Текст книги "Королева Виктория"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

– Да, ваше величество?

– Неужели нет никакого выхода… может быть, можно что-нибудь придумать?

Я понимаю, что мои слова означали для него, что я любой ценой хочу сохранить Альберта. Штокмар сознавал это, и в глазах его мелькнуло что-то похожее на торжество.

– У баронессы в Кобурге есть сестра, – сказал он. – У сестры есть дети. А вы знаете, как баронесса любит детей. Она могла бы поселиться у сестры… с приличной пенсией.

– Как мне ей сказать? О нет, нет. Я не смогу.

– Быть может, для отдыха… сначала. Это может быть очень продолжительный отдых.

Я молчала. Я знала, что он был прав. Я любила Лецен. Проститься с ней будет очень тяжело. Но Альберт был мой муж. У меня был долг перед ним. Более того, он был как раз тот человек, который был мне необходим. Если бы Лецен удалилась – как бы я ни скучала по ней, – исчезло бы напряжение, так волновавшее меня. Моя жизнь стала бы спокойной и счастливой.

– Баронесса недавно болела, – продолжал Штокмар, – она ещё не поправилась после желтухи. Ей нужен отдых, свобода от всяких обязанностей. Ей нужно предложить отпуск… сначала… который может затянуться. Я кивнула медленно и грустно. Штокмар улыбался.

– Ваше величество проявляет большую мудрость, – сказал он.

Я знала, что к этому идет. Они не могли жить мирно под одной крышей. Это было неизбежно с момента их первой встречи. Их неприязнь была взаимной. Любовь ко мне сделала их врагами.

Мне приходилось примириться с этим. Альберт будет доволен! Он добился того, чего желал, наверное, со дня нашей свадьбы. Наконец он избавится от Лецен. Я знала, что ее жизнь будет благополучной и у нее будут достаточные средства. Она часто рассказывала мне о своей сестре и ее детях. Конечно, первое время разлука со мной покажется ей ужасной, но со временем она успокоится и будет счастлива.

Думаю, Альберт придет ко мне в восторге. Он скажет, как он счастлив тем, что я приняла такое решение. Он знал, что это было ради него, и он будет доволен. И тревожащая его мысль, что он не играет значимой роли во дворце, покинет его. Я доказала ему, что для меня он был важнее всех.

Я ждала, но он не приходил. Где он? Штокмар сказал, что пойдет к нему сразу же. Раз я приносила такую жертву, почему он не явился тут же поблагодарить меня? Время шло, и, наконец, я больше не могла переносить ожидания.

Я пошла к нему в гостиную. К моему удивлению, я застала его в кресле с книгой в руках. Читать… в такой момент! Я вновь почувствовала раздражение. Он посмотрел на меня с улыбкой.

– Почему ты не пришел ко мне? – спросила я.

– Во время нашей последней встречи ты была не в лучшем настроении.

– Как и ты, впрочем. Альберт, положи книгу, когда я с тобой разговариваю.

– Это что, королевский приказ? – спросил Альберт холодно.

О Боже, подумала я. Это было совсем не то, чего я ожидала. Как он мог вести себя так после того, что я сделала?

– Когда я вхожу, я ожидаю, что ты обратишь на меня внимание.

– Тысяча извинений, – он встал и поклонился.

– Не об этом речь, – сказала я. – Я хочу, чтобы ты просто говорил со мной. Он по-прежнему держал книгу в руках.

– Положи книгу, – закричала я.

– Если это просьба, а не приказание, я так и сделаю.

– Может быть, ты бы желал, чтобы я еще и просила тебя поговорить со мной?

– Это было бы только вежливо. Мое раздражение росло.

– Может быть, ты желал бы, чтобы я сделала реверанс, попросила разрешения поговорить с тобой и вышла, пятясь? Альберт встал и, взяв книгу, ушел в спальню. Он запер дверь за собой.

Я была в бешенстве. Я пришла, готовая к примирению. Я согласилась – хотя и против воли, – чтобы Лецен уехала. И вот мне награда. Еще одна ссора. Я этого не потерплю.

