Текст книги "На руинах «Колдовства»"
Автор книги: Вирджиния Нильсэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
22
1858 год.
– Теперь можешь войти, – сказала Мелодия, открывая Симоне дверь.
Симона увидела Орелию, сидевшую, опершись о подушки, с будущим наследником Беллемонта в руках, и Алекса рядом с кроватью, с любовью глядящего на них. Орелия родила Алексу сына в ранние утренние часы второго дня Нового года.
Симона с Алексом нервно ходили по вестибюлю, поглощая крепкий черный кофе, пока акушерка не сообщила, что родился чудесный здоровый мальчик и роды прошли сравнительно легко. Вид Орелии подтверждал это: она выглядела восхитительно счастливой и только чуть-чуть усталой.
– Симона, это твой племянник – Жан-Луи Наполеон Роже Арчер, – гордо сказала Орелия.
– Такое тяжелое имя для такого крошки? – поддразнила Симона.
– Он не крошка, – запротестовал Алекс. – Посмотри на него. У него больше волос, чем у меня.
Орелия откинула край легкого одеяльца, показав удивительно густые черные волосы над маленьким красным личиком с плотно сжатыми веками. У Симоны сжалось сердце от бури эмоций, которую она попыталась скрыть.
Ее всегда ошеломляло чудо рождения, которое она видела в своей конюшне, но это был ее племянник, ребенок ее обожаемого старшего брата, крошечный человечек, в котором текла кровь Роже и который носил ее имя. Это было чудом, превзойти которое могло бы лишь рождение ее собственного ребенка, а это вряд ли когда-нибудь произойдет.
Ничего не должно случиться с Алексом, отцом этого малыша, мужем этой радостной женщины. И Симона должна сделать для этого все, что от нее зависит.
Алекс быстро догадался, что Клео помогает ей, или, может, сама Клео рассказала ему? Во всяком случае, он потребовал от Симоны правды, затем стал настаивать, чтобы ему дали возможность помогать им.
– Ханне слишком опасно выходить во время комендантского часа, – спорил он. – Я могу ходить в казино, не вызывая подозрений. Я играю иногда, потому что это позволяет мне носить записки Орелии и матери. Доверься мне, Симона.
Рабам уже стало известно, что «наездница» помогает тем, кто решился бежать. С тех пор как Ханна отвела Долл в казино, трое мужчин-рабов обратились к Симоне во время ее утренних прогулок и с помощью Алекса были отправлены в рискованный путь на Север. И Алекс и Клео непреклонно скрывали происходящее от Орелии. Это было нетрудно, потому что Орелия была всецело поглощена приключением создания и рождения ребенка Алекса.
Симона лишь в общих чертах представляла, как помогали рабам отправиться на Север. Луизиана издала закон, еще больше затруднявший речной путь, а пешее путешествие было длинным и полным стольких опасностей, что Симона сомневалась, достиг ли кто-то из беглецов свободы. Она знала, что есть люди дальше к северу, помогающие им: ведущие их от станции к станции. Мелкие фермеры, или священники, или сочувствующие женщины прятали их днем и отправляли в путь ночью, иногда даже подвозили их, пряча в своих фургонах среди грузов.
Глядя с завистью на счастливую троицу в изголовье постели: отца, мать и новорожденного, – Симона говорила себе, что ей никогда не испытать такого счастья. Некоторое время она с испугом и желанием ждала, не будет ли у нее ребенка от Ариста, хотя понимала, что вряд ли с такой частой и безрассудной верховой ездой смогла бы забеременеть.
Она ничего не слышала об Аристе, и он не появлялся на традиционных праздничных балах. Он, видимо, все еще верил, что Чичеро Латур был ее любовником. Симона не могла простить его за то, что он сделал такой вывод, даже не спросив, почему смерть Чичеро так глубоко потрясла ее.
Но как бы она объяснила, не раскрыв то, что должно было оставаться тайной? Нет, все кончено. Она не должна мечтать об Аристе Бруно.
Ее жизнь сосредоточилась теперь на ненависти к рабству и его влиянии на мужчин Юга, этих высокомерных хозяев женщин и рабов, принимающих как должное то, что слуги бегут перед ними, открывая двери и выполняя любой каприз.
