Текст книги "Тайна старого фонтана"

Автор книги: Виктория Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Река блестит в сумерках, на травянистые берега опустилась тьма, но мост блещет огнями. На черном небе появляются первые звезды. Скрипачи возле Уффици играют классику, придавая моменту торжественности.

– Я бы посидел здесь, на воздухе. Что скажешь? – Джеймс притягивает меня к себе. – В последние дни я сидел взаперти.

Он касается моей щеки тыльной стороной пальцев. От интимности этого жеста мне становится больно – именно так он сделал перед тем, как поцеловать меня впервые поздним вечером в своем офисе, когда в нем больше никого не осталось. И точно так же, как тогда, я подумала: это сон?

Но все происходит наяву. Его губы находят мои, я слышу его запах, снова чувствую его прикосновение.

– Мне не хватало этого, – произносит он, прерывая поцелуй.

Я подношу к своим губам руку. Невысказанное переполняет меня, все мысли и эмоции прошедших недель – они так глубоко, что им нет пути наружу. Мне тоже не хватало всего этого. И только я знаю, как сильно.

– Не понимаю, – наконец удается произнести мне, – я думала, ты не хочешь больше видеть меня. Никогда. После случившегося… И всего, с чем тебе пришлось столкнуться.

– Ты что, шутишь? – Джеймс пристально смотрит мне в глаза; он похудел, скулы выпирают, квадратная челюсть поросла щетиной. – Люси, я держался подальше, потому что так было нужно. Господи, да и сейчас нужно, но я больше не могу. Вся эта эпопея с прессой только добавила мне решимости. Я не намерен отпускать то, чего хочу больше всего. Я хочу тебя. Всегда хотел.

Вот они, слова, которые я жаждала услышать. Мне бы обрадоваться, обнять его и уже не отпускать в полной уверенности, что теперь мы всегда будем вместе.

– Я не виню тебя в том, что сбежала, – продолжает он. – Я совру, если скажу, что сам не думал ни о чем таком. Это значительно все упростило бы. Но у меня были обязательства. Нужно было решить все с имуществом Грейс…

Это впервые он упоминает о жене. Я ищу эмоции на его лице – печаль или злость, что-то же должно быть. Но не нахожу ничего. Помню, каким стал папа после маминой смерти, как ушел в себя и не подавал виду, насколько ему тяжело. Возможно, Джеймс делает то же самое. Он произносит имя жены, как будто говорит о домашнем животном.

– Как твои дети? – спрашиваю я.

Джеймс вздрагивает.

– Держатся, – кротко отвечает он, затем его голос смягчается: – Дело не в них, Люси, понимаешь?

Он берет мою руку, переворачивает ладонью вверх и водит кончиками пальцев вдоль начерченных на ней линий. Раньше он делал так всегда, когда мы лежали в постели, делясь секретами.

– Дело в нас. Я приехал сюда, чтобы найти тебя, и рад, что снова тебя вижу. Это был рискованный шаг, но я хотел сделать его с первого дня, просто ставки были слишком высоки.

– Я думала, ты меня ненавидишь.

– Как ты могла такое подумать? Разве после всего, что было, ты не доверяешь мне?

После секундной паузы я говорю:

– Конечно доверяю.

– Тогда тебя не должно удивлять мое появление. – Он проводит рукой по своим золотым волосам. – Я столько раз хотел позвонить тебе, написать эсэмэску или письмо, что угодно. Мне было безразлично, что телефон может прослушиваться или что-то в этом духе. Ты слышала, что в одной газете пытались подставить меня? Как бы там ни было, сейчас я очень осторожен, назовем это так. Пока дело не касается чего-то, кого-то действительно важного для меня. Без тебя я прошел через ад. Вместо похорон вышел какой-то кавардак, Грейс была бы в бешенстве. Морепродукты, которыми там кормили, были на вкус как мел.

Я останавливаю его:

– Ты говорил, что вы живете как соседи.

Он хмурится:

– Что?

– Ты и Грейс. Ты говорил, что между вами ничего нет. Все время, что мы были вместе. А затем я узнала, что она любит тебя, любила до конца…

Он задумался.

– Мы договорились, что у каждого из нас своя жизнь, много месяцев назад.

