Текст книги "Йошкин дом"

Автор книги: Виктория Райхер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

ЗООПАРК

– Сегодня мы пойдем в зоопарк, – сказала Виолетта. Я поморщился. Я не люблю ходить в зоопарк, точнее я не люблю ходить в зоопарк с Виолеттой и детьми. Как—то оно не так получается.

– Зоопарк, зоопарк! – радостно закричали дети, и Сайм от восторга толкнул Лизу через всю комнату. Лиза плавно спланировала на диван, оценила обстановку, решила, что ныть не стоит, и тихо повторила: «В зоопарк…»

– Ну что уж такого, – Виолетта заметила мое выражение лица, – мы давно там не были, детям это полезно, да и мне не помешает!

Да, они давно там не были. Виолетта соглашается ходить с детьми в зоопарк раз в полгода, а то и реже, хотя дети, пожалуй, хотели бы чаще. Виолетта очень красива. У нее нежная кожа, чудесные темные волосы, 6лестящие глаза и ласковые руки. За это ей многое можно простить, и я прощаю. Но я не люблю ходить с ней в зоопарк.

– Дети вы помните, что надо взять гостинцы? – спросила Виолетта, закалывая волосы в узел на затылке.

Лиза помчалась в комнату и выгребла из—под подушки свои запасы. В ее руках оказались два яблока, леденец на палочке, пакетик ирисок и четыре вафли. Подумав какое—то время (я видел ее через дверной проем), Лиза сунула леденец обратно под подушку, а остальное понесла к нам.

Сайм действовал проще.

– Мама, – сказал он, – дай денег, я сбегаю, куплю Марту орехов. Март любит орехи.

– Милый, а ты уверен, что Март их все еще любит? – нерешительно спросила Виолетта, протягивая руку за кошельком и косясь на меня. – Март ведь очень старенький… – Тут она перешла на шепот, предназначенный мне: – И, говорят, сильно сдал в последнее время.

– Ну и что! – воскликнул Сайм. – Если кто—то любит орехи, он всегда будет их любить!

Сайму семь лет. В этом возрасте еще не очень понятно, что такое «старенький» и что такое «не любить орехи».

– Я увижу Розу, я увижу Розу, – Лиза кружилась по комнате и пела сама для себя. Она была очень привязана к Марту и Розе и каждый раз таскала им сладости. Напрасно мы с Виолеттой убеждали ее как—то ограничить свои подношения, объясняя, что не всем полезны жевательная резинка и зефир в шоколаде, – Лиза была убеждена, что размеры ее привязанности к Марту и Розе измеряются размером приносимых им вкусных вещей. Поэтому после посещения зоопарка у нее слегка болел живот: Март и Роза физически не могли съесть всего того, что им приносила добрая Лиза, поэтому она им честно помогала сама. Конечно, можно было бы отдать подношения обитателям других клеток, но это были Лизины личные накопления, и отдавать их кому—то помимо своих любимцев ей было все—таки жалко.

Тем временем Виолетта собралась и накрасилась, Сайм сбегал и купил орехов, Лиза сложила свои лакомства в пакет и согласилась вымыть руки, а я побрился. Мы вышли из дома и поехали в зоопарк.

В зоопарке, как всегда по выходным, было довольно шумно. К счастью, клетка Марта и Розы, которых мы всегда навещаем в первую очередь, расположена в одной из дальних тупиковых аллеи – там можно спокойно посидеть. Дети побежали по аллее наперегонки и я видел, что Сайм вполне мог бы обогнать Лизу, но явно не спешит этого делать, чтобы не прибежать к Марту и Розе раньше нее. Лиза бежала очень старательно. К клеткам в дальнем углу зоопарка они подбежали одновременно. Сайм, когда хочет, может быть удивительно добрым мальчиком.

– Смотри, смотри, – нежно сказала Виолетта щурясь на солнце, – они нас узнали!

Они действительно нас узнали. Март резко встал из кресла—качалки, а Роза отложила вязанье. Оба замахали руками и радостно заулыбались, и дети, не тормозя, влетели в их протянутые сквозь прутья клеток руки. Зазоры между прутьями были достаточно широки, и Лиза запросто помещалась между большими ладонями Марта.

– Привет, мам, – кивнула Виолетта, подходя следом, – привет, пап.

