Текст книги "Йошкин дом"

Автор книги: Виктория Райхер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

ИНТЕРНАТ

Катька плакала каждый вечер, и все это знали. Катька плакала потому, что хотела домой. Все хотели домой, но все хотели домой поспокойнее, между делом, мой, а Катька просто приходила с уроков в комнату, ложилась в кровать и начинала плакать. На ужин она не ходила, Плакала, пока не засыпала, а утром шла на уроки. Все.

Остальные тоже скучали, потому что жить в другой стране оказалось прикольно только первые пару недель, а потом выяснилось: интернат, он и есть интернат и школа – как все школы, и язык чужой – дурацкий и незнакомый, а мама с папой далеко и отсюда, издалека, кажутся идеальными. Можно, конечно, все бросить и уехать назад, но тогда там, позади, будешь неудачником и чуть ли не беженцем, тебя не будут уважать, а даже если и будут, то если уже пожил здесь в загранице, то как теперь жить – там? Сложно было, всем было сложно, но все как—то жили, кто лучше, кто хуже, а вот Катька плакала каждый вечер, и все это знали.

В комнате еще жили Алина и Яна, поэтому жизнь не прекращалась. Алина и Яна занимались своими делами, изредка пытались делать уроки, а большей частью ставили чайник, красились, жевали хрустящее из лавки напротив школы и делились жизнью. К Алине и Яне ходили делиться жизнью еще другие девочки, и мальчики тоже ходили, потому что Алина была красивая, а Яна – веселая, а красивых и веселых везде любят, не таких как Катька. Кстати, красивая ли Катька, никто сказать не мог: ее никто не видел толком. Приходило что—то лохматое на уроки, отсиживало их на последней парте и уползало в комнату плакать. Дразнить ее, правда, не дразнили, и вообще относились к ней нейтрально: у всех было свое тяжело. Ну плачет человек каждый вечер, ну пусть.

Добрые Алина и Яна сначала пытались как—то Катьку развлекать. Приносили ей булочки и засовывали под тот район одеяла, где должна была обретаться Катькина голова. Ставили музыку и проверяли, нравится ли она Катьке. Разговаривали, гладили по голове, и даже щекотали, чтоб улыбнулась. Катька булочки игнорировала, на музыку не реагировала, щекотки не боялась, а на все попытки поговорить по душам, шептала «отстаньте» и рыдала еще сильней. К Катьке прямо в комнату приходил школьный психолог, и они договорились, что Катька будет раз в неделю к нему ходить, они и ходила раз в неделю, а остальные разы все так же лежала и плакала на кровати. Уже учителя обсуждали, не отправить ли Катьку обратно домой, но сама Катька домой вроде бы не хотела, то есть она хотела, но не очень могла, вроде бы ей некуда было возвращаться, какая—то темная была история: умершая бабка, пропавший отец, то ли мать—алкоголичка, то ли брат—негодяй, подробностями Катька ни с кем не делилась, но так выходило, что ехать назад ей было как бы и некуда, любимый город, близкие друзья, люблю не могу, умираю скучаю, короче, кто сейчас без причуд. Алине и Яне скоро надоело возиться с Катькиными «отстаньте» и «уйдите» и они на самом деле отстали и ушли. Ну то есть не ушли, конечно, куда им было из той же комнаты уходить, но на Катьку обращать внимание перестали. Они шуршали пакетами, слушали музыку и принимали гостей. Иногда гости, из неразобравшихся, кивали на лежащую Катьку: а чего она там? Но им быстро все объясняли: вот такая у нас плачующая Катька, дорогие гости, в Европе есть писающий мальчик, а у нас – рыдающая девочка, не обращайте внимания, она всегда там лежит.

Некоторые гости оказывались жалостливыми и сами пытались Катьку расшевелить, но у них ничего не получалось. Не хотела Катька расшевеливаться никак. Если ее дергали за ногу, она лягалась. Сашу из параллельного класса лягнула тоже.

