Текст книги "Тайна старого фонтана"

Автор книги: Виктория Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Джио кивнул. Вивьен заметила, что даже на фото было видно, насколько не похожи синьор Динаполи и Изабелла как физически, так и в эмоциональном плане. В то время как Джио сжимал ладонь мужчины, Изабелла стояла в отдалении, создавая вокруг себя ауру враждебности. Вивьен вспомнила о том, что говорила ей женщина на вечеринке. Что же происходило между ними в замке после того, как дети вернулись туда уже при других обстоятельствах? Впрочем, сам подарок был очень трогательным. И, вне всяких сомнений, на его фоне дар Вивьен потерял всякую значимость. Часы теперь казались глупой пустышкой.

– Какой продуманный подарок, – выдавила из себя Вивьен.

Было заметно, насколько тронут Джио. Хорошая работа, Изабелла. Победа снова за тобой.

Но Белла не остановилась на этом. Когда все трое стали собираться домой, а солнце медленно опускалось за горы и деревья отбрасывали гротескно-длинные тени, Изабелла достала конверт из кармана своего пальто. Вивьен думала, она передаст его Джио, но, когда тот ушел к машине, вручила его Вивьен.

Девушка взяла его. Изабелла пошла вслед за братом, и Вивьен, сбитая с толку, посмотрела и открыла конверт. Примирительный подарок? Извинение? Позже она проклинала себя за наивность, от которой всегда страдала. Изабелла никогда бы так себя не повела. Но в тот момент она попалась на эту уловку. В глубине души она все еще хотела подружиться с Изабеллой, несмотря ни на что. Изабелла могла бы стать ее сестрой, о которой Вивьен так мечтала. Это избавило бы ее от необходимости постоянно противостоять Белле, которая делала ее существование в особняке невыносимым, и так было бы куда проще. Какой же наивной она была! Внутри конверта что-то шуршало. Она открыла его. В руках оказалась одна из пустых упаковок из-под таблеток. На обороте были слова:

Не получается, да, Вивьен?

Глава двадцать третья

Италия, лето 2016 года

Следующим утром, отпросившись у Адалины, я сажусь в автобус до города. На набережной Арно я выхожу в Сеть. Все началось, и я чувствую странное облегчение. Правда открылась, теперь мне предстоит перестать судить себя и выносить приговор за приговором самой, – этим займется общественность. Меня отправят на эшафот, и я честно взойду на него.

Все, чего я так боялась, началось. Заголовки новостных сайтов такие же, как я предчувствовала:

ПОДЛАЯ ИЗМЕНА ДОВЕЛА ГРЕЙС ДО САМОУБИЙСТВА! КРОВЬ НА РУКАХ ТАИНСТВЕННОЙ ЛЮБОВНИЦЫ! КЭЛЛОУЭЙ ВСТРЕЧАЛАСЬ С ЗАГАДОЧНОЙ ЛЮБОВНИЦЕЙ! КТО УБИЛ ГРЕЙС КЭЛЛОУЭЙ?

Я пролистываю статьи, быстро выхватывая главные слова, глотаю информацию, как измученная диетой женщина на чьем-то дне рождения. Имена кажутся незнакомыми, все как будто происходит не со мной.

Жена одного из известнейших юристов Великобритании, Джеймса Кэллоуэя, который возглавил кампанию «Свободу Остину Эйвери» в 2011 году, телеведущая Грейс, ушла из жизни в этом году. Они прожили в браке девять лет. Люди, знавшие Грейс, были шокированы ее самоубийством, и до сих пор было не ясно, что подтолкнуло любящую мать и известного шеф-повара к таким мерам. Сегодня выяснилось, что катализатором стала супружеская измена. В воздухе повис вопрос: с кем же был роман у Кэллоуэя и почему эта женщина не заявит о себе?

Все статьи едва ли не слово в слово повторяют эту. Прочтя несколько, я понимаю, что ни в одной обо мне не упоминается. Я хочу проверить свою догадку и вбиваю в Google свое имя. Нет упоминаний о Люси Уиттекер. Во всяком случае, ни одного, связанного с этим делом. Единственная ссылка ведет на страницу моих контактов на сайте компании «Кэллоуэй и Купер». Я пробую разные варианты: Люси Уиттекер измена, Люси Уиттекер Грейс Кэллоуэй, Люси Уиттекер самоубийство, но поисковик ничего не находит. Я вздыхаю с облегчением, но потом меня охватывает страх.