Март и Роза поздоровались с ней, кивнули и мне, но основным их вниманием завладели дети. Сайм показывал Марту, как он научился плеваться сквозь дырку от зуба, Лиза разгрызала орехи и протягивала Розе ядрышки, освобожденные от скорлупы. Роза гладила Лизину руку и бережно складывала ореховые ядрышки на тумбочку рядом с собой. Ей уже давно нельзя било есть орехи, но мы все никак не могли собраться с духом и объяснить это Лизе.

Стулья и кресла в нашем зоопарке обычно растаскивались по всей территории, и их надо было отыскивать, впрочем, это легко удавалось, потому что стульев было много, а территория не такая большая. Говорят, в других зоопарках рядом с каждой клеткой есть специальные диваны или что—то в этом роде, но и в нашем до таких новшеств еще не дошли. Я принес стул Виолетте и небольшое двухместное креслице для детей, но детям оно было без надобности. Они подпрыгивали от возбуждения и ни секунды не стояли на месте.

– Роза, Роза, – взывала Лиза, – ты видела, какой я тебе принесла календарик?

– Какой календарик, – одергивал ее Сайм, – я рассказываю Розе про экзамен по математике, не перебивай!

Март кашлял и смеялся одновременно. Виолетта сидела молча, спокойно глядя на клетки.

– Знаешь, сказала она мне не оборачиваясь, – когда придем домой, надо будет их сразу выкупать. У Марта все—таки астма.

Я постоял еще немного и отошел на несколько шагов. Виолетта заметила.

– Ты как всегда? – спросила она понимающим тоном.

– Да, – ответил я. Не люблю, когда со мной говорят понимающим тоном.

– Хорошо—хорошо, – поспешно отозвалась Виолетта, – хорошо, конечно.

– Мне надо было перейти через две аллеи, войти под увитую виноградом арку и пересечь небольшую рощицу. В этой рощице, в закрытом павильоне меня ждала Эстелла. С тех пор как она ослепла и не могла ходить, ее, конечно, убрали с экспозиции – таковы были правила всех без исключения зоопарков.

Попасть в закрытый павильоне могли только родственники обитателей павильона, но так как прямых родственников у Эстеллы не было, она взяла пропуск на меня. Я толкнул дверь небольшой деревянной постройки и вошел.

Эстеллина клетка находилась прямо напротив входа. Я был этим недоволен (сквозняки) и несколько раз порывался пойти к директору павильона и добиться, чтобы клетку перенесли в другое место, но Эстелла упросила меня этого не делать. Она говорила что ей нравится жить у входа, что так она может заранее чувствовать, что я иду. Смешно, она ведь совсем не видит. Но мне не хотелось ее переубеждать.

С Эстеллой мы говорили мало. Просто сидели и молчали, я пил чай, Эстелла – витаминизированный отвар. За все пятнадцать лет, которые я к ней хожу, мы уже все друг другу сказали. Обсудили. Выговорили. Нам было больше не о чем говорить, но это никому не мешало. Иногда это очень хорошо – когда больше не о чем говорить, просто потому, что иногда говорить вообще не нужно.

Говорила—то Эстелла нормально, если что. Вот ее сосед, высокий седой старик из клетки слева, говорить не мог почти совсем: что—то с горлом. Ему было не так много лет, но его уже убрали в закрытый павильон: посетители пугались хрипа и свиста, которые он издавал. Эстелла жалела его и вечно чем—то угощала (в основном из того, что приносил я); она считала себя еще бодрой и вообще по сравнению со многими молодой. Эстелле было девяносто два года. В зоопарке она жила, как и все, с семидесяти пяти. Примерно тогда же я ее и обнаружил. Тогда она еще жила в обычной клетке в открытом павильоне, и к ней никто не ходил. Не то чтобы она жаловалась или даже рассказывала об этом, но я почему—то все сразу понял. Потом я узнал, что ходить было просто некому: Эстеллин муж давно умер, а детей у них не было. Была какая—то двоюродная племянница, но она жила в другом городе, далеко.

В тот период я жгуче завидовал Виолетте: у нее были живы родители и было к кому ходить в зоопарк. Я ходил в зоопарк один, ни к кому. Мне было не к кому: мои родители умерли от туберкулеза, когда мне было пять с половиной лет. Я вырос нормальным и веселим, женился, любил жизнь и Виолетту, но мне было не к кому ходить в зоопарк. Я ходил туда просто так и там познакомился с Эстеллой, к которой никто не ходил. Я начал ходить в зоопарк к Эстелле.

