Текст книги "На руинах «Колдовства»"

Автор книги: Вирджиния Нильсэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

14

Симона не удивилась, когда на следующее утро встретила Чичеро у заросших садов старого дома. На нем были брюки и рубашка, какие мог бы надеть плантатор, отправившийся инспектировать свои поля, и он выглядел совершенно не так, как тогда, когда сопровождал художника и играл роль раба.

Он улыбнулся ей:

– У вас есть для меня еще один беглец, мадемуазель?

Она раздраженно взглянула на него:

– Вы привели сюда месье Отиса, не так ли?

– Да, ему очень понравились образцы, которые мы здесь нашли.

– Образцы! Я говорю о рабе моего деверя. Месье Отис видел его?

– Да.

– Он понял, что Ноэль – беглец?

– Да. Он дал Ноэлю список станций «подпольной дороги» и рассказал, как найти их.

– Месье Отис?

– Он также дал ему компас и немного денег.

– О нет! – простонала Симона.

– Не волнуйтесь, мадемуазель. Ноэль молод и силен, и он умный парень. Он дойдет.

– Но месье Отис! Я… я поражена.

– Это истинная цель приезда месье на Юг, – сказал Чичеро. – Помогать рабам, желающим обрести свободу. Он помогает сам, и у него много друзей, к которым он может послать тех, кто готов совершить трудное путешествие к свободе.

Чичеро с сочувствием смотрел на ее бледное лицо.

– Вы видели его на днях, не так ли? Он говорил мне.

– Я… да.

Симона была оглушена. Художник – один из тех «грабителей рабов», которых всегда проклинает Роб?

– Вы его снова увидите, потому что его везде приглашают. Его профессия открывает ему много дверей. К тому же он очень привлекателен, не так ли? Как и я, он не любит видеть ни одно живое существо – человека или животное – под принуждением.

– Вы оба – непрактичные идеалисты! – взволнованно воскликнула Симона.

– А вы, мадемуазель?

– Я сделала это для Милу, – возразила она.

– Да, но вам было не все равно, – сказал он. Затем, немного помолчав, продолжил: – Месье Отис и многие его друзья уверены, что рабство должно быть уничтожено, но он сильно рискует из-за своих убеждений, мадемуазель. Я говорил ему, что, если он попадет в беду и сможет поговорить с вами, он может попросить вас связаться со мной. Я попробую помочь.

– Он вовлечет меня?.. – начала она, ее голос дрожал от гнева и страха. Она не хотела увязнуть в этом!

– Нет! Я уверен, что он попросит, если только это будет безопасно для вас.

– А как я свяжусь с вами? – раздраженно спросила она. – Я должна вечно искать старинную мухоловку?

Он тихо рассмеялся:

– Только в случае крайней необходимости.

– Пожалуйста, я прошу вас, Чичеро, не используйте «Колдовство», как убежище для беглецов.

– Я обещаю, что не подвергну вас опасности, моя невольная сообщница.

– И… – она закусила нижнюю губу, – и, если вы послали Ноэля на Север на одном из кораблей месье Бруно, я не хочу об этом знать.

– Понимаю, дорогая мадемуазель. Я гарантирую: ваш месье Бруно не будет опорочен. Ноэль достаточно силен, чтобы путешествовать пешком, но он не пойдет на Север. Он пойдет на Восток, вероятно во Флориду, а это всего в пятистах милях. Оттуда он сможет сесть на корабль в… – Он пожал плечами.

– Флорида! – воскликнула Симона. Это значило, что южане тоже участвуют в «подпольной дороге»! – Лучше бы вы мне этого не говорили, Чичеро. Зачем вы рассказываете мне ваши секреты?

Он улыбнулся, но не ответил, только похлопал шею кобылы, а затем потянулся к руке Симоны и ласково пожал ее. Потом тихо скользнул в заросли старого сада и скоро исчез из вида.

Несмотря на свой выпад против рабства перед Аристом, Симона была слишком предана отцу и Алексу, чтобы считать себя аболиционисткой. И она соглашалась с Робом в одном: отпустить сразу тысячи рабов Юга было бы ужасной катастрофой для них самих. Куда бы они пошли? Как бы жили?

Она была сбита с толку, разрывалась между преданностью и растущим разочарованием в удобном мире, к которому привыкла. И страстное влечение к Аристу Бруно усиливало ее замешательство. Влечение к человеку, олицетворявшему все, что она ненавидела в Юге. Ее сжигало совершенно неразумное, нелогичное желание почувствовать снова объятие его сильных властных рук, прижимающих ее к его бьющемуся сердцу, и снова испытать сладкий плавящий огонь его поцелуев.

