Текст книги "Алракцитовое сердце (СИ)"

Автор книги: Visitor Ink

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

– Да, – снова осторожно согласился Деян. – Натворил твой мастер дел.

– Он дал мне мою жизнь и не забрал ее назад, когда подошел срок, но вместо того доверил свою. А мне нечего дать ему взамен.

– Ты и не должен, – сказал Деян. – Ведь вы с ним суть одно...

– Вот именно, – сказал Джибанд, и алракцитовые искры в его глазах будто разгорелись ярче. – Мы – Голем. Деян, а тебе снятся сны?

– Иногда.

– На что они похожи?

– Ну... – Деян задумался; объяснить, на что похожи сны тому, кто их не видит, было непросто. – На обычную жизнь похожи: только путаную, немного нелепую, немного... ненастоящую.

– Как здесь; как у нас с тобой, – Джибанд улыбнулся изуродованным лицом и посторонился. – Спокойной ночи, Деян. Хороших тебе снов.

Позже Деян не раз и не два вспоминал этот разговор, силясь разгадать, что за ним крылось, и жалел, что поспешил уйти; но тогда он лишь в ответ пожелал великану хорошего вечера в ответ и поднялся наверх.

Музыкант на помосте все пел и пел – о любви и о предательстве, об отчаянии и надежде, – пел и безбожно фальшивил; казалось порой, что делает он это специально – чтобы слушателям легче было петь вместе с ним.

– X -

Беспрепятственно пройдя через темную комнату, Деян было понадеялся, что чародей, одурманенный лекарствами, спит. Но стоило только усесться на мягкий тюфяк, как темнота негромко окликнула его:

– Деян.

– Что?

Но темнота молчала.

Так и не дождавшись ответа, Деян, переборов неохоту, встал, запалил свечу и прошел к кровати чародея. Прислуга когда-то успела проветрить комнату и отскрести пол: больше не было духоты и смрада, и можно было ходить, не боясь вступить Владыка знает во что. Синюшная бледность с лица Голема почти сошла: он больше не выглядел смертельно больным; скорее, смертельно уставшим.

– Рад, что тебе лучше, – сказал Деян.

– Если бы я здесь умер, это было бы немного некстати. – Голем слабо усмехнулся.

– Так что ты хотел? Я слушаю.

– Лучше расскажи, где ты нашел эту женщину?

– Харрану? Капитан к ней отвел. Они вроде как давно знакомы. – Деян посчитал, что подробности Голему знать будет излишне; во всяком случае, сейчас.

– Так я и думал. – Голем действительно удовлетворился кратким ответом. – Ну что, осмотрелся здесь худо-бедно за два дня? Как тебе город?

Деян вздохнул украдкой. К счастью или нет, но чародей явно не был настроен ругаться; просто хотел поговорить. Услышать что-нибудь хорошее, наверное.

– Нынче не лучшее время, чтоб осматриваться. – Поколебавшись на мгновение, Деян пододвинул себе табурет и сел. – Город, ну... Странный он. Не так я себе это представлял.

– Как – не так?

– Ну... Больше, выше. Совсем не похожим на Орыжь. С большими каменными домами, внушительней, красивее... Чище. – Прямо признаваться чародею, что Нелов кажется ему отвратительной смрадной дырой – "и стоило ради такого стремиться в большой мир?" – не хотелось, но Голем понял и сам:

– О мире по одним сказкам и россказням пьяным судить неверно, – сказал он. – Города бывают всякие. И гаже этого, и лучше, много лучше... Хотел бы я снова увидеть Ирталь! – Чародей улыбнулся. – Но его нет больше: забрало море – еще на моей памяти... В юности я был дурак: мне редко нравились города, непригодные для войны. Но знатоки называли Ирталь чудом рук человеческих; там было на что посмотреть. Джеб бы рассказал лучше, но кое-что помню и я.

Голем начал подробно и скучно рассказывать о прекрасных белокаменных статуях, о державших крыши святилищ огромных колоннах, о каналах и бьющих из камня фонтанах и других чудесах.

Вопреки обычному, Деяна рассказ совсем не увлек: слишком много всего за прошедший день он услышал; слишком много тяжелых мыслей ворочалось в голове, и эта очевидная и неуклюжая попытка чародея его развлечь только добавляла им веса.