– Но она так не думала. Так пишут в газетах.

Приходит очередь Джеймса перебить меня.

– Что? Пишут в газетах? – раздражается он. – Только не говори мне, что веришь каждому написанному там слову.

– Нет, но просто…

– Просто что? – его голос становится громче, лицо вытягивается, но только на миг. – Будет тебе, Люси. Ты не можешь так со мной обойтись сейчас. Я просто хочу быть с тобой, без допросов и давления. Этого мне хватает и дома. Я думал, ты мне обрадуешься.

– Я тебе рада. Я в восторге. Правда.

– Хорошо. – Он целует меня, на этот раз настойчивее. Но его губы кажутся ледяными. Я вспоминаю, как это было раньше, и сейчас ничего не изменилось: то же лицо, те же волосы, тот же аромат цитрусового геля для душа.

– В Лондоне ужас? – спрашиваю я после поцелуя.

Джеймс выдыхает.

– Не хочу тебя обманывать, – отвечает он, – все плохо. Но они не знают твоего имени, правда? И не узнают. Белинда сказала, что никто из твоих знакомых не в курсе. Я нанес Наташе Фенвик визит. Всегда подозревал, что она догадывается.

У меня пересохло во рту.

– И?..

– Даже если и так, я убедил ее держать это при себе. Пообещал, что она вылетит из фирмы раньше, чем я закажу себе суши, если она скажет хоть слово. – Он кивает. – Вот почему я был рад твоему отъезду в Италию, подальше от этого бардака. Представь себе, что какой-то гад все пронюхает. Все выплывет на поверхность – что тогда?

– А еще не всплыло?

– Боже, нет, – хохочет Джеймс, – мои адвокаты работают день и ночь, чтобы дискредитировать эти смехотворные обвинения.

Он замолкает и подмигивает мне. Я представляю себе, как его жену опускают под землю, и меня начинает тошнить.

– Мои ребята говорят, что это клевета. Простая, банальная. У Грейс были проблемы, в ней жили демоны, не связанные со мной, и это, кстати, правда. Время от времени у нее были приступы. – Он хватает мою руку, чтобы поцеловать. – После приличествующей ситуации паузы мы можем быть вместе, Люси. Никому и в голову не придет связать тебя с этим. Я приехал, чтобы сообщить тебе это.

Приличествующая ситуации пауза…

Я медленно киваю. Есть над чем задуматься.

– И уточнить, – продолжает он, – хотя и уверен, что в этом нет необходимости: ты же не говорила о нас ни с кем? Ни с кем, кроме Белинды?

Я отнимаю руку. Он ждет.

– Нет, – говорю я, – не говорила.

Он смотрит на меня пару секунд, как будто хочет убедиться, что я не лгу, затем расплывается в улыбке:

– Хорошая девочка. Я знал. Извини, что пришлось спросить.

– Не извиняйся.

– Просто мы должны заботиться о нашей защите. На кону стоит слишком многое.

– Да.

Его «мы» больше похоже на «я», а «нашей» – на «моей».

– Только не здесь, моя дорогая. – Джеймс вскакивает с места. – Пойдем, у меня в отеле есть кровать, она почти идеальна, не хватает одной детали.

Он поднимает меня на ноги и обнимает за талию. В животе у меня бабочки начинают полет, но тут же возвращаются на место.

– На самом деле я… Меня ждут.

– Кто? – удивляется он.

Чем, по его мнению, я здесь занимаюсь? Просто шатаюсь по улицам в ожидании своего принца?

– У меня есть работа. Я работаю в частном поместье на холме.

Он снисходительно улыбается:

– Я горжусь тобой, Люси. Не сидишь на месте.

– Я дежурю сегодня, – сочиняю я.

Мне нужно хорошенько все обдумать. Нужно побыть одной. Слабый голос внутри меня говорит, что нельзя упускать шанс побыть с Джеймсом. Разве я не об этом мечтала? Другой предостерегает: лучше подождать. Просто повременить.

– Найдется ли там еще одна комната? – Он снова целует меня.

Я делаю шаг назад.

– У них строгие правила, – отвечаю, стараясь изобразить разочарование. Его полный ожидания взгляд вынуждает меня сказать: – Но мы можем увидеться завтра?

