Текст книги "Лилия в янтаре. Исход (СИ)"

Автор книги: Виталий Чикризов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Сейчас, наверное, надо всё же решать, браться мне за это дело всерьёз, или только изображать кипучесть, пока Фарината девчонок не освободит, а потом линять по ветерку? С одной стороны, ракеты – это вам не покер. Ракеты – это... ракеты. Их нельзя сделать на коленке. Тем более на моей: у меня артрит и нет никаких склонностей к рукоделию. Закручивая в стену шуруп бошевской дрелью, я рискую сломать дрель, шуруп, стену, или вообще пробить несанкционированный портал в четвёртое измерение. Меня нельзя допускать к изготовлению материальных ценностей – я их могу только потреблять. Я могу генерировать идеи, их всегда есть у меня, но реализовывать их должны специальные люди. Тренированные и с другой психикой. И с руками. У меня из плеч растёт только голова. Мне и этого хватает. Так что ракеты – это не моё. Это точно. Если меня и угораздит накорявить что-то похожее, то бояться уродца надо будет начинать задолго до его первого полёта, и вовсе не врагу.

С другой стороны, я ещё мало что знаю обо всём этом. Сам ли Россини всем занимался? Нет, понятно, что я там присутствовал, но я – ребёнок, а были ли другие помощники? По логике, так нет, иначе Фарината за меня бы так не цеплялся, но это лишь означает, что никто не знает теории и всяческой алхимии, а вот тупое механическое изготовление, к примеру, корпусов и деталей ракет могло быть делегировано простым слесарюгам. Тогда жизнь сильно упростится. С химией у меня всяко лучше получится... если, конечно, переводчик найдётся. Но тут можно самого Фаринату и прозондировать. Или... Или воспользоваться особенностями этой реальности. Если правильно помню, то по достижении значения интеллекта в 20 я смогу активировать ещё один язык. Изначально я, по привычке, подумал о русском, но, похоже, не судьба будет. Только вот интеллект у меня... До следующего уровня оставалось только 28 опыта, а там можно будет накинуть ещё единичку, но, во-первых, это всё равно не решает проблему здесь и сейчас, ну, будет четырнадцать вместо тринадцати, всё равно не двадцать; а во-вторых, этот уровень ещё достичь надо, a как – не совсем понятно. Опять драться с кем? А если ухайдокают? Мне-то, допустим, ещё ладно (оставим пока, что умирать, даже зная, что почти наверняка возродишься, приятного мало, и что возрождение всё же не факт и не стопроцентная гарантия), на Фаринату тоже плевать, тут ещё и лучше будет. Даже Гвидо... ммммм... да, даже на Гвидо я могу махнуть рукой. В конце концов, он мне не сват, не брат, и даже не так, чтобы очень уж друг. А вот с девчонками так не получалось. Eсли уйду на перерождение – убью их. А не хотелось, прям хоть режь. Надо мне как-то без умираний умудриться наладить здесь жизнь, а то как-то некрасиво по отношению к окружающим... Вот интересно, если я всё время возрождаюсь в момент смерти Ружеро, значит ли это, что, прожив тут, скажем, ещё шестьдесят лет, я, померев, снова начну всю эту бодягу сначала, а? И к тому времени пожилая уже (а то и вернувшаяся из небытия) матрона вновь будет тоненьким голосом кричать «мама, мама, Ружеро очнулся»?

Это будет жесть.

xvii

[Год 1263. Август, 18; Третий час.]

Деревенька моя, порты с заплаткою.

Приезжай ты ко мне, моя сладкая!

– Тимур Шаов. Деревенька

До полудня было ещё далеко, но солнце уже начинало жарить вовсю и воздух над накаляющейся землёй начинал дрожать. До совсем уж адской жары ещё часа два, но уже сейчас вне укрытий было некомфортно. Выбравшись из полумрака мастерской, я невольно прищурился от яркого света. Благодать тут всё-таки, несмотря на жаркий август, благодать. У нас даже в пределах одной страны: где – слишком знойно, где – слишком холодно; где – слишком мокро, а где – слишком сухо. А вот так, чтобы как вот тут, вот так комфортно, так и не найдёшь. Да и на всей планете таких мест, как Италия, почти нет. Мягкий климат. Глубокое, синее небо. Изумрудные холмы кругом. Всё броское и контрастное, как гуцульская свадьба, сочное, презирающее скромные полутона привычного умеренного климата. Всё словно напоказ. И ведь не надоедает, почему-то.