– Рибен! Почему ты не злишься? – не выдержав, перебил он. – Не задашь мне трепку?

– А должен? – Голем вскинул брови в картинном недоумении.

– Не валяй дурака! – сердито сказал Деян. – Я оскорбил тебя. Несколько раз. На виду у всех. Перед тобой знатные господа на карачки бухаются, рассердить боятся, а тут... Кто ты – и кто я...

– О как! – Голем присвистнул. – Раньше надо было думать, "свободный человек", кто ты и кто я. Много раньше, а теперь уж поздно переигрывать. Тебе так не кажется?

– Может, и кажется. А только ты не увиливай, – проворчал Деян. – Я еще не забыл, как ты старику Беону ребра крошил за длинный язык. Едва насмерть не убил. А со мной тут лясы точишь.

– Ваш старик оскорбил мою жену и всех моих людей, с умыслом, и получил то, чего добивался. Смекаешь, в чем между вами разница? – Голем усмехнулся. – Деян, бывают случаи, когда я не могу сдержать себя, это верно, но если бы я кидался с кулаками на каждого, кто повышает на меня голос, Радислав дал бы мне отставку, а люди прозвали бы Безруким, потому что кулаки я стер бы по локоть. – Он помолчал немного. – А бросайся я на тех, кто пытается мне помочь, то не прожил бы на свете и полувека. К тому же ты везунчик... Днем я не мог и руки поднять; а до нынешнего часа у меня было навалом времени остыть. Но если ты настаиваешь на том, чтобы получить по лицу, – так и быть: только давай подождем до завтра: темно нынче – боюсь промазать.

– Опять все к шутке сводишь, колдун, – со вздохом сказал Деян; но от сердца немного отлегло. – И что прикажешь с тобой делать?

Голем, скривившись и сцепив зубы, осторожно сел в кровати.

– Раз уж ты спросил – помоги встать, – чуть задыхаясь, сказал он. – Если так пролежу до утра, завтра совсем двинуться не смогу: руки-ноги слушаться не будут.

Деяну, которому в свое время приходилось лежать без движения по многу дней, это чувство было хорошо знакомо, так что он без лишних слов пригнулся и позволил обхватить себя за шею.

Чародей навалился на его плечо всем весом; первые пять шагов до стены дались с огромным трудом. Но обратный путь оказался уже полегче.

– Я слышал, как вы говорили с Харраной. Твои дела в самом деле настолько плохи? – спросил Деян. – Не сейчас...Вообще.

– Не думаю, чтобы у меня или у Харраны хватало знаний наверняка судить об этом, – отозвался Голем, когда они снова добрались до стены.

– Хоть на один вопрос ты можешь сегодня ответить прямо?

– Не на этот, Деян. Не на этот.

– Ладно. – Деян сглотнул отчего-то вдруг подкативший к горлу ком. – Знахарка, что лечила меня, тоже всегда говорила надеяться на лучшее, если худшее от нас не зависит...

– Она была мудрой женщиной.

– Разве может мудрый человек быть сумасшедшим?

– Будь здесь старина Фил, он сказал бы, что не просто может, но даже обязан: в противном случае жизнь мудреца будет слишком скучна.

– А сам он, надо полагать, частенько сетовал на скуку?

– В яблочко! И обзывал скудоумными неучами не знавших скуки юнцов вроде меня, – сказал Голем.

– Уж на что, а на скуку Сумасшедшая Вильма никогда не жаловалась: все время что-нибудь делала, с больными возилась или лекарства готовила, или по дому. Но на ребят, случалось, ругалась. – Деян улыбнулся, вспомнив старуху; как она – невероятно давно! – кряхтя и ворча, так же помогала ему ковылять на одном костыле от стены к стене, как украдкой, чтобы он не слышал, отчитывала мальчишек, забравшихся к ней во двор и удумавших обтрясти незрелую еще сливу. – Было за что. Было...

"Господь Всемогущий! – Он осекся вдруг и замер на месте; словно небо разверзлось над его головой, окатило ледяной водой и пронзило молнией от макушки до пят. – Господи. Как я мог..."