Алекс не такой, и отец тоже. Симона была полна решимости не позволять Алексу рисковать. И она была уверена, что Клео поддержит ее.
– Необходимо договориться с отцом Франсуа о крещении, – услышала она голос матери.
– В соборе? – предложила Орелия.
– Конечно.
– Я могу встретиться с отцом Франсуа завтра, если хочешь, – сказал Алекс.
Орелия посмотрела на сына, машущего невероятно маленькими ручками, пытаясь ухватить что-то, чего он не мог видеть.
– Он такой маленький! – Она посмотрела на повитуху, стоявшую в дверях в пальто и шляпе, ожидавшую, когда ей подадут экипаж. – Через месяц, может быть, мадам Пуаре?
– Возможно, – сказала женщина. – Я не советую спешить, когда ребенок слаб, но ваш сын здоровенький.
Решили, что сын и наследник Алекса получит свое прославленное имя в феврале, когда зацветает боярышник во влажных лесах.
День крещения выдался ярким и сухим, виденье весны между зимними дождями. Когда Арчеры прибыли в собор, двойными шпилями пронзающий небо над Джексон Сквер, Тони и Роб с детьми уже ждали их. Орелия развернула одеяльце Жана-Луи и расправила складки длинной изящной вышитой рубашки для крещения, подарок бабушки, хотя он и не знал этого. Тони бурно восхищалась, считая, как и Мелодия, что это подарок Симоны.
Ребенок Орелии мирно спал во время высокопарной латыни мессы отца Франсуа и красивого пения хористов. Когда подали сигнал, Алекс взял мальчика из рук Орелии и они подошли к священнику. Красивая рубашка свисала почти до пола, и по собору пронеслись восхищенные «ахи» прихожан, сменившиеся на тихое хихиканье, когда брызги священной воды вызвали яростный вопль из крошечного тельца.
– Нарекаю тебя Жан-Луи Наполеон Роже Арчер, – нараспев сказал священник, – во имя Отца и Сына и Святого Духа.
После этого они принимали поздравления и пожелания друзей и знакомых. Подошла Элен де Ларж, одетая в черное и с вуалью. Поговорив с гордыми родителями, она повернулась к Симоне:
– Теперь у вас есть еще один интерес в жизни, который отвлечет вас от ваших лошадей.
«Еще один?» Симона удивленно приподняла брови. Но Элен улыбнулась и прошла, уступив место следующему поздравителю.
– О чем она говорила? – тихо спросила Тони.
– Понятия не имею, – сказала Симона, но маленький червячок страха закрался в ее сердце. Знала ли Элен, что она занималась с Аристом любовью? Или намекала на что-то другое?
Когда они вышли из широких двойных дверей собора на солнечный свет, Симона увидела безобразного надсмотрщика Ариста и содрогнулась. Он не подал вида, что узнал ее, но остановил Роба:
– Позвольте поговорить с вами, мистер?
– Что этот человек делает здесь? – шепотом спросила Симона у Тони.
– Разве ты не знаешь?
– Что?
– Месье Бруно уволил Пикенза. Он теперь наемный охотник за беглыми рабами.
Симона почувствовала сильную тревогу. Джеф обратился к Тони:
– Поезжай с матерью. Я подожду Роба.
– Постарайтесь не опаздывать, – сказала Мелодия. На завтрак в честь крещения новорожденного были приглашены близкие друзья.
Женщины прошли к экипажу.
– Так вы потеряли еще одного раба? – спросила Симона. Иначе как она могла объяснить разговор Роба с этим ужасным человеком?
– Нет, – ответила Тони. – Но, может быть, он найдет Ноэля.
Если они поймают Ноэля, если Ноэль не перешел канадскую границу, если они привезут его обратно… Симона задрожала. Заговорит ли он?
Элинор пронзительно закричала, привлекая внимание Симоны.
– Тетя Симона! Отгадайте, что мне подарили на День рождения. Тетя Симона! У меня теперь будет собственная детка-лошадка!
– Она не детка, – презрительно сказал Джеффи. – Это пони. А я буду учиться ездить верхом на настоящей лошади. Папа так сказал.
