опять же, пешие.

Вот такой вот краткий курс Академии Генштаба вот.

А съезд с дороги я-таки нашёл, нашёл довольно скоро, и нашёл именно я, не ди Тавольи, не Смирро, и уж тем более не сонный кучер, который за всё время, что я его видел и слова не сказал. Мало того, что это было само по себе приятно для самооценки, так ещё и слегка мигнуло у меня в левом глазу. Внизу. И я уже знал, что это значит. И вот не хотел, не хотел же я этого делать, но ведь интересно же! Оказалось, мой «внутренний мир» обогатился одной единицей опыта и умением «следопыт» первого уровня, который давал десятипроцентный шанс обнаружить следы, оставленные не дольше десяти дней назад.

Когда я показал ему на едва-едва, но всё же заметную колею, пересекающую наш путь слева направо, словно расходящиеся трамвайные рельсы, ди Тавольи подъехал поближе, осмотрел дорогу под копытами коня, глянул в сторону возможной уходящей колеи и кивнул:

– Может быть. Там, похоже, действительно есть какое-то ущелье.

Если съезд с дороги никак замаскирован не был (да и как его замаскируешь – растительности по обочинам практически никакой), то вот с обнаружением ущелья пришлось помучиться, что было для меня неожиданно: казалось бы, как можно не найти целое ущелье? Можно, оказывается. Не так просто что-то найти в горах, не зная точно, где искать. Даже такую большую штуку. Мы бы и не нашли, но были уверены, что оно есть, и есть где-то здесь. И мы знали, что путь должен быть проходим для повозки. А там упорство и труд сделали своё дело. Пришлось часа три петлять между камней и деревьев, вверх и вниз по склонам, но мы вышли, наконец, на небольшой ручей, который и довёл нас до места. Ди Тавольи, ехавший впереди, остановился, глядя на открывшуюся ложбину между гор и тут что-то металлически щёлкнуло, рыцарь откинулся на коне, который тут же сдал назад, разворачиваясь, и я увидел, что из левого плеча воина торчит длинное оперённое древко.

xviii

[Год 1263. Август, 18; Шестой час.]

Войну любил он страшно

И дрался, как петух

И в схватке рукопашной

Один он стоил двух.

–Гусарская баллада. Жил-был Анри Четвёртый.

Была однажды такая история. В бытность мою студентом, отправили нас на военные сборы. Чтобы, стал быть, не зазря мы офицерами после окончания института числились. Ну, сборы и сборы, ничего особенного, но напоследок наши затейники решили устроить отработку обороны батальона в условиях ядерного удара. Ну, типа, противник наш американский совсем с глузду сдвинулся, а дух наш, естественно, столь несломим, что они уже и по батальонам начали атомными бомбами долбить, иначе, дескать, никак нас, свободолюбивых славян, не взять. Непонятно, правда, на чьей территории всё это должно было происходить, но да ладно. Ну и хорошо: оборона – не атака, если, конечно, окопы копать не надо. Нам – не надо было. Не первые мы на том полигоне были. Всё было давно раскопано. Ну что, устроились мы поудобнее в окопах, закурили, и стали ждать назначенного часу, когда нам шоу запустят. Никто ядерного взрыва, даже пусть имитированного, вблизи не видел. Да и вдали, если честно, тоже не довелось, так что было нам интересно. Первый раз за несколько недель. Часом "Ч" было, как сейчас помню, одиннадцать часов, двадцать три минуты. Это, кстати, фишка наших военных начальников, такое время назначать. Никогда не будет одиннадцать двадцать или двадцать пять, и уж, упаси Господь, конечно не одиннадцать тридцать. Говорить про одиннадцать ноль-ноль вообще нельзя – это верх глупости. Нет. Только двадцать три, или двадцать одна минута. Причём цифры чаще всего нечётные. Не знаю, почему. Это загадка природы, как завёрнутая слева-направо раковина улитки. Вот и у них на каком-то этапе развития то ли сам мозг так заворачивается, то ли военные заведения хитрые мозгокрутные секретные приёмы знают, но факт есть факт. Да вы и сами, наверное, замечали, что ихняя логика, закрученная против часовой стрелки, другими мозгами не усваивается. Им, наверное, кажется, что неприятель-то других цифр, кроме круглых, не знает, и нечётным временем они наверняка утаят от него точное начало исполнения своих секретных планов. Ну, как, знаете, некоторые верят, что мухи от грязи заводятся, а чёрная кошка – к несчастью. И плюют через левое плечо. Трижды. Нечётно.