За развлечениями минувшей ночи и утренними тревогами, за суетой длинного и тяжелого дня он забыл; начисто забыл о доме, о мясистом пальце полковника Варка Ритшофа, неотвратимой угрозой нависшем над родным клочком карты.

О том, что чародей освободил его ото всех обещаний и обязательств и что он волен был – или, вернее сказать, должен был, если ему дорог дом? – минувшим утром не метаться по незнакомому городу, пытаясь помочь чужому человеку, которому все равно невозможно помочь, а отправиться назад... И сейчас мог бы не ходить взад-вперед по комнате, а сидеть в повозке, которая с каждым часом приближала его к Орыжи.

Он не решил оставаться, нет, нет! Он позабыл – и целый день не вспоминал – о выборе, который должен был сделать; о том, что ему нужно скорее возвращаться, если он не хочет найти по приезду одни лишь мертвые тела и горелые бревна!

Осознание странной забывчивости этой было подобно удару. На миг потемнело в глазах, и сердце сжалось от жгучего стыда.

– Деян? Что такое? – Встревоженный чародей до боли сжал его плечо.

– Да ничего; просто о своих вспомнил. – Огромным усилием Деня овладел собой. – Ритшоф вчера показывал, бергичевские отряды близко грязь месят... Как думаешь, в порядке там все? Или...

Жуткие картины "или", словно настоящие, вставали перед глазами: черные остовы стен, наполовину выгоревшая, завалившаяся на бок мельница, и мертвые тела, привязанные к лопастям колеса. Только лиц было не различить – хотя бы за это Деян был безмерно благодарен своей фантазии.

– В смутное время всякое может случиться, – после долгого молчания с неохотой сказал Голем. – Но я надеюсь, все в порядке. Должно быть в порядке.

– Да. – Деян нашел в себе силы согласиться. Кроме очевидного желания успокоить его в голосе чародея чувствовалась какая-то странная убежденность, отчего немного больше верилось в то, во что так хотелось верить: все и впрямь в порядке. Пока еще в порядке.

"Я потеряю лишь один день, если уеду утром. Один день не имеет большого значения... Но тогда не так уж важны и три дня? Нет: многое может случиться за три дня, а задержка может выйти много, много больше. Если этот самый Венжар вообще меня не повесит, в чем никакой уверенности тоже нет... Мрак. Как же все запуталось!"

Деян со смущением и тревогой взглянул на чародея, уверенный, что тому известны все его нехитрые раздумья и сомнения, но Голем, все внимание направлявший на то, чтобы переставлять ноги, не замечал его терзаний. В молчании они прошли еще раз от стены до стены; после Деян подвел его к окну, закрытому тонким прозрачным стеклом.

– О-ох. – Голем с видимым облегчением навалился локтями на широкий подоконник. – Там правда снег валит, или это у меня в глазах рябит?

– Правда. – Деян поставил свечу на подоконник. Окно выходило на вход в харчевню; Лэшворт уже ушел, но тускло горел оставленный им фонарь, и мокрый мелкий снег проносился мимо – словно мгновения, часы и дни мимо человеческого взора: сверкающий круговорот настоящего исчезал во тьме прошлого быстро и неотвратимо.

– В самом деле снег. – Деян зябко поежился от пришедшего на ум сравнения. – Уже настоящие холода подошли, или опять колдовские происки?

– Наверное, и то, и другое, – Голем потер глаза. – Пора уже снегу.

"Надо уезжать". – Деян смотрел на проносящийся через пятно света снег; перед глазами мелькали лица. Трактирщик Лэшворт и лже-"Цвета", капитан Альбут и Харрана, Голем и его давно умершая жена, отчего-то представлявшаяся Деяну немного похожей на постаревшую Пиму, вдову Халека Сторгича. Судьба была жестка к ним, но несчастия следовали за их выбором и решениями, за их желаниями и страхами; даже у Харраны был выбор – выбор между гордостью и родиной: она выбрала гордость.

На границе освещенного круга, за крутящейся снежной кашей Деяну мерещилась темная призрачная фигура Эльмы; мираж манил, звал за собой. В этом тянущем чувстве было что-то общее с колдовским зовом лесной ведьмы-повертухи – с той разницей, что сейчас не было никакого колдовства.