– Бутс тоже настоящая лошадь! Правда, маман? – Они громко спорили, пока Тони не пригрозила отвезти их домой.
– Ты не помирилась с Аристом? – спросила она Симону, угомонив детей.
Мелодия проницательно взглянула на младшую дочь.
– Ты отказала месье Аристу, Симона? – спросила она. – Вероятно, поэтому он перестал показываться на балах? Раньше он ни одного не пропускал.
Симона не могла понять особого отношения матери к Аристу. Может, та поняла, что он первый серьезно привлек внимание ее незамужней дочери?! Симона с упреком посмотрела на Тони, но сестра лишь пожала плечами.
– Вероятно, его нет в городе, маман. Вы ведь знаете, что он часто уезжает по делам, – ответила Симона.
В Беллемонте уже съезжались гости. Отовсюду раздавался гул голосов, слуги сновали по комнатам, разнося шампанское. Вскоре комнаты наполнились дразнящими запахами жареной дичи и даров моря под пряными соусами.
Джеф провел юную гордую мать Жана-Луи Наполеона к длинному столу и усадил справа от себя. За стулом Орелии улыбающаяся темнокожая женщина, выбранная в няни новорожденному, держала Жана-Луи в его длинной изысканно вышитой рубашке.
Когда Мелодия села на свое место с Алексом по правую руку, расселись семья и гости. Джеф взял хрустальный бокал с рубиново-красным вином и произнес тост:
– За будущего наследника Беллемонта! За его здоровье!
Все подняли бокалы, и мужчины закричали:
– За будущего наследника.
Орелия покраснела от удовольствия. Она сделала знак няне, и та обошла стол, давая возможность каждому гостю увидеть дымчатые синие глазки и очаровательные крошечные ручки и разглядеть изящную вышивку сорочки, а затем унесла мальчика в детскую. Слуги начали подавать мясо.
Симона сидела в центре длинного стола как раз напротив Тони и ее мужа. После линчевания ей было невыносимо находиться в обществе деверя, от одного его вида она чувствовала тошноту.
А сегодня еще добавилась тревога от встречи Роба с Пикензом. Как ей хотелось знать, о чем они говорили!
Один из слуг, прислуживающих за обедом, наклонился к Симоне и прошептал, что Ханна хочет ей что-то передать. Понимая, что Роб может услышать, она тихо сказала:
– Пусть передаст, что я приду сразу после обеда.
Роб ухмыльнулся.
– Моя золовка получила послание от своих лошадей, – громко объявил он. – Арабские лошадки заскучали, а, Симона?
Симона, сделав над собой усилие, спокойно ответила:
– Там проблемы. Пока не знаю, что случилось. Надеюсь, что ничего страшного.
– Похоже, что конюшни для Симоны крестин племянника, – продолжал забавляться Роб.
– Ерунда! И Орелия знает, что это не так, – сказала Симона, улыбнувшись юной матери Жана-Луи.
– Неприятности, Симона? – спросил Джеф.
– Ничего такого, что не могло бы подождать, пока мы закончим обед, – сказала Симона, но у нее все сжалось внутри, и она не могла больше есть. Видимо, пришло какое-то послание… И наверняка – от мадам Клео, а это был так необычно, что Симона забеспокоилась.
Что-то действительно случилось.
– Она балует их, – не унимался Роб. – Наследнику Алекса не достанется столько забот, сколько лошадям Симоны и их грумам. Они даже позволили себе прервать обед, посвященный крестинам, чтобы спросить, сколько килограммов овса насыпать лошадям.
Кое-кто из гостей захихикал, предпочитая принять нападение на Симону за шутку.
Симона больше не могла сдерживать гнев.
– Этот охотник за рабами принес новости о твоем беглеце, Роб? – резко спросила она и осознала, насколько ухудшились ее отношения с деверем, когда Роб возразил:
– А почему ты решила, что должны быть новости?
– Зачем же еще тебе вступать в беседу с человеком, который явился к нам без приглашения и поднял хлыст на папиного надсмотрщика? Тони сказала мне, что он профессиональный охотник за рабами. Ты нанял его?
