Текст книги "Алракцитовое сердце (СИ)"

Автор книги: Visitor Ink

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

Деян невольно покосился на Джибанда: как-то совсем его вид с "чувственными искусствами" не вязался.

– Понимаю твое удивление. – Этот взгляд от Голема не укрылся. – Действительно, смотрелось это забавно – но тем привлекательней для других: художники и поэты любят диковины... Мы с Джебом по-прежнему были неразрывно связаны, некоторое время отдавали совместным упражнениям и управлению Старожскими делами, но в остальные дни старались не докучать друг другу. Я отгораживал сознание, насколько возможно, и Джеб делал так же. Я надеялся -этого достаточно, чтобы он чувствовал себя свободным. Через искусство он стремился к тому пониманию самого себя и человечности, какого не могли дать колдовство и медицина. К стыду своему, должен признать, я мало внимания уделял его изысканиям; не то чтоб я полагал их неважным чудачеством, но... Всегда находились другие дела. Опыт научил меня относиться ко всяким сочинителям и артистам с осторожностью. Эти господа часто тщеславны и завистливы, равно щедры на лесть и насмешки. Многие из них охотно берутся за мелкий шпионаж, при этом с равным презрением относятся к нанимателю и к жертве и с презрением еще большим – к простому обывателю, не замешанному в их грязные интрижки и не почитающему их искусство за нечто особенное. Те, кто не тщится зачерпнуть из казны и держится в стороне от дворцов, порядочнее прочих – но почти столь же самовлюбленны, столь же несдержанны в страстях и неразборчивы в средствах. Среди них мало достойных людей, верных своему слову и готовых платить по счетам. И тем удивительнее, что эти мелочные, несимпатичные люди порой способны создать невероятные, великие вещи, вывернуть публике душу наизнанку... Собравшись вместе, эти господа становятся совершенно невыносимы, потому я предпочитал, если случалась необходимость, беседовать с ними по одиночке. Меня они все – за исключением пары-тройки человек – полагали туповатым и несносным типом; не то что Джеба... Для меня всегда было загадкой, как он с ними ладит и что находит в их бесконечных рассуждениях о высоком. Но, признаться, я не очень-то стремился ее разгадывать.

– Расскажешь, что такое искусство, мастер? – подал голос Джибанд. – Пожалуйста.

– Попробую. Но в другой раз. – Голем взглянул на Джибанда чуть виновато. – Когда придумаю, как это сделать так, чтоб ты понял, а не засыпал меня по макушку новыми вопросами. Ладно?

Великан степенно кивнул. В жестах его, прежде бестолково-суматошных, когда он разговаривал с чародеем, теперь ясно проступало человеческое достоинство.

– IV -

– Когда учебе настал конец – а к тому моменту мое терпение слушать чужие мудрости совсем иссякло, – я поспешил покинуть город, поступив на императорскую военную службу. – Голем с видимым облегчением вернулся к рассказу. – Я не мог больше сидеть на одном месте и хотел поглядеть на мир. И я хотел драться. Драться в полную силу, а не любезничать с противником, как полагалось по дуэльному кодексу! Унаследованная от отца ярость искала выхода – и нашла его под императорскими знаменами. Джеб неохотно присоединился ко мне, по-видимому, просто опасаясь оставить меня одного. В Кругу чародеев ждали, что наша карьера в Имперских рядах принесет Кругу пользу, а в Империи, в свою очередь, надеялись, что я постепенно сумею склонить Круг уделять больше внимания их интересам – и небезосновательно надеялись; но до этого оставались еще долгие годы. А пока мы усмиряли восстания и покоряли прилежащие к Империи земли, нагоняли на врагов страх и внушали им трепет перед Кругом, главенствующим над всеми чародеями Алракьера. Мы являли собой силу и утверждали силой закон.

– Оставляли жен без мужей, детей без отцов, жгли дома? – не сдержался Деян. – И ты чувствуешь гордость за это?