"Надо уезжать. Пока не занесло, не закрутило это безумие..." – Деян сжал пальцы на холодном подоконнике, словно пытался удержаться за ускользающую реальность.

Мало было принять решение; еще нужно было решиться сказать об этом. Голем сам предложил ему уйти – и все же Деян чувствовал смущение и неловкость, будто собирался совершить нечто постыдное.

– Рибен, ты все-таки извини за сегодняшнее, – начал Деян.

– Брось.

– Нет уж. И сегодня, и раньше... Я много чего говорил и делал такого, чего говорить и делать не следовало.

– Это как посмотреть, Деян. – Голем бросил на него короткий взгляд исподлобья и снова уставился в окно. – Как посмотреть... Ты просил без шуток? Пожалуйста. Твоя доброта... ладно, твоя, если угодно, порядочность, – поспешно отмел он готовое последовать возражение, – она сохранила мне жизнь. Но твоя неприязнь сделала не меньше: она позволила мне сохранить рассудок... Возможно, и жизнь тоже.

– Я тебя не понимаю.

– Знаешь, как обычно проходит суд?

– Нет, – буркнул Деян, раздосадованный тем, что потерял нить разговора, так и не сказав главного. – При чем тут вообще это?

– Военный суд строг и скор на расправу; но в мирной жизни иначе. Кроме обвиняемого и судей есть обвинитель – прокурор. И есть защитник – адвокат; они изучают обстоятельства дела и выставляют их перед судом в выгодном для обвинения или защиты свете. Я не верю в Высший Суд, которым твой друг-священник стращал меня, Деян; я сам себе судья и сам себе обвинитель. Но своими попытками уязвить меня ты нечаянно оказал мне большую услугу. Обыкновенно твои нападки были, по правде, слишком наивны, но чувство, которое ты в них вкладывал, задевало меня за живое... Сделавшись моим прокурором, ты отнял эту роль у меня самого и вынудил выступать самому себе адвокатом. Лишь на время, но этого оказалось достаточно, чтобы удержаться на краю. Прими мою благодарность за то, за что желаешь извиниться; если бы не это, я...

Чародей замолчал надолго. Затем произнес нарочито по-деловому:

– Достаточно на сегодня разговоров. Давай лучше спать.

И так ясно видна была в эти мгновения прошедшая через все его существо трещина, в которую Варк Ритшоф и Ян Бервен накануне забили новые клинья, что Деян так и не сумел заставить себя сказать то, что собирался.

"Завтра. Скажу с утра; невелика разница. Чего зря сон портить?" – в молчании он провел чародея до кровати, пожелал тому доброй ночи, вернулся в свой угол, затушил свечу и повалился на пахнущее сыростью одеяло. Глаза после бессонной ночи и тяжелого дня слипались, но сон не шел; в темноте под сомкнутыми веками все несся и несся из ниоткуда в никуда серо-белый снег.

И, сколько бы Деян ни ворочался в холодной сырой постели, – снег падал все время в одном направлении.

– XI -

Утром, когда Голем растолкал его, Деян едва смог разлепить веки.

– Я дал бы тебе отоспаться, но тут появилось одно дело, – извиняющимся тоном сказал Голем; вид он имел по-прежнему потрепанный, но держался на ногах без посторонней помощи.

– Да ничего... – Деян, зевнув, неохотно выбрался из-под одеяла и сел. Солнце поднялось уже довольно высоко. У окна стояла Харрана, с безразличным видом глядя на улицу.

Что-то еще непривычное было в этом утре, но спросонок никак не удавалось ухватить, что.

Отчаянно зевая, Деян заставил себя встать, плеснул в лицо воды из таза на столе, еще раз осмотрелся – и лишь тогда понял, что показалось странным. В комнате было слишком много места, потому как в ней отсутствовал Джибанд.

– А где Джеб? – спросил Деян, натягивая куртку. – Ждет внизу?

– Надо думать, уже где-то на полпути к переправе, – сказал Голем. – Он уехал ночью.

Глава шестнадцатая. Что однажды записано

– I -

– Как так – Джеб уехал? – тупо переспросил Деян. – Совсем?

