Текст книги "На руинах «Колдовства»"
Автор книги: Вирджиния Нильсэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
18
Арист случайно встретился на Торговой бирже с владельцем маленькой плантации, испытывавшим, как он слышал, денежные затруднения. Месье Годе спросил его:
– Вы, кажется, давали объявление о побеге горничной, месье Бруно? Вы нашли ее?
– Нет – раздраженно ответил Арист. Он не хотел вспоминать об этом эпизоде, связанном с Симоной. Он не хотел думать о ней, хотя не думал ни о чем другом с того момента, как они расстались.
– У меня есть хорошо обученная служанка, которую я мог бы продать вам, – сказал Годе. – Она выросла в Вирджинии, здоровая и хорошая работница, но у меня плохой урожай и я кормлю слишком много рабов.
– Сколько? – спросил Арист.
Его экономка недавно жаловалась, что никто на плантации не может заменить Милу. Он мог бы купить хорошую служанку.
– Двенадцать сотен.
Арист был не в настроении совершать подобную покупку, тем более торговаться, но это была хорошая сделка. Либо Годе действительно в тяжелом положении, либо что-то не в порядке с рабыней.
– Сколько ей лет?
– Восемнадцать, и она послушная. Не крупная, но жилистая, и сильная. – Поскольку Арист еще колебался, месье Годе добавил: – Хорошая вирджинская рабыня. Я заплатил за нее пятнадцать сотен, месье.
Арист почувствовал вспышку симпатии к нему, но сказал:
– Вы заплатили слишком много, месье.
Плантатор пожал плечами:
– Так двенадцать сотен?
– Договорились. Пришлите ее в Бельфлер, и мой бухгалтер даст вашему слуге чек.
– Да, конечно… моему слуге, – неловко сказал Годе. Они пожали друг другу руки.
«Вероятно, он привезет девушку сам», – думал Арист, направляясь по низкой мощеной улице к дому де Ларжей, и отогнал мысли о плантаторе и его денежных затруднениях. Элен просила прийти к утреннему кофе, чтобы спросить совета по некоторым документам, которые она должна подписать. Он не получит удовольствия от этого визита. Все, что он делал в эти дни, не приносило ему радости.
Он нашел Элен во внутреннем садике под большим зонтом. Перед нею лежали документы. Она сердечно встретила Ариста и вызвала горничную.
– Вы выглядите угрюмым, мой друг. Может, я могла бы улучшить ваше настроение хорошими новостями.
– А есть хорошие новости? – спросил Арист так горько, что она насторожилась.
– Мне так кажется. Я нашла прелестный новый бутон для вашего букета.
Арист мгновенно пожалел, что пришел.
– Семнадцатилетняя девушка, оставляющая монастырь, чтобы подготовиться к осеннему сезону, – с энтузиазмом продолжала Элен. – Она застенчива и мила, и у нее изумительные глаза. Она так понравится вам, что скоро мы будем планировать свадьбу.
Ариста пронзила резкая боль.
– Забудьте о свадьбе.
– Забыть? – отозвалась она. – А теперь почему?
– Я больше не думаю о браке.
– Больше не думаете! – повторила она с гневной иронией. – И почему же!
– Я передумал.
– Господи! – воскликнула Элен. – Вы невыносимы!
– Совсем нет. Я просто не готов жениться.
– Если бы мой муж не назначил вас своим душеприказчиком, я бы умыла руки.
– И правильно бы поступили, Элен. – Он взял документы. – Так что тут у нас?
Она раздраженно кусала губы.
– Я хочу продать собственность на Фолс-Ривер арендатору, который хочет купить ее.
– Тогда вы больше не будете получать доход от этой собственности, если только не вложите полученные от продажи деньги во что-то другое. Вы думали об этом?
– Именно этого я и хочу от вас, – мрачно сказала она.
Он сложил документы в аккуратную стопку.
– Через несколько недель я уезжаю на Север. Я подумаю и дам вам совет, когда вернусь в Новый Орлеан. А пока ничего не подписывайте.
Вошла горничная, и они молчали, пока Элен, хмурясь, разливала кофе. Она мысленно искала возможную причину его странного настроения. Арист взял чашку кофе и отказался от пирожного.