– Я в городе на несколько дней, так что, надеюсь, у нас еще будет время. Постарайся завтра получить разрешение вернуться позже, хорошо? – Он указывает мне с такой же важностью, как делал это в «Кэллоуэй и Купер».

Как же дрожали у меня колени, когда он требовал свое расписание или кофе из «Старбакса» на углу, а я не могла запомнить – на этот раз с соевым молоком или с ванильной пеной, потому что была слишком в него влюблена. Определенно, в моих словах больше уверенности, чем в мыслях. Слишком много произошло сегодня, вот и все. Я уверена, что проснусь утром в счастливом исступлении с одной только мыслью – поскорее спуститься в город и встретиться с ним. Ведь он приехал ко мне. Он приехал.

* * *

Той ночью сон не шел ко мне. Я вернулась в Барбароссу с кружащейся головой – разговор с Элисон, улыбка Джеймса при встрече, его прикосновения, его глаза, щетина на его подбородке, которую я так люблю, и среди всего этого быстрые и горячие взгляды Макса, обжигающий лимончелло, который он купил мне в нашу первую встречу, звон его стакана о мой…

Пока я размышляю, моя история, должно быть, идет в печать. Я представляю себе, как она путешествует в стильной кожаной сумке Элисон, как мигает курсором на экране ее компьютера, пока та покусывает большой палец в поисках заголовка, затем летит по почте к ее редактору, получает его одобрение: «О да, давай зажжем это утро», – а потом, попадая в печатную машину, обращается сотнями тысяч, миллионами хрустящих бумажных страниц, ложится на столы британцев за завтраком, сопровождает сплетников в автобусах, вагонах метро, разлетается в их сообщениях («Видела, они наконец нашли ту девицу?»), проникает в социальные сети. Интересно, какими будут эти хештеги? Когда я в последний раз заглядывала в сеть, #СпиСпокойноГрейс и #ИзменаКэллоуэя набирали популярность в интернете. Сейчас их заменят #ЛюсиНашлась и #ЛюсиВиновна, наверное. Не знаю. Элисон заставила меня поверить, что она за меня. Но откуда мне знать, как на самом деле? Что, если она изобразит меня злобной извращенкой, готовой на все, чтобы разрушить чужой брак и довести до самоубийства мать семейства?

Да как бы ни изобразила, главного не изменить: история записана с моих слов.

Я все признала.

Папа. Сгораю от стыда. И мои сестры, не способные понять, как у осторожной, предсказуемой Люси хватило ума сотворить нечто подобное. Вот она, легкомысленность, от которой я их всегда предостерегала. В тот момент рассказать все Элисон казалось единственным выходом. Теперь я представляю себе, какие могут быть последствия. Ударит сильно. Я проведу остаток жизни в оправданиях.

Ты же не говорила о нас ни с кем?

Ворочаюсь в темноте, как будто от мыслей о Джеймсе можно отвернуться.

Это не помогает. Он передо мной: жизнерадостная улыбка, полный доверия взгляд, нотка угрозы в голосе, как оказалось, знакомая, потому что именно так он со мной всегда и разговаривал. Раньше я не замечала. Всегда это тихое указание на то, что нужно ответить. И мои ответы всегда удовлетворяли его. Прямо как сегодня. Я соврала. Почему у меня не хватило смелости сказать ему правду?

Хотела бы я вернуться назад и сделать все правильно. Завтра я увижу его и все исправлю. Но я знаю, что никакого завтра не будет. Джеймса разбудит звонок из дома, от его адвоката или лучшего друга Гранта, который мне никогда не нравился, и это будет очень важный звонок. Больше мне не представится шанса увидеть его. Исчезнет из моей жизни так же, как и появился.

Эта мысль вызывает облегчение, которое быстро сменяет грусть. Джеймс сказал, что хочет быть со мной. Он сказал то, о чем я мечтала. Я хочу тебя. Всегда хотел. А я отбросила эти слова из глупости.

* * *

В конце концов уснуть все же удается. Но от чьего-то шепота я просыпаюсь.

