Текст книги "На руинах «Колдовства»"

Автор книги: Вирджиния Нильсэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Не поддаваться моему запугиванию? – засмеялся он.

Он подвел своего коня к ее кобыле, и лошади коснулись боками. Золотая Девочка фыркнула и отшатнулась. Так легко, что Симона задохнулась, Арист поднял ее из седла и посадил себе на колени.

Его конь шагнул вперед, а Золотая Девочка вскинула голову и попыталась ускакать. Симона была вынуждена вцепиться в Ариста чтобы удержаться. Он потянулся, схватил поводья Золотой Девочки и остановил обеих лошадей.

Симона чувствовала себя окруженной им, укутанной в кокон его желания. Его размеры и сила заставляли ее чувствовать себя маленькой и защищенной. Лошади успокоились. Арист обнял Симону и нашел ее губы своим теплым нежным ртом.

– Такая сладкая, – выдохнул он.

Ее руки сами по себе коснулись его гладко выбритой щеки и мягких непослушных волос. Их аромат наполнил ее дыхание. Он ласкал ее губы, и они открылись его желанному поцелую.

Одной рукой он расстегнул ее тугой жакет и нежно сжал упругую грудь. Она застонала и ближе прижалась к нему.

– Ты хочешь меня, Симона? Ты желаешь меня так же, как я жажду тебя?

– Да… Нет!

– Нет? – весело спросил он, гладя пальцем прикрытый блузкой сосок, затвердевший под его прикосновением.

Волны удовольствия охватили ее, она задрожала. С трудом беря себя в руки, она оттолкнула его и выпрямилась. Симона не могла позволить своему желанию ослабить волю. Нет причин предполагать, что Арист Бруно отличается от Роба и других плантаторов. И если бы он знал, что она делает, они бы стали врагами. Она не может любить его.

– Почему вы преследуете меня? У вас есть любовница. Вы женитесь на Элен де Ларж, когда закончится год ее траура.

– Нет, несносная женщина, у меня нет любовницы.

Он ослабил слегка свою хватку, и она, взяв за луку седла, чтобы замедлить падение, соскользнула на землю.

Арист спешился и повернулся к ней. Он поднял ее подбородок, заставляя взглянуть на себя. Его лицо было напряженным от чувств.

– Я присмотрю за Элен, как просил ее муж, но я не женюсь на ней. Когда я женюсь, это будет брак по расчету. Я сделаю так, как хотел мой отец: выберу здоровую юную выпускницу монастыря, которая признает во мне своего господина и подчинится моим желаниям…

– Ох! – возмущенно выдохнула Симона. Она схватила поводья своей лошади и отступила от него подальше.

– …и которая умеет управлять большим домом и слугами. Именно этого, мне кажется, вы не хотите делать. Я прав?

Монахини именно так воспитали ее, но она сказала с холодным гневом:

– Вы правы. Но вашей любовницей я не буду. Я не хочу иметь ничего общего с человеком, владеющим рабами.

На его лице появилось выражение крайнего удивления.

– Мы говорили о рабстве?

– Вы – плантатор, а я ненавижу всех плантаторов в этом проклятом мире, в котором мы живем! Я ненавижу их, потому что они используют женщин, как они используют своих рабов, для собственного удобства.

– Минуточку, – сказал он. – Вы ненавидите меня, потому что я владею рабами? А кто не владеет в вашем мире? Ваш отец? Ваш брат?

– Они другие, – воскликнула Симона.

Он не обратил внимания на ее слова.

– Вы сами? Все, что вы имеете в «этом проклятом мире», включая ваших арабских лошадей, зависит от наших способностей сохранить рабство на Юге.

– Я знаю, – сердито ответила Симона.

Он молча разглядывал ее минуту, затем спросил:

– И как давно вы испытываете эти чувства?