– Если бы и нанял, это мое личное дело, дорогая сестрица, – сказал Роб. Он повернулся к женщине, сидящей справа от него, и сказал: – Наша Симона такая добренькая, что считает меня жестоким, но ни один из моих рабов не ходит необутым, а лошадь – неподкованной. И те и другие получают полноценную пищу и врачебную помощь…
Симона вспомнила безобразные рубцы на спине Ноэля.
– Если ты так о них заботишься, почему же твои рабы убегают? – спросила она с очаровательной улыбкой.
Под загаром Роба вспыхнул румянец.
– Один раб убежал, – поправил он. – Я говорю, что забочусь о них, а не балую их. И рабы и лошади нуждаются в справедливом наказании.
– В справедливом хлысте, ты хочешь сказать.
– Если необходимо, – сурово сказал Роб.
Симона чуть не задохнулась от ярости. Арист сказал точно так же: «Иногда хлыст необходим», а она возразила: «Никогда!»
Она вдруг поняла, что разговор за столом затих и гости прислушиваются к их перебранке. Теперь все смотрели на Симону. Глаза матери упрекали ее за устроенную сцену.
С усилием Симона подавила ярость и спросила спокойнее:
– Так этот человек нашел Ноэля?
– Нет, – сказал Роб, пожимая плечами, – но у него появились кое-какие нити.
Его ответ не успокоил тревогу Симоны. Она посмотрела на Тони, но Тони не отрывала глаз от своих коленей, очевидно крепко сцепив руки от смущения. Симона ощутила сожаление, понимая, как некрасиво выглядела ее ссора с Робом. Но по мере того, как остывал ее гнев, росли возбуждение и страх. Она водила вилкой по тарелке, заставляя себя участвовать в разговоре, охваченная нетерпением поговорить с Ханной.
Когда, гораздо позже, все вышли из столовой, Симона нашла свою служанку в вестибюле.
– Я послала его в конюшню подождать, – прошептала она.
– Господи! Почему он пришел сегодня, когда здесь полприхода?
Должно быть, что-то срочное. Иначе Клео не послала бы вестника в день крестин. Симона не присоединилась к дамам, а вышла на заднюю галерею. К ее ужасу, к ней подошел пожилой джентльмен:
– Не могу ли я помочь вам, мадемуазель? Я неплохо разбираюсь в лошадях.
– Спасибо, месье, но мои грумы способны…
Слава Богу, к ним быстро подошел Алекс.
– Отец просит вас присоединиться к нему в библиотеке, месье. Ему будет приятно узнать, что вы предложили свою помощь, – сказал Алекс и решительно взял Симону за руку, – но я сам прослежу за лошадьми.
Смягчившись, джентльмен оставил их, и они поспешили к конюшне, желая побыстрее избавиться от посыльного, пока кто-либо еще не проявил интереса к знаменитым лошадям Симоны.
Их ждал один из пожилых слуг Клео, величавый чернокожий, которого звали Алекс.
– В чем дело, – спросил Алекс. – Мадам больна?
– Нет, господин, но мадам хочет поговорить с мамзель как можно скорее. Она просила мамзель прийти завтра утром в собор около девяти. Мадам будет молиться, и мамзель должна встать на колени рядом с нею, чтобы они могли поговорить. Мне передать, что вы придете, мамзель?
– Да.
– Тогда я пойду.
– У нас много гостей сегодня, – сказал Алекс. – Постарайся, чтобы тебя не заметили.
– Я приплыл на пироге, господин. Она на берегу недалеко отсюда.
– У тебя есть пропуск?
– Да, господин, я выполняю поручение мадам.
Он тихонько скользнул в листву позади конюшни и исчез из вида.
Точно в девять часов на следующее утро Симона накинула на голову шарф и вошла в собор. Сначала она подошла к каменной раковине у дверей, опустила пальцы в святую воду и перекрестилась, преклонив колена. Затем осмотрела почти пустой неф.
Сумрачное помещение пахло влажным камнем, воском и ладаном. Здесь находились несколько коленопреклоненных молящихся с четками и молитвенниками: мужчина, девушка рядом с пухлой матроной. Слышалось тихое монотонное бормотание. Ее взгляд остановился на склонившейся фигуре слева у бокового окна. Фигура была укутана в черное, но падавший через цветное стекло свет богато окрашивал черное одеяние. Симона медленно подошла и встала на колени рядом с молившейся женщиной.