– Бунтовщики, убивая солдат, обычно весьма довольны собой: почему бы не гордиться и нам? – Голем даже не сбился с тона. – В то время Императорский трон занимал Яран Второй; недовольных его правлением было много, а соседи не упускали случая пощипать нас в приграничье. Армейская рутина для меня надолго не затягивалась: походам и боям не было конца. Один год я возглавлял десятитысячную армию, а годом позже пробирался по чужой земле с небольшим отрядом... Мы с Джебом одни стоили многих сотен солдат в открытом сражении и многих тысяч, если у нас было достаточно времени. Обычно чародеи обеих сторон нейтрализуют друг друга, боевые чары отражаются защитными; но со мной справиться оказалось сложнее. После должной подготовки я мог обрушить на неприятельскую армию горы или устроить паводок, мог разрушить десятки верст дорог или до смерти перепугать солдат, напустив на них армаду духов, которые всегда охотно откликались на мой зов... И я знал, как лучше использовать моих людей. Командовать наступлением намного удобнее, глядя на него своими глазами с десяти разных точек, чем руководствуясь ненадежными донесениями: искусственные тушки птиц и крыс позволяли мне вовремя получить нужные сведения. В те годы я, пожалуй, вовсе не страшился смерти, но до судорог боялся что-нибудь упустить. Наверстывая проведенные взаперти годы, я дрался без конца, как чародей и как солдат, и мне это нравилось. Сперва Джеб очень помогал мне, затем подал прошение об отставке и вернулся к мирным делам, а я продолжил блюсти честь знамен – ко всеобщей радости. Я был еще слишком молод, чтобы войти в Круг, но уже достаточно силен для этого – в том крылась вторая причина, по какой Круг был доволен, что я увлекся имперской службой... Большая ошибка с их стороны. – Голем отхлебнул из кружки. – Венжар, пока я утверждал закон в провинциях, тоже не терял времени даром: преумножил многократно свое мастерство, сделал карьеру при дворе, заработал на торговле и махинациях внушительный капитал... Когда нас обоих, наконец, приняли в Круг, он состоял уже при Императоре советником и метил в министры. Я, в то время генерал первого ранга с правом решающего голоса в императорской комиссии по внутренним вопросам, был весомым аргументом Венжара в служебных спорах. А когда оппоненты не уступали – решал дело силой. За глаза меня называли Венжаровым железным кулаком. Я и впрямь в то время разбил немало лиц и репутаций, расчищая ему – и себе – дорогу, а он давал мне возможность работать, не отвлекаясь на ерунду... В некоторых вопросах он был, однако, удивительно нерешителен, и тут уж мне приходилось подталкивать его. Венжар соглашался со мной в том, что с Кругом, таким, каким мы видели его – с недействующим уставом и заплесневевшими традициями – нужно было кончать, но боялся неудачи; с большим трудом я убедил его поддержать меня. Другие наши с ним товарищи – Радек, Абол, Тина – были сговорчивей. И – тут нам чрезвычайно повезло – Марфус Дажич, один из старейших членов Круга, поддержал и согласился возглавить переворот: он никогда не искал власти для себя, но считал необходимым так или иначе разобраться с утвердившимся беспорядком. Марфус созвал внеочередное собрание Круга и в последний раз поднял вопрос о задуманных нами реформах, но Председатель, господин Эрксес, как обычно, не допустил обсуждения; и тогда мы начали действовать. Эрксес был осторожен и слишком дряхл для того, чтоб с ним драться, потому я по очереди вызвал на поединок и убил двоих его ближайших сподвижников; не составило никакого труда спровоцировать этих глупцов на то, чтоб они оскорбили меня первыми. По закону Эрксесу нечего было мне предъявить, но стерпеть такое он не мог – иначе растерял бы весь авторитет – и не хотел, потому, недолго думая, подослал убийц. Те, в отличие от покойных подлиз, были хороши в деле, но, как видишь, не преуспели: одного я изловил живым, публично допросил и выдвинул против Эрксеса обвинение. Доказать его причастность полностью было сложно, но пол под ним зашатался... Необъявленная война длилась полгода и завершилась полной нашей победой: Эрксес вынужден был передать пост Марфусу и вместе с немногими верными сторонниками отойти от дел, а большая часть влиятельных чародеев, придерживавшихся нейтралитета, перешла на нашу сторону. В следующие два десятилетия мы сделали почти все из того, что следовало сделать. Но затаили обиду на нас многие – особенно из тех, кто потерял власть или источник обогащения; даже спустя полвека некоторые из них еще тешили себя надеждой покончить с нами. Венжар был прав: стоило устранить их сразу; как говорится, не хочешь нож в спину – не оставляй позади живого врага... Но Марфус не позволил: мы казнили только тех, кто предпринимал против нас что-то существенное, а мелких пакостников не трогали, даже если они торжественно клялись на крови однажды поквитаться с нами. "Нет причин их убивать, Бен, ведь люди меняются: сегодня они ненавидят нас, но завтра могут прийти нам на помощь", – так он мне сказал, и я подчинился... Доброта украшала его, но мешала заглянуть вглубь: враг может стать союзником или другом, но записной негодяй порядочным человеком не станет. Однако Марфус отказывался признавать тут различие, считал, что никто не вправе проводить границу между излечимым и неизлечимым душевным злом, и что всякому нужно, если возможно, дать шанс показать себя с лучшей стороны. Венжару он запретил и думать о расправе, а меня, можно считать, даже на время переубедил... Но мы имели дело не с честными противниками, а с обиженными, озлобленными негодяями. Марфусу потребовалось слишком много лет, чтоб в этом удостовериться. – Голем раздраженно дернул плечом. – К счастью, недовольные новым порядком составляли меньшинство. Прежде Круг представлял собой нечто вроде... скажем, совета старейших. Есть же у вас что-то такое?