– А как поживает мадемуазель Арчер? – спросила Элен неестественно пронзительным голосом. – Я слышала, что ей стало плохо на балу в «Сен-Луисе»?
– Неужели?
– Не лгите мне, Арист! Я могу стать опасным врагом. Я знаю, что именно вы унесли Симону из бального зала.
Арист почувствовал такую дикую вспышку ярости, что сам удивился. Он покраснел, но заставил себя заговорить с ледяным спокойствием:
– Я не буду вашим врагом, дорогая Элен, но не заблуждайтесь. Наша дружба – это еще не повод контролировать мои мысли и поступки.
Элен уставилась на него, и он осознал, что никогда раньше не говорил с ней таким тоном. Собственные слова вызвали странное эхо в его памяти: «Я не буду ничьей собственностью…» Он с острым беспокойством осознал, как похожи его слова на заявление Симоны. Взволнованный, он поставил на столик кофейную чашку и встал.
– Вы уже уходите? – спросила Элен со свирепой вежливостью.
Он стиснул зубы:
– Вы сердитесь на меня, дорогая. Вы не хотите, чтобы я остался. Увидимся, когда я вернусь в Новый Орлеан, и обсудим тогда ваши дела.
Сердится! Элен с яростью следила, как он уходит, но ее ярость была направлена на женщину, укравшую у нее Ариста. Ее сводило с ума то, что траур не позволял ей выполнять светские обязанности и собственными глазами видеть, что происходит. «Еще десять месяцев», – раздраженно напомнила она себе.
Арист не рассказал ей, что произошло на балу и почему он так разгневан, но у нее есть друзья, которые охотно принесут ей все сплетни. И она найдет способ использовать их!
Следующие несколько дней, улаживая свои дела, чтобы безболезненно покинуть Новый Орлеан до конца месяца, Арист был колюч, как дикообраз. Он мрачно размышлял о Симоне и ее любовнике, и его ночи стали пыткой, так как он вновь и вновь переживал те часы, когда держал ее в своих объятиях и был так счастлив, как никогда в жизни. Ее страсть оказалась именно такой, как он предвкушал: Симона была искренней и отзывчивой, чувствительной к каждому его прикосновению и желанию. Неужели он ошибался, думая, что она подавляла свою страстную натуру до встречи с ним?
Он поверил ей, когда она сказала, что любит его. Он съеживался, вспоминая, как полностью капитулировал перед ней, предложив жениться, если она захочет, умоляя только позволить ему любить ее. Как он мог так обмануться?
Все это время она дарила любовь не только своим драгоценным лошадям, но и цветному красавцу! Она, без сомнения, встречалась с ним во время своих одиноких прогулок. Запретная связь, совершенно неприемлемая для женщины, продолжалась, пока она публично флиртовала с ним. Разве она не призналась, что не была девственницей?
Она дразнила его: «В моем возрасте, дорогой?» Она одурачила его.
Арист был рад, что покидает Новый Орлеан на несколько недель. Может быть, новая обстановка поможет ему забыть это слепое увлечение. «Цыганская Королева» должна вернуться в порт в конце недели, и он с нетерпением ожидал путешествия со своим молчаливым капитаном-англичанином вверх по реке. Но необходимо проведать плантацию до отъезда, убедиться, что там все будет в порядке до его возвращения.
Он заказал места на корабле для себя и своего коня, намереваясь оставить Сабра в собственной конюшне с собственным грумом.
Он всегда испытывал удовольствие, возвращаясь в Бельфлер. Его детство там было счастливым, и остались нежные юношеские воспоминания о матери и отце, пока он не обманул отцовских надежд. Но на этот раз Бельфлер не принес Аристу успокоения, которого он жаждал. Он оставался раздраженным и вспыльчивым.
Уже привезли рабыню-служанку, которую он купил у Годе. В ответ на его вопрос экономка сказала:
– Она добрая и старательная, но не понимает по-французски.
– Она родилась в Вирджинии.
– Разве в Вирджинии не говорят по-французски?
– Не часто. Там живут в основном американцы английского происхождения. Как ты общаешься с ней, Марта?
– О, мы понимаем друг друга, господин. Она знает, что надо делать.
