Текст книги "Неуемный волокита"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

ИНТРИГА ФОССЕЗЫ

Марго продолжала заигрывать с Тюренном, которого Генрих в шутку называл Великим Неповесившимся. Сам он находил мадемуазель де Ребур очаровательной и страстной. Марго, однако, знала, что она шпионит за ней, и не хотела позволять ей надолго оставаться в любовницах у Генриха. Тюренна она вернула, чтобы угодить Генриху, но первый пыл их любви уже миновал. Марго подумывала, как бы прельстить Генриха, чтобы отвлечь от Ребур, и остановила выбор на маленькой Франсуазе де Монморанси, дочери Пьера де Монморанси, маркиза де Тюбри и барона Фоссе. Все называли ее Фоссеза. Она была красивой, целомудренной, и поскольку Генрих все еще жалел о нежной Дайелле, то мог найти сходство гречанки с Фоссезой более сильным, чем с Ребур. Марго решила обратить внимание мужа на эту девушку, только сделать это надо было тонко, иначе он сразу же разгадал бы ее замысел. Она была довольна, что мадемуазель де Ребур разделяла привязанность Генриха с другой фрейлиной, чувственной, опытной особой по фамилии Ксенте. Марго поощряла ее, как только могла, Ребур знала об этом и платила своей госпоже ненавистью, поэтому королева все больше утверждалась в решении вырвать короля из ее объятий.

За время жизни в Беарне Марго не сделала уступок гугенотам и регулярно слушала мессу, а Генрих и его сестра Екатерина посещали гугенотские богослужения. От Генриха этого ждали подданные, и он, равнодушный к вопросам веры, охотно выполнял их ожидания. Екатерина, оставшаяся ревностной гугеноткой, стала красавицей, отчасти благодаря тому, что влюбилась в своего кузена, Шарля де Бурбона, графа Суассонского, а он в нее. Она думала, что, став чуть постарше, выйдет за него замуж, и очень этому радовалась.

Двор перебрался в По, самый пуританский город королевства Наварра. Марго это не нравилось, недоброжелателей у нее там было больше, чем где бы то ни было, их фанатизм раздражал ее. С особенным недовольством взирал на ее поведение секретарь короля Жак Лальер. Ему не нравилось, что король дает ей такую волю. Генрих и сам не был добродетельным, но он был мужчиной и королем. То, что королева пользуется такой волей, Лальеру казалось предосудительным. Но хуже всего было то, что она исповедовала католическую веру, и с тех пор, как приехала в Беарн, слушала мессу вместе со своими друзьями-католиками.

Троицыным днем Марго отправилась в часовню замка, где должна была состояться месса. Часовня была очень маленькой, и месса всегда совершалась в некоторой тайне, но стало известно, что Марго настояла на ее проведении, а король по своей мягкости согласился.

Группа крестьян, упорно державшаяся католической веры, решила притаиться в часовне и тайком послушать мессу. Когда Марго и несколько ее друзей прибыли, крестьяне уже находились там, но в крохотном помещении спрятаться стольким людям было невозможно.

Марго спросила, кто они и зачем пришли, их предводитель, упав перед ней на колени, объявил:

– Ваше высочество, мы уже несколько лет не слушали мессы. Не прогоняйте нас.

– Бедняги! – воскликнула Марго. – Конечно, не прогоню. Только не надо прятаться. Выходите и слушайте вместе со мной.

Они благословили ее доброту, и месса началась.

Мадемуазель де Ребур, стремившаяся всегда навредить королеве, увидела, что происходит, незаметно ускользнула и по счастью – с ее точки зрения – встретила неподалеку от часовни Лальера.

Она собиралась сказать королю, что королева разрешила его подданным слушать мессу, хотя знала, что он, не любя доносов, почти ничего не предпримет; но, увидев Лальера, сочла, что госпожа ее окажется в более неприятном положении, если все сообщить ему.

– Месье Лальер, – сказала она, – я только что из часовни замка и удивлена, что в По открыто слушают мессу.

Лицо Лальера побагровело.

– Это не так! – воскликнул он.

– Это так. Если пойдете в часовню, то увидите сами.

Лальер подозвал проходящих неподалеку стражников и повел их к часовне.

