Текст книги "На руинах «Колдовства»"

Автор книги: Вирджиния Нильсэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

9

– Вы очень сильно рискуете, – заметил Алекс, когда его гнедые резво неслись к городу. – У вас есть безопасное место, чтобы спрятать девушку, пока мы найдем возможность отправить ее вверх по реке?

– Ни одно место не может быть безопасным долго, – сказал Чичеро.

– Позвольте мне предложить дом, где она могла бы остаться.

– Где?

– У Клео, на берегу озера.

Чичеро пристально посмотрел на Алекса:

– Казино?

– Да. Она могла бы работать там на кухне, например. Или наверху.

– Мы можем довериться Клео?

– Она сама полукровка, ее мать была «дикаркой». Она проявит сочувствие к беглянке, и среди ее завсегдатаев много влиятельных людей.

Чичеро весело посмотрел на него:

– Которые, вероятно, расплачиваются расписками вместо денег?

– Возможно, – усмехнулся Алекс.

Чичеро молчал несколько минут. Утреннее солнце отражалось от блестящих боков гнедых и от спокойной воды заболоченного рукава озера.

– Казино слишком близко от лодочной пристани, – возразил он, – а след Милу довел до нее охотников за беглыми рабами.

– И до заброшенного дома. У Клео общественное заведение. Все в городе рано или поздно приходят туда, включая Бруно и его друзей. Это последнее место, где будут искать беглянку.

Чичеро опять задумался.

– Хорошо, – наконец сказал он.

Алекс остановил упряжку и повернул ее к Милнебергу на берегу озера.

Когда они приблизились к казино, занимающему бывший плантаторский дом, в том месте, где заболоченный рукав встречается с озером, Алекс велел Милу лечь на пол экипажа. Он проехал мимо дома к заднему входу. Окна были закрыты ставнями, никого не было видно в окружающих казино садах.

– Они бодрствуют всю ночь и поздно просыпаются, – сказал Алекс. – Возьмите вожжи, Чичеро.

Он выпрыгнул из экипажа и направился к дому, где была кухня и спальни для слуг, и резко постучал в дверь.

– Здравствуйте, господин, – сказала черная женщина, открывшая дверь. – Вы очень рано сегодня. Мадам еще спит.

– Мне очень жаль, но я должен поговорить с ней. Скажи ей, что я здесь.

Женщина пожала полными плечами и прошла к главному дому, оставив Алекса в тени выступающей крыши.

Через несколько минут на задней галерее появилась Клео и кивнула ему. На ней было красное шелковое платье, очень узкое, один из тех китайских фасонов, которые подчеркивали ее экзотическую красоту. Она говорила Алексу, что один из ее дедушек был китайцем, но высокие скулы, делавшие ее прекрасное лицо незабываемым, она унаследовала от своей матери-индианки из племени хумас.

– Алекс, – сердечно сказала она. – Как поживает Орелия? Ничего не случилось, я надеюсь?

– С Орелией все прекрасно, и она передает вам привет. Я сегодня еду в контору один, без отца.

Клео кивнула, улыбаясь. Алекс взглянул в сторону экипажа, где ждал Чичеро, и подумал, что окторон доверил ему свою безопасность, но он сам не посмел доверить Чичеро свою тайну: Клео, женщина-дикарка, – его теща. Об этом знала даже не вся его семья.

Белый отец Орелии похитил ее у Клео совсем маленькой и отдал в монастырь урсулинок, чтобы ее воспитали как белую сироту.

Алекс должен был уважать желание Клео сохранить эту тайну, поскольку ее раскрытие лишило бы законной силы его брак. Кровь американских индейцев приравнивалась в луизианском «Черном кодексе» к африканской крови, а межрасовые браки были запрещены.

Клео провела его в маленькую гостиную позади игорных залов, совсем тихих в этот час. Ее шелковое платье с боковым разрезом соблазнительно шептало при каждом шаге.

Алекс не стал терять времени и торопливо произнес:

– Клео, у меня в экипаже беглая рабыня. Ей помогает свободный цветной. Ее нужно спрятать, пока он не найдет способ отправить ее на Север. Симона прятала ее, но…

– Симона?! – восхищенно воскликнула Клео.

