Текст книги "Лилия в янтаре. Исход (СИ)"

Автор книги: Виталий Чикризов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Долго комфортно полежать мне не дали. Сильные руки быстро перевернули меня на спину. Как притворяться бессознательным лёжа на спине под внимательными взглядами я не знал, а потому медленно открыл глаза, стараясь сделать как можно более глупое лицо и ошарашенный взгляд. Для пущей убедительности, представлял себя лягушкой, нацеливавшейся было уже на комара, но внезапно вытащенной из пруда цаплей, и пытался имитировать. Меня приподняли от пола... А вот по щекам не надо! Да всё уже, всё! В сознании я!

– П... простите мессер... – голос жалобный, слабый.

– Симоне! Что стоишь, как пень? Беги позови... там... кого-нибудь!

– Не стоит, мессер, это всего лишь обморок. У меня бывает... после того случая. Я вам говорил. Это быстро проходит, ничего страшного, мессер.

– Вот же незадача! Ты можешь?.. Э-э... О, вот! Давай-ка, садись сюда. Симоне, налей ему вина.

Опять вино... Да фак его мать! Не хочу я вина! Дайте мне минералки хоть раз. Холодненькой. С пузыриками. Сан Пелегрино или, там, Аква Панна. Мы ж в Италии! Чтобы вынутая из холода бутылочка тут же взопрела и окуталась на жаре изморозью, изошла паром... Щёлкнешь пробочкой – а оттуда тебе: пщщщщщ! Поцелуешь её в маковку, в засос, запрокидывая голову – и пузырики от радости вприпрыжку по языку, как маленькие кунг-фу панды на кастинге. Праздник! Нет же, винищем своим заливают. Потом голова чугунная, изжога, и изо рта воняет. Но альтернатива паскудная: вонючая вода из речки, дизентерия, сальмонеллёз и кампилобактериоз. А потом: обезвоживание, гиповолемия, поливитаминная недостаточность, гипокалиемия и, как следствие, экстрасистолия, мерцательная аритмия и, блин, финальный аккорд: трепетание левого желудочка и остановка сердца в фазу систолы.

Давайте вино своё. Цирроз не так скоро будет.

xvi

[Год 1263. Август, 18; Первый час.]

– Он пригласил меня поужинать в ресторане и сказал, что у него для меня большой сюрприз.

– Может он собирается сказать что он гей?

– Что??? Нет!

─ Почему?

– Это стало бы большим сюрпризом!

– Friends.

Хочешь жить – будь готов к неожиданностям.

– Джеральд Даррелл. Пикник и прочие безобразия

Добирались мы сюда больше часа, я весь зад отбил на безрессорной повозке. Ди Тавольи и другим двум бойцам мессера Фаринаты было проще: они передвигались на личном, хай-тек, экологичном транспорте, в люксовых сёдлах (натуральная кожа, настоящее дерево, ручная работа, индивидуальный апгрейд и тюнинг, единственный экземпляр). Но мне не положено было, да и не умею я верхами.

Мастерская Россини не соответствовала моим представлениям о мастерской, любой мастерской, не говоря уже о средневековом то ли алхимике, то ли оружейнике. За высоким монументальным забором неожиданно располагался маленький такой НИИ: целый комплекс строений. Что поменьше, отводились для различных жилых и хозяйственных нужд. А вот то, что побольше, и было нашей целью. Огромный домина раньше, до экспериментов мастера Россини, был бы пригоден для хранения среднеразмерных самолётов. Теперь от него мало что осталось. Одну стену вынесло полностью, раскидав камни по территории, внутренние перегородки и опоры сложились, крыша над частью рухнула. И потом всё это долго и весело горело. Плюс, как будто всех этих бед было мало, его с энтузиазмом тушили местные горе-пожарники, вконец доконав несчастное здание. Лёгкий утренний ветерок гулял над безнадёжными руинами. Не знаю, что я тут смогу найти полезного для себя. А ещё думал, как я в таком катаклизме выжить умудрился... Впрочем, ведь настоящий Ружеро на самом деле-то и не умудрился.