Так вот. Назначили время, привезли имитатор (я его видел, бочка литров на двести и всё. Ничего особенного), чего-то там настоящие (не наши с кафедры, а реальные армейцы из соседней кадрированной части) похимичили, прыгнули в уазик и сделали всем ручкой. Мы сидим, время тикает. Наши паркетные вояки гордыми ястребами войны сидят за нами, в бетонном центре управления полётами. Ждём. Самые быстрые часы были у Кахрамона (это однокурсник наш был, а не шестиногий пришелец с Марса. Нормальное имя кое-где), они были часами будущего, часами-гениями, поскольку навсегда опередили своё время, никогда никого не ждали, и первыми радостно сообщали об уместности приёма пищи и наступлении отбоя. Правда, они также и подъём показывали первыми. И вот они тикнули двадцать три. Ожидаемого события не случилось, вызвав, естественно, вполне уместные комментарии в адрес как самого Кахрамона, так и рекомендации по поводу часов-энтузиастов. Потом 23 тикнуло у одного, у другого, у третьего... И ничего. У меня были одни из самых ленивых часов и они никогда никуда не спешили, философски полагая, что ничто по-настоящему важное мимо нас всё равно не пройдёт, а из-за мелочей и суетиться не стоит, но и их стрелки уже миновали «круглую» отметку «25», а ядерный имитатор имитировать ничего не хотел. Возможно, у кого-то из наших командиров нашлись ещё более медленные часы, но когда мимо срока прошло минут пятнадцать, стало ясно: дело не в часах. Ну, не в часах – и не в часах, хрен с ними. Но тогда, получается, дело в имитаторе? Ото ж. В здоровенной байде, настроенной на охрененный такой бабах. Такой охрененный, что сойдёт за ядерный, и даже в окопах сидеть можно было лишь метрах в ста. Дело было до эпохи сотовых телефонов, полевую связь налаживать ради развлечений наших умников – идиотов не нашлось, так что вызвать профессионалов для решения проблемы наше горе-офицерьё не могло. Кроме нас для побегушек никого не было, но мы всё-таки не солдаты, а студенты. Пришлось им самим грузиться в прикомандированный от полка уазик и ехать на разборки с упрямым имитатором, не желающим самоподрываться. Поехали они все. Ибо города, назло Александру Васильевичу, легче берутся толпой, а не смелостью. Ну, поехать-то они поехали, только недалеко. Уазик остановился метров за пятьдесят и некоторое время стоял. Зуб даю: они солдатика-водилу грозно упрашивали подъехать поближе. Но он был не дурак, встал насмерть, и послал их на три буквы: на ИЯВ. Пешком. По выходу из машины у них тут же нашлись неотложные дела: растереть поясницу, перезавязать шнурки, и т.д. Ну, как заметил Жалакявичюс, «Никто не хотел умирать». Посмотрел на это дело полковник Митин, единственный нормальный мужик в том прайде, плюнул, и двинул к забастовавшему агрегату. Тут же вылечились спины и самозавязались шнурки, и остальные потянулись за ним, но не очень близко. Последним плёлся майор Моисеев, такой маленький, круглый Муссолини, В очках только. Он у нас фармацевтом был. Любил это дело. Ну и иногда заторможенный был в результате сильно.

