Текст книги "Гордость Павлина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Ты снова придешь, мы должны видеться часто. Я уверен в том, что мы симпатизируем друг другу. Надеюсь, ты согласна со мной?

– О да. Если бы я могла приходить сюда и слушать ваши рассказы! А теперь мне бы очень хотелось походить по дому.

– Обязательно. И будешь воображать, каким бы он был, если бы ты здесь прожила все эти годы, как и положено, если бы один из разбогатевших выскочек не появился и не заграбастал ваше родовое гнездо.

– Я рада этому, – заверила я его.

И он был рад услышать мои слова. Он позвонил, и тотчас же появился Вильмонт.

– Мисс Клэверинг хотела бы осмотреть дом. Кто-нибудь должен сопровождать ее.

– Очень хорошо, сэр, – ответил Вильмонт.

– Минуту, – остановил его Бен. – Пусть это будет Ханна.

– Как прикажете, сэр.

Я подошла к Бену и взяла его руку.

– Спасибо. Мне было так хорошо! Я на самом деле могу снова прийти?

– В следующую среду в то же время.

– Спасибо.

На мгновение на его лице появилось странное выражение. Если бы это был кто-то другой, я подумала бы, что он сейчас заплачет. Затем он сказал:

– Ну, все. Ханна покажет тебе дом.

* * *

Интересно, почему он выбрал Ханну? Это была высокая женщина с довольно мрачным лицом и большими темными глазами, которые, казалось, пронзали меня. Она, очевидно, была благодарна, что именно ее выбрали сопровождать меня.

– Я служила вашей семье пять лет, – говорила она мне, – а пришла я сюда, когда мне было двенадцать. Когда все они уехали, меня не смогли взять, и я осталась здесь.

– Боюсь, что так же поступили и с другими, – сказала я.

– Может быть, начать с верхних этажей дома, мисс Клэверинг, а затем спуститься вниз?

Я сказала, что это превосходная мысль, и, держась за перила, мы вместе забрались на крышу.

– Эти башенки отсюда видны лучше. И посмотрите, какой чудесный вид на округу, – она внимательно посмотрела на меня. – Отсюда хорошо виден Дауэр Хауз.

Я посмотрела, куда указывала Ханна, и увидела свой дом, как в гнезде, среди деревьев и зелени. Сверху он казался кукольным. Чистые линии его архитектуры были четкими, и гладкие газоны напоминали зеленый шелк. Я могла разглядеть Беднягу Джармина, работавшего на клумбах.

– Наш дом виден лучше, чем ваш. Летом Оукланд Холл совершенно скрыт зеленью.

– Я люблю бывать здесь, наверху.

– И, должно быть, часто видите нас в саду?

– О, часто, – ответила Ханна.

Я почувствовала себя неловко оттого, что за мной наблюдали.

– Вам теперь лучше живется по сравнению с тем временем, когда моя семья владела этим домом?

Она задумалась.

– В некотором отношении да. Мистер Хенникер часто уезжает, и нам предоставлена свобода. Это приятно, по крайней мере, сначала, но привыкли мы к другому. На него легко работать.

Она подразумевала, что моя мама была требовательнее.

– Мисс Мириам была еще девочкой, когда жила здесь, – продолжала она.

– Это было давно, еще до моего рождения.

– Вашим родным не понравится, если они узнают, что вы были здесь, мисс.

– Конечно, – согласилась я и добавила, – если они узнают.

– Мистер Хенникер – очень странный джентльмен.

– Он ни на кого не похож, – сказала я.

– Вы только подумайте, как он попал сюда. Могло ли прийти в голову, что такой господин получит это имение?

Мы помолчали, созерцая раскинувшуюся перед нами окрестность. Я снова взглянула на Дауэр Хауз. Бедняга Джармин разговаривал с подошедшей к нему Мадди. Мне нравилось незаметно наблюдать за ними.

– Теперь войдем внутрь, мисс Клэверинг, – предложила Ханна.

