Текст книги "Посмертие. Второй шанс (СИ)"

Автор книги: Виталий Момотюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

   – Ты бы не ломал мне деревья понапрасну, – Моран в очередной раз посмотрела на иссечённые камнями стволы, – Не надо здесь лишних следов. На берегу много валунов, которым, в отличие от деревьев, не больно. А провести тебя по тропе знаний Убийц я смогу. И проведу до тех пор, пока ты не научишься шагать по ней сам. Не сомневайся. А как далеко ты уйдёшь по ней – зависит только от самого тебя. Запомни это.

   Ведьма повернулась и почти мгновенно скрылась в кустарнике, словно растворилась в нём. Такое искусство Греф уже не раз наблюдал у воинов, но оказалось, что эта рыжеволосая женщина вполне может поспорить с ними. А может случиться и так, что она окажется лучше многих из них.

   – Она права: воин не должен оставлять следов, которые сохраняются долго. Они могут привести к нему врага.

   Голос раздался из-за обширно разросшегося куста, расположившегося метрах в десяти от места разговора. Охотница тоже умела передвигаться скрытно. Однако присутствие Эйлы на опушке леса Греф заметил едва ли не с момента прихода Моран, хотя виду и не подал. Да и зачем лишний раз напоминать девушке, которая явно относится к тебе с симпатией, что ты далеко не обычный человек, если вообще человек ещё. С последним утверждением Греф был в корне не согласен, невзирая на все изменения своего тела. 'Я думаю, как человек, и чувствую тоже. Я нужен этим людям. Все остальное – не важно', – твердил он себе в минуты сомнения, стараясь задавить подобные мысли в зародыше.

   Эйла покинула своё укрытие, подошла и посмотрела ему прямо в глаза.

   – Ты ведь знал, что я здесь?

   В тоне, которым был задан вопрос, явственно чувствовался вызов.

   – Ты хорошо прятаться, – решил уклониться прямого ответа Греф.

   – Ты хотел сказать, что я стала лучше скрываться за последние дни, – улыбнулась она, но где-то в глубине его глаз мелькнуло что-то очень далёкое от веселья.

   Греф поднял руку и прикоснулся пальцами к кончику непослушного локона, который выбрался из-под стягивающего волосы ремешка и теперь нахально лежал на плече девушки. Уже в который раз за последние несколько дней он снова задал себе вопрос: 'А может плюнуть на всё, и будь что будет?' А предмет вопроса стоял прямо перед ним и настоятельно требовал ответа. И ведь нужно было что-то решать. Даже Лангак, совсем ещё молодой вождь, и тот, отправив Эйлу вместе с ними, дал понять, что Грефу следует решить назревающую проблему. А тот, кто должен её решить, всячески избегает этого.

   'В конце то концов, мне придётся объясниться с ней. Не могу же я вечно делать вид, что ничего не понимаю. Сколько ещё я смогу делать вид, что ничего не происходит, а если и происходит, то мне это безразлично. Какой смысл в том, чтобы скрывать правду? Тем более, от самого себя. Я же живой, и умирать пока не собираюсь'.

   – Эйла, я должен говорить, – решился Греф.

   – Должен, – подтвердила она, продолжая столь же пристально вглядываться в его глаза.

   – Греф... Его нет здесь, – пальцы руки дважды постучали по волосатой груди, – Так случится.

   – Я это знаю.

   – Откуда?

   – Моран сказала мне. Когда мы привезли тебя сюда в первый раз, чтобы исцелить твои раны, она призвала себе на помощь духов. После ритуала она и сказала мне, что ты не тот Греф. А потом, когда ты впервые ушёл ночью в лес и не дал мне пойти с тобой, она снова сказала: 'Забудь того Грефа, которого знала раньше. Его больше нет'. И я поняла, что это правда. Поняла, но не хотела верить. Но в селении смотрел на всё так, словно никогда и не жил в нём. Ты даже родных не узнал. А потом ты стал меняться...

   – Меняться, – повторил за ней Греф, – Стал меняться. Я стал другим.