Молчание в соборе таинственно усиливалось приглушенными криками чаек над соборной площадью. Птицы напомнили Симоне о месье Отисе, и она снова перекрестилась, молясь за его безопасность. Девушка ничего не слышала о нем с тех пор, как он уехал в Бостон.
Симона стала перебирать четки и тихо молиться. Клео прошептала:
– Мне передали, что вас подозревают, дорогая. Наверное, вам лучше уехать из Нового Орлеана на некоторое время. У вас есть друзья в Батон-Руже, у которых вы могли бы погостить?
– Да, женщина, с которой я дружила в монастыре. Но кто сообщил…
– Хорошо. Скажите вашей семье, что собираетесь посетить ее. На самом деле вы отправитесь на Север пароходом и возьмете с собой беглянку под видом служанки.
Симона открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. На Север? Одна? Сопровождать беглянку? Она забормотала еще одну молитву.
– За поимку этой рабыни предложено щедрое вознаграждение. У нее грудной ребенок, которого вы объявите своим, а ее – кормилицей.
– Господи, – сказала Симона.
– Это будет опасно, да, но, возможно, не так опасно, как оставаться здесь, – сказала Клео, не поднимая головы. – Вы будете путешествовать под вуалью. Когда вы можете уехать?
– Я напишу подруге и спрошу, удобно ли приехать.
– В этом нет нужды. Вы не увидите вашу подругу. Встретимся здесь послезавтра, и я все подготовлю.
– Но кто подозревает…
– Подготовьтесь к тому, что не вернетесь, пока я не удостоверюсь, что это безопасно.
– Но…
– Вы поедете?
Симона подумала о Мелодии, Джефе и остальных с болью и печалью. Она исчезнет, и они будут горевать. А ее любимые кобылы?
– Да, конечно, – грустно сказала она. Она давно сделала свой выбор.
– Слава Богу! – прошептала Клео.
Она неуклюже встала, перекрестилась и пошла, согнувшись как старуха. Симона осталась молиться.
Кто разгадал ее секрет?
Клео не захотела сказать. Но как избежать опасности, если не знаешь, откуда она исходит?
Мадам де Ларж? Это имела в виду Элен, когда говорила о «новом интересе»?
Сколько угадал Роб? Связал ли он Беллемонт с таинственным и полным исчезновением Ноэля? В этом ли причина его нападения за обедом?
Или месье Аргонн угрожал ей разоблачением? Он ясно дал понять, что подозревает об антирабовладельческих настроениях месье Отиса. Разве не из-за этого уехал художник? И месье Аргонн знал, что художник – ее друг.
От кого из них придет опасность? И успеет ли она уехать из города?
23
Арист сидел на лошади, оглядывая поля нежно-зеленых побегов. Тут и там он видел склоненные фигуры рабов, занимающихся прополкой. Они как будто не обращали внимания на молчаливого хозяина, но иногда кто-нибудь заводил песню, другой подхватывал, и Арист подозревал, что таким образом они передают друг другу информацию, не предназначенную для его понимания.
Он не покидал плантацию с тех пор, как уволил Пикенза, и начинал чувствовать себя отшельником. Приближался сезон сбора и обработки урожая, грозивший стать утомительным без опытного надсмотрщика. За ним последует традиционный праздник урожая, который в детстве Арист ждал с нетерпением: с лакомствами из мякоти орехов, сваренной в патоке, с танцами, пением и смехом. И потом начнется подготовка к выращиванию нового урожая.
Для посадки тростника Арист назначил надсмотрщиком одного из бывших помощников Пикенза – сильного чернокожего, пользовавшегося популярностью среди рабов. Но он слишком баловал своих приятелей: рабочие расслабились, и работа заметно замедлилась. Они пользовались тем, что новый надсмотрщик был не очень требователен. Естественно, Ариста это не радовало.
Месяцы, которые Арист провел, управляя плантацией, дали ему возможность лучше понять не только отца, но и самого себя, и то, чем он отличался от родителя. Годы, проведенные в Париже, изменили его восприятие рабства.