– Рабыня беременна, она сбежала от жестокого надсмотрщика, – Алекс коротко рассказал о нападении на Оюму. – Я думал, может быть, вы дадите ей работу – не на глазах ваших клиентов, конечно, – пока мы не найдем капитана, который согласится нарушить правила.

– Я и тут могла бы помочь, – сказала Клео с озорной улыбкой.

Алекс взял ее руку и поднес к губам:

– Вы просто замечательная! Неудивительно, что я обожаю вашу дочь.

– Ей повезло с вами, Алекс. Пусть ваш грум приведет ко мне девушку.

– Он – не мой грум. Он очень необычный человек, но вы сами увидите.

Алекс оставил Клео и вернулся к экипажу. Взяв поводья, он подвел экипаж к самой галерее и остался ждать, пока Чичеро отвел Милу. Клео встретила их у двери, и Алекс наблюдал, как они тихо разговаривают по-французски. Затем Клео обняла Милу и ввела ее в дом. Чичеро вернулся, и они поехали в город.

Симона Арчер почти не покидала мыслей Ариста со времени свадьбы Мариани. Когда он вынимал ее миниатюрный футляр с ароматическим шариком, душистый запах приносил аромат и удивительное ощущение ее тела в его руках. Танцуя с ней, он испытывал совершенно новые чувства. Она не была мягкой и податливой, а как будто сгустком энергии в его объятиях.

Какая дразнящая женщина! Какая волнующая! Он с нетерпением ждал возможности увидеть ее снова. Арист закончил дела в Новом Орлеане и должен был вернуться в Бельфлер, чтобы свести счеты с этим идиотом Пикензом.

Маршаль уверил его, что в городе были проведены тщательные поиски, но они не увенчались успехом, не нашли ни единого следа беглых рабов. Арист был разочарован, но ничего больше не мог сделать. Однако ему не хотелось возвращаться в Бельфлер, не попытавшись еще раз сгладить неприятные чувства, которые Пикенз возбудил в Арчерах. Кроме того, он все еще был полон решимости показать Симоне Арчер, что его конь не хуже ее арабских скакунов, и приказал, чтобы того оседлали. Планируя прибыть в Беллемонт достаточно рано, чтобы его пригласили к традиционному десятичасовому кофе, если Симона уже отправилась на утреннюю верховую прогулку, он легким галопом поскакал вдоль берега озера.

Мадам Арчер угощала кофе подруг на передней галерее, когда Арист остановил коня у крыльца. Он сразу увидел, что Симоны нет среди собравшихся там женщин. Спешившись, он отдал поводья юному груму и поднялся по ступенькам навстречу Мелодии Арчер.

– Доброе утро, месье Бруно.

Он поклонился, поцеловал протянутую руку и поздоровался с ее подругами, выпрямившимися и чопорно поднявшими головы при его появлении. Арист всегда находил эту позу очаровательной, потому что при этом груди женщин приподнимались.

– Позвольте спросить, как себя чувствует ваш надсмотрщик?

– Оюма выздоравливает, месье, – ответила Мелодия вежливо, но сдержанно.

– Я надеюсь, вы передали ему, что я сожалею о случившемся.

– Да, месье Бруно.

– Я хотел прокатиться верхом с мадемуазель Симоной сегодня утром, но вижу, что опоздал.

– К несчастью, да. Симона выезжает очень рано.

Арист быстро импровизировал:

– Мне жаль, что я не застал ее. Я хотел узнать, не продаст ли она мне одну из своих чистокровных? Я хотел бы купить еще одну охотничью лошадь.

Веселые искры появились в глазах мадам Арчер.

– Вам придется самому спросить у нее об этом. Я думаю, она сейчас в конюшне.

«Она вспоминает неудачу моей охоты, – раздраженно подумал Арист. – Неудачу, спровоцированную ее эксцентричной дочерью».

– Вы думаете, мадемуазель поговорит со мной, если я найду ее там?

Мадам Арчер поколебалась, затем сказала:

– Если она не очень занята. Мальчик отведет вас.

– Спасибо, мадам.

Арист попрощался с гостями. Раб, почти ребенок, кивнул ему и побежал за угол дома. Арист вскочил в седло и последовал за ним. Когда они приближались к конюшне, он услышал звук, от которого у него волосы встали дыбом: дикий крик кобылы, перекрывший ободряющие возгласы грумов. Какого черта? Что там происходит? И в присутствии мадемуазель?

