Текст книги "Странное наследство"

Автор книги: Виктория Джоунс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Тьма за узким стрельчатым окном монастыря была уже не столь черна! Вот-вот в келье должна появиться Мэган. Сквозь щель в неплотно притворенной двери просочился слабый свет лампадки. В коридоре послышались легкие шаги. Они приближались. И вот дверь распахнулась с легким скрипом.

– Оливия! Ты уже на ногах? – Мэган вошла, плотно прикрыла дверь, осмотрела Оливию. – Ты что-то слишком бледна, малышка. Наверное, не спала всю ночь. Так и свалиться недолго! Нельзя выматывать себя круглые сутки дурными мыслями и предчувствиями. Ночью необходимо спать. Если ты упадешь в палате госпиталя, то тебя положат рядом с больными. И там, возле них ты, вероятнее всего, подхватишь болезнь! – на правах старшей выговаривала Мэган Матайес Оливии. И девушке стало казаться, будто она слышит голос бабушки, добродушно ворчащей и что-то выговаривающей ей за провинность или шалость.

– Мэган, ты ворчишь, будто моя бабушка. Меня что-то сегодня мутит…

– Только не хватало, чтобы ты заболела, Оливия. – Мэган встревожилась и принялась расспрашивать: – Голова болит? Жар есть? Ты чего-нибудь хочешь?

– Лимонада! И спать. Только спать! Ты права, за ночь я ни на мгновение не сомкнула глаз. Я думала о Берни, беспокоилась о нем… Не хватало только мне заболеть, когда, кажется, цель почти достигнута. Я надеялась сегодня найти Берни!

– Не стоит тешить себя пустыми надеждами раньше времени. Наберись терпения, Олив! Подожди! Не ходи сегодня никуда! – Мэган загадочно окинула Оливию многозначительным взглядом. И вышла из кельи, оставив на тумбочке лампадку.

Вскоре монахиня вернулась. Оливия удивленно и вопросительно взглянула на нее:

– Ты где была, Мэган?

– Сестра Мэри! – Мэган предостерегающе прикрыла ее губы ладонью.

– Куда ты ходила, сестра Мэри?

– Доброе утро, дитя мое.

В келье Оливии собралась представительная делегация. Настоятельница и несколько сестер постарше. Они внимательно разглядывали Оливию, тихо совещаясь о чем-то. Матушка Энджел пристально вглядывалась в лицо Оливии:

– Дитя мое, ты больна?

– О, нет, матушка Энджел, я просто немного утомилась. У меня слабость и тошнота, но это пройдет! – Оливия почему-то почувствовала себя виноватой.

– Похоже, твоя так называемая болезнь, Оливия, продлится несколько месяцев и закончится родами! – матушка Энджел была по-прежнему приветлива, улыбчива, доброжелательна: – Ты можешь остаться в обители до самого рождения ребенка. И до того времени, когда исполнится год после его рождения.

– Какого ребенка?! – ошарашенная Оливия с недоверием уставилась на пожилую женщину, вопросительно взглянула на Мэган. Та улыбалась ей, подбадривая и словно бы одобряя.

– Я схожу с ума? Или помешались все окружающие меня люди?! – возмутилась Оливия от нелепого предположения матушки Энджел. – Я не беременна!

Оливия готова была затопать ногами в приступе ярости и ударить Мэган.

– Вы придумали подобную глупость, чтобы не пускать меня в город! А Берни лежит заброшенный и ожидает моей помощи!

– Глупенькая, – Мэган с жалостью посмотрела на нее. – Тебе сейчас могут позавидовать многие женщины!.. Я знаю тебя и цену твоим капризам, даже самые избалованные и распущенные девчонки рано или поздно становятся матерями. У тебя с Берни Дугласом были близкие отношения. Ты спала с ним, Оливия! Именно от этого и появляются на свет дети. И я всем сердцем желаю, чтобы Берни нашелся живой и невредимый. Думаешь, кому-то здесь хочется, чтобы твое дитя росло без отца?