   'Да, я стал обрастать волосами и научился превращаться не просто в волка, а уже в самую настоящую зверюгу. А ты остаешься всё той же, как и нашу первую встречу.'. Но вслух он это не сказал.

   – Но Слепой Буддар признал тебя членом племени! – повысила голов девушка, и Греф понял, что она стремительно скатывается к истерике, – А это значит, что ты всё же Греф! Просто шаманы Волков провели свой ритуал...

   Оборотень положил ей ладони на плечи, и поток слов прервался.

   – Шаман. Один. Он не окончить свой ритуал.

   Эйла тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, но освобождать плечи не стала.

   – Это всё Волки. Их шаманы. Они заставили тебя забыть всё.

   – Да, Волки. Но это не всё так. Они проводить ритуал, и...и Греф умирать, – при этих словах Эйла напряглась, и оборотень поспешил исправиться, – Нет. Не умирать, но проиграть дух зверь сражение за тело. Это тело, – уточнил он.

   – И что же случилось потом?

   – Шаман ошибиться, и тогда приходить я и побеждать их. И остаться здесь, – пальцы снова постучали по груди, – Поэтому я ничего не знать. И никого не знать. Я должен учить всё. Учить язык. Учить оружие. Я чужой.

   Эйла настороженно смотрела на него. Потом решительно тряхнула головой так, что волосы хлестнули ей по лицу.

   – Буддар не мог ошибиться. Может ты и не Греф. Но ты человек, а не злобный зверь. Тебе позволили жить с нами, и ты не причинил вреда никому из племени. Ты спасал нас и сражался за нас. Ты убедил воинов вступить в битву с Крылатыми Убийцами. И благодаря тебе они победили.

   – Да. Но я и зверь тоже. Мы вместе. Мы словно занять чужой дом, изменить его. Трудно находить слова. Нужные слова находить трудно.

   Греф решил всё же опустить некоторые подробности истинного состояния вещей. Мало ли что.

   – Но тогда в лесу, – Эйла снова принялась всматриваться в его глаза, – Тогда ты всё же спас меня. Почему?

   – Тогда я спасать женщину от опасность. Так надо. Это правильно. Но я не знать, кто ты и из какого племени.

   – Не знал, но сражался за меня. А сражался ты бы за кого-то другого?

   – Не знаю. Наверное, сражаться. Да. Я знал, что хиддим – это не правильно, плохо. Я чувствовать. Да, я сражаться. Но... Я рад, что тогда спасать тебя. Теперь рад больше, чем тогда.

   Греф замолчал, давая собеседнице возможность собраться с мыслями.

   – Ты занял чужой дом? – спросила Эйла и уточнила, – Пустой дом?

   – Пустой?

   – Что случилось с тем, кто жил в нём до тебя? Он ушёл в Страну Теней?

   – Я..., – Греф заколебался, и вдруг понял, что у него есть шанс весьма удачно выкрутиться из затруднительного положения, – Он проиграть сражение. Потом зверь проиграть сражение. А потом... Я не знаю. Тело стало моим... Не думать теперь об этом. Не надо. Я всегда сражаться за племя, сражаться за людей, – Он мгновение помолчал и решительно добавил, – Сражаться за тебя.

   Эйла тоже положила Грефу ладони на плечи, привстала на цыпочки и потерлась носом о его нос.

   – Ты всё выучишь и всёх запомнишь. И не забудешь уже никого и никогда. Я обещаю.

   Сказано было очень решительно и очень уверенно. Она сняла его руки со своих плеч и направилась вслед за ведьмой. У самых кустов Эйла повернулась.

   – Греф и раньше стрелял хуже меня. А вот камни ты бросаешь очень хорошо. Никогда раньше так не бросал. Только деревья больше не ломай.

   В следующее мгновение кусты скрыли её из вида.

   – Я убью любого, кто только попытается причинить тебе вред, – сказал на языке, который во всем этом мире знал только он один, – Разорву голыми руками или перегрызу ему глотку. Хиддим или Убийцы, человек или зверь – не имеет значения, кто это будет. Пусть даже и не пытаются.