И так и ходил, уже более пятнадцати лет. Эстелла сначала удивлялась, потом просто радовалась, а потом привыкла. Я ходил довольно часто, так часто, как позволяли работа и Виолетта, и за пятнадцать лет мы с Эстеллой успели обо многом поговорить. Я рассказывал ей обо всем и даже хотел привести показать детей, но Виолетта не разрешила. Зачем, спросила она недовольным тоном, сам посуди, зачем? Зачем им лишнее знакомство, которое так или иначе скоро прервется? Хватит уже и того, что я днями и ночами ломаю голову, что мы им скажем, когда не стане Розы и Марта. Они же будут в таком ужасе, бедные дети, а это может случиться в любой момент, ты же понимаешь, и что мы им скажем? Одно расстройство. Виолетта озабоченно качала головой. Я был с ней не совсем согласен, но настаивать на знакомстве детей с Эстеллой не стал. В конце концов, у детей были (пока еще были) Март и Роза, поэтому я мог считать Эстеллу только своей. Я и считал. Эстелла тоже считала себя моей, а меня – своим. В конце концов, бывают же всякие потерянные и найденные дети, или что—то в этом роде. Я точно знал, что мои родители умерли, я знал, что с ними произошло и где их могила, поэтому фантазировать, что на самом деле моя мама осталась жива, и она – Эстелла, я не мог. Но иногда мне нравилось думать, что Эстелла – моя тетя. Хотя я точно знал, что нет.

Мы еще немного посидели с Эстеллой, и я поднялся. Эстелла не могла этог увидеть, но сразу почувствовала.

– Я приду как обычно, через неделю, сказал я сразу, пока она не успела сказать «я знаю, что тебе некогда». Она всегда говорит, что мне некогда, но я всегда прихожу. Это уже такой ритуал – кто кого опередит. На этот раз опередил я. Эстелла улыбнулась. Мягко и чуть насмешливо, как всегда.

– Я знаю, тебе ведь… – начала она.

– …некогда, – закончил я, и мы рассмеялись.

Виолетта и дети ждали меня на дорожке. Они уже закончили общаться с Мартом и Розой, купили по мороженому и теперь лизали его все трое, серьезные и довольные. У Лизы мороженое было клубничным, у Сайма – шоколадным, а Виолетта купила себе сливочное эскимо на палочке. В другой руке она держала еще одну порцию – для меня.

Дома усталые дети, педантично выкупанные Виолеттой, быстро заснули, а мы перешли в столовую пить чай.

– Знаешь, как—то вскольз заметила Виолетта, – кажется их все—таки еще не переводят в закрытый павильон. Март мне сказал, что на прошлой неделе приходил доктор и разрешил им оставаться на общей территории еще по крайней мере полгода. И это хорошо, я считаю – там, на общей территории, все—таки веселей.

– Да, = повторил я машинально, думая о своем. – По крайней мере, полгода. Да.

– В конце концов, – продолжила Виолетта чуть раздраженно (она не любила, когда я ее плохо слушал), – в конце концов, эти зоопарки для того и созданы. Какой смысл запирать всех в закрытые павильоны, чтобы никто не мог на них посмотреть?

– Да, – ответил я не слушая, – да, в конце концов, эти зоопарки для того и созданы. Чтобы никто не мог на них посмотреть.

CUSTOM KILL

С восхищением – Эммочке,

с нежностью – Эфраиму,

с приветом – Витьке Семенову,

и с благодарностью – Дине

– Валерик! – сказала Ада Валерьяновна и засмеялась. Смех получился ненатуральным. – Валерик… – прошептала Ада Валерьяновна жалобно. Вышло слишком тихо.

– Валерик. – позвала Ада Валерьяновна ласково и уже на букве «р» поняла, что перестаралась.

– Валерик? – спросила Ада Валерьяновна у зеркала и вздохнула. Пустая квартира ответила тишиной. Ада Валерьяновна надела кухонный фартук, прошла на кухню, подошла к столу, передвинула клубничного цвета заварочный чайник с центра с пола чуть левей, а свою любимую чашку в виде бутона тюльпана – ближе к центру. Потом сняла фартук, покосила на крючок возле раковины, вернулась к столу, убрала чашку в виде бутона тюльпана в холодильник, подумала и засунула туда же тряпочку для вытирания пыли. Достала из холодильника простой карандаш и почесала голову под волосами, собранными в пучок. После чего переместилась в комнату, села и кресло—качалку и взяла телефонную трубку.