– Это будет очень маленький прием, – сказала Софи Дюваль, сидя рядом с Элен в ее внутреннем дворике под цветущей магнолией, – и я пригласила вашего доброго друга месье Бруно.

– Я не смогу принять приглашение, дорогая Софи, – ответила Элен, наполняя кофе чашечку подруги.

– Арист придет, – продолжала уговаривать Софи, обмахиваясь веером. – Я, конечно, посажу вас рядом с ним за столом.

– Вы очень добры, но…

– Это не праздник, дорогая. Я просто даю обед, чтобы мои друзья могли познакомиться с художником, который рисует птиц на плантации на реке, неким месье Отисом из Бостона. Он очаровательный человек – такой талантливый и такой скромный! Все дамы обожают его. Вы бы не хотели с ним познакомиться, Элен?

– Софи…

– Ну, если хотите, я посажу вас рядом с моим почетным гостем, – лукаво предложила мадам Дюваль. – Он не так красив, как ваш Арист, но его глаза заставляют женщину чувствовать себя так, как будто он пишет ее портрет невидимой кистью. И наслаждается этим! И у него самая очаровательная маленькая бородка.

– Не искушайте меня, – весело взмолилась Элен. – Софи, всего три недели прошло после похорон, и я в глубоком трауре. Но вы могли бы оказать мне любезность.

– И какую же?

С крыши слетел кардинал и осторожно пошел по свежевымытому каменному полу дворика к крошке пирожного, которую уронила Софи.

– Пригласите Симону Арчер для месье Отиса.

Софи поджала губы и смахнула на пол крошку побольше, но этим только спугнула птичку, и та улетела.

– А она придет?

– Чтобы встретиться с вашим почетным гостем? Конечно. Я видела их вместе на скачках, разве я вам не говорила?

– Она уже знакома с ним?

– О да, и наслаждается его компанией. Она ему прекрасно подошла бы. И потом вы должны рассказать мне все, что они скажут друг другу, каждое самое крохотное замечание, самое банальное. И, конечно, каждое слово, которым обменяется с ней Арист.

– В самом деле?

– Это меня развлечет и возместит мой отказ на ваше любезное приглашение.

– Прекрасно, – сказала немало заинтригованная мадам Дюваль. – Я это сделаю, но только если вы расскажете, что замышляете, моя умница.

Элен засмеялась:

– Ничего, моя подозрительная подруга. Совсем ничего. Не хотите ли еще кофе?

Тони открыла глаза, потревоженная каким-то звуком. В спальне было темно и, как она чувствовала, очень поздно. Она была одна в большой кровати с пологом. Роб уехал дозором с группой соседних плантаторов. Он должен бы уже вернуться, но то, что она услышала, не было стуком копыт его лошади. Может быть, разбудивший ее звук донесся из детской?

Она нащупала свечу на ночном столике и нашла спички. Тени отступили в углы большой спальни. Камин был холодным и темным, и перед ним пусто зияли кресла. Ее свеча слабо осветила обитые бледной тканью стены и темный квадрат орехового дерева – закрытую дверь.

Дом был очень тихим. Тони встала, надела легкий хлопчатобумажный халат и, взяв свечу, пошла босиком по ковровой дорожке коридора в детскую.

Высоко подняв свечу, она увидела, что Сьель лежит на своем месте между двумя детскими кроватками и все трое спокойно спят. В слабом мерцании Джеффи и Элинор походили на маленьких ангелочков, за которых почитал их отец.

Сьель подняла голову и сонно сказала:

– Мадам?

– Спи, спи, Сьель. Все в порядке.

Тони наклонилась над спящим сыном, ее сердце закололо от его невинной уязвимости, прислушалась к ровному дыханию Элинор, удивляясь, что за звук разбудил ее.

Ночь была тихой, кроме приглушенного пения древесных лягушек и случайного скрипа ставен, потревоженных легким ветерком. Тони коснулась щеки Элинор, оценивая прохладу атласной детской кожи, и нежно откинула с глаз светлые пряди. Она расправила смятую простыню Джеффи, покрывавшую его крепкие ножки, затем вернулась в спальню, легла в кровать и задула свечу.

Несколько минут спустя она села в постели, потому что дверь тихо открылась. Измученный Роб стоял на пороге, держа зажженный трехсвечной канделябр, который он взял в вестибюле.

– Я не сплю, Роб. Ты можешь зажечь масляную лампу.

