Текст книги "Продается недостроенный индивидуальный дом..."
Автор книги: Виллем Гросс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
2
Успех, успех, успех! Вот что значит советский строй! В старое время приходилась платить за участок бешеные деньги. Строителю, если он рабочий человек, а не какой-нибудь хапуга, загребающий жар чужими руками, надо было надрываться годами. А теперь тебе говорят: участок можно получить там-то, там-то и там-то. Ты идешь, выбираешь и подаешь заявление. И бумаги приходят в движение. Хорошо, если бумаги попадают в руки энергичных женщин. Без Урве у него ушло бы больше времени на все эти дела. А впрочем, возможно, и нет. Во всяком случае, ей, работая в редакции, несравненно удобнее вести все эти дела, чем мужу, который работает в три смены.
Материалы и труд – это уж его дело, гораздо более серьезное, чем все эти бумажные хлопоты, когда собираешься строить дом.
Успех! Уже сегодня зазвенит лопата. Еще несколько часов, и смена кончится. Сегодня даже прессовочное сукно наделось на пресс легче, чем обычно. Мокрый конец зеленой бумаги скользит по валам к сушильному цилиндру. Еще несколько часов. Да ну же, бумага, двигайся побыстрее!
Опытная рука бригадира быстро схватила конец. Но второй пресс, вечно капризничавший, зажал бумагу. Пришел на помощь Мартин. Попробовал свое везение Ваттер, явился сеточник с соседней машины. Куда там! Попадет мокрая бумага на второй пресс и приклеится к быстро вращающемуся валу. Вот и приходится вытягивать ее, остерегаясь, как бы тебе не оторвало пальцы.
Старый Сорк чуть было не отпихнул Рейна плечом, когда тот протиснулся к прессу, – взрослым мужчинам не справиться с этой мокрой бумагой, а тут еще накатчик лезет, только время с ним потеряешь. Но именно накатчик отцепил прилипший конец бумаги.
– Сколько же можно торчать у пустого тамбура, – напуская на себя важность, сказал Рейн, будто заранее знал, что исправит помеху.
Галя рассмеялась:
– У вас, товарищ Лейзик, счастливая рука.
А Меллок пригласил его после смены распить кружечку пива. Рейн опешил, но разве откажешь старику... Самые странные истории рассказывались про этого сушильщика, старого холостяка, доживающего сейчас свои дни. Меллок жил в общежитии, и в марте прошлого года Рейн навестил его, когда тот болел. Поговаривали, будто на его счете в сберкассе чуть ли не двадцать тысяч. Кто-то пустил слух, будто у него даже два счета. Рассказывали, что не то в Кохила, не то в Тюри у него живет племянница, дочь брата или сестры, и он каждый месяц посылает ей определенную сумму. Но совсем уже ошеломил Рейна слух, будто это вовсе не племянница, а собственная дочь Меллока. Разве иначе станет этот скупердяй каждый месяц посылать кому-то деньги? Между прочим, этой «дочке» сестры или брата вскоре исполнится восемнадцать, а примерно восемнадцать лет назад Меллок работал где-то там, в Кохила или в Тюри.
Итак, Меллок пригласил Ваттера и Лейзика распить с ним по кружке пива. Ваттер рассмеялся: он спешит домой, его ждут дети. Они собираются сегодня семьей в цирк.
А Рейну неловко было отказаться. И хотя его руки тосковали по лопате, он пробормотал:
– Работа ждет. Впрочем, если скоренько...
Меллока интересовало, как подвигается постройка дома.
О, полдела сделано, вся бумажная волокита уже позади: проект утвержден, участок огорожен, и на временной ограде даже красуется номер – Тарна, 5. Через два-три года по этому адресу станут приходить письма, и доставят их не на пустырь, а в красивый дом с покатой крышей. На первом этаже этого дома будут две комнаты, кухня, ванная, уборная, кладовки, а на верхнем – еще две комнаты и холл.
Кружки опустели. Задымились сигареты. Неплохо бы поглядеть, какое действие окажет вторая кружка. Нужно попробовать.
Ну, а денежки, много ли денег поглощает строительство?
