Текст книги "На руинах «Колдовства»"

Автор книги: Вирджиния Нильсэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Роб, – сонно сказала она. – Это ты?

– А ты ждала кого-то другого? – спросил он усталым шепотом.

Тони не ответила, но он почувствовал, что она просыпается.

– Мы поймали ублюдка на этот раз, – пробормотал он, уже почти заснув.

– Беглеца?

– Нет, любителя ниггеров, вора. Мы вздернули его.

– Господи, Роб! – в отчаянии сказала Тони, теперь совершенно проснувшись. – Что ты сделал?

Она приподнялась на локте.

– Что ты сделал?

Но Роб уже храпел, распространяя вокруг запах виски.

Она затрясла его, пытаясь разбудить, но он пробормотал:

– Поймали его. Поймали ублюдка.

– Кого? Кого?

Он ответил громким пьяным храпом.

Тони упала на подушку. Она сквозь слезы посмотрела на белых гипсовых херувимов на потолке вокруг люстры и снова прошептала:

– О Господи!

17

Симона и Алекс кружились в вальсе в огромном зале отеля «Сен-Луис» на балу, устроенном одним из самых избранных городских клубов, членами которого была вся семья Арчеров еще с того времени, когда дети были совсем маленькими. Алекс показывал Симоне новые па, и они с наслаждением танцевали друг с другом.

С момента приезда на бал Симона тщетно искала глазами Ариста. Но его внушительной фигуры и прекрасной головы не было видно среди гостей. Она была разочарована, но он говорил, что должен вскоре покинуть город, чтобы проверить урожай в Бельфлере. Память о том дождливом дне в его городском доме была теплой тайной, согревающей ее сердце и путавшей мысли. Куда заведет ее этот невероятный роман?

Симона лениво осмотрела зал. Элен де Ларж не было.

– Мадам де Ларж на удивление осмотрительно соблюдает траур, – заметила она брату.

– Мне кажется, я слышу кошачье мяуканье! – поддразнил Алекс.

– О-о, замолчи! – сказала она и закружилась в руках следующего партнера.

После танца, вернувшись к Алексу, Симона сказала:

– Я надеялась увидеть Тони сегодня. Ты не знаешь, почему ее и Роба нет на балу?

– Я знаю не больше твоего, Симона. – Его взгляд следовал за каштановой головкой Орелии, наклонившейся к Клерио. – Только то, что было в записке Тони.

– Я сержусь на нее за то, что она не сказала, почему она и Роб изменили свои планы. Маман беспокоится, что один из ее бесценных внуков заболел.

Симона увидела месье Отиса в кругу зрителей на краю танцевальной площадки. Многие держали в руках бокалы шампанского или рома. Художник не пил, и по его напряженному взгляду она поняла, что он подойдет к ней, как только закончится танец.

– Проводи меня через зал, когда кончится музыка, Алекс. Я боюсь, что месье Отис собирается пригласить меня на вальс.

– Почему ты избегаешь нашего знаменитого гостя? Он наступает тебе на ноги?

Но было слишком поздно. Музыка закончилась громким аккордом, и художник направился к ним.

– Извини, – без нотки раскаяния прошептал Алекс, и, когда Отис сказал: «Окажите мне честь, мадемуазель Арчер», Алекс отпустил ее и пошел приглашать свою жену.

– Добрый вечер, месье Отис.

Он был очень серьезен и бледен.

«Что-то случилось», – подумала она с дурными предчувствиями. Когда музыканты заиграли вальс, она положила руку на его плечо. Может быть, что-то заставило его осознать всю полноту его риска.

– Пожалуйста, улыбайтесь, пока я буду говорить, мадемуазель, – прошептал он, обнимая ее за талию. – Боюсь, у меня плохие новости.

Она заглянула в его мрачные глаза, так не соответствующие улыбке, и ее дурные предчувствия усилились.

Он закружил ее подальше от других танцоров и сказал:

– Очень печальные новости.

У нее во рту неожиданно пересохло от страха.

– Что случилось, месье? Вы?.. – Симона хотела сказать «в опасности», но вовремя вспомнила, что ей не полагается знать истинную цель его визитов на различные плантации.

– Улыбайтесь, мадемуазель, прошу вас. Это… – Отис огляделся, чтобы убедиться, не слышит ли кто, и прошептал: – Чичеро.