По двору гулял слабый ветерок, не способный отогнать жару. Где-то слышалось вопросительное и робкое «бе-е?», на что следовало авторитетное и увесистое «ммм-му!» По-деревенски пахло свежескошенной травой, вином, молоком, хлебной корочкой и, гармонично, навозом. От листвы винограда и деревьев, от жердины над колодцем, от прислонённого к стене колеса на землю ложились чёткие, словно нарисованные тени. У стены дома напротив в уютной прохладе под навесом удобно устроился ди Тавольи. На столе перед ним стояла объёмистая деревянная миска и здоровенный кувшин. К кувшину прилагалась литровая кружка. Глядя, как рыцарь таскает что-то из миски в рот, я понял, чего мне в жизни не хватало: калорий. Желудок громко потребовал восполнения утраты, и я устремился к миске, беспардонно наплевав на местный табель о рангах, согласно которому и имя моё было никак, и место было не за одним столом с рыцарями. Ди Тавольи покосил на меня блестящим глазом сквозь приоткрывшиеся веки, как кот на обнаглевшую мышь, но ничего не сказал. В миске был сыр, больше похожий на творог, а вот пил рыцарь, как и можно было предположить, не молоко. Впрочем, что бы он ни пил, второй кружки предусмотрено не было, и если на моё вторжение в его миску с сыром рыцарь никакого внимания не обратил, то сомневаюсь, что моя попытка отобрать у него кружку оставила бы его столь же равнодушным. Смолотив всухомятку остатки сыра, я почти с тоской кинул взгляд по сторонам, в надежде, что вот как раз сейчас мимо будет проходить крепенькая селяночка с крыночкой молочка. Но увы, по двору даже куры не ходили, что тоже плохо, ибо сыра было до обидного мало, а куры – это не только пух и перья, но ещё и яйца, а яйца, господа... яйца – это яйца. Это наше всё. В том или ином виде их все ценят. И взрослые и дети, и мужчины и женщины. Есть такие, что готовы содержимое яиц в сыром виде высасывать. Ну, так-то я предпочитаю омлетик с ветчинкой, помидорчиком, сладким перчиком, сверху пармезаном толсто посыпать... сытно, вкусно, красиво. Но можно, можно и сырыми, тут от ситуации зависит.

– Мессер, – обратился я к ди Тавольи. – У нас образовалось ещё одно дело.

Немного фамильярно, конечно, но местные политесы у меня пока как-то через раз получаются. Впрочем, рыцарю было плевать. Опорожнив кружку, он с глухим стуком поставил её на стол и стал наполнять её снова. На меня он даже не взглянул.

– Единорог нашёлся, – продолжил я. – А метательные снаряды к нему – нет. Надо бы выяснить, не выезжал ли мастер Джиованни с ними куда. Может, здесь есть кто-нибудь, кто знает?

– Да, – ди Тавольи отхлебнул вина. – Ты.

– Э-э... я?

– Если он куда и ездил, то ты ездил с ним. Так что ты и должен знать, куда.

Немногословный всё-таки у меня начальник моей охраны. И логика у него такая вот, прямая и сногсшибательная, как удар копья.

– М-м, видите ли, мессер... знать я должен, но я не знаю. Не помню. Понимаете? Память я потерял.

Ноль эмоций, ноль сочувствия, ноль реакции.

– Надо найти того, кто может сказать, куда ездил мастер.

– Ищи. – рыцарь допил вино и, довольный удавшейся жизнью, откинулся на прохладную каменную стену. Я понял, что помогать мне тут никто даже и не собирался. Служба – она ведь и без того идёт. Придётся самому.

День всё-таки не был таким уж поганым. И Единорог нашёлся, и какая-никакая инструкция к нему, и с селянкой мне повезло. Нашлась она. В первом же похожем на сарай домике, куда я заглянул, нашлась. Поскольку выглядела она лет на тридцать пять, то было девушке, вернее, конечно, женщине, лет двадцать. Была она так примечательно некрасива, как в иных селениях бывают некрасивы только редкие, чистокровные, породистые шведки. Небольшие глаза под нависающими надбровными дугами, впалые скулы, прямая прорезь рта и тяжёлая челюсть напоминали о палеогеновой юности человечества и о том, что все мы, млекопитающие, где-то родственники, в том числе и обезьяны, и лошади.