Руины уверенности не внушали, но как не косись на пока ещё не рухнувшую крышу, как не сомневайся в прочности недогоревших балок, а идти внутрь всё равно придётся. Вздохнув, я решил не оттягивать конец в долгий ящик и, внимательно глядя под ноги и по сторонам, шагнул внутрь. Один. Мои сопровождающие к тому времени спешились и ди Тавольи, показав себя истинным воякой, одного бойца отрядил на пост к воротам, другого нагрузил заботой о транспорте, а сам, как командир, отправился на рекогносцировку подконтрольной территории: посмотреть, где пожрать, чего бухнуть, кого за задницу щипнуть. В соответствии с рыцарской честью, разумеется, а не просто так.

Ну, а оператора телеги, то есть, пo сути, моего личного шофёра, можно было не считать: как и положено личным водителям, он, доставив шефа (меня!) на место, тут же испарился. В гараж, наверное.

Осмотр я начал с наиболее пострадавшей части, полагая, что тут вряд ли что вообще уцелело. Так и было. Как смогли, местные расчистили завалы, особого риска переломать ноги не было, и мне приходилось перебираться, увозившись в саже, только через крупные камни и сгоревшие брёвна. Когда-то, тут было несколько комнат и рвануло, как мне кажется, в самой большой. Сопредельные помещения развалила ударная волна. Остальные пострадали больше от пожара. Повсюду среди головёшек и битого камня валялись осколки зелёного стекла и гнутые железяки. То и другое оплавлено. Можно даже сказать, не осколки, а застывшие... как это... не осколки, а... обплавки? Слова такого, конечно, нет, а вот предметы такие – есть. Люто тут горело. Как будто напалмом всё обработали, или, того хуже, термитной смесью на основе вольфрама – я знаю про такую штуку, мне Толик рассказывал. Ничего более-менее сохранившегося не осталось, даже, вон, камень, кажется, кое-где немного поплыл. Можно, наверное, потом поспрашать население, не слямзили ли они тут чего, но, судя по масштабу апокалипсиса, вряд ли.

А вот другая половина дома отделялась внутренней стеной, почти такой же массивной как и внешняя, и потому пострадала гораздо меньше. И полезное тут нашлось. Да ещё какое полезное. Не знаю только вот, что я с этим делать теперь буду. Поскольку покойный мастер и в самом деле не пушку мастерил. Совсем не пушку.

Сразу кидаться к находкам я не стал. Сначала глянул наверх и по сторонам. Потолок... потолка не было – сразу крыша. Метров пять до неё. Балки вроде крепкие, не должны прямо на меня обвалиться. Стены тоже. Перегородка, правда, всё же не везде устояла, но основная её часть опоры пока держит. Внутри – натуральный бардак. Взрывная волна таки дошла и сюда, хотя столь же серьёзного урона и не нанесла. У противоположной стены нерушимо стоял массивный станок. Метра три длиной, между прочим. Если бы я был хоть как-то технически подкован, то мог бы сказать, токарный он, слесарный, или там вообще фрезерный. А так – я без понятия, чем те хреновины на толстенной деревянной столешнице должны заниматься. И это был единственный оплот нерушимости в помещении. Остальное перед стихией не устояло в буквальном смысле. Справа наличествовал верстак. Верстак был опрокинут. На полу – инструмент, камни, мусор какой-то, деревяшки неприкаянные повсюду, тряпки, бумажные листки, некоторые обгоревшие. У стены, явно прилетев сюда из другого места, валялась труба на треноге, похожая на телескоп без начинки. В центре же... в центре же и находилось то, что, скорее всего, и было Единорогом. Некогда он стоял на сложносочинённой деревянной конструкции, ныне разрушенной, а теперь завалился на бок. И на пушку, хоть какую, он похож не был.

Я медленно обошёл Единорог по кругу. Связка труб. Кажется, железных. Ну, или что-то типа того. Металлические, короче. Сварные. Упакованы шестиугольником. Диаметр труб сантиметров этак пятнадцать. Длиной метра три. Крепится связка на поворотной, скорее всего, платформе, ещё и с возможностью менять угол к горизонту.

«Катюша», твою мать. Гвардейский, твою мать, миномёт. Мутант только.