Ее охватил озноб.

– Да?

– Он… прошлой ночью отряд вооруженных всадников… – Отис запнулся. – Они поймали его.

– О Господи! – воскликнула она почти беззвучно и почувствовала, как кровь отливает от ее лица и холод распространяется по щекам. – Где… что… он?..

– На болоте.

Она едва понимала его слова, но услышала боль в его голосе. Ее сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Месье Отис сделал глубокий вдох и с трудом произнес:

– Раб, которому он помогал бежать, спрятался от них и все видел. Л… линчевание, мадемуазель.

Свет сотен свечей замерцал и погас. От мелькавших ярких шелковых платьев и сверкающих драгоценностей у нее закружилась голова. Все слилось в бессмысленный рисунок.

Голос месье Отиса, казалось, доносился издалека.

– Боюсь, бедный раб теперь на моей ответственности. Он изувечен, ему необходимо найти помощь.

Она чувствовала себя странно неустойчивой, как будто вся ее сила исчезла, ноги больше не желали слушаться ее.

– Мадемуазель, пожалуйста, – отчаянно сказал он.

Она обмякла, и месье Отис пошатнулся, когда она навалилась на него. Ах, Господи, они сейчас оба упадут на глазах всего Нового Орлеана!

Но она смутно почувствовала, как более сильные руки подхватывают ее. Она взглянула в глаза Ариста, увидела в них глубокую тревогу – и все стало серым.

Арист стал искать ее, как только вошел в зал, и увидел, как она осела и северянин зашатался под неожиданной тяжестью. Господи, но она не упадет! Он пробился через переполненный зал и успел подхватить ее на руки, как ребенка. Он понес ее прочь от танцоров, потрясенный северянин поспешил за ним.

Около двери они наткнулись на официанта с подносом шампанского.

– Мадемуазель нехорошо, – сказал Арист. – Покажите мне комнату, где она могла бы отдохнуть.

Алекс Арчер и его жена протиснулись сквозь танцующих и присоединились к ним. Официант повернулся и провел их в маленький салон, обставленный обитыми шелком диванами и креслами. Арист бережно положил Симону на диван. Орелия опустилась на колени рядом и начала растирать ей руки, говоря:

– Симона, дорогая, ты слышишь меня? – Орелия посмотрела ни них: – Она такая холодная.

– Это шок, – сказал художник.

Арист испытующе взглянул на него. Что северянин делает здесь? А остальные…

Симона открыла глаза и посмотрела на брата.

– Они повесили его, Алекс, – прошептала она. – Они повесили этого прекрасного человека.

Алекс побледнел и взглянул на художника, стоящего у дивана, тот утвердительно кивнул.

У Ариста кровь застучала в ушах. Кто, черт побери, «этот прекрасный человек»? Никто не просветил его. Бледные веки Симоны снова упали, пряча боль, которую он видел в ее глазах. Арист мучился в догадках. «Раз его линчевали, это должен быть цветной», – подумал он.

Она призналась ему, что не девственница. Но, Господи, нет! Не это. Симона независима и эксцентрична, но она не могла… Он пытался выбросить из головы невероятные мысли, но вспомнил оскорбительное замечание Пикенза: «У Арчера незамужняя дочь, не так ли?», – и та же ярость охватила его.

«Прекрасный человек»? По этой причине она не вышла замуж? Он отчаянно пытался отогнать эту мысль.

– Месье Арчер, в зале, возможно, нет врача! – сердито сказал он. – Почему, черт побери, вы не сказали официанту вызвать доктора?

– Потому что я собираюсь отвезти ее домой, – сказал Алекс. – Останься с ней, Орелия. Я вызову наш экипаж.

Он направился к двери, но Арист схватил его за руку.

– Кто этот «прекрасный человек»?

Алекс подчеркнуто снял ладонь Ариста со своей руки.

– Дорогой друг, – спокойно сказал он. – Мой, так же как и Симоны.

Арист вернулся к Симоне.

Он опустился на колено рядом с ней, и Орелия отодвинулась, освободив ему место.

– Симона.

– Да, Арист? – ее голос был слабым, несчастным.

