Текст книги "Лилия в янтаре. Исход (СИ)"

Автор книги: Виталий Чикризов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Похоже, что так, Гвидо. – ответил я за рыцарей. – С появлением настоящих рыцарей, у городской стражи как-то сразу пропали к нам все вопросы. И даже чьи-то письменные показания не пригодились.

Отца Козимо перекосило от ненависти.

– Однако, – растерянно огляделся Гвидо. – Я не вижу здесь наши спутниц. Мессеры...

Мне тоже не хотелось уходить отсюда без девочек. Вот только я... вот именно, сердцем чуял, что это будет непросто.

Рыцари переглянулись. По-моему, мы их начинаем утомлять.

– Мессеры, – продолжал Гвидо. – С нами были спутницы, матрона и две юные девушки, которых схватили вместе с нами, и которых, разумеется, следует немедленно освободить!

Сомнения служивых были понятны: послали за одним, появляется второй, и вот задача начинает усложняться по нарастающей. Никто не любит ни лишних проблем, ни тех, из-за кого они в жизни появляются. Тем более вояки. Поговорка про солдата, сон, и идущую службу, я думаю, и в Месопотамии уже актуальна была. Мне было интересно, а правда ли хоть на... ну, не наполовину, я не такой оптимист, но хоть на 10 процентов, про благородных рыцарей и дамскую честь и про всё такое, из области прекрасных порывов души.

–... беззаконно их мучают и всячески истязают! – закончил тем временем Гвидо свои пламенные обличения. Я заметил, как презрительно усмехался за столом монах, переглянувшись со своими. Что-то тут не то.

– Действительно, мессер ди Тавольи, – повернулся я к седоусому. – Когда нас схватили, мы направлялись ко дворцу мессера дельи Уберти, и в нашем сопровождении находились донна Мария Камби, и её племянницы, Паола и Лоренца. Поскольку обвинения сняты...

– Ну уж нет! – радостно прошипел Козимо. – Тут у тебя ничего не выйдет, ублюдок!

– Попридержите-ка язык, ваше преподобие! – прервал его один из рыцарей помоложе. – И будьте впредь осторожнее! Оскорбляя слугу, вы оскорбляете самого мессера Уберти. Лучше говорите, где женщины, а ещё лучше сразу ведите их сюда, да мы пойдём.

– Умерьте свой благородный гонорок, языкастый юноша! Ни вы, ни ваш хозяин, не в силах ничего сделать ни мне, ни Святой Церкви. Лучше тявкайте на воду! А упомянутые преступницы останутся здесь! Их дело находится в отдельном производстве и никак не пересекается с обвинениями в отношении этих двух юношей. Они арестованы по обвинению в ереси и по законам коммуны Фиренцы и на основании указов Понтифика останутся под юрисдикцией Инквизиции до завершения следствия, после чего, по тем же законам, и будут преданы в руки светского правосудия для приговора и наказания.

Молодой рыцарь было набычился, но Матиро только покачал головой и развернулся к двери, под торжествующим взглядом священников.

Шах и мат. Душа у рыцарей оказалась в наличии. Порывы были. И они даже были прекрасны. Но только не в сторону наших девчонок, до которых им, рыцарям, вобщем-то, особого дела не было. А святошам они действительно сделать ничего не могли.

Знаете, в чём разница между «заорал» и «вскричал»? Правильно. В заряде пафоса на кубический децибел вопля. Я вот, к примеру, в былые времена именно что заорал бы: «э, ты чё, козёл шестерёнчатый, в натуре, опух совсем нах, тля мутированная»?

А вот Гвидо не заорал. Он вскричал:

– Ах, ты подлец!

Глаза Козимо прищурились, но не зло, а, как мне показалось, в радостном предвкушении. Поэтому, не дожидаясь дальнейших глупостей со стороны Гвидо, я подхватил его под руку с одной стороны, а ди Тавольи, мгновенно сориентировавшись, с другой, и мы резво вынесли ругающегося парня за дверь. На улице Гвидо стих и сник и больше не предпринимал попыток вернуться и в одиночку кинуться спасать свою любовь. До дворца Уберти мы дошли в понуром молчании.

xv.

[Год 1263. Август, 17; Девятый час.]