– Алло, Валерик? Привет, любимый сын.

– О, мамуля, – раскатился и трубке Валерик, привет, любимый мать. Чего слыхать?

Голос веселый. Он там что, пьет?

– Валюня, у меня тут большая удача. Я сумела полностью освободить эти выходные. И скоро к тебе приеду.

– Когда, мамуль?

Ада Валерьяновна сделала небольшую паузу.

– Сейчас.

На том конце провода все умерли. Ада Валерьяновна начала неспешно считать про себя до десяти. На счете «девять» Валерик воскрес.

– Когда? – переспросил он с ударением на «когда».

– Я же говорю – сейчас, – Ада Валерьяновна подбавила в тон чуточку раздражения. – Сегодня суббота, утро. Как раз удобно. Я доеду до тебя часа за три, нужно посмотреть расписание электричек. И у нас будут целые выходные, до завтрашнего вечера. В понедельник утром мне уже нужно быть дома. В общем, жди меня через три часа.

В этот раз потребовалось сосчитать до пятнадцати.

– Мамуль!

– Что, мой хороший?

– Мамуль, ты уверена, что так этого хочешь?

– Что значит «уверена»? Я не видела тебя почта два месяца! И это при том, что. когда я последит! раз посещала врача, он сказал мне, что у меня ужасные анализы.

На слове «анализы» Валерик тихо икнул.

– Мамуль!

– Да, мои любимый мальчик?

Трубка завибрировала у Ады Валерьяновны в руке.

– Мамуля, я не могу через три часа.

– Что значит «не могу»? К тебе приезжает больная мать, а ты «не могу»? Чем ты, прости пожалуйста, занят? У тебя выходной, на работу тебе не надо.

– У меня докторская конференция в понедельник. Мне нужно готовиться.

– Прекрасно. Ты будешь готовиться, а я пожарю тебе котлеты. Ты любишь мои котлеты.

– Мама, я обожаю твои котлеты.

– Ну вот видишь, – сказала Ада Валерьяновна. Раз. Два. Три. Четыре. Восемь. Девятнадцать. Ада

Валерьяновна покачивалась и кресле—качалке. Кресло—качалка чуть—чуть скрипела.

– Мама, – серьезно сказал Валерик, – пожалуйста, не надо приезжать сейчас. У меня доклад, мне надо готовиться, я очень занят!

– Хорошо, – сухо ответила Ада Валерьяновна, – как скажешь. Не думаю, что в ближайший год мы с тобой еще увидимся, но это, похоже, тебя не волнует. Ну что ж. Слава богу, у меня еще есть дочь!

Тема дочери была опасной темой. После того как четыре года назад дочь отказала матери в какой—то просьбе, Ада Валерьяновна разорвала их отношения навсегда. Только с внуком общалась, его она любила.

– Мам, послушай – начал Валерик.

– Мне нечто слушать, – отрезала Ада Валерьяновна, – я все поняла. – С этими словами она бросила трубку, откинулась в кресле—качалке и посмотрела на часы. Часы показывали без пяти десять. Ада Валерьяновна сидела и следила глазами за секундной стрелкой. Ровно в десять раздался звонок телефона.

– Мам?

– Что?

– Мамуль, это я.

– Я поняла, что это ты.

– Мам, приезжай завтра с утра. Я тебя прошу.

– Что ты меня просишь? Забыть, о том, что я тебе не нужна?

– Нет. Вспомнить о том, что у тебя есть совесть.

– У меня?

– У меня тоже. Я не говорю, что не хочу тебя видеть, мам. Я хочу тебя видеть. Но «сейчас» – это для меня слишком неожиданно, слишком скоро. У меня дела тут, у меня доклад, у меня бумажки везде разбросаны, в доме хлев, я так не могу. Прошу тебя, приезжай завтра. Не сердись.

– Ада Валерьяновна тяжело вздохнула прямо в трубку и качнулась в своем кресле.

– Переживу, куда мне от тебя деваться, произнесла она, смягчив тон. – Я не сержусь Но я не могу приехать завтра, Валерик. Завтра воскресение, с утра к вам нет прямых электричек, а ехать днем будет уже поздно. Давай я приеду сегодня вечером. Ночевать.