Симона расплакалась. Разозлившись на себя, она резко отвернулась от него и схватилась за стремя. Арист молча подставил руки под ее сапог и помог сесть в седло. Она избегала его взгляда, застегивая жакет дрожащими пальцами. Ее грудь болела от желания, и она не могла остановить слезы…

Когда она отвела Золотую Девочку в конюшню и передала ее груму, слезы высохли, но глубокая боль в груди, на которую она старалась не обращать внимания, осталась. В ее жизни нет места для любовника, и особенно для Ариста Бруно.

Вскоре она снова выехала на Пусси, на этот раз к разрушенному дому. Однако, когда она достигла «Колдовства», Ноэля там не было, как и следов его пребывания. Старый дом был пуст и выглядел заброшенным, только крысы шуршали по полу где-то на втором этаже. Последовал ли Ноэль, в конце концов, ее совету и вернулся домой? Почему-то она не могла поверить в это, хотя искренне желала.

Не было видно ни Чичеро, ни художника-северянина. Если они и забредали сюда в поисках птиц, то не оставили следов. Но ее тревога не утихла. Что же здесь произошло?

Они должны были заметить Ноэля. Или, испугавшись, он покинул дом.

Куда он мог уйти?

Она продолжала молиться, чтобы он вернулся домой.

13

Арист поскакал в Новый Орлеан, сердитый и совершенно несчастный. Как раздражала его эта Симона Арчер! Она жаждала его, она дрожала от его малейшего прикосновения. Однако была полна решимости не признаваться. Это неестественно!

И вся эта антирабовладельческая риторика! Так говорила иногда его мать, мучаясь от того, что у отца была любовница-квартеронка. Он предполагал, что большинство женщин испытывают те же чувства. Но теперь, когда рабство подвергалось атакам северных аболиционистов в конгрессе, все стало гораздо серьезнее. Ссоры иногда перерастали в жестокие действия то одной, то другой политической фракции. Действительно ли Симона чувствовала то, что говорила, или она пыталась расхолодить его?

Почему он не может забыть ее?

Арист мог поклясться, что она была абсолютно естественна, когда так волнующе флиртовала с ним на балу в день рождения Делиб. Но потом она испугалась, отступила. Он знал, что она намерена избегать замужества. Разве она не говорила, что не будет собственностью ни одного мужчины? Это он понимал. Ее главной чертой была ее яростная независимость.

Ему казалось, что он успокоил ее на этот счет. Он сам не собирался жениться на женщине, которая разводила лошадей и была известна всему приходу своим безрассудством. Но он хотел Симону Арчер, и его желание перерастало в одержимость, подавляя все остальные мысли…

Арист оставил Сабра в наемной конюшне и пошел к своему городскому дому. Слуга встретил его с запиской от Элен, в которой она приглашала его на утренний кофе. Еще не было десяти часов, и он переоделся и пошел пешком к ее дому.

Траур не шел Элен де Ларж. Она была бледна, и не украшенная драгоценностями черная одежда привлекала внимание к почти невидимым морщинкам. Но темные глаза оживленно сверкали. Она все еще была красивой женщиной.

– Ах, дорогой друг! – встретила она его, и он официально поцеловал ее в щеки. Ее запах, после природной свежести Симоны, казался ему тяжелым.

– У меня хорошие новости, – сказала она, вызывая колокольчиком горничную и приглашая его присесть. – Я нашла вам прекрасную жену.

Он немедленно испытал взрыв противоречивых чувств. Облегчение от надежды, что сможет охладить свое наваждение упрямой мадемуазель Симоной. Но почти такое же сильное чувство отрицания, невольного мятежа против необходимости жениться.

Он опустился в кресло напротив Элен и спросил:

– Кто она?

Элен ответила не сразу, потому что в дверях появилась горничная.

– Принесите кофе. И любимые пирожные месье.

Когда девушка вышла, Элен повернулась к нему:

– Вы, конечно, знаете Милхауда? Он партнер в фирме Милхауд и Бержерон, торговля хлопком. Мне говорили, что он очень богат.

– Я перевожу его хлопок, – сказал Арист, с подозрением глядя на нее.