Старая Марта была добрым домашним деспотом, сколько он себя помнил. Если она довольна новой работницей, значит, и он доволен. Но он попросил прислать девушку в контору, чтобы поговорить с ней, затем уселся за письменный стол с бумагами, представленными бухгалтером, и забыл о ней, пока полчаса спустя не раздался осторожный стук в дверь.
– Войдите.
Рабыня, застенчиво вошедшая в кабинет, была хрупкой, кофейно-коричневой, с очень темными глазами. Ее волосы, заплетенные в крошечные косички, открывали маленькие, красивой формы уши. На лбу – странный маленький шрам в форме буквы «s».
– Ты новая горничная, – сказал Арист по-английски, отложив ручку.
– Да, сэр, – еле слышно ответила она. На вид ей было меньше восемнадцати, и она была настороженной и испуганной, как дикарка.
– Как тебя зовут?
– Салли, сэр.
– Добро пожаловать в Бельфлер, Салли. – Неожиданно он представил себе, что могла чувствовать очень молоденькая девушка, вырванная из дома и отправленная на Юг, чтобы быть проданной в совершенно новое окружение. – Ты счастлива здесь?
– Да, сэр, – ее тихий ответ был автоматическим, ничего не сказав ему о том, что она чувствует в действительности, но глаза вспыхнули. От страха?
– Тебе нравится Луизиана?
– Да, сэр.
– Должно быть, она сильно отличается от твоего дома в Вирджинии?
– Да, сэр.
Она что, больше ничего не умеет говорить? Ему послышался насмешливый голос Симоны: «А что вы ожидали от нее услышать?»
Арист сдался:
– Марта говорит, что ты хорошая работница. Если ты будешь и дальше хорошо работать и ладить с Мартой, ты будешь счастлива здесь.
– Да, сэр.
– Если тебе что-то понадобится: одежда, личные вещи… ты должна сказать Марте. Она позаботится об этом. Понимаешь?
– Да, сэр, – снова прошептала она, потупившись.
– Теперь можешь идти, Салли.
Она ушла так же тихо, как и вошла.
Он посидел минуту, раздумывая, что ее опыт «быть проданной на Юг» должен был быть пугающим. Эта мысль была необычной для него, он раньше не тратил время, думая, что чувствуют рабы. Со жгучим раздражением он понял, что в этом виновата Симона Арчер, считавшая, что Милу сбежала из-за его жестокости.
Он никогда не думал о своем отношении к рабам, с которыми вырос, никогда не спрашивал себя, добр он или жесток. Конечно, он никогда не обращался с ними плохо. Он следил, чтобы у них была еда, чтобы они могли готовить ее по своему усмотрению. Он возмущался, когда был вынужден проверять действия, которые должны быть автоматическими.
Каким же клубком противоречий была Симона! Он проклинал тот день, когда она привлекла его внимание на охоте своей дерзостью, не желая признать, что она завоевала его сердце.
Семья Робишо обедала в Беллемонте, но рана Симоны была еще слишком свежа, чтобы вынести встречу с Робом. Она была убеждена в том, что муж Тони – один из убийц Чичеро, и знала, что никогда не сможет простить его. Однако она поклялась, что избежит открытой ссоры с деверем ради матери, ради Тони. Она пожаловалась на головную боль и попросила, чтобы поднос с едой принесли в ее комнату.
Там Тони и нашла ее позже.
– Почему ты не спустилась к обеду?
– Я неважно себя чувствую.
– Извини, дорогая. – Тони подошла и присела на край кровати. – Я хотела, чтобы ты познакомилась с нашими друзьями, новобрачными из Лафайетта. И дети скучали без тебя.
– Ничего страшного, просто что-то с пищеварением. Слишком много вина на пустой желудок, – объяснила Симона.
Тони покачала головой:
– Бесполезно, ты никогда не умела лгать мне, Симона. Ты всегда слишком много говоришь. Что на самом деле беспокоит тебя?
Симона посмотрела на свой поднос, на еду, до которой едва дотронулась.
– Ну же, Симона. Ты все равно расскажешь мне рано или поздно.
– Не сейчас, Тони… Как мои ангелочки?