  ***

   Слуга разлил вино в бокалы, поклонился и удалился с террасы: не дело прислуги присутствовать при разговоре высокородных.

   – Любой другой бы на твоем месте не минуемо напомнил бы о своем предупреждении. Но не ты. Благодарю тебя, друг.

   Лицо благородного Санкаана выглядело постаревшим, если это слово вообще возможно применить к внешности ангья. Весь его вид свидетельствовал о том, что какой-то огромный невидимый груз свалился на его плечи и теперь пригибал гордого воина к земле. Горе травило душу, словно яд.

   – Возможно, ты и прав. Но не стоит всё же думать обо всех одинаково.

   Иллонир старался не смотреть на старого товарища. Старого не потому, что ангья Санкаан якобы постарел. Просто их дружба длилась уже столько лет, что любое иное слово не могло полностью раскрыть суть их отношений. Он буквально чувствовал горе товарища и готов был разделить его с ним. Но вот только как в сложившихся обстоятельствах это сделать?

   – Я виноват, – глухо промолвил Санкаан, так и не отпив вина из зажатого в руке бокала, – Ты ведь предупреждал меня, и мне нужно было всего лишь сказать своё слово, как глава рода. Всего одно слово. А я решил этого не делать.

   – Не вини себя, друг мой. Те мои слова были совсем о другом. Никто не мог предположить, что спустя столько веков атан решатся на подобное. Никто.

   – Атан, – повторил Санкаан порядком подзабытое слово, – Атан. Фирримар уже заставили вспомнить уважительное обращение к себе. А что же будет дальше, Иллонир?

   – Пока это обращение вспомнили только двое ангья: ты и я.

   – Это так. Но только пока. А дальше?

   – Дальше? Дальше может произойти то, чего я больше всего опасаюсь в сложившихся обстоятельствах. Совет может принять решение оправить войска.

   – Ты боишься этого? Почему?

   – Потому что за Звенящим ущелье, которое пока удерживают наши отряды, враг набирается сил. Он увеличивает численность своих отрядов и ищет способы получить Силу. Изменённые строят жертвенники по всей долине, а значит им есть кому приносить жертвы. И если они найдут, кого класть на жертвенные камни, то ...

   Иллонир отпил вина, так и не закончив фразу. Впрочем, этого и требовалось: собеседник понимал всё не хуже его самого.

   – Тем более, что оправка войск в земли фирримар не решит твоей проблемы, друг мой. Точнее решит, но совсем не так, как на бы этого хотелось. Это приведёт к необратимым последствиям. Сейчас не время думать о мести, Санкаан, – снова заговорил Иллонир, – Тем более, что по большому счёту мы заслужили этот урок. Мы сами постоянно провоцировали фирримар, посылая в их земли откровенно слабые отряды. Да и зачем это вообще нужно было делать? Совет мог уже давно принять необходимый эдикт, и армия попросту уничтожила бы всех, присоединив эти земли к нашим владениям. Эта так называемая традиция лишена здравого смысла, ибо она не решает ни одной проблемы. Она только вредит.

   – Возможно, ты прав. Сейчас я тоже на многое посмотрел по-другому.

   – Так что же слышно из Совета?

   – Кроме требований о мести, пока ничего конкретного. Известная тебе проблема пока не решена, а у членов Совета всё же хватает рассудка понимать её потенциальный масштаб. Иное дело, что пока молчат слуги Покровителей, у большей части членов Совета не хватает мужества принять решение.

   – Чем дольше они выжидают, тем хуже становится состояние дел. Я и так сделал больше, чем мог бы себе позволить, если бы ценил своё положение и даже жизнь. Если не выжечь заразу сейчас, то дальше мы рискуем попросту захлебнуться в крови. В собственной крови, Санкаан.

   – Ты уверен, что всё настолько плохо?

   – Не сомневайся: всё именно так, как я говорю.

   – Но пока ещё этого не случилось, может быть мы подумаем о том, как спасти моего сына?

   – Прости, друг. Ты точно уверен, что он ещё до сих пор жив?