Я кивнула, и мы спустились по витой лестнице в комнату. Покрытые панелями стены и резной каменный камин привели меня в восторг.

– Здесь много таких комнат, не сосчитать, – сказала Ханна. – Ими не пользуются, даже когда приезжают гости.

– А приемы бывают часто?

– Да, джентльмены приезжают для деловых переговоров. По крайней мере, так было. Не знаю, как будет теперь, после несчастья с мистером Хенникером.

– Думаю, они приезжают из-за опалов.

– Мистер Хенникер занимается всевозможными делами. Он очень богат. Слугам здесь жить хорошо, никаких разговоров об экономии, и жалование выдают вовремя, не то, что…

– …Клэверинги.

– У многих семейств в этой местности денежные затруднения, а мистер Хенникер… Он заплатил большие деньги за этот дом, естественно, у него должны быть средства, чтобы содержать его.

– Мне кажется, что после моей семьи служить у мистера Хенникера очень приятно.

– Это совсем другое. Мистер Вильмонт иногда тоскует по дому, где он мог бы служить более важному, почтенному хозяину. Но все же здесь хорошо: вовремя получаешь жалование, приданое дарят, если нужно, и нет ни скупости, ни обид. Он никогда не запирает чай или другие продукты, никогда не просит отчета у миссис Бакет, но уверена, он сразу распознал бы обман.

Мы шли по галерее.

– Когда-то здесь всюду висели семейные портреты. Их унесли, а свои портреты мистер Хенникер не вешает. А ведь без семейных портретов это не галерея. Так говорит мистер Вильмонт, но мы мало что знаем о мистере Хенникере.

Галерея была великолепна: резные колонны, длинные узкие окна с цветными стеклами, свет из них падал красивыми разноцветными бликами. По стенам висели портьеры из тяжелого бархата.

– Говорят, что здесь встречаются привидения. В таком доме, как этот, всегда есть такая комната. Но с тех пор, как мистер Хенникер здесь, мы не видели и не слышали никого. Мне кажется, он может спугнуть любое привидение. А раньше говорили, что по ночам здесь слышится музыка. Здесь стояли клавикорды, но мистер Хенникер переслал их в Австралию. Миссис Бакет говорит, что привидений нет, это просто выдумка. А мистер Вильмонт верит в них, вероятно потому, что он считает ниже своего достоинства служить в доме, где нет привидений.

– Но теперь он служит у мистера Хенникера.

– Да, и это очень болезненная для него тема.

Мы продолжали нашу экспедицию, Ханна была права, комнат было так много, что легко можно было заблудиться. Я надеялась, что если буду чаще посещать Бена, то на досуге смогу осмотреть все более тщательно. Ханна оказалась не самым приятным гидом: каждый раз глядя на нее, я видела, что ее глаза устремлены на меня. Я решила, что интересую ее как член семьи, которой она когда-то служила, однако, не могла забыть, что она, любуясь Дауэр Хаузом, наблюдала за мной. Мне очень понравились камины времен Елизаветы, на них были изображены сцены из Библии; я узнала Адама и Еву, жену Лота, превращенную в соляной столб, но о чем рассказывали другие изображения, не поняла.

Солярий оказался восхитительным. Окна выходили на юг, а стены были украшены гобеленами, без сомнения, проданными Бену Хенникеру моими родителями, и я представляла себе маму, которая ходит взад и вперед по балкону, обсуждая, могут ли они и дальше жить в этом доме.

Наконец мы спустились в холл и прошли через вестибюль в так называемую приемную.

– В давние времена, – объясняла она, – здесь принимали гостей. Стены были отделаны панелями, в углу – гербовый щит. Направо, в другом конце, кухня с кладовой, буфетной и тому подобным, – она повела меня обратно через холл к двери, за которой начинались служебные помещения, и мы вошли в просторную кухню. Огромный очаг занимал почти целиком одну стену. В нем была печь для хлеба, вертелы для поджаривания дичи и мяса, большие котлы. В центре стоял длинный стол с двумя скамьями по сторонам и двумя широкими резными креслами по торцам. Как я позднее узнала, одно из них занимала миссис Бакет, другое – дворецкий, мистер Вильмонт. Войдя в кухню, я услышала перешептывание: за мной наблюдали.