– Они ужасно вели себя за обедом, но маман настояла, чтобы они обедали со взрослыми. Я отослала их в детскую и велела Сьель уложить их в постель. Они не ангелы, хоть Робу и нравится обманываться. – Тони начала смеяться, как она всегда делала, чтобы скрыть свою беспредельную любовь к детям, но увидела неуловимую перемену в лице Симоны и тихо сказала: – Это Роб, не так ли? Ты слышала…
Ее слова подтвердили то, что до этого было лишь подозрением. Роб был одним из той своры убийц. Симону затошнило. Она не могла обсуждать это с Тони, просто не могла. Она знала, что скажет то, о чем потом будет сожалеть, что оскорбит сестру, возможно, навсегда.
– Пожалуйста, прости меня Тони, – поспешно сказала она, – но я действительно очень плохо себя чувствую.
– Ты не выглядишь больной. У тебя нет лихорадки.
– Хорошо. Я осталась в своей комнате, потому что хотела быть одна. И нет, это не Роб, – солгала Симона. – Если тебе так необходимо знать правду, я ужасно поссорилась с Аристом Бруно и не хочу говорить об этом.
Белая кожа Тони вспыхнула румянцем.
– Хорошо, – натянуто и обиженно сказала она и вышла из комнаты.
Тони была права наполовину. Она всегда могла различить ложь, но не всегда верила правде. Симона отставила поднос и уткнулась лицом в подушку. Как вынести эту боль?
Она всю жизнь была уверена, что не поддастся любви. Однако Арист взял в плен ее сердце и душу и всю ее решимость. Она была потрясена тем, что, увидев ее горе, он решил, что она и Чичеро были любовниками. Как он мог вообразить это? После того, как она открыла ему всю глубину своей любви самым убедительным образом? Или ее влечение значило для него только это – капитуляцию?!
Она никогда не поймет мужчин.
Мысли Симоны вернулись к Чичеро и его огромному влиянию на нее. Возможно, ревность Ариста была оправданной. Чичеро изменил ее, открыл ей глаза на то, чего она никогда раньше не видела. Он заставил ее увидеть свою жизнь изнутри, и вряд ли это принесет ей счастье. Это встало между ней и сестрой и вызвало подозрения у Ариста. Но она не могла снова стать такой, как прежде. Она изменилась навсегда.
Она услышала легкий стук в дверь, и вошла Ханна.
– Вы почти ничего не ели, – сказала служанка, убирая поднос.
Даже ее отношение к Ханне изменилось. Ханна всегда была рядом с ней, ее услуги воспринимались как само собой разумеющееся. Теперь Ханна стала для нее личностью, далекой и загадочной.
– Ханна, – сказала Симона, приподнимая голову от подушки. – Если бы вышел закон, освобождающий всех рабов, что бы ты сделала? Ты бы оставила меня?
Лицо Ханны окаменело.
– Ты можешь сказать мне правду, Ханна. Это просто «если»? Предположим, что ты свободна. Ты бы покинула Беллемонт?
Ханна явно испытывала неловкость.
– Это зависит от обстоятельств, мамзель, – настороженно сказала она.
– От каких?
Уклончивый ответ Ханны подтверждал догадки Симоны. Рабы прекрасно знали о спорах насчет освобождения, бушевавших между Севером и Югом.
– От того, куда пойдет мой муж.
– О! – Симона была сконфужена. Она доверяла Ханне свои секреты еще с тех пор, как ей было двенадцать лет. Ханна знала о ней все, а она не знала, кто был «мужем» Ханны. Именно это Чичеро так терпеливо пытался объяснить ей. – Ты… ты любишь его?
Голос Ханны смягчился:
– Да, мамзель.
– Тогда куда бы он пошел?
– Думаю туда, где найдет работу.
Симона села в постели.
– Но, Ханна, послушай меня! Если все рабы будут свободны, прекратится работа на плантациях, остановятся сахарные мельницы и хлопкоуборочные машины… вся экономика… – Она замолчала, подумав, понимает ли Ханна ее слова, и закончила: – Не будет работы! Как вы будете жить?
– Я думаю, надо подождать и посмотреть. – Ханна до этого настойчиво отводила взгляд. Теперь она прямо посмотрела на Симону: – А это будет, мамзель?
– Нет, конечно нет. – Как это может случиться, если рабовладельческий Юг так силен? Симона не могла представить себе такую крутую перемену. – Нет, на самом деле нет.