– Есть.

– Только ваши старики, наверное, не забывают о посевной за разговорами о своем ревматизме, – ну, раз уж вы до сих пор не перемерли от голода. – Голем вдруг развеселился. – Они не прячут общее зерно к себе в сундуки, не принуждают девок греть им постели, не забирают у охотников больше добычи, чем могут съесть; иначе вы бы давно их сместили и назначили других. Так?

– Так, – подтвердил Деян, слегка покривив душой: некоторые неприятные случаи все же происходили время от времени. Старики – да взять хотя бы Беона – за общее дело радели, но и себя в обиде не оставляли.

– В этом ваш немудреный порядок лучше того, что был принят среди чародеев: у нас для сволочей и бездельников раздолье. Но Марфус его все же поуменьшил... Суть нашей затеи сводилась к тому, чтобы поумерить притязания и аппетиты сильнейших, разрушительные для дела, – и наладить взаимодействие между чародеями на всем материке, выстроить связи между всеми, кто нуждался в нашей помощи или мог и желал сам помочь другим

– То есть ты всего-навсего желал поквитаться за свою несчастливую юность.

– Я желал более не допустить подобного! Впрочем, ты прав, – признал Голем. – Лишая жизни тех, чье бездействие едва не лишило жизни меня самого, я испытывал немалое удовлетворение. Но смерть их была легкой, куда легче, тем у тех бедняг, кого по их вине замучил до смерти отец. Иногда я задаюсь вопросом: не упущение ли это с моей стороны?

– Так я не понял, что все-таки вы сделали-то с этим своим Кругом? – уже сожалея о сорвавшемся с языка упреке, спросил Деян.