Королева воскликнула:

– Что это значит, месье Лальер?

– Это означает, ваше высочество, что кое-кто из подданных короля виновен в идолопоклонстве, – ответил он. И приказал стражникам: – Арестуйте этих мужчин и женщин.

Католики запротестовали, но перед стражниками оказались бессильны, их вытащили из замка и начали избивать. Марго возмущенно кричала Лальеру, что он не вправе так поступать и что она добьется для него сурового наказания, если он сейчас же не прекратит это и не извинится.

Лальер, не обращая на нее внимания, велел отвести католиков в тюрьму.

– Я не смирюсь с таким оскорблением, – заявила Марго.

– Не суйся в дела этой земли, – ответил Генрих.

– Разве я не королева?

– Но я – король!

– И тебе нравится, что людей за их веру бьют и сажают в тюрьму?

– Не нравится, но я понимаю, что сейчас какие-то уступки необходимы.

– Поэтому позволяешь этому скоту избивать твоих подданных?

– Марго, будь разумна.

– У меня есть долг перед этими людьми. Они попросили у меня позволения послушать мессу, и я им разрешила. Требую, чтобы ты освободил их и отказал от должности этой скотине.

– Он мой лучший секретарь.

– Он худший дебошир в твоем королевстве.

Генрих взял ее за плечи и встряхнул.

– Послушай, Марго. Эту страну раздирают надвое расхождения в догмах. Одна половина Франции хочет молиться так, другая иначе. Для меня неважно, как люди молятся. Я считаю, что высшего состояния веры можно достичь известной терпимостью, а не упорством в той или иной догме.

– И отлично, прояви терпимость к этим католикам.

– Это протестантское королевство. Войди в мое положение. Я не так давно принимал католичество, чтобы сохранить жизнь. Если проявлю терпимость к этим католикам, то здесь может вспыхнуть гражданская война.

– Я требую отказа Лальеру от должности и освобождения арестованных.

– Ерунда.

Марго вырвалась.

– Нет, не ерунда, мой дорогой муж. Я не позволю обращаться так с собой твоим слугам. Либо ты исполнишь мое требование, либо я вернусь к своей семье. Вот так! Делай выбор между мной и секретарем.

– Дело в том, Марго, что этот секретарь очень хороший.

– А жена твоя плохая?

Генрих пожал плечами и засмеялся, но Марго было не до смеха. Она решилась. Она не потерпит оскорблений, она принцесса королевского дома Франции. Она не отступит от своих слов.

«Вернется во Францию? – подумал Генрих. – И какие интриги там затеет?» Он боялся отпускать ее – особенно если они расстанутся врагами.

– Я подумаю об этом, – пообещал он.

– Думай быстрее, – ответила она, – а то я начну готовиться к путешествию на север.

Генрих терпеть не мог скандалов, поэтому освободил католиков и отказал от должности Лальеру. Затем двор вернулся в Нерак, который Марго находила более благоприятным, да, собственно говоря, и Генрих тоже. Ему хотелось уехать от фанатиков не меньше, чем ей.

Неракский замок был очень красив, парк и сады его – очаровательны. Марго решила устраивать празднества в парке; затевала каждый вечер балы, пирушки и прилагала все усилия, чтобы создать там французский двор в миниатюре. Эти увеселения под ее руководством имели большой успех; придворные дамы и дворяне, следуя примеру короля и королевы, предавались страстным любовным забавам.

Марго, нелегко прощавшая обиды, лелеяла злобу против двух людей: брата, Генриха III, желавшего навредить ей, оповестив мужа о ее связи с Тюренном, и мадемуазель де Ребур.

Жить без интриг Марго не могла, поэтому стала настраивать Генриха против своего брата и напоминать, что мир, о котором велись переговоры с Екатериной Медичи во время ее визита в Беарн, продлится лишь до тех пор, пока будет выгоден королю Франции и его окружению. Убедить в этом Генриха старалась не только сама. Как и ее мать, Марго окружила себя красавицами, поняв, как они могут быть полезны. Теперь она им приказала передавать толки французского двора своим любовникам, членам королевского совета; и очень скоро создалось впечатление, что французский король замышляет войну с маленьким королевством Наварра.