– Тогда почему вы спрашиваете меня?
Действительно, почему? У нее болела голова. Она искала какой-нибудь разумный ответ.
– Много лет назад появились законы, запрещавшие кораблям привозить сюда новых африканцев. В Англии отменили рабство. Никто и не думал, что это возможно. Просто я размышляю… если бы это случилось здесь, Ханна, неужели бы все ушли?
– Мамзель, я не могу ответить на этот вопрос, – с упреком сказала Ханна, – но я слышу много разговоров о свободе. Некоторые копят деньги, чтобы купит свободу, а другие надеются, что, может, господин оставит освобождение в своем завещании.
Значит, рабы слышали о тех случаях, когда плантатор освобождал всех невольников или только любимцев после своей смерти. Когда-то это было обычным явлением, но недавно луизианские власти признали это незаконным.
– Оюма свободен, но он остался, – в раздумье произнесла Симона.
– У Оюмы есть причины остаться. Это его дом.
Симона мучительно молчала. Да, Беллемонт – дом Оюмы, по праву крови Роже. Так рабы и об этом говорят! Раньше рабы общались с помощью барабанов. У них давно нет барабанов, но каким-то таинственным образом они узнают все.
– Ханна, будешь ты свободна или нет, это твой дом, пока ты хочешь этого.
– Спасибо, мамзель.
Ханна занялась уборкой. Приведя в порядок постель Симоны, она взяла поднос и тихо сказала:
– Отдохните, мамзель.
Симона не удивилась, увидев на следующий день Джона Отиса. Она угостила его кофе на галерее, где к ним присоединились мать и Орелия. Он вежливо спросил ее, как она себя чувствует.
– Я приехал удостовериться, что вы оправились после недавнего обморока на балу, мадемуазель, и я нахожу вас еще прекраснее, чем всегда.
– Надеюсь, вы не подумали, что я потеряла сознание, чтобы избежать танца с вами.
Месье Отис рассмеялся, Орелия тоже развеселилась, а Мелодия запротестовала:
– Так нельзя говорить, дорогая. Даже в шутку.
Но и она засмеялась.
После того как кофе был выпит, Симона предложила показать Отису своих арабских лошадей.
– Я мечтал о них с того момента, как увидел Проказника. Вы позволите мне иногда приезжать и рисовать их?
– Я буду в восторге.
Мелодия подтвердила приглашение:
– Да, пожалуйста, приезжайте, месье Отис.
Симона и Джон пошли к конюшням. И как только они отошли от дома, он немедленно заговорил о рабе, которому помогал бежать Чичеро:
– Я отвез его в дом, где он может прятаться, пока я не найду способ отправить его на Север. Я думаю, что Чичеро собирался спрятать его на пароходе, поскольку у него больная нога… Вы не знаете, кто бы мог помочь нам там?
– Забудьте о месье Бруно, – горько сказала Симона. – Он сам плантатор и не поможет беглецу.
– Жаль.
– Я подозреваю, что один из его капитанов помогал Чичеро… но я не знаю кто.
Знает ли Алекс? Посмеет ли она спросить его? Она поклялась больше не вовлекать его ни во что противозаконное. Это слишком опасно. И Орелия призналась, что после Рождества у них родится ребенок.
– Ну, мне придется помучиться с этим парнем, – сказал Джон. – Мадемуазель, могу ли я просить у вас разрешения иногда навещать вас?
Симона испытующе посмотрела на него.
– Прежде чем вы ответите, я должен сказать, что помолвлен с очаровательной леди в Бостоне, разделяющей мои взгляды на рабство, но выражающей свое неодобрение работой в церкви. Не осложнит ли вашу жизнь, если я… ах… создам впечатление, что я… ах… преследую вас с целью жениться?
Симона все еще была в нерешительности.
– Это необходимо, месье Отис?
– Это позволило бы нам чаще встречаться, мадемуазель. Я воспользуюсь приглашением на любой прием, где смогу увидеться с вами, но бывают случаи, когда необходимо срочно обменяться информацией. То есть, если вы действительно решили продолжать работу Чичеро.
– Я хочу… помочь, – сказала Симона. Ее голос задрожал при мысли о Чичеро.