Люси…

Еще темно. Тонкая полоска лунного света проникает сквозь шторы. Я смотрю на часы: 3:12. Прислушиваюсь, сердце колотится. Я не испугалась, просто насторожилась. Это тот же голос, что и в бальном зале в первый день моего пребывания здесь. В комнату проникает холод, в нем слышится угроза.

Секунды – минуты? – проходят. Тишина абсолютная. Я смотрю на свое тело, укрытое хрустящей белой простыней, и на миг оно кажется мне чужим, оно могло бы принадлежать любой другой женщине, стройное и неподвижное, как в холодильнике в морге.

Все начинается с еле заметного движения, настолько, что его можно было пропустить, просто моргнув.

Простыня движется – короткий резкий рывок у ноги, как будто за нее потянул кто-то невидимый глазу, спрятавшийся под кроватью. Дыхание у меня сбивается, я подтягиваю ноги, и – это просто морок ночи и лунный свет, уверена – контуры тела на секунду раздваиваются, всего короткий миг, как будто отделившийся ненадолго двойник вернулся в тело.

Я хочу закричать, но не могу издать и звука. Меня парализовало, как будто кто-то приколол меня булавкой к постели в месте, где я видела движение, в ожидании нового рывка. Я заворожена и напугана одновременно. Вглядываюсь в полутьму в надежде рассмотреть руку или голову, хоть какой-то намек на невидимого гостя.

Ничего. Жду, но ничего не происходит.

Наконец я встаю с постели, ощущая под ногами жесткие холодные половицы. Делаю несколько осторожных шагов, шаря глазами по комнате. Холод пробирает до костей. По рукам, по шее бегут мурашки, спускаясь по спине к ногам. Здесь не может быть так холодно!

Я что, сплю? Нервы напряжены, ведь произойти может что угодно, я нахожусь там, где законы природы больше не действуют, всем управляет темная бездна. О безопасности стоит забыть. Мне не скрыться от того, что здесь находится, не удастся убежать, это что-то будет со мной где угодно. В воздухе слышится угроза.

Тук-тук-тук.

Кто-то стучит в дверь моей спальни. Я открываю ее трясущейся рукой, побелевшие пальцы едва сжимают ручку. Только не возвращайся – это все, о чем я могу думать. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо. Открываю. Вокруг – темнота, а у моих ног лежит предмет.

Это дневник Вивьен Локхарт.

Глава тридцать первая

Вивьен, Италия, 1985 год

– Мы скажем ей? – спросила Белла.

Вивьен переводила взгляд с одного на другого, не в состоянии говорить. Голос Изабеллы был живой, пульсирующий. Последовавшая тишина была настолько долгой, что Вивьен засомневалась, не померещилось ли ей. Но один короткий взгляд на Изабеллу доказал: не померещилось. Золовка улыбалась, и в этой улыбке было такое тонкое самодовольство, что стало понятно: Джио его не увидит. Она облизывала губы, как будто оттачивая кинжал, годами без дела пролежавший в сундуке и припавший пылью.

– Скажете мне что? – прошептала Вивьен.

Она хотела услышать голос Изабеллы снова, хотя и боялась. Он звучал выше, чем в воображении Вивьен, мягче, жизнерадостнее, как будто говорила девочка вдвое младше самой Изабеллы. Он звучал молодо, по-детски, – так столовое серебро, которое долго не доставали из шкафа, сохраняет блеск.

– Джио?.. – Вивьен повернулась к мужу, но тот молчал. По выражению его лица и опущенным глазам, в которых читался стыд предателя, она поняла, что для него способность Изабеллы говорить не стала сюрпризом. Вивьен была права. Они говорили.

– Белла, – наконец произнес он, резко подняв голову, – ты не оставишь нас?

Изабелла поглядела на него заговорщически, прежде чем уйти.

Скажете мне что?

Это было как гром среди ясного неба. Она не сводила с мужа глаз.

Запомни этот момент, – подумала она, – сейчас все изменится.

* * *

Он отвел ее в гостиную, чтобы она могла сесть. Ей казалась забавной мысль, как много людей узнавали плохие новости сразу после фразы: «Присядь».

– Полагаю, тебе нужно объяснение.