К тому времени как он спешился, в конюшне наступило напряженное молчание. Арист замер в открытых дверях, не в состоянии различить ничего внутри.

Когда его глаза привыкли к слабому освещению, он увидел мужчину, сидящего на корточках рядом с потеющей кобылой, скорчившейся посреди конюшни на подстилке из мха, и осознал, что видит рождение жеребенка. С диким ржанием, от которого у него кровь застыла в жилах, кобыла выдавила жеребенка и стала лизать его окровавленную маленькую головку. Никто не издал ни звука. Все следили, как жеребенок протянул тоненькие, как палочки, ножки и засучил ими, пытаясь встать.

– Аххх! – раздался общий вздох, когда крошечное создание встало, дрожа всем тельцем. Ветеринар опустил руки в ведро воды.

– Хорошо, – сказал он, – теперь вычистите ее. И грум начал ласково помогать матери отмывать жеребенка.

Симона стояла на коленях рядом с дрожащим жеребенком, ее лицо светилось восторгом. На ее юбке была кровь, и щеки были запачканы, когда она вытирала слезы. Она была душераздирающе прекрасна.

Симона подняла глаза, прищурилась и явно узнала силуэт Ариста на фоне льющегося за ним солнечного света.

– О, месье! – воскликнула она. – Посмотрите на нее. Разве она не прелестна?

Ее лицо сияло таким волнением, что Арист был поражен в самое сердце. Он задохнулся от незнакомого ответного чувства.

– Она… в ней видна ее арабская кровь, – наконец выдавил он.

Симона ополоснула руки в ведре с водой и откинула волосы, оставив влажные пряди. Ее глаза сверкали.

Арист опустился на колени на покрытый мхом пол рядом с ней и потянулся к ее мокрым ладоням. Затем, не обращая внимания на ветеринара и грума, занятых жеребенком, он наклонился и поцеловал ее в губы. Они были теплыми и солеными от слез и изумительно дрожали под давлением его губ.

Она отпрянула с легким удивлением и заглянула ему в глаза. Что-то мелькнуло между ними, незнакомый невинный восторг. Ошеломленный, он осознал, что девушка так взволнована рождением жеребенка, что его поцелуй почти не тронул ее. Это было что-то новое в его опыте.

Сияя, Симона сказала ему:

– Ее жеребец – прямой потомок Мессенджера, вы слышали о Мессенджере, месье?

Арист отрицательно покачал головой, еще держа ее руки, еще ошеломленный.

– Не может быть, что вы не слышали. Он один из первых знаменитых чистокровных. Его привез в Вирджинию из Вест-Индии капитан, спасший его, привязав подпорки к его сломанным ногам. У этой маленькой лошадки великие предки.

Она отдернула руки, вскочила на ноги и стала гладить голову кобылы и шептать ей ласковые слова.

– Фламм, моя смелая милая девочка, – нежно шептала Симона, – посмотри, что ты создала! Какой бесценный дар!

Кобыла гордо откинула гриву, как будто точно поняла слова Симоны.

Арист наблюдал, зачарованный. Он чувствовал, как в его груди разбухает незнакомое волнение, влага затуманивает взгляд. Он встал, чувствуя себя совершенно сбитым с толку. Что с ним происходит?

Симона посмотрела на черное лицо грума, как будто расколотое широкой белозубой улыбкой.

– Разве она не красавица, Пен? Я назову ее Алуэтта.

– Алу-эт-та, – напевно произнес грум, отмывая жеребенка.

Кобыла облизывала своего отпрыска, слепо ищущего сосок. Ветеринар помог ему.

– Пен, не давай ей ничего, кроме материнского молока, целый месяц, – инструктировала Симона.

– Да, мамзель.

– После этого мы дадим ей немного козьего молока.

– Персы давали верблюжье молоко, – улыбнулся ветеринар.

Симона рассмеялась:

– Я не думаю, что буду даже пытаться найти его!

Доктор начал опускать закатанные рукава рубашки.

– С ними обеими все будет прекрасно, мадемуазель.

Симона откинула волосы с глаз и повернулась к кобыле.