Он что-то проворчал, но не пошел к цветному шару на столе у камина. Вместо этого он тяжело опустился на пол, осторожно поставив канделябр рядом с собой, и начал устало стягивать сапоги.

– Тони, ты мне не поможешь? Слишком рано будить Джипа.

– Который час?

– Около четырех.

– Так поздно? – она соскользнула с высокой кровати и встала на колени на турецком ковре перед ним.

Как похоже на него заботиться о своем слуге. И поэтому так трудно понять, почему он был жесток с Ноэлем. Его сапоги и брюки над ними были забрызганы грязью. Грязные следы на полу спальни… «И, вероятно, по всей лестнице», – подумала она.

– Ты был на болоте?

– Да. Мы гнались за беглецом.

– Ноэлем? – выдохнула Тони со страхом.

– Одним из рабов Патрика.

– Вы поймали его?

– Да. И заставили говорить, клянусь Богом.

Тони охватила грязный каблук его левого сапога и потянула изо всех сил. Когда наконец сапог слетел с ноги, она опрокинулась, неуклюже задрав колени.

– Господи! – с отвращением сказал Роб, и бледная кожа Тони вспыхнула от смущения. Он потянулся и стал стаскивать правый сапог. Тот снялся более легко, и Роб удовлетворенно сказал: – Наконец-то мы получили представление о том, что происходит.

– Что ты имеешь в виду?

Он встал и ногой отпихнул сапоги, затем, вытерев руки о рубашку, начал срывать одежду, бросая ее на пол. Оставшись нагишом, он заполз в чистые простыни с глубоким вздохом облегчения.

Его прекрасное тело все еще заставляло Тони дрожать от удовольствия. Она налила в таз воды и смыла болотную грязь его сапог со своих рук, затем задула свечи и на ощупь добралась до кровати. Она легла рядом с ним и осторожно придвинулась к его худому длинному телу.

От него пахло сырым болотом и конским потом.

– Что происходит? – спросила она.

– Тони, я смертельно устал, – пробормотал он и через секунду уже тяжело дышал в глубоком сне.

Тони отвернулась от него, но не смогла сразу заснуть. «Мы заставили его заговорить». Наказание за побег – тридцать пять плетей, не меньше. Она содрогнулась, представив эту сцену в мелкой воде болота: темный круг всадников, раба с руками, привязанными к дереву, свист хлыста… Тридцать пять плетей заставили раба заговорить? Или потребовались более жестокие средства? Как могли Роб и его друзья безнаказанно совершать такое? Она никогда не видела даже лошадь, не протестующую под ударом хлыста.

Она подумала о том дне, когда Роб вышел из себя и поднял хлыст на Ноэля. Его внезапная ярость и этот поступок застали ее врасплох. Эту сторону характера Роба она никогда не видела раньше. Интуиция говорила ей, что он все вообразил. Ничего сексуального не было в невинной игре детей. От ненависти к внезапно охватившей ее тошноте она отбросила это воспоминание… Она была рада, что Ноэля не поймали.

Симона почувствовала присутствие Ариста, как только вошла в гостиную дома Дювалей. Должно быть, инстинкт предупредил ее, что он наблюдает за ней, так как, повернув голову, она встретила его напряженный взгляд. Сила его взгляда как будто прыжком преодолела комнату и ударила по ее обнаженным нервам. Ее сердце пропустило биение, затем забилось сильнее.

Если быть честной, именно поэтому она приняла приглашение Софи Дюваль. Она знала, что мадам Дюваль – одна из подруг Элен де Ларж, и решила наказать себя, снова увидев Элен с ним, – она не могла выгнать Ариста Бруно из своих грез.

Он стоял у камина, подавляя своими размерами изящный резной белый мрамор с начищенным медным экраном, скрывающим пустоту очага в теплый вечер. Он выглядел уверенным, красивым, бесконечно желанным и в то же время таким несчастным, что она почувствовала легкое головокружение от фантазии, что именно она – причина его несчастья.

Но это просто смешно. Она искала взглядом мадам де Ларж, но любовницы Ариста не было среди гостей. Вероятно, он действительно порвал эту связь, оставшись только душеприказчиком ее мужа, как и говорил. Но ее это не касается!

– Мадемуазель Арчер! Как чудесно снова видеть вас.

Она отвела взгляд от грустных глаз Ариста и обнаружила рядом с собой месье Отиса. Художник сиял, его глаза сверкали от удовольствия.

– Добрый вечер, месье, – она скрыла свое уныние.

Ей было неловко от того, что она знала истинную причину его пребывания на Юге. И это знание заставило бы всех гостей в салоне мадам Дюваль презирать его, а многих – желать его смерти. Она выдавила улыбку.