Я присел на край поваленного верстака. Подосрал Россини. Как есть подосрал. И что мне делать с этим? Что этому покойному мудаку стоило изобрести какую-нибудь охрененного калибра царь-пушку, а? Ну, отлили бы её, с грехом пополам. Стенки в метр толщиной на всякий случай бы зафигачили. Внутрь – полтонны тёртого угля с селитрой и серой. Ядро бы туда размером с яйцо Чака Норриса засунули, отбежали подальше, подожгли фитиль, да и бабахнула она, на страх агрессору. Кто жив остался бы – радовались. Праздник устроили бы. Да и я, сделав своё дело, был бы счастлив. Средства доставки чудо-оружия к месту действия меня вроде изготовлять не подряжали, так что не мои проблемы. И всё. Всё! Мне – медальку за ударный труд с профилем Ким Ир Сена, денежную премию имени Фарабундо Марти, и льготную путёвку на свободу. Красота! Ну? Неужели это было так трудно? А? Но нет. Мастер не искал лёгких путей в жизни. Вместо одного ствола ему подавай... сколько там? Тридцать семь? О как. И все не ядрами заряжать, а ракетами. Зачем ядра? Ядра – неееее. Ядра – это же так банально в тринадцатом, блин, веке! Нам реактивную тягу подавай. Я в надежде огляделся ещё раз: может ракеты тоже где-то тут завалялись? Если он уже их сделал, то ещё фиг с ним тогда. Но нет, конечно. Никаких ракет не было.

Кто-нибудь знает, как сделать реактивный снаряд? С нуля, своими руками, и так, чтобы работало. Нет? И я – нет. Странно, да? Это в двадцать первом-то веке. Никто, кроме выпускников каких-нибудь ракетоделательных институтов, не знает, как при полном отсутствии скотча, жести, и алюминиевой проволоки сделать простейший, примитивный, неуправляемый реактивный снаряд к установке «Град»! Ракету ещё туда-сюда, можно как-то, в принципе... Тихо там! Я сказал – В ПРИНЦИПЕ! А вот снаряд... Да ещё в тринадцатом... Ракета-то улетела от тебя куда-нибудь на хвосте выхлопов – и ладно. Снаряд же мало того, что должен лететь туда, куда надо, так ещё там и взорваться. И взорваться именно там, а не на старте своей карьеры. Как сделать так, чтобы он взорвался не здесь и сейчас, поубивав не тех, кого надо, и не в процессе полёта, а по прибытию в стан врагов – я не имею никакого понятия. Конечно, можно бы применить методы научного подхода к проблеме, да вот только я даже не знаю, с какой стороны к этой проблеме подходить.

Ну почему, почему не пушка, блять, a??? Как будто с пушкой было бы недостаточно сложно...

Вздохнув ещё раз, я всё же пошёл по научному пути: восстановить, что восстановится, разобраться с возможностями, определить границы несбыточного, напустить туману, запудрить мозги начальству, да и соскочить с темы. Я бы уже сейчас начал думать, как свалить от Уберти и всех сопутствующих проблем, но девчонки держали. Вчера с Фаринатой был-таки разговор. И был он примерно таким:

Я: (отвратно лебезя и кланяясь) Мессер Уберти, негодяи, захватившие нас с Гвидо, компаньоном вашего сына, захватили также женщин, что были под нашей защитой в тот момент. Позволите ли вы мне обратиться к вам с просьбой посодействовать и их скорейшему освобождению? Ибо есть у меня опасение, что негодяи станут вымещать свою злобу на ни в чём не повинных донне Марии и её племянницах.

Ф: (хмурясь) Донне Марии? Племянницах? О чём ты?

Я: (выпрямляясь) Когда за нами с Гвидо гнались ваши недруги, мессер, именно донна Мария дала нам приют, укрыла от врагов, и без сомнения именно ей мы обязаны спасением.

Ф: (хмурясь ещё больше) Вот оно что... Инквизиция?

Я: Ну... задержала нас городская стража когда мы пытались добраться до вас, или любого из гибеллинов, и притащили в Барджелло нас тоже вместе, но кто ими занимается сейчас – я не знаю. Возможно, и инквизиция.

Ф: То есть, вы были вместе?

Я: Ну да.

Ф: Всё время?

Я: Ну, как?.. Всю ночь и утро.

Ф: И они вышли вместе с тобой и Гвидо из дому?

Я: Конечно.

Ф: Что значит – "конечно"? Почему они ушли с вами из дому? Они что – сумасшедшие?

Я: Почему "сумасшедшие"? Иначе их бы всё равно схватили бы поутру.

Ф: Кто?

Я: Так... инквизиция же!

Ф: Как?

Я: Что "как"?

Ф: Как бы их схватили?

Я: (подозреваю подвох) Откуда я знаю? Ворвались бы в дом...

Ф: Ты – дурак? Никто не может ворваться ни к кому в дом. Это же не война. Ни инквизиция, ни стража. Никто никого не может арестовать в его собственном доме. Только на улице. Ты этого не знал?