Селянка замешивала тесто в здоровенной лохани, я же застыл на пороге. Во-первых, с яркого солнца надо было проморгаться. Во-вторых, живой человек нашёлся как-то так сразу, неожиданно, и я не знал, что ей говорить и как себя вести. Не продумал линию поведения. Я ж ребёнок. Как она на мои расспросы отреагирует? Если сразу путевой лист выпишет, так потом труднее разговорить будет. Надо с первой попытки. Сделать морду кирпичом, типа я тут самый жгучий перец, с охраной от хозяина заявился, всем строиться, ать-два? Тут есть риск. Она может быть тупая настолько, что до неё серьёзность момента попросту не дойдёт и она меня всё равно пошлёт. Это раз. Два: она может испугаться и перейти в энергосберегающий режим функционирования с отключением внешних рецепторов, контроля сфинктеров и центров речи. Наконец, она может как раз оказаться умнее или наглее ожидаемого и решить, что если чего важного, то вон целый рыцарь есть. Он бы и спросил. О секретности моей миссии, в коей рыцарю отводится роль исключительно силового агрегата, она даже и не подумает, естественно. Попробовать её сначала как-то расположить к себе? Безотказный (почти) способ с некрасавицами, вот только способы эти, какие я знал, уже не детские, а детские я если и знал, то уже забыл. Разжалобить? Печальные глазки – это тоже убойный аргумент в умелых детских руках.

– А, Ружеро, – селянка, наконец, подняла голову и разглядела меня в дверном проёме. – Проходи. Чего ты там стоишь? Выздоровел уже? Вот и хорошо.

О! А вот и четвёртый вариант, о котором я не подумал: я тут часто бывал и она меня, похоже, хорошо знает.

– Не-а, – я уселся на скамью рядом с нею и решил добавить третьего способа. С глазками. На всякий. – Кости зажили, а голова – нет. Память я потерял.

– Как? – немедленно и предсказуемо отреагировала селянка, поворачиваясь, чтобы и тесто месить, и меня видеть. – Совсем-совсем?.. Ох, божечки! – её взгляд наткнулся на левую половину моего лица. Ну да, как доктор Гарбо и говорил, не красавец. Яркая розовость сплошного ожогового рубца от уха до носа и от темени до подбородка сменится со временем белизной, а вот бугристость и стяжки никуда не денутся. Глаз не затянуло – и то хорошо.

– Не, не совсем, – я криво усмехнулся и красочно, как мог, расписал ей, как, уцелев в адском пламени, несколько дней не мог не только ходить, но и говорить. Хорошо, сестра мастера и его малолетняя племянница выходили, но память так совсем и не вернулась.

– О-ой, бедняжка! – она машинально попыталась всплеснуть руками, но потянувшееся за ними липкое тесто не дало. – И как же ты теперь так? Много не помнишь?

– Много. – не стал я скрывать. – Вот с мастером одну штуку делали, так это помню. Что делали помню, а из чего, как, и куда ездили – нет. Теперь надо работу заканчивать, а как?

– Не знаю... – растерялась селянка под моим требовательным взглядом. – Что же делать?

– Найти бы кого, кто помогал нам...

– Так Боско и Маджио же! – радостно перебила меня она.

– Боско и Маджио?

– Ну да! Неужто и их не помнишь?

– Нет. – покачал я головой. – Я и тебя так вот помню, а имя – нет.

– Джулитта, Джулитта я!

– Точно! – я прищурился и улыбнулся. – Джулитта тебя зовут!

– Да, да! – она довольно рассмеялась. – Ты меня помнишь!

– Помню... Слушай, Джулитта, тут такое дело, понимаешь... выехали мы из города ни свет ни заря, позавтракать не успели, тут у меня сразу дела нашлись, тоже не до еды, так не евши и остался. Рыцарь, вона, уже подкрепился, а я так нет. У тебя ничего съедобного не найдётся?

– Да вон, в корзине возьми. Я мужу приготовила отнести, но я ему ещё соберу.

В корзине, стоящей под столом, прикрытые чистой тряпицей нашлись и хлеб, и сыр, и копчёные свиные рулетики, и... ну да, вино, будь оно неладно.