Во Франции, впервые в жизни, его слуги были свободными мужчинами и женщинами, получавшими жалованье. У них был выбор, небольшой, из-за их бедности, – но они могли, если хотели, оставить хозяина и пойти работать в лавку или уехать домой в провинцию.
В Луизиане его рабы зависели от него во всем, и он находил эту ответственность обременительной. Горькая цена рабства: не только рабы были совершенно беспомощны управлять своими жизнями, но и хозяева всецело зависели от рабов. Преднамеренно оставляемый в невежестве, раб не мог выжить без хозяина, но и хозяин не мог жить без рабов.
Раньше Арист не представлял себе, как много доверял Пикензу. Теперь он по-новому оценил обособленность надсмотрщика. Пикенз не был одним из рабов, но его и не включали в жизнь большого дома, и тот должен был все время проводить на плантации. После месяцев работы Арист сам начинал чувствовать недостаток общения.
Отношение Ариста к похотливости Пикенза не изменилось, но он понял, что поступил слишком опрометчиво, избавившись от него. Он собирался нанять нового белого надсмотрщика, который будет хорошо обращаться с рабами, но не позволит им бездельничать. К сожалению, и этот человек будет одинок.
Кроме того, Арист забросил свои речные дела. Он заказал в доках в верховье Огайо новый пароход, и подходило время его спуска на воду. Необходимо было встретиться с агентом, которому он доверил управление своим флотом на месяцы выращивания и сбора урожая и варки сахара. Он думал, что сможет управляться и с плантацией и с флотом, но, казалось, контроль над ситуацией ускользает из его рук.
Это все случилось, когда он безумно влюбился в Симону Арчер. Страсть к ней сожгла что-то в его душе. Он потерял свой энтузиазм, потерял уверенность.
Он не смог забыть ее. Симона вторгалась в его сны по ночам, и он просыпался, чувствуя вкус слез ее экстаза на своих губах, его тело пульсировало от желания. Он начинал понимать, что его ярость из-за ее «прекрасного человека» – ревность, а он никогда раньше не считал себя ревнивцем.
Арист отказался принимать участие в празднествах в этом году и теперь понял, что совершил ошибку. Он не видел Элен со времени их путешествия на Фолс-Ривер, когда он одобрил продажу, но отказался от ее инвестиций в свою фирму. Их дружба стала напряженной, и он был слишком занят, чтобы заниматься еще и этой проблемой.
Ему необходимо восстановить отношения с друзьями. Ему необходимо найти надсмотрщика. Он должен встретиться со своими клиентами, особенно в портах Огайо, где конкуренция особенно сильна, и он должен ввести в действие новый пароход.
Арист пришпорил коня и направился к дому. Новые побеги тростника поднимутся без него. Дождей всегда бывает достаточно, и маловероятно, что ударят заморозки. Он вернется в город на несколько дней, проверит финансовое положение Элен, затем отправится на Север на одном из своих пароходов, оставив бухгалтеру управление плантацией. Он вернется с надсмотрщиком, которому сможет доверять. И он удушит наконец остатки чувств к Симоне Арчер!
В своем доме в Новом Орлеане он нашел несколько ожидающих его приглашений. Одно было на весенний бал в отеле «Сен-Луис» в конце недели. Там будут все его друзья. Возможно, там будет Симона. Мысль о встрече с ней тревожила его, но Арист не собирался позволить ей нарушить свои планы. Арист послал слугу сообщить, что принимает приглашение, и отправился к портному.
Пикенз сидел за столом ресторана Торговой биржи с экземпляром последней газеты и чашкой черного кофе, сосредоточившись на объявлениях о сбежавших рабах. У него неплохо шли дела после того, как пришлось покинуть Бельфлер.
С его опытом по производству сахара, он мог бы найти работу надсмотрщика на другой плантации, но он стал профессиональным охотником за беглыми рабами. В буре текущих политических споров из-за рабства многие плантаторы столкнулись с волнениями среди своих рабов. И новое поле деятельности оказалось плодородным: оно позволяло ему быть самому себе хозяином, оставляло досуг на чтение газет. Он купил приличный костюм и цилиндр, что позволило ему без вопросов посещать Торговую биржу.