– Открой дверь, – закричала я. Альберт стоял у двери с другой стороны. Я это чувствовала.

– Кто там? – спросил он.

– Ты знаешь. Это королева. Открой сейчас же. Ничего не произошло. Я была так несчастна. Я была готова расплакаться. Только гнев сдерживал мои слезы. Я еще раз постучала.

– Кто там? – повторил Альберт.

– Что это еще за фокусы? Ты знаешь кто.

– Скажи мне.

– Королева! – закричала я.

Ничего не случилось. Что он этим хотел сказать, запираясь от меня? Я согласилась на их условия… его и Штокмара. Я пообещала, что моя дорогая Лецен уедет надолго, а он вел себя так… чтобы доказать мне, вероятно; что он хозяин у себя в доме. Все это было прекрасно, но я – королева.

– Открой дверь! – крикнула я дрожащим от волнения голосом.

– Кто там? – повторил он.

– Королева, – сказала я, подавляя свое волнение.

Я чувствовала себя несчастной, разочарованной. Я хотела видеть его. Я хотела, чтобы он открыл дверь, обнял меня и сказал, что глупым ссорам, так терзавшим нас обоих, пришел конец. Я хотела сказать ему, что я согласна на отъезд Лецен. Я соглашусь на все, только бы мы были вместе, потому что нет ничего важнее нашей любви.

Я не могла подавить душивших меня рыданий. Альберт, наверно, услышал, потому что он сказал очень мягко:

– Кто там? И тут я поняла. Он хотел держать в объятиях не королеву, но Викторию, свою жену.

– Альберт… это Виктория… твоя жена. Дверь распахнулась. Я кинулась к нему, он подхватил меня и крепко обнял.

Я была так счастлива. Я сказала, что, вспылив, не смогла удержаться и стала говорить с ним ужасным, сварливым тоном. Он ответил, что невероятно сожалеет о том, что сказал мне тогда. Мы согласились, что наши ссоры проистекали из нашей любви друг к другу. И решили, что их надо остерегаться. А уж если они и будут возникать, то мы должны их прекращать в самом начале, не позволяя им превращаться в ураган. Они отравляли наше блаженство. Мы были так счастливы. А к нашей маленькой Викки следует призвать других врачей, например Штокмара.

Я знала, что Лецен будет протестовать. Ее ревность к Альберту затмевала в ней все другие чувства. Но мы должны вылечить Викки и укрепить наш брак.

Мне предстоял неприятный разговор с Лецен. Я все время его откладывала, никак не могла решиться. Первым с ней заговорил Альберт. Может быть, это было неудачно. Она подозрительно относилась ко всему, что исходило от него. Она явилась ко мне разгневанная.

– Принц говорил со мной, – сказала она. Я знала, что меня ожидало.

– Он пытается отнять вас у меня.

– О нет… Дэйзи.

– Да, пытается. Он предложил мне поехать в Кобург в длительный отпуск.

– Я озабочена вашим здоровьем. Вы так много работаете.

– Я не считаюсь с этим, когда я тружусь для тех, кого люблю.

– Я знаю… я знаю… Как девочка?

– С ней все в порядке.

– Но она выглядит бледной, худой и апатичной. Она была такая энергичная.

– Некоторым просто хочется устроить неприятности.

– Милая Дэйзи, принц и я решили, что вам нужен длительный отдых в Кобурге. Там ваша сестра. Вы так любите ее детей. Вы поедете… и действительно хорошо отдохнете.

Она смотрела на меня, как бы не веря своим глазам. Я не отвела взгляда. Она хорошо меня знала. Она поняла, что я предупреждала ее об увольнении и что последняя сцена в детской была заключительной. Она не могла поверить, что связи между нами оказались слабее тех, что существовали между мной и моим мужем.

Я не могла сказать ей то, что хотела. Дорогая Лецен, я никогда не забуду, кем мы были друг для друга. Я люблю вас. Я так благодарна за всю любовь и заботу, которой вы окружаете меня столько лет. Я навсегда сохраню счастливые воспоминания о нашей жизни вместе. Но теперь я замужем… и мой муж и дети занимают первое место в моем сердце.