– Какая хорошая девочка! Я сведу тебя снова с тем же производителем! – сказала она.

Аристу кровь бросилась в голову, когда он представил себе эту сцену и подумал, что Симона будет ее свидетельницей.

– Господи! – воскликнул он.

– Вы, конечно, знаете, месье, что у кобылы лучшее время для зачатия – сразу после того, как она ожеребилась? Через год у нас будет еще один чудный жеребенок.

Арист подавил желание распустить галстук.

– Мадемуазель, совершенно необычно слышать южную леди, говорящую как конюх.

Глаза у Симоны удивленно распахнулись, затем в них появилось веселое понимание.

– Почему вы приехали сегодня, месье Бруно?

– Посмотреть на ваших лошадей… ваших чистокровных.

– Вы приехали в нужное место, – сказала она, поглаживая шею кобылы. – Я не только «южная леди», месье, но и лучший коневод в Луизиане. Мне жаль, что это вас оскорбляет. Ни мой отец, ни мой брат не разделяют мою любовь к великолепным лошадям. Но мне хватает помощи Пена.

– На самом деле, – признался Арист, – я приехал прокатиться с вами.

Он увидел, как изменилось выражение ее лица, как будто она вспомнила о чем-то, и на ее щеках появился румянец. Неужели она только сейчас осознала тот поцелуй в присутствии ветеринара и конюха? Поцелуй, который она не провоцировала, но и не отвергла?

Память о вкусе ее губ и их трепете возбудила его так сильно, что он испугался, не заметно ли это в его тесных брюках. Но Симона отвернулась.

– Мы не отправимся сегодня на верховую прогулку, месье Бруно, – сказала она. – Но я угощу вас кофе с пирожными, как подобает «южной леди», каковой и являюсь. И если захотите, мы обсудим моих чистокровных.

Он видел, что она покраснела. Эта запоздалая реакция после ее спокойного разговора о коневодстве очаровала его. По крайней мере, ее румянец показывал, что она к нему не безразлична.

Он последовал за ней в дом в странном приподнятом настроении, едва знакомом ему. Он помнил, что испытывал нечто подобное в те первые безрассудные месяцы в Париже, и думал: «Господи! Неужели я влюбляюсь? Но ведь мне уже двадцать девять лет!»

10

Симону встревожила мысль о том, что по дороге из города Арист встретил экипаж Алекса, в котором была его беглая рабыня. Узнал ли он Алекса? Наверняка он узнал экипаж. Подозревал ли, что в нем находится Милу? Мог ли заметить ее? Не играл ли он с Симоной в кошки-мышки?

Нет, нет, ее воображение разыгралось от чувства вины.

Но он поцеловал ее, как будто имел на это право. И это случилось так естественно, что она не успела и не захотела возразить. Как он мог так загипнотизировать ее? Нет, это не Арист Бруно. Это чудо рождения жеребенка загипнотизировало ее… как всегда.

– Пожалуйста, идите к маман и гостям, месье, а я пока переоденусь, – сказала Симона и побежала по черной лестнице в свою комнату.

То, что она увидела в зеркале, привело ее в ужас. Волосы растрепались, щека испачкана, на лбу выступил пот. Ее покрытый пятнами костюм красноречиво говорил, что она помогала ветеринару. Что думала мать, посылая месье Бруно в конюшню в такой момент? Огорченная, она вызвала Ханну, налила воды в таз и начала умываться.

Снова взглянув на себя в зеркало, она живо вспомнила, как он взял ее за руки и наклонился поцеловать, и ее губы затрепетали, на щеках проступил румянец. Симона отчетливо почувствовала шелк его теплых губ, мужской аромат его кожи. Но в тот момент его прикосновение казалось таким естественным и невинным отражением ее чувств, что она не протестовала.

Что он подумал о ней?

– Я должна прилично выглядеть, Ханна, – сказала она служанке. – У маман гости.

– Вы оставили только что родившегося жеребенка? – удивилась Ханна.

– Сейчас она наслаждается материнским молоком. Все прекрасно. Я должна спешить, Ханна. Месье Бруно ждет.

– О! – понимающе выдохнула служанка.