Впервые Вивьен испытала неприязнь к мужу. Раньше она злилась на него, не соглашалась с ним, но никогда его не презирала. Почему он не стоял перед ней на коленях, держа за руки и умоляя принять отвратительную правду, которую он собирался открыть? Почему вместо этого смотрел в пол?

– Как давно это продолжается? – Она не знала, что именно имеет в виду. Казалось, будто речь идет о супружеской измене, как бы абсурдно это ни звучало. – Как давно она говорит?

Его взгляд вспыхнул и погас. Он собирается соврать? Или нет?

– Год после того, как мы сюда приехали, или около того.

Вивьен сглотнула. Все это время… Пять лет… Это было хуже измены. Если бы Джио пришел и сообщил, что у него есть другая, одна из увешанных бриллиантами светских львиц, которые не пропускали ни одной вечеринки в Барбароссе, рана не могла бы быть столь же глубокой. Все время, что они провели здесь, сидя за обеденным столом в тишине, когда слова Вивьен оставались втуне, Джио притворялся, что молчание Изабеллы предназначено не Вивьен одной. Это было предательство, болезненное, как удар ножа. Она не могла его вынести.

– …Или около того? – повторила она.

– Я могу объяснить. Это непросто.

– А мне кажется, все довольно просто, Джио, – глухо сказала она. – Ты врал мне пять лет. Вы с сестрой вели тайные беседы, выставляли меня дурой, смеялись надо мной.

– Нет, – возразил он, – все было не так.

– Нет? Даже тогда, когда вы шептались в коридорах и прятались наверху? Что за секреты, Джио? Зачем они? Скажи сейчас или я уйду и заберу с собой твоего ребенка. Серьезно. Я не могу оставаться с тем, кто способен на такое.

Джио запустил руку в свои густые черные волосы. Как же она любила его руки! И этими руками он разбил ей сердце.

– Мы думали, что так будет безопаснее, – торопливо объяснил он. – Не мы с Беллой – это было не наше решение. Это работа. Они запретили мне. Пока мы не будем уверены.

– Я не понимаю, Джио. Объясни.

В окна застучал дождь. Комната погрузилась в темноту. Джио выглядел уставшим. Это не была усталость после бессонной ночи, она копилась годами, но только сейчас он поддался.

– Я приехал в Италию, чтобы продолжить работу своего дяди. То, чем занимался Динаполи, было… спорным, мягко говоря. Я обязан был подписать соглашение о конфиденциальности, прости, bellissima, но оно касалось и тебя тоже.

– Но не твоей сестры.

– Сейчас я дойду и до этого, – сказал он, помолчав.

– Предлагаю поторопиться.

Дождь усиливался. Свет ламп в гостиной на секунду моргнул. Джио подбирал слова с видимым напряжением.

– Белла была – и есть – ключом к нашим исследованиям, – сказал он осторожно. – Благодаря ей нам удается понять многое из того, что мой дядя не успел. Когда они пригласили меня вернуться, я был в смятении. Я не хотел откапывать прошлое, не хотел втягивать в это Беллу. Но когда я поговорил с ней об этом, она написала, что клянется, что способна посмотреть в лицо случившемуся и хочет попробовать. Как я мог этим пренебречь? Это была возможность поставить крест на трагедии и вернуть сестру. Я был перед ней в долгу. По моей вине с ней произошло все это. Если бы в тот день я… – он покачал головой. – Вив, это было огромным событием – работа над чем-то важным после того, как столько лет накладывал швы в скорой. То, над чем работал Динаполи, должно было стать прорывом, он был…

– Подожди, – сказала Вивьен.

Ее разум отказывался признавать это. Ее муж советовался по поводу важных решений с Изабеллой. А с ней он советовался? Нет. С самого начала он скрывал правду, привез ее сюда под фальшивым предлогом.

– Что это за работа? – спросила она.

Она не могла сосчитать количество случаев, когда вопросы о том, чем он занимается целыми днями, оставались без ответа. Секрет и все тут. Секрет для всех, кроме Изабеллы…

Зеленый глаз Джио дернулся.

Прятаться больше некуда, дорогой.