– Прежний Круг был един и насчитывал в своем составе четыре десятка чародеев, некоторых из которых хорошая сельская знахарка не взяла бы в ученики – настолько они были бездарны. Зато приходились другим сыновьями или зятьями... Теперь же во главе чародеев всего Алракьера стоял Малый Круг, также называемый, в память о старом порядке, Истинным Кругом, – собрание пятнадцати сильнейших, опытнейших и влиятельнейших мастеров, возглавляемое председателем Марфусом; мы с Венжаром также входили в их число. Все же прочие чародеи, кто достиг совершеннолетия и чьей силы хватало на то, чтоб с расстояния в десять шагов за час вскипятить котел воды, входили в Большой, или Общий Круг. Такие умельцы находились в каждом городке: их общее число было слишком велико, чтобы все они одновременно могли собраться вместе, потому Большой Круг, можно сказать, состоял из множества Кругов поменьше. Городские чародеи и сельские умельцы объединялись в местные Людовы Круги, которые выдвигали для Общего собрания представителей; и все равно на собрания Общего Круга съезжалось душ по триста: тот еще балаган; однако им удавалось как-то организовать работу. У чародеев, состоявших в Людовых Кругах, было несравнимо больше интереса ко всему, что происходило на земле, где они зарабатывали на хлеб: для них безумный колдун под боком был не кусачей мошкой, а настоящей бедой; и всем мало-мальски одаренным детям, своей будущей смене, они старались дать обучение. Людовы Круги питали Общий Круг, а тот защищал общие интересы и не давал развернуться нам, выскочкам из Малого Круга; вынуждал нас действовать дипломатично и с непременным учетом общего блага: как бы мы ни были сильны, выстоять против объединенных сил лучших чародеев всего материка у нас было бы мало шансов. Потому прежний председатель, Эрксес, изо всех сил и препятствовал любым попыткам подобного объединения; Марфус же с нашей помощью помог объединению состояться... И наша роль теперь заключалась в том, чтобы разрешать конфликты в Общем Кругу или уравновешивать стороны противостояния; мы не правили чародеями Алракьера – но, благодаря нашему большому влиянию на них и нашей силе, не позволяли войнам превратиться в побоища, не позволяли мору опустошить одно ослабленное государство за другим; не давали расцвести в отдаленных районах чародейской глупости и самодурству. Все государства считались с нами, с Малым Кругом – но ни один из нас не мог запросто, как прежде, взять и навредить соседу в угоду своим интересам или по желанию того правителя, у которого состоял на службе: остальные не допустили бы подобного.

– А почему чародеи служили, а не правили сами? – задал Деян давно занимавший его вопрос. – Вы сильны, вы живете долго...

– Почему же не правили? – удивился Голем. – Я был полноправым хозяином на своих землях: хотя они и входили в Нарьяжскую Империю, моя власть в Старожье была сильнее императорской... А императорский род вел историю от союза двух древних чародейских родов: Яран и его сын, Радислав, были очень сведущи в колдовстве, хоть и не настолько, чтобы войти в Малый Круг. Но когда-то их семья считалась сильнейшей и сумела сохранить власть, пользуясь широкой поддержкой тех, кто ни на что претендовал, и ловко используя противоречия между теми, кто мог бы попытаться силой занять трон. Допустим, мы с Венжаром под каким-нибудь благовидным предлогом обернули бы оружие против императора и свергли его – но что бы мы получили? В лучшем случае разваливающуюся на части, разоренную страну: вспыхнула бы разом дюжина восстаний на окраинах, охотники за троном осадили бы столицу, и мы смогли бы добиться мира лишь ценой огромных уступок и потерь. Или нас просто вскоре уничтожили бы, а затем вся история повторилась бы с нашими преемниками: Империя перестала бы существовать, а на принадлежавших ей землях на многие десятилетия воцарился бы хаос... Предназначение чародейских Кругов как раз заключалось в том, чтобы не допускать подобных безумных попыток с неизбежно трагичным исходом. Измененный Марфусом Дваржичем устав ограничил власть единиц, передав ее десяткам и сотням. Те, кто получил таким образом возможность больше влиять на свою судьбу, не собирались с ней расставаться. У всех были большие планы на будущее и были силы для их осуществления! Но что я вижу сейчас? В начале осени навалили снега, поставив в будущем на край гибели целую провинцию... Это очевидное преступление; и все равно сложно поверить, что мир свернул на прежнюю дорогу. – Голем глубоко вздохнул. – Или на еще худшую. Глупость какая-то. Не понимаю!

– И я не понимаю, – примирительно сказал Деян. – Если все было так, как ты говоришь...