Рейн сдвинул на затылок кепку, почесал голову и пояснил: пять тысяч – деньги, которые им удалось сэкономить, семь – ссуда от государства, а остальные придется откладывать из зарплаты. Тысяч двадцать хватит, чтоб построить.
– Двадцать?!
Вероятно, это-то и хотел узнать Меллок. За второй кружкой Рейн обстоятельно рассказал, как обойтись такой суммой, именно такой и ни на копейку больше. Ведь все, начиная с кладки фундамента и кончая трубой на крыше, его работа.
– Ну, а плита, печи?
– Их тоже сам сложу. Вот только водопровод провести не сумею, придется нанять людей, я уже договорился, ну и сделать электропроводку. Любому делу можно научиться. Есть книги, найдутся и учителя.
Вытащив бумажник, он заметил в руке у Меллока двадцатипятирублевкy.
– Не ищи. Кто пригласил, тот и платит.
Услышав это тихое бормотание, Рейн оторопел:
– Но...
– Оставь. Из-за какой-то ерунды...
Ну что ж. В следующий раз угостит он. Рейн сел в трамвай. Голова шумела от выпитого пива, лезли всякие мысли. Когда-то он сказал Меллоку, что тот рохля и никакой не рабочий, интересы государства ему безразличны. В ту пору Рейну казалось, что он зарабатывает совсем неплохо, в особенности если сравнить с тем временем, когда он был солдатом и получал какую-то мелочь, на которую мог купить лишь нитки да пуговицы. Конечно же он погорячился, едва ли этот скупердяй такой плохой человек. В каждом человеке обязательно должно быть и что-то хорошее. Пожалуй, он был даже прав в тот раз, когда ворчал из-за того, что увеличили скорость машины. Раньше бумага шла со скоростью ста пятидесяти метров в минуту, теперь скорость довели до ста семидесяти. А зарплата та же. Правда, работать, что ни говори, стало легче. И реальный заработок в связи с общим снижением цен повышается, однако когда человек начинает строить... Так или иначе, в этих разговорах есть доля правды: увеличили скорость – увеличьте и зарплату. Наверное, люди лучше, чем они иногда кажутся поначалу. И надо уметь жить. Вот Меллок говорит: «Жизнь – это такая штука: как ее повернешь, так и заживешь». А сам как живет? Тоска смотреть... Девчонка, ты чего так внимательно разглядываешь меня? Никогда не видела счастливого строителя? Хочешь, он подмигнет тебе? Ну что, довольна? Покраснела и отвернулась. Эх ты, несчастненький утиный носик, знала бы ты только, какая женщина ждет дома этого строителя. Впрочем, дома ли она; правда, утром сказала, что к обеду вернется домой и сядет писать. Нет, не какие-то письма, а статью для газеты. Знаете, что это значит? Не знаете. Ну, тогда говорить не о чем.
Ах уж эти мысли! С чего это они вдруг перескочили на тещу? Ах, да, конечно, та теперь тает, как масло на солнышке. Не может успокоиться, что отвезла инструменты в деревню какому-то Хуго. Ведь как бы они пригодились сейчас Рейну. Да, многое переменилось за этот последний месяц. Управлять жизнью – это не просто плыть по течению, а поворачивать тяжелый штурвал по собственному желанию.
Урве была дома. Ахто с визгом побежал навстречу отцу. Всего лишь шесть раз мальчишка взлетел кверху. У отца не было времени, потому что мать – она сидела за столом и разглядывала проект дома – нашла, что окно в одной из комнат расположено не так.
Не может быть!
– И чего вы там мерите, ведь и котлован-то еще не отрыт, – тонким голосом крикнула из кухни Хелене Пагар и позвала семью обедать.
Урве только сейчас почувствовала неприятный запах изо рта мужа. И уж что-то очень он разговорчив! Рейн признался, что Меллок пригласил его выпить пива.
– Меллок? Тот самый Меллок, которого ты ругал? – спросила Урве. Она не могла понять, как муж вообще согласился пойти с таким человеком.
– Закон жизни! – поднял Рейн палец.
Урве не поняла. Но зато поняла ее мать, по мнению которой умение ладить с людьми было очень важным качеством: наперед не угадаешь, от кого и когда тебе понадобится: помощь. Не ссоры и распри, а добрые, разумные отношения с людьми – вот что помогает продвинуться в жизни.