Пока что все шло успешно, но Марго не собиралась позволять гнусной Ребур оказывать влияние на короля. И готовила Фоссезу к роли королевской любовницы. Марго обратила на нее внимание мужа во время одного из самых увлекательных балов, которые замышляла с приезда в Беарн.

Марго великолепно выглядела в алом бархате с драгоценными камнями. Рядом с ней находилась ее хрупкая фрейлина, маленькая Фоссеза, в белом атласном платье греческого покроя, с простым парчовым поясом на тонкой талии и парчовой лентой, не дающей ее длинным волосам спадать на прелестное юное лицо.

Марго своего добилась. Генрих танцевал с очаровательной Фоссезой и в тот же вечер увлекся ею.

Очень скоро Фоссеза лишилась невинности, и война, получившая название la Guerr des Amoureux [15]15
  Война любовников (фр.).


[Закрыть], подготовленная министрами из королевского совета и их любовницами, началась.

Убедить Генриха развязать войну с королем Франции оказалось нетрудно. Он увидел возможность расширить свои владения и заодно отомстить за годы плена. Все его советники являлись сторонниками войны, потому что к ней их склоняли любовницы, в большинстве своем фрейлины королевы.

Такие города, как Ажен и Каор, входили в приданое Марго, но не перешли к Генриху, а с Варфоломеевской резни оставались занятыми католическими войсками. Генрих решил забрать то, что принадлежит ему.

Началась война, захват Ажена явился большой победой для гугенотов и лично для Генриха, отличившегося в бою.

Марго не хотелось совсем отказываться от брата с матерью, она тайком писала им, намекая, что делала все возможное для сохранения мира. Просила как об одолжении считать Нерак нейтральной территорией, поскольку она там. Генрих нашел это прекрасной мыслью и часто, устав от сражений, возвращался в замок отдохнуть и поразвлечься с женщинами, из которых теперь отдавал предпочтение маленькой Фоссезе.

Так называемую «войну любовников», затеянную столь беспечно, ни одна из сторон не воспринимала всерьез. Король Франции был возмущен, однако он согласился с матерью, что разумнее всего покончить с ней как можно скорее. Король Наваррский, увлекшись очаровательной маленькой Фоссезой, не хотел тратить на войну время, которое считал предназначенным для любовных утех.

Начались переговоры о мире, и король Франции решил отправить на них посла, достойного столь нелепого дела, – брата, герцога Анжуйского, которого ненавидел и презирал, но теперь допустил его в совет как своего единственного представителя. Екатерина Медичи, которой король доверял больше всех, отправилась в Периго с сыном, и там, в замке де Фле, был подписан мирный договор.

Франциску, состоявшему в тайной переписке с Марго и все не терявшему надежды стать правителем Фландрии, сестра написала, что, возможно, он сумеет завербовать в Беарне людей для своего войска, рекомендовала ему приехать с этой целью в Нерак и немного пожить. Герцогу Анжуйскому очень хотелось повидаться с сестрой и ее мужем, другом и старым своим соперником, поэтому он простился с матерью, возвращавшейся в Париж, и отправился ко двору сестры и зятя.

Марго, великолепная в голубом бархате, с плюмажем и с драгоценными камнями в волосах, устроила в честь приезда брата большой пир. Этот невысокий человек с рябым от оспы лицом и бегающими злобными глазами производил неприятное впечатление. В Наварре он казался таким же чуждым, как его сестра. Но в то время как Марго была здесь королевой, к тому же, по признанию даже самых предубежденных людей, очень красивой, герцог Анжуйский в глазах наваррцев был просто послом их старого врага, короля Франции, человеком, который менял веру в зависимости от обстоятельств.

Зять и шурин приветствовали друг друга насмешливо.

– Много воды утекло с тех пор, как мы оба были пленниками, – сказал шурин. – Теперь ты король с королевством – это лучше, чем быть незначительным королем, игравшим в теннис с месье де Гизом и улыбавшимся его оскорблениям.

– Я поздравляю себя с тем, что сохранил голову на плечах, это большая удача для незначительного короля-пленника, – засмеялся Генрих.

Франциск обнял его.

– Славные то были дни. Вспоминаешь Шарлотту?

– Иногда.

– К сожалению, мы увлеклись одной женщиной.