Статьи сопровождаются гнусными комментариями. Я знаю, что не стоит их читать: тролли резвятся в интернете, радуясь анонимности, – но не могу.

Кто эта шлюха? Ей это не сойдет с рук. Проститутка. Самка. Распутница. Воровка. Разрушила семью. Грейс была бы жива, если б не она. Как ей спится? У нее вообще есть совесть? Крутить с женатым, к тому же с отцом. Она заслуживает наказания. Что за ничтожество. Уродливая корова. Найдите сучку и покажите миру.

Им несть числа. Те немногие, в которых говорится, что нельзя обвинять только женщину, что это вообще-то Джеймс Кэллоуэй был женат и изменял жене, тонут в море ненависти. Я чувствую, как внутри меня разгорается злость, в ушах звенит, к лицу приливает кровь. А город продолжает жить своей жизнью, ничего не замечая. Река продолжает течь.

В каком-то смысле я даже хочу, чтобы мое имя всплыло, – покончить со всем, получить всю порцию позора за один раз. Пустой холст как будто специально подготовлен для всех обвинений и приговоров. Ни лица, которое напомнило бы им, что я тоже человек, ни имени, которое сделало бы все реальным, – вместо этого какая-то женщина, убившая Грейс «любимицу нации» Кэллоуэй, как раз подходящая на роль козла отпущения. Без имени я беззащитна. Но хочу ли я защищаться? Могу ли? Читаешь статьи – да, звучит чудовищно. Совсем не так, как в черновиках моих писем к Джеймсу, как есть на самом деле. Теперь у нации есть шанс объединиться, гнать жертву в едином порыве, нацелить все копья, чтобы, когда меня выведут на чистую воду – а это обязательно произойдет, пронзить насмерть одним мощным ударом. Это только вопрос времени. То, что выглядит как помилование, является на самом деле отсрочкой неминуемого.

Телефон подпрыгивает как живой. Это Билл.

Ты в порядке? Позвони. Пытаюсь связаться. Чмоки.

Набираю короткое сообщение в ответ.

Я в норме. Позже позвоню. Не переживай.

Делаю паузу перед отправкой и добавляю строчку папиной гостье. Кто-то там знает мое имя, не говоря уже об адресе. Папа ни о чем не догадается (надеюсь), когда по совету той женщины купит утреннюю газету. Интересно, как он воспримет эту историю. Будет ли проклинать безымянную любовницу, так же как все вокруг? Сердце сжимается от этой мысли. А когда все откроется, станет еще хуже – он разочаруется, разуверится…

Ох, Люси, моя дорогая…

Спрашиваю Билл, приходил ли кто-то в квартиру в Лондоне. Она мгновенно отвечает:

Хотела сказать нет, но вспомнила, что одна женщина бродила на улице около дома. Я заметила, потому что это почти каждый день. Может, та же самая? Чмоки.

И чуть позже:

Только не пугайся. Может, это никак не связано. Люблю. Чмоки.

Я читаю сообщение дважды. Вспоминаю анонимный звонок от женщины, с которой говорила Адалина, после чего выключаю телефон и кладу в карман. Это как носить с собой камень, напоминание о том, что рано или поздно придется войти в воду и дать ему утянуть себя на дно.

Но пока я встаю и растворяюсь в толпе, как любой другой человек, ни в чем не замешанный.

* * *

То, что мне стоило бы сделать, и то, что я делаю на самом деле, – две разные вещи. Я должна позвонить папе и объяснить все. Честность могла бы смягчить наказание. Я должна поговорить с Билл, с сестрами, со всеми, кого это непосредственно касается, потому что если эти люди смогут принять меня, то какое мне дело до того, что подумают остальные? Я должна связаться с Джеймсом, чтобы согласовать наши истории (звучит, конечно, дико, как будто мы сообщники в грабеже, как будто может быть другая версия истории, кроме той, которую мы оба знаем). Но на все это мне не хватает мужества. Вместо этого я возвращаюсь в Барбароссу и направляюсь прямо в Овальный сад. Как только я открываю дверь этого святилища, в голове проясняется. Разум становится чистым и спокойным. Я сажусь на скамейку, на которой когда-то сидели Вивьен и ее муж. Дерево поскрипывает, будто знает секреты, ее и мои, и я хочу пойти к ней и все рассказать. В ответ она расскажет о себе. Мы обе любили. Мы обе встретили другую женщину на своем пути, после чего наши жизни изменились. Она поймет, сколько между нами общего.