3
Десять полных тачек – это примерно один кубометр земли. Значит, к воскресенью было вывезено восемь кубометров, или «кубов», как любил выражаться сам землекоп.
Утро выдалось облачное, но теплое. Едва начинало светать, когда Рейн вышел из дому.
Осень. В садах напротив желтеют клены, сквозь утреннюю дымку видны спелые яблоки. Тишина. От этой тишины раннего воскресного утра на душе у Рейна было удивительно радостно. В зеленом доме на противоположной стороне улицы кто-то со стуком открыл форточку. Стая голубей, хлопая крыльями, взлетела с крыши в воздух и опустилась на газон во дворе. Залаял пес.
По улице прогрохотал первый автобус.
Итак, восемь кубов земли. Осталось еще примерно пятьдесят! Человек, который вел этот подсчет, уселся на большой камень и закурил. Две, самое большее – три, недели упорного труда. Словом, весь отпуск уйдет на рытье котлована. Унывать нет основания. Приблизительно так он и думал, хотя в глубине души надеялся, что справится за более короткий срок. Впрочем, он и сейчас еще надеялся. Двухнедельный отпуск начнется лишь с завтрашнего дня, а за две недели можно совершить массу чудес. Только бы погода не подвела!
Он плюнул на ладони и вытащил лопату, которую накануне вечером спрятал между камней. Землю он отвез на дальний край участка под грядки с овощами, мелкий гравий в кучу, ближе к улице. Когда-нибудь его можно будет погрузить на машину и увезти подальше. А камни сложил поблизости – пригодятся под будущую веранду. Все было продумано заблаговременно, когда вдвоем с землемером они обмеряли участок, затем распили небольшую бутылочку. В тот раз землемер дал Рейну немало полезных советов.
Часов в девять прибыла машина с плитняком для фундамента. Вместе с доставкой он должен был обойтись в тысячу рублей с лишним. Но Мартин, относившийся к постройке дома сочувственно, узнав об этом, добродушно сказал зятю: «Дурак! Зачем тебе связываться с Харкуской каменоломней? Я найду человека, который доставит тебе фундамент за семьсот – восемьсот».
Видно, Мартин умеет держать слово. Откуда шофер раздобыл камень? Сомнительная комбинация, если не воровство. Впрочем, воровство едва ли, так явно это не делается. Ведь есть же десятки причин, почему иной товар продастся подчас за треть цены. Например, если очень срочно нужны деньги... Камень все-таки хороший. Нисколько не хуже того, который ему привезли на двух машинах из Харкуской каменоломни. Да и рябой парень, сидевший за рулем, не поскупился. Верных три куба с грохотом вытряхнулось из кузова самосвала.
Рейн предложит шоферу сигарету.
– Сколько раз думаете съездить сегодня?
– Машина в моем распоряжении до обеда. Думаю, раз пять.
Рейн прикинул. Денег он захватил с собой на десять таких машин.
– Валяйте. Привезете, сколько успеете.
– Время – деньги, – подмигнул шофер и нажал на стартер.
Чудесно, что находятся люди, с которыми можно договориться на разумных началах. С каждой машиной плитняка картина строительства будет меняться и у строителя появится ощущение собственной силы.
Ощущение силы! Одно время ему казалось, что все разваливается. Урве поступила на работу в редакцию. С первых же дней у нее появились новые слова и новый тон. Такое было впечатление, будто она набирает скорость и вот-вот поднимется в воздух, улетит. За тем это внезапное решение: будем строить! И вся власть сосредоточилась в руках мужа, сосредоточилась несравненно сильнее и ощутимее, чем прежде. Женщине постройка солидного дома не под силу. Она может высказать свое мнение по поводу проекта, посоветовать, как расставить мебель, когда дом будет готов, но все остальное – постройка, материалы, – все это требует мужской руки и мужского ума.
– Привет строителю!
Урве! А следом за ней теща – в одной руке она держала лопату, на другой повис Ахто.
– Быть могучей толоке! – радостно воскликнул Рейн.