Я: (офигевший) Нет...

Ф: Пф! Ну ладно, ты ещё ребёнок, мог и не знать. Но та женщина, как могла не знать она? Она местная?

Я: Вообще-то она из Болоньи.

Ф: Вот как... Тем не менее. Им ничто не угрожало в их доме. Тем временем вы оба, или один из вас, лучше Гвидо, мог попробовать добраться сюда. Вот и всё.

Вот. И. Всё. Так просто.

Обидно? Ещё как, блин. Из-за моей дурости столько проблем людям. Да и мне тоже. Сколько трудов... хрен с ними с трудами – сколько моих собственных смертей! И всё от незнания того, что знает, кажется, любой горожанин. Сколько времени и сил было бы сохранено, знай я, что решение столь просто. Но, с другой стороны – а откуда я мог знать? У меня что – было время на изучение местной юриспруденции? Или я с детства тут живу и всё мне знакомо и привычно, как местным? Да мне, приехавшему сюда прямиком из Российской правовой действительности, даже в голову такое не могло прийти! Так что обидно – да, а корить себя не за что.

Разговор, тем временем, продолжался.

Я: Э-э... Мы не знали, мессер...

Ф: Я это уже понял. Значит, они сейчас в Барджелло... Не думаю, что смогу им чем-то помочь.

Я: Но мессер!

Ф: Ты бы мог уже понять, что сейчас очень непростая ситуация и у меня полно других хлопот.

Я: Они спасли наши жизни, мессер! Пусть наши жизни значат мало, но, спасая нас, они также оказали услугу и вам, мессер. Оставить без помощи женщину и детей, которые...

Ф: (вздыхает) Я вижу, тобой движут благородные порывы, Ружеро. Что ж, это достойно показывает тебя уже со столь юных лет. Из тебя бы получился прекрасный рыцарь. Хорошо. Я попробую.

Я: (вскидываясь) Благодарю, вас, мессер!

Ф: (в останавливающем жесте рукой) Но не сегодня.

Я: Но мессер! Их там, возможно, пытают!

Ф: Не сегодня, я сказал.

Я: (предварительно подумав и решив, что пафоса не помешает добавить.) Мессер, как вы знаете, когда человека пытают, дух его может сломаться, и он может оговорить себя, даже будучи невиновным. Я уверен, что это и есть цель ваших врагов. Если донну Марию и девочек пытают, они признаются в том, чего и не совершали, и тогда помочь им будет ещё сложнее. Дорога каждая минута, мессер!

Ф: Не думаю, что до этого уже дошло. Ты ведь сам сказал, что обвинений против них на момент ареста не было. Значит, время ещё есть. Вот тебя бы пытали сразу. Но только потому, что сведения крайне важны и им нельзя было терять ни мгновения. Они очень, очень спешили. Фактически, это был не арест, а захват, как делается только на войне, и потом тебя бы просто убили. Тут же другое дело. Женщины арестованы и им предъявят обвинение. Не обязательно обоснованное, но тем не менее необходимое для суда. К аресту же и допросу женщины и её детей они вряд ли были готовы, несколько дней уйдёт на подготовку процесса.

Я: Мне кажется, мессер, что это не всегда необходимо, чтобы начать пытки.

Ф: (усмехнувшись) Тут ты прав. Правосудие не всегда столь щепетильно. Но если они захотят использовать их против меня – а это наверняка, потому я и согласился помочь – то им придётся тщательно подготовиться. Собрать о них сведения, подготовить документы, сфабриковать обвинения, добыть, по возможности, свидетельские показания... Так что сейчас спешить нет смысла. Тем более сегодня: скоро вечеря. Если их пытали, то уже закончили, если ещё нет, то сегодня и не начнут. К тому же, послать к Капитану с этим вопросом я, как ты понимаешь, никого не могу. Надо самому, а сегодня у меня ещё есть неотложные дела. Так что – завтра.

Я: (хмуро) Может быть, есть возможность им хоть весточку передать?

Ф: Зачем?

Я: Не только физическая боль ломает душу, мессер.

Ф: (качая головой) Вряд ли получится. Стража мне не подчиняется. Скажем прямо, стража не очень дружелюбна к гибеллинам. Поэтому сделать что-либо в обход Капитана народа, действуя через его подчинённых, не выйдет. А по закону передачи заключённым возможны только днём и только с личного разрешения Капитана или его помощника... Не унывай, Ружеро. Завтра с утра ты отправишься в мастерскую Россини, а я попытаюсь вызволить наших отважных донн.