Его взгляд привлекли большие черные буквы: «Вознаграждение – 200 долларов!» Это была значительная сумма. Он внимательно прочитал объявление и почувствовал легкое волнение.
Владелец предлагал двести долларов за поимку и еще столько же за доставку на плантацию. Рабыня, женщина, сбежала со здоровым новорожденным, также принадлежащим ее хозяину. Такие деньги для Пикенза – целое состояние. Не трудно было выследить беглянку с ребенком на руках. Она не сможет уйти далеко, не оставив следов.
Пикенз запомнил адрес владельца, бросил на стол монету за кофе и ушел. Он был всего в нескольких кварталах от дома мадам де Ларж и решил заглянуть к ней по пути в наемную конюшню. Не спеша, насвистывая, он прошел пешком это небольшое расстояние.
Слуга задержал его у входа. Вернувшись через некоторое время, он провел Пикенза во внутренний двор, ароматный от цветущих растений.
Элен внимательно осмотрела Пикенза, оценивая новую одежду, и на ее губах заиграла легкая улыбка.
– Вы выглядите процветающим, Пикенз.
Она не пригласила его сесть, и он стоял, держа в руках свой блестящий цилиндр.
– У меня все в порядке, мадам, – похвастался он, уязвленный ее снисходительностью. – Я еду договориться с плантатором, который заплатит мне четыреста долларов за поимку сбежавшей горничной.
– Я тоже видела это объявление. Она сбежала с новорожденным, не так ли? Желаю удачи.
– Спасибо, мадам.
Элен задумчиво разглядывала его.
– Я слышала интересные новости о нашей подруге мадемуазель Арчер. Она собирается на продолжительный визит в Батон-Руж.
– Неужели? – озадаченно спросил Пикенз, удивляясь, что задумала мадам де Ларж на сей раз.
– Вы не находите странным, что она покидает своих бесценных лошадей на такой долгий срок? – спросила Элен. – Я удивлена.
Он молчал, обдумывая ее слова.
– Да, мэм, – наконец сказал он. – Она странная, это точно.
Элен улыбнулась:
– До свидания, Пикенз.
Она что-то ждала от него, но он не понял, что именно. Не надеется ли она, что он свяжет эту Арчер с беглянкой? Он попрощался и ушел.
– Маман говорит, что ты едешь в Батон-Руж, – сказала Тони, обмахиваясь прелестным веером, в тон золотисто-кремовому платью. Цвет очень льстил ее рыжим волосам и нежному светлому лицу. Даже родив двух детей, Тони сохранила стройную талию.
– Да, – ответила Симона. – Я хочу навестить старую подругу по монастырской школе.
– Кого?
Они болтали в бальном зале «Сен-Луиса». Рядом тихо разговаривали Роб и Алекс.
– Думаю, ты не знаешь ее, Тони, но мы с Натали были очень близкими подругами. Я с нетерпением жду встречи с ней.
– Ты вернешься через неделю, – предсказала Тони. – Как ты сможешь надолго покинуть своих арабских любимцев?
Симона рассмеялась:
– Ни одна из кобыл не собирается родить в ближайшем будущем. Мои грумы вполне с ними справятся.
– Я просто удивлена, что ты оставляешь их.
– Я хочу сменить обстановку.
– Арист? – проницательно сказала Тони.
Симона почувствовала, как вспыхивают ее щеки.
– О чем ты говоришь?
– По словам Роба, он стал настоящим плантатором в последнее время, похоронил себя в своем сахарном тростнике. Кто бы подумал, что такое случится с обожающим развлечения Аристом Бруно?
– Ко мне это не имеет никакого отношения, – солгала Симона.
Боясь, что Роб решит потанцевать с ней, она с улыбкой повернулась к другу Алекса месье Клерио, который немедленно подошел и пригласил ее. Она ответила ему великодушным «Спасибо» и взяла его руку.
Симона тщательно готовилась к отъезду, и частью ее плана было появление на этом балу, как будто у нее не было никаких других забот в мире, кроме наслаждения жизнью. Она никому, кроме родителей, не сказала, что собирается погостить у Натали Фруазин, даже самой Натали.