Саша из параллельного класса сама была странная, не хуже Катьки. Молчаливая и недружелюбная. Симпатичная на лицо такая, глаза темные и строгие, волосы длинные, но не заигрывает ни с кем и никого никуда не зовет. Остальные девчонки были побойчей, даже тихая Лида красилась и гуляла с мальчиком из параллельного класса, а Саша – ничего. Хотя могла бы: фигура у нее была хорошая, у Саши, лучше даже, чем у Алины, хотя у Алины все было в порядке – и лицо, и фигура. Девчонки шептались, что может быть, у Саши есть кто—то не из интерната, но она это почему—то скрывает, может быть, он – араб? Но Саша никуда из интерната сверх положенных двух выходных раз в две недели не отлучалась, а в те два выходных ездила к бабушке в Хайфу, и это тоже все знали. Саша, со всеми своими странностями, была мирная вообще—то, невредная, хотя и на сближение не тянулась, но ее звали куда—нибудь иногда, на какие—нибудь посиделки, почему не позвать. Всем было одиноко, всех звали. И Саша изредка приходила в разные комнаты, сидела со всеми и в основном молчала, но это уж точно никому не мешало, хочет человек молчать пусть молчит.

А когда Саша пришла к Алине и Яне, по делу пришла, не просто так, а учебник попросить, учебник ей дали и предложили чаю, и они почему—то осталась, хотя обычно не оставалась, но тут увидела Катькины ноги из—под одеяла и спросила. Саша была новенькая, она приехала позже всех, у нее была путаница с документами, и она про Катьку еще не знала. То есть знала, наверное, от кого—нибудь, хотя она же и не общалась ни с кем, да к тому же была из другого класса, короче – удивилась. Ей объяснили, что – вот. Всегда? Всегда. Каждый вечер? Каждый вечер. Нельзя же так. А что делать? Все уже делали. Алине и Яне тут же стало стыдно, так Саша это сказала, это свое «нельзя же так», они стали оправдываться и про все рассказывать, про булочки под одеяло, и про музыку, про то, что Катька лягалась. Саша подошла к плачущей Катьке и потрясла за плечо, и Катька ее тоже лягнула. Вот видишь, обрадовались Алина и Яна. А ты говоришь.

Говорить Саша ничего не стала, она просто села в ноги Катькиной кровати – туда, где Катька уже заканчивалась, – и сказала, что посидит. Ну сиди. Саша посидела до позднего вечера, тихо так посидела, как мебель, и ничего Катьке при этом не сказала. Катька ее, кажется, вообще не заметила. На следующий день Саша снова пришла и снова сказала, что посидит. Ну сиди. Чаю не жалко. К чаю Саша в виде контрибуции за «посидеть», принесла пакетик конфет «помадка» из своих еще домашних запасов, но сама от чая отказалась и сидела в Катькиных ногах дотемна. Назавтра она тоже пришли и тоже сидела. Скоро Алина и Яна приникли, что их в комнате уже не две с половиной, как было раньше, а как бы две с двумя половинами – лежащей плачущей Катькой и сидящей молчащей Сашей. Саша не извинялась за свое сидение, она скоро вообще перестала что—либо говорить, просто приходила, как на работу, и сидела. «Помадку» приносила исправно, «помадку» любили и Алина, и Яна, а Саша, по ее словам, не очень—то и любила, хотя тогда непонятно, откуда у нее столько этой «помадки» взялось. Но сидела. С Катькой Саша тоже не разговаривала, с Катькой они и знакомы—то не были, ведь Катька голову от подушки не поднимала, а Саша, со своей стороны, никому не представлялась и ничего не думала объяснять. Алина и Яна ее не спрашивали, им было без разницы, кто там у Катьки в ногах сидит и зачем.