– Вместе с тем музыкантом, Выржеком, и его приятелями, – буднично пояснил Голем. – Ты крепко спал, и Джеб не стал тебя будить. Он сожалеет, что не попрощался с тобой как следует, и просил передать извинения.

– Но он бы никуда не ушел без твоего позволения! – воскликнул Деян.

– Я отпустил его.

– Зачем?!

– У Джеба нет причин испытывать на прочность милосердие Венжара ен'Гарбдада: он сделал выбор в пользу жизни и свободы, – сказал Голем. – Кто я такой, чтобы мешать ему в этом?

– Ты...

– Безумец? – невозмутимо подсказал Голем. – Или просто дурак?

– Знаешь, Рибен, иногда очень похоже на то. – Деян тяжело опустился обратно на кровать. Мысли со сна едва ворочались, но чем лучше он осознавал случившееся, тем сильнее ему хотелось проснуться вновь – и чтоб ничего этого не было. – Ты хоть видел, что за тип этот Выржек? Говорят, он музыкантом только прикидывается, а сам из ваших... из колдунов то есть. Шпионит то ли на Бергича, то ли на этот ваш Круг или как его там.

Голем кивнул:

– Да, Джеб понимает это.

– И ты все равно его отпустил!

– Вряд ли господин Выржек более опасный спутник, чем я, – сказал Голем, усаживаясь на табурет. – У Джеба память ребенка, Деян, но разум взрослого чародея. И больше права поступать так, как ему вздумается, чем у меня или у тебя, потому как от рождения этого права он был лишен... Небеса мне в свидетели, я хотел бы задержать его подле себя, но это было бы по отношению к нему огромной несправедливостью. – Он вздохнул. – Очень скоро я начну сожалеть о таком решении. Но это лучшее... это единственный верный мой выбор с тех пор, как я вернулся.

В отсутствии Джибанда он стал как будто выше ростом; но трещина, поразившая самую суть его существа, от этого сделалась только заметнее.

– Ну, положим, подонков тех в Эльмином доме ты тоже не зря перебил, – сказал Деян. "Мне-то что теперь делать?!" – хотелось ему выкрикнуть в лицо Голему, в прямую спину Харраны, в серое небо за тонким стеклом; но кричать было столь же бессмысленно, сколь и пытаться получить ответ от кого-то, кроме себя.

– Это было не решение, но долг, – сказал Голем. – Который я к тому же исполнил скверно.

Пока Деян обдумывал ответ, Харрана напомнила о себе тихим покашливанием. Голем обернулся к ней:

– Простите, я увлекся... – Он встал. – Вернемся к этому разговору потом, если захочешь, Деян. Харрана-абан-хо в качестве платы за свои услуги попросила меня кое о чем, и, раз таково ее желание, я не в праве ей отказать. Но в отсутствии Джеба мне потребуется твоя помощь. Одевайся уже, наконец, и пойдем.

Деян выругался, осознав, что так до сих пор и сидит на кровати босой, в наброшенной на одно плечо куртке, и принялся натягивать стоптанные Хемризовы сапоги.

Стоило накануне озаботиться тем, чтобы сменить их на что получше, но как было обо всем упомнить в творящемся беспорядке?

– Ладно. Идем. – Он поднялся. – Что делать-то?

– Ничего особенного. Постоишь рядом, подашь миску с водой, когда будет нужно, и засвидетельствуешь обряд. Так положено, – пояснил Голем. У двери он задержался, чтобы пропустить Харрану вперед.

Деян, недоумевая, вышел за ними следом. О неожиданном "деле" не хотелось и гадать; но задержке он был рад: она давала возможность хотя бы собраться с мыслями.

В общем зале Голем и Харрана направились к углу, где сидел, развалясь на скамье, капитан Альбут.

– Господин Ригич... Хара. – При их появлении капитан подскочил из-за стола и выпрямился. Спиртным духом от него разило за десять шагов, но больше ничего о ночной попойке не свидетельствовало. Молчание затягивалось; на лице капитана отразилось замешательство. – Что?..

Голем ободряюще кивнул Харране, предоставляя говорить ей. Та медленно, будто нехотя, обошла стол и встала рядом с капитаном.