Я не могла сказать это, но она знала, о чем я думала. Она знала, как я несчастна от того, что мы должны расстаться; но она также понимала, что у меня началась новая жизнь. Я должна примириться с ее уходом, как я примирилась с уходом моего дорогого лорда Мельбурна. С тех пор как Альберт вошел в мою жизнь, они перестали играть в ней главную роль.

Бедная Лецен! Она выглядела такой печальной. Я не могла этого вынести. Я обняла ее и тихо заплакала. Она прижимала меня к себе и тоже плакала, но наши слезы были слезами смирения.

Лецен не могла уехать немедленно. После того как она пробыла у нас так долго, требовалось много приготовлений.

К нашей великой радости, Викки начала поправляться. Альберт часто посещал ее. Мне казалось, у него было особенное чувство к ней. Теперь я это точно знаю, потому что это подтверждалось на протяжении многих лет. Она была прелестным созданием и уже обнаруживала живой интеллект, восхищавший Альберта. Мальчик был еще мал, но нам казалось, что он менее развит, чем была Викки в его возрасте. Однако главным в это время было их здоровье.

Несмотря на то, что времени с момента решения вопроса, связанного с Лецен, прошло совсем немного, мы стали значительно ближе друг к другу. Я начала осознавать свои недостатки, увидев их как бы глазами Альберта. Как-то он мне сказал:

– Мы должны одолеть твой нрав, и я обещаю тебе, что мы это сделаем.

– Это трудная задача, – признала я.

– Это дракон, которого предстоит победить, – сказал Альберт. И при этом он походил на святого Георга, готовящегося к схватке. – Мы должны победить его, прежде чем он победит нас.

Как он был прав! Как он всегда был прав! Даже в случае с Лецен. Я ее очень любила и всегда буду любить. Иногда я могла быть высокомерна. Может быть, потому, что мне слишком рано внушили мысль, что я будущая королева. Я была раздражительна, импульсивна, склонна сначала действовать, а потом думать, но, во всяком случае, я была способна любить, а когда я любила, я была верна своей любви. Но, несмотря на мою любовь к Лецен, я знала, что она была эгоистична, ревнива и ее главной целью было занять первое место в моем сердце и не уступать его никому. И она ненавидела всех, кто пытался стать между нами. Она была неспособна что-нибудь организовать. Дела при дворе были в беспорядке благодаря недосмотру. Мальчик Джонс показал, насколько ненадежна охрана. Альберт увидел все это раньше других и оказался прав.

Пришло письмо от его брата Эрнста, извещавшее о его предстоящем бракосочетании. Его невестой была принцесса Александрина Баденская. Я сомневалась в разумности этого брака, зная его репутацию и ужасные последствия его недостойного поведения в виде дурной болезни. Но он писал, что совершенно поправился, и Альберт, обладавший чувством глубокой семейной привязанности, были восторге, считая, что супружество спасет его брата.

Нас приглашали в Саксен-Кобург на свадьбу. Я не могла поехать, положение в стране требовало моего присутствия. Уже не было и речи об утаивании фактов. Сэр Роберт Пиль отличался от лорда Мельбурна тем, что не считал, что все «следует оставить как оно есть». Он настаивал, что я должна знать все, что происходит, как бы оно ни было неприятно.

Хотя я и не могла поехать, но ничто не препятствовало поездке Альберта. Мне не хотелось расставаться с ним, но, поскольку его брат женился, он, естественно, желал присутствовать на свадьбе, тем более что он считал этот союз спасительным для Эрнста.

Альберт разрывался между двумя желаниями – увидеть свой любимый дом и остаться со мной. Он выбрал последнее, к моему величайшему удовлетворению. Правда, в какой-то момент мне показалось, что он предпочел остаться лишь потому, что Лецен, хотя и собиралась уезжать, была все еще во дворце. Его беспокоило, что в его отсутствие она могла добиться от меня пересмотра своего решения.

Тем не менее я была довольна, что он поборол искушение увидеть свою родину и остался со мной.

Я написала дяде Леопольду, как мы были счастливы в браке, и получила очень милое письмо от принцессы Александрины, которая, судя по тому, что она писала, явно была кроткой, разумной и религиозной молодой особой.