Как—то Саша вот так сидела, а потом кто—то зашел и позвал ее к телефону: бабушка ей из Хайфы звонила. Раньше тоже звонила, так что ничего удивительного в этом не было. Саша встала и пошла к телефону, телефон был один на этаже, в коридоре, вот Саша к нему в коридор и пошла, разговаривать с бабушкой, покинув Катькину кровать. Саша вышла, Алины тоже не было, в комнате была одна только Яна, так что приходится верить ей на слово. На слово Яны, как только Саша вышла из комнаты, Катька внезапно перестала рыдать и подняла голову. Огляделась узкими глазами и спросила: где? Кто где, удивилась Яна, ты где? Ты в комнате, в интернате, ты что? Катька помотала головой и опять спросила: где? А, Саша где, догадалась Яна, Сашу к телефону позвали. Саша, переспросила Катька удивленно, и Яна вспомнила, что они незнакомы. Катька ведь даже не видела, кто у нее уже хрен знает сколько времени сидит на кровати в ногах, она же как сомнамбула жила, никого не зaмечала, откуда eй было знать, что вот – Саша. И тут Саша вернулась в комнату, поговорила с бабушкой, вернулась и увидела Катьку, сидящую на кровати, Яна потом сообразила, что ведь и Саша видела Катьку в первый раз. Саша подошла к сидящей Катьке и привычно разместилась в ногах ее кровати. Катька опустила голову обратно на подушку, но не заплакала, а просто начала лежать и разглядывать Сашу. Яна посмотрела на них еще какое—то время, а потом ей надоело на них смотреть, и она занялась своими делами. Только когда вечером пришла Алина, она удивилась: такое чудо, Катька лежит просто так и не плачет, но никто с Алиной особо тому удивляться не стал, ну не плачет, и хорошо, оставьте ее уже в покое, невозможно.

Потом все покатилось быстрей, была середина года, в середине года к каникулам все ускоряется, экзамены еще, кроме всего, полугодовые, контрольные, время просто летит. Катька какое—то время еще лежала в кровати, но уже не плакала, а Саша все так же сидела у нее в ногах и молчала. Потом Катька перестала сразу по приходе в комнату ложиться в кровать и один раз попросила у Алины кипятильник, потому что у нее не было своего, у нее вообще не было ничего своего, два свитера и те кошмар, и джинсы всего одни. Алина дала Катьке кипятильник и заварки от щедрот насыпала тоже, и Катька выпила с Алиной чаю, а потом они вместе сидели за столом и делали уроки, в середине года уже многие делали уроки, контрольные ведь, и Яна их так и застала обеих, за столом. Если бы она не знала точно, что это Катька, она бы Катьку вообще не узнала, потому что Катька причесалась и выяснилось, что у нее голубые глаза, просто их раньше не было видно, и казалось, что глаз почти нет совсем, но есть, голубые. Как только Катька стала каждый день причесываться, так все увидели, что она совсем даже ничего, не хуже Яны, ну хуже Алины, конечно, но лучше Алины кто, разве что Саша, но Саша – разговор особый.

Саша еще какое—то время поприходила в комнату и посидела на Катькиной кровати, а сама Катька уже ходила по комнате, и уже что—то ела и ставила музыку, и даже один раз засмеялась. И в математике она неплохо понимала, выяснилось, что она училась когда—то в математической школе, и к ней стали приходить заниматься, и даже мальчики стали приходить, и Алина злилась в какой—то момент, в общем, это уже совсем другая история.

А Саша, как перестала ходить в комнату к Алине и Яне и сидеть возле Катькиных ног, так ее сразу же отослали домой. Там была какая—то объективная причина: то ли кто—то у нее дома вдруг умер, то ли родился, неясно. Но говорили, что Саша с самого начала оставаться не собиралась, ей все это не нравилось совсем, и ехать она не хотела, а вроде бы ее чуть ли не заставили, ну то есть уговорили, с правом как только захочет, – вернуться домой. Ну вот она и вернулась.