– Вы были на скачках после нашей встречи?

– О да. Я снова рисовал и делал ставки, – он рассмеялся. – Не с такой прибылью, боюсь. Я не выиграл столько, сколько вы выиграли для меня с вашим арабским красавцем.

– Вы знаете друг друга? – Мадам Дюваль появилась рядом с Симоной. – Я собиралась познакомить вас с моим особым гостем, Симона.

– Да, мы встречались. Мы недавно провели день на скачках.

– Неужели! Вы знаете, что он – знаменитый художник?

– О да, месье Отис сделал прекрасный набросок моего Проказника… победившего в своем заезде, мадам.

Улыбка мадам стала слегка вынужденной.

– Вы теперь еще и в скачках участвуете?

– Нет. Проказник был представлен своим хозяином, но он родился в моей конюшне, и я растила его до года и уже тогда знала, что он быстр и очень силен. Я просто хотела увидеть, как он бежит.

– Прекрасное животное, – подтвердил художник.

– И пробежал великолепно.

Глаза мадам Дюваль потускнели, как часто случалось, когда Симона начинала говорить о своих лошадях.

Тони как-то спросила ее: «Почему ты говоришь „моя конюшня“? Почему не сказать просто „конюшня Беллемонта“?», когда Симона пожаловалась на реакцию женщин на ее страсть к выращиванию лошадей. Но Симона возразила, что гордится своими арабскими скакунами и не откажется от них – пусть даже и на словах – в обмен на одобрение общества.

– Я так рада, что вы пришли, – туманно сказала мадам Дюваль и, обращаясь куда-то в пространство между Симоной и художником, прошла дальше. Ее любопытство из-за удивительной просьбы Элен усилилось, но она считала, что должна просто держать Симону Арчер и месье Бруно подальше друг от друга, и, поздравляя себя с собственной ловкостью, решила подслушивать все разговоры этой троицы.

Симона улыбнулась месье Отису и сказала:

– Я закажу рамку для вашего рисунка и повешу его в своей комнате в Беллемонте.

Она была рада, что может поговорить о его рисунках за аперитивом, потому что слова Чичеро о нем звенели в ее ушах, смешивая все мысли. И она все время чувствовала, что Арист следит за ними из другого конца комнаты.

Когда объявили обед, месье предложил ей руку. В столовой свечи огромной люстры отбрасывали мягкий свет на длинный обеденный стол, китайский шкаф и буфет, около которого стояли слуги, готовые обслуживать их. Симону усадили между «особым гостем» мадам Дюваль и месье Клерио, неженатым другом Алекса, вежливо поздоровавшимся с нею и повернувшимся затем к женщине, сидевшей слева от него.

Арист сидел справа от хозяйки, напротив и на некотором расстоянии от Симоны. Его часто останавливающийся на ней грустный взгляд заставлял ее нервничать. Желая оказаться в любом другом месте… нет, на Золотой Девочке в раннем утреннем сумраке пустынной дороги, Симона подняла свой бокал, чтобы выпить за тост, которого не слышала из-за непрестанного гула в голове.

В дальнем конце столовой два высоких окна открывались во внутренний двор, где весело журчал маленький фонтан, и подвешенные корзины, полные цветов, наполняли ароматом все вокруг. Месье Отиса спросили о его работе, и Симона прислушалась.

– Каких птиц вы нашли? – спросила мадам Дюваль.

– Вчера я рисовал араму в мелководье болота. Эта пленительная птица, как считают орнитологи, является потомком очень древнего вида журавлей.

– Вы рисуете на болоте? – спросила женщина справа от него.

– Да, мадам. Я рисую на болотах, в полях и в лесах плантаций, которые посещаю. Я нахожу птиц в различных местах обитания.

Кто-то спросил:

– Но как вы узнаете, куда идти, чтобы найти нужных птиц?

– Когда я прибываю на новую плантацию, – объяснил он, – я разговариваю с рабами и выбираю в проводники такого, который кажется более умным, чем остальные. Я обнаружил, что рабы очень наблюдательны по отношению к природе.

– Ну конечно, – сказала мадам Дюваль. – Ведь это их среда обитания.

Симоне стало интересно, как месье Отис ответит на это замечание, но он безразлично сказал:

– Пока этот прием отлично срабатывал.

«И сколько рабов, „более умных, чем остальные“, окажутся среди беглецов? – подумала Симона. – Наверняка этот привычный порядок скоро заметят. Неужели месье Отис этого не понимает? Знает ли он, что подвергает риску свою жизнь среди вспыльчивых плантаторов, уже приведенных в ярость нападками на их образ жизни?» Она испытывала непреодолимое желание предупредить его.