Она не открыла глаза. Ее ресницы лежали черными полукружьями на бледных щеках. Симона была такой прекрасной и такой неожиданно хрупкой, что у него как будто нож повернули в сердце. Мучительно было видеть, как иссякли ее вибрирующая энергия и гордая независимость.

– Дорогая, что я могу сделать для тебя?

– Ничего, – прошептала она в отчаянии. – Никто ничего не может сделать. Пожалуйста, оставь нас.

Она на мгновение открыла глаза, и горе в них снова повернуло нож в его сердце. Она говорила ему, что никогда раньше не чувствовала такого экстаза, который они испытали вместе, но в ее глазах сейчас была настоящая боль, настоящее горе. Измученный подозрениями, Арист встал и вышел из комнаты.

Месье Отис остался проводить их до экипажа, взяв под руку Орелию, пока Алекс поддерживал Симону. Орелия первая поднялась в экипаж и наклонилась, чтобы взять руку Симоны. Когда месье Отис и Алекс подняли Симону в экипаж, художник низко склонился к ней и серьезно прошептал:

– Держитесь. Мы должны продолжать за Чичеро, вы и я.

Симона взглянула на него и отвернулась. Слезы появились в ее глазах и покатились по щекам. Она не могла говорить.

Она заговорила только один раз, когда экипаж выехал из города и покатился по дороге к Беллемонту.

– Роб был среди тех всадников на болоте? Поэтому он и Тони не приехали на бал?

Ни Алекс, ни Орелия не ответили ей.

В своем розовом доме с белыми ставнями Тони в халате шагала по большой спальне, ероша рыжие волосы, вставшие облаком пламени вокруг бледного лица. Роб, одетый для бала, к которому они оба сшили новые наряды, кипел от ярости, потому что она отказывалась ехать. Спор продолжался весь день. Они почти не ели, и оба были измучены.

– Они будут там, все твои ночные приятели. Как я смогу смотреть на них, зная, что вы сделали прошлой ночью… как мальчишки, играющие в смертоносные игры… Это невыносимо! Я не смогу скрыть своего отвращения.

– Господи, Тони, ну неужели ты не понимаешь, что мы столкнулись с врагом, угрожавшим нашему образу жизни и будущему наших детей? Мы сделали необходимое.

– Но как ты мог, Роб? Как мог ты принять участие в этом безобразном деле?

Он побледнел от ярости. Он слышал сегодня эти слова уже раз тридцать.

– Тони, люди, вроде тебя, беспокоятся, что из-за рабства может начаться война. Но послушай хорошенько: мы уже воюем. И война безобразна. Север хочет погубить нас. Вчера мы сделали мужское дело. Женщина не должна ни подвергать сомнению то, что делает ее муж, ни судить его. Особенно во времена большой опасности.

– Не смотри на меня свысока, Роб! Неужели ты думаешь, что меня не волнует будущее наших детей? Только об этом я и думаю!

– Другие жены будут на балу. Ты позовешь служанку и оденешься, или я уеду без тебя, – раздраженно сказал он.

– Роб, ты этого не сделаешь!

– Еще как сделаю, если ты не оденешься через тридцать минут!

Тони вспыхнула:

– Ты не запугаешь меня, Робер! У меня нет настроения ехать, и болтать, и притворяться, что я ничего не знаю об ужасной игре, в которую ты сыграл с приятелями прошлой ночью. Я просто не могу этого сделать.

– Тогда спокойной ночи, мадам! – злобно сказал Роб и вышел из комнаты.

Он приказал подать экипаж и налил себе виски, пока ждал. Он хотел выпить медленно и получить удовольствие, но ссора с Тони измучила его, и он выпил залпом. Он надел цилиндр и взглянул в зеркало на свой новый костюм. Это напомнило ему об атласном, бронзового цвета, платье Тони, сшитом специально к этому балу и висевшем в большом ореховом гардеробе наверху. Воспоминание о том, как этот цвет идет бледно-золотистым волосам Тони и ее бледной коже, только усилило его ярость.

Виски не помогло, его ярость все росла, и жажда усиливалась. Бал в отеле «Сен-Луис» больше не привлекал его. Он приказал кучеру отвезти его к Клео, в казино на берегу ручья Святого Иоанна близ Милнеберга.