– Возможно, я немного приукрашиваю: редкий добровольный палач не желает оправдаться, а я в первые годы после переворота был Марфусовым палачом, в рвении многократно превосходящим добряка-господина. – Голем криво усмехнулся. – Большие перемены никогда не обходятся без крови, и не вся пролитая кровь обязательно должна была удобрить землю. Потому мне хочется представить дело так, что все жертвы и ошибки стоили достигнутой нами победы... Странно вспоминать: тогда все это мало меня волновало. Лишь потом, вдали от Алракьера, я задумался о том, были ли другие пути – в перевороте внутри Круга, в тех объявленных и необъявленных войнах, которые я выиграл для Его Императорского Величества Ярана... Я искал их, но так и не нашел. Помню, как по пути на Дарбат стоял на палубе "Смелого" и ждал неизвестно чего, какого-то знака свыше, подсказки, правильно я поступал или нет, – но кругом была лишь вода. Со всех сторон – вода и небо в тяжелых серых облаках. Команда сторонилась меня, а мои спутники, все, за исключением пары человек, страдали от морской болезни; болезнь эта – неприятная штука, но в ней же и спасение для людей, непривычных к морю. Когда тебя выворачивает так, что едва можешь держаться на ногах, – не до раздумий; не до того, чтоб почувствовать ту безбрежную пустоту, то одиночество, в каком оказывается человек в море... Краем сознания я по-прежнему чувствовал присутствие Джеба, но это не очень-то помогало. Память моя постоянно возвращалась назад, и, как мал и незначителен был наш бриг в сравнении с морским простором, так же мала и незначительна казалась мне прожитая жизнь. И так же дорога: я вовсе не хотел вместе со "Смелым" отправиться на дно. Пожалуй, именно тогда, от соленого ветра, я окончательно пришел в себя: полувековое опьянение обретенной свободой закончилось. У каждого моего поступка с той поры, как я выбрался из старожских подземелий, были десятки причин и оправданий, но все это осталось в прошлом. Впервые за долгие годы я по настоящему успокоился – и мигом позже испугался самого себя; того, как близко я подобрался к грани, за которой ярость и жажда битвы постепенно уничтожили бы во мне стыд, жалость, любые привязанности – все человеческое...

Деян бросил взгляд на темное окно. Трещали поленья в очаге, ветер шуршал в верхушках деревьев. А где-то – не в несоизмеримо далеком, полусказочном "большом мире", а не так уж теперь и далеко – с рокотом наваливались друг на друга огромные массы воды под серыми облаками, омывали скалы Белых Врат, швыряли из стороны в стороны скорлупки лодок... От этого становилось не по себе.

– V -

– За море ты тоже ездил воевать? – прервал недолгое молчание Деян.

– Наоборот, – сказал Голем. – По счастью, наоборот... Нарьяжская Империя поглотила столько земель, сколько могла, и, как насытившийся хищник, погрузилась в полудрему. Внутренние беспорядки случались редко. Императора Ярана сменил на престоле его наследник, Радислав, человек молодой, но спокойный и мудрый: за век правления он стал мне почти что другом, и я рад, что мне довелось служить ему. До поры до времени я развлекал себя всей этой заварушкой с Кругом, но потом подутихла и она. Я помогал Венжару поддерживать его министерский авторитет, знакомился с новшествами в науках, просиживал кресло в генштабе, ходил с Джебом в театр, напивался на светских приемах и разъезжал по Старожью, которое, по правде, не нуждалось во мне; в общем, оказался не у дел. Мне это не нравилось, и не только мне: кое-кто резонно полагал, что скучающий маршал-чародей – не лучшее соседство и рано или поздно моя скука может вылиться в какую-нибудь смуту; Заречье уже не считалось такой глушью, чтоб мои периодические отъезды туда кого-нибудь успокоили. Так что император Радислав придумал выслать меня куда подальше и заодно пристроить к делу. Номинальный глава имперской дипломатической миссии на Дарбанте генерал-инспектор Кач, обязанный проверять работу наших посольств во всех государствах от гавани Белых Врат до края Поющих Песков, приходился императору двоюродным дедом: меня приставили охранять его. Должность генерала-инспектора по тем временам была больше почетная, чем ответственная, – и все же вскоре стало очевидно, что дела у миссии пойдут лучше, если мне не придется нянчиться с этим седоголовым болваном, а он будет в наибольшей безопасности, если останется на Алракьере. Так что я занял его место. Мой род был достаточно знатен, чтоб никто не счел это оскорблением, а я сам был достаточно знаменит, чтобы внушать к Империи уважение и в то же время считаться хорошим заложником.