– А молока нету? – уже потеряв всякую надежду на нормальный завтрак спросил я.

– Так вот же кувшин стоит, Ружеро! Ты слепой, что ли?

Молоко было таким, какое я, человек сугубо урбанизированный, в других условиях пить бы не смог. Вообще. Не так с ним, с молоком, было то, что оно было прям из коровы. Из живой. Нет, не поняли вы. Повторяю: из живой коровы! Дошло теперь? Из вымени прям. И в кружку. Без доведения до трёх процентов жирности, без пастеризации и прочих столь необходимых моему цивилизованному организму процессов. Оно откровенно и сильно пахло животным, и это мне не нравилось. У него был вкус животного, и это мне не нравилось. Оно было тёплым, словно само было живым существом – и это мне тоже не нравилось. Но мне нравилось, что это было не вино и не загаженная фекалиями вода, его можно было пить.

Джулитта, проявив неожиданный такт, не стала приставать с вопросами пока я удовлетворял себя желудочно, а делилась местными новостями. Новости, к сожалению, были не очень радостные. Как оказалось, я и Россини были не единственными жертвами увлечения мастером пиротехникой. Были и другие пострадавшие, как при взрыве, так и при тушении пожара.

– Оттано... помнишь, такой, вроде злой всегда ходил, левая рука у него не гнулась ещё? Они с Мериньо как раз чего-то длинное на носилках мессеру Джиованни несли, Оттано аккурат в дом зашёл, а Мериньо ещё нет, так Оттано оттуда и вынесло, только порваного всего, словно куклу тряпичную. Мериньо телом с ног сбило, а Оттано всё... уже и неживой. Это я сама видела, я ж вот тут вот была, у окна стояла, и видела. Вот всё-всё видела. За один миг всё случилось. Словно из ада самого пыхнуло, да так, что ярче солнца. А уж гром-то какой был! Не иначе, сам враг рода человеческого бесновался. Я в жизни ничего громче не слыхивала... Мериньо встаёт – и весь кровью облитый, а у самого-то ни царапины... Луто, ну, скотник, ты с ним поругался два месяца назад, он к Титте уходил, а ты ему сказал телегу запрячь через час, а он забыл... так когда грохнуло – у него со стены вилы сорвало – и прямо в живот ему! Ну, этого я, конечно не видела, это Смирро рассказывал. Вот ведь как Господь распорядился, и нарочно-то не сделаешь, а оно вона как. Пока жив, но из дырки гной пошёл, Фурелла говорит, нехорошо это. А вот Милвио уже лучше. Первые дни-то, как в себя пришёл, после того, как его в пожаре горящим бревном приложило, всё кричал, как кричал-то, аж страшно было. И днём кричал, и ночью. Пожёгся сильно. А вот уж несколько дней, как молчит. Авось да выживет, а то мужчин-то мало осталось. Слава Всевышнему, мой Гримальдо тогда в городе был, синьору продукты возил, а то может тоже... – она испуганно перекрестилась. – И Чедонио схоронили уже, и Баццо. Только они так обгорели, что и не узнать, кто есть кто. Так и схоронили. Падре, правда, долго сомневался, как хоронить, но что ж делать-то? Поименовал рабами Божьими, да и отпел...

Имена, имена, ничего не говорящие мне имена... Не могу я помнить ни Оттано, ни Баццо. Не было меня тут. Не ругался я с Луто два месяца назад. Я тогда в другом мире и в другой жизни был. Тут был Ружеро, но он уже ничего не вспомнит. Он тоже в этом печальном списке ушедших. Вот только ни отпеть, ни помолиться за него, ни даже пожалеть его посмертно некому. Стёрт оказался пацанёнок навсегда и бесследно, словно морозный узор со стекла. Только этот момент для меня и сентиментален, поскольку Ружеро, как ни крути, не чужой мне, я в его теле живу, а вот остальных я никак не знал, а потому и скорби никакой в моём сердце не было. Какие-то люди перестали жить. Ну и? Что нового?

Но имена эти не совсем для меня бесполезны. Имена эти говорят мне, что были, были помощники у мастера и помимо меня. Оттано что-то длинное – опаньки! – в мастерскую заносил, Баццо и... кто-то ещё со странным именем на "Ч" явно внутри были на момент взрыва; Мериньо, Маджио и ещё один товарищ с незапоминаемым именем тоже участвовали... Может, и ещё кто-то найдётся. Живём!