– Князь Ригич – законный правитель Зареченских земель и Хранитель, Ранко. – Харрана посмотрела на капитана. – Его слово старше слова любого жреца... и он согласен провести брачную церемонию, – сказала она – будто выдохнула. – Только отыщи какого-нибудь сановника с печатью, который до сих пор не сбежал и сможет выдать нам бумагу. Если ты, конечно, не передумал.

– II -

– Я, со своей стороны, сомневаюсь насчет Хранителя, – сказал Голем, – и на канцелярских писарей эта история тоже не произведет впечатления. Но уверен, ружья ваших людей могут послужить для них убедительным аргументом, капитан Альбут. Как по мне, можно было бы им одним и ограничиться, но Харрана-абан-хо зачем-то настаивает на моем участии... И раз мое посредничество кажется ей столь важным, я не вижу причин для отказа: прежде закон предписывал мне по необходимости замещать священнослужителей в случае их отсутствия поблизости. Мне неизвестны доподлинно все факты, но Харрана-абан-хо клянется, что не совершала предательства, за которое была изгнана с родины, и я верю ее клятве: предатель не хранил бы в изгнании верность традициям долгие годы... Я готов скрепить ваш союз перед Небесами так, как это принято на Островах. Если, вы на то согласны, капитан Ранко Альбут – но на вашем месте я бы не отказывался. – Голем чуть заметно улыбнулся капитану.

"Он ни о чем не догадывается, – мрачно подумал Деян. – Если она вообще сказала ему хоть слово правды о том, что с ней случилось..."

– Только поторопитесь с решением. Время дорого, – добавил Голем.

– Так что, Ранко? Дар речи потерял?– В голосе Харраны, когда она обращалась к капитану, было мало тепла; как и счастья на лице капитана. Тот был скорее изумлен, чем обрадован; но изумлен до глубины души.

Наконец, он совладал с собой:

– Если ты сегодня же уедешь! – выпалил он. – Я не хочу жениться лишь затем, чтоб сделаться вдовцом.

– Идет.

– Правда?

– Обещаю.

– Раз так... – Капитан взял ее за руку, и она ответила на пожатие, ненадолго задержав его ладонь в своей.

– Договорились, Ранко. – Смуглое лицо Харраны осветила мимолетная улыбка; холодные глаза капитана отразили эту вспышку.

Позже Деян вспоминал, что это был единственный краткий миг ласки и близости, который он видел между ними; больше не было ничего – ни положенных на свадьбе поцелуев, ни прощальных объятий.

– Хара, помнишь, я рассказывал: у меня двоюродная сестра в Залеграбе, – сказал капитан. – Я упоминал ей в письмах о тебе. Они с супругом держат лавку со всякой всячиной, там всегда прорва работы... Отправляйся к ним; сестра будет рада... Сейчас оставлю тебе адрес и записку для них. – Он выпустил ее руку; тон его сразу сделался деловым и резким. – Валиш! Иди к Лэшворту и спроси у него чернил. Живо! – прикрикнул он на подскочившего солдата. – И собери всех: нам нужно поймать какую-нибудь канцелярскую крысу.

– III -

Зал ненадолго наполнился суетой, но вскоре капитан со своими людьми ушел, и стало тихо. Голем у стойки разговаривал с трактирщиком, расспрашивая того о налогах, устройстве власти в городе и всем подобном. Деян огляделся и понял, что остался с Харраной один на один; она никуда не ушла, а села на место капитана и ожидала будущего с кажущимся – или подлинным? – безразличием, которому позавидовал бы даже Джибанд, окажись он рядом. Черный платок, укрывавший ее лоб, чуть сбился вверх, обнажив край глубокого шрама.

– Вы уверены? – вырвалось у Деяна прежде, чем он успел прикусить себе язык.

– В чем? – Харрана взглянула в его сторону безо всякого любопытства. Поправив перед тем платок.

– Что капитан Альбут – подходящий человек для вас, – осторожно подбирая слова, сказал Деян. Он был совсем не уверен, что этот разговор следовало начинать, но начав – не смог отступиться.

– А по-вашему – нет?

– Боюсь, что так.

– Почему же?

– Он жестокий человек. Опасный. Он... – Деян беспомощно замолчал, не зная, как продолжить, чтобы не выдать капитана с головой.