– Ты понимаешь, в чем дело… – Валерик замялся. – Ты приезжай, ага. Только меня не будет.

– А где это ты будешь, прости пожалуйста? При том что у тебя доклад.

– Я договорился с Димкой Дуговым, пойду к нему, он поможет мне с докладом.

– Очень мило! К тебе приезжает мать, а ты пойдешь к Димке Дугову.

– Но мам! Я же не знал, что ко мне приезжает мать!

– А подумать?

– Мне нужно посидеть с Дуговым над докладом, мам. С этим я ничего не могу сделать. Если хочешь – приезжай ночевать, ключ у тебя есть. А я с утра вернусь от Димки. Ты как раз сможешь за ночь нажарить мне котлет.

– Вымогатель, – засмеялась Ада Валерьяновна, – так и быть. Договорились. Дуй к своему Дугову, только с утра приходи не поздно. Увидимся завтра с утра. Оставь мне в ванной чистое полотенце. Пока.

Ада Валерьяновна аккуратно нажала на телефонный рычаг и тут же набрала еще один номер.

– Ириша, – весело сказала она и трубку, – Ну все, как мы и предполагали, вечером я еду. а до тех пор свободна. Так что давай приходи.

* * *

– Твою мать! ! – во весь голос заорал Валера и рухнул на кровать.

– Скорей уж – твою, – суховато уточнила Алена, надевая трусы.

– Мою. – согласился Валера. – Мою, чтоб она была здорова. Что будем делать?

Алена смотрела на него удрученно, но без злости.

– А какие у нас есть варианты?

– А никаких, – мрачно сказал Валера. – Обитать здесь до вечера, после чего валить. Ночь накрылась. Я правда переночую у Дугова, потому что иначе я ее убью. А ты иди домой.

– Уже, – без эмоций констатировала Алена, – уже ушла домой. Прекрасный вариант. Другие будут?

– Будут, – пообещал Валера. – Вот не сдержусь когда—нибудь и пошлю ее ночевать в гараж. И тут же у нас с тобой вариантов будет – завались.

– Ты же знаешь, что не завались, – мягко сказала Алена, – я не могу слишком часто оставлять Вальку ночевать одного. Так что можешь никого никуда не слать.

– Ну не буду. Уговорила. Мамочка скажет тебе спасибо.

Валера откинулся на подушки и искоса посмотрел на Аленину грудь. Грудь возвышалась над Аленой как Эверест. Блин.

– А к тебе нельзя?

– Можно, – радостно сообщила Алена. – В коридор, на раскладушку. В комнате Валька.

– А он дома?

– А он дома. Он порывался свалить с классом на выходные в Питер, но я его не пустила. У него концерт в понедельник.

– Лен… – Валера повернулся к Алене и положил ей руку на Эверест. – Лен, ну неужели нам совсем некуда деться на ночь?

– Алена сосредоточилась и нахмурила брови.

– Ладно – сказала она, отодвигаясь от Валериных рук, я попробую. Дай мне сюда телефон.

Домашний не отвечал.

– Играет – констатировала Алена удовлетворенно. – Он, когда играет, ничего не слышит. Я позвоню на мобильный, у него на нем не звонок, а воздушная тревога.

На мобильный Валя ответил. Капризным тоном.

– Мааа! Я же просил! Я занимаюсь!

– Слушай, Валюша, – начала Алена ласково. – тут такое дело. У тети Тани семейные неприятности, нам тут двух дней не пробыть. Нам тут и часа не пробыть.

– Неприятности? – удивился Валя. – У тети Тани? Какие?

– Ну… – Алена понизила голос, – с мужем. Бывает. Поэтому мы с ней сейчас к нам приедем, эти выходные у нас проживем. Тут неудобно совсем.

– Мааааа! – голос из капризного сделался возмущенным. – Сколько раз можно повторять? Я не могу работать при посторонних! Вы будете разговаривать, ходить, дверью хлопать, кухня маленькая, то чай поставить, то книжку достать, то телевизор включить.

а мне что делать? Мы же договорились, у меня концерт в понедельник.

– Ладно. Убедил, занимайся себе, – сказала Алена. – но учти, к ночи мы все равно приедем. – Ночью—то ты не играешь. Играешь.