– Это скрашивало нам жизнь.

– Ты прав, брат. Теперь, наверно, дамы Наварры и Беарна, По и Нерака мечтают добиться улыбки своего короля.

– Я счастлив в своих подругах.

– Готов поклясться, mon vieux [16]16
  Старина (фр.).


[Закрыть], конкурентов у тебя здесь поменьше. Кто захочет соперничать с королем?

К ним подошла Марго с несколькими фрейлинами.

Выглядела она великолепно, и брат сказал, что по ней тоскуют при французском дворе. Поэты ждут не дождутся ее возвращения и плачутся в стихах, что свет потускнел, потому что не стало самой яркой звезды.

– Теперь мой долг – освещать двор мужа, – сказала Марго.

– И в этом, – сказал ей брат, – у тебя есть помощницы.

Он разглядывал фрейлин, среди которых были блестящие красавицы. Но не замечал Фоссезы, пока не увидел, как Генрих поманил ее к себе и как охотно она подошла. Достаточно было одного взгляда, чтобы догадаться об их отношениях.

– Скажи, – шепотом спросил он сестру, – что это за грациозная малышка рядом с Генрихом?

– Франсуаза де Монморанси, дочь Фоссе. Мы называем ее Фоссезой.

– Она, кажется, обладает даром угождать своему повелителю.

– О, ему угодить легко, но, кажется, у нее это получается лучше, чем у большинства. Я не видела, чтобы он был так доволен кем-то после отъезда гречанки Дайеллы.

– Неудивительно. Она восхитительна.

Франциск принял решение. Не стоило упускать такую благоприятную возможность. В некотором роде это было возвратом их юношеских шалостей и дурачеств из-за Шарлотты.

Он решил скрасить свое пребывание в Нераке ухаживанием за Фоссезой.

Марго, разумеется, нашла нового любовника среди дворян, сопровождавших герцога Анжуйского ко двору ее мужа. Тюренн ей надоел, и она бы давно его бросила, если б, как любила подчеркивать, не желание спасти его от самоубийства ради короля.

Главный конюший брата был одним из красивейших мужчин, каких только Марго видела, за исключением, разумеется, Генриха де Гиза, с ним сравниться не мог никто; но Гиз давно исчез с ее глаз, поэтому Жак де Арле, сеньор де Шамваллон казался неотразимым. Марго улыбнулась ему, и он все понял.

Франциск стал волочиться за Фоссезой, что разъярило Генриха, ею он увлекся больше, чем некогда Шарлоттой де Сов. Теперь ему не нужно было притворяться; не нужно было спасать жизнь. Он мог быть самим собой и, как король в своем королевстве, не собирался уступать сопернику, если Фоссеза сама не предпочтет Анжуйского.

Эти фривольности огорчали Обинье. Он был предан своему монарху, но постоянно осуждал его одержимость женщинами. Любовница-другая были б простительны даже в этой твердыне гугенотов, но жизнь Генриха, казалось, состояла из все новых любовных увлечений; и весь двор следовал примеру короля.

Любящий своего повелителя, Обинье стал искать козла отпущения и нашел. Кто привез в Наварру французские обычаи? Кто ввел роскошь, несдержанность и распутство? Можно было возразить, что король столь же любострастен, как его супруга; но жена и королева должна подавать мужу добрый пример, а не пытаться превзойти его в любовных интригах. К тому же, если на свет появится ребенок, кто сможет поручиться, что отец его король Наваррский?

А теперь королева после всех скандальных историй с Тюренном взяла в любовники Шамваллона.

Обинье размышлял, как покончить с таким ее поведением. Если пойти к королю и сказать о своих догадках, что королева состоит в любовной связи с Шамваллоном, Генрих пожмет плечами, показывая, что не стоит отрывать его от дел сообщением о том, что ему уже известно.

– Упадок нравов наверху, – стонал Обинье. – Чего ждать дальше? Насколько другим был двор при добродетельной матери короля, суровой Жанне Наваррской!

Но он решил действовать и однажды вечером пришел в покои королевы. Фрейлины взволновались. Говорили, что к королеве нельзя. Однако он настаивал, что долженувидеть ее. Дело не терпит отлагательств. И, растолкав испуганных дам, распахнул дверь спальни.