– Ну же, продолжайте, господин Химжич. – Харрана на мгновение встретилась с ним взглядом – и вдруг раздражение в ее глазах сменилось изумлением, затем – пониманием и в следующий миг – испугом и такой жгучей яростью, что во рту делалось солоно.

Харрана давно обо всем знала; и поняла, что все известно и ему.

Но ее гнев и страх сейчас были направлены не на Альбута – а на него, чужака, который мог выболтать секрет...

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, что предугадать: Голему очень не понравится капитанская история, и он не будет долго колебаться перед тем, как отправить Альбута на встречу с Хемризом. Поэтому точно так же, без колебаний, в это самое мгновение Харрана заставила бы ненужного свидетеля замолчать на веки вечные – если б могла.

"Вот так оборот!" – Деян выдержал ее взгляд. Он не понимал, что движет бывшей хавбагской медсестрой, но в том, что Альбута дыры во лбу не украсят, был с ней вполне солидарен.

– Капитан похож на человека с тяжелым нравом и тяжелой рукой, – громко сказал он, так, чтобы слышал уже заинтересовавшийся их разговором Голем. – Но вам, конечно, лучше знать, госпожа Харрана; вы ведь знакомы многие годы.

– Мудрая мысль, – с огромным усилием она овладела собой и вновь натянула маску безразличия. – Ранко – отвратительный болтун, особенно когда напьется; надеюсь, в этом вы отличаетесь от него в лучшую сторону, господин Химжич?

– Смею надеяться. – Деян кивнул ей, улыбнулся остановившейся подле них Мариме и спросил завтрак. Девушка после вчерашнего следила за капитаном с явной опаской и старалась не попадаться тому на глаза. Знала бы она, кого ей в действительности следовало опасаться!

– IV -

Пока Деян без аппетита наворачивал густую кашу, а капитан разыскивал кого-то, кто мог бы засвидетельствовать брак и выдать необходимый документ, Голем на заднем дворе вылил на себя кадку подогретой воды, натянул вычищенный прислугой китель и стал походить на военного больше, чем когда-либо прежде. У тех солдат и офицеров, которые встречались Деяну на улмцах, были такие же серые от невзгод и усталости с отпечатком мрачного упрямства лица.

Капитана не было долго, и Деян со смешанными чувствами уже готов был поверить в его неудачу. Однако наконец Альбут появился и привел сморщенного, трясущегося человечка в дорогой одежде, за которым четверо солдат тащили сундук – достаточно большой, чтобы человечка можно было бы уложить вовнутрь, и еще осталось бы место.

В сундуке оказался ларец чуть поменьше, где на красном бархате хранилась печать, много разных бумаг и три огромных, оплетенных кожей книги, куда записывались даты рождений, свадеб и смертей. Человечка все называли "господин секретарь"; когда ему показали епископскую грамоту, он немного успокоился.

– Мэр бежал; и начальник ваш бежал. А вы почему еще здесь? – спросил его Голем.

– Знамо дело, бежал начальник. Без дозволения и приказу, все побросал, охранение все с собою забрал. А это все теперь куда девать прикажете – в печку? – Человечек еще больше сморщился, махнув в сторону сундука. – Или полотном белым обернуть, лентою красной обвязать и за порог выставить: бери кто хочешь? Не затем, милорд, я сорок лет службу в канцелярии служил! Подумал – схороню до поры с Господней помощью...

Голем взглянул на него уважительно и с грустью – и ничего не сказал.

Книги выглядели внушительно; Деян с горечью подумал о тонкой тетради, оставшейся дома в ящике стола. Вечером перед нападением Эльма помешала ее сжечь, но без него в Орыжи все равно некому было делать записи. И вряд ли жена Петера без скандала позволила бы оставить в доме его бумаги, даже если б Эльма пожелала их сохранить...

По обычаю или чтобы произвести впечатление на "господина секретаря", чужеземный свадебный обряд чародей вел почти столь же монотонно, сколь и Терош Хадем вел обычную церемонию; вышло еще скучнее и, на взгляд человека непосвященного, нелепо, даже дико.