Я, честно говоря, не знаю, как ИЯВ в действие приводится. Таймером там, или бикфордовым шнуром. Не знаю. Но метров за двадцать Митин вдруг остановился, пригнулся вперёд, что-то высматривая, высмотрел, и вдруг как даст оттуда к уазику! До нас донеслось невнятное «...ать ...ю ...мать!!!», что бы это ни значило. Остальные замешкались только на секунду, а потом инстинкт включил достаточное количество действующих нейронов чтобы понять суть происходящего и ломануться спасать свои чистые кителя. И только нейроны майора Моисеева продолжали вяло покачивать дендритами в прохладной пустоте его подчерепного пространства и лениво пошевеливать куцыми аксонами. И только майор Моисеев не понял: а чего это все куда-то бегут? А почему бегут? А что случилось? А где? А...

Водила уазика, едва увидев бегущего Митина, среагировал моментом и явил чудеса художественного вождения военной техники. Ни до, ни после я не видел таких пируэтов, исполненных на УАЗ-469, с двойным разворотом на месте, с выбрасыванием щебня и пыли из-под всех колёс и с красивым гоночным стартом. Он даже не стал ждать табун матерящихся офицеров советской армии, заскакивающих в машину на ходу. Да и офицеры ждать своего заторможенного бензодиазепинами собрата как-то не сподобились. Бросили они майора Моисеева. На растерзание коварному имитатору, решившему продать свою жизнь подороже, бросили. В жертву принесли. Откупную. А Моисеев всё стоял, растерянно водя очками от уазика на адское устройство и обратно, и только когда транспортное средство стало удаляться от него на полном ходу, он понял что-то. Что-то такое, что оказалось сильнее бензодиазепинов и антихолинергиков. Что мотивирует лучше олимпийских медалей. И мы узрели чудо. Даже не так: Чудо. Оно нам явилось. Медленный, мягкий, сонный колобочек превратился в пушечное ядро со стальным нутром и несгибаемой волей к жизни. Я так думаю, что с той скоростью, какую он развил, ему тот уазик был только помехой, он бы домчался до КП гораздо быстрее, но Моисеев имел цель и он её достиг в буквальном смысле слова: он догнал уазик, на ходу открыл дверь, и запрыгнул внутрь. И это было за секунду то того, как оно случилось. Устройство сработало. Вот только мы, увлечённые другим шоу, пропустили этот момент.

Вот. Маленький такой вечер воспоминаний. Да...

Похожая метаморфоза случилась сейчас с нашим кучером: из вечно сонного, ленивого увальня он моментально превратился в стремительную и ловкую тень, в долю секунды переместившись с повозки под неё. И это, надо признать, спасло его жизнь: следующая стрела ударила в борт, а вот если бы он сидел на своём месте, то как раз бы оказался на траектории её полёта. Смирро рванул с повозки в кусты лишь немного позже, а вот я остался сидеть дурак дураком, как тот Моисеев. А всё потому, что не было у меня правильных для данной ситуации и этого времени рефлексов. Мозг начинает задавать вопросы: а что происходит? А куда бежать? А как? А что там? А что потом? А если туда бежать как раз не надо? А если в другую сторону? Куда лучше? А что с ди Тавольи?.. В результате мозг работает, а тело с тупо выпученными глазами сидит на месте. Хорошо, неизвестным снайперам я был не нужен, видимо по заметному моему малолетству...

Кстати, да – а что с ди Тавольи?

А ди Тавольи был жив, активен, уже пеш, с мечом в правой руке и обломком стрелы в левой, он ввалился в густые кусты с жёсткими, похожими на лавровые, листьями и, судя по нецензурным, но многообещающим комментариям, имел явную цель покарать всех, кого увидит. В том числе – сексуально. Кого – прижизненно, а кого не успеет прижизненно, того так и посмертно. Но обязательно. Стрела в плече затронула какую-то чувствительную струну в его душе, не иначе. С другой стороны – да. Смотреть надо, куда стреляете. Хорошо, в руку попали. А если бы в голову? Так и убить можно. Она же без шлема, голова-то...