   – Уверен. Я пытался связаться с ним, и результат меня обнадёжил. Поначалу я не понимал, что происходит, пока не вспомнил принцип процесса. Тогда всё стало на свои места. Мой сын жив, но разум его находится под контролем. Кто-то подавил его волю и заставил исполнять свои приказы. А это значит, что у меня есть шанс спасти его. Крохотный, но есть. Правда, я ещё не знаю какой. Надеюсь, что ты поможешь мне в этом вопросе.

   – Ты сообщал о своих догадках Совету?

   – Зачем? Что бы окончательно погубить наследника своего рода? Если Совет узнает о том, что Релеенарин до сих пор жив, то это будет конец всем надеждам. Мой сын нужен фирримар только для одной цели: им нужны наши знания. Так что пусть Совет как можно дольше пребывает в неведении о истинном состоянии дел. Раз уж они решили, что фирримар принесли его в жертву, то пусть и думаю так дальше до тех пор, пока я не найду способ его спасти. И я надеюсь в этом на твою помощь.

   – Вот и ты решился на преступление эдитов Совета, друг мой.

   – Ты же сам только что говорил о том, что скоро потекут реки крови. Кто тогда вспомнит о таких мелочах? Да и будет ли кому выносить приговор и приводить его в исполнение? Сомневаюсь. Ты уже давно это понял и действуешь соответственно, а Совет пока молчит. Думаешь, они не знают о твоём приказе относительно последователей последнего Вознёсшегося Героя? Знают. Но молчат. Делают вид, что им не известно о происходящем. А потом, когда всё образумится, они всё 'узнают' и накажут всех виновных.

   – 'Поразить одной стрелой две мишени', – невесело улыбнулся Иллонир.

   – Почему только две? Они хотят куда большего. Но хватит о них, Иллонир. Нынешний Совет погряз в интригах, и ты знаешь об этом не меньше моего. Многим уже давно не нравились ни твое положение, ни твои взгляды. Вот только повода ты им не давал, а устранить тебя – не хватало решимости. А сейчас они на подобное и не решаться, тем более, что ты и сам подготавливаешь себе приговор. Нужно только подождать. Разве не так?

   – Всё так, друг мой. Всё так. Вот только если проблема решится, а я к тому времени останусь жив и сохраню свои силы, то... Их вполне может постичь глубокое разочарование.

   Глаза Санкаана буквально сверкнули.

   – Я слишком давно знаю тебя, друг мой, что бы ошибиться. Если ты поможешь мне спасти моего сына, то шансы на крушение замыслов членов нынешнего Совета резко возрастут.

   – Иными словами?.. – Иллонир не окончил фразу, предоставляя эту возможность собеседнику.

   – Если Релеенарин вернётся домой, им придётся иметь дело уже с двумя великими благородными родами. А может и больше. Я пойду с тобой до конца, каким бы он ни был.

   – Надеюсь, это не ультиматум?

   – Ты волен отказаться, и тогда я забуду о нашем заговоре.

   – Вместе с нашей дружбой? Нет уж, увольте меня, благородный Санкаан, от подобной участи. Я воспользуюсь твоим предложением, хотя ты весьма обидел меня, сделав его. Неужели ты предположил, что века нашей дружбы в сложившихся обстоятельствах потеряли для меня значение? Разве я дал повод для подобных мыслей? Надеюсь, что это горе так повлияло на твой разум.

   Санкаан не ответил, осушив вместо этого несколькими глубокими глотками свой бокал до дна.

   – Ангья не пристало пить благородный напиток так, словно он жаждущий роадранер, добравшийся, наконец, к водопою. Где твои манеры, друг мой?

   – В Иа твои поучения, Иллонир, – отмахнулся Санкаан от замечания собеседника, и, поднявшись со своего кресла, резко повернулся к вошедшему на террасу слуге, – Пошли все прочь! Появитесь, когда вас позовут! Прочь!

   Слуга поклонился и мгновенно исчез.

