Текст книги "Семья Зитаров. Том 1"

Автор книги: Вилис Лацис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

– Неужели всем хватило места в имении? – спросила она у брата.

– Где там! Часть разместилась по хуторам. И в корчме казаки.

В корчме?.. Но ведь это совсем рядом. Вилма сразу вспомнила, что на старых туфлях сносились набойки. Сапожник живет рядом с корчмой. Вечером, закинув сети раньше обычного, Вилма переоделась и, завернув туфли в газету, пошла к сапожнику. Тут она своими глазами увидела двух казаков. Да, это были бравые молодцы, совсем не то, что пограничники. Как у них звенели шпоры! А сабли так и мелькали на боку! Черные как смоль волосы, орлиные глаза – взгляд пламенный, сверкающий. Из корчмы доносились звуки гармони, и каблуки кавалеристов отбивали бешеную дробь. Они плясали, лихо вскрикивая и пускаясь вприсядку, а товарищи, окружив их плотным кольцом, в такт хлопали в ладоши и смеялись.

Двумя днями позже Вилма вскользь заметила Эльзе Зитар:

– Ты вечером не сходишь со мной к сапожнику? Одной не хочется идти, в корчме казаки.

– Да ведь это же интересно! Я вчера двоих видела на взморье. Симпатичные парни…

Вечером они направились к сапожнику. Набойки, правда, еще не были сделаны, но Вилма не рассердилась: у мастеровых это обычная история.

После целого дня работы так приятно прогуляться по лесу.

Возвращались они не одни. Да почему бы и не так, если у двух унтер-офицеров оказалось свободное время, и они проводили барышень! Вилма оставила дома обручальное кольцо: что за старомодная привычка ходить всегда с кольцом на пальце? На рыбную ловлю его совсем нельзя надевать – того и гляди соскользнет в воду. Один из спутников, высокий, гибкий, с тремя нашивками на погонах – старший унтер-офицер Костя Кандауров. Второй, с одной широкой нашивкой и двумя медалями, ниже ростом, с закрученными кверху кончиками усов и упругой походкой – Павел Гурейкин, или, как называл его товарищ, Павлуша. У Вилмы беседа не вязалась – она плохо знала русский язык, – и Эльзе пришлось одной поддерживать разговор. Вначале она стеснялась, не доверяя своим познаниям, но после того, как Костя Кандауров похвалил ее произношение, осмелела. Слово за слово, несколько замечаний о природе и погоде, об однообразии военной жизни, так надоевшей обоим казакам, потом пошли наводящие шутки, двусмысленности – и маленький Павлуша уже обнял одной рукой Вилму. Как его оттолкнуть? Ведь он такой веселый и интересный, и, кто знает, может, у них там, на Дону, так принято! Вилма взглянула на Эльзу и, вспыхнув, рассмеялась. Ну, если уж те двое так делают, почему же Эльза не может позволить то же самое Косте? В этом нет ничего особенного, Рутенберг тоже так делал.

Симпатичные парни!.. Почему не побалагурить, не пошутить тихим осенним вечером? В этом нет ничего плохого. Никто их не видит, а казачий полк когда-нибудь уйдет отсюда.

У дома Вилмы они распрощались. Павлуша поинтересовался, бывают ли здесь вечеринки. Теперь нет? Жаль. Тогда им придется устроить танцевальный вечер в корчме. У него есть балалайка, а Костя играет на гитаре и поет.

– Как интересно! – обрадовалась Вилма. – Говорят, у них очень красивые песни. Я бы хотела послушать. Эльзинь, скажи, чтобы они в следующий раз захватили с собой инструменты.

– Можно завтра вечером? – спросил Павлуша, когда Эльза перевела ему слова Вилмы.

– Можно и завтра вечером, – согласилась Вилма. Длинный Костя предпочитал молчать, мечтательно глядя на Эльзу. И в этом взгляде было такое чувство, такое неотразимое обаяние, что Эльзе становилось удивительно приятно.

– Ну, как тебе нравится Костя? – спросила Вилма после ухода казаков. – Красивый парень, не правда ли? А Павлуша такой смешной. Жаль, что я еще не могу как следует разговаривать.

– Научишься.