Крупная женщина, улыбаясь, вошла в кухню. За ней следовали три горничные. Ханна сказала:

– Это мисс Клэверинг, миссис Бакет.

– Здравствуйте, миссис Бакет, я много о вас слышала, – обратилась я к ней.

– Неужели? – спросила она с удовлетворением.

– Мадди часто упоминает о вас.

– Ах Мадди, да. Итак, мисс Клэверинг, для нас это великий день. В этом доме принимают одного из членов вашей семьи.

– Чудесно, что я здесь.

– Может быть, это только начало, – сказала миссис Бакет.

Я смутилась под пристальными взглядами. Может быть, им кажется, что я не истинная Клэверинг, потому что родилась в Дауэр Хаузе, а не здесь. Ведь я никогда не видела такого грандиозного дома, как этот.

– Я не могу забыть тот день, когда ваша мама сказала, что они уезжают. Мы все выстроились в холле, даже кучера.

Ханна подавала знаки миссис Бакет, но пухлая повариха не могла остановиться, и я поняла, что при виде одного из Клэверингов на нее нахлынули воспоминания.

– Конечно, слухи об этом доходили и раньше. Деньги, деньги, деньги… Это отражалось на настроении всех, кто здесь жил. Конюшню уже сократили. А ведь какие были лошади, когда я впервые пришла сюда! А какой сад! Да, от всего этого отказываются в первую очередь… конюшня и сад. Все я это говорила тогда мистеру Вильмонту, он подтвердит, если его спросить. Я сказала ему…

– Это было давным-давно, миссис Бакет, – прервала Ханна.

– А кажется, что это было вчера. Вы еще не родились, мисс Клэверинг. Когда мы услыхали, что какой-то джентльмен, приехавший из Австралии, купил этот дом, мы не могли в это поверить. Но так оно и оказалось. Все изменилось: Клэверинги уехали в Дауэр Хауз, и мы перестали обсуждать это событие. А теперь…

– Мисс Клэверинг познакомилась с мистером Хенникером, – резко сказала Ханна, – и он пригласил ее к чаю.

Миссис Бакет кивнула.

– А вам понравились лепешки, мисс Клэверинг? Я всегда вспоминаю мисс Джессику…

Ханна смотрела на миссис Бакет с выражением ужаса на лице. Я догадалась, что она умоляет ее замолчать. Но я решила поддержать эту тему:

– Мисс Джессика? Кто это?

– Миссис Бакет имеет в виду мисс Мириам. Она любила лепешки. Разве вы не помните, миссис Бакет, как она приходила на кухню, когда вы пекли их?

– Она сказала мисс Джессика, – настаивала я.

– Она иногда путает имена, не правда ли, миссис Бакет? Перед вами мисс Джессика, а ваши лепешки любили мисс Мириам и мистер Ксавье. Я думаю, что миссис Кобб не смогла заменить вас.

– Никто бы не смог заменить меня, – выразительно произнесла миссис Бакет.

– Ваши лепешки – объедение, – сказала я вежливо, пытаясь в то же время понять, почему она сказала мисс Джессика.

Ханна быстро спросила, не хочу ли я осмотреть конюшню. Я отказалась. Мне пришло в голову, что мое посещение тайное, а слуги, конечно, будут об этом говорить, и чем меньше народу меня увидит, тем лучше. Я могла представить негодование моих родных, если они узнают о моей дружбе с Беном Хенникером. Мне было уже семнадцать, но я была младшим ребенком и, несмотря на сопротивление, должна была до определенной степени повиноваться. Поэтому какое-то время лучше было держать мои визиты в секрете.