Охотно платим мы за всякое вино,

А мир? Цена ему – ячменное зерно.

"Окончив жизнь, куда уйдем?" Вина налей мне

И можешь уходить. Куда – мне все равно.

– Омар Хайям.

Тенёк я нашёл в том самом кортиле, где не так давно Фарината чинно беседовал с Фионой. Фонтан тихо журчал чистой, на вид питьевой водой. В каменной чаше фонтана плавала одинокая золотая рыбка. Может, не золотая. Может, просто зеркальный карп. Бог весть откуда она взялась и зачем была определена в фонтан неведомым садистом. Пары рыбке не было. Было часа два пополудни, было жарко, и яркий солнечный свет, пробиваясь сквозь виноградную листву наверху, преломлялся водной рябью в причудливые блики. Рыбка суетливо металась в фонтане, пытаясь увернуться от атак солнечных пятен. Безуспешно. Рыбья спинка то и дело сверкала золотом в лучах солнца, обозначая полное торжество скорости света в тварном мире. Был бы я романтиком – непременно предположил бы, что рыбье поведение было игрой, вызванной одиночеством или скукой. Но я не романтик. У этого создания мозгов нет, чтобы скучать или играть. Она просто жрать ищет – а нету. Мозги есть у меня, но мне не скучно, хоть и не до игр. Я думаю. Вернее – предаюсь мрачным мыслям. Вчера нас с Гвидо в целости и сохранности доставили во дворец Уберти и... и всё. Больше с тех пор ничего не произошло. Гвидо тут же отправился искать своего синьора, то бишь Лапо, а меня отвели на третий этаж, показали комнату, где разместиться, часа через три позвали вниз поесть, после чего опять предложили пойти в комнату, а потом была ночь. Фаринату я не видел. Ночью было душно несмотря на открытые ставни, традиционно воняло мочой, и каждые несколько минут перекрикивались ночные стражи. Начала жутко чесаться заживающая кожа на лице...

Заснул я только под утро, когда усталость взяла верх над страхом перед насекомыми в тюфяке. Выспаться не дали. Чуть за рассвет слуга заколотил в дверь – пригласил к завтраку, значит. Есть я совершенно не хотел, хотел спать, как не в себя, но надо было отлавливать хозяина, так что, зевая и протирая глаза, пошлёпал вниз по лестнице. Ещё отчаянно хотелось, наконец, почистить зубы, ибо рот вонял – самому противно, но чистить было нечем. Такими темпами зубы скоро гнить начнут. Фаринаты я опять не увидел: раскатал губу – завтрак для слуг был, a не в господской трапезной, и хозяевам тут делать было нечего. Завтрак был бы совсем привычным – хлеб, яйца, масло – если бы не вино вместо кофе. Брезгливо поморщившись при мысли начинать день с винища, обратился к соседке по столу:

– Молока хотя бы нет?

– Откуда? Тут не деревня. Где молоко брать?

– Да хоть бы и на рынке, – тут же откликнулась другая толстушка, уже вставшая и складывающая хлеб и зелень в небольшую корзинку. Видимо, уходила куда-то на работу до конца дня. – Только зачем? Ведь скиснет же.

– То-то и оно, что скиснет. – согласилась первая. – Кто ж его пьёт?

– Я пью, – я вздохнул. – Когда есть.

– Странный ты. Вино пей. Как все.

– Я не хочу вино. Я молока хочу. Зачем оно вообще продаётся, если его никто не пьёт?

– В деревнях пьют. А так – масло делать, конечно. Зачем ещё?

Особого выбора, кстати, нет. Не хочешь вино – пей воду. Вода может выглядеть чистой и прозрачной, но на деле качество у неё то ещё, ибо нос не обманешь. Да и вкус у неё взвеси кишечных палочек. У Пеппины я приспособился, несмотря на её ворчание, воду себе кипятить, но тут до такой пошлости никто не опустился, а у меня возможности не было. Так что пришлось запивать завтрак кислятиной. Покончив с едой, я попытался было проникнуть в господскую часть, но был остановлен ещё на подступах. Во дворце появилась охрана, которой ещё недавно тут не было. По крайней мере в мой последний визит пару дней назад я её тут не видел.