И теперь по вечерам в домике Вилмы не скучали. Защищенный дюнами, в стороне от поселка, он был надежным убежищем от посторонних взглядов. И до поздней ночи здесь слышались грустные песни, цыганские романсы, балалайка и гитара. У Эльзы в тетрадке, куда она записывала песни, появилось много новых. Страстные слова, чувствительные мелодии. Нет, что ни говори, война прекрасна.

Эльза почти каждый вечер уходила к Вилме Галдынь и возвращалась поздно, иногда под утро. Когда старый Зитар пробовал поворчать, Альвина заступалась за дочь.

– Пусть повеселится, чего ей дома томиться. Вспомни, каким ты сам был в молодости.

– Смотри у меня!..

– Ах, ну что ты болтаешь? Молодежь! Надо же им хоть иногда развлечься.

И все осталось по-прежнему. Никто не видел в этом ничего дурного. Только Эрнест Зитар, встречая на взморье Вилму Галдынь, стал пристально и выразительно поглядывать на нее, словно теперь только заметил, какая она хорошенькая и привлекательная. Разговоры о веселье в домике за дюнами навели Эрнеста на размышления: если Вилма могла связаться с казаками, чем же хуже он? Теперь Эрнеста охватила одна навязчивая дума, он словно грезил наяву. Мысль о том, какие возможности ожидают его в доме Микелиса Галдыня, будь он посмелее, заставляла сильнее биться его сердце. Чем он хуже казаков? Они умеют только щелкать шпорами, в то время как он… Нет, надо что-то предпринять.

…Зитары получили письмо от Ингуса. Он сообщал, что после долгих мытарств добрался, наконец, до Архангельска и поступил вторым штурманом на русский транспортный пароход. В скором времени они выходят в море, очевидно, в Англию за военными материалам. Волдис Гандрис в Петербурге сплоховал – нарвался на контроль, и его хотели задержать, но он убежал и дальше ехал зайцем. Сейчас они оба служат на одном пароходе.

Эльза получила также письмо от Волдиса, но теперь оно радовало ее меньше, чем если бы оно пришло недели две назад.

Глава третья

1

Осенью Зитарам пришлось поломать голову над судьбой двух младших сыновей. Карлу следовало отправиться в Ригу и закончить последний класс реального училища. Это нужно было сделать во что бы то ни стало. Если в дальнейшем материальное положение семьи не улучшится, Карл сможет поступить на работу и сам добывать себе средства для продолжения занятий в высшей школе. А как быть с Янкой? Окончив приходскую школу, парень все решительнее высказывал желание учиться в мореходном училище. Но туда его пока не примут по возрасту, да и необходима морская практика на паруснике. При нормальных условиях Янка мог бы на один год пойти в плавание. Но сейчас об этом нечего думать. Оставить парня дома, чтобы он забыл то, чему учился, зря терял время?

Если бы позволяли средства, Зитарам не пришлось бы долго мудрить: в ожидании лучших времен Янка мог несколько лет проучиться в средней школе, а потом, получив необходимую морскую практику на судне, поступить прямо в специальный класс мореходного училища. Но выдержит ли карман капитана Зитара одновременное обучение двух сыновей?

– Как ты сам думаешь? – спросила мать у Янки.

– Мне все равно. Могу эту зиму и дома пробыть, – ответил он. – Но лучше было бы, если бы я смог учиться.

Его судьбу решил Ингус, который прислал двадцать пять рублей и обещал посылать столько же ежемесячно, пока будет служить. Взвесив все, родители решили, что Янке следует поступить в прогимназию. Прогимназия находилась вблизи Риги. Там жил двоюродный брат Зитара, у которого Янка и Карл могли поселиться.

В конце августа Карл и Янка уехали в школу.

В середине сентября Вилма Галдынь получила письмо от Микелиса. После ожесточенных боев в Галиции его полк перебросили на Кавказ. Он писал, что это очень далеко и вряд ли до окончания войны удастся выбраться домой на побывку, но в тылу жизнь спокойнее и есть надежда остаться в живых.

– Слава богу, – произнесла Вилма. – Плохо, конечно, что Микелис не скоро вернется домой, но зато он не находится под постоянной угрозой смерти. Да и что за радость, если он вернется безногим или безглазым калекой?