– Спасибо. Я восхищаюсь вашей смелостью больше, чем могу выразить словами. Может, вас успокоит, если я скажу, что многие люди на Севере, преданные этому делу, подвергают себя опасности преследования и ареста, предлагая свои дома как станции «подпольной дороги» и провожая беглецов на следующие станции. Некоторые из них сделали тайные комнаты в своих домах и сараях и даже выкопали туннели, чтобы обеспечить беглецам безопасный выход.
– Чичеро рассказывал мне об этой… «подпольной дороге».
– У нас есть друзья и в Новом Орлеане, мадемуазель, но безопаснее не знать их имена. Вы понимаете?
– Конечно. Я объявлю вас своим поклонником, но не таким, о котором я серьезно думаю.
Месье Отис рассмеялся:
– Достаточно справедливо!
И они отправились к конюшням, где грумы тренировали ее арабских скакунов.
19
Приближались самые жаркие и влажные августовские дни. Элен де Ларж страдала от жары, не облегчаемой ни малейшим дуновением ветерка, и от невыносимой вони летнего города. Большинство ее друзей уехали в загородные поместья.
Никто не пригласил ее, вероятно, потому, что она была в трауре, или все привыкли, что она проводила это время года в Бельфлере. Она с тоской думала об изумительной плантации на восточном берегу озера и о прохладных бризах в те чудесные недели, которые она с мужем проводила у Ариста.
Понадобился еще один только день сокрушающей жары, чтобы Элен убедила себя в том, что Арист собирался пригласить ее на время своего отсутствия в Бельфлере, но просто забыл послать приглашение. В конце концов, не может быть никакого скандала, раз его самого нет на плантации. Это просто любезность друга, которую одобрил бы ее муж. Она будет ждать его возвращения с решением о продаже собственности на Фолс-Ривер, и ему не придется ехать в извергающий пар город, чтобы совещаться с ней.
Элен приказала запаковать сундук. Ранним утром на следующий день она отправилась в экипаже в Бельфлер со своей служанкой и грумом. Это была долгая дорога в изнурительной жаре, и она прибыла в Бельфлер во второй половине дня. Она измучилась, но уже начинала чувствовать облегчение: вместо вони болот, окружающих Новый Орлеан, воздух был насыщен сосновым ароматом. Ее встретили молодой бухгалтер Ариста и экономка. Первый – с очаровательным радушием, вторая – удивленными вскриками, поскольку ее никто не предупредил о визите.
Удобно устроившись в комнате для гостей, выходящей окнами на розовый сад, Элен послала свою служанку за горячей водой для ванны и приказала выгладить легкое платье.
Позже, обедая в одиночестве за длинным столом из палисандрового дерева, со слугой за спиной, предупреждающим каждое ее желание, и дворецким, предлагающим на выбор вина, она представила себя хозяйкой Бельфлера. Почему она так легко сдалась? Арист «больше не думает» о браке с выпускницей монастырской школы. Она подозревала, что ответственна за это Симона Арчер, но не мог же он всерьез рассматривать эту упрямую и эксцентричную женщину как кандидатку в жены?
Вполне вероятно, он понял свою ошибку, но, как все мужчины, не желал признавать ее. Во всяком случае, он дал ей возможность показать, что ему необходима именно зрелая женщина, искушенная в любви так же, как и в управлении его домом.
После обеда Элен вышла на галерею и спустилась в розовый сад. В эти жаркие месяцы там было мало цветов, но с озера дул прохладный предзакатный ветерок. Она вспомнила другие визиты и другие прогулки, и эти воспоминания убедили ее, что счастливые дни вернутся. Без Филиппа, конечно. С Аристом, и одним только Аристом рядом с ней.
Хотя сумерки сгущались, она продолжала прогулку, направившись к берегу озера, серые воды которого отливали оранжевым светом заходящего солнца. Элен так погрузилась в воспоминания о прошлом и мечты о будущем, что испуганно вскрикнула, когда перед нею неожиданно поднялась с земли темная мужская фигура.
– Прошу прощения, мадам, я не хотел пугать вас, – сказал мужчина, и Элен узнала безобразное лицо надсмотрщика Ариста.
– О, это вы, Пикенз.