– Куда собрался? – оружный стражник, прохаживающийся у лестницы, угрожающих жестов не делал, но я решил его всё же не игнорировать.

– Мне надо доложить мессеру Уберти о своём прибытии. Я ещё вчера вернулся, но до сих пор с мессером не виделся.

– Нет его. Уехал. Так что нечего тебе там делать. Иди отсюда.

– А... Вон как. А когда уехал?

– Не твоего ума дело.

– А когда вернётся?

– Тебе доложить забыл. Проваливай, я сказал!

Поняв, что со стражником у меня слишком разные социальные статусы для продолжения беседы, я подавил в себе побуждение что-то тому объяснить, и развернувшись побрёл к выходу в большой мир. Но там, оказывается, был другой страж, задавший мне один в один тот же вопрос:

– Куда собрался?

Я остолбенел. Далеко уходить от дворца я, конечно, не собирался – что я, больной, что ли? – мне приключений уже хватило, однако высунуть нос и осмотреться на улице было бы интересно, а мы тут, оказывается, опаньки! – и на военном положении, и кругом круглосуточный комендантский час с пропускной системой. Неожиданно. К чему бы это?

Так и спросил:

– А что случилось-то?

И нарвался на второй стандартный перл, который уже только что слышал:

– Не твоего ума дело. Обратно иди.

– А когда выходить-то можно будет? – я был готов к очередной грубости, но этот страж оказался добрее, или, может, умнее, и был вежливее:

– Не знаю, парень. Вот вернётся мессер Уберти, так его и спроси. А пока давай-ка назад. Давай. Иди.

На языке вертелся вопрос "куда уехал цирк?", но, поскольку ответ был стопроцентно предсказуем, я последовал совету стражника и пошёл от ворот. Только недалеко, так, чтобы они видны были, и присел под стену. Наблюдать долго не пришлось: вход и выход были свободными. Для всех своих. Кроме, как оказалось, меня. Нет, если меня, наконец, охраняют, то это хорошо и приятно. А если сторожат? Про Гвидо я и спрашивать не стал, отправился бродить по доступной мне территории, в надежде на встречу. Запретных мест, кроме господских покоев, вроде не было, но мой возраст сказывался самым неприятным образом: с кухни меня шуганул повар, с конюшни – конюх, от оружейки завернули серьёзные дяди в броне. Я чувствовал себя настойчивым голодным котом на кухне, решившим во что бы то ни стало раздобыть съестного в разгар подготовки к деревенской свадьбе (примерно за пять минут до приезда молодых): столько ног, и все норовят пнуть. И ни капли сочувствия к нуждам бедного животного. Кто будет слушать его жалобное "мяу"? Разговаривать с ребёнком никто не хотел и не собирался. Какая-то тётка со злым лицом но в простой одёжке попыталась мне всучить метлу и определить фронт работ, но я отмазался, соврав, что меня уже приставили к конюху, куда я и бегу. Из мастерской меня окликнули, но я, наученный опытом, лишь скосил глаз на обряженого в толстый фартук бородача с молотком, и сквозанул по лестнице на третий этаж. Закрыв дверь, я рухнул на тюфяк с намерением обдумать ситуацию а потом хоть доспать, раз больше ничего не остаётся. Пару часов мне действительно удалось надавить на массу, но потом стало слишком жарко и около полудня я проснулся мокрый от пота. Тюфяк, впитавший сию влагу, начал пованивать чем-то затхлым и кисловатым одновременно. В комнате можно было картошку печь. Угоревший, одуревший от сна и жары, а, может, и от выпитого за завтраком вина, я, шатаясь, выбрел из раскалённых стен и отправился на поиски спасения. Ну и отлить где-то, конечно, в первую очередь. Место для таинства нашлось легко, по запаху, и нашлось оное рядом с конюшней. И я, оказывается, ещё не разучился удивляться. По крайней мере тому, что разделение на М и Ж если и есть в этом мире, то только не в этом аспекте жизни. Справив нужду под равнодушным взглядом присевшей неподалеку по своей надобности матроны, я отправился на поиски прохлады и покоя. Огромных пространств тут нет. Тут всё маленькое, вобщем-то, поэтому кортиле с фонтаном было найдено через минуту, и я тут же макнулся в воду, чуть не поддавшись соблазну хлебнуть из чаши фонтана, настолько холодной и чистой казалась вода. Потом ещё долго черпал воду горстями, выливая себе на голову. Стало гораздо легче. Рыбку с удивлёнными глазами я обнаружил позже.