Она не позволяла себе думать о том, как будут страдать мать и отец, когда она не вернется и они обнаружат, что дочь не появилась на плантации Фруазин. Это жестоко, но неизбежно. Может быть, так они не узнают, что она в союзе с врагом.
С другой стороны, это может привести их именно к такому заключению, и мысль об этом разрывала ей сердце. Но она ничего не могла поделать.
Симона прилежно старалась казаться веселой, когда увидела в другом конце зала внушительную фигуру Ариста, как всегда возвышающуюся над всеми присутствующими мужчинами. Она видела его профиль и не могла оторвать взгляд от сильной линии носа и подбородка, от непослушных кудрей, так усиливающих его обаяние. Он повернулся, и Симона увидела, с какой нежной улыбкой он смотрел в обращенное к нему лицо партнерши.
Эти губы касались каждой частички ее тела, и ее тело ничего не забыло. Она слышала его голос, моливший ее с таким смирением, какого она не ожидала от него: «Мы можем пожениться, если ты хочешь». Ее ноги ослабли, она споткнулась, и месье Клерио извинился за свою неуклюжесть.
– Это моя вина, месье, – сказала Симона, с трудом отводя взгляд от Ариста.
Он принял ее любовь, не поняв, что она отдала ему, и счел это жалким подарком. Как она могла до сих пор любить его? Она сделала глубокий вдох и сказала себе, что любит прошлое, оказавшееся чистой фантазией. Теперь у нее не осталось ничего важнее помощи несчастным рабам, бегущим от невыносимой жизни.
Когда музыка закончилась, Арист поднял голову и их глаза встретились. Она потеряла присутствие духа от его голодного взгляда. Ей захотелось сбежать, но она как будто приросла к полу, пока он благодарил свою партнершу и покидал ее. Как Симона и подумала, он приблизился к ней и сказал напряженным голосом:
– Не окажете ли мне честь?..
Месье Клерио поклонился. Симона подняла руки, и Арист ловко закружил ее в веселом вальсе. Божественно было снова оказаться в его объятиях, но у нее так сжалось горло, что она не могла говорить. Она вдыхала еле уловимый аромат его тела и лавровишневой воды. В этом запахе была болезненная интимность, так как он оживил воспоминание о ее обнаженном теле, закутанном в его парчовый халат.
Симона хотела, чтобы он заговорил, но он танцевал в молчании, держа ее легко и нежно, доставляя ей и наслаждение, и острую боль. Она поняла, что он не хотел танцевать с ней, но не смог пройти мимо, как и она не смогла отказать ему. Она больше не увидит его до отъезда в свое опасное путешествие. Кто знает, когда они встретятся, если она вообще сможет вернуться? Возможно, она никогда больше не увидит его.
Они кружились, и кланялись, и покачивались в соблазнительном ритме среди других танцующих пар. Музыка пульсировала почти человеческими голосами скрипок, и виолончелей, и сладкой нежной флейты. Над головой мерцали тысячи свечей. В их свете сверкала радуга причудливого узора ярких платьев и драгоценностей. Веселость музыки подчеркивала болезненность конца любви. Сердце Симоны шептало: «Последний вальс».
Когда музыка остановилась, Арист отпустил ее и мгновение напряженно смотрел в ее глаза. Затем поклонился и покинул ее. Они не обменялись ни одним словом.
Два дня спустя, после новой встречи с мадам Клео перед ранней мессой, Симона пошла в свою конюшню попрощаться с арабскими лошадьми. Главный грум ухмыльнулся:
– Вы выбрали жеребца для Пусси, мамзель? Ее пора спаривать.
– Уже?
– Вы сказали, что сегодня, – сказал грум, с любопытством глядя на нее.
Как она могла забыть свое расписание? Она не могла в этом признаться.
– Мы снова спарим ее с Альгамброй Третьим. Может, она подарит нам еще одного Проказника.
– Хорошо, мамзель. Я отведу их в загон под дубами.
Это был самый дальний загон от дома, но слухи распространились быстро, и скоро помощник конюха, пара садовников, трое домашних слуг, опершись о забор в тени огромного дуба, наблюдали, как грум ведет возбужденного жеребца к кобыле.