– Это то, что нужно Эрнсту, – сказал Альберт.

Мне пришла мысль, что, раз Альберт не едет в Кобург на свадьбу, молодые должны приехать к нам. И я предложила Альберту пригласить их провести медовый месяц в Клермонте.

Альберт нашел мою идею превосходной и написал Эрнсту приветливое письмо с множеством добрых советов. Хотя Эрнст был старше, более серьезный и вдумчивый Альберт считал своим долгом опекать своего брата.

Эрнст и его молодая жена с удовольствием приняли приглашение приехать в Англию. Они прибыли в июле, и я нашла мою новую невестку очень милой, дружелюбной и разумной. Эрнст остался таким же, каким я его знала раньше, веселым и любезным, но, поскольку я знала теперь, что он был немного донжуан и совсем не похож на Альберта, он не пользовался моей симпатией и я не верила, что он мог так быстро превратиться из распутника в образцового супруга. Но Альберт верил и был на редкость снисходителен к нему.

Но перед их визитом нас посетил немецкий композитор Феликс Мендельсон [47]47
  Мендельсон-Бартольди, Якоб Людвиг Феликс (1809– 1847) – немецкий композитор, дирижер, пианист и органист.


[Закрыть]. Альберт и я были в восторге. Мне всегда нравилась его музыка, и я сразу же призналась в этом. Мендельсон доставил мне большое удовольствие, попросив Альберта сыграть ему что-нибудь.

– Когда я вернусь в Германию, я смогу похвастаться, что слышал игру принца, – сказал он.

– Да, пожалуйста, – воскликнула я. – Принц – настоящий музыкант, могу вас уверить.

– Виктория! – сказал Альберт укоризненно, но он был явно доволен.

– Вы должны извинить энтузиазм королевы, – сказал он Мендельсону, – он вызван более чувством, нежели критической оценкой.

Но, когда Альберт сыграл хорал Герца, Мендельсон был очарован и сказал, что его исполнение сделало бы честь профессиональному музыканту.

– Пожалуйста, спойте нам, мистер Мендельсон, – попросила я, и он спел свой хор из оратории «Святой Павел», и мы с Альбертом присоединились к нему.

Когда он закончил, я аплодировала и спросила, не написал ли он каких-нибудь новых песен.

– Королева очень любит ваши песни, – сказал Альберт Мендельсону и обратился ко мне: – Почему бы тебе не спеть одну?

Я заколебалась, но меня уговорили. Мы прошли в мою гостиную, где я села за пианино. Вошла мама. Как она изменилась! Я думаю, что ее высокомерие поощрял в ней этот ужасный сэр Джон Конрой. Я благодарила судьбу, убравшую его с нашего пути. Альберт был так доволен, что у нас с мамой улучшились отношения. Я спела «Песню паломника» и «Оставь меня». Мендельсон рассыпался в похвалах моему пению – в какой-то степени искренних, – большинство из них были адресованы королеве, но кое-что и певице.

Внезапно ветер подхватил ноты и раскидал их по полу, я побежала их собирать, и мне кажется, его удивило столь непосредственное поведение королевы.

Это была очень приятная неофициальная встреча, не только потому, что мы встретились со знаменитым композитором, но и потому, что он был из тех людей, с которыми Альберт любил беседовать и которых я до сих пор воздерживалась приглашать во дворец, хотя с музыкантами я чувствовала себя свободнее, чем с писателями, потому что я кое-что понимала в музыке и уверенно принимала участие в разговорах.

Вскоре после моего двадцать третьего дня рождения произошел очень неприятный случай. Когда мы выехали на прогулку, Альберт заметил недалеко от экипажа какого-то подозрительного человека. Когда он был в двух или трех шагах, он достал пистолет и прицелился. Раздался чей-то крик. Я увидела, как человек бросился бежать, и прежде чем его успели схватить, он скрылся в толпе.

Вернувшись во дворец, мы застали всех в смятении. Нам едва удалось избежать опасности. Злодей скрылся. Существовала возможность, что он совершит новую попытку.