Рыцарь быстро скрылся в зарослях, слышны были только его проклятия, и я встал в повозке, чтобы лучше видеть театр действий. Вроде как глупо, но мне было интересно, а вот страха – не было. Отвык я тут как-то от страха смерти. Вот в инквизицию не хочется, это да, а страха смерти уже нет. Желание начинать всё сначала, конечно, категорически отсутствует, но это же не одно и то же. Ну и логика в моих действиях есть: если до сих пор не подстрелили, так уже и не будут. У них вон другая проблема приближается, злая такая, ругается и мечом размахивает.

Слышно мне было хорошо, а видно плохо, стрелять в меня никто не стрелял, так что отправился я за рыцарем. Прям по его стопам, по расчищеной дорожке. Я не так резво ломился сквозь заросли – не в кольчуге, как никак; да и праведный гнев не добавлял мне скорости, потому на поляну вслед за рыцарем я вывалился когда он уже нашёл одного супостата и готовился исполнить свои угрозы. Сбитый на землю чернявый и бородатый парень лет двадцати пяти зло щерился и пытался отползти, разломанный лук валялся рядом, так что ясно, кто стрелял. Ди Тавольи уже был над поверженным врагом, когда сбоку раздался крик. На поляну из дальних кустов выбежало ещё одно действующее лицо. Занёсшего меч рыцаря оно надолго бы и не отвлекло, даже криком, поскольку не было вооружённым, и чернявый бородач был практически покойником, но я, в отличие от рыцаря, не был возбуждён раной и дракой, а потому услышал, что именно кричал второй:

– Остановитесь, ради Христа! Остановитесь! Это ошибка! Ружеро, останови его!

Спешащему изо всех сил мужчине было слегка за тридцать, он был пухл, грязен, и лицо его было искажено отчаянием. Видимо, от осознания того, что он не успевает.

– Мессер Матиро, – меня, естественно, подвигло упоминание имени не Господа, а моего собственного. Так бы я фиг шевельнулся. Ещё чего. Нас тут чуть деревяшками не нафаршировали. Но моё имя – это совсем другое.

– Отстань, мальчишка! – рыцарь даже не глянул в мою сторону, целясь мечом в грудь извивающегося врага, прижимая его ногой... и да, чтобы не показалось, что всё это тянется по-голливудски долго, так фиг там, с момента моего появления на поляне прошло хорошо, если пару секунд, рыцарь только шагнул и замах сделал.

– Рыцарь ди Тавольи! Именем Фаринаты дельи Уберти! Остановитесь! – голосочком одиннадцатилетнего пацана грозно кричать нельзя, это смешно, а вот громко – можно. Я крикнул громко. Рыцарь быстро глянул на меня, скосил глаза на врага у своих ног, приставил острие меча к его груди, и сказал мне:

– Сейчас мне нужны будут объяснения... А ну, стой там, кто бы ты ни был, а не то здесь все отправятся к праотцам! – и, когда спешащий послушно застыл, продолжил: – И очень хорошие объяснения, Ружеро, почему ты решил, что имеешь право так обращаться и даже давать команды рыцарю. И клянусь всеми святыми и мучениками: если мне твои объяснения не покажутся убедительными, ни имя Господа, ни имя моего синьора не остановят мою руку, отрезающую твой язык!

Кто хочет, может думать, что это была просто фигура речи. Про язык. Или что это он просто сгоряча так. Ага.

– Разумеется, мессер рыцарь. Я приношу вам свои искренние извинения за то, что позволил себе лишнее. Но, видите ли, это именно те люди, которые нам нужны. Согласитесь – глупо было бы их убивать после всех этих поисков. Они наверняка знают, где находится то, что мы ищем.

– Черти тебя дери! О чём ты? Этот негодяй чуть не отправил меня на тот свет! Если б я не заметил движения в кустах и не отклонился, я бы был трупом! Да и ты тоже!

– Не буду спорить с очевидным, мессер Матиро, – я махнул рукой второму. – Эй, ты, там! Подойди сюда! Тебя как зовут?

– Ружеро, – пухлячок, подойдя, в изнеможении рухнул на колени. – Ты что же, не узнаёшь нас? Я Боско, а это Маджио!