Когда Симона спустилась на галерею в чистом миткалевом платье, она выглядела веселой и уверенной в себе, но внутренняя тревога не покидала ее. Она не сожалела о том, что рисковала, помогая побегу рабыни Ариста, но не могла побороть чувство вины от того, что обманывала его. Когда Орелия невинно спросила, не слышал ли он о своих беглецах, Симона внимательно посмотрела на золовку.

Вскоре Орелия извинилась и ушла в свою комнату, а когда гости откланялись, мадам Арчер также покинула галерею. Симона и Арист остались совсем одни.

Атмосфера между ними была напряженной, как сжатая пружина. Симона не могла сидеть спокойно, вскочила и отошла к перилам. Затем повернулась к нему лицом:

– Так вы приехали посмотреть моих лошадей? Почему, месье?

Он тоже встал и подошел к ней:

– Мне нужен один из ваших арабских жеребцов.

– Вы хотите купить производителя для своих кобыл?

У него перехватило дыхание.

– Нет, – наконец сказал он, глядя на нее сверху вниз. – Я хочу вас.

Он хотел ее, но в его желании что-то изменилось, и эта перемена пугала его и приводила в замешательство. Он никогда не переживал ничего похожего на то ослепительное мгновение в конюшне и был сейчас необъяснимо неуверен в себе.

Дрожь его низкого голоса казалась Симоне очень чувственной. Он стоял так близко от нее, что их тела почти касались. Ей казалось, что она вся горит, но руки ее заледенели.

Симона облизала внезапно пересохшие губы. Арист взял ее лицо в ладони, нежно лаская бархатистую кожу большими пальцами. Ее сердце бешено забилось. И хотя она понимала, что сейчас может случиться, не могла отвести взгляд от его искрящихся глаз. Симона видела властность и честолюбие в сильной линии его подбородка, но изгиб рта был нежным.

Они шли к этому моменту с той волшебной близости вальса на сумеречной галерее в Бельфлере, и она не попыталась уклониться, но предупредила:

– Я не буду ничьей собственностью, месье Бруно!

– Нет?

Руки, обнимавшие ее, были властными, и его поцелуй – уверенным. Когда он прижал ее к себе и рука его оказалась на ее груди, будто огонь хлынул по ее венам, она невольно подалась вперед.

– Ваши губы противоречат вам, – прошептал он. – Они говорят: «Возьми меня».

Прежде чем она обрела дар речи, Арист поцеловал ее снова. На этот раз его язык проник в ее рот, и ее мгновенная ответная реакция была шокирующей. Она задохнулась и отпрянула от него.

Господи! Она флиртует с катастрофой! Этот огромный властный мужчина угрожает самой основе ее независимости. Он не нужен ей, с его официальной любовницей и несчастными рабами! Ее тело действительно предает ее. Симона поднесла руки к дрожащему рту.

Он отвел их и не отпустил.

– Я знал, что под этой устрашающей независимостью скрывается страстная женщина, – сказал он, его глаза сияли.

Он поднес ее пальцы к своим губам. Сладкий огонь пронесся от них по всему ее телу, и она снова почувствовала пугающие искры в самой глубине своего существа.

Как будто он тоже почувствовал это и ласково сказал:

– Вы хотите меня, дорогая Симона. Признайте это.

Она выдернула руки и холодно сказала:

– Вы льстите себе, месье Бруно, – но трепет ее голоса противоречил нарочитой холодности.

– Вы не юная девочка, мадемуазель Симона, – сказал он прямо, но совсем не грубо. – Я знаю, сколько сезонов вы выезжаете в свет, и наслышан о блестящих предложениях, которые вы отвергли. Говорят, что у вас нет любовника. А вы можете столько дать мужчине! Вы растрачиваете свою страсть на лошадей, не так ли?

Девушка вызывающе откинула голову:

– Они стоят моей любви!

– Вы пугаете меня, дорогая Симона. Вы – как снежный покров на дремлющем вулкане. Господи, что будет, когда вся эта страсть прорвется!

В его голосе слышалось такое предвкушение, что она вдруг затряслась от ярости.

– Месье!

– Ваша мать признала, что боится, как бы вы не сломали себе шею. Это неудовлетворенная страсть подливает масла в огонь ваших безрассудных скачек? Позвольте мне удовлетворить ее!

– Месье, не смейте так разговаривать со мной!