– Когда мы были подростками и жили здесь, – произнес он, – Динаполи пытался лечить Изабеллу. Исцелить ее, вернуть голос. Каждый день он часами занимался с ней наверху, на чердаке, где она сейчас спит.

– У него не вышло, – сказала Вивьен.

– Его методы становились все более странными, – признался Джио. – Его коллеги утверждали, что он сильно запутался. Стал одержим. Изабелла была его пыткой – он отчаянно хотел услышать, как она говорит, до того, как мы уедем в Америку… но она не могла.

– Не могла или не хотела?

– Не могла. Тогда не могла.

– А сейчас смогла. Вот так просто.

– Не просто, совсем не просто.

– Знаешь, на что это похоже? На чудо. Так мне стоит думать, да, Джио? Вчера она молчала как рыба, а сегодня, в чертов первый день года, – уже говорит? Только для тебя все было не так. Ты знал. Знал и не говорил мне.

– Я поклялся хранить тайну. Прости. Я не хотел скрывать.

От напряжения его глаза покраснели, и Вивьен поверила ему, сама того не желая. Легче было бы не верить.

– Что это за методы? – спросила она.

– Какие?

– Методы Динаполи. Что он делал? О чем ты говоришь?

Джио провел рукой по уставшему лицу. Ему было больно говорить об этом. Больно было говорить обо всем, что вредило Изабелле, его драгоценной Изабелле…

– Шоковая терапия, – ответил он. – Химически индуцированные судороги. Все, что использовалось для лечения истерии.

Это напоминало приюты для душевнобольных Викторианской эпохи, где бедных женщин привязывали к кроватям и через их головы пропускали ток. Вивьен вспомнила, что Барбаросса был в свое время лечебницей. Ее разрывали жалость и гнев.

– Он был к нам так добр, – сказал Джио, – но его работа одержала верх. Он утратил разум. Изабелла рассказывала, что он с ней делал. Она доверяла дяде, как и я. А не стоило. Но еще до того, как Динаполи лишился рассудка, он заложил фундамент для ее выздоровления – то, над чем я и моя команда продолжили работать. Его теория заключалась в том, что вода повредила горло Беллы, так что мы искали лечение не только для ее психики, но и для тела. Терапия психики не давала результатов, так что нам пришлось исследовать легочную ткань, гортань, мы работали с ней, как работают с певцами, потерявшими голос. Сначала мы были настроены скептически, но потом кое-что начало проясняться, Вив. Это шанс для всех пациентов с болезнью, как у Беллы. Мы можем вылечить их. Только подумай, куда еще могут привести мои исследования, какие еще методы лечения могут быть открыты…

Он замолчал, глядя на выражение ее лица.

– Ты солгал мне.

– Мы проделали долгий путь. Белла была единственной пациенткой, давшей согласие на исследования – те же, что проводил Динаполи, пока был жив, – и благодаря им мы сделали это открытие. Но пока результаты не доказаны, риск слишком велик.

– Я не говорю о том, чтобы кричать об этом всем, Джио. Я говорю о том, чтобы рассказать своей жене. Не знаю, может, мне кажется, что такая честность важна в браке.

– Она важна. Поэтому мне и было так тяжело.

– Тебе было тяжело? – фыркнула она. – Просвети меня. Я мечтаю узнать, что далось тебе так тяжело.

– Видеть, как Белле больно, – ответил он не задумываясь, и Вивьен пожалела о своем вопросе. – Это тяжелые исследования: камеры в пищеводе, лекарства с побочными эффектами, не говоря уже о разворошенных воспоминаниях. Если бы она не твердила, что хочет этого, я не подверг бы ее всем этим испытаниям. В лаборатории хотели, чтобы мы оба вернулись, но не надеялись на согласие Беллы. Я тоже. Но прошли месяцы, и посмотри, чего мы добились… Это сработало. Она вернулась. Моя сестра.

Лицо Джио посветлело, затем снова сделалось мрачным, когда он увидел, как недовольна Вивьен.

– Думаешь, я не хотел рассказать тебе? – пробормотал он. – Понадобились все мои силы, чтобы не делать этого. Это было невозможно.

– Не так уж и невозможно.

– Уймись, Вивьен, пожалуйста. Ты что, не видишь главного? Белла говорит.