Так вот и получилось, что я тут, ковыряюсь на развалинах, Гвидо неизвестно где, девочки в тюряге, а Фарината, верный слову, отправился решать вопрос. Вот решит – тогда и подумаю, как свалить. Надеюсь, он уже всё там порешал и Мария, Паола и Лоренца уже на свободе. Времени прошло достаточно. Но мобильной связи тут нет, так что я изнывал в неизвестности.

В ангар, заслонив на мгновение свет, вошёл ди Тавольи, с безразличным лицом оглядывая помещение.

– Вот... – начал было я, собираясь рассказать ему о находке, но потом понял, что молчаливому воину это всё совершенно до лампочки, и просто продолжил собирать бумажки. С пола, с полки, из-под верстака. Не глядя. Потом разберусь. После бумажек наступил черёд всего остального: инструмента и оставшихся деталей. И того, и другого набралось на удивление много. Сложил аккуратной кучкой под окном.

– Мессер, не будет ли с моей стороны оскорблением попросить вас помочь? Боюсь, одному мне не хватит сил поставить этот верстак на место...

Место – как раз у окна, рядом с кучкой. Под верстаком – пусто. Ну, и так уже прилично макулатуры и металлолома набралось. Я устроился на сохранившейся табуретке у верстака и начал вникать. В бумажки. С железяками – после. Всё должно быть по порядку: сначала документация и инструкции пользователю, и только потом давим на кнопки.

Когда я давеча упоминал инструкцию на немецком, я ведь про пример из реальной жизни вспомнил. Подогнали нам как-то блок к Сименсу как раз на этом языке. Так-то во всём мире принято дублировать на английский, а тут не знаю, какая там комета у них над Мюнхеном пролетала когда они тот блок паковали, но не было дубликата на английском, не было – и всё! И вот сидели мы всей толпой (плюс гугл-переводчик), и пытались понять: что, куда, и зачем. Из всех присутствующих не матерился только вежливый гугл. В густом сигаретном дыму висели столь же густые и причудливые словесные конструкции. Висели, и не падали. На одни выражения наслаивались другие, потом третьи, и так далее. И всё это так и оставалось плавать по аппаратной вместе с клубами дыма. Словесные конструкты уже жили самостоятельной жизнью, они росли и размножались, вели себя, как рыбы в аквариуме. И знаете что? В этот конгломерат из дыма и русского мата, немецкие слова из инструкции вписывались весьма органично. Я бы сказал, они как там родились. И уже трудно было понять, где философское «таёпанафрот...», а где вгоняющее в ступор «зихерхайтсштекдозе!!!». И на таком языке немцы вынуждены разговаривать всю жизнь. Стоит ли удивляться некоторым чертам их характера?

Русский мат – вы же замечали? – он глубоко и трагично эротичен. Матерясь, русский человек как бы пишет сценарий короткой, но пронзительной сцены порнотриллерa. Глубина и одновременно трагизм заключаются в том, что не все участники этих эротических сцен – люди. Зачастую в акт вовлекаются и вовсе неодушевлённые предметы. Вдохновенного творца это не останавливает. Он далёк от сексуальной дискриминации по признаку одушевлённости. И вдохновенный творец на пути к духовному катарсису с безжалостной бескомпромиссностью поэта описывает: кто, кого, куда, где, как, и сколько раз. Иногда – не всегда! – в начале, середине, или в конце (произвольно) даётся краткое содержание предыдущих серий. С ознакомительной, по-видимому, целью.

Mат немецкий – он гораздо грубее, неприятнее, и пропитан не эротизмом, а фекальными массами. Когда русский мат уносит слушателя в выси, где происходит акт творения новой жизни (да, подчас весьма необычной, чужой, потусторонней, даже неестественной), мат немецкий погружает в очко переполненного люфт-клозета...

Это всё к тому, что моя ситуация сейчас была похожа: сложный и недособранный агрегат есть, инструкция к нему на непонятном языке есть, только гугла и сигарет не хватает. И так и тянет написать порнотриллер.

Первый взгляд на бумаги показал, что кое-какую пользу из имеющихся записей я, скорее всего, извлечь сумею, но именно кое-какую: на итальянском была примерно лишь хорошо, если четверть записей. Остальное было либо на китайском, либо арабской вязью. То есть с тем же для меня успехом это могло быть написано на тау-китянском.

