Текст книги "Йошкин дом"

Автор книги: Виктория Райхер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

КНИГА ЖАЛОБ И ОБОЖАНИЙ

Когда Антон с Мариной поженились, они решили, что в их доме не будет никаких скандалов. Вместо разбирательств, выяснений и упреков они завели дома Книгу жалоб – чтобы любой, кому что—то не нравится, могу довести это до сведения остальных. Жили они хорошо и дружно, поэтому потом переименовали Книгу жалоб в Книгу жалоб и обожаний: в любви друг к другу они тоже объяснялись письменно.

Потом родились дети, довольно быстро подросли и научились писать. И много лет подряд на любое недовольство члены семьи говорили друг другу одно и то же: тебя что—то не устраивает? Иди и пиши в Книгу жалоб. И они действительно шли и писали. Все. Все.

Кто перегорел лампочку в ванной? Невозможно мыться! (Папа)

Почему невозможно? Можно поджечь рулон туалетной бумаги. Будет много света. (Кирюша, Саша)

Кто вчера поджег рулон туалетной бумаги? Всех убью! (Мама)

Не увидишь. Они делают это по ночам (Люша)

Люшка, хочешь по ушам – продолжай в том же духе! (Кирюша, Саша)

Мама, папа! Необходимо починить шкаф в комнате мальчиков. Он почему—то упал на левый бок сам. (Кирюша, Саша)

Сам? Хм. Перезрел, что ли? (Папа)

Мама, папа! Необходимо починить Люше уши. Они у нее чересчур. (Кирюша, Саша)

Дети! Во—первых, прекратите все время драться. Шкаф в вашей комнате мы починим, но, если он еще раз упадет сам, я лично починю уши всем, кто тут совершенно ни при чем! Во—вторых, котлеты в холодильнике – на неделю! На неделю, я подчеркиваю. Если их опять съедят за одни день, до конца недели виновные будут есть остатки упавшего от перезрелости шкафа. В—третьих, лампочка в ванной снова не горит. Невозможно мыться! (Мама)

Марина, не волнуйся, я спрятал все рулоны туалетной бумаги. (Антон)

Папа, лучше оставь хотя бы один в туалете (Саша)

Папа, ты бы лучше лампочку ввинтил. (Люша)

Будете указывать мне что делать – ввинчу в ванной вместо лампочки (Папа)

А кто виноват, что папа спрятал всю туалетную бумагу? (Без подписи)

Если тот, кто вчера поджег последнюю мочалку, не ввинтит новую лампочку в ванной и не купит новую мочалку на свои

карманные деньги, все дети будут лишены карманных денег на неделю (Папа)

А я—то—то при чем? (Люша)

Папа, я поменял лампочку в ванной (Саша)

Папа, я поменял лампочку в ванной (Кирюша)

Черт, так это была уже новая лампочка? (Саша)

А ты не заметил? (Кирюша)

Он был занят, он жег новую мочалку (Без подписи)

Марина, пожалуйста, завяжи мне на завтра галстук. Люблю. (Антон)

Антон, завязанные галстуки висят в шкафу справа. Возьми один оттуда. Обожаю. (Марина)

Марина, в шкафу нет завязанных галстуков! Не понял. (Антон)

Мариша, в шкафу вообще больше нет никаких галстуков!!! Совсем обнаглели. (Антон)

Антоша, не волнуйся. Я разберусь. (Марина)

Мама, мы больше не будем! (Кирюша, Саша)

Мама, ну мы правда—правда больше не будем! (Кирюша, Саша)

Мама, я тоже больше не буду! (Люша)

Антон, я тебе купила новый галстук. Люблю. (Марина)

Марина, он синий! Возмущен. (Антон)

Папа, синий тебе очень идет. Честно. (Люша)

Людмила, имей совесть! Отдай папин бордовый галстук! (Кирюша)

Сначала отдай ему его три коричневых. А бордовый слишком удобно раскраивать, да его уже и нет (Люша)