– Значит, теперь она может сказать, как ненавидит меня, в лицо.

Он отшатнулся. Короткий жест, кричащий о том, что она преступила черту.

– Я знаю, что ты не можешь найти общий язык с моей сестрой. Я знаю, что никогда не пыталась. Но ты можешь хотя бы притвориться, что тебя радует эта новость?

– С кем она заговорила в первую очередь? – спросила Вивьен.

– Что?

– Во время исследований, когда она впервые заговорила, к кому она обратилась?

Он моргнул.

– Там был я. И еще пара человек.

– Как ей было удобно?

– Прости, что?

– Конечно же, это был ты. Ты излечил ее. Плевать она хотела на всех специалистов, которые ей помогли, – ты же это понимаешь? Ты спас ее.

– Я не понимаю ничего.

– Неужели ты настолько наивен? – Вивьен уже не волновал произведенный эффект, она собиралась пойти до конца. – Изабелла сделает все, чтобы разлучить нас. Она наслаждалась каждым моментом этого вашего заговора. Могу поспорить, это она уговорила тебя держать все в тайне от меня, что сейчас она наслаждается тем, что привела нас к ссоре, указав мне мое место. Это все, что ей было нужно, и она получила это. Кто принес ей это на блюдечке? Ты. Изабелла взяла над тобой верх давно – знала, что, манипулируя твоим чувством вины, получит все, чего пожелает. А больше всего на свете она хочет исключительные права на своего брата. Она притворяется беспомощной девой, спасенной героем, ты стал тем, кто дал ей второй шанс. Откуда тебе знать, что она не могла говорить раньше? Что это не была уловка, чтобы привязать тебя навечно? Неужели ты не видишь? Она поворачивает все в свою пользу. Годами в Америке она держала тебя в заложниках в этих удушающих отношениях, играя на жалости. А теперь здесь, изображая жертву у тебя на работе. И сейчас – что ж, сейчас она просто чемпион. Королева Изабелла. Уверена, ты считаешь, что она настоящая героиня, я права? Самая необыкновенная женщина, которую ты когда-либо встречал? – Ее руки дрожали. – Гораздо более необыкновенная, чем я?

Джио раскрыл рот.

– Ну? Скажи что-нибудь!

Вивьен готова была разрыдаться. Изабелла загнала ее в угол. Происходило то, чего Изабелла хотела больше всего. Вивьен подарила ей это. Она ненавидела в этот момент золовку и себя, и неизвестно, кого больше.

– Это мне за все, что я оставила ради тебя, – она уже кричала. – Я отказалась от карьеры, от славы…

– Ты ненавидела это все.

– Да что ты?

– Ты ненавидела Голливуд. Не делай вид, что это не так. Ты сама пустила под откос свою жизнь там, кто-то мог бы сказать, что намеренно. Ты всегда была склонна к саморазрушению, Вивьен.

– Может, я и ненавидела жизнь там. Но знаешь что? Жизнь здесь я ненавижу еще больше.

– Я думаю, тебе стоит успокоиться.

Его голос словно не принадлежал ему – он был жестче, холоднее, как будто между ними разверзлась пропасть, когда она высказала все, что было на сердце. Он никогда не поймет ее. Он на стороне Изабеллы. И всегда был. Вивьен почувствовала, как ребенок зашевелился внутри, и поняла, что стоит прекратить разговор с мужем, пока она не заорала ему в лицо, что они – его будущее, она и ее нерожденное дитя, а не Изабелла, что это никак не может быть Изабелла.

– Возможно, мне нужно поставить точку, – сказала она и оставила его.

* * *

Зиму сменила весна, все вокруг расцвело, и Вивьен тоже. Замок будто вздыхал от жалости к Вивьен, делавшей все возможное, чтобы избежать встречи с золовкой, которой она по-настоящему боялась, но с которой была вынуждена мириться из-за мужа. Недели шли за неделями, и она видела, что выбора нет. Куда она пойдет? И как? Что она скажет ребенку через год, через пять, десять лет, как объяснит, почему ушла от его отца? Он помог твоей немой тете снова заговорить. Не похоже на преступление века. Она знала, что обман на самом деле глубже и сложнее, но доказать не могла.

