Текст книги "Семья Зитаров. Том 1"

Автор книги: Вилис Лацис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Вилма Галдынь, узнав, какие опасности таят в себе воды залива, перестала выезжать на рыбную ловлю. И никто не мог ее упрекнуть: подвергать опасности жизнь из-за куска хлеба – этого еще не хватало.

У Вилмы теперь оказалось много свободного времени. Днем она перебирала и чинила сети, помогала старым Галдыням копать картофель в поле, а вечером была свободна. Пособия, получаемого за мужа, правда, не хватало, но помогали родители, и всякий раз, когда Вилма приходила к Галдыням, свекровь старалась положить ей в корзинку что-нибудь съестное. К тому же Вилма брала в стирку офицерское белье, а это тоже приносило лишний рубль в хозяйство. Но, конечно, того достатка, какой был раньше, уже не было. Приходилось сокращать расходы и кое в чем себе отказывать.

Эрнест Зитар соответствующим образом оценил изменившиеся обстоятельства Вилмы, и в сердце парня пробудились новые надежды. При каждом удобном случае он подходил к Вилме, заговаривал с ней, шутил, всячески давал понять, что она ему не безразлична. Но Вилма избегала его и, по-видимому, даже скучала в обществе Эрнеста. Неужели он действительно настолько сер и незначителен? Неужели погоны прапорщика значат для нее больше, чем дружба здорового парня, который может предоставить ей всевозможные блага… если бы только Вилма пожелала.

В глубине души Эрнест ненавидел всех прапорщиков. Какой дьявол принес их сюда, на побережье, именно сейчас? Но, к сожалению, не в его власти было преградить им доступ к Вилме. Перещеголять их в искусстве любовной игры? Тут вряд ли что получится. Женщины не обращают внимания на истинные достоинства, для них главное – внешний блеск. Они, как мотыльки, бросаются на огонь, кружась и обжигая крылья.

Многое и по-разному передумал Эрнест. Он и мысли не допускал, что может существовать мужчина, который по своим качествам превосходил бы его. Если его старания до сего времени не увенчались успехом, то это только потому, что он не умеет показать себя в надлежащем свете и не знает, каким путем подойти к предмету своего обожания: Но он должен найти путь, чего бы это ему ни стоило – если бы даже этот путь пролегал через самое пекло. Вилма, сама того не зная, подсказала ему образ действий. Как-то вечером она проходила по берегу в тот момент, когда Эрнест выпускал в вентерь рыбу.

– Ты все рыбачишь? – спросила она, останавливаясь у лодки.

– Забавляюсь понемногу, – ответил Эрнест. – Правду сказать, особенного смысла нет, но что делать? Без работы тоже скучно.

Вилма с видом знатока заглянула в лодку.

– Жирная сырть, – заметила она. – Будет что поджарить… – и с легким, еле слышным вздохом добавила: – Мне теперь приходится отказывать себе в этом.

Эрнест только что собирался завязать конец вентеря. Слова Вилмы натолкнули его на новую мысль.

– Ты любишь сырть? – спросил он.

– Да ведь это же самая вкусная рыба. Я ее не сменяю даже на судака.

Эрнест достал из вентеря четыре крупные рыбы, завязал их в платок и, покраснев, протянул Вилме:

– На, возьми…

Вилма удивленно взглянула на парня.

– Мне нечем заплатить.

Эрнест хрипло засмеялся.

– Никто у тебя и не просит денег. Бери так.

– Но на что это похоже?.. – она пыталась изобразить смущение. – Так нельзя… Я, право, не знаю…

Но узелок с рыбой очутился уже у нее в руках. Эрнест усиленно полоскал сети.

– Спасибо, Эрнест, – голос Вилмы звучал почти нежно. Из вежливости она еще минуту постояла у лодки и проявила такое понимание и интерес к тому, что говорил Эрнест, что у парня чуть сердце не выпрыгнуло из груди.

Когда Вилма ушла, Эрнест свистнул сквозь зубы и торжествующе усмехнулся: «Она в моих руках. Теперь я знаю, что делать. Ей недостаточно слов и внешнего вида: нужно что-нибудь более существенное… Прапорщики вряд ли приходят к ней с пустыми руками. Значит, она любит не их, а то, что они приносят. А если они приносят, то почему бы и мне не носить? Деньги или рыба – не все ли равно?»