Марго лежала на черных атласных простынях рядом с Шамваллоном.

Марго рвала и метала. Злейшими ее врагами при дворе были пуритане, словно бы задавшиеся целью отравлять ей жизнь. Как посмел Обинье врываться к ней в спальню? Досадно, конечно, что ее и Шамваллона застали в столь деликатном положении. Фрейлинам надо было предупредить ее и хотя бы дать ей и любовнику время одеться.

Ее не беспокоило, сказал ли Обинье Генриху о том, что увидел. Генрих уже знал о ее связи с Шамваллоном и не имел ничего против, поскольку сам предавался утехам с Фоссезой. Но этот пуританин собирался поднять скандал, возможно, в надежде выжить ее из Наварры, и она решила его проучить. Никто не посмеет тогда читать ей нравоучения; никто не посмеет ханжески врываться к ней в спальню.

Марго пришла в покои мужа и, властно намекнув, что должна обсудить с ним личные дела, прогнала слуг.

– Этот Обинье нахал, – выпалила она. – Ворвался ко мне в спальню и теперь намерен восстановить против меня весь двор.

Генрих иронически посмотрел на нее.

– Как? Неужто хотел соблазнить тебя?

– Этот-то пуританин? Ты прекрасно знаешь – он внезапно распахнул дверь, чтобы застать меня врасплох. Думаешь, я потерплю такое? Разве подобает, чтобы со мной… дочерью Франции… обходились подобным образом? Генрих, отвечай!

– Мне любопытно, преуспел ли он.

– В чем?

– Увидел ли то, что хотел.

– Ты, кажется, не понимаешь, как это оскорбительно. Ты сын какого-то ничтожного принца. А я – дочь короля Франции…

– Оставь, дорогая, предки у нас общие.

– Ты воспитывался в этих диких горах, как язычник.

– Мне иногда кажется, что ты воспитывалась в Лувре, как потаскуха.

– Не тебе осуждать меня, мой дорогой. Кто посмеет поставить мне в вину, что я ищу утешения, поскольку муж редко разделяет со мной ложе?

– Будет, Марго, ты утешалась вовсю еще до того, как вышла замуж.

– Не читай мне нравоучений.

– Нравоучений? Я?

Она рассмеялась.

– Ты по крайней мере сознаешь их неуместность! Как собираешься поступить с Обинье?

Генрих не ответил. Тирады Марго он выслушивал без особого внимания. Ей, казалось, на роду написано постоянно находиться в центре драматических событий. А вот он утратил свою беззаботность с тех пор, как при дворе появился ее брат. Ему хотелось, чтобы этот человек уехал. Анжуйский настойчиво ухаживал за Фоссезой, и эта малышка невольно прельщалась им, потому что он, пусть и не красавец, был щеголем французского двора с более утонченными, чем у Генриха, манерами. Фоссеза покинула французский двор вместе с Марго и вспоминала царящие там изысканность, обходительность, утонченность, которых ей не хватало в Беарне. Генрих готов был поклясться, что она слегка увлечена герцогом Анжуйским.

Он был очень привязан к Фоссезе – этой простодушной девочке, называл ее «ma fille» [17]17
  Моя девочка (фр.).


[Закрыть], но принадлежит ли она только ему? И если да, как долго это продлится?

Будь проклят Франциск! Будь прокляты все Валуа! От них вечно одни неприятности.

– Как, – повторила Марго, – ты собираешься поступить с Обинье? Отвечай.

– А как с ним поступать?

– Удали от двора. Неужели ты допустишь, чтобы твою жену оскорбляли?

– Удалить Обинье? Ты сошла с ума. Одного из лучших моих советников!

– Он меня оскорбил.

– Не надо было давать ему такой возможности.

– А что скажешь о себе и своем насекомом?

– Не знаю никаких насекомых.

– О Фоссезе… маленькой, хорошенькой, ползучей Фоссезе, которая, может быть, в эту минуту развлекается с моим братом.

– Уйди с моих глаз, – приказал Генрих.

Он был вне себя. Марго редко видела его в таком гневе, поэтому испуганно повиновалась.