Последние месяцы беременности были настоящим испытанием, она едва могла спать, с трудом вставала со стула, задыхалась, поднимаясь по лестнице. Тем временем Изабелла скользила по замку как нимфа, подчеркивая свои утонченные формы невесомыми полупрозрачными платьями. Вивьен по сравнению с ней казалась себе китом. Она убедила себя, что Изабелла будет провоцировать ее своим вновь обретенным голосом, не в силах противостоять желанию впрыснуть этот выдержанный годами яд в нее при любой возможности. К ее удивлению, этого не происходило, и Вивьен пребывала в растерянности. Пока Вивьен вела ничего не значащие беседы с Джио или Адалиной, Изабелла с достоинством хранила молчание, предохраняющее ее горло после долгого перерыва, поэтому, когда она все же начинала говорить, ее слова действовали на слушателей как гипноз.

Это было пыткой для Вивьен. Чем тише и величавее вела себя Изабелла, тем громче и больше тараторила Вивьен и тем сильнее злилась на себя за то, что не могла умолкнуть.

– Я думала, вы ожидали этого, – сказала однажды Адалина, приводившая в порядок участок у крыльца.

Вивьен стояла рядом с ней, мечтая выкурить сигарету.

– Да, – глухо сказала она; голос ее звучал как у старухи.

Конечно же, она этого ожидала. Она давно была уверена, что Изабелла медленно и терпеливо ведет свою игру. Обретя голос, она могла разрушить свою таинственность. Но этого не произошло. Изабелла продолжала дважды в неделю уезжать с Джио в лабораторию. Она должна была убедиться, что дала им достаточно, чтобы разжечь интерес, но недостаточно, чтобы утолить его. Все это было фальшивым. Вивьен старалась успокоить нервы. Каждый раз, когда открывалась дверь или слышались шаги, она думала, что это Изабелла. Она была словно заколдована страхом снова услышать голос золовки, каждое ее слово – новый удар. Вивьен никогда не думала, что можно так бояться чьего-то голоса. Но слова могли ранить и ранили ее безжалостно. Для слов не существовало границ, им не нужно было разрешение, чтобы атаковать, вцепиться в нее мертвой хваткой, они могли быть произнесены когда угодно, и они ее порабощали.

Мы скажем ей, Джио?

Вивьен никогда не забудет ее злорадства. Она смаковала каждый слог, каждый звук, повергла ее в шок с явным удовольствием. Мы доверим ей свою тайну? Позволим стать членом нашего клуба? А она достойна, ты думаешь?

Нужно было сохранять спокойствие ради ребенка. Врач пугал ее высоким давлением – у Вивьен оно повышалось с каждым днем. Она нуждалась в прикосновениях Джио, в его поцелуе, любом свидетельстве его привязанности. Но ничего этого он ей не давал. А чего она ожидала? Он был с ней вежлив, иногда между ними даже проскальзывало тепло, когда он обнимал ее за плечи или касался живота, и на мгновение она чувствовала себя любимой и защищенной. Но чаще закрывался от нее. В конце концов, он раскрыл перед ней тайну, а она отказалась его понять, она не могла изобразить симпатию к Изабелле даже ради него. Поэтому он стал уходить раньше, а возвращаться так поздно, как только мог. Он смотрел на нее глазами раненого зверя. Она не только ненавидела его сестру, но еще и отвергла все, над чем он трудился с самого приезда в Италию. Она не приняла его прошлое, его семью, травму, которую они перенесли. Вивьен видела все это, понимала, что именно так он все и ощущает, но не могла изменить свое отношение. Если бы ей удалось извиниться, у них был бы путь назад. Но она была не в силах.

Адалина оторвалась от своего занятия, специально чтобы привлечь внимание Вивьен. То, что Адалина собиралась сказать, росло в ней долго, но все равно требовало силы воли.

– Я тоже этого ожидала, – сказала горничная.

Вивьен услышала, как бьется ее сердце, и замерла.

– Я ожидала, что Изабелла заговорит.

Это признание заворожило Вивьен, она не смела сказать и слова, опасаясь, что перебьет Лили и та не станет продолжать. Она чувствовала, что горничной есть что сказать, – и как же она была права!