Лецен была вне себя. Она все время твердила, что я не должна больше выезжать, что это слишком опасно.

– Я не намерена скрываться, – возразила я. Оставшись одни, мы обсудили это с Альбертом.

– Мы должны выезжать, – сказала я. – Но… под охраной. И если он сделает еще одну попытку, то охрана сможет его схватить.

Не говоря ни слова ни маме, ни Лецен, мы выехали с двумя адъютантами. Человек с пистолетом действительно появился снова, и его задержали, правда, он все же успел выстрелить. Я была рада, что его поймали.

Меня всегда угнетало осознание того, что есть люди, желающие убить меня; но я всегда была спокойна в минуту опасности, что удивляло многих, да и меня саму. Рассказывали, что подобным образом вел себя мой дед в момент покушения на него – сохранял выражение полнейшего спокойствия. Сэр Роберт Пиль сейчас же явился во дворец. Он был очень расстроен.

– Его зовут Джон Фрэнсис, ваше величество. Ему двадцать с небольшим и он столяр.

– Он сумасшедший? – спросила я.

– Он не выглядит таковым, мэм.

– Сэр Роберт, я не могу вынести мысли, что его за это казнят.

– Его целью было убить ваше величество. – И все же… я этого не хочу. Я всегда считаю, что эти люди безумны и их нельзя судить. Это своего рода болезнь.

– Ваше величество слишком великодушны.

– Я желаю, чтобы ему сохранили жизнь. Я не хочу, чтобы кто-то умер из-за меня.

– Этот станет примером для других, – сказал Альберт. – Иначе люди станут пытаться совершить подобное просто для того, чтобы получить известность.

– Вопрос о судьбе этого человека предстоит решать правительству, – сказал сэр Роберт. – Это не королевская прерогатива, но я сообщу парламенту желание вашего величества.

Он так и сделал; и, поскольку я высказала свое желание очень твердо, вместо повешения Джон Фрэнсис был осужден на пожизненную ссылку. Похоже было на то, что Альберт прав.

Он сказал, что я проявила сентиментальность по отношению к Джону Фрэнсису и подобная снисходительность может поощрить других на такие поступки. Я была не согласна и радовалась, что смерть Джона Фрэнсиса не отяготит мою совесть. Альберт возражал, но очень мягко, и наш разговор закончился мирно.

Позже он говорил, что, если бы Джон Фрэнсис получил по заслугам, мы бы никогда не услышали о Джоне Уильяме Бине. Однажды, когда мы с Альбертом ехали в часовню Сент-Джеймского дворца, мальчик, несчастный урод, не более четырех футов ростом, горбатый, выскочил из толпы навстречу нашему экипажу. В руке у него был пистолет, который он направил на нас. Двое других подростков бросились на него; один швырнул горбуна на землю, а другой отнял у него пистолет.

– Озорные дети забавляются, – сказал Альберт, когда мы проехали. – Ты видишь, любовь моя, как неразумно не наказывать виновных. Люди думают, что им все может сойти с рук.

Я сказала, что Джон Фрэнсис понес наказание, его сослали в Австралию на всю жизнь. Это было наказание – может быть, такое же жестокое, как смерть. Я была рада, что его кровь не запятнала мне руки. Альберт покачал головой, как будто он считал мое рассуждение нелогичным.

Когда мы вернулись во дворец, мы узнали, что полиция, сочтя происшедшее игрой, сделала мальчику выговор, в то же время похвалив двух других – братьев по фамилии Дэссет – за их проворное вмешательство.

Но дело оказалось не столь простым. Один из братьев Дэссет оставил у себя пистолет, и при рассмотрении его оказалось, что в нем, кроме бумаги и табака, был еще и порох. Если бы из него выстрелили, это было бы крайне опасно. Братья отнесли пистолет в полицию.

Дело приняло другой оборот. Полиция, устыдившись того, что возможному преступнику дали скрыться, принялась за розыски горбуна, и из-за его внешности его оказалось нетрудно обнаружить. Его нашли. Это был не ребенок, он работал в аптеке. Вскоре его арестовали. Он придерживался тех же убеждений, что и Джон Фрэнсис.