Я сказала, что все было интересно, что я рада знакомству с миссис Бакет, затем поблагодарила Ханну и ушла. Спускаясь по тропинке на дорогу, я видела, что они смотрят мне вслед, и с радостью добралась до поворота, хотя это было опасно, ведь мои родители, Мириам или Ксавье могли увидеть меня.

Однако все обошлось, и я достигла Дауэр Хауза незамеченной. Мои мысли постоянно возвращались к тому, что сказала миссис Бакет о Джессике и о лепешках. Я дошла до Пустоши, нашла диск на могиле. И еще раз прочитала: «Джессика Клэверинг ию… 1880». Это должно быть та Джессика, о которой говорила миссис Бакет.

* * *

Весь жаркий август я посещала Оукланд Холл, и не только по средам, потому что Бен сказал, что ему не нравится монотонность, его всегда привлекали неожиданные события. И он говорил: «Приходите в понедельник» или «Я жду вас в среду, нет, лучше в субботу.» Иногда я бывала занята, и мы назначали другой день. Он выздоравливал и уже свободно передвигался с помощью костылей. Он подшучивал над своим протезом, называя себя «Бен Деревянная Нога», и уверял, что скоро будет ходить на этой деревяшке так же хорошо, как на ноге. Бен обычно держал меня за руку, и мы вместе прохаживались по галерее. Однажды он сказал:

– Здесь должны висеть семейные портреты, но мое уродливое лицо вряд ли подходит для этого.

– Это самое интересное лицо, которое мне довелось встретить, – сказала я.

При этих словах в его лице что-то дрогнуло – под жесткой оболочкой скрывался сентиментальный человек.

Он всегда много рассказывал, и передо мной вставали яркие картины его жизни. Я видела улицы Лондона и могла представить, как он, еще совсем молодой, с блестящими глазами, стремится к успеху и опережает других. Очень часто он с нежностью вспоминал о своей матери. Было ясно, что он ее любил. Однажды я сказала ему:

– Бен, вам надо было жениться.

– Я не из тех, кто женится, – ответил он. – Смешно, но в подходящий момент у меня никогда не было любимой. Синхронность играет большую роль в жизни – возможность, которая представится тебе в тот момент, когда ты в состоянии овладеть ею. Я не собираюсь отрицать, что у меня были женщины. Это будет ложь, а мы хотим истины. Около года со мной была Люси, и как раз когда я хотел узаконить наши отношения, что-то произошло и все изменилось. Затем была Бетти. Хорошая женщина, но я знал, что с ней тоже ничего не получится.

– Вы могли бы заполнить галерею портретами своих сыновей и дочерей.

– У меня были один или два ребенка, – сказал он, ухмыляясь. – По крайней мере, они заявили об этом, доказывая наше родство, когда я разбогател.

– Может быть, они поступили бы так же, останься вы бедным?

– Кто знает?

Так мы беседовали.

Я подружилась со слугами. Миссис Бакет относилась ко мне очень сердечно, ей нравилось расспрашивать, как готовит миссис Кобб. Она с гордым видом и с улыбкой на губах сидела, слушая мои рассказы, я была уверена, что она пристрастна к миссис Кобб.

– Лучше бы Бедняге Джармину остаться здесь, – говорила она. – Посмотрите, что он получил. Маленький домик и целую кучу детей. Если бы он остался и подождал хотя бы лет пять, ему пришлось бы кормить на пять человек меньше.

Некоторое время спустя Вильмонт тоже привык к моим посещениям. Я знала, что ему было нелегко признать во мне Клэверинг, я ведь была не из тех, кто родился в Оукланд Холле. Это в некотором роде снижало мой статус, и хотя он относился ко мне с уважением, но и с определенной долей снисходительности. Меня это забавляло, и мы с Беном посмеивались над ним. Я уже не могла представить, как выносила монотонность своей жизни до встречи с Беном.

Кажется, это было в конце августа, когда Бен встревожил меня. Мы прогуливались по галерее. Он передвигался уже довольно легко.