– До чего же ты нетерпеливый, – притворно рассердилась Урве и поискала, куда бы положить сумочку. – Я просыпаюсь, гляжу, а тебя и след простыл. Мама сказала, что ты ни свет ни заря убежал.
– Знаешь, совсем не хотелось спать. Забыл, что автобусы по воскресеньям начинают ходить позже. Пришлось топать пешком.
Внезапно в маленьком просвете между туч блестящий розоватый луч солнца рассеял угрозу дождя. Вверху кое-где виднелись кусочки голубого неба.
– Ах, так вот, значит, где, – сказала Хелене Пагар и оценивающе оглядела «владения».
Показывать было почти нечего, и объяснения Рейна ограничились самым необходимым. Хлопоты доставил лишь младший в семье, который залез на каменную кучу, рискуя сломать себе ноги или шею. Урве стянула его оттуда, отчитав как следует, но уже в следующую минуту Ахто разглядывал котлован, в общем-то и не очень глубокий, – но много ли надо такому малышу, чтобы разбить голову.
Урве не хотелось понапрасну терять время. Пока муж отвозил полную тачку, она продолжала выкидывать землю на край ямы, уверенная, что заслужит похвалу.
– Может, не стоит этого делать? – нерешительно сказал Рейн, возвращаясь с пустой тачкой.
– Почему? Так же гораздо быстрее, – возразила жена и сердито взглянула на мужа.
– Подумай сама: вон в той куче сейчас едва семь кубов. Представь теперь, что здесь, на краю ямы, окажется семь таких куч! Как я потом стану подносить камни?
Рейд был прав. Но, бог мой, как невыносимо скучно порой, когда человек прав. И неужели придется еще долго делать эту однообразную работу? Когда же они наконец кончат копать?
– Ты не сердись, – возвратившись со следующей тачкой, тихо, чтобы не услышала теща, сказал Рейн. – Ведь нет никакого смысла сейчас выкидывать землю. Это можно сделать потом, после того, как отроем котлован поглубже.
Урве нечего было возразить. Захватывая лопатой побольше земли, она резкими бросками стала кидать ее в тачку.
– Если тебе так хочется, – сказал Рейн после того, как отвез еще две тачки, – можешь кидать вот сюда.
Урве не хотела. Солнце, уже целиком вырвавшееся из-за туч, радостно глядело на сумрачные лица землекопов.
Их маленькой размолвке наступил неожиданный конец. С громким криком, роняя по дороге вещи, бежал к перепуганным родителям Ахто. Бабушка заторопилась ему навстречу. Запасных штанишек с собой не взяли. Ни одна из женщин не могла предвидеть, что произойдет такой конфуз.
Мармели в этот день не строили. Не было кирпича. Ану с утра пораньше отвела свою Кирьяк на луг. Лехте, которая накануне вечером долго читала, проснулась поздно. Из окна сарая она увидела, что соседи уже вовсю работают. Сердце ее радостно подпрыгнуло. Она умылась, оделась, тщательно причесалась и вдруг в смущении остановилась: зачем ей вообще идти туда? Никто ведь не звал ее. Еще помешает.
Но, услышав крик Ахто, она все-таки побежала. Раскапризничавшемуся мальчишке незнакомая тетя не понравилась. И хотя эта тетя нежнейшим голосом говорила, что Ахто прелестный мальчик, и, присев перед ним на корточки, строила уморительные гримасы, ее ткнули грязным кулачком в грудь и больше ни разу не взглянули в ее сторону.
Тут подошла машина с камнем и отвлекла малыша.
Когда машина ушла, Лехте показала на свой сарай:
– Гляди, Ахто, вот я живу там. Хочешь пойти со мной? Я покажу тебе наш дом.
Глупый вопрос. Этот маленький мужчина в зеленых вязаных штанишках и коричневых резиновых сапожках прямо-таки рожден для путешествий.
Урве поняла, что Лехте берет мальчишку под свое покровительство для того, чтобы они с Рейном и с бабушкой могли поработать. И поэтому сказала, что Ахто никуда не пойдет.
Лехте стала просить:
– Он у тебя такой чудесный, разреши мне погулять с ним.
– Да я же не запрещаю! Боюсь только, что ты с ним намучаешься.