Возможно, что Эрнест преувеличивал и истолковывал все слишком примитивно. Но как бы там ни было, дальнейшее поведение Вилмы как будто подтверждало правильность его выводов: она стала гораздо приветливее, при встречах не избегала его и, когда он приближался, не сторонилась. Но у него не хватало решимости действовать напрямик. Истомившийся, угрюмый, он не находил подходящих слов, чтобы выразить свое желание, а Вилма, догадываясь о его состоянии, не пыталась рассеять его надежды, но и не оказывала ему никакой поддержки в этом трудном деле.

Бедный простофиля! Он даже не предполагал, что рыба, которую Вилма с благодарностью принимала из его дрожащих рук, предназначалась для прапорщиков и что подарки Эрнеста радовали ее лишь потому, что они доставляли удовольствие кому-то другому, ради которого Эрнест даже мизинцем не пошевельнул бы.

Да, Эрнест на самом деле рисковал. Будучи по натуре и бессердечным, и трусливым, он умел иногда перебороть себя. По вечерам, когда пограничники не могли заметить лодку, он отправлялся в запретную зону – ему нужна была рыба, чтобы доставить приятное женщине, нужны были деньги, чтобы купить Вилме лакомства. А рыба водилась на заминированных участках.

Эрнест знал, что мины лежат не подряд. Если действовать осторожно, то в промежутках между минами вполне можно закидывать сеть. Но никто не должен знать об этом. И потому Эрнест выезжал на промысел только ночью.

Как-то раз Вилма обрадовала его, попросив наловить немного рыбы к завтрашнему дню. Она ожидает гостей, которых надо как следует угостить.

– Хорошо, постараюсь, – пообещал Эрнест. Из слов Вилмы он понял, что на этот раз его труды будут вознаграждены.

Как только стемнело, он позвал Криша, и они значительно раньше, чем обычно, закинули сети в море. Криш ничего не знал о том, что ловля происходит на заминированном участке: Эрнест утверждал, что минные заграждения находятся мористее. Соблюдая тишину, без фонаря, обернув весла тряпками, они тихо орудовали в воде.

Под утро, задолго до рассвета, они опять вышли в море и стали вытаскивать сети. Эрнест шепотом давал Кришу указания, как держать руль, пока сам выбирал улов. В первых сетях рыбы оказалось совсем мало – сырть стала пропадать. Несколько морских бычков, одна треска, парочка ершей – с такой мелочью нечего даже показываться на глаза Вилме. Вчерашний улов был уже продан, и вентерь пуст. Как глупо получается! Именно теперь, когда близка награда за тяжелый труд, он остается ни с чем. Эрнест с нетерпением ожидал, что принесет последняя сеть.

Криш подрулил лодку к поплавкам. Эрнест поднял якорь и начал постепенно выбирать невод. В полотне блеснула серебристая спинка рыбы; одна, другая, третья трепещет в лодке на сланях. В груди парня забила теплая струя, и он радостно работал, не замечая, как коченеют в студеной воде пальцы. Вдруг он почувствовал, что сеть сделалась тяжелой и что-то поднимается вместе с ней – то ли коряга, то ли камень. Осторожно, чтобы не порвать сеть, он продолжал вытягивать ее из воды. Тяжесть все увеличивалась, и, наконец, настала минута, когда Эрнест почувствовал, что сеть не поддается его усилиям.

– Есть… – шепнул он Кришу. – Поверни лодку направо…

Когда лодка развернулась, Эрнест увидел что-то черное, круглое; пальцы нащупали большой металлический шар. Это была мина. Сеть зацепилась ячеями за рога мины и подняла смертоносное орудие на поверхность воды. Сетевое полотно оказалось наполненным добычей: блестящие туловища сырти, словно сверкающее ожерелье, окружали темную поверхность мины, некоторые из них очутились прямо на ней и, задыхаясь без воды, бились о стенки мины.