Смирившись со своим положением, она продолжала жить, привыкая к новым условиям и никому не жалуясь. Казаки еще не уехали, и вечерами Павлуша по-прежнему навещал ее. Приходил и Костя, но ей было вполне достаточно общества Павлуши. Этот веселый, подвижной брюнет был во вкусе Вилмы. Теперь она научилась немного говорить по-русски и обходилась без помощи Эльзы. Иногда такая помощь была, пожалуй, неудобна, ведь есть вещи, которые нельзя доверить даже самому лучшему другу. Неправильная речь Вилмы, вероятно, звучала смешно, но разве не забавно было, когда Павлуша пытался говорить по-латышски?

Взаимопонимание достигается не только словами… Иногда достаточно взгляда, улыбки, вздоха, и ты уже ясно читаешь мысли и чувства другого человека, как и он твои. Так даже бывает лучше…

Воину, который каждую минуту может получить приказ об отправке на фронт, нельзя медлить. Все шло обычным порядком. После песен начались поцелуи, после поцелуев – «ты» и дальнейшее сближение.

И Костя с Павлушей были довольны возлюбленными. Ради них даже можно меньше уделять внимания казакам, чуть-чуть распустить их и не замечать грязи на винтовках. А когда-нибудь, многие годы спустя, вспоминая похождения военных лет, вот такой бывший унтер-офицер улыбнется, вздохнет и, покачав головой, скажет:

– Когда-то под Ригой знавал я девчонку… Вот это была девчонка!..

2

Неизвестно, как это произошло. То ли казаки похвастались в корчме победами, одержанными на любовном фронте, то ли кто подсмотрел в окно Вилмы Галдынь, но вскоре по поселку поползли грязные сплетни. Старая Галдыниете даже всплакнула, узнав, по какому пути пошла невестка. Так уж испокон веку повелось, что свекрови недолюбливают невесток. И Галдыниете в этом отношении не являлась исключением. Встретив однажды у лавки Альвину Зитар, она дождалась, пока та сделала покупки, затем проводила ее до перекрестка.

– Видали, что делается?

И тут пошли слезы и вздохи.

– Мой позор меньше, – заявила Галдыниете. – Невестка не родная дочь. Но как вы можете спокойно относиться к тому, что какой-то проходимец позорит вашу дочь?

Альвине казалось, что люди все преувеличивают.

– Разве в наше время не бывало так? – возразила она. – По субботам парни ходили к девушкам, проводили с ними по амбарушкам ночи напролет, и ничего дурного не случалось. Молодежи нужно повеселиться, развлечься. Каждый сам знает меру.

Получив такой ответ, Галдыниете замолчала. К тому же… она вспомнила похождения Альвины. Сама не многим лучше. Что же она может требовать от других?

На самом деле Альвина не осталась равнодушной к этому разговору. Что касается Вилмы, она и раньше отличалась. Даже удивительно, что Микелис женился на ней. За Эльзу тоже, пожалуй, нельзя ручаться.

Но как же быть? Запретить Эльзе бывать у Вилмы, когда она, родная мать, сама поощряла это? Как ей объяснить? Может быть, должен сказать веское слово Андрей? Ему это больше подходит, да и Эльза прислушалась бы к словам отца. Но попробуй заикнуться о таком! «Ах, вот как, – скажет он, – так далеко зашло, что и ты напугалась? Сама заварила кашу – сама и расхлебывай…»

Если бы в свое время Альвина держала себя с дочерью построже, она могла бы теперь настоять на своем. Но она не стесняла ее свободы, и теперь любое ее предостережение покажется Эльзе смешным. Она, возможно, даже усмехнется и спросит: «Мамочка, с каких это пор ты такая строгая стала?»

Хоть бы какой-нибудь хитростью предупредить беду.

Под вечер, когда Эльза начала собираться к Вилме, Альвина позвала маленькую Эльгу в другую комнату и, поглаживая ее по голове, сказала:

– Бедный мой цыпленочек, нет у тебя дома ни одной подруги, живешь, словно сиротинка… Не хочешь, доченька, сходить немного погулять?