– О, я покажу ему книжки с картинками и...
– ...и сразу же лишишься их, – рассмеялась Урве, но тут же стала серьезной.
Как странно видеть своего маленького сынишку рядом с другой женщиной. Урве почувствовала укол в сердце. Любовь? Да, конечно, любовь, внезапный порыв нежности и жалости. Эти порывы, по мере того как Ахто рос, становился смышленее, охватывали ее все чаще и чаще.
Рейн распрямил спину и, поглядев вслед уходящим, сказал:
– Лехте просто волшебница.
– Я и то смотрю, – сказала Урве и улыбнулась чужой улыбкой. – Первый человек, к которому малыш сразу почувствовал такое доверие.
Бабушка высказала свое особое мнение:
– Молоденькая девчонка, не дай бог, еще накормит чем-нибудь, испортит мальчишке желудок.
Однако, почувствовав неожиданную свободу, обрадовалась и стала быстро кидать в сторону камни покрасневшими, припудренными известковой пылью руками.
Внезапно лопаты со звоном ударились о гранитные камни. Их было много, и они мешали копать. Выкидывая камни на край ямы, Рейн сказал, что они могут пригодиться для фундамента.
– До чего же ты практичный, – заметила Урве.
– В какой-то степени да. Но мне далеко до старика Зееберга и всех тех, кто строит в Нымме. Подумай сама: нам приходится возить песок, а они выкидывают его из котлована.
– Но ведь и мы могли получить участок в Нымме?
– Там не было канализации, – деловито ответил муж. – Уборная без воды никуда не годится. Из ванной вода тоже должна куда-то стекать. Поглощающий колодец? Но через десять лет он засорится. Строй тогда новый.
Урве не имела никакого представления о таких колодцах. Да ее и не интересовали все эти тонкости. Она уловила лишь одну фразу, имевшую для нее значение: через десять лет. Через десять лет ей исполнится тридцать. И произойдет это в 1959 году.
– К тому же разбить в Нымме сад – дело нелегкое, – заметил муж, возвращаясь с очередной пустой тачкой. – А ты ведь говорила, что хочешь посадить сирень.
– Да, да, мы обязательно посадим сирень, – оживилась Урве.
Когда Лехте привела малыша обратно, бабушка прекратила работу. Пора возвращаться домой кормить Ахто.
Молодые остались. Но прежде чем продолжать работу, следовало подкрепиться. В термосе был сладкий кофе, а в сумке солидные бутерброды. Они уселись на камень – столом им служила опрокинутая тачка – и, закусывая, стали глядеть на плоды своих трудов.
– Ну и денек! – сказал Рейн. – За утро мы выкинули четыре куба.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Урве.
– А чего тут знать? Десять тачек – куб. До того, как вы пришли, я вывез одиннадцать. Вместе с тобой мы вывезли двадцать девять. Ясно?
– Значит, ты считаешь тачки?
– Такая уж у меня привычка, – беспечно ответил Рейн и показал Урве на золотой в лучах солнца одинокий клен.
А Урве пыталась вспомнить, кто был тот автор, которого недавно процитировал Эсси: «Посеешь поступок – обретешь привычку, посеешь привычку – обретешь характер, посеешь характер – обретешь судьбу». Эсси назвал довольно известного иностранного писателя, причем Марет Райго (литературный сотрудник из отдела Эсси) сама читала эту книгу. Они разговаривали о ней позавчера, сидя во время обеденного перерыва втроем в кафе. Посеешь поступок – обретешь привычку, посеешь привычку...
– Устала? – спросил Рейн, кончив завтракать.
– Что?
– Ты не устала?
– Да нет, я просто задумалась. – Урве быстрым движением сбросила с себя плащ и взяла лопату.
Домой они добрались часов в семь вечера. Пока Урве умывалась, Рейн взял газету и прилег на постель. И что же увидела Урве, войдя в комнату! Жалкую картину! Раскрытая газета валялась на полу, а муж храпел, да, да, храпел. Затем рука его соскользнула вниз, и храп прекратился.
– Ох, черт, я, кажется, задремал, – сказал он и облизнул языком губы. – Даже сон видел. Будто я опрокинул полную тачку обратно в яму. А одна тачка – это почти одна десятая кубометра.