Коричневые нужны мне. Они как раз нужной длины. (Кирюша)

Марина, пожалуйста, приготовь мне на завтра ремень потверже. Так жить нельзя. (Антон)

Антоша, я купила тебе три новых галстука. Два коричневых и бордовый. Извини. (Марина)

Папа, я вкрутил в ванной новую лампочку. (Кирюша)

Папа, я починил ручку двери в туалете и начистил картошки. (Саша)

Папа, я тебя люблю! (Люша)

Антоша, сегодня на ужин будет жаркое Твое любимое. (Марина)

Александр! Я тебя торжественно предупреждаю! Еще одна крыса в холодильнике – и ты переезжаешь жить в зоопарк! (Папа)

Папа, в комнате крысы быстро портятся (Саша)

Александр! Мне плевать с какой скоростью портятся крысы! (Папа)

Папа, ты не прав. (Саша)

Папа, у тебя нет ни малейшего уважения к науке. Ты ренегад (Кирюша)

Кирилл, у тебя нет ни малейшего уважения к отцу! (Папа)

Кирюша, слово «ренегат» не происходит от слова «гад» и пишется через «т» (Мама)

Марина, ты уверена? Пойду проверю в словаре (Антон)

Ты лучше проверь в холодильнике… (Без подписи)

Антоша, но в холодильнике нет никаких крыс (Марина)

И слава богу. Закрыли тему. (Антон)

Мама, мальчика опять играли в бадминтон в коридоре. Теперь там надо починить абажур, а у мальчиков в голове – мозги. (Люша)

Ябеда. (Саша)

Мозги надо не починить, а заменить, и не нам, а Люшке (Кирюша)

Нельзя заменить то, чего нет. (Саша)

Мама, я уйду из дома!!! (Люша)

Люшенька, солнышко, не уходи никуда я жизнь мечтала, что у меня будет дочка. (Мама)

Помогло? (Саша)

А как же мы??? (Кирюша)

Вы – первый блин комом. (Люша)

Дети, не ссорьтесь. (Мама)

Тот, кто куда—то дел мои зимние тапки, будет отвечать со всей строгостью. (Папа)

Антоша, я носила их в химчистку. Они уже на месте, стоят и ждут тебя. (Марина)

А зачем было носить в химчистку тапки? Не понял. (Антон)

Папа, есть вещи, которые тебе лучше не знать. Но мальчики поклялись, что они больше не будут. (Люша)

Марина, тапки стали жесткими и чем—то пахнут. Что это было? (Антон}

Антоша, я купила тебе новые тапки. Такие же, как старые, только мягче и без запаха. Главное – это мир в семье. (Марина)

Мне вчера сказали в школе, что я некрасивая. Это правда? (Люша)

Люшка, ты скажи, кто сказал. Мы с ним поговорим – и ему тут же станет все равно, красивая ты или нет. (Кирюша)

Люша, ты уроки уже сделала (Папа)

Люшенька, ты будешь очень интересной женщиной. Вот увидишь. А тот, кто сказал, что ты некрасивая, просто ничего не смыслит в женской красоте. (Мама)

Мама, можно мы начистим ему рыло? (Саша)

Александр, «рыло» – это неинтеллигентное слово. (Папа)

Антоша, ты считаешь Люшу некрасивой? (Марина)

Марина, Люшка – вылитая ты в молодости. Мне нравится. (Антон)

Убедительно (Без подписи)

Люшенька, когда закончишь пользоваться моей помадой, пожалуйста, положи ее на место. Спасибо. (Мама)

Мама, нам нужны деньги. Готовы отработать по хозяйству. (Кирюша, Саша)

Марина, не давай! Они потратят их на крыс. (Антон)

Это не крысы, это – материал для научных экспериментов (Кирюша)

Марина, я готов жить в лаборатории. (Антон)

Антоша, не волнуйся! Я проверила – деньги нужны на другое (Марина)

Мама, я вымыл все полы, вытер пыль и убрал в шкафу. (Саша)