– Тогда вы понимаете перспективы его дочери: единственный обожаемый ребенок. Она покинет монастырь в следующем сезоне и будет представлена обществу. Вы поступите благоразумно, если договоритесь о помолвке сейчас. Она воспитывается в монастыре с восьми лет, и монахини хвалят ее прилежание и веселый нрав. Она – предмет желаний, Арист.

– С пастью, полной зубов.

Элен выпрямилась в кресле:

– Вы ее видели?

– В конторе ее отца. У нее во рту больше зубов, чем у моей лошади. Вы могли бы найти кое-что получше, Элен.

– Вы не говорили, чтобы я нашла вам красотку!

Спина оскорбленной Элен стала такой прямой, как будто она проглотила шомпол.

– Простите меня, Элен, но вы обещали мне букет, из которого я мог бы выбрать единственную розу.

– Мужчины! – сказала она с чувством.

Ее чашка задребезжала, когда она поставила ее на стол. Арист рассмеялся:

– Я сегодня в критическом настроении, дорогая. Пожалуйста, забудьте мою колкость, – попросил он задабривающе, – и продолжайте поиски.

Элен молча и недобро смотрела на него, он поспешил добавить:

– Обещаю, я обдумаю то, что вы сказали.

– Очень хорошо, – холодно ответила она, наливая себе кофе, и начала обсуждать планы своих друзей, собиравшихся днем в Жокейский клуб на скачки и затем на обед в Будро, ее любимый ресторан.

– Вы не хотели бы присоединиться? – спросила она. – Из-за траура я не могу посещать балы, но тихий обед с друзьями…

Арист посмотрел на бледное лицо, обрамленное еще блестящими черными волосами, и вспомнил, как оно вызывало в нем страсть. Строгие ограничения вдовства тяжело переносятся такими созданиями, как Элен, любящими музыку и все светские удовольствия.

– Почему бы и нет? – ласково сказал он.

Симона отправилась на скачки в Жокейский клуб, потому что Проказник, арабский трехлетка, родившийся в ее конюшне, участвовал в четвертом заезде. Симона продала Проказника однолеткой местному торговцу, содержавшему знаменитую скаковую конюшню. Она любила всех жеребят, начавших жизнь в ее загонах, и с нетерпением ожидала заезда с Проказником.

Она с интересом следила за тем, что происходит вокруг. Ипподром – модное место встреч и также сцена пылкой азартной игры – всегда был полон спортсменов, игроков, их дам. Мужчины в светлых брюках, темных сюртуках и блестящих черных цилиндрах, женщины в платьях светлых пастельных тонов и маленьких шляпах на локонах, с зонтиками прохаживались туда-сюда между огромной трибуной и паддоками или стояли, облокотясь о перила, отделявшие их от скаковой дорожки. Продавцы предлагали холодные напитки, имбирные пирожные и другое угощение, букмекеры сновали в публике, принимая ставки.

Симона навестила Проказника в паддоке, чтобы удостовериться в его здоровье и хорошем настроении. Она вспомнила его любовь к диким яблокам, росшим на плантации, и принесла ему одно, но тренер сказал:

– Нет, мадемуазель! Запрещено давать лошадям что-либо перед скачкой. Наши соперники, как вы знаете, очень подозрительны.

– Он победит?

– У него хорошие шансы, мадемуазель, – сказал тренер, веселый кайюн, обладавший сверхъестественной способностью общаться с лошадьми. – Он не фаворит, но и не из последних.

Симона направилась к зданию клуба, чтобы найти место у перил, откуда бы она могла наблюдать скачки, когда ее догнал какой-то мужчина и воскликнул:

– Мадемуазель! Мадемуазель Арчер из Беллемонта?

Она почувствовала холодок дурных предчувствий, узнав лицо под высокой шляпой. Это был художник – гость Магнолиевой Аллеи.

– Месье Отис? – Симона протянула руку, и он официально склонился над ней. Хотя он был одет модно, как и остальные зрители, к его поясу был прикреплен маленький рюкзак.

– Даже здесь вы носите свой альбом?