Старый особняк сиял огнями. Маленькие огоньки на галереях отмечали мужчин, прогуливающихся с сигарами, отдыхающих от напряжения игры. Лакей Клео открыл дверцу экипажа. Роб прошел в вестибюль и поднялся по изящной лестнице в игорные залы.

Не все из его ночных приятелей отправились на бал с женами. Сирил Артуа кивнул ему, и Роб пробился через толпу к рулетке, около которой тот сидел. По дороге он остановил официанта и заказал виски. Он подумал, что, вероятно, напьется еще до конца вечера.

За другим столом Джон Отис обратился к Клео, весело болтавшей с одним из посетителей. Она улыбнулась ему:

– Добрый вечер, месье Отис. Вам везет сегодня?

– Нет, мадам Клео. Боюсь, мне больше везет на скачках, и хвастаться тут нечем.

Клео засмеялась:

– Мадам удача – капризная возлюбленная, месье.

– Правильно, – воскликнул печальный игрок, перед которым лежало всего три фишки.

– Могу ли я поговорить с вами наедине, мадам? – спросил Отис.

– Ну конечно. Идемте. – Клео повела его к двери в свой кабинет. Ее китайское платье шелестело по шелковым чулкам. Отис видел взгляд, которым обменялись двое мужчин за его столом. Они несомненно думали, что он собирается просить у хозяйки кредит.

Клео закрыла дверь и повернулась к нему.

– Я сказал ей. К несчастью, она потеряла сознание. Публично.

Клео вскрикнула на языке, которого он не понял. «Возможно, индейском, – подумал он. – В ней есть что-то сверхъестественно чувствительное, она тут же почувствовала мое отчаяние».

– Ее сестра была с ней?

– Нет. Брат с женой отвезли ее домой.

– Ее деверь только что вошел в игорный зал. Он точно был там ночью.

– Господи, – выдохнул Отис.

– Не волнуйтесь. Раб будет здесь в безопасности несколько дней. Идите в зал и играйте, как обычно. Час или два.

– Нам будет недоставать его, – взволнованно сказал Отис.

– Да. О да!.. Вы теперь вернетесь на Север, месье?

– Пока нет. Я хотел бы продолжить его работу. Я… я ценю вашу помощь, мадам Клео.

– Я могу надеяться, что вы будете так же осмотрительны, как Чичеро?

– Я буду рисковать собственной шкурой, мадам, и я не стану подвергать ее опасности без необходимости, поверьте мне. Я хочу продолжать в память о нашем друге и таких, как он, и я знаю, что не смогу этого делать в одиночку.

Она смотрела на него своими темными глазами, оценивая его без всяких иллюзий, и наконец сказала:

– Я помогу вам. Но вы не должны никогда спрашивать меня как. Не должны спрашивать имена. Мои друзья должны всегда оставаться безымянными.

– Я сделаю все, что вы пожелаете, и с благодарностью, мадам. Спасибо.

Он поднес ее руку к своим губам и вышел из кабинета. Выбрав место за одним из игровых столов, он купил стопку фишек, затем устроился провести несколько часов, делая скромные ставки на красное и черное. Он собирался привыкать к этому ленивому досугу, потому что только любовь к азартной игре могла бы объяснить визиты в заведение мадам Клео.

Арист плохо спал в ту ночь. Снова и снова он видел, как Симона совершенно необъяснимо падает на Отиса, как Отис шатается, а он мчится, чтобы успеть подхватить ее. Снова и снова он вспоминал короткие слова, которыми они обменялись, когда она пришла в себя. «Она не пользуется нюхательными солями, – сказал Алекс. – Она не из тех женщин, которые падают в обморок».

Однако она потеряла сознание из-за линчевания… кого? Раба? Как только он задремал, ему тут же приснилась Симона. В одном из ужасных кошмаров он переживал их любовные ласки, и она превращалась в его объятиях в ведьму с безжизненными, как веревки, волосами и чешуйчатой кожей. Когда он проснулся, дрожа, то снова увидел скорбный взгляд ее прекрасных глаз и услышал отчаяние в ее голосе: «Никто ничего не может сделать».

Кого-то повесили. Кого… и почему? Беглого раба бы выпороли, но не линчевали. Однако раба, осмелившегося посягнуть на белую женщину, вздернули бы без разговоров. Мысль, неизбежно следовавшая за этой, была невыносима.