В первый момент Эльга даже растерялась. Не хочет ли она? Конечно, хочет. Но разве взрослые берут ее с собой? Когда она ходила на взморье к Эрнесту смотреть, как он развешивает сети, брат всегда ворчал на нее: «Путается тут под ногами…» Даже в лодку никогда не посадит: «Песку натаскаешь!» Да и другим не было времени с ней заниматься. Разве иногда Янка поиграет с ней. Но теперь и он уехал, и маленькая Эльга, словно птенчик, щебетала в доме, никем не замечаемая. Пекла пирожки из песка, собирала бруснику и таскала по комнатам кота. Чем еще мог заняться шестилетний ребенок?

– Ну, дочка, как? – спросила мать, не дождавшись ответа.

Эльга, смущенно спрятав лицо в материнский фартук, молча кивнула головой. Пойти очень хотелось, но стыдно было признаться в этом.

– Хорошо, котик, если ты так хочешь, можешь пойти с Эльзой. Пойдем умоем личико и наденем чистое платьице…

Пока Эльза в своей комнате причесывалась и пудрилась, Альвина в кухне одевала Эльгу. Девчушка, сияя от восторга, обещала матери, что будет послушной и не станет шалить в чужом доме.

– Ты мне потом расскажешь, где вы были и что делали? – спросила Альвина.

– Да, мамочка…

– Только ты никому не говори, что я тебе наказала.

– Я никому не скажу.

– И приходи домой вместе с Эльзой. Будь все время около нее. Только с таким условием я тебя отпущу.

Одев девочку, Альвина вошла к Эльзе.

– Дочка, возьми сегодня с собой Эльгу. Она совсем никуда не ходит.

Эльза нахмурилась.

– Ну, мама, на что это похоже! Что ребенку делать у чужих?

Эльга, вцепившись в юбку матери, скривила губки.

– Вот видишь, она уже совсем настроилась. Возьми ее, а то слез не оберешься.

И, считая вопрос решенным, Альвина принялась успокаивать малютку:

– Не плачь! Эльза возьмет тебя с собой.

Эльза, нервно усмехнувшись, промолчала. Немного погодя они ушли. Маленькая Эльга шла позади сестры и, чувствуя себя виноватой, не осмеливалась заговорить. Так они прошли половину пути. Эльза – с нахмуренным лицом, кусая губы, Эльга – беспокойно посматривая на сестру. Подходя к дому Вилмы Галдынь, Эльза немного смягчилась и взяла Эльгу за руку.

– Почему ты мне раньше не сказала, что хочешь погулять? Я бы с тобой походила по взморью. Ведь вечером все равно ничего не видно.

Когда гостьи вошли в комнату, Вилма удивленно вскинула кверху брови. Подруги обменялись многозначительными взглядами. Вилма пожала плечами, а Эльза виновато улыбнулась:

– Я тут не при чем, Вилма.

– Получилась довольно глупо, – сказала Вилма. – Как же мы теперь?

Эльга ничего не поняла из их таинственного разговора. А когда Вилма угостила ее конфетами и посадила рядом с собой на кровать, девочка почувствовала себя совсем хорошо. Как чудесно все же, что ее взяли с собой. Тут все совсем иначе, чем дома: только одна комната и кухня, темный шкаф, пестрые домотканые дорожки на полу, на комоде часы с музыкой. А на кровати мурлычет полосатый серый кот, такой жирный, как поросенок, видно, много рыбы ест. А на шее у него две толстые складки. Когда его гладишь, он сразу встает на ноги и выгибает спину дугой, но он линяет, и вскоре все платьице Эльги покрылось шерстью.

Пока Эльга забавлялась котом, старшая сестра и Вилма вышли в кухню и озабоченно стали шептаться.

– Я не хотела ее брать с собой, – оправдывалась Эльза. – Девчонка сама забрала себе в голову, и никак ее нельзя было отговорить.

– Не подучил ли ее кто?

– Нет, для этого она еще глупа. Как-нибудь обойдемся. Больше этого не повторится.

С наступлением темноты заявились казаки. При виде девочки по лицу Павлуши скользнула тень недовольства, но он быстро оправился и, смеясь, спросил Вилму:

– Это твоя дочка? Смотри, какая большая!..