– Скаковые лошади – огромный соблазн для художника, и я не могу ему сопротивляться, – с улыбкой ответил он. – Я наблюдал, как тренеры выгуливают их.

Он вынул маленький альбом и показал ей несколько рисунков.

Симона вскрикнула от восторга, узнав Проказника.

– Ваша лошадь, мадемуазель?

– Нет, но он родился в моей конюшне.

– Неужели? Прекрасное животное. Я поставлю на него.

– Он участвует в четвертом заезде.

Художник подписал рисунок «Джон Уоррен Отис» и добавил число. Вырвав листок из блокнота, он вручил его Симоне. Она улыбнулась ему с искренним удовольствием и поблагодарила.

Она не заметила Ариста и Элен де Ларж, прошедших мимо недалеко от них как раз в этот момент, но Арист увидел ее дивную улыбку художнику, встреченному несколько дней назад на дороге Беллемонта, и почувствовал укол ревности.

Он вспомнил, как держал ее в объятиях, мягкую и ароматную, однако такую сильную и непредсказуемую. Чем художник заслужил улыбку, какой он сам никогда от нее не получал?

– Позвольте я сделаю и вашу ставку? – услышал он голос художника.

– Я на это надеялась, месье, – ответила Симона, – и буду рада вашей помощи.

Они прошли мимо. Арист безуспешно старался побороть гнев.

Элен, идущая позади со своей подругой и ее мужем, видела, как Арист повернул голову вслед Симоне Арчер. Она вспомнила, что Арист остыл к ней как раз после той знаменитой охоты, когда ее друзья доложили о его особом внимании к ловкой молодой наезднице.

«Ну, эта возмутительная маленькая конезаводчица более уязвима, чем кто-либо из креольского общества. Будет даже слишком легко, – с презрением думала Элен, – сделать из нее посмешище».

Ее мозг принялся за работу.

– Кто этот мужчина с Симоной Арчер? – спросила она подругу.

– Я слышала, что он рисует луизианских птиц для книги, которую собирается издать. Мне кажется, он из Бостона.

Северянин! Пульс Элен участился. Тут скрывались большие возможности. Вероятно, она сможет сделать из своей соперницы нечто большее, чем просто посмешище. Все северяне под подозрением. Она решила выяснить все о художнике, с которым Симона Арчер, казалось, была в таких дружеских отношениях.

Симона еле сдерживала свое любопытство. Что же случилось после того, как мистер Отис покинул ее и Ариста на тростниковом поле с мертвой гремучей змеей? Когда они нашли место у перил, откуда можно было следить за скачками, она размышляла, что бы сказать ему, не выдавая своего знания о присутствии Ноэля в разрушенном особняке.

Наконец она спросила:

– Ваш проводник водил вас в сады старого дома на нашей земле? За ним не ухаживают уже много лет, и, я думаю, там огромное количество птиц.

– Я не очень представляю, куда меня водили, – признался он с милой улыбкой, – но это было похоже на джунгли, и мы поймали там несколько прекрасных образцов.

«Вы видели старый дом?» – мысленно крикнула Симона, но не посмела спросить, потому что за этим вопросом следовали слова: «И был ли там кто-нибудь?», а она боялась, что он услышит их, даже если она их не выпалит.

Вместо этого она спросила:

– Где вы нашли своего проводника?

– Чичеро? Мне его рекомендовали.

Вот и все. Ни кто рекомендовал, ни почему. Ничего о прекрасном французском Чичеро и его явном и поразительном образовании. Она подумала, что в этом упущении было что-то многозначительное, но прекратила на этом свои недоуменные размышления, потому что началась первая скачка и ее захватили и волнение и азарт, вибрирующие вокруг них.

Солнце сверкало на блестящих попонах прекрасно ухоженных лошадей и ярких костюмах жокеев. Зрители заключали пари друг с другом, выкрикивая имена своих фаворитов.

Стартовый выстрел слился с криками возбужденной толпы, и лошади устремились вперед, вытянув шеи. Они промчались мимо зрителей стремительным облаком и вскоре исчезли за поворотом дорожки. Дикий рев поднялся над толпой, когда они появились снова и стали приближаться к финишу.