Адалина считает, что я уехала на целый день. Поместье достаточно велико, чтобы я могла оставаться незамеченной. Невидимость дает мне силы. Бушующий дома шторм далек от этих пурпурных небес. Лондонские дома и офисы, гудящие предположениями и гипотезами, – пустяк. Воображение рисует журналистов в отделах новостей, жаждущих подробностей: Кто она? Где она? Что писать? Охота началась. Но пение птиц в итальянском небе и далекий звон колокола за холмами делает все это таким не важным. Джеймс кажется не таким важным. Еще недавно все это было бы для меня просто поводом поговорить с ним. А сейчас я даже не уверена, что хочу этого. Что он мне скажет? Я могла с точностью до последнего слова представить этот разговор.

Я: Привет, давно не слышала тебя.

Он: Тебе не стоило звонить.

Я: Нам нужно поговорить.

Он: О чем?

Я: Не будь таким.

Он: Все кончено, Люси. Я уже сказал.

Больше ничего. Да и осталось ли что-то еще?

Были времена, когда я представляла себе наше воссоединение. Джеймс признался бы, что любит, несмотря на невзгоды, что скучает и хочет снова быть вместе, и я поверила бы каждому слову. Я бы поверила в то, что, кроме нашей любви, ничто не имеет значения. Что бы ни произошло дальше, наша любовь исцелит и защитит нас. А сейчас словно пелена спала. Этого никогда не произойдет. Столько людей скорбит, их раны никогда не заживут, их воспоминания никогда не сотрутся, его детям понадобится целая жизнь, чтобы пережить эту трагедию. Это реальная жизнь. А идеальная картинка, которую я отказывалась забыть, даже когда Билл размахивала газетой перед самым моим носом, – просто фарс. В эгоистичных фантазиях в главных ролях были мы с Джеймсом, но на самом деле история никогда не была о нас. Она была о матери и ее детях. И о том, как мы их уничтожили.

Он никогда тебе не достанется. Он всегда будет моим.

Поэтому мне было так нужно поговорить с Вивьен.

Она как будто была в моей шкуре тридцать лет назад – другое время, другая женщина, другое сердце разбито. Но кажется, что ту записку написала Грейс Кэллоуэй. Для меня. Что мне было предназначено ее прочесть.

* * *

Ночью отключается электричество. В Барбароссе это не редкость, по всей видимости, и у Адалины есть запас свечей в шкафу. Она зажигает одну из них и относит в комнату Вивьен. Я зажигаю свечи, пока света не становится достаточно. Некоторые из них кажутся совсем древними, они оплыли и потеряли форму – наверное, с их помощью освещали замок десятки лет тому назад.

Здание выглядит совсем другим в мягком колеблющемся свете. Слышно каждый шум, видно каждую трещину. Ветви деревьев бьются в окна, как пальцы путника, который просит о ночлеге. Я представляю себе, как холодно и темно сейчас на чердаке, и вздрагиваю. Поднимаясь по лестнице, я вижу его.

– Я видел тебя в комнате Вивьен.

От звука этого голоса перехватывает дыхание. Сальваторе стоит за моей спиной на ступеньках, лицо подсвечено оранжевым, а его выражение не рассмотреть в неверном свете. Со стен на нас взирают портреты. Покрытые тканью, они так же реальны, как и мы, в этом пространстве между светом и тьмой, где все границы стираются. Лицо Сальваторе выражает интерес, а не желание обвинить.

– Меня послали туда, – вру я, – чтобы отнести кое-что.

– Она не та, кем ты ее считаешь. Не одна из них.

– О чем ты говоришь?

– Отправляйся домой. Иди домой. Уходи отсюда. Пока не поздно.

– Объясни, о чем ты.

– Слышишь? – его голос переходит в шепот. – Я могу, если прислушаюсь. Тсс – слушай. Вот же. Вот оно. Слышишь?