– Не узнаю, – буркнул я ему, сам параллельно думая, что вот и нашлась, пропажа-то. – Я память потерял. Ну, вот видите, мессер Матиро, это было недоразумение.

– Хорошее недоразумение! – прорычал тот, всё ещё не успокаиваясь. – Не приколоть ли мне одно это недоразумение к земле, чтобы оно в следующий раз не хваталось за оружие, да не пускало его в ход против добрых людей?

– На вас, мессер рыцарь, божьей печати, что вы добрый человек, не стоит, – отозвался чернявый. – Тут не всякому ходить можно, а вас мы не знаем.

– А его вон, – рыцарь кивнул на меня. – Тоже не знаешь?

– Ну, Ружеро-то знаю... – нехотя признал Маджио. – Только кто ж его такого сразу признает?

Ну да, в принципе. Стрелял он слева, соответственно и лицо видел только с этого ракурса, а левой стороной мне лучше ни к кому не поворачиваться.

– А чего стрелял-то сразу, паскуда?

– А чего ещё делать? В разговоры вступать? Ага. Рыцарь конный да оружный... Тут только стрелой. Если из схрона стрелой не собью, так и всё... Да так оно ж и вышло: насмерть не сбил – и вот...

– Да ты, я смотрю, до сих пор, бестия, жалеешь, что не убил насмерть?

– Да Господь с вами, сударь! Что вы такое говорите? Что насмерть не убил – так рад-радёшенек... Жалко, что не попал.

– Ах ты червь!

– Вы, мессер добрый рыцарь, если уж всё так благополучно разъяснилось и убивать меня передумали, так и сошли бы с меня, сделали такое одолжение. А то, я смотрю, ранены вы, и кровь вон течёт, да прямо на меня. А кровь-то с сукна плохо отмывается. Да и вам уж прилечь лучше, вона сколько крови потеряли. А я бы за лопухами сбегал. Лопух – он хорошо кровь останавливает. Кипяточком бы его сперва ошпарить, конечно... Так у нас ведь и кипяточек найдётся, верно Боско?

Кровило с рыцаря действительно сильно. Не так, чтобы профузно, но, по меньшей мере, вена вскрыта. Минут за двадцать, если не остановить, больше литра выльется.

– Непременно, непременно! – судорожно закивал головой пухлячок.

– Повозку сюда приведи, – ещё чуток повращав для острастки глазами, ди Тавольи убрал ногу с его груди и засунул меч в ножны. – Потом за лопухами бегать будешь.

– Как прикажете, мессер.

– Теперь ты, – рыцарь развернулся к пухлому. – Как тебя там? Боско? Ну, пусть Боско. Рассказывай, что вы тут делаете. Да не вздумай врать мне!

– Как можно, мессер рыцарь! – испугался пухлячок самой такой мысли. – Что мастер Джованни велел делать, то и делаем.

– Ну? Чего замолчал? Говори давай, что он там вам велел делать.

– Так ить, велел не пускать сюда никого, и никому ничего не сказывать.

– Ишь ты! А почему не пускать?

– И об этом велел не сказывать.

– Ну, мне можешь говорить, не бойся.

– Воля ваша, мессер. Прикажете не бояться – так и не будем.

– Ну?

– Чего ваша милость изволит?

– Говори давай!

– С удовольствием исполню, ваша милость. Я хоть и не очень учён речи говорить... да что там учён – я, по правде-то и грамоте не разумею, у нас падре-то, знаете, сам в грамоте не так, чтобы силён был. Он-то больше другим интересовался. И ведь какой отважный наш падре человек был, а? Так не каждый своим увлечениям отдаваться может. Ведь буквально под смертушкой ходил и я вам так скажу, что если бы не духовный сан его, так прибил бы его наш мельник, вот прям там и прибил бы! Но особу духовного сану, конечно, совесть прибить не позволила. Только что оглоблей ноги ему переломал да череп пробил. Так ноги-то у нашего падре за лето зажили, а череп-то для него и вовсе пустяк.

– Ты что несёшь, прощелыга? А? Я тебе что сказал?