– Заложником? – недоуменно спросил Деян. – С чего это?

– Все дипломаты – не только миротворцы, переговорщики и шпионы, но и заложники. – Голем добродушно усмехнулся. – Дипмиссия должна быть способна выстоять против фанатиков, желающих развязать войну, – затем и нужна охрана. Но если против дипломатов ополчится правитель принимающей страны и применит силу – даже я окажусь неспособен защитить свою жизнь. Развязать войну, когда дипмиссия еще находится на чужой территории, значит быть готовым пожертвовать всеми ее членами: потому знатные и уважаемые дипломаты для принимающей страны выступают как дополнительная гарантия добрых намерений... Из-за этого во главе важных миссий чаще всего стоят члены правящих родов; но я, как знаменитый имперский маршал и отпрыск одного из старейших родов Империи, тоже вполне годился для этой роли. Случалось такое в истории, разумеется, что ради внезапного нападения жертвовали и куда большим: престолонаследниками, братьями и сестрами, – но это скорее исключение, чем правило. Обычно перед объявлением войны дипломатов отзывали, и принимающая страна со своей стороны проделывала то же самое. Но на это все требовалось время. Немало кровопролитных столкновений не случилось из-за того, что за время, пока выводили дипмисии, горячие головы успевали остыть, вмешивался Круг или менялись обстоятельства.

– Странный порядок, -сказал Деян.

– Наверное, – равнодушно согласился Голем. – Но это работало. Дед мой занимался шпионажем, тогда как я по большей части действовал открыто и об интересах Империи пекся, честно сказать, не слишком с большим тщанием, потому как никто на наши интересы зуб не точил: наша сила была очевидна, и ее уважали. Поэтому, как я писал тогда в докладах императору, было бы с нашей стороны неразумно чересчур наглеть, создавая риск уважению смениться раздражением и вынуждая государства противодействовать нам хотя бы из гордости. Император Радислав с этим был согласен, потому не требовал от меня сильно давить на дарбатцев и надоедать нашим младшим послам. Одновременно с делами Империи на Дарбате я занимался, к вящей радости Марфуса и Венжара, делами Малого Круга чародеев Алракьера: изучил искусство возвращения немертвых, наладил кое-какие связи... На Дарбате было свое объединение чародеев, но бестолково устроенное, так что главы намеревались со временем перенять наш опыт. После полудюжины лет разъездов по Дарбату я был весьма собой доволен: на моем примере многие убедились, что с Нарьяжской Империей и Алракьерским Малым Кругом можно иметь дело, и дело это будет выгодным. Еще дважды я возвращался на Дарбат, и оба раза миссия имела успех. Дарбатская жара, дожди на западе и засухи на востоке кого угодно доведут до белого каления, но что касается всего остального – тут у меня о Дарбате остались по большей части приятные воспоминания. Дарбатцы осторожны и скрытны, даже в дружеской болтовне между собой склонны к недоговоркам, но за всем этим кроются глубокие и сильные натуры; колдовское же их мастерство заслуживает особенного уважения. Я бы еще долгие годы охотно провел, изучая их искусство, но случился кризис. И меня спешно перенаправили на Острова.