Мрачность моих дум была обусловлена тем, что хоть основная – на данный момент – из моих проблем и разрешилась, я вне досягаемости инквизиции, но как-то не так она разрешилась. Как-то не так. Не совсем. Не до конца. Не таким образом. Не такой ценой. Не полностью я сбежал от святых отцов-братьев из «самой Равенны». Мария и девочки всё ещё у них и покоя мне это не даёт, почему-то. Мнилось мне: будто я фигурка человека бумажная, и вот выстригли из меня ножницами кусочек, вот отсюда, из бока, и не хватает мне его. Незаконченный я без этого кусочка получаюсь. Ломаюсь я тут. Ноет бок. Не даёт забыть. Помню я тот крик в Барджелло. Не хочу верить, что это Мария кричала или Паола, гоню эти мысли, уверяю себя, что рано было ещё пытать их начинать, но тут же сомнения: а вдруг? Психику ломать они тут уже научились. Вдруг специально с них начали, да так, чтоб нам послышнее было? Могли они предвидеть, что нас с Гвидо... ну, меня, конечно, в первую очередь, надолго в этом КПЗ удержать уже не удастся? Фиг его. Я же не знаю, что там творилось снаружи. Но факт налицо: просидели мы там несколько часов, а обычно за мной сразу приходили. Так что да. Что-то там не так пошло, и меня оставили в покое. Меня да. А вот Марию могли и не оставить. Другой вопрос – зачем. Ну, если просто кровь мне попортить, то своей цели они уже добились: настроение нулевое. Может быть другое объяснение? Конечно. И даже скорее всего ими двигала не мелкая пакостность. Эти душеспасители пакости покрупнее любят устраивать. Да и не та я фигура, чтобы людей только лишь назло мне калечить, лишние хлопоты себе устраивая. Но пока я не могу придумать никакого вразумительного объяснения такой спешки с пытками. Нет логики. Не их это пытали. Какой-то другой женщине не повезло. Какой-то другой... Но а вдруг? Не стали ждать, не стали заморачиваться бумажками, а сразу в оборот, по-жёсткому? Опять-таки вопрос: зачем? Не знаю. Фарината нужен, вытаскивать девчонок, а его нет. Пропал, как в воду канул, и спросить не у кого, а кто знает, так ответ один: не твоего ума дело. Гвидо тоже исчез куда-то вместе со своим Лапо, и торчу я тут один в информационном вакууме, не зная, что творится, где кто, зачем и почему, и теряю время. Кого не пытали, не поймёт, что отчаяние, одиночество и безнадёжность могут быть хуже боли. Именно через это сейчас девочки и проходят. А Фарината где-то шляется. И меня за ворота не выпускают. Хоть мне и идти-то некуда. В одиночку Барджелло штурмовать что-ли? Не, ну, можно, конечно. Неплохой способ всё сначала начать. Только гарантии другой концовки нет, а именно этих девочек я вроде как убью. Они же исчезнут. Будут такие же точь-в-точь, но ведь другие. Сколько я их уже... Или другой вариант, ничем не лучше, что я из отсюда исчезнуть исчезну, свалю в новый, с иголочки мир, а они тут так и останутся все. И тогда девчонкам точно надеяться не на что. Нет. Надо как-то по-другому, пока есть хоть какая-то надежда. А как – непонятно, и подсказать некому.

Вобщем, для мрачности мыслей основания были. К тому же мой статус оставался неясным: то-ли гость, то-ли пленник, а то-ли просто ценный веник. Скорее всего последнее. Вот только чую я, что скоро ценность свою как-то доказывать придётся, а я пока не совсем в курсАх. Записи Россини могут пролить свет на конец тоннеля, а могут ведь только добавить туману в бочку дёгтя. А расхлёбывать всё одно мне. Что буду делать, если не удастся его пушку соорудить? А ведь и не удастся, если только правила именно этого мира не позволят мне сжульничать, ибо в реальности литейщик я ещё хуже, чем пилот имперского межгалактического крейсера. А если мои догадки про пушку неверны? Вдруг это какая другая хрень задумывалась, которая и не может сработать просто по определению. Типа... ну, не знаю. Глубоководный вертолёт на пороховом двигателе переменно-импульсной тяги, вооружённый четырёхфазными жидкокристаллическими излучателями антиматерии с ременным приводом. Такого я не сотворю, а с покойного изобретателя взятки уже гладки. Или даже если это что-то работающее a записи окажутся неполными. Например, без толщины стенок пушки или без длины. Что тогда? Фарината уже доказал, что воспитатель детского сада из него никакой. Смертность будет высокой.