Мне кажется, что слышу. Едва слышный звук, такой слабый, что его можно принять за вой ветра… но он есть.

– Слышишь?

Он сошел с ума. Даже Макс так считает. Не слушай его. Но я слышу его снова, на этот раз четче.

– Это ребенок. Ребенок всегда был здесь, – говорит Сальваторе, и я вздрагиваю. – Она заставила меня остаться, боялась, что я заговорю. Что я расскажу всем, что случилось. Но они бы мне и не поверили. Сальве сошел с ума, – вот что они говорили. Ты бы тоже сошла, если бы увидела то, что видел я.

Он подвигается ко мне. Я разворачиваюсь, чтобы убежать, а дальше все как в тумане. Свеча выпадает из руки, я хочу затушить ее, но пламя уже охватывает ткань, и черное вмиг краснеет от его прикосновения. Пламя поднимается. Ткань, покрывающая портрет, меняет цвета: красный, желтый, синий, все цвета ярости. Я вижу контуры лица и слышу приближающиеся шаги Адалины.

Глава двадцать четвертая

Вивьен, Италия, 1984 год

Время шло, и у Вивьен не оставалось выбора, кроме как признаться Джио, что она пыталась забеременеть. Нельзя было допустить, чтобы об этом он узнал от Изабеллы, чтобы он тоже получил ядовитую записку с сообщением, что Вивьен пытается сделать это обманным путем. Если Джио узнает, что что-то происходит за его спиной, его гнев не будет знать пределов. Вивьен рыдала. Попытки зачать длились больше двух лет, хотя он и не знал о них.

– Причина во мне? – был его первый вопрос.

– Я не знаю, возможно, что и во мне.

Вивьен сидела на кровати, которая была свидетелем их неудачи. Когда-то на этих простынях в порыве страсти сплетались их тела.

– Мы можем обратиться к кому-то? – беспомощно спросила она.

– К доктору? – нахмурился Джио.

– Возможно. Я имею в виду, что хочу этого… – это было сильное преуменьшение.

Вивьен не могла думать ни о чем другом. Каждый новый цикл приносил новую надежду, подогреваемую выдуманными приметами, случайной болью в животе, головокружением, истовыми молитвами. И каждый раз она понимала, что мечты разрушены.

– Ты тоже этого хочешь, правда? – Она подняла на него глаза.

– Конечно, – сказал Джио. – Но лучше нам держать это в секрете. Городок небольшой, и я не хотел бы, чтобы люди совали нос в наши дела.

– Я не знаю, сколько еще разочарований смогу вынести!

Вивьен подошла к окну, сложив руки на груди. Она смотрела на фонтан и не видела его сквозь пелену слез, и рыба, изрыгающая брызги воды, казалась каким-то странным символом плодородия, как будто специально установленным здесь, чтобы унизить ее. Ей удавалось взять контроль над столькими вещами в жизни, но это было не под силу. Это была лотерея, в которой люди типа ее родителей могли иметь детей и измываться над ними так, что те сбегали из дома, а таким, как они с Джио, живущим в достатке и любящим друг друга, все это не с кем было разделить. Вивьен отчетливо представляла себе малыша у себя на руках. Она уже любила его так сильно, что это доставляло боль.

– Не возжелай, – проповедовал Гилберт со своей кафедры.

Посмотри на меня, папочка, – думала она, – я все еще наказание. Я все еще дитя дьявола…

– Я переживаю это годами, Джио. Ты узнал только сейчас, но мне…

– Хочешь сказать, тебе тяжелее?

Вивьен не могла упрекнуть мужа за этот небольшой укол. Она сама не должна была попрекать его своим разочарованием. Не его вина, что она скрывала это.

– Нет. – Она повернулась, вытерла слезы. – Просто я знаю, каким прекрасным отцом ты мог бы стать, и я хочу подарить тебе это.

– И я этого хочу. Но, bella^[27], есть вещи, которые мы можем попробовать…

Ее передернуло от этого, ведь так же он обращался к своей сестре.

– Например?

– Я разузнаю. Мы сможем решить эту проблему. У нас хватит сил.