Сам того не заметив я смолотил всё, что было в корзинке; всё, что женщина приготовила на обед взрослому мужику. И только не нашарив очередной кусок копчёного мяса, я понял, что в первый раз в жизни (в этой жизни) я поел вкусно и вдоволь. Хороший такой завтрак получился. Моему ошалевшему от нежданного счастья организму тут же захотелось закономерного в моём мире продолжения: прилечь и немножко так смежить веки. На предмет профилактики нервных стрессов и сердечных болезней. Увы. Век был не тот и дневной сон в деревнях пока не практиковался. Да и некогда мне было. Мне надо тут побыстрее заканчивать и возвращаться в город, ибо Фарината Фаринатой, а неспокойно как-то. Что там с девочками?

– Много народу пострадало, – выразил я участие. Оно и для отношений, и для разговора полезно.

– Ох, много. – Джулитта скрутила тесто в круглый и гладкий ком, и стала очищать от него руки. – И здоровые мужчины все. Что теперь жёнам-то их делать?

– Что, совсем плохо будет?

– Ну, с голоду, даст Бог, не помрут. Однако у каждой семьи хозяйство было, одной не удержать, если дети малые ещё. В контадо продать было бы можно, а тут кому? Тут только люди синьора живут. Так вот. Скотину жалко. Порежут.

– А на сторону продать? Скотину-то.

– На какую сторону?

– Ну, в другую деревню. Или в город.

– Кто поведёт-то? Если одна с малыми детьми осталась? Это-ж только перегонять несколько дней, да пока там, да обратно... Было б народу побольше, так договорились бы с кем, кого подрядить на торг поехать, а так-то теперь с кем договоришься? Все при деле, у всех, вона, рук не хватает. Так и на синьора ещё отработать... Нет, – она вздохнула. – Порежут. А вот тогда к зиме плохо будет. Ни сыра, ни масла. Голодно.

– Ну, может, хозяин поможет как-то...

– Поможет, – она кивнула. – Если не всё заберёт.

– Всё? Что, прям вот всё забирает? Это как это?

– Так зерно и масло-то всегда почитай до дна выбирает, а остальное-то, вино, или там мясо, то когда как. А ежели нужда у него какая, так совсем только-только до весны дожить остаётся. А уж будет у синьора в этом году нужда, или нет – нам не ведомо.

– Дела... – И так, оказывается, может быть. Фарината-то, кажется, того... Не того он. Не совсем белый. А может даже и не пушистый. И до идей меценатства пока не доразвился. Последнее может и не заберёт, а может и заберёт. Как фишка ляжет. И на загибающихся от голода пейзан ему, видать, фиолетово. А нужда у него в этом году уж точно будет. Да ещё какая. Меня спросите. Гонка вооружений, итить её.

Я как-то автоматически прикинул свои ресурсы. Нет, ни финансовых, ни каких-то прочих возможностей помочь местным жителям мимо мессера Уберти у меня не было. А он даже с девчонками помогает не мне, а себе, и не скрывает этого.

– Ага. Посидишь ещё? Я в погреб схожу, вон, корзинку ещё соберу мужу, а то Гримальдо прибьёт меня, если голодным оставлю. Там и тесто подойдёт.

– Да нет, – что двадцать первый век, что тринадцатый, а людям никак времени на общение и дружбу не хватает. Вечно мы заняты. Что ж за жизнь у нас такая? Даже у селянки в средневековье времени просто поболтать со знакомым нет. – Тоже пойду. Где, говоришь, эти Маджио и... кто там ещё?

– Боско. Ой, плохо у тебя всё-таки с головой. Даже Боско не помнишь.

– Плохо. – Чего спорить с очевидным? – Так где они оба?

– Про Боско – не знаю, его уж второй день нету. А Маджио за дровами отправился с утра. К заходу, наверное, вернётся.

К заходу? К заходу – это плохо. Это поздно. К заходу мне надо обратно. Не ночевать же тут.

– А куда отправился?

– Так в... – Джулитта вдруг осеклась, покраснела и начала заикаться. – Эт-то... он... у... у... т-так э-э-э... за дровами он... за дровами. Не знаю я! Пойду я, ладно, Ружеро? Мне надо...