Если вы послушаете, как говорят китайцы, посмотрите, как они пишут, и откроете википедию на странице «китайцы», вы поймёте, что китайцы больше всего любят три вещи: петь, рисовать, и размножаться. Когда они говорят фразу, они её пропевают, когда они пишут они её зарисовывают. Письменность они из рисования развили, понимаешь. Без рисунков в Китае делать нечего и поэтому ничего не делается. И поэтому китайская часть записей шла с с рисунками. Грубыми, весьма условными, но всё же рисунками, что давало хоть какое-то представление, о чём там. (Тут я сразу замечу, что как размножаются китайцы, с песнями или с рисунками, я не знаю. Это не такое уж редкое событие, судя по распространённости явления, но, парадоксально, кроме самих китайцев при этом процессе мало, кто присутствовал. Могу предположить, что они это делают так же, как по двести человек на ста квадратных метрах на китайских швейных машинках шьют китайские джинсы: сосредоточенно, деловито, без выходных, и с осознанием нужности процесса).

С арабской частью было совсем плохо. И это хуже, гораздо хуже, чем читать инструкцию на немецком к знакомому, в общем-то, прибору с помощью гугла. Надеяться мне оставалось только на записи Россини.

Ди Тавольи понаблюдал, как я сортирую записи, и молча удалился скучать дальше. К селянкам. Скучать со мной ему было не интересно.

Я начал раскладывать записи на верстаке. В верхнем ряду у меня легли восемь разноразмерных листов бумаги (фиг его – может и рисовой), от примерно 15х20 до 30х50. Листки имели тенденцию упрямо сворачиваться в трубочки, пришлось придавливать камешками. На них – картинки разные, но на одну тематику. Вот лук со стрелой; на стреле, ближе к большому наконечнику, нечто круглое, похожее на средневековое ядро, только с двумя фитилями. Вот тоже стрела, но уже с чем-то привязанным, в виде прямоугольника от наконечника до примерно середины древка. У прямоугольника – хвостик мышиный есть. На хвостике – огромная пушистая кисточка.

Вот горизонтальный овал с условно-цветочком каким-то на одном из полюсов; овал – как картофелина на палочке, или люля-кебаб на шампуре; с одного конца у шампура колёсико, а с другого – непонятная блямба. Сверху и снизу этого были нарисованы загадочные предметы, выглядящие как тонко-лезвийные ножи с круглыми в сечении рукоятками. Один прямой, другой с загнутым вверх узким остриём. У верхнего на рукоятке – почти квадратной формы яблоко. Подозреваю, что неизвестный микеланджело вовсе не ножи хотел тут изобразить, а вот что именно – фиг его. Но для таких тупых, как я, всё это было тщательно пояснено иероглифами.

А вот на этой картинке китаец держит длинную палку, на конце палки – коробка, из коробки что-то вылетает, какие-то пучки травы и кометы, как то и другое рисуют в детском саду. По углам – картинки помельче и опять же пояснения. На китайском. Вот опять трава, на этот раз из вазы торчит, а рядом – по виду, так метла метлой. На рукоятку метлы через полукруглое отверстие у самого верхнего его края надет прямоугольник. Рукоятка же метлы необычная: похоже, сделана из двух металлических прутов, загнутых верхними концами в кольца, и кольца эти сцеплены друг с другом. Возможная связь между вазой с гербарием, непонятным гибридом метлы с совком, и имеющимся в наличии реактивным миномётом мне пока была не совсем очевидна.

Ещё наличествовали несколько рисунков с китайскими пояснениями, где не было понятным вообще ничего, я даже приблизительно не мог сказать, что нарисовано, если только не воспринимать это как тест Роршаха. Самыми полезными были два последних рисунка. На первом было что-то похожее на чертёжный тубус, только шестиугольный, в нём – поперечная перегородка с многочисленными дырками, а в дырках – опять же стрелы с отчётливо различимыми цилиндриками у наконечников. Конструкция изображена и в разрезе, и в «собраном» виде; последний – на крайне схематичной подставке, ещё и на повозке... Ну, я так предполагаю, что на повозке – похоже, когда дело дошло до этого места, рисовальщик словил дзен, услышал хлопок одной ладони, впал в резонанс с потусторонним, и что дальше происходило в пошедшем в разнос мозгу обуянного инженерным экстазом китайца и в какой проекции всё это рисовалось – мне неведомо, и тележное колесо (одно, люди, одно колесо!!!) было единственным, о чём можно было сказать с уверенностью. Вторая иллюстрация была гораздо лучше и с художественной, и с информативной точки зрения: хорошо нарисованный мужик азиатской наружности, наклонившись, явно поджигал факелом запал остроносой ракеты. Ракета была присобачена к длинной палке и сидела в трубе, установленной на козлы под наклоном градусов в 45. Но лучше всего было то, что ракета была тоже показана в разрезе. Мне бы вот ещё только иероглифы расшифровать.