Все тело Эрнеста точно обдало кипятком. Он оказался лицом к лицу со смертоносным чудовищем. Одно неосторожное движение – и не будет больше Эрнеста Зитара. Оглушительный взрыв поднимет на ноги все побережье. От обоих смельчаков и лодки останутся только лохмотья да щепки. Но Эрнест не отпускал бечеву сети. Застывшими от страха глазами смотрел он на мину, прислушиваясь к тому, как плещутся в воде рыбы. Криш, не понимая причины остановки, спросил его о чем-то, но Эрнест молчал.

Здесь была мина, но была и рыба. Вилма ждет его улов. Что делать? Опустить сеть в море и спастись самому или рискнуть и взять хороший улов? Инстинкт самосохранения и безумное, близкое к осуществлению вожделение схватились в незримой борьбе. Разум приказывал немедленно покинуть опасное место, а повелевающий зов крови говорил: «Останься!»

И Эрнест остался. Ничего не сказав Кришу, он перегнулся через борт лодки и начал трясущимися пальцами освобождать рога мины от полотна сетей. К счастью, сеть не успела запутаться, ячеи легко снимались. И вдруг точно тяжелый камень свалился с груди Эрнеста: как только освободились два рожка, мина перевернулась набок и медленно пошла ко дну. Сеть сразу полегчала. Эрнест подтянул остальную сеть, оставив якорь в море.

– Правь к берегу!.. – приказал он. Его вдруг охватила усталость, близкая к обмороку. Он грузно опустился на гребную банку и почувствовал, что все тело стало мокрым. Пот крупными каплями катился по лицу, несмотря на то, что ночь была прохладная, и кончики пальцев ныли от длительного пребывания в ледяной воде, словно в них покалывали тысячи игл.

Отпустив Криша домой, Эрнест отобрал для Вилмы самую лучшую рыбу и, вывалив остальную в вентерь, отправился к ней.

Лишь теперь до его сознания дошло, какой страшной опасности подвергался он сегодня ночью. Все недавно происходившее было настолько ужасно, что Эрнест старался не думать об этом, и небольшой узелок в его руках вдруг приобрел такую ценность, какую не имел ни один подарок в мире. Он нес этой женщине свою жизнь, только что находившуюся под угрозой смерти. Такой ценой можно купить не только Вилму Галдынь.

Приближалось утро. В окнах рыбацких домов замерцали огоньки, где-то скрипнула дверь, и заботливые хозяева с зажженными фонарями в руках направились в хлев. В доме Вилмы было тихо и темно, окна занавешены. Эрнест обошел вокруг дома и постучал в окно, находившееся в конце здания. Но в доме царила тишина. Эрнест постучал громче, кулаком. Из комнаты послышался ответный легкий стук в стекло. Эрнест направился к крыльцу и стал ждать у дверей. В темноте он мог усмехаться и гримасничать сколько угодно. Улыбка обнажила его крепкие белые зубы. Он почувствовал прилив какой-то непонятной, новой, неизвестно откуда взявшейся энергии, она заставляла его двигаться, ходить, топтаться и потягиваться.

– Кто там? – вопрос Вилмы слегка испугал его.

Она вышла в сени, но не открывала дверей.

– Я… Эрнест… – прошептал он. – Принес рыбу.

Дверь немного приоткрылась. Вилма, заспанная, в накинутом на плечи пальто, с равнодушным видом взяла узелок и уже собиралась закрыть дверь, но потом словно поняла, что необходимо что-то сказать этому человеку, разбудившему ее.

– Спасибо, Эрнест. Тебе здорово достается каждую ночь… Ты не продрог?

– О нет! – он бодро вскинул голову, хотя в темноте никто этого не мог видеть, и тут же пожалел о сказанном. Не продрог ли он. Это же намек! Это прямое приглашение зайти в комнату погреться! Как он сразу этого не понял? Сказанных слов, конечно, не воротишь, но если Вилма так явно намекает ему, значит, он тоже может себе кое-что разрешить.

– Вилма, я должен тебе что-то сказать. Мне бы хотелось поговорить с тобой, – Эрнест протиснулся в приоткрытую дверь.

– Шш, тише, – Вилма опасливо оглянулась на кухонную дверь. – Вчера ко мне пришла свекровь и осталась ночевать. А она, ты знаешь сам, очень подозрительная. Лучше уходи, не то еще неизвестно что подумает.

Эрнест нерешительно отступил на крыльцо.