– Так это... Говорить мне велели. Так я и говорю. Я только лишь для пояснения, чтоб ваша милость не оказалась не к месту разочарованной... Не учён я этой... риторике, не силён говорить, вот. Да и рассказывать мне особенно нечего. Но ежели ваша милость желает послушать, как у моей жены три года назад в родах горячка случилась...

Бац! Рыцарь поставил жирную точку в действии пьесы, одним ударом правой нокаутировав Боско и вернув жанр от фарса поближе к трагедии. Нет, всё-таки местные рыцари – они какие-то не киношные. Раздражительные какие-то. Говорят мало, без пафоса. И шуток не понимают. Особенно над собой.

Боско провалялся без памяти несколько минут, и злой ди Тавольи наверняка продолжил бы неодобренные министерством образования методы воспитания, но ему самому поплохело. Не удивительно. Удивительно другое: как с такой кровопотерей он так долго умудрился оставаться на ногах, таская в плече десятисантиметровый ствол в палец толщиной и размахивая руками. Я уж не говорю о боли. Из всех, кого я знаю, на такое был способен лишь Шварценеггер, но он, как известно, вымышленный персонаж. Гомункулус.

Маджио вернулся с повозкой и кучером аккурат когда Боско очнулся, а ди Тавольи поплыл. Смирро не было – видать инстинкт победил любопытство и он уже на вилле. С горки-то. Кучер, увидев окровавленного рыцаря, сжался в телеге в сверхмалое и сверхплотное тело, в какое и ёж не сворачивается.

– Эк как вы меня, – потирая челюсть заметил Боско рыцарю.

– Это ещё мало тебе, – заметил тот, почти теряя сознание. – Бестия. Врать мне... Вот я... сейчас...

– Э, да ладно уж, – Боско помог ему улечься. – Вам сперва оклематься надо, потом уж кулаками махать. – он опять потрогал место удара и недовольно посмотрел на смежившего веки и временно уволившегося с действительной службы рыцаря. – Однако, надо бы чего холодного приложить. Хорошо – не сломал. А мог. Экая орясина.

– Челюсть – ладно, заживёт. Он мне лук разрубил, – пожаловался Маджио, держа в руках два обломка, соединённые тетивой. – Хороший был лук. Мастер делал, не самоделка. Всё-таки жалко, что не попал я. Лук бы цел был, и вообще. Да вот вёрткий он, как все рыцари. Хрен попадёшь. Они, кто до таких лет дожил, смерть издаля чуют.

– Надо бы его перевязать, – сказал я.

– Ага, – равнодушно кивнул Боско.

– Угу, – буркнул Маджио, глядя на обломки лука.

– Давайте его в телегу, что-ли.

– Ага.

– Угу.

– Слушайте, а что вы тут всё-таки делаете?

– Что, совсем ничего не помнишь? – Маджио со вздохом сложил обломки в котомку, пробурчав "может, починить как-то можно будет". Боско внимательно косился на меня. То ли мне показалось, то ли у него действительно под накидкой что-то есть. Как бы не ножик.

– Почему это не помню? Помню. Просто не всё, – осторожней мне надо, аккуратней с этими селянами.

– Тогда скажи, чего ты сам-то тут делаешь?

– Так я полигон искал.

– Кого???

– Ну, где мы с мастером ракеты испытывали.

– Какие-такие ракеты?

– Обыкновенные, Маджио. Вот такой длины, примерно. На порохе летающие, который из китайской соли и угля делается. К Единорогу которые.

Пухлый Боско посмотрел на кучера и почему-то печально вздохнул.

– Не знаем мы такого слова – ракеты... А чего с этими припёрся? – вопросил Маджио и кивнул на повозку.

– Так не помнил я, где вас искать, – пояснил я.

– Подожди, – остановил Боско открывшего было рот Маджио. – Ракеты, полигоны какие-то... этого мы всего не разумеем. Ты скажи: знаешь, что делать, или нет? Состав помнишь?