– Ночью я не играю. Я сплю. Но чтобы спокойно спать перед концертом, мне нужна полная тишина.

– Валюша, – сурово сообщила Алена, – ты страшный эгоист.

– Мне можно. – уверенно ответил Валя – я гений.

– Ты не гений, ты злодейство! – констатировала мать.

– Злодейство тоже, – согласился сын. – Одно не исключает другое.

– Исключает. Классику читать надо.

– Классика устарела. В современном мире гений и злодейство неотделимы. Гений не выживет в современности, не будучи злодеем. У тебя бы не вышло.

– У меня бы вышло, – заверила Алена, – я не гений.

– Еще чего не хватало. Два гения в одной семье – это перебор.

– Перебор, – согласилась Алена, – потому мне пришлось пожертвовать собой.

– Это мне пришлось пожертвовать собой, – возразил Валя. – Ты думаешь, гением быть легко?

– Не думаю. Знаю. Не очень сложно. Капризничай себе, и все.

– Кстати, о капризах, – встрепенулся Валя. – Может, мы вот что сделаем: я позанимаюсь днем, вы уже с тетей Таней посидите где—нибудь в кафе. А вечером, я тут подумал, ну, раз я все равно сегодня целый день пилю…

– Так что? – с подозрением спросила Алена.

– Ну… у Митьки народ собирается. Я туда сходить хотел.

– Ты хочешь сказать, что за день до концерта уйдешь на целый вечер?

– Ма, мне необходима разрядка. Я пилю с самого утра и буду еще пилить до вечера. Вы тогда с тетей Таней можете запросто приезжать ночевать, между прочим. А я к Митьке схожу.

– Ну сходи на часок, – Алена звучала суховато, – но возвращайся не поздно.

– Мамочка, мамуся, я тебя прошу, – зачастил Валя, теряя интонации юного гения, – разреши мне остаться у него ночевать. Вы с тетей Таней спокойно переночуете у нас, а утром я вернусь. Я все равно играть не могу, когда в доме чужие люди, да и сплю не очень хорошо.

– Так ты и у Митьки будешь плохо спать! – удрученно возразила Алена. – Вы будете гудеть целую ночь.

– Маман! – высокомерно произнес Валя. – Неужели вы считаете, что ваш сын способен прогудеть всю ночь за день до концерта?

– Запросто, – немедленно откликнулась Алена – Мой сын еще и не на такое способен.

– Мама, я тебе клянусь, – торжественно сказал Валя, – ночью я буду спать.

– Да ну тебя с твоими клятвами, – вздохнула Алена, – радуйся, ночуй у Митьки. Только, во—первых, хорошенько позанимайся до тех пор, раз уж мы с тетей Таней будем все это время по улицам гулять. А во—вторых возвращайся завтра прямо с утра. Не забывай про концерт.

– Не забуду. Ни про концерт, ни про любимую мамочку.

– Любимая мамочка сама тебе не даст про себя забыть. Все, дорогой мой гений. Иди пили.

– Не «пили», а «совершенствуйся», – назидательно произнес Валентин и отключился.

Валера вскочил, обхватит Алену обеими руками и осторожно приподнял над полом.

– Учись, – сказала Алена, приземляясь, – никакого принуждения. Добровольно и с песней. Завтра припрется благодарный за кусок свободы и как миленький будет целый день играть. Концерт у нас в кармане. А также ночь.

– Ленка, ты гений, – восхищенно произнес Валера.

– Я—то? – задумчиво протянула Алена. – Не, я не гений. Гениев у нас двое. И это явно не мы с тобой.

– Двое? Ну, Валька, понятно А кто второй?

– Второй – твоя мама. Дай закурить.

* * *

Валя ожесточенно сбрасывал вещи в спортивную сумку, откуда он только что их извлек, и артистично ругался вслух. Вале уважительно внимал его друг Роман. Вокруг бурлил Валин класс, обживаясь на матах спортивного зала питерской школы номер семь, в которой им отвели место на два дня.

– Наседка сумасшедшая. Кукушка. Домомучительница, «скорбная помощь» на выезде. «У мужа тети Тани неприятности». У пятой ноги тети Тани неприятности! Так хорошо все шло. Так хорошо все бежало. И на те вам. У тебя деньги есть?

Рома не сразу сообразил, что последняя фраза обращена к нему.

– Есть, – кивнул он, – но мало.