Мама, я почистил балкон и починил зеркало в ванной. (Кирюша)

А зачем было чинить зеркало? Оно же было целым! (Люша)

Люшка, это последнее предупреждение! (Кирюша, Саша)

Мальчики, деньги на столе, не забудьте помыть посуду. Всех целую. (Мама)

Марина, что случилось? За последние три дня в доме ничего не сломалось! Я заглянул в холодильник – он полон еды. Я проверил лампочку в ванной – она горит. Пыль вытерта, посуда вымыта. В чем дело? Сознавайтесь, а то хуже будет. (Папа)

Антоша, у нас просто прекрасные дети. (Марина)

Папа, ты не волнуйся. Все не так уж плохо. Сегодня, например, я случайно разбила твою любимую чашку. (Люша)

Лучше бы ее случайно разбил той брат Кирилл. Это хотя бы означало, тюоь ничего не затевает. (Папа)

Никто меня не любит! (Люша)

P.S. Ушла бить чашки.

Людмила, прекрати бить посуду! Я беру свои слова обратно. (Папа)

То—то же. (Без подписи)

МААААМА! ПАААААПА!! У МЕНЯ ПОД КРОВАТЬЮ КРЫСЫ!!! МНОГО!!!! (Без подписи)

Люшка, не волнуйся, они замороженные и и портативном холодильнике. Они не испортятся. (Кирюша, Саша)

Марина, у нас под кроватью тоже крысы! Тоже замороженные и тоже в холодильнике! Что будем делать? (Антон)

А что тут делать? Тебе же сказали – крысы в холодильнике, они не испортятся. (Марина)

P.S. Устала.

Дети! Если до завтрашнего дня в доме останется ХОТЯ БЫ ОДНА ЗАМОРОЖЕННАЯ КРЫСА, я за себя не ручаюсь. (Папа)

Одна точно останется. (Без подписи)

Убью! (Люша)

Ты хочешь, чтобы мы их разморозили? (Саша)

Антоша, не волнуйся, пожалуйста. Крысы свежие, они не пахнут. Они нужны мальчикам для экспериментов по биологии.

ментов по биологии. Мальчики обещают все выбросить немедленно после прекращения экспериментов. (Марина)

Марина, они уже могут выбрасывать. Эксперименты уже прекращены: я их прекращаю. Ненавижу дохлых крыс. (Антон)

Мамочка, в доме больше нет дохлых крыс. Мальчики все выбросили, я видела. (Люша)

Ну—ну. (Папа)

Антон, у нас прекрасные дети. (Марина)

Марина, меня вызывают в школу! Саша избил одноклассника. Идти? (Антон)

Папа, этот придурок ударил Кирку ботаникой и вылил клей на его кроссовки. (Саша)

А почему его тогда бил не Кирка? (Папа)

Били оба. (Марина)

В школу не пойду. (Антон)

Молодец. В жизни полно гораздо более интересных дел, чем таскаться в школу. (Без подписи)

Марина! Я шел по коридору, и мне перешла дорогу крыса. Живая. (Антон)

Папочка, но ты же сказал, что ненавидишь ДОХЛЫХ крыс… (Кирюша, Саша)

Марина, я их зарежу. Честное слово. (Антон)

Уезжаю на курорт на месяц. Больше сил нет, не могу. Не скучайте. (Мама Марина).

Марина, нет! Я повешусь! (Антон

Марина, я купил продукты и вымыл балкон. (Антон)

Марина, я больше никогда в жизни не надену ни одного галстука. (Антон)

Марина, я больше никогда в жизни не повышу голос на детей. Марина, я согласен год питаться макаронами. Марина, я обожаю крыс. (Антон)

Мамочка, не уезжай. Мы вернули всех крыс откуда взяли (Кирюша, Саша)

Мама, я положила твою тушь на место, там еще много осталось. (Люша)

Мама, я купила тебе новую помаду вместо твоей старой. Она такая же, только лучше, потому что в ней есть еще помада. (Люша)