Все закончилось в считанные минуты, и толпа снова беспорядочно задвигалась. Появились новые всадники.

Возбуждение Симоны росло с каждой скачкой. И когда наконец объявили четвертый заезд и Проказник рысью выбежал из паддока с хрупким юным жокеем на спине, она была почти как в лихорадке. Она не делала ставок в предыдущих заездах, но дала своему спутнику значительную сумму денег, чтобы он поставил на Проказника у одного из снующих букмекеров. Ее сердце быстро билось.

Проказнику очень подходило его имя. Он мотал головой и отпихивал соперников. Жокей сдерживал его и терпеливо возвращал на линию старта.

– Похоже, он нервничает, – сказал месье Отис, вернувшись с их билетами.

– Да. Боюсь, он непредсказуем. Возможно, он опозорит меня.

– Я думаю, ему просто не терпится бежать.

Симона согласилась. Проказник был сгустком энергии.

Раздался выстрел, и лошади помчались. Проказник ушел со старта третьим. Симона успела бросить лишь один взгляд на его прекрасные формы, и лошади промчались мимо. Преодолев поворот, они вытянулись длинной цепочкой на противоположной стороне овального поля. У некоторых мужчин были бинокли, и они опознавая лидера, выкрикивали:

– Королева Викки!

Мужчины и женщины шумно подбадривали своих фаворитов. Симона вдруг обнаружила, что тоже подает голос:

– Давай, Проказник! – задыхалась она, когда лошади появились снова, мчась к финишу. – Ты это можешь!

Проказник промчался мимо ближайшего соперника. Сердце Симоны как будто прыгнуло к горлу и сдавило его так, что она больше не могла кричать, но все ее существо подгоняло великолепное животное, которое – это чувствовалось даже с большого расстояния – боролось изо всех своих сил.

Проказник обгоняет… Проказник впереди!

Она с недоверчивым восторгом следила, как Проказник первым пересек финишную линию. Когда он изящно выступил вперед, чтобы принять венок из роз, который один из судей надел ему на шею, слезы гордости наполнили глаза Симоны.

Но в этот момент она увидела Ариста, стоящего рядом с Элен де Ларж и еще одной парой у перил слева от нее, и все удовольствие тут же покинуло ее, и все солнечное тепло, казалось, иссякло.

Месье Отис оставил ее, чтобы получить деньги, но даже пачка банкнот, которую он сунул ей в руки, не рассеяла мрачных теней, опустившихся на нее.

В тот вечер, вернувшись из юридической конторы, Алекс и отец сказали, что Роб был в городе и сообщил, что его раба Ноэля все еще не нашли.

Что же случилось с ним?

Симона просто должна была узнать об этом.

На следующее утро она приказала подать маленькую двуколку и поехала в город, взяв с собой Ханну. Она без проблем нашла антикварную лавку на Ройал-стрит, о которой говорил Чичеро. Колокольчик звякнул, когда Симона распахнула дверь. Ханна последовала за ней, держась в нескольких шагах позади.

В маленькой лавке пахло стариной, кожей и заплесневелыми тканями и пергаментом. Осколки прошлого окружили их.

Симона окинула взглядом экраны для каминов, предназначенные защищать легко плавящуюся косметику на воске, которой пользовались дамы раньше, большие жардиньерки из китайского фарфора, ленты звонков ручной работы и множество подносов со старинными украшениями. Пожилой бородатый мужчина сидел на табурете за высоким письменным столом, прислонившись спиной к стене.

– Здравствуйте, месье, – сказала Симона.

– Здравствуйте, мадемуазель. – Его голос был чистым и решительным и звучал моложе, чем выглядел мужчина.

«Неужели так очевидно, что я еще мадемуазель? – удивилась Симона. – Но он мог заметить, что я не ношу кольца». Неожиданно образ Ариста, стоящего рядом со смеющейся Элен де Ларж у скакового круга, мелькнул перед ее мысленным взором, и она услышала его слова: «Я женюсь на здоровой выпускнице монастыря…» Типичный креольский щеголь!