Остальную часть китайской грамоты, не содержащую рисунков, как и арабские записи, я аккуратно сложил двумя стопками на край верстака. Всё может быть не так уж плохо: если с этими записями мог работать Россини, то, может, и ещё кто найдётся, кто сможет мне их перевести.

Но даже и без перевода ход мысли Россини был понятен: сходство идей шестигранного тубуса с ракетами-стрелами и такой же в сечении «Катюши» лежало на поверхности. А тут ещё ракета в трубе и пустотелый телескоп на треноге. Мастер явно объединил разные технические решения в одном изделии. «Телескоп» мог быть начальным проектом, из которого он потом «дорос» до тридцатисемиствольного монстра. Но если «телескоп» был промежуточным звеном, то он не мог не быть испытан, а, значит, ракеты тоже должны были быть сделаны. Если, конечно, мои рассуждения верны.

Я почти бегом кинулся к поваленному «телескопу» и установил его на деревянные ноги. Сходство с телескопом только усилилось – мастер предусмотрел винтовые зажимы для фиксации трубы в нужном положении точно как я помню на любительских подзорных трубах. Осмотр трубы показал, что догадки были верны: она была закопчена изнутри и на концах снаружи. Итак, полевые испытания этого станкового гранатомёта Россини проводил. Где ракеты? Все израсходовал? Или, что более верно, они взлетели на воздух в том взрыве? Так или иначе, мне не легче. Сделать их по таким китайским чертежам я вряд ли сумею.

Кстати...

Я так же осмотрел Единорог. Нет, никакой копоти. Единорог был девственен и чист, как сука лион бишон королевских кровей перед первой случкой.

Вывод: средства поражения к Единорогу только изготовлялись, и в процессе изготовления изготовляться не захотели, прибив изготовителя насмерть, а меня... ну, тоже, получается. Остаётся надеяться, что у мастера где-то ещё остались полуфабрикаты, или как там технически называются недоделанные изделия. Здесь их нет, но это не значит, что их нет в природе. Или даже целые, готовые к употреблению ракеты. Ведь испытания Россини проводил не в этом помещении, и запас ракет может где-то ещё храниться. Значит, нужно выяснить, где полигон. Там наверняка складик обустроен. А в нём сосисочками в вакуумной упаковке лежит то, что мне так сейчас нужно...

Полигон. Это первое. Второе... второе, надо всё-таки дочитать, что там на понятном языке изложено. Может как раз все переводы и пояснения, а я, как дурак, время теряю.

В записях Россини на итальянском был, в основном, текст и очень мало иллюстраций. Только на двух из тридцати восьми листов имелись картинки. Текст я сначала просто пробежал глазами – только чтобы понять, есть тут что-либо дельное, или нет. Ну, что сказать... В основном – белый шум. Знакомые слова и бессмысленные предложения. Сходу, вроде, ничего не понять, но есть и отправные точки для расшифровки. Вот например про «аква фортис»: «Возгонка стекла Венеры с алуменом и китайской солью и последующее осаждение духа, как описано у Джабира [20 Абу Абдаллах Джабир ибн Хайян аль-Азди ас-Суфи (ок. 721, – 815) – алхимик, врач, фармацевт, математик и астроном. В средневековой Европе был известен под латинизированным именем Гебер.], успешна лишь частично. Метод даёт быстрый результат, но, по-видимому, нужна будет очистка: субстанция не действует на металл луны, хотя Джабир указывает полное растворение. Возможно, низкая концентрация или из-за примесей. О способе очистки или повышении концентрации Джабир не упоминает, скорее всего – не знает. Дистилляция не помогла, более того – субстанция полностью утратила свойства, разложилась, и осадить её вновь не получилось. Неожиданно. Исходная пропорция также неверна, так как части расходуются неодинаково»