Узнав, что Эльга – сестра Эльзы, казаки начали задавать девочке вопросы на русском языке и, позабавившись ее смущением, сразу же забыли о ней. Странное состояние. Присутствие девочки нарушило привычный порядок. Павлуша не обнимал Вилму, а Костя сидел у стола молчаливый и разочарованный. Все было не так, как в прежние вечера. Разговор не клеился, несмотря на то, что Эльза всячески старалась развеселить всех. Вилма выглядела совсем удрученной. Какие надежды она возлагала на сегодняшний вечер, выгладила блузку, прибрала комнату – и напрасно. Сорвалось все из-за какой-то маленькой девчонки, у которой именно сегодня явилась прихоть погулять. Распущенные дети…

Так они, натянуто улыбаясь и обмениваясь ничего не значащими фразами, промаялись около часу. Вскоре Павлуша стал позевывать, а Костя все чаще поглядывал на стенные часы. Ах, с каким наслаждением Вилма отшлепала бы маленькую Эльгу! Гнида такая, мешает развлекаться взрослым людям.

Неизвестно, чем кончился бы этот вечер, если бы Эльзе не пришла в голову удачная мысль.

– Знаете что, – предложила она, – чего мы сидим в комнате. Сейчас такая дивная погода, пойдемте погуляем на взморье.

– Вот чудесно, не правда ли? – в глазах Вилмы вспыхнула новая надежда. – Вечер тихий, теплый.

Казаки оживились. Лицо Кости озарилось мечтательной улыбкой, а Павлуша защелкал шпорами и стал мурлыкать какую-то песенку.

Эльза подошла к Эльге.

– Ты посиди здесь и поиграй с котом. Мы проводим гостей и сразу вернемся.

– Да, Элгинь, – подтвердила Вилма. – Побудь здесь и посмотри картинки. Я тебе дам книжку с картинками.

Но Эльга помнила наказ матери: «Будь все время около Эльзы».

А вдруг Эльза оставит ее, а сама уйдет домой. Что тогда мама скажет?

– Нет, я не хочу картинки, я пойду с тобой, – она крепко уцепилась за руку сестры.

– Если ты останешься здесь, я дам тебе конфет, – уговаривала Эльза.

– Не хочу конфет.

– Противная… – прошипела с досадой Вилма, надевая пальто, услужливо поданное Павлушей.

И опять не радовали их ни прекрасный осенний вечер, ни звездное небо, ни безмятежно шумевший лес. Подавленные, молчаливые, шли четверо по пустынному побережью, а за ними всюду тащилась, как хвост, пятая.

Пройдя немного по берегу, они остановились. В этом месте лежало несколько лодок и стояли скамейки с рыболовными снастями. Эльза усадила Эльгу на скамейку и тихо, чтобы никто не слышал, сказала:

– Дождись нас здесь. Мы проводим гостей вон до той дюны и пойдем с тобой домой.

– Мне не хочется сидеть, – заупрямилась Эльга.

– Ну, знаешь, если ты так будешь себя вести, я тебя никогда больше не возьму с собой, – рассердилась Эльза. – А послушаешься – завтра опять пойдешь со мной.

Это обещание подействовало на Эльгу. Эльга сразу же согласилась подождать здесь сестру. Эльза вернулась к ожидающим ее приятелям, и маленькая группка направилась дальше. Эльга проводила их взглядом до дюны, но там они свернули к лесу и исчезли в темноте. Теперь девочка осталась одна на берегу. Но она не боялась, потому что совсем недалеко находились люди. Она терпеливо ждала, сидя на скамейке и посматривая на темнеющую лесную опушку, где скрылись сестра и ее друзья. Спустя немного Эльга услышала доносившийся из лесу приглушенный смех. Вслед за тем показались обе подруги. Они весело о чем-то болтали, но вдруг замолчали, заметив Эльгу, которая шла им навстречу.

– Ну, видишь, вот мы и вернулись!.. – воскликнула Эльза. – А ты, глупенькая, боялась. Теперь можно идти домой.

Она на ходу вынула карманное зеркальце и при свете луны погляделась в него, вытерла носовым платком губы и сняла с платья приставшую хвою. Вилма вскоре покинула их, направившись через дюну домой. А Эльза взяла за руку сестру и ласково сказала:

– Ты дома не говори, что мы ходили на взморье. Если мама спросит, скажи, что мы все время сидели у Вилмы в комнате. Тогда я тебя опять возьму с собой…

Эльга обещала: слишком уж заманчива казалась возможность опять пойти с сестрой в гости.