– Да, мадам. Я не знал, что вы приехали. – Ему явно было неловко. – Я вышел покурить и посмотреть уровень воды в озере.
– Ничего, Пикенз. Все в порядке в отсутствие месье?
– Да, мэм.
Он стоял в нерешительности, как будто ожидая позволения уйти, но Элен наслаждалась фантазией, что она его хозяйка, и хотела продлить этот момент.
– Не вы ли, Пикенз, искали беглых рабов месье?
– Да, – сказал он, и в его хриплом голосе появились едва заметные гневные нотки. – То есть, да, мэм.
– Но безуспешно.
Он ощетинился:
– Я нашел место, где пряталась девчонка, но никто не поверил мне.
Она почувствовала затаенную против Ариста злобу и решила узнать причину. Филипп часто говорил, что Арист слишком доверяет своему надсмотрщику.
– И где же, Пикенз?
– В старом доме Роже. Я знаю, что она была там.
– Месье Бруно не мог не поверить. Я знаю, что он всецело полагается на вас, мистер Пикенз.
Он распрямился, услышав «мистер», и ответил:
– Ха! Я вернулся, но они увели ее.
– Кто увел ее, мистер Пикенз?
Он пожал плечами:
– Один из них. Я думаю, это та лошадница ведь… – прошу прощения, мадам, – леди, которая все время скачет верхом, прятала ее.
Симона! Элен почувствовала легкий победный трепет. Она правильно сделала, что приехала в Бельфлер. Этот человек мог бы дать ей оружие против соперницы.
– Пикенз, – строго сказала она, возвращаясь в своей вымышленной роли хозяйки Бельфлера, – не намекаете же вы, что мадемуазель Арчер противозаконно защищала сбежавшую рабыню?
– Ну, видите ли, мадам…
Его маленькие бегающие хитрые глазки изучали ее. Элен проглотила презрение. Ее горничная назвала бы его «белыми отбросами», но он не дурак. Он, должно быть, размышляет, знает ли она о его недозволенном визите в Беллемонт, так взбесившем Ариста.
Пикенз осторожно спросил:
– Вы знаете ее, мадам де Ларж. Что вы думаете?
Элен не спешила с ответом, наконец сказала дружеским тоном:
– Я не знаю, Пикенз, но она довольно странная, не так ли?
– О да, точно странная. – Он неприятно засмеялся, и они понимающе посмотрели друг на друга.
«Белые отбросы», – подумала Элен, – «очень точная характеристика Пикенза». Но его враждебность к Симоне Арчер могла стать тем оружием, которое она искала. Он хорошо послужил ей и несомненно послужит снова. Элен наградила его сияющей улыбкой.
– Спокойной ночи, Пикенз, – сказала она, и на этот раз упущение слова «мистер» показалось проявлением лестной дружбы.
– Спокойной ночи, мадам.
Солнце садилось в озеро, и темнота наступала быстро. Элен повернулась и увидела последний блеск заката, отразившийся огнем во всех окнах Бельфлера.
«Мой, – подумала она, направляясь к большому дому. – В один прекрасный день он будет моим».
Пикенз вынул окурок сигары из кармана рубашки и, разжигая его, смотрел ей вслед. У него создалось четкое впечатление, что он и вдова де Ларж только что заключили нечто вроде соглашения.
Симона следовала обычному распорядку, тренируя своих лошадей и следя за их здоровьем во влажной жаре луизианского лета. Ее семья заметила, что, хотя практически вся светская жизнь в Новом Орлеане замерла в эти жаркие месяцы между июлем и октябрем, художник с Севера продолжал навещать Симону.
Она была благодарна ему за внимание, поскольку это остановило расспросы о причине отсутствия Ариста. Только Ханна знала, как Симона страдает из-за окончания своего короткого романа, знала интуитивно. Симона продолжала скакать верхом по утрам и однажды, возвращаясь мимо «Колдовства» в Беллемонт, увидела отцовский экипаж рядом со старым домом.
Она знала, что отец на плантации проверяет с Оюмой урожай, так что только Алекс мог оставить здесь экипаж и кучера. Ее любопытство разгорелось. Подозрение, что брат с кем-то встречается, заставило ее спешиться и войти в дом.