– Если так и дальше пойдет, то в будущем году я смогу совершить путешествие, – сказал он. Увидев мой испуг, тут же поспешил успокоить. – Это будет нескоро, мне еще надо попрактиковаться в ходьбе.

– Без вас будет так тоскливо! – запинаясь сказала я.

Он похлопал меня по руке.

– До этого еще далеко. Кто знает, что может случиться до Рождества.

– Куда вы поедете?

– Я бы поехал на север от Сиднея. Уверен, что там еще множество опалов.

– Вы хотите сказать, что снова вернетесь к своей профессии?

– Это в моей крови.

– Но после несчастного случая…

– О, я не уверен, что смогу сам добывать опалы. Я не это имею в виду. Мы с компаньоном приобрели шахты, наняли рабочих.

– Что же там происходит сейчас?

– О, Павлин присматривает за ними.

– Павлин?

Бен засмеялся.

– Когда-нибудь ты встретишься с ним. Прозвище подходит ему.

– Он, вероятно, тщеславен?

– Он довольно самонадеян. Заметь, я не говорю это с осуждением. Ты когда-нибудь видела павлинье перо? Так вот, его глаза подобного редкого, знаешь ли, глубокого темно-синего цвета и, Боже мой, как они сверкают, когда он в ярости! В компании нет человека, который посмел бы возразить Павлину. Это полезно. Я знаю, что он обо всем позаботится, пока меня нет. Если бы не Павлин, меня сейчас здесь не было бы, мне пришлось бы вернуться туда.

– Значит, вы доверяете этому Павлину?

– Принимая во внимание наше родство, думаю, что могу.

– Кто же он?

– Джослин Мэдден. Его знают как Джосса или Павлина. Его мать была большим моим другом. О да, очень большим другом. Джулия Мэдден была очень красива. Не было человека в лагере, который бы не мечтал о ней. А Джок Мэдден был как вяленая рыба, которая случайно попала в компанию живых, – не мог ни справиться с работой, ни удержать женщину. Джулия и я любили друг друга, и когда появился Джосс, ни у кого не было и тени сомнения: у старого Джока не могло быть детей.

– Вы хотите сказать, что Павлин – ваш сын?

– Вот именно, – Бен громко захохотал. – Я никогда не забуду одно событие. Ему было тогда около семи лет. В то время я разводил павлинов, начал я это дело лет за пять до этого. Павлины гуляли по лужайкам, и мой дом так и называли «Павлины». Джулия, бывало, приходила ко мне. Она думала оставить Джока и прийти ко мне навсегда. Но однажды ее лошадь на всем скаку упала, ее выбросило из седла, и она умерла. Джок снова женился на женщине-тиране. Никто не женился бы на ней, хотя женщин было мало, вот она и взялась за Джока, потому что он не мог сказать «нет». Нашему маленькому Павлину не нравилась его новая мать, поэтому он быстро собрал сумку и однажды появился у меня на лужайке, распугав павлинов. Его привели ко мне, и он сказал: «Я буду здесь жить. Можно? Я все равно буду здесь жить». Это был Джосс Мэдден семи лет, но и теперь он такой же. Он знает, чего хочет и как это получить.

– Вы его любите, Бен. Вы им восхищаетесь.

– Он мой сын… и Джулии. Он многим напоминает старого Бена. Вы не можете не любить людей, в которых видите свое отражение.

– Значит, он остался в вашем доме и стал таким самонадеянным, что люди назвали его Павлином. Он жесток, и он ваш сын.

– Да. Все это так.

– Может быть, он один из тех, кто назвал вас отцом, когда вы разбогатели?

– Не думаю, что в семь лет он знал что-то о богатстве. Просто он ненавидел свой дом и любил павлинов. Он уделял больше внимания им, чем мне. Обычно он с важным видом гулял по лужайке вместе с ними. Затем увлекся опалами, особенно теми, у которых были цвета павлиньих перьев. Он проявлял к ним интерес с самого начала, а если Джосс чем-то заинтересовался, то превращает это в нечто грандиозное. Я знаю, что на него можно положиться. Скоро он сможет всем руководить без моей помощи, но меня тянет туда. Иногда мне снится, что я там, спускаюсь в шахту… все ниже, ниже, через подземные ходы. Там я поднимаю фонарь и вижу свод, покрытый массой опалов, прекрасных сверкающих опалов: красных, зеленых и золотых, и среди них другой Зеленый луч.