– Первые хавбагские войны завершились еще задолго до моего рождения, – продолжил, помолчав, Голем. – Тогда Империя пыталась подчинить Острова себе, но не преуспела. Позже такую же попытку проделал Бадэй, с тем же результатом: несмотря на внутреннюю разобщенность – а в то время на Островах насчитывался десяток королевств, – хавбаги сумели дать бадэйцам отпор, а затем еще раз отбили имперское наступление. Такое настойчивое наше стремление установить над Островами контроль было связано с их местоположением. Вот, смотри. – Взяв щепку, Голем в несколько движений начертил на испачканном золой полу подобие карты. – Вот побережье Алракьера, территория Бадэя и наша, а вот Дарбат и Калская гряда... Понимаешь? Контроль над Хавбагскими Островами означал контроль над лучшими морскими торговыми путями и обеспечивал надежную защиту побережья, поскольку пытаться провести большую военную флотилию в обход островных проливов опасно и разорительно. Но, оставаясь независимыми и строго соблюдая нейтралитет, Острова служили обоюдной защитной перегородкой между Алракьером и Дарбатом, что тоже было неплохо. Кроме того, – Голем полоснул щепкой далеко в стороне, – стоило учесть еще морские набеги с Хон-Урбоаба, далекой суши, населенной свирепыми волосатыми дикарями, мало похожими на людей. Язык, на котором урбоабы объяснялись между собой, насчитывал едва ли три сотни слов, лодки и оружие их были примитивны; однако они владели какой-то странной ворожбой и могли время от времени доставить хлопот даже Империи. Хавбаги страдали от их набегов больше других, в том числе из-за того, что в соответствии со своими представлениями о чести не позволяли урбоабам проследовать мимо Островов до наших побережий и неизменно атаковали урбоабские лоханки в проливах. Нам это, конечно, было выгодно. И была выгодна любая разобщенность среди хавбагов: поддерживая то одну, то другую сторону, мы выторговывали себе торговые льготы, порой совершенно грабительские. Разумеется, еще лучше для нас было бы единолично захватить Острова, но из-за отчаянного сопротивления хавбагов – поддерживаемого в таких случаях странами Дарбанта и Бадэем, которые опасались усиления Империи, – это было невозможно. Так что мы привыкли довольствоваться той пользой, которую извлекали из сложившегося положения. В сущности, оно было выгодно – хоть и в меньшей степени, чем полный контроль над Островами – всем, кроме самих хавбагов. Чтобы поправить положение, им нужно было объединиться, и, несмотря на тайное и явное наше противодействие, в год, предшествовавший моему возвращению с Дарбанта, объединение наконец-то произошло. Как мы и опасались, оно незамедлительно привело к резкому росту пошлин и затруднению ухода от их оплаты; это было справедливо, но никто из торговцев, разумеется, не хотел платить, а некоторые и не могли – новые ставки были действительно велики. В воздухе остро запахло большой войной. Одни, опьяненные предыдущими военными успехами Империи, с нетерпением ждали открытого столкновения; другие, помня предыдущий опыт конфликтов с хавбагами и трезво оценивая наши возможности, полагали скорую войну нежелательной. Император Радислав, во многом благодаря усилиям фракции Венжара, больше покровительствовал последним и желал решить дело миром. По иронии судьбы первым полномочным главой Островного Содружества стал король Занского королевства, Его Величество Мирг Бон Керрер, бывший прежде послом занских хавбагов в Нарьяжской Империи и сыгравший в моей жизни, как ты знаешь, немалую роль. Это знакомство – хоть и не оно одно – определило мое назначение на Острова. Моей задачей было попытаться предотвратить или отсрочить войну, оценить и передать в Империю сведения о наличных силах хавбагов, а в случае провала миротворческой миссии героически погибнуть во славу Империи, постаравшись забрать с собой Мирга и его сподвижников, что могло положить конец Содружеству. Провал выглядел наиболее вероятным исходом: император из уважения к моим прошлым заслугам предоставил мне возможность отказаться от назначения, но я и не думал о том, чтоб ей воспользовался... Однако вовсе не по той причине, какой мог бы, как имперский посол, гордиться. Если для Империи война была нежелательна, то для Островного Содружества она стала бы катастрофой и могла обернуться уничтожением едва ли не всего непокорного населения. А я был благодарен хавбагам за свое исцеление и проникся к ним большим уважением за время, что провел в их окружении... Мысль о грядущей резне ужасала меня, и я готов был рискнуть головой и репутацией ради того, чтоб предотвратить такое развитие событий. Нужно было убедить Содружество