Как он смеет! Ее ярость – или страх? – привела ее в бешенство. Она отступила от него и сказала:

– Извините, месье, но я не могу продать вам одну из своих лошадей. Я отдаю своих арабских скакунов только тем, кто знает, как обращаться с чистокровными животными, а я думаю, что вы этого не умеете.

– Испытайте меня, мадемуазель, – весело предложил Арист.

– До свидания, месье Бруно.

Его глаза были такими ласковыми, а его рот таким сладким, что она вот-вот готова была сдаться, но упрямо стояла, прижавшись спиной к перилам, свирепо глядя на него, пока он не поклонился ей, насмешливо подчиняясь.

– До свидания, мадемуазель Арчер.

Он спустился по ступеням к своей лошади, которую держал маленький грум.

– Я вернусь, – крикнул Арист, садясь в седло. – Мой Сабр не хуже любого из ваших арабских скакунов.

Он улыбался.

На следующее утро Арист отправился из Нового Орлеана в Бельфлер на корабле, обслуживающем северное побережье озера Понтчартрейн. Образ Симоны Арчер не покидал его – ее чистые глаза, светящиеся слезами, и ее голос, дрожащий от любви, когда она ласкала и хвалила свою кобылу. Какой мужчина не отдал бы все на свете, чтобы стать тем, кому она подарит все богатство своей любви!

А она изливала ее на своих арабских лошадей.

Дремлющий вулкан, покрытый снегом!

Его кровь кипела, когда он представлял взрыв так долго подавляемой страсти этой прелестной смелой женщины, привлекшей его внимание на охоте. Арист удивлялся, что раньше не заметил ее необыкновенных качеств. Он подчинился удобству отношений с Элен де Ларж – его дружба с Филиппом и его молчаливое поощрение сделали это чем-то вроде союза втроем, – и его внимание не отвлекалось, пока Симона Арчер не унизила его публично своим искусством верховой езды. Но он еще заставит ее заплатить за это.

Однако, вспоминая тот трогательный момент, когда чистокровная кобыла родила жеребенка, он чувствовал глубокую тревогу. Арист не привык к таким серьезным чувствам. Господи, он не мог позволить себе увязнуть так глубоко. Вдали от Симоны, вдали от магнетической силы ее прямого взгляда, ярко вспоминая, как неожиданно ее изящное неподатливое тело стало соблазнительно мягким под его возбуждающим поцелуем, он мог только трясти головой и удивляться, не сошел ли с ума, дразня ее в то утро в Беллемонте.

Она наверняка подумала, что он сошел с ума!

Приехав в Бельфлер, Арист сразу послал за Пикензом. Тот был в поле и только полчаса спустя постучал в дверь внутреннего кабинета и спросил:

– Вы звали меня?

– Да.

Арист сам стоял и Пикенза не пригласил сесть. Надсмотрщик начал работать на плантации за несколько лет до того, как Ариста послали в Париж, и Арист воспринимал его как нечто само собой разумеющееся, зная, что отец всецело полагается на него в разрешении всех проблем, возникающих с рабами.

Сегодня Арист смотрел на него свежим взглядом и видел упрямого, трудолюбивого, но безжалостного человека с отталкивающе изуродованным лицом.

– Вы слышали что-нибудь о Мартине и девчонке, мистер Бруно? – спросил Пикенз.

– Я даже не знал, что девушка пропала, пока Арчер не рассказал мне о твоем вечернем визите на его плантацию. Какого дьявола ты бросил Бельфлер в мое отсутствие? И без моего разрешения!

– Вас здесь не было, чтобы дать его. Работа не пострадала, мистер Бруно. Мои помощники вывели работников в поле как обычно.

– Ты мог бы сообщить мне.

– И потерять ее след? Я выследил ее до того места, где пристала лодка. Кто-то приехал за ней. Я послал за помощниками шерифа, и мы перевезли лошадей и собак на их лодке. Собаки взяли ее след на пристани Святого Иоанна. Не было времени скакать в город.

– Ты должен был посоветоваться со мной, прежде чем отправляться в Беллемонт. Ты просчитался, Пикенз. Ты не только превысил свою власть, но и поступил чертовски глупо, ударив надсмотрщика Арчеров.