Мама, я поняла, ты права: твоя новая кофточка идет тебе гораздо больше, чем мне. (Люша)

Мама, в портативном холодильнике можно хранить котлеты. Много. (Кирюша, Саша)

Марина, мы пропылесосили ковер и вымыли окна. (Антон, дети)

Подлизы. Уговорили. Но учтите: еще одна неприятность – любая! – и я месяц катаюсь на горных лыжах. Нет. Два месяца (Мама Марина)

Марнна, я тебя люблю. (Антон)

Мамочка, мы тебя обожаем. (Кирюша, Саша)

Мама, ты у нас молодец (Люша)

Антоша, я же тебе говорила – у нас прекрасные дети. (Марина)

Кто опять перегорел лампочку в ванной? Невозможно мыться. (Папа)

Почему невозможно? Можно поджечь зубную щетку. Горит красиво. (Кирюша, Саша)

А рулон туалетной бумаги все равно горит лучше. (Без подписи)

СЕКРЕТ

А ведь была еще и Маша. Меня просили об этом не говорить, я и не скажу, но Маша – была.

В доме ее сначала держали немножечко на посылках, немножко из милости, хотя какая уж милость, самим есть нечего. Маша работала и жила в общем—то на свои деньги, так что какие могут быть претензии. Ну, убирала когда чего, кому—то ведь надо. Ну покупки приносила – а кто их будет приносить, папа с его больной спиной? Мама к тому

времени давно была в больнице, но это они так говорили: «в больнице», потому что сказать «в психушке» – оно получатся немного стыдно почему—то. Хотя ведь никто не виноват.

Собаку завели ради Ясика, Ясику тогда все время говорили «вот мама вернется, вот мама приедет» – а куда вернется, если мама уже год никого не узнает?

И завели собаку, думали, Ясик отвлечется, будет у него, значит, вместо мамы – собака. Но вышло как—то криво, Ясик собаку не захотел, его, как выяснилось, в четыре года укусила собака соседей, папа об этом забыл, а мамы, напомнить, не было, и Ясик боялся собак и не любил их, хотя как можно не любить собак, я вот тоже не понимаю, и Маша не поняла. Она взяла эту собаку Чанду и стала с ней гулять и ее кормить, а кто ее будет кормить, не папа же, какая у папы зарплата. Чанде надо есть мясо, Чанда не Ясик, которого Маша уговаривала жевать овощи, а он не уговаривался и плевался овощами в Машу, это было почти сразу после того как увезли маму и Ясик был немножечко нервный, но Маша понимала и терпела и вставала перед ним на колени, чтобы он жевал, и Ясик жевал.

Маша покупала ему витамины, черешню, зеленый салат, делала всякое вкусное, чтобы он ел, и стояла на коленях, а он не ел, но потом уже ел и поправился, мама бы его не узнала, это ж надо, каким гладким и красивым стал тощий Ясик.

Маша была как бы не в счет, поэтому папа женился, попросил ее переехать в другую комнату, угловую, потому что там мало света, а жене папы надо было много света, она портниха, шила, ей нужно было окно. Маша переехала, ничего. Чанду с собой взяля и Ясика, который не хотел жить в проходной комнате и чтобы они через него ходили, он эту папину жену сразу невзлюбил, непонятно почему, нормальная женщина. Чанда спала на коврике у двери, Маша на кушетке, они кушетку из кухни забрали, а Ясик – в своей кровати, которую из его старой комнаты перенесли. Света в угловой комнате было действительно мало, но зато Ясик подружился с Чандой и научил ее таскать еду из кухни, и быстро—быстро ему приносить, это они так изводили папину новую жену, которая готовила только папе и себе, а Ясику и Маше – нет, хотя могла бы, много им надо, Ясику и Маше. Про Машу папа своей новой жене ничего не объяснил, да и что там можно было объяснить, а про Ясика сказал: «У мальчика сложный характер», хотя в самом деле у Ясика к тому времени был уже нормальный характер, они с Машей жили душа в душу, никаких проблем.