Все проблемы? Нет, не все. Где жить? Как жить? На что жить? С первым пунктом вроде само утряслось: даже Фарината понял, что назад к Пеппине мне нельзя. Но это пока. Пока я ему ту хрень, чем бы она ни была, не сооружу, а потом? У хозяина в доме живут только личные слуги, к каковым я не отношусь, кажется. Мастеровые и прочий наёмный люд живёт сам по себе, продавая только труд, как в любом нормальном обществе. Та хрень нужна Фаринате для войны, которая совсем не за горами, и долго ждать, а соответственно, и держать меня в своём доме под защитой, он не будет, наверное. И куда мне?

Теперь про «на что жить». Я хоть и ценный веник, но не настоящий мастер. Я даже человек пока не настоящий. Я ребёнок. Зарплату платить мне вряд ли кто будет. Могут нанять для принеси-подай или, как в этом конкретном случае, для разовой работы, за что немножко могут заплатить, а могут и нет. Сирота ведь. Заступиться некому.

И вот тут уже пункт «как жить» выскакивает. Гораздо более философский. В качестве кого жить? Вырасту – кем стану? Солдатом? Пахарем? Слугой? Кто я тут? На что мне ориентироваться? Чего добиваться? Какие цели ставить? Какое у этого пацана могло быть будущее в самом, самом оптимистичном варианте? Что за Ружеро такой? Вон Бьянка сказала, что неизвестно откуда взялся. Но это может только ей неизвестно, а кому-то вполне так себе известно. Надо это провентилировать. Аккуратно так. Чтобы Фарината опять ножиком не пырнул.

Плохо, плохо это, что от Фаринаты не знаешь, чего ожидать. Со вздохом, полез в меню. Да. Знаю, помню, сам себе слово давал. Ну и фиг с ним. Надо мне, вот как через двойную сплошную иногда бывает: надо, и всё. Отношение Уберти +12. Жидковато. Шкала до 100 в обе стороны от нуля, пояснений нет, ну там «беззаветная любовь», или «жгучая ненависть», но и так много ума не надо, чтобы понять, что +12 это лишь слегка в сторону от полного безразличия. Не сильно отличается от отношения ко мне этого маленького карпа, озабоченного поиском пропитания в каменной чаше. Рыба, кстати, заплыла за сопло фонтана и пыталась что-то выковырять из стенки, тыкаясь ртом в камень. Ну, дай тебе Бог калорий, горемыка.

Насидевшись у фонтана, побрёл шататься по территории, ибо другого занятия придумать не мог. У конюшни я застыл буквально на полшаге, с поднятой ногой. Кто-то разговаривал, двое мужчин, по голосу. Остановило меня упоминание герцога Новелло. Говорили внутри и не очень громко, так что деталей я сразу не разобрал, но имя слышал отчётливо, и имя это было мне знакомо. Пока не зная, почему так делаю, я, оглянувшись, постарался бесшумно подкрасться как можно ближе.

– ... двенадцатью возами.

– Масло?

– Может, и масло. А может, и нет.

– Понятно, что масло. Или вино. Да, точно вино. Что ж ещё-то. Ишь ты, двенадцать возов, и это только сегодня. А сколько ж всего народу?

– Да кто считал? Только от нас три десятка пошло, так это не все мессеры ещё. А там и из Лукки, и из Пизы...

– Не мелочится герцог!

– Да что ему? Давно ли эти земли получил? До сих пор, небось, денежки короля Манфреда спускает.

– Ну, пока на дело.

– Это да. Пока да. Не только вино пьёт... С мессером Фаринатой сегодня шептался.

– О чём?