– Это будущие революционеры, – сказал Альберт. – Такого рода людей было много во Франции в конце прошлого века.

Но этот инцидент привнес в мою жизнь и нечто положительное. Сэр Роберт Пиль, бывший в то время в Оксфорде, в какой-то невероятно кратчайший срок прибыл во дворец.

Когда я услышала о его прибытии, я сразу поняла, что это было связано с делом Бина, и пригласила его к себе немедленно.

Я никогда не забуду выражения лица, с каким он вошел. Он был явно крайне озабочен.

– Я приехал, как только услышал, ваше величество, – сказал он дрожащим голосом.

– Очень любезно с вашей стороны, сэр Роберт, – отвечала я. – Но мы, как видите, живы-здоровы. Он смотрел на меня, и я увидела, как его глаза наполнились слезами.

– Прошу простить меня, ваше величество, – пробормотал он и вышел нетвердыми шагами.

Я была глубоко тронута. Этот славный человек так беспокоился о моей безопасности, что он, которого я всегда считала таким холодным – хотя и он, и Альберт убедили меня, что он талантливый государственный деятель, – был тронут до слез моим спасением.

Бина приговорили к полутора годам тюремного заключения. Но что имело больше всего значения в этой истории, так это то, что мое чувство к сэру Роберту Пилю изменилось. Я могла доверять ему, как лорду Мельбурну. Он стал Добрым другом. И я призналась себе, что он был более умелый политический деятель, чем блестящий собеседник, обаятельный, светский человек, мой дорогой лорд Мельбурн.

Сэр Роберт никогда не действовал уклончиво; он всегда хотел довести дело до конца. Он явился во дворец обсудить эти два покушения, внушившие ему опасения, поскольку они следовали одно за другим.

– Я уверен, – сказал сэр Роберт, – что поступок Бина не был серьезным покушением на жизнь вашего величества. Это простодушный бедняга, просто добивавшийся известности. Но мы не можем позволить людям думать, что они могут развлекаться, устраивая даже эти шуточные покушения. Я предлагаю внести проект нового закона, новый билль, и немедленно. Покушения на жизнь монарха будут наказываться ссылкой на семь лет или трехлетним тюремным заключением, причем обвиняемый будет предварительно публично высечен.

– Почему, вы думаете, совершаются эти покушения? Сэр Роберт задумался.

– Я уверен в одном. Это протест не лично против вашего величества. В тех случаях, когда вы показываетесь народу, вы неизменно проявляете заботливость и дружелюбие, а ваша семейная жизнь безупречна.

Я вспомнила о наших бурных ссорах с Альбертом и решила, что таких сцен больше не будет, потому что я все более убеждалась, что я была в них виновата.

– Нет, это не ваше величество возбуждает недовольство в умах, – продолжил сэр Роберт. – Это положение дел в стране.

Я знала, что среди прочих опасностей он имел в виду чартистов с их хартией. Альберт много говорил мне об этом. Они требовали реформы избирательной системы и тайного голосования. Они бунтовали в разных частях страны, и эти бунты вызывали у людей содрогание, потому что французская революция произошла еще так недавно и все мы знали, что случилось с этой несчастной страной. Особенно опасались люди, занимавшие высокое положение, потому что мы не могли забыть, что постигло подобных нам во Франции.

Были и другие неприятности: мятеж в Уэльсе, Кобден, причинявший заботы сэру Роберту из-за хлебных законов, и многое другое.

Все это создавало смуту, а когда в стране возникали трудности, народ выражал свое недовольство, восставая против своих правителей.

Как королева, я должна была быть осведомлена обо всем этом, и Альберт терпеливо разъяснял мне. Я была ему так благодарна; он не только сообщал мне необходимую информацию, но и развивал мой ум, читая мне исторические сочинения.

Благодаря Альберту я сильно изменилась. И когда я вспоминала, как вела себя по отношению к сэру Роберту, называя его «учителем танцев», не ценила его достоинств, мне было стыдно. У меня теперь раскрылись глаза, и раскрыл мне их Альберт.