– Я ищу мухоловку из травленого хрусталя, – сказала она.

Бородатый мужчина оглядел ее удивительно проницательными глазами, и она вдруг почувствовала себя шпионкой.

– Я бы хотела очень красивую, – добавила она и вдруг осознала, что начинает болтать и не в состоянии остановиться. – Такую, как я недавно видела у подруги. С очаровательным узором… Цветы, кажется.

– Извините, мадемуазель. Возможно, такая будет в следующем грузе из Франции, но я не могу обещать именно травленый хрусталь. Она может быть из простого стекла, из Прованса. Вы не оставите ваше имя?

– Нет, – быстро сказала она. – Я хотела купить ее в подарок. Теперь мне придется поискать что-нибудь еще. Спасибо, месье.

Симона повернулась и вышла прежде, чем он смог предложить другой подарок, и, возможно, совершила ошибку, как подумала она потом. Но дело было сделано.

– Зачем вам нужна хрустальная мухоловка, мамзель? – Ханна была явно заинтригована.

– Я хотела купить подарок маман, – вдохновенно добавила Симона и предупредила: – Это секрет, Ханна.

– Что мы теперь поищем?

– О, сегодня больше ничего. Мне надоело. Я посмотрю что-нибудь в другой раз.

Теперь ей оставалось только ждать появления Чичеро.

В тот вечер все Арчеры сидели за длинным столом в Беллемонте. Все, кроме детей. Джеффи и Элинор уже уложили спать в старой детской наверху. Кроме семьи, были гости, соседи Тони и Роба.

Роб был все еще расстроен из-за потери раба и злобно ругал фанатиков-аболиционистов, разрывающих Союз на части.

– Мы уже в состоянии войны, – заявил он. – Это революция, неужели вы не понимаете? Члены партии «Свободная Земля» завидуют нам, потому что большая часть богатства страны сосредоточена здесь, на Юге, и мы контролируем конгресс. И не недооценивайте их зависть к нашему образу жизни. Они собираются уничтожить нас: не только наши устои, но и нас самих.

– Да, тот радикал Джон Браун высказал их намерения, – согласился его сосед. – Он воодушевляет беглых рабов собираться в банды и совершать набеги, вроде индейских, на своих белых хозяев.

– Неужели? – тревожно спросила Мелодия.

– Да, дорогая маман, – сказал Роб. – В Вирджинии и Миссури плантаторы живут в страхе перед беглыми неграми и их смертоносными рейдами.

За столом наступила тишина, никто не спорил, но никто и не присоединился к его скучному перечислению преступлений аболиционистов. Взгляд Мелодии смягчал обличительные речи, глаза Тони молили. Никто не должен подкармливать гнев Роба и еще больше воспламенять его. Хотя он выступал за благотворительное рабство, он становился очень резким в своей ненависти к аболиционистам в частности и ко всем северянам в общем.

Симона водила вилкой по тарелке, вспоминая раны от хлыста Роба на спине Ноэля и чувствуя тошноту. Она оглядела богато украшенный стол, пламя свечей в серебряных канделябрах, отражавшееся в хрустальных бокалах с красным вином, своих еще красивых родителей, Алекса и его прелестную Орелию, и подумала, что бы они сказали, если бы она рассказала им то, что поведал ей Ноэль.

Они все южане и рабовладельцы, но Алекс и ее отец терпимы во взглядах и считают, что каждый человек имеет право на свое мнение. Они также адвокаты и склонны к компромиссам и договорам. Они пришли в бешенство от жестокого нападения на Оюму, но все-таки Оюма – семья.

Она представления не имела, как они отреагируют, если безобразные ссоры из-за рабства перейдут здесь в открытые военные действия, как недавно в Канзасе и Миссури с пресловутым Джоном Брауном. Только в одном она была уверена: они не одобрили бы ее поступков. И не смогли бы спасти ее или мир в семье в случае разоблачения.