   Санкаан подошёл к ажурным перилам балюстрады и тяжело оперся руками на искусно обработанный мрамор. Он прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Иллонир отпил вина, давая другу время успокоиться и прийти в себя. Направляясь в это имение, он уже примерно знал, что ему предложат в качестве 'оплаты', хотя и ошибся относительно просьбы. Судя по рассказу гонца, речь должна была идти о мети за смерть наследника рода, а оказалось, что предстоит решить, как спасти тому жизнь. Это усложняло задачу, хотя, если честно, Иллонир даже испытал некоторое облегчение, когда узнал, что предоставляется возможность избежать кровопролития. Всё же, как бы не презирали минноонар фиримар, сейчас те оставались единственными возможными союзниками в предстоящей борьбе. Эрниль не испытывал никаких тёплых чувств по отношению к тем, кто пролил кровь 'перворождённых', и в других обстоятельствах без малейшего сомнения отправил бы одну из тысяч в поход. Он сделал бы и это и сейчас, потребуй от него друг именно такой помощи, хотя это и перечеркнуло бы часть его планов.

   – Всё же кое в чём ты прав, Санкаан, – нарушил молчание Иллонир, когда его друг вернулся в кресло.

   – В чём же именно?

   – Осознание надвигающейся на наш народ беды и поиски разрешения этой проблемы затуманили мой разум.

   – Я этого не говорил.

   – Не говорил. Прямо. Впрочем, это не важно. Я мог бы и раньше догадаться, что всё не так просто, как рассказал твой гонец. Если бы речь шла просто о мести, ты бы и сам справился, а меня просто поставил бы в известность. А раз тебе понадобилась моя помощь, то тут нечто иное.

   – Это правда. Но ты понимаешь, что я просто не мог рисковать?

   – Безусловно. Это же твой сын. На твоём месте я поступил бы точно так же. Но почему ты вызвал меня?

   – Во-первых, ты – правитель ардон уже достаточно долгое время. Значит, у тебя есть опыт в решении проблем различного рода. А в моём случае умения править родом и быть в курсе интриг членов Совета уже не достаточно.

   – Возможно. Допустим, я согласен с этим предположением.

   – Во-вторых, будет лучше для всех нас, если спасением моего сына займёшься именно ты. Объяснить почему?

   – Попробую догадаться: я всё же правитель ардон, – улыбнулся Иллонир, – Итак. Я уже и так нарушил достаточно эдиктов и указов, чтобы продолжать оглядываться на Совет и дальше. А раз так, то могу себе позволить не согласиться с общепринятым мнением, а точнее с Советом, и послать отряд на поиски сына убитого горем друга. Хотя бы для того, чтобы окончательно прояснить ситуацию. И если в результате этого Релеенарин вернётся домой, предъявить какие либо претензии к тебе будет чрезвычайно тяжело. И в глазах многих твоя помощь мне будет выглядеть уже не просто как поддержка друга, а как долг чести. А это многое меняет в глазах благородных.

   – Ты не зря стал правителем ардон. Всё верно. Кроме того, я сохраню свое положение среди ангья и, соответственно, связи в Совете. А в глазах многих благородных ты сам будешь выглядеть уже не просто нарушителем эдиктов и указов, а нарушителем из истинно благородных убеждений. Согласись, что это тоже чего-то да стоит.

   – Относительно последнего – сомнительно: на решение членов Совета это никак не повлияет. А вот твои связи... Да, в определённый момент они могут сыграть свою роль. Если только кое-кто не догадается о нашем соглашении.

   – Догадываться и знать – разные вещи. Даже Совету, если они хотят сохранить своё лицо, нужны не догадки, а неопровержимые доказательства.

   – А чтобы их добыть – требуется время. И именно его им может и не хватить. Логично. Хорошо: будем считать, что мы достигли соглашения. Однако, даже если я, а точнее мои помощники, и сумею отыскать Релеенарина и доставить его тебе, как ты сможешь обеспечить его безопасность? Совет ведь немедленно пожелает заполучить его, и, согласись, у них будут для этого все основания. Смерть от рук фирримар может оказаться куда легче, чем такая перспектива. Не говоря уже о том, что они получат возможность влиять на тебя.