В своих силах Вивьен не была уверена. Ее желание затмевало все на свете. Мучительно ранила каждая мелочь. В деревне дети играли на лужайке, и наблюдать за ними ей было тяжело. Она видела, как они убегают из школы, чтобы поиграть, гладила корешки детских книг в библиотеке, смотрела, как малыши доверчиво держатся за руки своих родителей, стоя в очереди на автобус, и истово желала такой же связи. Такой близости никогда не было между нею и ее родителями. Она хотела доказать, что способна на нее, доказать, что это не у нее были проблемы, что бы ни говорил Гилберт. Она хотела дарить любовь, которую обрела с Джио. Она не была бессердечной.

– Вив?.. – Джио положил руки ей на плечи. – У нас хватит сил, правда?

Она оглянулась, всхлипнула и утвердительно кивнула.

– Не могу понять, почему ты не говорила об этом со мной, – сказал он.

– Я говорю сейчас.

– Я имею в виду, когда ты решила, что пора попытаться. Да, это было немного раньше, чем мы планировали, но мы могли изменить свои планы…

– Могли ли? А как же твоя работа?

– К черту работу.

Его лицо потемнело, и она не хотела давить. Не сейчас. Ей нужен был Джио, которого она знала раньше, а не этот уставший после работы человек. Он будто существовал в двух лицах – благородный, нежный, тот, которого она полюбила, и порочный, непредсказуемый, которого… Нет, что за глупости. Она все равно любила его. И именно поэтому у них должен быть ребенок, ведь они смогут подарить ему любовь.

– Хорошо, но как же Изабелла? – осторожно начала Вивьен. Имя его сестры было катализатором, который мог вызвать слишком бурную реакцию. – Ты беспокоишься из-за нее. И в любом случае ситуация далека от идеала.

– Какая ситуация? – в его голосе послышались оборонительные нотки.

– Ты, я, она – все мы трое.

– Я думал, тебя устраивает ситуация. Мы обсуждали это столько раз.

– Меня устраивает, – соврала она. – Но ты должен признать, что это не наилучшие условия для появления ребенка. Изабелла неоднозначная персона. Малыш не получит нормального воспитания.

– А я получил?

– Мы сейчас не об этом.

– А ты получила?

– И не об этом тоже.

– Но ведь это не останавливало тебя раньше, не так ли? Если ты так переживаешь, что ребенок будет расти в этой ситуации, ты могла бы не допустить этого, предохраняясь.

Вивьен была сбита с толку его словами, в них было столько появившейся из ниоткуда злости. Он вышел из себя моментально, и ей стало страшно. Она отступила, не узнавая мужчину, стоявшего перед ней. Она подбирается к тебе, – думала она, – Изабелла настраивает тебя против меня. Но испуг открыл все шлюзы, она не могла остановиться. Следующие слова она произнесла тихо, но в полной уверенности, что он услышит их.

– Я надеялась, что к этому времени она уже съедет.

– Что ты сказала?

– Я сказала: «Я надеялась, что к этому времени она уже съедет». Прошло четыре года, Джио. Она все время с нами, она не дает мне проходу.

– Ты знала об Изабелле, когда выходила за меня.

– У меня не было выбора, тебе не кажется? И чтобы вернуться к теме: вот почему я говорю тебе сейчас, потому что, если бы не я, тебе сказала бы Изабелла. Она шантажировала меня, Джио. Она готова на все, чтобы встать между нами.

– Не говори ерунды, – фыркнул Джио.

– Я и не говорю. Она спросила меня, почему не получается? Она написала это.

– Могу я увидеть доказательство?

– Я выбросила записку. Я была в панике.

– Ну конечно.

– Какие тебе нужны доказательства? – вздохнула она. – Я твоя жена.

– Я подозреваю, ты поняла все неправильно, вот и все.

– Что здесь можно неправильно понять? Изабелла ненавидит меня с самого начала, и – уж поверь мне – она наслаждается моим горем. Она издевается надо мной, смеется. Мое бесплодие – это ее мечты, ставшие реальностью.

– Это безумие.

– Неужели? А как же свадебное платье, Джио?

– Только не начинай.

– Не начинать что? – Плотина рухнула. – Я говорила тебе, это она сделала!

– И я тебе говорил. Я спросил ее, она ничего об этом не знала. Ну послушай, как будто в Голливуде тебя было некому больше ненавидеть. Скорее всего, это была одна из тех актрис, с мужьями которых ты трахалась.