ДРАКА

– Але, драсьте, Лешу можно? Леха, привет, давай одевайся быстро, там венгры бьют кого—то из наших. Да я не знаю, там кто—то был, они возле школы ходят, ну. Там еще Аня с Никой с ними стояли, ты в курсе, короче, давай, мы тебя тут ждем. Позвони брату и давай. Все, пока.

– Алло, тетя Марина, это Леша, Марат дома? Послушай, привет, давай на улицу быстро, мы тебя ждем возле школы. Семен звонил, сказал, что там венгры полезли к кому—то из наших, то ли из—за Ани, то ли из за Ники, я не знаю, в чем дело. Короче, мы возле школы. Давай, и позови ребят кого найдешь. Я еще Козлу позвоню.

– Козел, это ты? Возле школы давай быстро, там венгры, да какой иврит делать, они там бьют кого—то из наших, говорю же тебе. Возьми Чака. Ерунда, еще раз погуляет, ничего с ним не сделается. Все, бери Чака и через пять минут возле школы.

– Здравствуйте, Ирена, это Марат говорит, из шестнадцатого дома, наши ребята у вас там сидят? Можно кого—нибудь из них, ну, Стаса можно? Ирена, спасибо, Стае, вас там сколько, там все сидят? Отлично, давайте тогда все двигайте срочно к школе. Там чего—то с венграми, Семен звонил, я толком не знаю, но он сказал, чтобы все собрались. Там наши девчонки гуляли, Ника с Аней, ну ты понимаешь. Давай. Козлиный с Чаком придет. Точно тебе говорю, бери всех, лучше больше. Только мелкого не бери, он мешать будет, пусть Ирена с ним посидит. Скажи, чтоб не плакал, попроси Ирену, и давайте все сюда, мы ждем.

… ну всё, Кать, там теперь точно венграм песец будет, говорю тебе. Туда Марат пошёл, и Козёл с Чаком. Тебе уже рассказали? Не, ну там песец. Там смотри чего было: Ника с Леной гуляли и встретили двух венгров, венгры там сидели. Венгры стали к себе звать. Они подошли и говорят «чего вам надо», а те им говорят «давайте гуляйте с нами», Ника вроде согласилась, а Лена – нет, так её их носатый, как его, Томаш, стал за руку удерживать, а она вырываться. А там мимо Давид шёл, он увидел и подошёл, ну ты знаешь, как Давид подходит, Давид он так подходит, что потом три часа кровью ссать будешь, он сразу дал Томашу по морде, и хорошо дал, Давид плохо не даёт, особенно по морде, так Томаш упал и вроде у него лицо разбито было и нос. Лена с Никой ушли, и второй венгр вроде тоже ушел. Давид пошёл дальше, ну и всё, песец, его эти встречают, венгры, но уже не два, а сразу много, и начинают бить, всё, говорят, песец тебе, ты зачем Томаша побил, молись теперь давай. Они побили Давида вроде, ну то есть как побили, он лежать остался, а они ушли, потом его папа приехал и Давида в больницу забрал. Ну не знаю, зачем в больницу, может, там и нет ничего серьёзного, говорят, его по голове ударил чем—то этот, большой их парень, Ласло, что ли, или Габор, хотя нет, Габор – это второй, худой такой, он не бил, он Ласло потом увёл. Там вообще только Ласло дрался этот, то есть не дрался даже, а просто дал Давиду чем—то по голове и Давид упал, а они смылись. А папа забрал Давида в больницу, и теперь наши идут бить венгров возле школы, всё, песец теперь венграм, туда сам Марат пошёл, представляешь?

… да я—то тут причем, бабушка! Мы с Никой гуляли просто, а эти венгры хотели, чтобы мы гуляли с ними, а я не хотела, потому что нафига нам с венграми гулять, мы что, совсем долбанутые? Никакое не жуткое слово, нормальное слово, а как ты хочешь, чтобы я еще сказала? Да не хамлю я, отстань. Короче, я пошла, там ребята собираются теперь венгров бить. Марат будет бить Ласло, который бил Давида. За что Давида? За то, что разбил голову Томашу. Томаш – это тот, который меня за руку держал. Я не поздно. За каким хлебом, говорю же тебе, там драка! Да не поздно, не поздно. Пока.