Пикенз возмутился:

– Мы выследили ее до старого дома Арчеров. Я знаю, что она пряталась там, но остатки еды заглушили ее запах и отвлекли собак. Мы не смогли найти ее, но она была там, клянусь.

– Ты поставил меня в трудное положение, Пикенз. Мне пришлось извиняться перед друзьями за твою жестокость.

– Ваши друзья нечисты на руку, – возразил надсмотрщик с кислой гримасой. – Мистер Алекс заявил, что гулял там с женой и оставил еду для белок. Вы можете этому поверить? Кто-то действительно устраивал там пикник, но только не мистер Алекс и его жена. Я видел красивого окторона на дороге у заболоченного рукава залива около того старого дома.

– Ты думаешь, что беглянка встречалась там с любовником?

– Кто-то встречался. У Арчера незамужняя дочь, не так ли? Этот окторон очень красив.

Арист не смог сдержать вспышку гнева. Он потянулся через стол и схватил своими длинными руками воротник рубашки Пикенза, сдавив ему шею.

– Придержи свой грязный язык, Пикенз! Предупреждаю, если я еще раз услышу что-нибудь подобное, я уволю тебя. Ясно?

Он яростно встряхнул надсмотрщика и отпустил его.

Безобразное лицо Пикенза стало багровым, он стиснул зубы.

– Хорошо, вы считаете, что я перестарался, – сказал он угрюмо. – Но давайте проясним все до конца. Вы приказываете мне прекратить поиски Мартина и девушки? Возможно, они вместе. Кто еще мог приехать за ней или знать, что она собирается бежать?

– Мне кажется, у тебя сильный личный интерес к этой рабыне, Пикенз. Ты знаешь, почему она сбежала?

Пикенз покраснел еще гуще:

– Я думаю, что тот северный ублюдок, инженер, убедил бежать Мартина. И он же хотел купить шлюху. Он, очевидно, и подобрал их обоих.

Значит, Пикенз знал о предложении немца? Обо всем на плантации становится известно.

Арист холодно сказал:

– Я хочу, чтобы ты оставил беглецов мне, слышишь? Твое дело – следить, чтобы не останавливалась работа на тростниковых полях.

– Конечно, мистер Бруно, – язвительно согласился Пикенз.

– Тогда все. – Арист вернулся к бумагам, накопившимся на его столе, и Пикенз ушел, не позаботившись даже закрыть дверь.

Проходя мимо стола бухгалтера во внешнем кабинете, он пробормотал:

– Я был надсмотрщиком в Бельфлере двенадцать лет, и восемь из них этот юнец распутничал в Париже. Теперь он думает, что знает, как управлять плантацией.

Арист скрежетал зубами, стараясь не обращать внимания. Как ни жаль, возможно, придется избавиться от отцовского надсмотрщика несмотря на его хорошее знание Бельфлера.

Хлопнула наружная дверь. Арист еле сдержал ярость. Язвительное предположение, что Симона тайно встречается с рабом, наполнило его тошнотворной яростью. У Пикенза – мерзкий ум и интуитивная способность говорить болезненные вещи. Он явно возмущен тем, что приходится служить более молодому человеку, которого он привык считать неоперившимся студентом.

С глубоким вздохом Арист попытался забыть об этом разговоре. Но вся ситуация со сбежавшей служанкой тревожила его. Он был оскорблен возмутительным предложением северянина купить девушку и его невероятной болтовней о женитьбе на ней. Арист знал, что у некоторых его друзей-плантаторов есть любовницы – хорошенькие рабыни, но этот немецкий механик, молодой человек без земли, желавший купить черную женщину, чтобы жить с ней, пошел против природы.

Арист просмотрел несколько писем, прибывших в его отсутствие. Одно имело знакомый мускусный запах. Он отложил его и просмотрел деловую корреспонденцию, сделав несколько заметок для бухгалтера, затем снова взял душистый конверт, сломал печать и прочитал:

«Дорогой друг!

Месье быстро угасает. Каждый день он теряет силы, а я теряю надежду. Мне необходима ваша поддержка в это трудное время, мой дорогой. Я знаю, как чудесно в Бельфлере весной, и знаю, что важные дела требуют вашего присутствия на плантации, но, пожалуйста, помните о ваших друзьях и не оставайтесь вдали слишком долго.

Ваш друг Элен».