Это было как пощечина. Джио никогда не был таким злым. Вивьен почувствовала страх. Что с ним случилось?

– Как ты смеешь?

– Прости.

Он отвернулся, его плечи были напряжены.

– Но ты просто не понимаешь.

– Чего я не понимаю?

Повисла долгая пауза. Она боялась, что за ней последует нечто безапелляционное, например: Меня. Ты не понимаешь меня. Но он молчал. Я понимаю тебя, – хотелось прокричать ей, – но посмотри, что она с нами делает! Посмотри, в кого ты превратился!

– Не важно, – в конце концов сказал он, – забудь об этом.

Как будто она могла.

– Неужели наш брак ничего не значит? – прошептала она. – Не значит, что ты должен быть на моей стороне в первую очередь? Ты клялся защищать меня, Джио. Нужно было уточнить, что в первую очередь защита потребуется от твоей сестры.

Он смотрел ей прямо в лицо. Но вместо сожаления в его глазах был гнев.

– Разве ты сам не видишь? – Вивьен решила пойти дальше, пути назад у нее не было, – она все время копает под меня – в Хэллоуин, в первый наш год, на твой день рождения, – а как она давит на прислугу…

– Как тебя остановить? Ты потеряла рассудок.

– У Изабеллы свои методы. Она умнее, чем ты думаешь.

Но Вивьен уже не сомневалась, что Джио прекрасно знал, насколько Изабелла умна – и даже больше. Она сомневалась в себе, не раз по ночам обнаруживая пустое место там, где должен был спать ее муж, и слыша сквозь стену смех женщины, представляя себе, как они говорят и не могут наговориться, и кто знает, что еще они делают там, у нее на чердаке, а потом обнаруживала его на другой стороне пропитанной потом постели и убеждалась, что он здесь, всегда здесь.

Может, он прав? И она действительно сходит с ума?

Джио что-то говорил в ответ, но она уже ничего не слышала. Не хотела слышать. Все, что он говорил, было в защиту сестры. Она больше не могла выносить этого. Не могла так жить. Ему нужно было принять решение.

– Я или она, Джио. Я серьезно.

В комнате повисла тишина. Выражение лица Джио разрывало ей сердце, их когда-то искренняя любовь уничтожена кознями Изабеллы. В ту же минуту она захотела забрать свои слова назад. Без Джио у нее не будет ничего. Все, что у нее есть, – здесь. Он. Барбаросса.

– Не делай этого, Вивьен.

Она открыла рот, но не издала ни звука. Это был его ответ.

Вивьен открыла дверь спальни и бросилась вниз по лестнице, на террасу, по дороге, она продолжала идти – куда глаза глядят, лишь бы убраться отсюда.

* * *

Всю неделю она избегала встречи с мужем. Это было несложно – Джио уходил на рассвете и возвращался затемно. Пару раз он пытался поговорить, но она не могла: рана еще не зажила. Если он только не собирался сказать: «Белла ничего для меня не значит, я люблю только тебя, и, если ты хочешь от нее избавиться, я сделаю это», – разговоры ничего не могли изменить. Даже в мыслях это звучало невозможно, как будто речь шла о любовнице.

Она его сестра.

Его сестра.

Ирония заключалась в том, что, если бы Джио сказал это, искренне сказал, у нее больше не было бы проблем с Изабеллой, да и, собственно, не было бы никакой необходимости в отъезде Изабеллы. Но Джио ни разу не сказал ей, что она важнее, что в случае катастрофы он бы спасал ее, свою жену, в первую очередь. Или она хотела слишком много? Она не знала.

Она лишь понимала, что ей больно.

Вивьен оставила их. Она позволила брату и сестре вновь погрузиться в выдуманный в детстве мир, позволила им обедать наедине за огромным столом, гулять в саду после наступления темноты, сидеть плечом к плечу у каменного фонтана.

Какой яд Изабелла влила ему в уши?