На родительские собрания тоже Маша ходила – а кому ж еще ходить, только Маше, Маша и ходила, а когда ее спрашивали «вы ему кто», они отвечала «я ему Маша» и почему—то вопросов больше не задавали, а потом привыкли. В школе Ясика иногда ругали, иногда хвалили, больше хвалили, чем ругали, он оказался способным, когда заговорил, а пока не говорил, об этом не знали. Он ведь не говорил больше года, как забрали маму, так и замолчал и молчал, пока его Маша не увезла на лето куда—то под Астрахань, к своим родственникам. Из—под Астрахани Ясик вернулся загорелым и отдохнувшим, а через месяц заговорил. Конечно, были всякие проблемы: и история с разбитым стеклом, и курение потом, но в целом Ясик был ничего себе, Маша была довольна. Если бы мама знала, она бы тоже была довольна.

А мама и знала, только об этом никто не знал. Когда маму хоронили, приехал папа, они ведь и разведены не были, он с той свой женой жил просто так, а сообщили о маминой смерти именно ему, потому что кому еще, Ясик несовершеннолетний, не Маше же сообщать. Папа приехал па похороны, прямо в больницу приехал, там ведь и кладбище есть, и вдруг встретил там Машу, и выяснилось, что все эти годы она ездила к маме два раза в неделю, чаще не получалось, но два раза в неделю – обязательно, и мама ее не узнавала вначале, а потом начала узнавать, и много лет узнавала, и они о чем—то беседовали, хотя о чем они могли беседовать, с мамой—то, но о чем—то находили, все врачи удивлялись, столько лет. И на похоронах все врачи с Машей здоровались уважительно так, потому что как тут не зауважать, при виде такого, а Маша была совсем грустная и никого не замечала. Папу заметила, но только улыбнулась слабо и сразу о нем забыла. Маму похоронили, и Маша вернулась домой и стала снова жить в той комнате, вместе с Чандой и Ясиком, а куда ей еще.

Папа на все это посмотрел, съездил еще раз в больницу, поговорил с врачами и неожиданно сделал Маше предложение. Все эти годы, говорит, я был слепым и не видел вашей любви, все эти годы я прожил в заблуждении, что это мы нам нужны, а оказывается, это вы нам нужны, и мне, и Ясику, и давайте мы мою портниху прогоним, тем более что она и сама уже потихонечку собирается уходить, а с вами поженимся, и вы снова переедете в ту комнату, большую, и все будет хорошо. И он был уверен, что Маша согласится, просто уверен, он же решил, что она все эти годы все делает из любви к нему.

И тут оказалось, что Маша ужасно удивилась потому что все эти годы Маша о папе не думала вообще. Она с трудом замечала, что вот есть в доме такой папа, она занята была – обещание выполняла. Маша обещала своей подруге Оле, своей единственной любимой подруге Оле, что, если с подругой Олей что—нибудь случится (а Оля всю жизнь жила с ощущением, что с ней вот—вот что—нибудь случится, плохое) она, Маша, поможет Олиной семье – мужу папе и сыну Ясику. Когда с Олей действительно случилось – Оля заболела, вот что случилось, – Маша стала помогать. Способ помогать Маша знала один: она ничего не объясняя, переехала к папе и Ясику, и все. Они сначала ничего не поняли, да и потом ничего не поняли, но какая разница.

Олей звали маму. Ясик потом вырос и поступил в институт, выбрал какую—то жуткую инженерную специальность, и никто не знал почему, а самом деле потому, что эта же специальность была у Маши. Чанда состарилась, но по—прежнему спит на коврике в угловой комнате. Папа куда—то уезжал, может быть, снова жениться, но неясно. Не женился, вернулся, живет. Когда его спрашивают, с кем он живет, он отвечает – с сыном, он почему—то стесняется того, что в доме кроме него и Ясика живет еще и Маша. Так что из—за папы это все секрет и не считается, можно сказать. Наверное, потому, что Маша так и не вышла за папу замуж. А Маша за папу замуж никогда и не собиралась, да она и не могла, кажется, это и представить себе невозможно: Маша – и вдруг замуж.