[21 «La distillazione del vitriolum di Venus con allume e sale cinese e la conseguente precipitazione dello spirito, come descritto da Jabir, è solo parzialmente riuscita. Il metodo fornisce un risultato rapido, ma, apparentemente, sarà necessaria la pulizia: la sostanza non influenza il metallo della luna, sebbene Jabir indichi la completa dissoluzione. Forse una bassa concentrazione o a causa di impurità. Jabir non menziona il metodo di purificazione o aumento della concentrazione, molto probabilmente – non lo sa. La distillazione non ha aiutato, inoltre – la sostanza ha completamente perso le sue proprietà, si è decomposta e non ha funzionato di nuovo. Inaspettatamente. Anche la proporzione originale è errata, poiché le parti sono consumate in modo non equo»

Archivio nazionale, Lavori Raccolti di Giovanni Rossini (1647), v1. Collezione di f. Solouno Scherzo.]

Сначала с описанными ингредиентами вообще темно, но на следующем листе нашёл: «состав из трёх частей китайской соли, одной части отца металлов, и двух частей древесного угля нужно обязательно уплотнить перед зажиганием до каменной твёрдости, иначе соединение становится нестабильным [22 Там же. Низкое содержание селитры говорит о том, что, во-первых, использовалась крайне гигроскопичная натриевая селитра, требующая высокого содержания угля для стабилизации, а, во-вторых, смесь предназначалась исключительно в качестве пропеллента, а не взрывчатки.]». Дальше – рекомендации трамбовать долго, медленно и печально в бронзовой гильзе, не переусердствовать, и держать подальше от огня. Поскольку явно речь о порохе, ясно (смотри пропорции), что «китайская соль» – это селитра. Неясно, правда – какая, но ни синтеза, ни анализа я всё равно ни в жизнь не проведу, так что какая есть, такая и есть. Лишь бы работала. С «отцом металлов» тоже нетрудно догадаться, если третий компонент открытым текстом называется углём. Дальше с аква фортис пока не всё кристально, конечно. Кто такой «алумен» (алюминий? в тринадцатом веке?) и что за «стекло Венеры» остаётся пока загадкой, но что за «сильная вода» получается перегонкой селитры, в которой есть только калий/натрий, азот, и кислород? Правильно. Азотная кислота. Отсюда «металл луны», который должен в ней раствориться, с учётом тринадцатого века – либо серебро, либо золото. И ой чё-то мне кажется, что золотом будет какой-нибудь «металл солнца». Иерархия же. То есть, логика тут присутствует во всём этом и перекрёстным анализом я, дай Бог, смогу что полезное для себя раскопать. А может, и всё раскопаю, если найду переводчика с арабского и китайского. Ибо Россини часто в своём дневнике ссылается на Джабира, Аль-Раммаха [23 Наджм ал-Дин Хасан аль-Раммах (мамлюкский султанат, XIII век), математик, алхимик. Первым разработал и детально описал очистку нитрата кальция и соотношения ингредиентов чёрного пороха для получения взрыва. Сконструировал первую в истории торпеду (с реактивным двигателем).] и Джафара ас-Садика [24 Абу Абдуллах Джафар ибн Мухаммад аль-Кураши, (702 – 765); богослов и учёный, потомок пророка Мухаммада, факих, мухаддис. Имамиты и исмаилиты почитают его в качестве шестого непогрешимого имама. Базигиты верили, что он был богом. Согласно доктрине шиитов-имамитов обладал тайными знаниями (джафр). Отравлен по приказу халифа аль-Мансура.] – все, как есть, арабы. Причём ссылается так, словно он делал пометки по ходу чтения оригиналов. Так что закономерны подозрения, что арабская вязь, в количестве шестидесяти четырёх листов сложенная в сторонке, и есть те самые первоисточники. И раз Россини так свободно владел арабским, то найти переводчика не должно быть в Фиренце делом совсем уж невозможным. С китайской частью было хуже. Китайские авторы не упоминались мастером совсем, и прямых ссылок на то, что мастер читал по-китайски с листа, как с арабским, не было. Но зачем-то китайские иероглифы он хранил вместе с остальными записями. Может, из-за картинок. Может, до кучи. Может, имел планы найти такового переводчика. А может, на китайцев ссылались арабы и перевод уже был. На арабский. Не знаю. Но и я китайскую грамоту выкидывать, разумеется, тоже не собираюсь. Разберёмся.