Вивьен жила в комнате для прислуги, она строила планы от смелого решения вернуться в Голливуд до не менее смелого поехать одной в опасное путешествие в дальние страны, возможно в Индию или Египет, но мечты сводились к одному: Джио невыносимо соскучится и вскоре признает свою ошибку. В ее мечтах Изабелла пыталась сделать его счастливым, но у нее ничего не вышло, она показала свое истинное лицо, совершив какой-то подлый поступок, и Джио упал к ногам Вивьен, увидев наконец правду и ужасно сожалея о том, что сделал. Затем он отправлялся искать ее по всему земному шару, а когда находил, она успокаивала его, говоря, что никогда не переставала любить, и теперь наконец они начнут все сначала…

Дни шли за днями, но планы не осуществлялись, а фантазии не сбывались. Но и их было достаточно. Вивьен обнаружила, что смогла создать в голове альтернативную реальность, настолько убедительную, что в другой просто не было необходимости. Она фантазировала о том, как избивает Изабеллу, или как Изабелла живет в нищете и умоляет ее о прощении. Она представляла себе, как ее выставили из этого дома и она больше не имеет отношения к их семье.

Адалина и Сальваторе беспокоились из-за ее поведения, но они были достаточно деликатны, чтобы не совать нос в хозяйские дела. Раньше Вивьен стыдилась того, как ее изгнание выглядит в чужих глазах, но потом ей стало все равно. Сальваторе был воплощением учтивости, вставал, когда она входила, обращался к ней, соблюдая все формальности, и, казалось, не обращал внимания, когда находил Вивьен на кухне в одиночестве и в полной тишине глядящей на огонь. Адалина тем временем готовила еду на всех, но ей приносила отдельно, не задавая вопросов. Однажды, увидев кроткую благодарную улыбку на лице Вивьен, получившей порцию запеченных баклажанов, она задержалась у двери и спросила:

– Могу я сделать для вас что-то еще, синьора?

Вивьен посмотрела в тарелку. От вида баклажанов скрутило живот. Для нее можно было сделать миллион вещей, но ни одна из них не была во власти Адалины.

– О, Лили…

Она больше не могла притворяться. Нет, с ней не все в порядке. Нет, она не в норме. Нет, она проводила время за пределами замка не потому, что в это время года в некоторых комнатах сквозняк. На протяжении большей части своей жизни она изображала беззаботность, как будто хорошая мина при плохой игре могла привести ее к выигрышу. Она чувствовала усталость. С того самого вечера, когда произошла их с Джио ссора, она чувствовала усталость от всего. Она проснулась утром в сиреневой комнате, забыв, а потом снова вспомнив, что Джио нет рядом, и почувствовала такое изнуряющее утомление души и тела, что понадобились все ее силы, чтобы просто встать с постели. Доброта в голосе Адалины снова воскресила это чувство.

– Я так люблю его, – сказала она горничной, – но… – Она задумалась, что сказать, но решила говорить правду. – Но я ненавижу ее. Я знаю, что с ней произошло, и мне жаль, но почему я должна расплачиваться за это своим браком? Она сделала мою жизнь несчастной с тех пор, как появилась в ней. Я пыталась, Лили. Ты веришь мне? Я пыталась. Я знаю, как много она значит для Джио. Но я так больше не могу, не могу!

Адалина села рядом с ней. Она успела поработать в нескольких поместьях, в которых секретов было столько же, сколько и комнат. То, что счастья не дают ни деньги, ни положение в обществе, было правдой, она хорошо это знала. Хозяйка дома была кинозвездой. Но в то же время человеком.

– Она испытывает то же самое по отношению к вам, – мягко проговорила она. – Мы многое замечаем, Сальве и я.

– Тогда вы должны видеть, в какое посмешище она меня превратила.

– Вы не посмешище.

– Правда? – Вивьен вытерла слезы. – Мне не нужно было пускать ее в нашу жизнь. Нужно было сразу сказать: «Нет, Джио, я так не могу, я не могу делить тебя с ней!»

– А вы пробовали говорить со своим мужем?

– Да, – Вивьен всхлипнула, – и из-за этого я здесь. Он не может смотреть на меня после того, как я поставила его перед необходимостью выбора. Конечно же, он выбрал ее.

– Он так сказал?

Вивьен сглотнула.

– В этом не было необходимости.

Адалина притихла на минутку.

– Могу я говорить откровенно, синьора?

– Единственное, чего я сейчас хочу, – откровенность.