– Да, конечно, иди, Джулитта...

Я растерянно посмотрел вслед выскочившей во двор девушке. Чего это было-то, а? Я что, табу какое-то местное нарушил? Что тут за дрова такие? В них сплошь Буратины сидят, что-ли? Или дрова покупать – это тут как мастурбировать днём на Красной площади на кортеж президента? Чего её так заглючило на этом вопросе? Вот сколько тут живу уже, а так и не войду в среду, не ассимилируюсь. Чужой я тут. Не знаю реалий жизни народа. Прям как министр экономики в России.

Вернувшись в ангар, я занялся своим (теперь уже – своим) небольшим архивом. Тубусов тут чертёжных пока не существует, пришлось сворачивать бумаги в единую трубу, упаковывать в более-менее чистый мешок, и перевязывать верёвкой.

Ну, что... главное секретное изделие я нашёл, даже два, на выбор. Всю доступную на сегодня техническую документацию тоже. Осталось найти помощников, полигон, ракеты, суметь наладить их серийный выпуск, и довести до приемлемой для практических нужд кондиции. Ну и топливо к ракетам и начинка боеголовок отдельной статьёй. А, да! При этом остаться живым, поскольку порох – это порох, а вот азотная кислота – это азотная кислота. Я не я, если Россини, пренебрегая техникой безопасности, не замачивал в ней хлопчатобумажные изделия с последующей их просушкой. Порох столько бед бы не натворил – не бочками же он его тут хранил. А вот несколько килограмм нитроклетчатки вполне могли устроить тут тот самый биг-бада-бум со срыванием крыши и с выносом дверей и тел. Из всего этого сегодня я мог попытать счастья с помощниками и полигоном. Остальное – потом... Ничего не забыл? Хо! Конечно забыл! Смежников, ребятки, смежников! И, натурально, поставщиков. Откуда исходники поставляться будут, а? Уголь – хрен с ним, нажжём. А сера? Она не везде под ногами валяется. А селитра? С нею вообще голяк. Сам вместо Колумба в Чили поеду? А все эти «венерины стёкла» и так далее, про которые я даже не знаю, что такое, где брать? От то-то же. Но надеюсь, что кто-то за это отвечал, за снабжение. Не сам же мастер этим занимался. И, надеюсь, этим начснабом был не я.

Во дворе ничего не изменилось. Рыцарь, кажется, задремал в тени. Остальных вояк всё также было не видать. Осмотр домов и сараев признаков складирования боеприпасов не выявил. Все они были либо жилыми (в зависимости от предлагаемого сервиса и комфорта: для людей, лошадей, коров, баранов, свиней, или кур), либо иного хозяйственного применения: кузница, кухня, амбар (это же то место, где зерно хранится, нет?) и прочие атрибуты сельской жизни, которая оказалась сложнее в устройстве, чем я думал. Видел много чего: тяпки, молотки, топоры, вилы, грабли, такие загнутые штуки для пахания земли за конём, здоровенные колёса, ободы для бочек... Много чего, в том числе и нашу повозку, и своего водителя, дрыхнувшего в ней. Но ракет не было. Нигде. Странно, да? Деревня, тринадцатый век на дворе, а ракет в хозяйстве – шаром покати.

Я сделал круг по территории, натыкаясь среди подсобных строений на занятых своими делами обитателей. Обнаружил одного из вояк. Судя по виду и солдата и селянки, на вечер были планы по восстановлению численности популяции.