Должно быть, она написала это, как только он сказал, что уезжает из города. Арист откинулся на спинку стула, еще держа в руке письмо, пристально глядя в окно на белок, бегающих вверх-вниз по ореховому дереву, озабоченно предупреждая соседок о своем праве на зеленые орехи. Мускусный запах духов Элен висел в воздухе его маленького кабинета, печаля его. Она стала именно этим: ностальгическим запахом, внушающим сожаление и печаль. Она бы пришла в бешенство, если бы узнала об этом.

Месье де Ларж был хорошим другом, а Элен – и другом, и занимательной любовницей. Арист провел много приятных часов в их компании и немало пылких – с Элен. Почему только сейчас он ясно увидел, что задумал месье?

Старый джентльмен выбрал его защитником Элен после собственной смерти. Ну, он с радостью сделает это для друга. Однако он не позволит заманить себя, как барана, в брак с Элен де Ларж.

Память о приятных часах, проведенных в ее компании, уже побледнела рядом с ярким воспоминанием едкого запаха конюшни и удивительной бури эмоций, поразившей его при рождении жеребенка в Беллемонте.

Но влюбиться в женщину, такую своевольную и откровенную, как Симона Арчер, – женщину, разводившую лошадей, – Господи! – не будет ли это еще большей катастрофой, чем жениться на овдовевшей Элен де Ларж? У Симоны такая сильная воля, она так самобытна! Когда она действительно что-то хочет, никакие условности не могут помешать ей.

Конечно, он ни на секунду не поверил клевете Пикенза. Как же Пикенз ненавидит его! Как он почувствовал, в какое место ударить наверняка? Но Арист знал ответ. Пикенз застал его в тот нежный момент с Симоной Арчер на галерее в ночь охотничьего бала.

Вспышка желания в конюшне Симоны была мгновенной, но сопровождавшие ее чувства встревожили Ариста. Воспоминания о сияющем лице Симоны, нашептываемых ею ласковых словах снова почти невыносимо сжали его грудь.

И эта сильная боль пугала. Он желал Симону Арчер с такой страстью, какой не испытывал уже много лет. Эта страсть погнала его в Беллемонт. И он знал, что вернется туда и что, когда он будет рядом с Симоной, не сможет не пытаться соблазнить ее так же, как не сможет перестать дышать.

Ему необходима защита, которую до сих пор давала связь с Элен.

Ему необходима жена.

Он вспомнил совет отца: «Выбери девушку, наученную урсулинками управлять большим домом и достаточно молодую, чтобы ты смог воспитать ее для своего удовольствия. В этом случае ты всегда будешь контролировать ее».

Однако проблема заключалась в том, что его привлекали такие женщины, как Элен де Ларж и Симона Арчер, которых невозможно контролировать. Но, видимо, пришло время последовать совету старика. Он уже подумывал о том, чтобы попросить помощи Элен в выборе невесты из выпускниц школы монастыря урсулинок. Так что Арист взял лист бумаги и открыл чернильницу.

«Дорогая Элен!

Я разделяю ваше горе, мой друг, и сожалею о необходимости оставаться вдали от вас в такое тяжелое время. Надеюсь, дело, которое я могу доверить только вам и никому другому, поможет пережить эти тревожные дни ожидания неизбежного.

Вам известно желание моего отца видеть меня женатым на одной из уважаемых юных леди, подготовленных урсулинками для роли жены и хозяйки такой большой плантации, как Бельфлер. Если бы он был жив, он бы сказал, что давно пора мне выбрать одну из них, и представил бы моему вниманию несколько кандидаток.

Я знаю, что могу всецело положиться на вашу осведомленность и дружеские отношения с лучшими креольскими семьями, а также на ваше зрелое суждение в выполнении этой задачи вместо него. Может быть, эта деятельность отвлечет вас от вашей грусти.

И, пожалуйста, рассчитывайте на меня, в любое время, когда вам понадобится помощь.

Ваш друг Бруно».

Он опасливо перечитал письмо. Не жесток ли он? Но несомненно добрее быть честным с бывшей любовницей. Их чувство было не любовью, а увлечением, окрашенным уважением и дружбой. И теперь он предоставлял ей способ смягчить удар по самолюбию, позволяя говорить, что она выбирает свою преемницу.