– Это к несчастью, Бен, – сказала я. – Не хочу, чтобы с вами что-нибудь стряслось. Вы богаты. У вас есть Оукланд Холл. Перестаньте вспоминать о Зеленом луче.

– Знаешь, самое чудесное, что я нашел после потери Зеленого луча, – это ты, – ответил он.

Мы помолчали, медленно прогуливаясь по галерее, но у меня появилось предчувствие, что настанет день, когда он уедет, и я не смогу больше приходить в Оукланд Холл, а мне хотелось еще многое узнать.

Я уже знала, как добываю топалы из-под земли, представляла шумный лагерь и людей, живущих в нем, их восторг и разочарование, но не только это. Миссис Бакет очень нравилось, когда я приходила к ней на кухню. Мне открылось, как мало я знаю о своей семье, и мне часто казалось, что Мириам, Ксавье и мои родители напоминают тени в слабо освещенной комнате. Огни потускнели после потери Оукланд Холла. Самое приятное для миссис Бакет было угощать меня всякими деликатесами так, чтобы я смогла сравнить их с тем, чем кормит нас миссис Кобб. Думаю, у нее был комплекс вины из-за того, что она не перешла с нами в Дауэр Хауз. Она любила говорить о прошлом, и от нее я узнала, что мистер Ксавье был «одаренным мальчиком».

– Заметьте, во время всех этих неурядиц он учился. Ему очень нравилась моя стряпня. «Ты похожа на Рог Изобилия, никто не умеет так вкусно готовить, как ты», – говорил он. Мисс Мириам часто капризничала, когда была маленькой, она воровала сахар. В пятнадцать лет она сказала мне: «Миссис Бакет, мы должны оставить Оукланд Холл». Она чуть не плакала, и, должна сказать, я тоже. Ну, а мисс Джессика…

После внезапного молчания Ханна сказала:

– Вы приготовили к чаю булочки, миссис Бакет?

– Кто была Джессика? – спросила я.

Миссис Бакет посмотрела на Ханну, а затем выпалила:

– Что пользы притворяться? Нельзя же вечно скрывать такое?

– Расскажите мне, – умоляла я, – кто была Джессика?

– Была еще одна дочь между Мириам и Ксавье, – почти воинственно произнесла миссис Бакет.

– И ее звали Джессика?

Ханна склонила голову: это было подтверждением.

– Почему же это скрывают?

Они снова замолчали.

– Это довольно глупо, – вырвалось у меня.

Ханна резко сказала:

– В свое время вы все узнаете. Это не наше дело.

Я умоляюще взглянула на миссис Бакет.

– Вы знаете, а почему мне нельзя знать? Что случилось с этой Джессикой?

– Она умерла, – ответила миссис Бакет.

– Когда была совсем молодой?

– Это произошло после того, как они покинули Оукланд Холл, – сказала Ханна, – мы мало что знаем об этом.

– Она была старше Мириам, а Мириам было тогда пятнадцать лет, – подсказала я.

– Ей было семнадцать, – сказала Ханна, – но это не для нас. Миссис Бакет не должна была…

– В моей кухне я делаю то, что мне нравится, – сказала миссис Бакет.

– Это не кухонные дела, – возразила Ханна.

Я видела, что они затевают ссору, чтобы не отвечать мне.

Я покинула Оукланд Холл и пошла к церкви, чтобы осмотреть все могилы. Среди них была только одна Джессика Клэверинг, но она умерла около ста лет тому назад, когда ей исполнилось семьдесят лет. Затем я вышла на Пустошь.

– Итак, ты похоронена здесь, Джессика, – прошептала я.