пойти на уступки и снизить пошлины, а Империю, Бадэй и все Великие Дома Дарбат уверить в том, что затраты на войну окажутся слишком велики для того, чтобы она была выгодна. Мои прежние связи с дарбатцами тут играли на руку; кроме того, к моей огромной радости, в лице Первого Короля Мирга Бон Керрера я также обрел единомышленника. Решение об одномоментном и резком повышении пошлин и других сборов принимала новообразованная "Палата господ", в которой положение Мирга было шатким и хрупким, как само Содружество. Ради сохранения единства он и его люди вынуждены были поддерживать многие сомнительные предложения, но Мирг справедливо полагал, что неподкрепленная силой наглость до добра не доводит, и задирать Империю Содружеству пока рановато... За годы, что мы не виделись, Мирг одряхлел телом, но был все так же силен умом. Как и в Империи, среди хавбагов были как сторонники войны, так и ее противники. С дозволения Мирга я разъезжал по Островам, проводя убедительные демонстрации силы, призванные показать всем и каждому: Империя – опасный противник и полезный союзник. В одном городке я на глазах у толпы завалил отработанные шахты, в другом – залатал обветшавшую плотину, в третьем – присоединился к береговой охране и пустил на дно десяток урбоабских лодок прежде, чем те приблизились на расстояние выстрела; в четвертом, в пятом, в шестом... Всего и не упомнишь: чего я только ни делал. Как-то взбалмошный царек ибирских хавбагов велел арестовать меня и моих подручных и отправить в темницу, посчитав, что мы опасные смутъяны, только выдающие себя за послов. Я мог, разумеется, освободится силой – но при этом не обошлось бы без жертв, а убийство хавбагских солдат имперским послом точно не послужило бы укреплению мира. Оказаться вновь запертым в тесной подземной камере было для меня смерти подобно, однако пришлось стиснуть зубы и потерпеть, дождаться, пока вмешается Мирг и разъяснит глупцу его ошибку, и только потом – разрушить тюремные стены, наглядно показав ибирцам, чего они избежали благодаря моему миролюбию. Терпение окупило себя: в будущем ибирские правители стали Миргу верными союзниками... Освободившись, я немедленно отправился дальше. Временами я и впрямь ощущал себя не послом, а бродячим циркачом; да многие из моих поступков и были, по сути, простым фокусничеством. Но это приносило плоды: кое-кто в Палате призадумался и остыл, позиции Первого Короля Мирга укрепились. В то же время я отправлял в Империю полные недоговорок доклады, в которых преувеличивал военную мощь хавбагов и возможную пользу от сотрудничества с ними в будущем. А также следил, чтоб эти доклады регулярно перехватывали дарбатские шпионы и передавали главам Великих Домов, привыкшим относиться к моим оценкам с большим вниманием. Венжар по договоренности со мной провел, наплевав на ущерб для своего кошелька, полдюжины крупных сделок на хороших для хавбагов условиях, что было призвано показать готовность Империи к сотрудничеству. Мы обманывали всех и вся. Что, конечно, недостойно для государственных служащих высшего ранга, но это был единственный путь, который позволял избежать скорого начала кровопролития... Хотя, судя по некоторым оговоркам, император Радислав догадывался о нашей двойной игре. Однако не считал нужным вмешиваться. Все складывалось для нас весьма неплохо. Мы никак не могли повлиять лишь на бывшую Венжарову родину – Бадэй: они хорохорились, трясли кулаками, но первыми лезть в драку у них кишка была тонка, так что их гневные выкрики в расчет можно было не принимать. Угроза всеобщей войны, еще недавно казавшейся неизбежной, отступила: она не исчезла, но появилась надежда на мирное решение разногласий... Все стороны на словах готовы были поступиться долей выгоды и гордости, однако приходилось приглядывать за тем, чтобы слова не расходились с делом: хавбагам это не свойственно, но нам и дарбатцам, – Голем усмехнулся, – сам понимаешь. Я покидал Острова лишь ненадолго, чтобы лично доложиться императору, организовывал бесконечные переговоры и обеспечивал их безопасность. Одних запугивал, других успокаивал. Ситуация еще дюжину лет оставалась напряженной. Но и после, когда все более-менее притерпелись к новой расстановке сил, многие чувствовали себя спокойнее оттого, что знали – я по-прежнему присматриваю за Островным Содружеством: признаться, мне так тоже было спокойнее. Потому, хотя я часто отлучался на Алракьер из-за поручений Круга и по другим причинам, я считался главой нашего посольства до... до конца. – Голем нахмурился. – И проводил на Островах больше времени, чем, быть может, стоило; но тогда мне так не казалось.