– Алло, полиция, приезжайте, тут драка, русская мафия бьёт венгерскую мафию, да тут одна мафия, приезжайте! Мы жильцы дома номер восемнадцать, нам отсюда всё хорошо видно, их набежало сто человек, и все с ножами. Учтите, если вы задержитесь – будет поздно, они тут друг друга перережут и за нас примутся!

…Лена, ну ты блин идиотка! И надо тебе было, чтобы такой балаган был? Ты посмотри блин что делается! Говорят, у этого Ласло какой—то разряд, по боксу кажется. Нет, не по боксу, по волейболу, да он же лошадь, если он будет бить Марата, Марата потом домой можно будет вообще не нести, его можно будет сразу закапывать, ты охренела?

– Сами вы все охренели! Если ты думаешь, что мне твой вонючий Марат нужен, так иди в жопу со своим Маратом! Ты хочешь, чтобы меня всякая шваль за руку держала, а я потом бы была виноватая из—за того, что Ласло кусается лучше, чем Чак? Лучше Чака вообще никто не кусается, это Чак лошадь, а не Ласло! Я доберманов такого размера, как Чак, вообще не видела, если он будет драться, то больше никто драться не будет, поняли?

– Чак не будет драться! Собаки с людьми не дерутся! Чак скажет «ррр!», и эти паршивые венгры вместе со своим крутым ой блин не могу Ласло тут же все описаются нафиг, блин!

– Подожди, Чака, может, Козёл и не пустит вообще, станет он Чака на всякую шваль пускать, со швалью Марат и без Чака справится, и тогда

– Какой такой справится, а Ласло?

– Ты влюбилась блин в своего Ласло можно подумать круче Ласло вообще никого в районе нету!

– А можно подумать есть!

– А Марат?

– Ну Марат достала уже со своим Маратом если ты так любишь своего Марата то иди с ним и гуляй, и не надо приставать к венграм на улице, когда мы тогда шли и ты

– Это я пристаю к венграм на улице? Ты офигела, это я пристаю к венграм на улице? Да ты на себя посмотри, у тебя табель какой, ты с улицы вообще не вылезаешь, ты, видимо, вообще домой не заходишь а то тебя обратно не выпустят как в тот раз когда

– Да заткни свой рот! Прежде чем мне блин указывать куда мне

– Девки, пошли быстрее, там Ласло Марата бьет! Остальным они велели в сторонке стоять и не мешаться, а сами бьют! Побежали!

…не, ну Ласло щас будет песец вообще, ты только посмотри как он его

…да нет, это Марату будет песец видали мы таких Маратов блин самый крутой тут да, а вот как на венгров переть

…дура, это венгры пёрли, а не Марат, ему это блин надо нифиг он и без этих венгров

…ой я не могу ты давай тогда сразу беги целуйся со своим Маратом вот прямо сейчас беги и целуйся

…а ты со своим Ласло если тебе не противно он же волосатый

…уж не более волосатый чем Антон

…я не могу заткнитесь уже я сейчас рожу от смеха вы представляете что будет если вы сейчас обе побежите с ними целоваться ты с тем а ты с этим ой я не могу они же вас тогда вместо друг друга пришьют

…да никто никого не пришьёт они же боятся как не знаю что надают по башке и смоются все сейчас вот увидите

– Мужики, полиция!

…не видела, ничего я не видела, я тут всё время на лавочке сижу, не было ничего. Были какие—то ребятки, шумели какое—то время, всё успокоиться никак не могли, лапки такие, потом девочки прибежали красивые, все одеты так модно, и тоже шумели немножко, такие славные, а так всё прилично было, не видела я ничего, да там уже и ушли все, вы же видите. Мальчика избили? Какого мальчика? Венгерского? Да, я знаю, тут есть венгерские мальчики, высокие, красивые, лапки такие, я их видела много раз, хорошие мальчики. И русского мальчика избили? Ну, русские мальчики у нас конечно тоже есть, лапки такие, все вежливые, все себя хорошо ведут, я не понимаю, вы меня что, допрашиваете? Не было тут ничего, не было, говорю же я вам. И меня тут уже нет, вон моя внучка идет, лапка такая, и дождь начинается, мы домой пошли, Лена, домой.