– Поговорим с тобой как-нибудь в другой раз, – продолжала Вилма. – В другой раз, Эрнест. Успеем…

Вилма исчезла. Щелкнул замок, скрипнула внутренняя дверь, и все стихло. Тяжело волоча ноги по мерзлому песку, Эрнест Зитар возвращался домой. Ветви сосен цеплялись за его одежду, били по лицу, но Эрнест не нагибался и не отводил их в сторону. Вдруг он остановился и выпрямился, лицо его злобно перекосилось, и, повернувшись в ту сторону, где находился дом Вилмы, он потряс кулаком:

– Проклятая Галдыниете! Дернула ее нелегкая прийти сюда именно сегодня. Дьявол, а не человек.

Вспышка злобы словно придала ему бодрости, и он быстро зашагал домой. Вскоре Эрнест бешено барабанил кулаком в дверь, а когда никто ему не открыл, стал колотить по ставням.

– Что случилось? – высунула голову Ильза.

– Что случилось, – передразнил ее Эрнест. – Я тут барабаню целый час, а они спят, точно медведи в берлоге. Мучаешься, мерзнешь всю ночь на море, а придешь домой, торчи, как пес, на дворе.

– Но, Эрнест…

– Полно тебе кудахтать!

Эрнест с силой захлопнул дверь и, намеренно громко стуча сапогами, стал подниматься по лестнице. Пусть все слышат, пусть просыпаются – ничего не станется. Пока они спали, он работал, смотрел смерти в глаза. Пусть только попробует кто-нибудь сказать ему хоть слово! Он им покажет!

Но никто и не собирался унимать разбушевавшегося парня. Он разделся, раскидал одежду по всей комнате и, бросившись в кровать, мгновенно заснул. Но и во сне он не находил покоя. Впечатления проведенной ночи вновь воскресали в сновидениях. Вилма летала вокруг него, как птица, то приближаясь, то удаляясь, когда он протягивал руку, чтобы схватить ее. Он несколько раз взлетал на воздух от взрыва мины. После полудня Эрнест проснулся на полу.

6

Эрнест Зитар не отличался разговорчивостью и, находясь в обществе, предпочитал больше слушать, чем говорить. Но случается, у человека вдруг появляются наклонности, совсем не свойственные ему. Вот ведь он, забыв всякий страх, освободил сеть от запутавшейся в ней мины, хотя его и нельзя назвать смелым. Безусловно, это было чудом. За первым чудом последовало второе: неразговорчивый парень горячо жаждал говорить с Вилмой Галдынь – говорить наедине, лучше всего у нее дома. Он целыми днями только об этом и думал, а встретив Вилму, напоминал ей об этом. Но, как назло, всегда выходило так, что разговор наедине не мог состояться.

Днем Вилма редко бывала дома. У нее постоянно находились дела: то в лавку сходить, то к матери, к свекру, то снести белье офицерам. Если она никуда не ходила, то была занята дома: стирала белье, сушила, гладила. А рядом с ней, как и полагается верной подруге, сидела с вышиваньем в руках Эльза Зитар. Вечерами же – о, Эрнесту не хотелось даже думать об этом – в маленьком домике занавешивались окна, и за ними до полуночи продолжалась неведомая, таинственная жизнь, в которой Эрнест не участвовал и о которой мог только догадываться, сгорая от томления.

Вилма, используя расположение Эрнеста, старательно избегала его, причем делала это так ловко, что Эрнест ни в чем не мог ее упрекнуть. Эта женщина всю осень играла с ним, как с ребенком. И хотя ребенок был настойчивым и капризным, она не отнимала у него надежды, подбадривала упавшего духом малого, но всегда держала его на почтительном расстоянии. И это сводило Эрнеста с ума. Вилма давно догадывалась об истинных намерениях парня. В известной степени ей даже льстила такая настойчивость. И если все же она избегала его, то совсем не потому, что Эрнест ей не нравился. Просто она считала, что с местными парнями опасно связываться. Какой-нибудь приезжий Павлуша или Лебедев жил положенное время и исчезал, а с его уходом никто не вспоминал о прошлом. Местный парень все время был здесь, и его присутствие напоминало о прошлом даже тогда, когда хотелось забыть о нем. Он может все разболтать, похвастать победами перед товарищами и, наконец, просто надоедать в то время, когда в его дружбе миновала всякая надобность. Вот почему Вилма избегала Эрнеста.