МОЛОЧНАЯ РЕКА, КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА

Камушек, камушек, еще камушек. Камушек на камушек – башенка. Камушек побольше – в подножье, а на него, один над другим, – камушки поменьше. Камушек, камушек, еще камушек. Верхний качается, сейчас упадет. Но на него кладется еще один, а потом еще. Теперь они качаются втроем.

Камушек: Геля. Была. То есть до сих пор, конечно, есть Геля, но другая. Можно сказать: вылечили, а можно – и наоборот. Никаких голосов в голове, никаких кошмаров, никаких приступов, но и никакой радости от этого. Так себе Геля, если честно. Тупая и усталая, голова совсем не варит и сил нет. Говорят, от лекарств.

Камушек: мальчик. Мальчику даже не успели дать имя, все произошло слишком быстро. Мама обещала без Гели имени мальчику не давать. Мама клянется, что с мальчиком все в порядке. Мама рассказывает, что мальчик спокойно спит по ночам, хорошо ест и уже поднимает голову. Мама и сюда к Геле ходит нечасто, потому что мальчика не с кем оставить. Геля просила, чтобы мальчика приносили ей самой, хотя бы изредка, но мама воспротивилась, и врачи тоже. Говорят – не место.

Камушек: врачи. Один из них сейчас сидит и смотрит на Гелю из окна. Из его окна весь садик не виден, видна только та часть, которая возле беседки, но Геля именно там, возле беседки, и сидит на земле. Там растет куст и есть тень от солнца. Геля сидит под кустом на земле и строит пирамидку из камушков, а врач стоит у окна и смотрит на Гелю. Это его она просила разрешить маме приносить мальчика. Это он ей сказал «нельзя». А сейчас он так смотрит, как будто ему Гелю жалко. Смешной. Если тебе так жалко – разрешил бы мальчика, нет?

Камушек: молоко. Молоко надо сцеживать каждый день, лучше по нескольку раз в день, иначе молоко попадет. Неважно, сколько Геля еще тут останется, важно, чтобы у нее после этого еще оставалось молоко. Сцеживаться лучше сразу после сна, раз, потом после обеда, два, и вечером еще раз, три. Можно было бы еще чаще, но от «еще чаще» грудь болит, да и сил нет. А если не сцеживаться, грудь становится каменной и тянет вниз.

Геля встает, поправляет грудь, косится на врача и идет сцеживаться. Сцеживается она в душе, там удобнее всего. Во—первых, душ можно запереть изнутри, а комнату нельзя. Правда, душ снаружи тоже можно открыть, если принести такой специальный ключ, у всего персонала он есть, но обычно они в душ не ломятся, только если по особо веской причине. Про Гелю все знают, что она ходит в душ сцеживаться, да она и не скрывает, и никто к ней не заходи из персонала, а у больных нет ключа.

Молоко выдавливается легко и течет сильными струями, выливаясь на живот и стекая по ногам вниз на кафельный пол. Обычно Геля пускает душ и, сцеживаясь, стоит под водой, чтобы сразу же смывать с себя молоко. И все равно видно как оно течет, вода не успевает смыть сразу, тут, в больнице, слабый напор воды, экономят они, что ли. Молоко течет, как будто белые дорожки по коже бегут. Молочная река, кисельные берега, вспоминает Геля, было что—то такое в детстве. Кисельные берега – это теперь она сама, вон какой живот и какие ноги, куда там кисель, это уже не кисель, это студень. Геля равнодушно смотрит вниз на себя и продолжает давить на грудь. Кисельные берега – ерунда. Молочные реки – тоже ерунда. Сейчас она доцедится и пойдет спать.