– Давай, – протянул руку Валя, – сколько есть.

– Роман выгреб из карманов несколько бумажек и вложил в Валину руку. Валя вытащил бумажки из своих карманов и подсчитал все вместе.

– На плацкарту хватит. С утра буду в Москве. Надо не забыть Митьке позвонить, предупредить, что я ночую у него. Чтоб трубку не брал. Холера, ну это ж надо так. Чтоб его бодун забодал, этого мужа тети Тани. Чтоб ему икалось. Ром, если я до утра не доеду, она меня убьет. Просто возьмет и убьет. У меня концерт в понедельник.

– Доедешь, – успокаивающе сказал Рома, – чего б тебе не доехать. Сам говоришь, на плацкарту хватит.

– Да дело не только в этом, – вздохнул Валя. – я—то доеду. Но там же Антон с Маринкой сейчас! Их оттуда срочно выкидывать надо! Мать с этой проблемной тетей Таней вечером придут, что они им скажут? «Здрасьте, мы тут на вашем диване пружины разминаем»?

Валя достал мобильный телефон и набрал номер своего одноклассника Антона. Антон на звонок не отвечал.

– Валяются, – мрачно сообщил Валя, повторяя набор. – Я тут на ушах стою, а они валяются. Он повторил набор шесть раз после чего Антон ответил.

– Тошка, тут такое дело, – начал Валя. – У вас есть еще полдня. Я не рассчитал немного. Вечером матъ

придет. С подругой. Так что ночевать вам придется где—нибудь еще.

Он послушал еще какое—то время, вздохнул и снова заговорил.

– Тоша. Послушай, Тоша. Я не свалился ни с какого забора. Я сам не знал, что так выйдет. Я сейчас собираю тряпки и еду покупать обратный билет в Москву, завтра с утра меня там будет ждать, раскинув руки. Меня—то ведь в Питер не отпустили ни хрена. На ночь я отпросился к Митьке, а утром меня кастрируют. А если тебя там застанут, то сначала кастрируют тебя. Ты уверен, что Маринке это надо?

– Ну чего, – спросил Рома, когда Валя отговорил, – чего Тоха?

– А чего Тоха, ничего Тоха. – ответил Валя, с усилием застегивая сумку. – Чего Тоха может—то. Будут теперь там ночлег искать.

– А домой они не могут пойти? – непонимающе уточнил Рома. – Ну, не переспят лишний раз.

– Не могут они домой. Дома не поймут, откуда они взялись. Они же в Питер уехали. С классом.

* * *

Антон с Мариной целовались. Доцеловавшись, они поцеловались еще раз, после чего Марина спросила:

– Куда мы теперь?

Антон прервал очередной поцелуй и нецензурно выразился.

– «Не знаю», – перевела Марина – Я права?

– Права – вздохнул Антон и притянул Марину к себе. – Иди сюда.

Марина пошла куда позвали, но через какое—то время вернулась к оставленной теме.

– Тош. А Тош. По улицам целую ночь ходить – это плохая идея. Тош, на улице зима.

– Я в курсе, – нервно отозвался Антон и с ненавистью поглядел на свой мобильный телефон. И какого ляда я ответил?

– Если бы ты не ответил, нас бы тут вечером обнаружила Валькина мама. На диване. Или в ванной. Или в кухне. На полу. Это лучше?

– Не лучше, – уныло признал Антон. Марина смотрела на него с невеселой симпатией. Антон встал и заходил по комнате. Время от времени он прерывал хотьбу и целовал Марину.

Походив, Антон резко сел на край дивана и почесал в затылке.

– Слушай, Марин, – сказал он нахмурившись, – у меня вообще—то бабка есть.

– Поздравляю, – ехидно откликнулась Марина. – Она спит и видит стелить нам постель. А также сообщить об этом твоей маме.

– Да нет, – отмахнулся Антон, – ничего она не спит и не видит. И маме ничего она не может сообщить, с мамой они уже четыре года не разговаривают. Но она за городом живет. А на выходные иногда уезжает в город, к моему дядьке, сыну своему. Я ей позвоню, если она на эти выходные собирается уехать – мы можем на ночь поехать к ней. Только надо ей сообщить, что я там буду, а то она потом обнаружит, что ей сдвинули какую—нибудь чашку, и поднимет дикий хай. А так—то можно. У меня ключ есть.