Эрнест ее сдержанное поведение объяснял по-другому. Рыба – это пустяк; на сырти и лещах далеко не уедешь, а шоколадом ее в достаточной мере снабжают золотопогонники. Она ждет какого-нибудь существенного подарка.

И Эрнест решил покорить Вилму дорогим подношением, тем более, что и случай удобный представился. Отец как-то в разговоре упомянул, что этой зимой закажет новую лодку для рыбной ловли, а одну из старых, если подвернется подходящий покупатель, можно будет продать. Эрнест немедленно начал действовать. Старая лодка еще достаточно хорошо сохранилась, и, если ее привести в надлежащий вид, ею можно будет пользоваться не один год. Покупатель нашелся – один из прибывших прошлым летом на побережье, по фамилии Липацис.

Ни слова не сказав отцу, Эрнест сходил к Липацису. Лодка тому была необходима, и он отправился с Эрнестом на взморье. Они тут же условились о цене – двадцать четыре рубля, которые уплачиваются сразу, причем Эрнест должен дать Липацису еще две пары весел и черпак для воды.

Они договорились, что Липацис на следующий день принесет деньги и перегонит лодку к своему месту на берегу, немного севернее устья реки. Двадцать четыре рубля наличными деньгами! У Вилмы дух захватит, когда Эрнест выложит ей такую сумму. Нет, он их небрежно бросит на стол с таким видом, будто это для него ничего не значит. «Возьми, это твои, я тебе дарю их. Теперь ты найдешь время поговорить со мной?» Да, теперь у нее, конечно, найдется время. И они будут разговаривать долго, до утра. И ни Галдыниете, ни прапорщики не посмеют мешать им. За двадцать четыре рубля этого можно потребовать.

Наутро Эрнест потихоньку от домашних снес в лодку весла и, будто приводя в порядок снасти, пробыл на берегу до самого полудня, сильно опасаясь, как бы отец не вздумал заглянуть сюда раньше, чем Липацис уведет лодку.

Липацис явился в назначенное время. Осмотрев еще раз лодку, он нашел в ней изъяны и пытался выторговать четыре рубля, но Эрнест был непоколебим.

– Как хотите, дешевле не продам, – заявил он. – У меня есть другие покупатели. Лодка стоит все тридцать.

Так оно и было на самом деле. Старый Зитар не отдал бы ее дешевле, но Эрнест спешил. В конце концов, Липацис сдался и отсчитал двадцать четыре рубля новенькими хрустящими бумажками. Эрнест аккуратно сложил деньги и убрал их в карман, затем стал торопить Липациса с отъездом. И вдруг покупатель заметил, что в лодке нет черпака.

– Как же так? Ведь я покупал с черпаком!

Стоило ли говорить о таких пустяках? Эрнест, рассерженный, отправился домой за черпаком. Липацис тем временем, как и полагается собственнику, возился около лодки: воткнул уключины, вставил весла и привел в порядок слани. Покончив с этим, он раскурил трубку и уселся на скамейке, довольный покупкой.

Поднявшись на дюну, Эрнест заметил отца: он шел к взморью с каким-то мужчиной. Увидев Эрнеста, Зитар сказал что-то незнакомцу и отвел сына в сторону.

– Я продал сейчас старую лодку, – сказал капитан. – Он вчера осмотрел ее. Дает двадцать восемь рублей. Как ты думаешь, не продешевил?

В другое время Эрнест почувствовал бы себя польщенным тем, что отец обращается к нему за советом, как к равному, но в эту минуту у него земля горела под ногами. Будь проклят этот Липацис со своим черпаком! Убирался бы лучше восвояси, пока не поздно.

– Вряд ли кто даст больше, – ответил Эрнест с занятым видом. – Отдавай, если он берет, – и повернулся, чтобы уйти.

– Ты помог бы столкнуть ее в воду, – продолжал капитан. – Он, вероятно, захочет посмотреть лодку на воде.

– Я сейчас… только сбегаю домой.

– Возвращайся скорее, – сказал ему вслед отец, спускаясь с дюны.