4
Дни настолько доходили один на другой, что сказать, что произошло вчера или неделю назад, было очень трудно. Собственно, ничего особенного и не произошло.
Рябой шофер доставил камень, и так как он был человеком обязательным, то подбросил и несколько машин гравия.
Как-то Ану Мармель робко попросила выручить ее. У Урве оказалось с собой немного денег. Двести рублей – как раз такая сумма и нужна соседям, чтобы продолжать строительство.
В воскресенье приходила Лийви со своей Майму. Пришла просто так, поглядеть, но, попав на толоку, одолжила у соседей лопату и тоже немного поработала.
Однажды утром, когда Рейн шел на свой участок – это было за три дня до окончания отпуска, – его остановил шофер, симпатичный парень, и спросил какую-то улицу. Из самосвала на землю аппетитно капало известковое молоко. Три тонны жирного известкового раствора остались на улице Тарна, 5. У симпатичного парня, оказывается, имелось и двадцать мешков цемента, и просил он недорого. Вечером удачливый строитель мог собственными глазами убедиться в свежести и доброкачественности предложенного ему цемента. В подвале Ану Мармель было достаточно места, чтобы хранить его.
Доски для сарая-времянки Рейн привоз с лесопилки. Вечером он сунул квитанции и счета в специально заведенную для этого папку. Комбинируя, чтоб обошлось подешевле, надо помнить, что комбинации следует скрывать. А для этого необходимо собирать и тщательнейшим образом хранить официальные документы.
В последний день своего отпуска Рейн приехал на участок, как всегда, рано утром. Первым делом сколотил огромный ящик для раствора. Ну, а теперь за работу! Стал накрапывать мелкий дождик. Хорошее или плохое предзнаменование? И хотя он не был суеверным, его руки дрожали, когда он закуривал сигарету. Первый плоский камень лег на место.
Урве пришла под вечер.
– Ну, совсем как на плане! Ну, просто точь-в-точь как на плане дома! – по-детски радостно воскликнула она и как была, в плаще, прыгнула в яму.
Она права. Первый ряд фундамента уже почти уложен, и если глядеть на него сверху, то легко можно узнать план дома.
Рейн, усталый, с капельками пота на лбу, хотел было сказать что-то солидное, но, едва увидел сияющие глаза жены, ее пылающие щеки и ярко-красный рот, как вся его солидности улетучилась. На дне ямы лежал продолговатый граненый камень. Они уселись на нем рядышком.
Урве прерывисто дышала, глаза ее смеялись.
– Мы же целуемся в подвале собственного дома.
Они расхохотались. Урве в шутку посоветовала достроить подвал и продать его за двадцать тысяч, как тот человек, у которого побывал Рейн.
– Этот ненормальный, вероятно, до сих пор ищет Юхана Тухка с улицы Сое. Нет, я за эти деньги целый дом поставлю, вот увидишь.
– Смотри, помни наш уговор, не начни комбинировать,– сказала Урве.
Рейн махнул рукой, но замолчал. Урве встала.
– Сегодня у нас торжественный день. Закладываем угловой камень. Что ж ты утром ничего не сказал? Мы бы отметили это событие.
– Ах, черт, – Рейн сделал круглые глаза и погрозил жене пальцем, вымазанным в растворе. – Разве я не говорил тебе много раз, что сегодня начну класть фундамент?
– Да, но угловой камень? Ведь это он, правда? – носком кеды Урве коснулась одного из камней.
– Допустим, – рассмеялся Рейн, – хотя по правилам угловой камень кладут, насколько мне известно, в цоколь.
– А что такое цоколь?
– Наземная часть фундамента.
– Ага, тогда я знаю, что сделаю. Погоди, я сейчас все устрою. Выберу самый красивый камень...
Она взглянула на камень, где они только что сидели и целовались. Огромный, какого-то особенного зеленого цвета – это было как раз то, что она хотела.
– Мы вытащим его и положим отдельно, да?
– Трудновато будет.
– Да ну! Я же помогу тебе.