Краткое общение с местными меня немного опечалило. Надежды на дополнительную помощь зала растаяли, как дым. Термин «тьфу, деревня» – это очень, очень мягко сказано. Джулитта, оказывается, интеллектуальный гигант и гений словесности. Несколько мужиков и пейзанок, которых я попытался расспросить про Маджио и Боско, только молча пялились на меня выпученными глазами, как на оживший труп, или трясли своими бестолковыми головами. И, замечу, у майского жука в момент спаривания в глазах больше интеллекта, чем было у этих сельчан. Мериньо, помогавший покойному Оттано носить что-то длинное, среди них не нашёлся. Вопросы о делах мастера Джиованни вызвали в двух случаях неостановимые поклоны, в двух случаях непроизвольное открытие рта с остекленением взгляда, а в трёх случаях собеседники пятились назад на безопасное расстояние и оттуда быстро ретировались, оглядываясь, не гонюсь ли я следом. Не добившись от них ничего путного (да что там путного – хоть какого бы!), я шёл дальше и как-то незаметно оказался в саду. Сад был огромен, но не ухожен. Но оно и понятно: до триумфального возвращения хозяина тут наверняка царило уныние и депрессия, а после – вилла превратилась в режимный объект, где начальствовал безумный изобретатель, интересующийся взрывчаткой и системами залпового огня, а ландшафтным дизайном в последнюю очередь. У меня мелькнула надежда, что размеры сада позволяли как раз под полигон его и использовать, и с этой надеждой я чуть не бегом кинулся его исследовать. Открытие не заставило себя ждать. Правда, это были не ракеты в полной сборке, но тоже было полезным: пацанёнок лет девяти или десяти, по имени Смирро. Он сидел у журчащей в арычке воды и хрустел недозрелым яблоком. Пацанята, если с ними правильно – лучший источник информации, ибо энергии, любопытства, изобретательности и способности просачиваться сквозь все средства защиты у них как у фильтрующихся вирусов, а способов борьбы с ними человечество пока не придумало. Смирро меня и просветил, что сие был не сад, а парк, поскольку территория эта, несмотря на весь наблюдаемый мною колхозный парадиз, всё таки сельскохозяйственным угодьем не была, а была она виллой. Вилла была отдана Фаринатой под нужды военпрома после того, как он отжал себе после победы поместье покруче. И в парке этом никаких ракетных стрельб явно не проводилось.

– Не, – говорил Смирро, одновременно пытаясь языком дотянуться до облитого яблочным соком подбородка. Язык не доставал самую малость. – Мессер Джованни сюда и не ходил никогда.

– А Оттоньо? – если мастер не ходил, то точно стрельб тут не было. Да и, по зрелому размышлению, не должно было быть. Из соображений секретности. Вон тут интеллектуально не перегруженного народу сколько. Но склад быть мог. Слабая надежда, но отработать версию надо.

– Оттано? Оттано ходил, конечно. С месяц назад у него коза сюда забежала. Искал.

– А Мериньо?

– Мериньо? А! У Мериньо нет, не забегала.

– То есть, не ходил?

– Уку, – Смирро мотнул головой. – Хотя, может и ходил. Осенью тут много, кто ходит.

– Зачем?

– Так вон. За оливками. Оливки тут растут. Много. Но бабы в основном ходят. Ну, и мы с Джио.

– Джио? Кто это?

– Фуреллин внук. Отца у него отродясь не было, говорят, убили, а мамку прошлым годом лихорадка унесла. С бабкой живёт. С Фуреллой. Ух, смерть злая старуха! И зуб у неё один!

– Подожди про зуб... А Маджио где сейчас?

– С овцами ушёл, на выпас. Луто-то с дырками в животе, вот он и вместо него.

– Ага... А когда вернётся?

– Так это смотря куда пошёл. Если только до оврагов, так к ночи и вернётся, а если там уже Джорджо появился, то всё, на дальние выпасы гнать надо будет. Так там и на несколько ночей может остаться.

– Угу, угу... А Боско?

– Не, Боско скотиной не занимается.

– Да Бог с ней, скотиной. Где он пропадает, не знаешь?

– Не знаю. Уж пару дней, как нету. В город, наверное, поехал. К синьору.

Так-так-так... Это что ж за Боско такой неуловимый? Пропал – и с концами. И никто не знает ничего. Можно и даже нужно будет спросить или самого Фаринату, или Симоне об этом Боско, не появлялся ли, но, похоже, я, не думая, не гадая, случайно на инсайдера вышел. Но прежде, чем у Фаринаты интересоваться, можно же и местное начальство пошевелить. А я, кстати, даже и не знаю, кого. Может, именно с этого мои поиски и начать стоило? Лопух я в уголовном розыске всё же.

– А кто тут вообще главный?

Смирро чуть яблоком не поперхнулся.

– М-мессер Фарината главный. Ты дурак, что ли?

– Да нет, это я понимаю. Когда его нет, кто главный?

– Кто он скажет, тот и главный, кто ещё?

– И кто это сейчас?

– Ну... Раньше мессер Джованни был.

– Но его-то теперь нету?

– Нету.

– И кто вместо него?