Эрнест не пошел домой. Он не смел вернуться и на берег. Чувствуя, какой сейчас разыграется скандал, он решил, что лучше всего издали посмотреть, как все будет происходить. Поэтому он свернул с тропинки и спрятался в кустарнике на дюне, откуда можно было обозревать все побережье. «Вот заварилась каша… Что-то будет?..» – думал он.

Ага, уже началось! Эрнест видел, как отец недоуменно посмотрел на Липациса, продолжавшего с независимым видом спокойно сидеть в лодке. Зитар о чем-то спросил его. Липацис, поднявшись со скамьи, ответил. Капитан переглянулся со вторым покупателем и пожал плечами. Он еще что-то сказал Липацису, на этот раз более резко. Тот удивленно раскрыл рот, потом заговорил, энергично, размахивая руками.

– Убирайся вон из лодки! – донесся до Эрнеста крик отца. – Убирайся сейчас же, слышишь, тебе говорят!

– Это моя лодка, и ты ею не распоряжайся! – кричал Липацис.

– Я позову полицию! – грозил капитан.

– Я уеду! – заявил Липацис.

Он выскочил из лодки и пытался столкнуть ее в воду, но капитан уцепился за лодочный якорь. Тогда Липацис, перерезав якорный канат, схватил весло. Зитар, побагровев, показывал на второго покупателя и кричал:

– Вот он, хозяин лодки. Я ему продал!

Так продолжалось довольно долго. Затем крики стихли, и мужчины стали разговаривать спокойнее. Липацис, вероятно, рассказал, каким путем он приобрел лодку, потому что капитан уже не горячился. Эрнест видел, как отец кивнул покупателям, и они все вместе направились в Зитары. «Они ищут меня», – сообразил он. Выждав, пока мужчины прошли по тропинке мимо него, Эрнест поднялся, украдкой посмотрел на пачку денег. «Эх, чего там! Была не была…»

И, словно отгоняя от себя все заботы, он, махнув рукой, зашагал через кустарник к дому Вилмы Галдынь. Теперь или никогда!..

7

Вилма на кухне складывала в корзину только что выглаженное офицерское белье. Его было не особенно много – одна постирушка. К вечеру она собиралась отнести белье в имение.

– Ты, Эрнест? – углубившись в работу, Вилма кинула на него небрежный взгляд через плечо. Эрнест не заметил, как она поджала губы и озабоченно нахмурилась. Неловко потоптавшись у дверей и комкая в руках фуражку, он без приглашения сел на лежанку.

– Да, зашел… Сегодня нечего делать.

– Разве ты в море больше не ходишь? – взглянула на него Вилма. Приход Эрнеста помешал ей. Сейчас пора уже собираться, надо умыться, переодеться, а он тут расселся и не догадается уйти, пока ему не намекнешь. Неприятно.

– В море? – переспросил Эрнест. – Зачем туда ходить, если ничего не ловится. Работать впустую тоже неинтересно.

– Так-то оно так, – согласилась Вилма («И зачем ему надо было прийти именно сейчас! Лебедев будет ждать на большаке за болотом в пять часов»). – Значит, ты теперь свободен? («Уходи же, если тебе нечего говорить»).

– Да, выходит так, – ответил Эрнест.

По дороге сюда он все обдумал: что говорить и как поступить, но по намеченному плану ничего не получалось. Сейчас следовало бы завести непринужденный разговор на интересующую его тему, встать по ту сторону стола напротив Вилмы, чтобы видеть, какое впечатление производят на нее его слова. Но он сидел и не в силах был подняться, словно лежанка держала его невидимыми щупальцами. А времени оставалось совсем немного. Скоро Вилма уйдет, да еще, может быть, Эльза явится. Почему он такой нерешительный! Никакого риска в этом нет, ведь он слишком хорошо знал Вилму, чтобы сомневаться в ее ответе.

– Хорошо зарабатываешь стиркой? – спросил он, направляясь к окну.

– На сахар и керосин хватает.

Сахар и керосин… Вот и попробуй тут заговори о чувствах, когда у нее на уме фунты да штофы. Повернувшись спиной к Вилме, Эрнест стал смотреть в окно, потом вспомнил, что у него в кармане папиросы, и закурил. Курить он научился лишь этим летом, и не столько из потребности, сколько из желания казаться более мужественным: если верхнюю губу еще не украшают усы, то, по крайней мере, папироса должна была свидетельствовать о том, что юноша конфирмован и ему теперь присвоены права взрослого мужчины.