Он снова вспомнил, как легко, как страстно, она приняла его. Насколько он знал, это не доказательство того, что у нее был любовник. Не для женщины, которая скачет верхом так безрассудно, как она, и притом каждый день. Но она признала… забавляясь!.. что не девственница. Он уверил ее, что это не имеет значения. Однако теперь обнаружил, что имеет.

Он рано встал и пошел на Торговую биржу, где стал расспрашивать знакомых, и вскоре ему рассказали, что вооруженный отряд плантаторов линчевал свободного цветного мужчину, помогавшего беглым рабам уходить на Север.

Один торговец рассказал Аристу:

– Он был учителем. Зарабатывал на жизнь незаконным обучением детей свободных цветных. Вероятно, и рабов учил читать, и писать. Ночной дозор последовал за ним на встречу с беглецом после того, как кто-то дал информацию.

– Кто выдал его? – спросил Арист.

– Имен не называют. Раб, которому он помогал, сбежал.

– Вы знали этого свободного цветного?

– В лицо. Он вел себя более высокомерно, чем подобает его положению, как все цветные, получившие образование. Думаю, он был больше француз, чем африканец. У него была очень светлая кожа.

– Его имя?

– Чичеро Латур.

Чичеро…

Это имя вызвало воспоминания, и Арист почувствовал, как повернулся в груди знакомый нож. Он снова увидел светлого негра, спутника художника, услышал слова Отиса: «Чичеро, мой проводник».

Так вот это кто. Его обвинили не в связи с белой женщиной, а в помощи беглым рабам. Но это не обеляло Симону, разбитую его смертью. Это доказывало, что, будучи виновной, она просто вела себя очень осторожно.

Арист вспомнил нервозность Симоны при встрече с художником и проводником на плантации. Тогда он подумал, что это запоздалая реакция на убийство огромной гремучей змеи, необычайный подвиг для женщины. Теперь он иначе толковал ее поведение.

Он не обратил особого внимания на проводника, но у него сложилось впечатление, что Симона неоднократно смотрела на окторона, избегавшего ее взгляд. Было ли что-то между ними? Он не мог в это поверить… и однако… Хотя общество и принимало Симону благодаря красоте и высокому положению семьи, ее считали эксцентричной. Но могла ли она зайти так далеко?

Он не знал. Холодный гнев ревности камнем лежал на его сердце. Он покинул биржу, пошел в наемную конюшню и приказал оседлать Сабра.

Симона провела бессонную ночь. Она смотрела в темный полог своей уютной постели и видела будущее. Ее хваленая независимость, казалось, испарилась от жара чувств, которые она испытала за прошлую неделю. Прежде всего она была смущена своей страстной любовью к Аристу. Она никогда раньше не чувствовала такой глубокой и непреодолимой связи ни с одним мужчиной, но божественные часы в его объятиях разрушили ее сопротивление. Она чувствовала себя физически соединенной с ним, так сильно было воспоминание о пережитом ими экстазе.

Ее разрывало чувство вины от того, как она использовала его. Она предала его дружбу и подвергла его опасности, помогая Чичеро спасти Милу. То, что она стала любовницей Ариста, не примирило ее со своей совестью. Она жаждала признаться ему в том, что сделала и почему.

Но линчевание Чичеро Латура еще больше сковало ее, осложняя отношения с Аристом. Чичеро круто изменил ее взгляды. Она больше не могла не видеть несправедливостей изнеженной жизни, своей и своих друзей. Она чувствовала, как, очевидно, и месье Отис, что сможет пережить ужасную смерть Чичеро, только попытавшись продолжить его работу по освобождению рабов.

«Мне необходима ваша помощь», – сказал месье Отис.

Это означает, что она должна отказаться от любви и семейных уз и отбросить все надежды на возвращение к веселой беззаботной жизни, посвященной лошадям и светским развлечениям.

Как только она присоединится к работе месье Отиса, будет еще больше незаконных безбилетных пассажиров, отправляющихся на Север на пароходах Ариста. Луизиана находится так далеко от свободных штатов, что очень рискованно посылать рабов на Север пешком. Хотя так же ужасно рискованно пытаться обхитрить портовых инспекторов. Если беглого раба найдут на одном из кораблей Ариста и Ариста обвинят в помощи беглецам, она будет виновата в этом. И ему будет невероятно больно узнать, что его любовница обманывает его.