Наутро, когда все домочадцы разошлись по своим делам, хозяйка Зитаров посадила Эльгу к себе на колени, приласкала и начала расспрашивать.

– Ну, что ты вчера хорошего видела?

– Ничего.

– Разве тети Вилмы не было дома?

– Была.

– А казаки там тоже были?

– Они пришли потом.

– Что же они делали?

– Ничего. Разговаривали по-русски.

– Они целовались?

– Не-ет.

– Может ли это быть? Совсем не целовались, ни одного разика?

– Совсем не целовались. Я же видела, что не целовались.

Капитанша спустила девочку на пол и с облегчением вздохнула. Значит, все, что люди болтают, неправда. Она с самого начала была убеждена в этом. У каждого есть чувство меры, и всякий знает границы приличия. Нельзя прислушиваться к тому, что говорит Галдыниете, она издавна недолюбливает свою невестку.

– Пусть поговорят, пусть! За себя я спокойна, а до остальных мне дела нет.

С тех пор она больше и не пыталась ограничивать свободу Эльзы ни силой, ни хитростью. Пусть девушка погуляет – только и радости у нее.

3

Казачий полк после двухмесячного пребывания на побережье перебросили поближе к фронту. Ушел он внезапно, по боевой тревоге. Еще вечером Павлуша и Костя ничего не знали и распрощались с подругами, как обычно, надеясь увидеть их завтра. А ночью был получен приказ об отправке, и к утру полк находился уже далеко от взморья.

Первыми, как всегда проведали обо всем мальчишки. Наиболее предприимчивые отправились в покинутые казаками жилища, обшарили конюшни, перерыли всю солому на нарах. Кое-кому удалось найти забытый котелок, алюминиевую кружку; другие подобрали гильзы от патронов, брезентовую сумку. А одному даже посчастливилось найти в конюшне кожаную плетку.

Побережье теперь словно вымерло. Не слышно было звона шпор, не носились лихие наездники, и тихим утром воздух не оглашали казацкие песни. Только кое-где слышался гул молотилок да дымили риги, вот и все. Эльза Зитар как потерянная бродила по лесам, читала стихи Пушкина, чувствуя, что на нее надвинулось что-то безотрадное, более безрадостное, чем осень. Ушел Костя Кандауров. Был – и нет его больше. Был здесь, рядом, такой близкий, милый, привычный, и исчез, и даже, может быть, никогда ничего она о нем не услышит. Как все это странно: люди встречаются, привыкают и потом расходятся, исчезают, будто камень, брошенный в морскую пучину.

Когда Эльза чувствовала, что тоска становится непосильной, она шла к Вилме, и они вдвоем грустили об ушедших друзьях, вспоминали проведенные с ними дни, перебирая в памяти мелкие и крупные события. И на короткий миг словно легче становилось на сердце. Всякая мелочь, мимо которой они тогда проходили равнодушно, теперь приобретала особое значение и становилась милой сердцу. Брошенное вскользь слово, случайное прикосновение превращалось в воспоминаниях в большое и значительное событие. У Эльзы было ощущение, словно она сидит с закрытыми глазами. Пока глаза закрыты, она видит несуществующее, желанное, но стоит поднять веки – и все исчезнет.

Прошла неделя. О казаках ни слуху ни духу: уходя, они даже не записали адреса подруг.

Но вот однажды большак опять загудел от топота солдатских ног, и по нему растянулась длинная вереница подвод. В имении остановился кавалерийский полк. Вилме вновь понадобилось нести туфли к сапожнику, опять Эльза сопровождала ее, и в новом доме у дюн вечером появились гости. Правда, это были не казаки, но зато на их плечах блестели золотые погоны со звездочкой. Павлушу и Костю с неменьшим успехом заменили прапорщики Лебедев и Пантелеймонов; вместо унтер-офицеров появились настоящие офицеры – подруги сделали карьеру.