Вилма уложила в корзину последнюю штуку белья и закрыла все газетой.

– Ну, я должна идти, – заявила она.

– Когда ты вернешься? – спросил Эрнест.

– Не знаю… Разнесу по квартирам, соберу новое для стирки. Заодно придется зайти к Галдыням, проведать, как они живут. Может, заночую у них.

– Вот как, – лицо Эрнеста вытянулось. И вдруг, сознавая, что план рушится и давно ожидаемый удобный случай ускользает, он почувствовал прилив необычайной смелости. Это походило на хмель, на самозабвение, прыжок наудачу в неизвестность.

– Ты обязательно сегодня должна сдать белье? – спросил он, опустив глаза, и краска залила его лицо.

– Будут ждать. Может, кое-кому и сменить нечем.

– А если ты отнесешь завтра?

– Зачем же задерживать белье, если у меня все готово? Да и деньги нужны.

Эрнест улыбнулся.

– Если из-за этого, то тебе вовсе незачем идти. Я только что продал старую лодку. Вот, – он вынул из кармана пачку денег и показал Вилме. – Тут все, что я получил. Двадцать четыре рубля.

– Двадцать четыре, рубля, – повторила Вилма в раздумье.

– Но мне эти деньги не нужны, – продолжал Эрнест. Посмотрев горящими глазами на Вилму, он добавил: – Если б ты сегодня вечером осталась дома, то… то я бы отдал тебе их.

Так, теперь все сказано. Если у нее есть голова на плечах, она должна понять. Чтобы помочь ей скорее прийти к решению, Эрнест хлопнул пачкой об стол, разбросав кредитки, – так нагляднее.

– Если ты согласна, бери их и делай с ними что хочешь.

– Но, Эрнест… – смущенно шептала Вилма. – Как же так? Как же я… За что ты мне…

Он молчал, опустив глаза.

– Эрнест, я ничего не пойму, – продолжала Вилма. – О чем ты думаешь?

Он не отвечал.

– Ты мне их даришь? Но я не могу так… даром принять такие деньги…

– Не ходи в имение и позволь мне остаться у тебя, вот и все… – хрипло выдавил Эрнест. – Да, вот и все. Тогда не будет даром. Если ты можешь брать у других, почему не можешь принять от меня? Чем я хуже других? Или они тебе дороже платят?

Он совсем и не предполагал высказаться так резко. Но ему казалось, что Вилма умышленно водит его за нос. Он обозлился, и вот как все получилось. Что поделаешь, если человек не привык к интеллигентному разговору!

Все это кончилось очень печально для Эрнеста. Если б он сумел более тонко выразить свои мысли и немного дипломатичнее подойти к вопросу, результат мог бы быть совсем другим, потому что двадцать четыре рубля, особенно для такой легкомысленной женщины, как Вилма, все-таки являлись большим соблазном. И зачем ему надо было приплетать сюда других?

– Чучело! Молокосос! – закричала Вилма в запальчивости. – Вон! Уходи с моих глаз, свинья ты этакая!

Эрнест вспылил:

– Разве я говорил неправду? Все знают, что ты делаешь. С чужими ты можешь, а когда свой человек…

– Вон, вон! Я позову на помощь! Какое ты имеешь право судить о моей жизни, поросячий хвост? Ну, чего топчешься? Забирай свои деньги, и чтоб духу твоего не было!

– А я не уйду, – упорствовал Эрнест. – Небось, прапорщика ты бы так не выгнала.

– Тебе дела до них нет. Они люди, а ты скотина.

Спокойным голосом, в котором простодушное удивление сочеталось с наивной надеждой, Эрнест задал Вилме вопрос, заставивший ее густо покраснеть. В тот же миг раздался громкий звук пощечины.

– А, так ты драться? – угрожающе заревел он, намереваясь показать ей силу своих кулаков.

Вилма схватила висевшую на стене сечку и замахнулась ею. Рот Эрнеста искривила недобрая усмешка. Громко засопев, он взял деньги, затем, остановившись в дверях, оглянулся и угрожающе пообещал:

– Попомнишь ты меня!..