– Но если она с твоей мамой не разговаривает, откуда у тебя ключ? – удивилась Марина.

– А, это длинная семейная сага, – отмахнулся Антон, набирая номер. – Мама ей чего—то не дала, а бабушка смертельно обиделась, у нее тяжелый характер. Но меня она любит. Я на покойного деда похож.

* * *

Ада Валерьяновна с Ириной Александровной сидели в креслах возле журнального столика, пили из маленьких рюмочек вишневый ликер и обсуждали знакомых. Услышав звонок телефона, Ада Валерьяновна сожалением отставила рюмку и грузно встала.

– Алло? Алло? Антошенька, радость моя какое счастье! Я уже думала, это опять кто—то из моих вечных ненужных знакомых. А это ты. Какой хороший мальчик, я соскучилась, ты сто лет бабушке не звонил. И обалдуй ты после этого, а не хороший мальчик. Как у тебя дела, мой маленький?

– Да ничего, баб Ад, – семейной скороговоркой зачастил Антон, – учусь, чего у меня. Взрослею. Ты знаешь, в наше время это быстро.

– Знаю, милый, знаю, – вздохнула Ада Валерьяновна. – это во все времена быстро.

– А ты как поживаешь, баб Ад? Какие новости?

– Ничего, Антош, ничего. Как я поживаю. Какие у меня новости. Жива – вот и все мои новости. Хожу.

– Ходишь, баб Ад. это хорошо. Это гораздо лучше, чем не ходить.

– Это точно, хороший мой. Я тебе больше скажу – я не только хожу, я даже езжу. Вот сегодня как раз в город собралась.

– Молодец, баб Ад, – от души одобрил Антон. – К дяде Валере, да?

– Естественно, – величественно согласилась Ада Валерьяновна, – не к твоей же бессердечной маме.

Антон пропустил мимо ушей «бессердечную маму», подмигнул Марине и осторожно спросил:

– Баб Ад, а когда ты уезжаешь?

– Да так, чтоб к вечеру уже там быть. Вот сейчас с Иришей наговоримся, и пойду.

– Баб Ад… – Антон посопел, – а можно, пока тебя нет, я к тебе заеду?

– А, – понятливо отозвалась Ада Валерьяновна, мать достала?

Невозможно достала. Не могу больше баб Ад, хочу спокойно поваляться у телевизора и чтоб никто мозги не чистил.

– На слово «поваляться» Марина фыркнула, зажав рот ладонью.

– Да приезжай конечно, – сразу согласилась Ада Валерьяновна, – у кого тебе еще будет хорошо, как не у бабы Ады. Я—то твою мамочку хорошо знаю, настрадалась с ней. Приезжай, мой маленький. Ключ у тебя есть, входи и располагайся. В холодильнике мы с Иришей оставим тебе торт. А я завтра вечером приеду, повидаемся еще.

– Не баб Ад, завтра вечером я уже уеду, а то мать убьет. Мы с тобой в другой раз повидаемся, хорошо?

Обязательно повидаемся. Я соскучился.

– Хорошо, – сказала Ада Валерьяновна, – приезжай когда хочешь. Ты же знаешь, я всегда тебе рада.

Антон закончил разговор, подпрыгнул, махнул рукой, достав до люстры, качнул ее и в прыжке приземлился рядом с Мариной на диван.

– Все, Маринка, – сказал он, обнимая Маринины плечи и мягко опрокидывая ее назад. – Счастье есть. До вечера пробудем тут, а потом поедем к бабке. Там в холодильнике торт.

– Торт – это прекрасно, – серьезно сказала Марина и поцеловала Антона в нос.

* * *

Дорожка к деревянному домику Ады Валерьяновны долго петляла между потемневшими к вечеру деревьями. Антон с Мариной шли, взявшись за руки, время от времени останавливаясь, чтобы поцеловаться.

Издалека на них приветливо глядел деревянный домик. Они подошли к двери, Марина пропустила Антона вперед, а он порылся к карманах и вынул ключ. Вставил его в замочную скважину, но повернуть не успел – дверь распахнулась сама.

На пороге стояла Ада Валерьяновна.

– Антошенька, милый, – сказала она, с нежностью глядя на внука, – я подумала, и зачем мне ехать в этот город. Я тебя не видела сто лет, я тебе котлет нажарю. А Валерке хрен. Не заслуживает Валерка моих котлет. Не любит он меня.