– Дык не я шептался. Герцог. Я откуда знаю – о чём? Я на стене стоял, а они в замок пошли. Вдвоём. Я просто видел. Герцог от остальных отвернулся и не улыбается уже. Озабочены они чем-то, оба, но в тайне держат. Мессер даже Симоне отослал.

– О как! Да Симоне и вернулся уже, кстати. Один.

– Ну и господин, значит, скоро будет. ЗAмок приготовил, герцога встретил, скоро вернётся... Ну что, готово?

– Да, на, держи. Надевай.

– О! Другое дело, теперь не слетит.

– Не должна.

– Ага. Пока опять не перетрётся.

– Ну, то не скоро.

– Ага. Ладно, спасибо. Пошёл я.

Из конюшни вышел мужчина в кожаном доспехе и с мечом на боку, хотя и без шлема, и быстро, не глядя по сторонам, направился к лестнице, по которой и взбежал на второй этаж. На меня ему было плевать. Я, прислонившись плечом к стене, продолжил изображать Гекльберри Финна, только что сквозь зубы не плевал, но больше ничего интересного не происходило. Я вспомнил, где слышал имя Новелло – его упоминала Мария, рассказывая о гибеллинах. Деталей не помню, но сам факт того, что он герцог – уже кое-что говорит. И вот он заявляется к нам... ну, то есть сюда, в Фиренцу... зачем? Фарината устраивает встречу не в самом городе, а где-то на отдалённой хазе. Зачем? Собирается толпа мессеров. Опять же – зачем? Герцог встречается с Фаринатой, атаманом местных гибеллинов и героем предыдущей войны, встречается отдельно ото всех остальных. Зачем? И – внимание! – меня тут держат под рукой и не выпускают из виду... Кстати, активность инквизиторов теперь понятна, если предположить наличие у них грамотных осведомителей, а не предполагать таковых нет оснований. Спешили, спешили в Равенне, или где там их начальство сидит. Знали они о визите герцога, и не рады были. Вот и ответ, почему приём где-то в загородном замке, подальше от больших скоплений гвельфов. Да, можно понять, что Фаринате в тот момент, два дня назад, могло быть не совсем до меня, и заняться записями Россини в тот же день он не мог не только из-за обещания Фионе.

Я прослонялся по территории ещё с пару часов. Возвращения мессера дельи Уберти ждали, ждали все, от конюха до кухарки, и всё же он умудрился явиться неожиданно, как зима в России. Вдруг поднялась суета у ворот, брызнули во все стороны слуги, стражники поспешили занять места по расписанию и принять вид киргизских батыров: воинов гордых, суровых, неприступных, несокрушимых и бесстрашных, но где-то мифических, поскольку никогда их никто живьём не видел.

Хозяин прибыл верхами, в сопровождении двух рыцарей. Влетев во двор, мессер Уберти лихо соскочил с коня, и, ничего не говоря, даже не посмотрев, кто принял поводья, побежал по ступенькам наверх. Рыцари спешились менее торопливо. Первый благодарно потрепал своё животное по холке и, взяв под уздцы коня своего напарника, повёл их в конюшню сам. Второй рыцарь, глянув на слуг, махнул рукой одному. Тот не заставил себя ждать и телепортировался к рыцарю.

– Где мальчишка?

– Я здесь, мессер ди Тавольи. – я отлепился от стены не дав слуге времени для ответа. А что ждать? Рыцаря я узнал, о ком он спрашивает – понятно. Время – деньги.

Рыцарь прищурился на меня и кивнул:

– Мессер будет с тобой говорить.

– Таково и моё желание.

– Жди здесь.

Ди Тавольи отправился наверх вслед за Фаринатой.

Ждать мне пришлось довольно долго. Наверх ходили слуги, приносили жрачку, уходили пришибленные, но довольные, что живы. Приходили и уходили другие, невиданные мной люди с хмурыми, беспокойными лицами. Ускакал куда-то ди Тавольи, на мой вопросительный взгляд лишь чуть дёрнув отрицательно головой. Пешком куда-то ходил Симоне. Быстро ходил, почти бегом. Вернулся где-то через полчаса, поднялся на третий этаж, и минут через пять перегнулся оттуда через перила ко мне.

– Ружеро, поднимись к мессеру.