В этот вечер они словно заново влюбились друг в друга. Они видели, как воплощается в жизнь их замысел, и это связывало и окрыляло их. Оба были еще очень молоды, у обоих было все впереди. Обоим предстояло много учиться. Время еще не ушло. Безусловно, Рейну всe это несколько труднее. Нo в будущем году работы на участке поубавится. К осени дом будет стоять уже под крышей, окна застеклят. Останется лишь отделка. Значит, можно будет и учиться.
Однажды вечером Рейн, как всегда, с азартом отмерял что-то, пыхтя поднимал тяжелые камни и укладывал их в ряд, любуясь высотой и гладкостью будущей стены подвала. Кладка неотесанного плитняка требует ловкости и хорошего глазомера. Рейн обладал и тем и другим. С каждым новым рядом движения его становилась точнее и увереннее. Росла и какая-то особенная любовь к творению своих рук. Ваттер, бедняга, который жил в наемной квартире и день за днем вкалывал на фабрике, даже представить себе не мог, какие чувства обуревали Рейном, когда он, едва дождавшись конца смены, торопился домой, а потом на участок – продолжать то, что не закончил вчера. Ваттеру были недоступны эти чувства.
Меллок понимал все это гораздо лучше. Старика словно подменили. Его расспросы говорили об искренней заинтересованности, да и на советы он не скупился. Вот хотя бы эти устои. Один черт знает, где Рейн достал бы их, а тут выяснилось, что у старика есть добрый знакомый, который может сварить из старых трамвайных рельсов как раз такие устои, какие нужны строителю. И баснословно дешево. Нет, нельзя судить о человеке по его словам. Меллок, видимо, принадлежал к такому сорту людей, которые на первый взгляд кажутся несносными ворчунами, а на самом деле у них под шершавой оболочкой доброе и отзывчивое сердце.
Вот только недолюбливает своего помощника... Ну, Ваттер тоже хорош, слишком большое значение придает словам, переводит на политику ерундовые высказывания старика. Жизнь не такая уж сложная штука. Сам живи и другим давай жить – вот принцип, достойный человека. Ваттеру такие принципы всегда были противны, а тем более теперь, когда он вступил в партию.
У края котлована замерли шаги, и голос тещи прервал приятные размышления.
– Рейн, сразу же иди домой, Урве зовет.
– Что случилось?
В ящике достаточно раствора, а солнце только-только зашло, оставив на небе красноватую полоску, – просто необходимо еще поработать.
– Я толком и не знаю. Сама тебе расскажет.
Дурацкая таинственность!
– Ладно, вот только уложу эти два камня, – грубо сказал Рейн. – Идите, я сейчас.
Но, черт побери, что стряслось дома? Он ничего не мог придумать. В последнее время он настолько был занят постройкой, что весь мир с его неожиданностями и крутыми поворотами перестал существовать для него.
Дома все было перевернуто вверх дном. Уже в передней он заметил на зеркальном столике завернутые в бумагу пакеты и пустую коробку из-под туфель. Когда она успела купить туфли? Ведь была же договоренность, что... В кухне на спинке стула висел новый шарфик, а на столе лежали нарезанный хлеб, коробки консервов, бумажные кульки. В комнате на полу он увидел большой, наполовину уложенный чемодан.
Уезжает?
Среди всего этого беспорядка счастливая и взволнованная Урве пришивала к рубашке розовую тесемку.
– Я еду в Москву! – крикнула она вместо приветствия.
Рейн сел к столу, раздумывая, что сказать. Ему необходимо было немного собраться с мыслями.
– Сегодня. Вечерним поездом, – добавила жена. – На шесть месяцев. – Урве быстро обрезала нитку и встала. – А теперь не смотри, я...
Смотри или не смотри – все равно. Человек уезжает на шесть месяцев в Москву. Октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март.
– Значит, ты вернешься только в апреле...
– Ну да, в начале апреля. Ты не сердись, Рейн, я не могла посоветоваться с тобой...
– Где Ахто?
– Мама пошла погулять с ним. Ты даже не спрашиваешь, зачем я еду? И как всe это произошло?
– Что теперь спрашивать, ты ведь решила ехать, – бросил муж с таким внезапно зазвеневшим гневом в голосе, что в комнате на мгновение стало тихо.