Марго всегда неустанно добивалась поставленной цели. Она решила, что Обинье должен быть удален от двора. Добиться его изгнания было непросто, потому что Генрих питал к нему слабость и был привязан. Он уважал умного верного Агриппу, хотя терпеть не мог его нотаций, назидательного тона, запугиваний вечным проклятьем; и не собирался изгонять из королевства того, в ком видел лучшего друга.

Но Марго пришла в голову одна мысль, и она отправилась к мужу обсудить ее.

Генриху не хотелось удалять слуг, однако Марго настояла, и когда они остались вдвоем, он сказал:

– Если ты пришла для разговора насчет Обинье, то лучше не трать слов. Он останется при дворе.

– Насчет его и… Фоссезы.

– Что ты хочешь сказать о ней?

– За Фоссезой ухаживает мой брат. Ты знаешь об этом?

– Твой брат дьявол. Он делает это назло мне.

– Ты же спокойно делил с ним Шарлотту?

– Шарлотту! Она была потаскухой – путалась с десятью любовниками одновременно. А Фоссеза – невинная девочка.

Марго кивнула.

– Была невинной, пока не приглянулась тебе, мой жалкий повелитель.

– Я не хочу обсуждать ее, как и Обинье. И не вижу связи между ними.

– В таком случае объясню. Мой брат не красавец, но аристократ, выросший при французском дворе. Эти аристократы, Генрих, не лишены некоторого обаяния, особенно в глазах молоденьких девочек. Отпускают такие приятные комплименты. А ты, согласись, всегда был слегка неотесанным.

– Не думаю, что Фоссеза настолько глупа…

– Думаешь, Генрих. Сам сказал, что она еще ребенок. При опытности брата соблазнить ее будет нетрудно. Она готова упасть ему в объятья. Ты это знаешь. И потому так беспокоишься. Я хочу помочь тебе, Генрих. Почему ты так улыбаешься? Это правда. Уверяю тебя. Я могу тебе помочь, если ты поможешь мне. Франциск ко мне очень привязан. Более того, полагается на меня. Вечно просит советов. И мне будет нетрудно избавить тебя от соперника.

Генрих, сузив глаза, пристально посмотрел на нее.

– Каким образом?

– Просто скажу брату, чтобы он оставил Фоссезу в покое. Ради меня он сделает все что угодно. Я посоветую ему уехать. Но только если ты исполнишь одну мою маленькую просьбу.

Генрих не сводил глаз с лица жены. Он знал, что она права. Франциск послушался ее и стал помогать ему. Приехал сюда, так как она убедила его, что он сможет навербовать здесь солдат для своего войска. Марго может избавить его от соперника, дав брату совет вернуться в Париж.

– Ну, – спросил он, хотя и сам знал, – чего же ты хочешь?

– Удали Обинье, – ответила она.

Генрих беспомощно поглядел на верного слугу.

– Королева разгневана, требует, чтобы я удалил тебя от двора.

– Ваше величество закрывает глаза на ее неверность? Ваше величество довольно положением рогоносца?

– Мое величество не желает выслушивать подобных слов из уст слуги.

– Прошу прощения, но я всегда говорил правду и буду говорить теперь.

– Обинье, советую быть осторожным ради своего же блага.

– Лучше буду откровенным ради вашего.

Как удалять такого человека? Генрих доверял Обинье, как никому. Да, он моралист и всегда был занудой, но верность свою доказывал не раз.

А Фоссеза… прелестная Фоссеза, пробудившаяся для любви, пойдет этой дорогой даже в ущерб себе! Надушенные послания, цветистые комплименты, сможет ли она устоять перед ними?

Генрих принял решение.

– Послушай, Обинье, – сказал он, – ты оскорбил королеву, и она требует твоего удаления.

– Вы пожертвуете мноюради нее?

– Я не могу допустить, чтобы мою жену оскорбляли.

– Сир, вы оскорбляете друг друга еженощно. Один с любовницами, другая с любовниками.

– Обинье, ты жестоко испытываешь мое терпение. Какой еще монарх позволил бы подданному разговаривать с собой в подобном тоне?