Наконец-то. Я успел нарезать бесчисленное множество кругов по двору, устать, проголодаться, и вконец разозлиться. Ожидание на пустой желудок всегда меня злило. Особенно если не оправдывалось. Мои собственные бессилие и полная зависимость от здешнего господина тоже отнюдь не добавляли красок в моё мрачное настроение.

Отчего-то остро, как беременной солёного огурца, захотелось демократии. Чуть-чуть. В терапевтических целях.

Мессер дельи Уберти встретил меня стоя посреди своего кабинета, заложив руки за спину и глядя на приближающегося меня выпуклыми глазами. Я остановился шагов за пять и поклонился. Симоне остался стоять сбоку и чуть позади.

– Рад видеть вас в добром здравии, мессер.

Вот так, нейтрально, никаких упрёков типа «я тебя всю ночь ждала, глаз не сомкнула, где шлялся, скотина?!». Никакого недовольства. Мне недовольство ни по возрасту, ни по статусу не положено. Хозяина я должен бояться и любить. В такой именно вот последовательности.

Хозяин долго тянуть с вопросами не стал.

– Рассказывай, Ружеро. – это сегодня вместо «здравствуй» у него было. Тоже время экономит? Что ж тут такое случилось-то? По лицу видать, непростой у него денёк, а, может, и ночка беспокойная была. Я рассказ давно уже продумал, так что выдал ему несколько купированную версию, в конце протянув письмо, вытащенное Вито у убиенного незнакомца. Заполучи, фашист, улику. Будешь мне ещё мозг крутить, что инквизиция будет делать, а что нет, и какую «чушь» я несу. Как только Фарината взял в руки бумажку, у меня в левом углу зрения несколько раз мигнуло. Я наклонил было голову, пытаясь разглядеть, что там на полу, потом понял: это мне по «внутренней» связи что-то пришло, но открывать не стал. Некогда, да и вроде как собрался без этого жить.

Быстро пробежав письмо глазами, мессер Уберти явил картину пластилиновой ярости: всё было медленно и абсолютно тихо. Он медленно закрыл глаза, ноздри его раздулись, он медленно глубоко вздохнул и выдыхал задерживая дыхание, желваки играли от челюстей до висков. Потом он сморщился, как сморщился бы любой российский патриот при мысли о госдолге США, открыл глаза и уставился прищуренным взглядом в пространство. Секунд на десять.

– Таааак значит... Где Гвидо?

Вот и я хотел бы знать. Хорошо, как оказалось, для Симоне это не было тайной.

– Он ещё вчера отправился с Лапо, мессер. Вернётся сегодня вечером. Прикажете сразу проводить к вам?

– Да. Впрочем, не стоит. И так всё ясно. На вот, прочти. – Фарината протянул бумагу. – Похоже, у меня ещё меньше времени, Симоне. – К Симоне я не поворачивался – не по местным понятиям это, от хозяина лицо воротить – поэтому реакции секретаря по прочтении письма не видел, но голос его остался спокойным.

– Вы это предвидели, мессер. Вобщем-то ничего неожиданного.

– Не будь дураком, Симоне! Да, я не сомневался, что они знают о моём сюрпризе. Да, я знал, что они охотятся за секретами Россини. Да, я знал, что они тоже готовятся и попытаются опередить меня. Но не так скоро! Через сколько времени нунций мог ожидать, что мы хватимся мальчишку? День, два, три? Не более трёх. Значит, через три дня это не будет иметь значения. И что же может случиться через три дня? Что? Анжуец [15 Charles d'Anjou, (1227 – 1285), – граф Анжу и Мэна, граф Прованса и Форкалькье, король Сицилии, король Неаполя, король Албании, король Иерусалима, князь Ахейский, основатель Анжу-Сицилийского дома.] ещё в Провансе, это точно, разбирается с кузеном де Бо и его мятежными баронами. Войска из Рима за три дня даже не соберутся в одну армию, не говоря уже о том, чтобы дойти сюда. Совет Лукки ещё не решил, объявлять ли войну, и они давно уже не проводили сбора ополчения... Вокруг никого, никакой армии, что могла бы атаковать нас пусть даже через месяц, не говоря уже о трёх днях. Тогда что?

– Интердикт?