…да я ж тебе говорю, ни фига я не видел, и за рулём я не спал! Я же думал, они нормальные, кто ж знал, что они могут вытворить! Там их много было, они все орали чего—то, праздновали, кажется, вроде подрались с кем—то, что ли, и победили, я их издалека заметил, они пели громко и обнимались, там и девочки были, хотя дождь всё время шёл. А потом все стали орать «кейфак Марату», и один выскочил, как идиот, на середину шоссе, и стал танцевать, вы понимаете, на мокром шоссе танцевать, прямо перед моим носом, я думал, он потанцует, и уйдёт оттуда, он же не дурак, прямо перед автомобилями выёживаться! А он вдруг, как я почти подъехал уже, на руки встал, вы понимаете, на руки, и на руках пошел через шоссе по диагонали, мимо меня, я туда—сюда, а он на руках не удержался, и прямо под колёса мне – хабах.

…не пили мы почти, пиво только. Когда полиция приехала, все разбежались сразу, венгры своих увели, а Марат заорал «пошли к дороге», мы и пошли, он здорово этому Ласло вдарил, нормально так, венгры его даже зауважали кажется, мы и пошли с ним потом, и Ника пошла, а Лену домой зазвали, но остальные девочки пошли, мы кричали «кейфак Марату», потому что он правда здорово ему врезал, даже Чак не понадобился, это моя собака – Чак, я его специально взял, чтобы для самообороны и вообще, но Чак на поводке был, я его с поводка и не спускал совсем. Подошли к дороге и опять кричали, а Марат, он весёлый был после этой драки, и как пьяный, хотя не пьяный, вдруг выскочил на дорогу и закричал «а сейчас я буду танцевать», и действительно танцевал, там, на дороге.

…ну да, танцевал, он в танцах когда—то занимался еще в Питере, давно, но что—то помнил, чечетку какую—то, он мне когда—то показывал, и когда все закричали ему ура, он пошёл эту чечётку бить, на дороге прямо, машин мало было, а в тот момент как—то совсем не было, он и пошёл, и отбивал эту чечётку прямо на дороге, на шоссе, а когда к нему приблизилась машина – там тоже мужик дурак был, что ли, мог ведь остановиться, не остановился, он думал – Марат сам отойдет, Марат и пошёл сам отходить, только встал на руки и на руках пошёл, а на руках он не очень здорово ходит, он встал на руки и пошёл по диагонали, а там скользко было, дожди же всю неделю шли.

…а когда он шёл на руках по этому идиотскому шоссе, он еще орал что—то радостное, орал и шёл, на руках по шоссе шёл и орал, я всё ждал, когда он поорёт и успокоится, ну он и успокоился, блин, твою мать, не мог ногами, как все люди, ходить. Я его хотел удержать, я должен был его удержать, но не смог, я его еще до этого за рукав дёрнул, Марат, говорю, ты дебил, да, а он ржёт, да, я дебил, и как попёр на это идиотское шоссе.

…он мне сказал, что мы теперь можем везде свободно гулять, нас никто не тронет, а если тронет, то чтоб сказали ему, и будет как в этот раз, сказал, и заржал так громко, его Леха еще за рукав дернул и говорит, Марат, ты дебил, да, а он опять заржал, и как выскочит на шоссе, и там кричал что—то и бил чечетку, прямо на шоссе, под дождём.

…на похороны все венгры пришли, вся их компания. Один только не пришёл, хотя его в больнице всего один день держали, мог бы уже и придти. А не пришёл. Ласло.