Урве, вздохнув, присела на стул.
– Удивительно, – мрачно сказала она наконец. – Мать сердится, что я уезжаю. У тебя такое лицо, будто я преступница. Разве я виновата, что меня чуть ли не силком заставляют ехать.
– Учиться? – сквозь зубы процедил муж.
– Ну да. На курсы. Должен был ехать Ноодла, заведующий отделом информации, но у него какие-то важные семейные дела, и он не смог.
– У Ноодла важные дела, а у тебя их не может быть?
– У меня? Но что могло помешать мне?
Рейн не ответил. Bсe в нем кипело и клокотало. Он нервным движением схватил со стола спички и закурил. Урве пришлось повторить свой вопрос.
– Черт побери, я бы не начал строить, если б такое знал.
– Но почему? Разве мой отъезд помешает тебе строить? Много ли от меня здесь толку?
– Да не в этом дело, работа не остановился, но столько времени без тебя... Как там, в Москве?.. И на что ты будешь жить эти шесть месяцев? На стипендию? Какие-то копейки.
– До чего же ты глупый! Я буду по-прежнему получать зарплату, а кроме того, редактор просил, чтоб я и оттуда писала.
Хмурые складки на лбу мужа начали постепенно разглаживаться. Но именно это заставило сердце Урве сжаться. Теккерей! Теккерей, вот кого недавно цитировал Эсси: «Посеешь поступок – обретешь привычку, посеешь привычку...» Горькое чувство обиды заставило ее сжать губы. Муж думал прежде всего о рублях. Выходит, жена может ехать куда угодно, на сколько угодно – главное, пусть дает деньги. «Столько времени без тебя». И это так, вскользь.
– Ты купила новые туфли? – спросил Рейн.
– Мне же не в чем было ехать.
Муж взял в руки туфлю и стал разглядывать.
– Сколько стоили?
– Ах, четыреста, скинула она двадцать пять рублей.
Щемящее чувство горечи сдавило сердце. Незачем было звать мужа домой.
Через три часа Урве стала прощаться. Она поцеловала сына – с ним ей было тяжелее всего расставаться, – обняла мать, у которой на глаза навернулись слезы, и затем темная улица поглотила двух людей, нагруженных пакетами и чемоданом.
У нее было верхнее место.
Рейн украдкой изучал пассажиров. Одни мужчины, черт бы их взял. И совершенно откровенно разглядывают его жену. Моложавый майор с орденскими ленточками на груди уступил ей свое нижнее место, и Урве, дуреха, поблагодарив, согласилась. Неужели она не понимает, что этот офицер просто ищет случая познакомиться. Сказать ей как будто бы неудобно, лучше слушать, как свистят паровозы. Попытаться понять, что сообщает вокзальный громкоговоритель. Нет, это, по-видимому, не о московском поезде. До отхода московского еще минут двадцать. Двадцать пустых минут!
– Сядь же, чего ты стоишь.
Можно и присесть. Все равно легче от этого не станет. И сказать еще раз:
– Напиши сразу же. Вообще, пиши почаще.
А как же иначе? И Рейн пусть пишет обо всем – как подвигается работа, особенно же об Ахто.
– Что, если выйти покурить?
– Выйдем, – сразу же согласилась Урве.
На перроне происходили сцены прощания: шумные, грустные, деловые и молчаливые. Какую-то пожилую женщину в пальто из искусственного меха и в платке окружил целый выводок. Было так странно видеть ее заплаканное лицо среди ярких букетов цветов и беззаботных улыбок.
– Хорошо, что мы не позволили матери с Ахто прийти сюда, – заметила Урве.
– Конечно. Ведь уже поздно, – ответил Рейн.
Еще четверть часа. О чем-то надо творить.
– Пожалуй, ты мог бы уже идти, – сказала Урве.
– Ну нет, я дождусь отхода поезда. Еще тринадцать минут.
Тут они заметили невысокого человека в расстегнутом пальто. Он шел по перрону, старательно заглядывая в освещенные окна вагонов. Скользнув взглядом по Урве и Рейну, человек внезапно остановился и всплеснул руками.
– Чуть было не проскочил мимо. Проклятая темнота!