Если бы только она смогла закрыть глаза на все болячки и несправедливости своего общества и просто повиноваться своему сердцу, не думая о последствиях… но она не такая. Она хотела бы быть такой.

Как обычно, она ранним утром надела костюм для верховой езды и пошла к конюшне, надеясь найти отвлечение от своих мыслей в бешеном галопе. Но сегодня утром безрассудная скачка не облегчила ее яростной внутренней борьбы. Каждая дорога, по которой она мчалась, вызывала воспоминание о Чичеро и упрямой настойчивости, с которой он заставлял ее посмотреть в глаза безобразной действительности Юга. Он видел в ней самостоятельную личность, считал ее умной, а мало кто из южных женщин удостаивается такой чести.

Она гнала свою лошадь, пока та не стала тяжело дышать. И когда наконец, приняв решение, повернула назад, обнаружила у конюшни Ариста. Ее сердце разрывалось от горя и любви. Он стоял рядом со своим конем, такой красивый и высокий, с бледным лицом, мрачными глазами, напряженным ртом. Она чувствовала колоссальное влечение, текущее, как поток, между ними, и удивлялась, как могла жить без него.

Она спешилась, и ее грум взял поводья обеих лошадей. Как только они остались одни, Арист обнял Симону, и его объятия мгновенно воспламенили ее и разрушили с таким трудом обретенную решимость. Нет, она не сможет жить без него!

Он поцеловал ее страстно, но не так, как раньше, не нежно, а как будто против своей воли и с такой силой, что ей стало больно. Она протестующе застонала.

Он поднял голову и с презрением сказал:

– Он так целовал тебя?

– Кто? – в недоумении спросила Симона.

– Твой любовник. Чичеро. Он был твоим любовником, не так ли?

Она пристально смотрела на него, испуганная яростью, которую видела в его глазах. Это было так неожиданно, что она пришла в полное замешательство.

– Как ты можешь спрашивать после?..

После того, как она открыла ему свое сердце и позволила овладеть им. Она не могла поверить в то, что услышала.

– Если бы я знал, что он посмел приблизиться к тебе, я сам бы убил его!

– «Убил»… – Ее глаза наполнились слезами. Она, мигая, смахнула их. Затем, вспыхнув от неожиданной ярости, закричала на него: – Так, значит, что можно гусаку, то нельзя гусыне?

– О чем ты говоришь?

Она отшатнулась от его бешеного взгляда:

– Я говорю обо всех светлокожих рабах, родившихся на плантациях. И обо всех милых домиках во Вье Каре, в которых господа посещают свои тайные семьи только после темноты. Я говорю о твоей Милу и о том, что она убежала от… – Ее голос задрожал, и она замолчала.

Арист ожидал, что она будет отрицать свою вину, но теперь ему казалось, что она ее подтверждает. Он пришел в бешенство от того, что Симона пытается оправдать себя предположением, что горничная сбежала от него, а он с трудом мог вспомнить, как она выглядит. Он чувствовал страшное желание ударить ее и боролся со своей яростью. Он хотел одного: бежать от нее, прежде чем потеряет контроль над собой. Но его охватило невыносимое чувство потери и разочарования.

– Прощайте, мадемуазель! – выпалил он.

– Прощайте! – крикнула Симона.

Подбежал грум:

– Вашу лошадь, господин?

– Да, – крикнула Симона. – Приведи его безобразную лошадь! Месье уезжает!

Она повернулась и быстро пошла к дому, промчалась мимо удивленной Орелии к лестнице. В своей комнате она бросилась на кровать, сжав кулаки, стиснув зубы, страстно борясь со слезами и прислушиваясь к стуку копыт коня, уносящего Ариста из ее жизни.

Когда ее гнев ослаб, она спросила себя, можно ли было что-то сделать иначе. Но она не могла дать Аристу разумного объяснения, не предав месье Отиса и, возможно, кого-то еще из друзей Чичеро.

«Я любила Чичеро, – горестно подумала она, – но не так. Нет, Господи, не так, как Ариста».

Любовью, которая обречена, которая была обречена с самого начала.