   – Если Релеенарин останется в живых, он не вернётся сюда. Ты оставишь его при себе, и это решит все связанные с ним проблемы.

   – Даже так? В предстоящем будущем я буду пребывать в очень небезопасных местах. Об этом ты подумал?

   – Релеенарину будет куда безопасней сражаться под твоим началом, чем оказаться в руках дознавателей Совета. Там у него попросту не будет шансов.

   На террасе снова повисла тишина, прерываемая только пением птиц в парке. В имении Санкаана жизнь шла своим, устоявшемся за века чередом. Даже несчастье, случившееся с наследником рода, не поколебало привычный порядок вещей. А силы, рвавшиеся из Иа, были далеко. Пока далеко.

   – Я хочу знать, насколько далеко ты продвинулся в своем желании помочь моему делу, Санкаан?

   – Что именно тебя интересует?

   – В первую очередь, состоялся ли твой разговор со слугами Покровителей?

   – Нет, я не успел. Вестник о гибели отряда Релеенарина прибыл как раз накануне встречи. А дальше, как ты уже понимаешь, мне было уже не до того.

   – Это хорошо. Теперь я хочу знать подробности.

   – А мой сын? Мы ведь достигли соглашения.

   – О чём ты? Я бы в любом случае попытался спасти твоего сына, так что наше соглашение это только откровенный разговор двух давних друзей. Не больше. В любом случае, мне нужны хотя бы сутки, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, решить, как действовать и подобрать исполнителей. Я понимаю твои чувства, но и ты пойми меня: карательный отряд в лучшем случае привезёт тебе тело Релеенарина. А нам он нужен живым. Так что давай, расскажи мне всё, что ты узнал и что сделал, чтобы я мог действовать, не оглядываясь каждую минуту за спину на Совет.

   Санкаан откинулся в кресле, сложил руки на груди и прикрыл глаза. Не знакомому с его привычками показалось бы, что ангья готовиться подремать после обеда в компании друга. Но Иллонир достаточно знал своего друга достаточно давно, а потому приготовился внимательно слушать его рассказ. Ему, своенравному правителю ардон, который уже давно получал от Совета только короткие сухие послания, была важна каждая мелочь. Ведь просто сражаться с порождениями Иа – это одно, а сражаться с ними, ежеминутно ожидая удара в спину – совсем другое. Он очень хорошо помнил судьбу своего учителя и совсем не желал её повторить. Он чувствовал, что просто не имеет такого права в связи с грядущими событиями. Иллонир знал, что его народ ждут тяжёлые времена.

   'Проклятая кровь пророков,' – подумал он, приготовившись слушать рассказ друга.

  ***

   Жертвенник впечатлял. Впечатлял как своими размерами, так и отделкой. Это сооружение то ли выросло из пола циклопической каверны, то ли каменные блоки были так искусно отделаны и подогнаны, что не осталось ни намёка на соединительные швы. Всю её поверхность усеивали причудливые знаки, которые чередовались с изображениями, отдалённо напоминающими уродливые лица, искажённые мукой и злобой. Если бы кто-то попытался изучить эту 'отделку', то был бы немало удивлён: ни знаки, ни маски, не повторялись. Не было бы ни единого совпадения на тысячи возможных сверок.

  Уступчатая пирамида из чёрного камня возносилась вверх метров на двадцать, а её вершина являла собой квадратную площадку четыре на четыре метра. Поверхность имела едва заметный уклон к центру. А точно по центру этой площадки будто фантастический шип вырастал вверх двухметровый обелиск из чёрного обсидиана весь тоже покрытый сложным узором из едва заметных тускло светящихся могильным светом мельчайших знаков. Острие этого шипа было направлено в центр огромного купола потолка пещеры. Оно целилось в некое образование, больше всего напоминающее огромные сомкнутые уста.