– Состав помню, – твёрдо кивнул я головой. – Что делать – знаю. Для того и здесь. Но мне помощь нужна.

– Точно знаешь? Не врёшь?

– Не вру. Точно знаю.

– Смотри, пацан. Но коли так, то ладно. Давай твоего рыцаря в телегу, да поехали. Тут недалеко. Эй, ты, – окликнул он кучера. – Давай-ка, поможешь. Нечего сидеть.

– А вы-то тут как? – я помог поддержать бессознательного рыцаря за ноги.

– Так нам мастер наказал следить, чтобы посторонние не околачивались, да ты же сам тут был... Ах, да. Ну, вот, – Боско критически оглядел лежащего на спине рыцаря и подал сигнал кучеру: – Давай трогай. Да. Не помнишь ты... Надо же. Ну, да ладно. Наказать мастер наказал, а там и сгинул. И вот какое дело: наказа-то не отменил. И за себя никого не оставил. Так вот и сторожим. Я поначалу то одно, то другое придумывал, а два дня назад просто ушёл сюда, да и всё. Жду вот, пока кто вместо мастера не явится. А никто не появляется и не появляется. А ведь не самому мастеру это всё надо было. У него ж сам мессер Фарината синьором был. По его приказу работу делал. Неужто ж забыл мессер? Неужто уже не надо ему этого?

– Да что ты! – успокоил я его. – Не забыл он ничего. Ещё как надо! Да ведь он, мессер Фарината-то, только мастера Джованни да меня и знал из работников. Мастер погиб, а я пока оклемался, пока то да сё... да ещё с памятью этой... вот только сегодня сюда добрался, а тут вона как встретили.

– Ну, каков посол, таков и... – начал Маджио, но Боско прервал его.

– Тут так тогда получается, что если ты и состав знаешь, и что делать, так тебе, что ли, главным теперь быть? Мы-то даже неграмотные.

– Может, сначала рыцаря довезём, разберёмся со всем, а там и решим?

– Ну, давай, – хмыкнул Боско.

– Да, – вспомнил я. – Маджио, ты-то тут как? Ты ж за дровами отправиться должен был?

– Истинно так, и никак иначе. Так оно и есть. Там, дальше чуток, и телега моя. Вот только хозяйские сыновья мне помешали. Придётся до завтра ждать, а то и до послезавтра.

– Ничего не понимаю... Какие сыновья?

Маджио с откровенным удивлением повернулся ко мне.

– Сыновья мессера да Фосканья, какие ещё?

– А почему какие-то Фосканья могут тебе помешать?

– Совсем хреново у тебя с головой, Ружеро. Если б твои деревья на дрова кто-то рубить стал, нешто б ты не вмешался?

– А почему надо было их деревья рубить?

– А чьи ещё? У Фосканья на ровном склоне всё, удобно, и недалеко. А до остальных и не доберёшься за день. Ну, не покупать же?

– Ясно, – действительно ясно. Воруют пейзане Фаринаты дрова на соседских фазендах. То ли свои, то ли хозяйские деньги экономят. Фаринате, скорее всего, плевать, но только до тех пор, пока они не попадаются. Если сосед конкретно наедет, с именами и доказательствами, или, например, кто посторонний, типа меня вложит, виновным мало не покажется. Вот Джулитта и заикалась, проговорившись. – Да чёрт с ними, с дровами, дальше-то как было?

– Так-то я дорогу тут сторожил, – пояснил Боско. – Но не спал почитай три дня уже, вот Маджио меня и подменил. А я с овцами. Прикорнул малость... Да там им деваться-то некуда, вполглаза можно поглядывать. И волков тут нет.

А я подумал: не вышло у меня шпиёна и мерзкого инсайдера выявить да споймать. Увы.

До одноэтажного каменного дома, прилепившегося к крутому склону, мы добрались за несколько минут. И как только повозка остановилась, так у меня мигнуло в левом углу. Не иначе, я опять что-то хорошее в жизни сделал, но мы как раз начали рыцаря внутрь заносить, и я не стал отвлекаться.