– Мне? Не имеет смысла. На моё место будет рад встать... да хоть да Саволья. И тогда Фиренце не поздоровится. Герцогу? Но Манфред пришлёт другого.

– А самому королю?

– Это сейчас-то, когда в Неаполе раздумывают, не перейти ли под крыло Патриарха? Многие и в королевстве, и в Константинополе ждут этого, как манны небесной. Урбан этого не знает? Знает прекрасно, и поэтому нет. Не интердикт.

– Настроения в отношении Константинополя могут быть не столь сильны в народе.

– Достаточно сильны для того, чтобы при живом Манфреде Урбан, из страха потерять пол-Италии, короновал Карла Анжуйского королём Неаполя и Сицилии.

– Пф! Король без королевства!

– Не стоит его недооценивать, сколько я тебе говорил! Он сейчас силён и разъярён. Корона столько времени словно ртуть ускользала от него! Десять лет назад Папа уже предлагал ему Неаполь, но тогда Людовик [16 Louis IX, (25 апреля 1214, Пуасси, Франция – 25 августа 1270, Тунис) – король Франции в 1226-1270 годах. Руководитель 7-го и 8-го крестовых походов. Канонизирован Католической церковью (1297)] запретил эту корону принять, как не дал и графство Эно, которое уже было у Карла в руках. От приданого его маленькой Беатриче – половины Арелата – ещё её сестре пришлось отдать Форкалькье, как будто Марго [17 Marguerite de Provence (1221 – 1295) – жена Людовика IX, королева Франции в 1234 – 1270 годах.] было мало короны Франции. Оставшаяся половина Прованса не вылазила из бунтов. И вот теперь у него есть все шансы стать королём. Людовик не возражает.

– У него нет денег. И Людовик не даст – после последнего Крестового Похода их нет ни у одного из братьев.

– Зато есть армия, готовая эти деньги взять сама.

– У Его Величества Манфреда тоже есть армия.

– И, как и у Анжуйца, нет денег. Только армия Карла будет рассчитывать взять эти деньги в Неаполе, куда и будет рваться изо всех сил, а армия Манфреда будет только защищаться, без видов на хорошую добычу. Поэтому она будет драться хуже.

– По дороге к Неаполю Анжуйцу нужно будет пройти через Ломбардию. Ломбардцы, конечно, не союзники нам, но франков они любят не больше.

– Чепуха. Я бы им просто пообещал заплатить и не трогать их земель. Ломбардцы жадны. Так что между Анжуйцем и короной Неаполя стоим только мы.

– Генуя, мессер?

– Пока неизвестно. Генуэзцы на ножах с Карлом, это так, но они союзники Палеолога [18 Μιχαήλ Η΄ Παλαιολόγος (1224/1225 – 11 декабря 1282) – византийский император с 1261 года, основатель династии Палеологов], от которого сбежал Балдуин [19 Baudouin II de Courtenay, (1217 – 1273) – сеньор де Куртене и де Монтаржи, последний император Латинской империи, маркграф Намюра. Предлагал свои права на Константинополь Манфреду Сицилийскому.], сидящий теперь в Неаполе. Tо есть, Манфред рассорился с самым сильным союзником Генуи. И это, как назло, как раз после того, как венецианцы разгромили флот Генуи. Палеолог может решить, что генуэзцы начинают обходиться ему слишком дорого.

Я стоял растерянный в этом мутном потоке политинформации, не зная, можно мне уже почесаться, или всё же не стоит. Вот и нахрена мне всё это слушать? Куча ничего не говорящих мне имён и абстрактных событий, своей непонятностью выносящих мозг. Всё равно как изучать инструкцию по синхронизации многоканального стробирующего осциллографа на немецком языке. К тому же каацца мне, что информация эта как бы для внутреннего пользования. А я в свидетели не хочу. Алё, граждане! Вы тут не одни! Хорош государственные тайны из избы выносить!

– Это... это что? Что такое? – услышал я над собой голос Фаринаты после того, как, опустившись сначала на одно колено, а потом, симулируя обморок, аккуратно завалился на пол лицом вниз. На правую щёку – слева у меня ещё ожог не зажил. – Ружеро, что с тобой?

Согласитесь – идиотский вопрос. Как я тебе отвечу, придурок?! Я без сознания!!!