– Именно потому, что король позволяет этому подданному говорить правду, он станет служить этому королю, не щадя жизни. Сир, вы распутник. Не будь это так, я бы считал, что вы можете стать величайшим королем Наварры – и, может быть, Франции. Если бы вы были серьезны, исповедовали веру своей матери…

– Если бы, – сказал Генрих с усмешкой, – я предпочитал водить мужчин в бой, а не женщин в спальню, то был бы лучшим королем? Нет, мой друг. Лучше предаваться любви, чем войне – от первой люди рождаются, от второй гибнут. Неужели это не ясно? Но хватит. Я удаляю тебя от двора.

– Сир!

– На дневное время. Королева будет удовлетворена. А когда стемнеет, возвращайся в замок, и тебя будут провожать в мои покои.

– Сир, это невозможное положение.

– Ничего подобного. И продлится оно только до тех пор, пока гнев королевы не остынет. Через несколько недель она забудет свою обиду. И все будет хорошо.

Просьба не ухаживать больше за Фоссезой ради сестры тронула брата.

– Я сделаю все, о чем ты попросишь, – заверил он Марго, горячо обнимая ее.

– Я в этом не сомневалась, дорогой, и готова сделать для тебя все возможное.

Франциск стал избегать встреч с Фоссезой, а Обинье перестал появляться в замке среди дня. Весь двор знал, что королева им недовольна.

Генрих радовался; он невольно восхищался своей умной супругой и был доволен собой, потому что блестяще провел ее с Обинье.

Он уже не сомневался, что Фоссеза принадлежит исключительно ему. Девушка была очаровательна, как всегда.

Фоссеза изменилась, но пока это было незаметно. Она по-прежнему очень радовалась, что король выделил ее из других; была благодарна за его доброту к ней; однако с тех пор, как за ней стал ухаживать герцог Анжуйский, стала считать себя весьма привлекательной, раз пробудила такие чувства у двух самых значительных мужчин при дворе.

Франциск больше не искал ее общества, но король тянулся к ней по-прежнему. Она боялась, что может надоесть и ему, потом узнала, что королева попросила брата не ухаживать за ней. «Что сказала Марго про меня? – задавалась вопросом Фоссеза. – Почему брат послушался сестру?» При дворе плелось множество интриг, и она оказалась в центре некоторых.

Генрих, довольный тем, что Фоссеза безраздельно принадлежит ему, стал относиться к ней нежнее, чем прежде. Постоянно говорил, что не винит ее за легкое увлечение Анжуйским.

Она узнала также, что Генрих удалил Обинье от двора, дабы Марго обратилась к брату с той самой просьбой. И прониклась сознанием собственной значимости.

Фоссеза всегда была застенчивой с королем, и ему, похоже, это нравилось, любя его ласки, в постель она всякий раз ложилась с легкой неохотой.

Генрих однажды спросил, почему это так.

– Поначалу – понятно, но теперь ты прекрасно меня знаешь.

– Сир, – ответила Фоссеза, – я боюсь, что у меня будет ребенок.

Он взял ее лицо в ладони и улыбнулся.

– Боишься родить королевского ребенка?

– Боюсь родить незаконного ребенка, сир.

Она была чистой девушкой, совершенно непохожей на дам из «летучего эскадрона». Хотя в глазах всего мира родить королевского ребенка почиталось бы честью, она не забывала, что ребенок был бы незаконным.

В одну из пылких минут он ей сказал:

– Послушай, малышка, королю необходимо иметь сыновей. Жена моя пока что не родила никого и вряд ли родит. Подари мне сына, и тогда…

Фоссеза ждала, затаив дыхание, но Генрих молчал; она положила голову ему на грудь, чтобы он не видел ее взволнованное лицо.

– Тогда кто знает… Я захочу признать этого сына, следовательно, мать его должна будет вступить со мной в брак.

Головокружительная мечта! Маленькая Фоссеза – королева Наваррская? Чтобы этому сбыться, нужно родить сына и убрать с дороги Марго. Первое вполне достижимо; что до второго, то существует развод; когда католичка замужем за гугенотом, папа римский будет готов – даже рад – дать на него согласие.

Фоссеза превратилась в честолюбивую особу.

В последующие месяцы король Наваррский не знал печали. Фоссеза была пылкой, страстной любовницей; Марго с головой ушла в роман с Шамваллоном; Обинье вернулся ко двору; герцог Анжуйский готовился к отъезду.