– А... – пацан растерялся. – Не знаю, кто вместо него. Синьор не говорил ничего.

– И что, нету главного?

– Почему нету? Есть.

– Смирро, – не выдержав рявкнул я, чуть всё не испортив. – Не зли меня! Кто тут главный сейчас?

– Сейчас-то? – Смирро рефлекторно втянул голову, настороженно посмотрел на меня, сжался, и я понял, что надо сбавить тон, если не хочу, чтобы пацан задал дёру в кушири. – Так вон, мессер рыцарь с вами приехамши. Он и будет главный сейчас. Кто ж ещё? А вот тут вот вы главный, конечно...

– Да нет, Смирро, ты меня не понял. И не пугайся так, ничего я тебе не сделаю. Кто до рыцаря тут главный был?

– Так это... мессер Джованни был...

Блин, бесполезно. Но вроде как на самом верху этот момент упустили и замену начальству не определили, оставив без прополки расти и колоситься ростки стихийного анархизма на одном отдельно взятом садово-огородном участке. Непорядок. Но мне, если сюда перебираться, оно и хорошо будет. Подальше от начальства, и всё такое. Кухня с прилагающейся к ней Джулиттой уже есть.

А с обнаружением полигона Смирро мне всё-таки помог. Вполне неожиданно. Я, чтобы снизить его настороженность, задобрил его рассказом о наших с Гвидо похождениях (лайт-версия для печати, разумеется, в приключенческом стиле), а он, расслабившись, со мной поделился чем бы вы думали? Правильно, своими собственными похождениями. И оказалось, что мы с мастером, а также Боско и Маджио, вместе или по отдельности, время от времени отправлялись на повозках по направлению к горам, и один раз они с Джио сумели проследить за грузо-пассажирским караваном, хотя и не до конца. Больно уж далеко в горы надо было забираться.

– А как далеко-то? – спросил я.

– Ну... – Смирро задумался. – Туда раз десять отдыхать пришлось. Потому и не побежали дальше: догнать уже не могли. А обратно, конечно, легче: и пешком, и с горки.

Понятное дело, что мне это мало, о чём говорило. Откуда мне знать, сколько они там между передышками пробежать способны, да как долго и как быстро бегают эти шкеты.

– А показать сможешь?

– Чего не смочь, смогу.

– Ну, и отлично... Слушай, а чего вы за нами следили-то?

– Так это... – пацан шмыгнул носом, но не смутился. – Интересно же.

На то, чтобы зарядить повозку лошадью у моего водителя ушло минут пятнадцать, не больше. Я думал, ди Тавольи, как старший по званию, в лучшем случае отправит с нами кого из служивых, но нет. Узнав о поездке, лень с него тут же слетела. Он подозвал одного из пейзан, выпятил грудь, засунул большой палец левой руки за пояс, правой показал на явившегося на его клич армейца, на бегу поправлявшего перевязь, и что-то сказал. Не знаю, как можно что-то грозное и суровое сказать на итальянском языке (с повозки не слышно было), но у рыцаря была, видать, практика, он сумел, потому, что пейзанина явно пробрало. Он затряс головой, испуганно поглядывая на заместителя ди Тавольи. После этого рыцарь взгромоздился на своего маунта и мы тронулись.

Скорость передвижения была раза в два выше пешеходной, то есть, получается около 10 км в час. Мы ехали где-то с полчаса, когда Смирро дёрнул меня за рукав:

– Во, вот до сюда мы добежали. Всё, дальше уже не могли. Пить больно хотелось.

Да, воды тут не было. Почва была сухая и каменистая, бурая трава пробивалась неопрятными пучками, между валунами как рыжая щетина меж прыщей алкоголика. Дорога шла круто в гору и за это мы время прилично поднялись: заметно посвежело и кроны светлоствольных сосен стали совсем уж редкими. Отсюда Смирро перестал быть помощником и надо было как-то определяться, двигаться до упора по дороге, больше похожей на двухколейную тропинку, или искать место съезда. Я посмотрел на ди Тавольи, но тот явно не собирался начинать командовать. Интересно, что ему такого Фарината сказал? Не сомневаюсь, что ни о каком подчинении мне тут и речь не идёт, просто до поры до времени мне оказывается содействие и невмешательство. Интересно только было бы знать пределы моей свободы и власти. Длину цепи, так сказать.