   И потолок, и пол, и стены, и свисающие с потолка сталактиты, и вырастающие из пола сталагмиты – буквально всё в этой каверне покрывала сетка появляющихся и исчезающих в толще камня тускло светящихся линий. Если приглядеться, то становилось заметно, что светились не сами линии, а мелкие, не больше пары-тройки миллиметров знаки, которые будто скользили по каменной поверхности. Эти дорожки встречались, пересекались, сливались и разветвлялись, словно невероятных размеров кровеносная система. В одних местах камень являл собой сплошное светящееся пятно, а в других был почти обычным камнем. Причудливо извивающиеся между сталагмитами тёмные дорожки вели от жертвенника к четырём тёмным провалам входов в пещеру.

   'Изменённый' был под стать окружающей его обстановке. Удерживаемая несколькими парами уродливых когтистых лап женщина из элдалиэ, смотрела на него с ужасом и отвращением. Обнажённое тело пленницы демонстрировало целый набор синяков и царапин различных размеров, но сейчас всё это отошло на второй план после увиденной картины. Тусклого света было всё же достаточно, чтобы острый взор, присущий каждому минноонар, позволил разглядеть ей все подробности кощунственного надругательства над некогда ухоженным телом. Однако высказать своё мнение пленница не могла: её губы были сшиты грубо толстой нитью.

  Каждая пядь кожи этого существа, бывшего в недалёком прошлом её сородичем, была тщательно изуродована. Татуировки в виде чёрных причудливых знаков, больше всего напоминающих многоногих пауков или извивающихся сколопендр являлись самыми безболезненными из применённых в этом процессе способов. Уродливые шрамы, простые и подкрашенные, многочисленные проколы со вставленными в них самыми разнообразными предметами, а также раны, находящиеся в различных стадиях заживания дополняли картину. Последние 'украшения', судя по всему, периодически вскрывались, что явно не способствовало ни выздоровлению, ни положительным ощущениям их хозяина. Бугры на левой руке указывали на неправильно сросшиеся переломы. Из начисто лишённого волос и покрытого шрамами темени торчали вверх две пары обсидиановых рогов, а на лбу, подбородке и скулах ощетинился целый набор клыков, вырванных у убитых хищников и явно магическим способом вживленных в кость черепа. Сделано это было плохо, возможно, что и намеренно плохо, поскольку плоть возле этих 'украшений' была воспалена. Кольца, каменные и металлические штыри различных размеров, клыки – всё это безо всякой видимой системы располагалось на различных участках тела. Длинный изогнутый кабаний клык был вставлен в пробитую носовую перегородку, выворачивая ноздри так, что было непонятно, каким чудом дышит обладатель подобного 'украшения'? Проколотые и безжалостно разрезанные губы позволяли рассмотреть, что зубы были частично вырваны с корнем, частично обломаны, а некоторые спилены до состояния клыков. Кончики разрезанного надвое языка стягивало металлическое кольцо. Левая щека была явно разорвана, а потом крива зашита. Ногти безжалостно вырваны, и теперь на их месте росли некие уродливые наросты, напоминающие наплывы на повреждённых участках коры. А ниже пояса этого обнажённого существа пленница и вовсе не смотрела, старательно отводя глаза. Даже в столь безвыходном положении эльдалиэ хватило и одного беглого взгляда, чтобы избегать открывавшегося зрелища.

   – Всего одна? – недовольно спросил 'изменившийся' у удерживающих женщину уродливых монстров.

   Выбитые зубы в совокупности с изуродованными губами и языком были трудно совместимы с членораздельной речью, так что получилось у него нечто напоминающее: 'Фсэха атна?' Однако вопрос всё же был понят правильно, поскольку совершенно лысые лоснящиеся головы со светящимися красными глазами навыкате и хищным клювом вместо рта и носа дружно утвердительно закивали. Серия щёлкающих звуков, изданных при этом, видимо несла дополнительную информацию во всё же доступной пониманию форме, поскольку 'изменившийся' внимательно выслушал эти щелчки, после чего сокрушённо пожал плечами. При этом свисающие с его тела обрывки цепей издали звон от соприкосновения с каменными и металлическими вставками, а несколько колокольчиков дополнили эту какофонию звуков, тем самым подчёркивая уродство их хозяина.