Но довольнее всех при дворе, очевидно, была Фоссеза; она забеременела и еженощно молилась, чтобы родился мальчик.

Мадемуазель де Ребур следила за Фоссезой с едва скрываемой ненавистью. Ей казалось, она замечает определенные признаки, хотя фигура Фоссезы оставалась стройной, девичьей. Де Ребур страдала от головных болей и несварения, эти недуги озлобляли ее еще больше; будь она здоровой, она бы не позволила Фоссезе выжить себя из королевской постели. Притом этой мерзавке помогла Марго, и в сердце Ребур пылала жажда мести – не только Фоссезе, но и королеве.

Поэтому она притворялась подругой Фоссезы, глупышки, по ее мнению, и однажды, когда та принаряжалась к свиданию с королем, принесла ей голубую ленту, сказав, что она прекрасно подойдет к ее локонам.

Фоссеза взяла ленту и приложила к волосам.

– Красиво, – согласилась она.

– Давай, повяжу.

Фоссеза охотно позволила.

– Ну вот, – сказала Ребур. – Выглядишь ты замечательно. Вполне понятно, почему король обожает тебя.

Фоссеза поглядела на нее с легким испугом. Та рассмеялась.

– Понимаю, о чем ты думаешь. Раньше он был увлечен мною, и я должна бы ревновать. Умеешь хранить секреты?

– Конечно.

– Ну так слушай. Я благодарна тебе за то, что отняла его у меня. Слов нет, прекрасно, когда тебя любит король. Но мне подчас до того скверно… передать не могу как. Тебе, здоровой, этого не понять. И королю тоже. Я старалась угодить ему… но временами чувствовала себя очень плохо.

– Бедняжка! А он полон жизни, так?

– Ты тоже. И прекрасно подходишь ему. Больше… давай скажу на ухо… чем наша добрая королева.

– Думаешь?

Маленькая Фоссеза устремила вдаль восторженный взор, Ребур, воспользовавшись этой возможностью, разгладила складки юбки на ее детском теле. «Да, – подумала она, – так и есть! Фоссеза enceinte [18]18
  Беременна (фр.).


[Закрыть]. Я не ошиблась».

– Конечно. И в последнее время ты выглядишь красивее, чем обычно. Вокруг тебя какое-то сияние. Я даже готова была подумать…

– Что подумать?

– Нет, не скажу.

– Скажи. Ты должна.

– Я думаю, онбы обрадовался, будь это так.

– О чем ты, Ребур? Что ты узнала?

– Я, конечно же, ошибаюсь.

– Нет… не ошибаешься.

Ребур широко раскрыла рот и подняла глаза к потолку.

– Ты вправду забеременела?

Фоссеза кивнула.

– А как его величество…

– Очень рад. Он говорит…

– Да-да, Фоссеза, что он сказал?

– Лучше промолчу.

– Я умею хранить секреты.

– Нет-нет.

– Можно предположить, что он, раз ты носишь его ребенка, обещал развестись с королевой и жениться на тебе.

– Так именно…

Ребур уставилась на Фоссезу. Не может быть! Это уж слишком. Ее терзали гнев и зависть. Надо же – глупышка Фоссеза!

Она взяла ее тонкую белую руку и поднесла к губам.

– Vive la Reine [19]19
  Да здравствует королева (фр.).


[Закрыть]!

Фоссеза хихикнула.

И почему дурам выпадает такое счастье? Насколько разумней была бы она, Ребур, будь у нее возможности Фоссезы.

Маленькая, глупая Фоссеза! Все окажется не так хорошо, как ей представляется!

Марго пребывала в неутешном горе. Ее брат уехал; это было печально уже само по себе, но он еще забрал с собой конюшего – красавца Шамваллона, а это, заявляла она, разбило ей сердце.

Сидя в покоях, Марго писала ему любовные письма – только так она и могла смягчить свою печаль.

Ей передали, что мадемуазель де Ребур просит у нее личной аудиенции. Эта особа уже обращалась с подобной просьбой, но получила отказ. Марго ее недолюбливала и была довольна, что Генрих охладел к ней. Но писать королеве Наваррской наскучило, она учуяла интригу и допустила Ребур к себе.