Камушек, камушек, еще камушек. Цедиться тяжело, потому что очень устают руки и грудь. Грудь тянет вниз, руки тоже, и хочется упасть прямо в душе и заснуть. Говорят, что спать все время хочется тоже от лекарств. Может быть. Но если молоко не пропадет, мальчика можно будет кормить еще долго и он будет здоровый, а не больной, и это самое главное. Сейчас Геля поспит, и надо будет идти к врачу. Камушек: врач. Врач разговаривает умные разговоры, и от них иногда лучше, иногда хуже, а иногда никак. Камушек: разговоры. Разговоров ни с кем, кроме врача, лучше вообще не вести. Не поможет. Камушек: помощь Говорят, если сюда в первый раз попасть, пока человек молодой, то второй раз можно и не попасть, вылечат. Только нужно пить лекарства, слушаться врачей и не убегать домой. Геля молодая, так что врач говорит, что шанс у нее есть. Камушек: силы. А сил нет.

Врач сидит у себя в кабинете, листает страницы Гелиной истории болезни и думает о Геле. Страницы истории ее болезни он уже выучил почти наизусть. История болезни короткая, страниц немного. Страница: детство, травма. Страница: показания, предрасположенность. Страница: беременность, диагноз, роды. Страница: приступ, первый. Страница: госпитализация. Страница: назначения. Страница: рекомендации. В какой—то момент Геле придется сказать, что все эти месяцы она сцеживается абсолютно зря: зря: кормить этого своего ребенка она все равно не сможет. Ребенок, привыкший за несколько месяцев есть из бутылочки, не возьмет незнакомую ему грудь, – а главное, при тех лекарствах, которые она пьет, кормить категорически нельзя. Что, никогда больше нельзя, спросили его тогда практиканты, которым он делал по Геле доклад. Почему никогда больше, удивился он тогда вопросу, сколько пьешь – столько и нельзя, а потом можно. Только вот не бывает этого «потом», потому что, если не пьешь лекарств, – будет повторный приступ. А вы спрашиваете «никогда больше». При чем тут «больше».

Страница: практиканты тогда удивились и смолкли. Гелю они так и не повидали. Геля была в душе – сцеживалась. Ну и ладненько, не нужно Гелю никому показывать. Не цирк.

Камушек: люди. Люди приходят, цокают языком, уходят. Мама приходит нечасто, у мамы мальчик. Мальчик не приходит. Мальчик не умеет ходить, мальчик маленький. Это хорошо, что маленький. Будет легче привыкать.

Страница: если Геле сейчас сказать про кормление, может быть рецидив. Пять месяцев работ насмарку. Лучше пусть сцеживается. Потом разберемся, так думает врач.

Камушек: врач. Врач смотрит на Гелю и качает головой. Каждый раз, когда Геля входит к нему в кабинет, ей кажется, что он встает из своего кресла, чтобы уступить ей место. Беременной ей все уступали место. Жалко, что она больше не беременная, тогда бы мальчик был бы все время с ней. Если сильно давить на грудь, молоко брызжет в стороны и можно попасть врачу на халат. Халат белый, молоко белое, пятен не будет. Врача в душевой нет, но он может войти: у всего персонала есть ключ. Если сесть на пол и чуть—чуть посидеть, ничего не случится. Если откинуть голову назад и смотреть на потолок, на нем появляются пестрые пятна, хотя на самом деле – Геля знает – никаких пятен на потолке нет. Потолок белый. Как халат. Как кисель. Вода течет по телу, как молоко и смывает все пятна с халата, с тела и с Гели.

Геля стоит на берегу молочной реки и чувствует, как ее ноги скользят по киселю с обрыва вниз. Внизу она видит мальчика, который машет ей рукой и зовет к себе. Внизу она видит маму, которая считает, что дочери лучше не выходить из больницы, потому что все равно зачем ребенку такая мать. Внизу она видит врача, который стоит у окна и смотрит на нее так, как будто ему ее жалко. Внизу течет молоко, и больше ничего нет.