Внутренние помещения не производили впечатления сильно жилых. Впрочем, тут, в тринадцатом веке, всё такое, на мой вкус не сильно пригодное для жилья: полов нет, потолки низкие. Мебели почти нет, удобств нет вообще. Сидеть – не удобно, а чаще всего и не предусмотрено. Лежать – не на чем: ни кроватей тебе, ни диванов. Оправляться – не во что. Ищи укромное место на улице где-нибудь. Ни отопления, ни кондиционера. Крыши – текут. Вобщем, укрыться от непогоды как-то можно, а вот жить неприятно. Но они, местные, живут. Не удивительно, что недолго. И это ещё Италия. Посмотрел бы я, как они с таким подходом к жилью в наших широтах бы выжили.

Рыцаря устроили на лежаке у стены, где спал Боско, когда мог. Остальная территория была отдана под ещё одну мастерскую да под склад, столь вожделеемый мною. У меня уж и слюнки потекли, но... Увы, склад ныне почти пустой. Пока кучер, Боско и Маджио разгружали ди Тавольи, я быстро осмотрел помещение. Упаковок ракет с инструкциями и описанием техпроцесса к ним не было. Это из плохого. Но было и хорошее. Ответ, из чего корпуса ракет делать. Я-то всё думал, как способ изготовления жести изобрести. Или тонкостенных труб. Ага. Дюралевых, блин.

Рыцарь оставался в отключке, что удобряло нехороший пессимизм в моей душе, но с другой стороны – бессознательный пациент не нуждается в анестезии. А стрелу без неё извлекать наверняка то ещё удовольствие.

Боско, уложив ди Тавольи, глянул на его плечо с обеих сторон.

– На вылет прошло. Древко он обломал уже, а наконечник с той стороны торчит.

– Где это? – я ничего не увидел.

– Да под кольчугой. Отсюда-то пробила стрела кольчугу, а с той-то стороны – нет. Пощупай. Там он.

Мне с той стороны щупать не хотелось. В кровище всё. Из-под кольчуги, которую пробила стрела, до сих пор лило. И ещё от рыцаря пахло. Кровь в больших дозах сама по себе пахнет так, что непривычные люди могут в обморок уйти, так тут ещё и близость рыцарской, наверняка волосатой, три месяца не мытой подмышки. И кольчуга с пошива не стирана. Я вовсе не брезглив, но это когда руки можно быстро с мылом помыть. А вот если без мыла, да не помыть, то да, брезглив. Есть такое. Так что я Боско на слово поверил.

– Не, – почесал в бороде Маджио. – Не помогут тут лопухи. К Фурелле бы его, может она что сделает. А так... Ну, от заражения ему рано ещё помирать, тут только кровопотеря, а от неё так быстро не окочуришься. Даже если жилу порвало. Но рану чистить надо, это да. Я такого не умею.

– Я тоже. И чего мы его тогда сюда везли? – вопросил Боско.

– А я знаю? – отозвался Маджио, и оба тут же посмотрели на меня.

– Так кто ж знал? – немедленно заявил я. – Мы его тогда не осматривали, а сюда ближе было. Да и...

Что "да и" я договаривать не стал, махнул рукой. Моё желание добраться до полигона и склада тогда перевесило всё остальное, и теперь мне стало неловко. Немного. Получается, что это я им скомандовал, что делать, и облажался. Ладно, проехали. Какая там ещё Фурелла? Я медицинский заканчивал, или педигрипал ел?

– Воду вскипятить есть в чём? И вино мне ещё будет нужно. Побольше.

Вино, конечно, дрянь антисептик. Но и с ним можно работать. Вот вам мой способ: берёте вино, наливаете половину котелка, сверху накрываете чистой сухой тряпкой в несколько слоёв, чтоб только вина не касалась, ставите на огонь. Вино закипает, пары поглощаются тканью – и у вас через минуту готовая стерильная спиртовая повязка. Вот так. Полевая антисептика. А вы мне – лопухи, лопухи... Я вам не Фурелла какая-нибудь.