– Я думаю, вам стоит осознать, какой властью вы наделены в этом доме. Вы жена синьора Моретти. Он выбрал вас, когда женился на вас. Вы – главная женщина в его жизни, и, если уж говорить откровенно, вам нужно начать вести себя соответствующе, вместо того чтобы прятаться здесь с нами. Поступая так, вы позволяете сопернице победить.

Сопернице…

– То есть ты согласна? – Вивьен повернулась к ней. – Ты согласна, что она вела против меня войну? Что мне это не показалось? Джио считает, что я сошла с ума, что я все выдумала.

– Я думаю, что дело касается вас и вашего мужа. При чем здесь она?

– При том, что она настроена против меня, – горько сказала Вивьен. – Она сделает все, чтобы разлучить нас. Она ждет не дождется нашего разрыва.

– Разве не это она видит сейчас?

Вивьен задумалась.

– Ступайте к своему мужу, – посоветовала Адалина, – вы любите друг друга, а остальное приложится. Ваша любовь не касается больше никого.

Вивьен снова посмотрела на свой обед. Ее больше не тошнило. Она взялась за ложку: вкус был немного странным, но не неприятным.

– Лучше?

– Кажется, – прошептала Вивьен и улыбнулась горничной.

* * *

Тем вечером Вивьен вернулась в замок. После разговора с Адалиной она задумалась. Слова горничной придали ей решимости не только вернуть себе позиции хозяйки Барбароссы, но и уверенности, что у нее появилась крепкая союзница, готовая встать на ее сторону. Адалина была подругой, которой ей не хватало, – мудрой, великодушной, обладающей терпением и интуицией. Вивьен могла полностью ей доверять. Она знала, что будет не просто сделать то, что она задумала, но с помощью Лили у нее получится.

Осталось лишь помириться с Джио. Поцеловать его, обнять и сказать все, что должна.

Странное чувство посетило ее у фонтана. Она остановилась, оперлась на камень и перевела дух.

Отливающая серебром рыба с открытым ртом глазела на нее. Ее всегда беспокоило, что вода не вытекала ровной струей из ее окаменевших губ, но брызгала и бурлила, будто что-то попало существу в горло. Вдруг у нее закружилась голова, земля ушла из-под ног. Желчь поднялась к груди, затем отступила.

Через минуту все прошло.

Инстинктивно Вивьен приложила руку к животу. Солнце выглянуло из-за облака, вода посветлела и заискрилась.

Она знала.

Глава двадцать пятая

Ожидание возвращения Джио было мучительным. Она пыталась отвлечься: убиралась в и без того сверкающих чистотой комнатах, писала письма, в конце концов даже принялась смахивать пыль с коллекции подаренных им на прошлое Рождество картин, зарисовывать ветви роз, обвивавших ее скамейку в Овальном саду. Ничто не могло ее отвлечь. Она считала минуты до прихода мужа.

В шесть вечера, раньше обычного, Вивьен услышала, как к дому подъехала его машина. Она бросилась вниз по лестнице ему навстречу, на его лице она увидела облегчение, тут же превратившееся в довольную улыбку, как только он увидел ее. Старый добрый Джио. Тот, в которого она влюбилась.

Он простит меня. Он любит меня.

Только это и волновало ее. Даже Изабелла, выходящая из машины, несмотря на то что Вивьен считала, что та весь день провела наверху, не могла испортить ей настроение. Джио прикоснулся к ее волосам.

– Я скучал по тебе, – пробормотал он. – Так сильно скучал.

– Я тоже по тебе скучала. – Она обвила его шею руками и поцеловала. Заметив унылый взгляд Изабеллы, она только добавила страсти в поцелуй.

– Прости, – прошептал Джио ей в плечо.

– И ты меня, – Вивьен поймала взгляд Изабеллы. – Но все это больше не имеет никакого значения.

Провожая его в дом, она спросила:

– Как прошел день?

Ей хотелось вести непринужденную беседу: она боялась, что в противном случае сразу выболтает все новости. Этот разговор должен был стать особенным, он был предназначен только для них двоих. Ответ Джио она даже не запомнила. Отчасти потому, что, как всегда, это был бессмысленный набор ничего не значащих фраз, которыми он обычно отделывался от нее, а отчасти потому, что снова переживала момент, происшедший с ней ранее, изменивший ее жизнь навсегда. Она наслаждалась им, зная, что будет вспоминать его много лет спустя, предаваясь сладкой ностальгии.