   'Изменившийся' шагнул вперёд и неожиданно быстрым движением цепко ухватил пленницу за подбородок. Их взгляды встретились. Неизвестно, что прочла женщина во взгляде бывшего соплеменника, но после этого в её глазах женщины остался только ужас.

   – Брезгуешь, тварь, – с нескрываемой злобой выдавил из себя всё тем же трудноразличимой, изуродованной, как и его тело, речью 'изменившийся'.

   Женщина попыталась освободиться, но тщетно. Ей не удалось даже освободить подбородок от цепкой хватки изуродованной руки. Ноги, и те были надёжно ухвачены цепкими лапами конвоиров.

  Отчаянные рывки обнажённого тела вызвали лишь волну удовлетворение, отчётливо видимую во взгляде существа, бывшего некогда эльдалиэ, как и его жертва.

   – Хорошо. Сопротивляйся, пока можешь, тварь. Ты отказалась признать нашего Повелителя. Но всё равно скоро ты познаешь всего лишь крохотную часть того, что испытывает Он. Твоё тело и твоя душа станут ещё одной каплей, которая пополнят океан его могущества. Придёт время – и он освободиться. И тогда весь мир познает чашу его гнева! И каждый! Каждый получит то, чего заслуживает! А мы, его верные слуги, будем щедро осыпаны его милостью! Это время близится с каждой новой жертвой!

   'Изменившийся' отпустил подбородок пленницы, и тут же неуловимым движением ударил её в живот. Та обмякла и безвольно повисла в мощных лапах удерживающих её монстров.

   – Она должна всё видеть.

   Монстры снова закивали своими лысыми клювастыми головами на длинных шеях. Тут же одна из лап ухватила пленницу за волосы и задрала её голову вверх. Другая лапа ухватила подбородок женщины, оставив на щеках глубокие царапины, и заставила смотреть её прямо на 'изменившегося'. Острая боль, причинённая когтями, окончательно привела эльдалиэ в чувства.

   – Смотри внимательно, тварь. Ты должна всё видеть. И не смей закрывать глаза! Даже моргать не смей! Сделаешь так – пришью веки к бровям.

   'Изменившийся' шагнул к обелиску и извлёк из ножен на поясе, который составлял единственный предмет его туалета, нож из вулканического стекла с причудливо зазубренной режущей кромкой. Медленными, но сильными движениями он начал вскрывать уродливые шрамы на своём теле. Один. Другой. Третий. Зазубренное безжалостно лезвие кромсало плоть, словно пила, вызывая обильное кровотечение. По ходу самоистязания 'изменившийся' вскрыл таким болезненным способом также парочку едва поживших ран. И весь этот процесс сопровождался хрипами и стонами, в которых смешались боль и, что было самое страшное для пленницы, наслаждение.

   С каждой новой раной, с каждой новой каплей крови, упавшей на каменную поверхность жертвенника, тускло светящиеся знаки на обелиске начинали понемногу разгораться, словно огонь на тлеющих углях, в которые подбрасывают сухую траву и мелкие метки. Так продолжалось минут пять, после чего мигание знаков сменилось ровным и уже достаточно заметным сиянием. Нож в последний раз ковырнулся в открытой ране и застыл, направленный на жертву. Пленница, которая до этого вздрагивала при каждом прикосновении каменного лезвия к телу 'изменившегося', словно оцепенела. Её полный ужаса взгляд был прикован к тому месту на изуродованном теле, смотреть на которое до этого она старательно избегала – в свете только что произошедшего на её глазах, вживленные в пенис предметы приобрели совсем иное смысл. И, похоже, именно он и был их истинным предназначением.

   – Давайте, – прохрипел слуга неведомого Повелителя, отступая в сторону от обелиска, – Владыка услышал своего слугу. Он готов принять нашу жертву.

   Монстры тут же подтащили жертву к каменному шипу и до хруста в суставах заломили ей руки, тем самым заставив её наклонится вперёд. От боли слёзы хлынули потоком из глаз пленницы. Из-под сшитых губ донеслось мычание. Лицо оказалось прямо перед покрытой светящимися знаками каменной поверхностью, и они тут же засияли чуточку ярче.