Билль о защите монарха был принят парламентом без осложнений. Посетивший меня лорд Мельбурн рассказал мне, как все были поражены моим мужеством. Он смотрел на меня с любовью и немножко грустно, но он был искренне рад, что я наконец по достоинству оценила сэра Роберта Пиля. Это было очень благородно с его стороны, ведь сэр Роберт был его политическим врагом, а между мной и лордом Мельбурном существовали особые отношения. И все же он в первую очередь заботился о моем благе. Какой он был всегда добрый друг!

Я чуть было не попала в ловушку из-за Кембриджей, и выпутаться мне помог лорд Мельбурн, иначе создалась бы опасная ситуация. Сэр Роберт очень тонко разбирался в политических вопросах, но мой милый лорд Мельбурн лучше понимал людей и предвидел, как они могут поступать в определенных обстоятельствах и почему. Лорд Мельбурн был неисправимый сплетник, и когда я вспоминаю о наших разговорах с ним, то понимаю – они больше касались частной жизни окружавших нас людей, чем политики.

Я была не в очень хороших отношениях с Кембриджами, с тех пор как герцогиня отказалась встать, когда пили за здоровье Альберта. И, конечно, они никогда не могли простить мне, что я не вышла за их сына Георга.

Я услышала, и не без удовольствия, что леди Августа Сомерсет беременна и виновником ее положения является Георг.

Я обсудила это с Альбертом. Его всегда огорчали проявления развращенности, и в особенности, когда это касалось членов семьи. Кембриджи постоянно враждебно относились к нему, и он сказал, что сейчас мне представился случай высказать свое неудовольствие и дать им понять, что я не позволю им оскорблять нас.

– Ты слишком снисходительна к окружающим, – говорил мне Альберт нежно, но осуждающе. – Ты принимаешь людей, замешанных в скандалах, – твой собственный премьер-министр, и одно время твой постоянный гость, был сам небезупречен.

Некоторое время тому назад это привело бы к ссоре, потому что я не любила, когда критиковали близких мне людей, но теперь я сказала спокойно:

– Люди могут оказаться замешаны в скандалы, даже будучи невинны. Я никогда не считала, что их следует осуждать за это. Твой отец и брат сами были не безгрешны в этом отношении, но это только возвышает тебя в моих глазах, когда ты за них заступаешься.

Альберт не продолжил разговора. Он был очень чувствителен к проступкам членов своей семьи. Тем не менее он считал, что следует что-то предпринять в отношении Кембриджей, и в этом случае я согласилась с большой готовностью.

– Пригласи герцогиню на свой прием и скажи ей, что ты не можешь принимать леди Августу.

– А Георга?

Альберт признал, что это было сложнее, поскольку Георг был членом королевской семьи и состоял в числе возможных наследников трона.

Вскоре герцогиня попросила у меня аудиенции, и я выразила готовность принять ее с некоторым злорадным удовольствием.

– Я желала бы знать причину, по которой ваше величество отказывается принимать мою фрейлину, – сказала она.

– Дорогая герцогиня, – отвечала я, – по-моему, причина очевидна.

– Но не для меня, ваше величество.

– Спросите вашего сына или вашу фрейлину. Они должны знать. Принцу и мне известно, в каком эта дама находится положении, и мы не можем допустить при дворе распущенности. Мы не принимаем тех, кто оступается в известном смысле, – и если в этом замешаны члены королевской семьи, тем хуже. Но мы положим конец распущенности.

– Я уверяю вас, ваше величество, что вас неправильно уведомили… как это уже было в другом случае.

Всякое упоминание о Флоре Гастингс действовало мне на нервы, и не только из-за пережитых мной неприятностей. Передо мной всегда вставала картина – бедная невинная девушка, умирающая от ужасной болезни и обвиняемая в безнравственности.

Герцогиня удалилась в большом негодовании. Уходя, она сказала, что дело этим не кончится.

Я была очень встревожена, особенно когда я узнала, что для этих слухов не было никаких оснований.

Лорд Мельбурн, хотя он больше не был премьер-министром, вел очень активную светскую жизнь и хорошо знал подробности личной жизни многих. Я была очень рада, когда он попросил меня принять его наедине.