Разумеется, все это признали. Офицерские погоны подействовали даже на капитана Зитара, и Эльза получила право приглашать Пантелеймонова к себе домой. А когда они уходили на прогулку, Альвина не посылала с ними маленькую Эльгу. Только Эрнест становился все угрюмее; если он еще мог мечтать о соперничестве с каким-нибудь вахмистром Павлушей, то теперь, с появлением золотых погон и офицерской сабли, этот вопрос усложнился. И почему он прозевал время, когда у Вилмы не было ни Павлуши, ни Лебедева? Нерешительность – проклятие человека. Теперь он будет действовать иначе.

4

Каждый день во время обеда и ужина в имение к полевым кухням и окнам солдатских помещений собирались дети и женщины из бедных семей. С бидонами, банками и глиняными кружками толпились они в ожидании остатков пищи. Жирные повара в замасленных блузах важно расхаживали около котлов, и за каждым их шагом следили десятки голодных глаз. Еще преждевременно было говорить о голоде, осенью в сельской местности хлеба хватало, но для многих семейств фронтовиков солдатский суп служил значительным подспорьем.

Некоторым счастливцам удавалось получить свою порцию из кухни. Это был настоящий суп, какой давали солдатам, на поверхности плавали блестки жира, а на дне – кусочки мяса. Таких удачников было немного. Повара раздавали пищу по выбору, брали не каждую протянутую им посуду. В первую очередь они наливали знакомым – тем, кто приносил им папиросы или у кого дома имелись взрослые сестры, – кто знает, может, когда и доведется зайти к девушкам. Остальные пусть идут к дверям казармы и ждут, когда солдаты вынесут им объедки. И голодная толпа терпеливо ждала. Никто из них не знал, на кого падет выбор сытого солдата, кого он осчастливит несколькими глотками супа.

– Дяденька, мне! Я еще ничего не получал! Дяденька, а дяденька?

Тянулись десятки рук, десятки пар просящих, робко-стыдливых глаз устремлялись на одного человека. Кто был понахальнее, покрикливее, тот скорее наполнял свою посудину. Жидкие остатки, в которых изредка попадется волоконце мяса или горошина, но как это вкусно!

Дети хозяев не приходили за супом, в дележе объедков участвовали только маленькие деревенские пролетарии. Они не стыдились нищеты, не разыгрывали из себя сытых, в то время как в животе урчит и желудок требует своей доли. И несмотря на то, что им приходилось грызться, как маленьким зверенышам, за каждую каплю еды, они не завидовали друг другу. Для некоторых это превратилось в особый вид спорта, в приятное времяпрепровождение в кругу товарищей.

Когда в один из вечеров у кухонных дверей появился сын капитана Зиемелиса, двенадцатилетний Юрис, в толпе ожидающих удивленно зашептались. Мальчиков это не поразило, ибо они проще смотрели на вещи: если приходили за супом они, то почему бы не прийти сюда и Юрису Зиемелису? Зато женщины были изумлены: «Подумать только, даже капитанские дети стали побираться! Какой позор! У отца свой парусник, дача на взморье, все время считался состоятельным хозяином, а сына посылает на солдатскую кухню».

Видимо, Юрис догадывался об этих толках. Он никогда не старался протиснуться вперед, а застенчиво стоял позади других. У отца парусник и дача… Это верно, но могли ли люди понять, что судно все лето простояло на приколе, потому что море сплошь заминировано? Знали ли они, что капитан Зиемелис не накопил никаких сбережений, что у него нет ни земли, ни скота, а дачу не превратишь в хлеб? И хотя он шурин Зитара и считался состоятельным хозяином, но одним почетом и славой не проживешь, а работы у него не было, и вся семья кое-как существует на заработки Зелмы, которая занимается шитьем. Никому это не приходило в голову, поэтому все удивленно пожимали плечами.

Юрис Зиемелис уже давно собирался пойти за супом, но отец из гордости не отпускал его. Но сколько могла заработать Зелма? Кто теперь шьет наряды? Нужно отдать справедливость, она была серьезная и трудолюбивая девушка. И все же на четырех едоков не хватило бы никакого трудолюбия. Капитану пришлось сдаться. Мать вымыла молочный бидон, и Юрис стал ходить в имение.