В главном зале никого не было, и ее шаги эхом отдавались в пустом доме. Брат вышел из бывшей гостиной и замер, увидев ее.
– Алекс! Что ты делаешь здесь?
– Мечтаю, наверное, – он выглядел смущенным. – Ты когда-нибудь замечала, какие чудесные пропорции у этих старых комнат? Как бы я хотел, чтобы маман смягчилась и позволила мне восстановить дом.
– Это будет стоить целое состояние.
– Я знаю.
– Вы с Орелией действительно гуляете здесь? Я думала, что ты сочинил ту историю для ужасного надсмотрщика Ариста.
– Я не лгал. Мы часто бываем здесь. Орелия влюбилась в этот старый дом, но маман не хочет и слышать о нем.
– И никогда не продаст его, – сказала Симона. Она теперь знала почему. Из-за увитой плющом усыпальницы в заросшем саду. – А дом тем временем разрушается. Печально, не правда ли?
– Дом выживет, – сказал Алекс. – Кипарисовые стропила еще крепкие, а эти полы будут ослепительны, если их покрыть мраморными плитами…
Алекс умолк, и Симоне показалось, что он видит вестибюль и прекрасную лестницу такими, какими они были в лучшую пору, до того как…
– Он, наверное, был похож на Чичеро, – горестные слова сами сорвались с ее губ.
Она увидела, как лицо Алекса озаряется пониманием.
– Да… да… Я думаю, ты права. Бедная маман! Услышать, что возлюбленный не просто запретный плод, а сводный брат…
– Нет! – воскликнула Симона. – Жан-Филипп был ее троюродным братом! Маман так сказала!
– Маман не желает признаться даже самой себе, что ее настоящим отцом был маркиз. – Алекс увидел выражение лица Симоны. – Ты не знала, не так ли? Это самая тщательно скрываемая семейная тайна.
Симона нащупала обитую вылинявшим шелком стену, ища поддержки. Она могла лишь трясти головой и шептать:
– О, Алекс, нет…
– Отец рассказал мне… И я нарушил обещание, сказав тебе. Он считает, что эту тайну необходимо очень бережно охранять. Похоже, старый маркиз был большим проказником. Прежде чем жениться на двоюродной бабушке Анжеле, он сделал беременной ее кузину – нашу бабушку. А после их свадьбы служанка Анжелы родила ему ребенка.
– Алекс…
– К счастью, дедушка Беллан настойчиво уговаривал бабушку выйти за него замуж, так что никто не узнал о ее промахе. И тетя Анжела не оставила осиротевшую маман. Так что, в конце концов, любящая жена маркиза вырастила обоих его незаконных детей.
Симона глубоко вздохнула:
– Бедная тетя Анжела! Интересно, почему она сделала это?
– Папа говорит, что она любила маман и, возможно, чувствовала вину, украв жениха кузины. А Жана-Филиппа она взяла, потому что потеряла своего сына, – это случилось во Франции, – и она выдала очень белого мальчика служанки за своего собственного.
– Но маркиз должен был знать…
– Он был убит во время роялистского заговора против Наполеона.
К своему смущению, Симона почувствовала, что у нее вот-вот хлынут слезы из глаз.
– Жизнь бывает такой безобразно… жестокой, – прошептала она.
– Мне жаль, Симона, – нежно сказал Алекс.
Она не совсем поняла, о чем он сожалеет: возможно, он думал о смерти Чичеро или понял, что она влюбилась в Ариста, который сам был «проказником». Но ее чувства были слишком обнажены, чтобы рисковать спрашивать его. Еще капля сочувствия – и она превратится в размазню.
– Увидимся вечером, – резко сказала она и спустилась по истертым ступенькам. Алекс молча последовал за ней и помог сесть в седло.
Возвращаясь домой по созревающим тростниковым полям, она с глубоким пониманием думала об Анжеле, и эти мысли вызвали яркие воспоминания о посещении ее могилы в то дождливое утро и о душераздирающих последствиях.
Погруженная в воспоминания, она медленно скакала мимо хижин рабов и вдруг очнулась от транса, увидев пару глаз, мелькнувшую в отверстии высоко под одной из крыш. Глаза тут же исчезли, озадачив Симону. Сова?