После обеда некоторые мужчины удалились в библиотеку поиграть в вист, а дамы вернулись в гостиную поговорить о детях и проблемах с домашними рабами. Симона вышла во дворик, где маленькая группа мужчин и женщин собралась вокруг художника. Она не присоединилась к ним, а пошла посмотреть на фонтан, искрящийся в свете звезд и лунного полумесяца.

– Кажется, вы подружились с нашим талантливым гостем с Севера? – произнес Арист у ее уха.

Испуганная, она повернулась к нему:

– Он не только талантлив, но и очарователен.

– Истинная правда! Я видел вас с ним на скачках.

Его тон сбил ее с толку.

– Вы были там с мадам де Ларж.

– Да.

Они молчали, глядя друг на друга. Под его глазами были темные круги, и ей показалось, что его рот напряжен. К ее крайнему изумлению, она услышала собственные слова:

– Месье, вы нездоровы?

– Я не могу спать, – тихо сказал он. – Я постоянно думаю о вас. Мне кажется, я в вас влюбляюсь.

Она удивленно подняла глаза, и то, что увидела в его взгляде, вызвало в ней слабость. В его глазах была мольба и страстное желание. Она почувствовала, как рушатся ее укрепления, и знала, что должна немедленно расстаться с ним.

– Пожалуйста, извините меня, месье, – прошептала она и отступила от него, но Арист схватил ее за руку и потянул за фонтан.

Все еще не отпуская ее, он пылко сказал:

– Вы не сбежите, Симона. Я должен знать. Вы не сводите глаз с месье Отиса. Это он стоит между нами? Вы предпочитаете его, потому что он не владеет рабами?

Плеск падающей воды в фонтане, обычно такой приятный фон, сейчас скрежетал по ее нервам. Она, должно быть, сошла с ума, когда позволила себе проявить свои истинные чувства к рабству в тот день.

– Пожалуйста, забудьте то, что я говорила о рабстве, месье Бруно, – в панике взмолилась она.

– Почему я должен забыть это? Вы ведь не шутили, не так ли? Вы действительно недовольны рабством? Вы принадлежите к рабовладельческой семье. Вы сами владеете рабами, разве не так?

Она спокойно ответила:

– Пожалуйста. Я была расстроена в тот день из-за того, что мой деверь высек одного из домашних слуг. Это огорчило меня, потому что это был доверенный слуга… и я знаю, что Роб всегда гордится своим хорошим обращением с рабами.

– Как и ваших лошадей, рабов требуется дисциплинировать, мадемуазель.

– Но не хлыстом!

– Иногда, к несчастью, хлыстом.

– Никогда! – возразила она и пылко добавила: – Ваши взгляды на дисциплину распространяются и на женщин?

Он вздохнул:

– Вы так раздражаете меня Симона. Почему вы так эмоционально сочувствуете рабам? Может, из-за старого скандала в семье Роже? – При этих словах она вздрогнула. Арист продолжил: – О, я слышал об этом. Все слышали. Видите ли, дорогая Симона, ваша семья не единственная, которая смешала французскую кровь с черной или пыталась скрыть, что некоторые из ее рабов…

Она задохнулась:

– Как вы жестоки… говорить со мной о…

– Правде?

– Я хотела сказать о старой семейной трагедии, которую лучше забыть.

– Я реалист, моя дорогая. Это случилось. Зачем притворяться, что этого не было?

Симона выдернула свою руку и потерла то место, где его пальцы, казалось, прожгли ее кожу.

– Вы… вы невыносимы!

Его глаза вспыхнули.

– Я мог бы поцеловать вас сейчас, и вы бы растаяли в моих руках. Потому что вы любите меня, Симона.

Это было слишком близко к правде. Она мучительно хотела погрузить свои пальцы в эти мягкие черные кудри. Она смотрела на его нежно изогнутые губы и почти чувствовала их на своих губах, почти ощущала вкус его языка. Ее губы задрожали, и желание запульсировало в венах, охватывая тело, наливая грудь. Его взгляд приглашал насладиться любовью, которую он предлагал ей. Блеск его глаз и улыбка намекали на невыразимые восторги.

Ее охватила паника. Она отвернулась и убежала искать хозяйку, чтобы попросить ее вызвать экипаж. Нет, она не может влюбиться в Ариста Бруно. Сама мысль об этом переворачивала ее мир вверх тормашками.