– Я пойду к твоему отцу и расскажу, каков ты есть! – крикнула Вилма.

– Попробуй только! А этого не хочешь? – и Эрнест погрозил ей кулаком.

Возвращаясь домой, он всю дорогу ругался. «Шальная. Хвастунья. Еще бог знает что о себе воображает… Ну ничего, я ей… Так это не пройдет. Вертихвостка! Эх, подраться бы теперь с кем-нибудь!»

Во дворе его ожидал отец. За всеми переживаниями и волнениями Эрнест совсем забыл о проделке с лодкой, поэтому резкий тон отца в первый момент даже удивил его.

– Ну-ка расскажи, молодой человек, как ты продал лодку? Сколько получил и где деньги? Кто тебе вообще разрешил продавать ее?

– Лодку? – Эрнест, придя в себя, засмеялся. Смех получился неестественным, потому что в груди еще бушевала злоба. – Но ведь ты сам сказал, чтобы я искал покупателя. А когда я его нашел, так опять плохо. Неизвестно, как и угодить. Хотят продать, а когда продали – орут.

– Орут? – проворчал капитан, не зная, продолжать ли сердиться: в известной мере Эрнест прав. – Но почему ты не посоветовался со мной? Сделал все тайком, да еще меня посмешищем выставил.

– Откуда я мог знать, что ты тоже ищешь покупателя?

– Где деньги? – допрашивал капитан.

– Вот они, считай, – Эрнест протянул отцу кредитки. – Не взял ни копейки. Вы все только и знаете, кричите на меня. Что я, собака, что ли? Работаешь, словно лошадь, днем и ночью, а как только что случись, сразу: «Эрнест, Эрнест!»

– Что ты мелешь, кто на тебя кричит? – заговорил отец, заметно смягчаясь.

Эрнест, войдя в роль невинно оскорбленного, уже не мог остановиться и с упрямым видом, весь ощетинившись, стал подниматься к себе наверх. В итоге получилось, что обиженным оказался он. Он – бескорыстный труженик, все преследуют его.

Когда вечером семья Зитаров села за ужин, у капитана был смущенный вид. Он чувствовал себя виноватым. С Эрнестом все очень приветливо заговаривали. Вот что значит действовать решительно, по-мужски! С женщинами этот способ не оправдал себя, но во всех других случаях он годился.

8

Осенью на Эрнеста свалились новые заботы: в следующую мобилизацию ему придется явиться в призывную комиссию, и его, вероятно, отправят на фронт, а это парню совсем не по душе. На побережье редкий день не приходили извещения об убитых и раненых на поле боя; мало осталось семей, которые не понесли бы прямые или косвенные потери. Недавно из Вильно привезли гроб с телом единственного сына учителя Асныня, прапорщика, скончавшегося в госпитале от тяжелых ранений. Хоронил его чуть ли не весь приход. Полк, расположившийся на постой в имении, прислал оркестр и взвод солдат для прощального салюта. Пастор говорил о героизме, о царе и отечестве, внушал родителям, что не печалиться следует, а гордиться выпавшей на их долю честью. Прозвучал последний залп, взвод солдат выстроился и под звуки бравурного марша удалился с кладбища. Нельзя отрицать, что все было красиво и пышно, но простодушные люди не в силах были этого уразуметь, Жил на свете молодой, цветущий юноша, окончил школу, готовился к жизни, и вдруг его не стало. Почему? Кому это нужно? Какое может быть оправдание его гибели? Где те высокие идеи, ради которых люди превращаются в прах?

Эрнест не задумывался над такими вопросами, не искал идейного оправдания своему нежеланию воевать. Он понимал только одно: война ужасна, разрушительна; война – это смерть и страдания, утомительные походы и сидение в сырых окопах, жизнь без всяких удобств и подчинение воле многочисленных начальников. Здесь, дома, у него была собственная комнатка, а в армии его ждет противная казарма или сырая землянка. Здесь он свободен, спит и работает по своему усмотрению, там ему придется подчиняться чужой воле. Всякий имеющий несколько полосок на погонах станет кричать на него, бранить и гонять, и он не посмеет сопротивляться. Нет, подобная перспектива не прельщала Эрнеста.