Дело у него не ладилось. Другие оказывались более ловкими и опережали его. Юрису редко удавалось получить что-либо на кухне. Завистливые языки нашептывали солдатам, что он сын богатого отца и собирает суп для свиней. А если так, то Юрис мог довольствоваться и объедками. И он ими довольствовался. Он каждый вечер собирал в свой бидон остатки из десятков котелков, прикупал на несколько копеек солдатского хлеба и довольный спешил домой.

Как только Юрис возвращался, мать завешивала окна, грела суп и семья садилась за стол. Капитан старался придать всему этому шутливый оттенок. Помешав варево и попробовав его, он поглаживал себя по животу:

– Есть можно. На судне иногда и такого не бывает.

Чтобы соседи не подумали, что Зиемелисы дошли до крайней нужды, Зиемелиене распустила слух, что Юрис действительно носит солдатский суп для свиней. Семейная честь была сохранена, но дорогой ценой. Им теперь на самом деле пришлось есть свиные помои. Но об этом никто не знал.

Зелме Зиемелис было двадцать шесть лет. Просидев всю жизнь в четырех стенах, она выглядела болезненной, хрупкой и бледной. С Зитарами она не дружила, несмотря на то, что это была самая близкая родня, избегала также и соседей; у Зелмы не было ни одной подруги. Странная застенчивость, от которой в ее возрасте пора было освободиться, послужила причиной того, что она не нашла себе друга. Вообще это была приятная девушка, достаточно миловидная и женственная – солдаты, встречаясь с нею, провожали ее горящими взглядами. Она краснела и спешила уйти, боясь, чтобы кто-нибудь из них не заговорил с ней.

Однажды она пришла в Зитары и принесла сшитую Эльзе блузку. В комнате двоюродной сестры она встретила молодого офицера во френче, белых перчатках и сапогах с лакированными голенищами. Он носил маленькие усики, сильно напомаженные темные волосы были разделены аккуратным пробором. Когда Эльза представляла двоюродной сестре прапорщика Пантелеймонова, госпожа Зитар, заглянув в дверь, не смогла удержаться от самодовольной улыбки: дескать, видишь, какой кавалер у моей Эльзы.

Зелма вышла в большую комнату, и Альвина остановила ее, чтобы похвастаться перед девушкой почетным гостем, удостоившим вниманием дом Зитаров.

– Как тебе нравится этот офицер? Интересный, не правда ли? Говорит, что у отца в Ростове фабрика и несколько больших домов. Страшный богач, денег куры не клюют. И к тому же единственный сын.

– Да… – смущенно согласилась Зелма.

– А у тебя тоже есть жених? – спросила Альвина таким тоном, точно речь шла о засолке салаки или резке свиньи. – Что?.. Нет никого? Как же это ты? К Эльзе много всяких ходит. Никак не отделаться от них. Липнут, словно мухи на мед. Ничего не поделаешь – молодость…

5

Залив был заминирован. В распоряжении рыбаков оставалась только узкая прибрежная полоса и открытое море. Во многих местах запретили ставить сети. Тем, кто не подчинялся, грозила смерть от военных подводных снарядов или, в лучшем случае, суд. Но разве может рыбак существовать тем, что дают ему мелкие прибрежные воды? Правда, можно кое-что наловить во время нереста окуней, когда рыба подходит к прибрежным мелям, а также осенью при благоприятном ветре, прижимающем косяки сырти к берегу. Но рыбак не может ждать, пока рыба заплывет в его сети. Он привык бороздить море вдоль и поперек, привык выслеживать, искать свое счастье. Если рыба ушла с мелких мест, ее ищут в глубоких водах, на севере, на западе. Рыбак, как охотник, не прекращает преследования добычи до тех пор, пока не исчезнет последняя надежда.

Теперь это стало невозможно. Те, кто потрусливее и для кого рыбная ловля являлась побочным заработком, вытащили лодки на берег, а снасти убрали в клети в ожидании лучших времен. Более предприимчивые продолжали цедить морскую воду, где это не возбранялось. Но такая ловля рыбы давала мало радости. Особенно сильно переживали старые рыбаки те дни, накануне которых дули сильные ветры: теперь-то уж каждому было ясно, где сейчас находится сырть и лещ, они совсем рядом, рукой подать, вот только если бы не невидимые заграждения, воздвигнутые войной!