Перво-наперво всем пришлось выйти под открытое небо, на площадку перед воротами в заборе, огораживающем двор. Там, обращаясь попеременно то к Харране, то к капитану, Голем очень долго говорил что-то на хавбагском наречии. Стараясь сохранять приличествующий случаю торжественный вид, Деян коротал время за раздумьями о том, что же ему делать: вспоминал Орыжь, думал о Джибанде, пробирающемся где-то по дорожной грязи, о Големе, перешагнувшем предел человеческих возможностей и не нашедшем ничего, кроме одиночества и отчаяния. Думал о напряженно вытянувшемся капитане и сосредоточенно-спокойной Харране, пытаясь отыскать в их трагической, нелепой и непонятной истории для себя подсказку. Думал – и не находил ни подсказки, ни выхода; только от стояния в неподвижности на холоде немели пальцы...

Когда наконец Голем жестом велел ему подать кувшины, Деян вздохнул с облегчением.

Сказав что-то веско и громко, Голем вылил вино и воду на сцепленные руки жениха и невесты и провел всех за собой через ворота и дальше, назад в общий зал харчевни, где "господин секретарь" внес запись в книгу, выписал бумажную грамоту, шлепнул сверху печать – и все было кончено.

Никто не поздравлял новобрачных, не улыбался. Довольным выглядел только Лэшворт, предвкушавший, что в самое ближайшее время беспокойные гости наконец-то покинут его постоялый двор.

Деян удрученно вздохнул: это была самая странная и нелепая свадьба, какую он в жизни видел, и дело было не в хавбагском обряде и не в чародее, неумело игравшем роль священнослужителя: просто жениху и невесте не то что жениться – и встречаться в этой жизни не стоило...

– V -

Пока люди капитана паковали тюки с припасами в дорогу и седлали лошадей, сам он ушел куда-то договариваться о транспорте и военном сопровождении для «господина секретаря» и его книг – и для Харраны; Голем отправился вместе с капитаном.

Деян поднялся наверх и принялся тоже собирать пожитки. Он почти не удивился, когда за спиной скрипнула дверь и прошуршали по полу легкие, почти неслышные шаги.

– Госпожа Харрана. – Закончив стягивать одеяло, он обернулся; она остановилась в трех шагах, глядя на него с непонятным весельем в глазах. – Что вам угодно?

Она молчала. Деян, не выдержав, отвел взгляд. Еще ни с кем наедине он не чувствовал себя так неловко, как с этой женщиной.

– Возьмите. – Она поставила рядом с собой на столик прозрачный пузырек. Внутри был десяток зеленовато-бурых шариков. – Это средство способно приглушить любую боль – даже душевную. Но можно не чаще одной дозы в половину дня. Абсхар Дамар знает об этом; но пусть лучше оно будет у вас.

– Спасибо. – Деян забрал пузырек, сунул за пазуху и невольно отступил назад, будто Харрана была дикой кошкой, готовой оцарапать.

– Боитесь? – спросила она с насмешкой.

Деян пожал плечами. Это был не страх, но что-то схожее с ним.

– Надо же. – Она усмехнулась. – Человек, который сопровождает Абсхар Дамара, боится другого человека! И кого? Меня!

– Его я начал понимать... немного. Вас – не понимаю, – зло сказал Деян, рассерженный ее насмешкой. – Зачем? Вы ведь знаете, кто такой Альбут. Так почему же вы здесь? Зачем эта дурацкая свадьба?

– Не злитесь, – снова улыбнулась она. – Я не хотела вас обидеть.

– Для чего же тогда пришли?

– Отдать лекарство... и поговорить. – Она села на краешек кровати, в это мгновение и впрямь напоминая дворовую кошку, пробравшуюся в дом, замерзшую и бесконечно уставшую от беспрестанной борьбы за жизнь. – Часто я сама себя не понимаю; а невысказанные слова давят. Знали бы вы, как напугали меня утром...

– Я заметил. Ладно. – Деян чувствовал, как его раздражение тает. – Так зачем вам выходить замуж за того, из-за кого потеряли все?

– Вы говорили с ним и могли заметить: он давно уже ищет смерти, потому как вынес себе приговор. Скажите мне вот что... Верховного бога этой земли называют Высшим Судьей; отчего же люди здесь всегда спешат осудить себя сами, господин Химжич? – Харрана смотрела ему в глаза спокойно и серьезно. – Трусость это или дерзость?