– Дорогой лорд Мельбурн, – сказала я, – эта встреча напомнила мне доброе старое время.

– Я очень счастлив этому и рад, что ваше величество усматривает достоинства у вашего нового премьер-министра.

– Я была очень молода и неопытна. Я очень сожалею, что дурно отзывалась о сэре Роберте. Он очень симпатичный человек… очень тонко чувствующий, хотя и не всегда может выразить свои чувства. – Уже не учитель танцев? – спросил лорд Мельбурн, который редко упускал возможность пошутить.

– Он бросил это занятие, – засмеялась я.

– А серебряная отделка на крышке гроба?

– Я ее не замечаю. Я знаю, что он очень милый, порядочный, умный человек и твердо намерен сделать все, что в его силах, для блага страны и моего… и в этом, я полагаю, вы заодно.

– Это верно. Но я пришел поговорить с вашим величеством об этой истории с Кембриджами. Ваше величество не может допустить еще один скандал, подобный тому, который мы имели с Флорой Гастингс.

– О нет! – воскликнула я.

– Вам будет нелегко выпутаться сейчас, как и тогда… а ведь даже и тогда это было очень трудно? Я кивнула.

– Я не забуду никогда, как народ отвернулся от меня.

– Это в обычае толпы. Герцогиня Кембриджская в бешенстве. Она вовлекает в эту историю газеты. Вы должны очень постараться, чтобы не вспыхнул новый скандал. Вы знаете, что в стране мятежи и безработица. Пиль вам, конечно, докладывал об этом. Я кивнула.

– Он не мог без этого обойтись. Хотя, в сущности, ничего особенного. Такое происходит довольно часто.

Я смотрела в лицо дорогого лорда Эм и думала: сэр Роберт не считает, что в этом нет ничего особенного. Они были разные люди, эти двое, но их объединяла привязанность ко мне.

– Одно должно быть сделано без промедления, – продолжал лорд Мельбурн. – Герцогине должно быть принесено письменное извинение.

– Извинение? От меня?!

– Пусть оно поступит от принца. Он является предметом их нападок. Но это следует сделать быстро, прежде чем вся история раздуется в скандал. Если дело затянется, оживут старые слухи. Это будет очень неблагоразумно и очень сложно для вашего величества.

– Я скажу Альберту.

– Он, естественно, не захочет унизиться, но ваше величество должны внушить ему, что, пережив подобную неприятность, вы опасаетесь за свою репутацию и что ситуация уже такова, что непременно нужно принести извинения герцогине.

– Я понимаю. Вы мой добрый друг, и я немедленно поговорю с Альбертом.

Как и предполагал лорд Мельбурн, Альберт не желал извиняться, но мне удалось внушить ему, насколько это важно для меня. Я вспомнила ужасные дни, когда столько пережила из-за Флоры Гастингс.

– На улицах были плакаты, Альберт, – сказала я, – «Убийство в Букингемском дворце». Я никогда этого не забуду, и это не должно повториться.

Наконец я убедила Альберта, и он принес извинения герцогине. Они были принесены неохотно и приняты неучтиво. Все кончилось, но Кембриджи продолжали высказывать свою враждебность к Альберту, всячески подчеркивая, что считают его ниже себя.

Но, во всяком случае, благодаря лорду Мельбурну, который в делах такого рода был опытнее, чем сэр Роберт Пиль, нам удалось избежать опасного скандала.

Приближался сентябрь. «Пора бы немного отдохнуть», – сказал Альберт. Он изменил порядки в детской, и Лецен не протестовала. В сентябре она должна была уехать. Альберт уволил и заменил всех нянь, служивших при Лецен.

Викки, к нашей большой радости, поправилась. Она росла и с каждым днем становилась все забавнее. Альберт был ею очарован, и я была рада видеть, что и она испытывает к нему особое чувство, проявлявшееся в том, что, как только он входил в детскую, она бросала игрушки, бежала к нему и обхватывала его за ноги. Он брал ее на руки, и я даже видела, как он катал ее на спине, изображая из себя медведя или тигра, вызывая этим у нее визг восторга. Мальчик подрастал, но был еще мал и поэтому не так интересен.