– Если ты такая догадливая, то могла бы и промолчать! – Оливия смотрела на Мэган с отвращением и ненавистью, ей было стыдно за циничную откровенности Мэган. – Ты подсматривала и подслушивала за нами на ранчо!

– Там и подсматривать ничего не надо было. Берни даже не удосужился увести тебя куда-нибудь подальше! Шум воды в Гранд-Ривер, наверное, не заглушил бы твоего кошачьего пения… Так отчего же сходишь с ума от совершенно естественного результата?

– Я поступила так, как считала нужным, потому что доверяю любимому человеку. Кто просил тебя рассказывать о своих предположениях и догадках матушке Энджел?

– Не ссорьтесь, сестры. Сестра Мэри сделала все правильно. И не стоит ее ни в чем упрекать. Все только в твоих интересах и интересах твоего ребенка, дитя мое Оливия. Отныне тебе не придется выполнять тяжелую работу. Больше никто не заставит тебя часами гладить белье! Это работа не для беременной женщины. Еду тебе будут приносить в келью. Но тебе нельзя общаться с больными, мы сами все узнаем у доктора, дитя мое.

– Я не нуждаюсь в подобном послаблении. Я не больная…. И не беременная! С Берни я провела только одну ночь. Я хочу ухаживать за больными наравне со всеми сестрами. И я буду ухаживать за ними! – Оливия никак не могла смириться с перспективой остаться в монастыре, когда Мэган поедет в госпиталь и увидит Берни Дугласа. И эта болтушка может рассказать ему о так называемой беременности Оливии. А Берни подумает, что Оливия спуталась с кем-нибудь еще!.. Господь Милосердный, помоги!

– Опять ты вмешиваешься в мои дела. – Оливия в бессильной злости сжала кулачки и кинулась на Мэган. – Что тебе надо от меня? Ты и на ранчо все время показывала, что самая умная и догадливая!.. Может, я глупая и доверчивая, но я люблю Берни и хочу найти его сама. Я не хочу ждать! У тебя, что ли, я должна спрашивать разрешения на поиски Берни? – она готова была вцепиться ногтями в глаза Мэган, но та ловко увернулась, и Оливия уткнулась носом в сухую грудь матушки Энджел.

– Да ты просто бешеная! – Мэган надоело церемониться и пропускать мимо ушей оскорбления Оливии. – Малолетняя дрянь, повисшая на шее человека, который и не собирался жениться на тебе! Решила поймать красавчика Берни Дугласа на ребеночке? Молодая да рано созревшая. А сама попутно заигрывала с Рони Уолкоттом!

– Рони – мой брат! Это ты подстилалась под него на ранчо, пока не появился твой благоверный Сэмми… И ты изменяла Сэму со всеми мужчинами Райфла и окрестностей.

– Уймитесь, сестры! – матушка Энджел подняла над головой нагрудный крест. – Вы в Господней обители, а не в публичном доме!

– Я не была проституткой, матушка Энджел! Это она! – Оливия тыкала пальцем в сторону Мэган, понимая, что хватила чересчур.

– Сестра Мэри и не скрывает этого. Не все приходят к Господу чистенькими и непорочными, Оливия. Мы не имеем права осуждать их. Господь прощает и принимает всех раскаявшихся. Мария Магдалина тоже была в свое время продажной женщиной, но искренне покаялась, и Господь наш Иисус Христос простил ее и принял в свои ученицы!.. Если ты, сестра Оливия, не раскаешься и не выполнишь мою просьбу, то придется согрешить и выставить тебя за ворота вместе с твоим хозяйством. Ты должна извиниться перед сестрой Мэри. Она беспокоилась только о тебе и будущем ребенке.

– Обо мне! – Оливию трясло от негодования. Она не видела ничего, когда была в ярости. – Она давно положила глаз на Берни Дугласа! Но он мой, слышишь, Мэган? Только мой! Ты придумала, будто я беременна, чтобы мы не встретились… Я не могу быть беременной! Все это выдумка Мэган.

Мэган со странной, печальной и понимающей улыбкой смотрела на Оливию, перебирала четки и тихо шевелила губами. Но девушка не испытывала ни раскаяния, ни угрызений совести.

– Принесите нашей гостье завтрак, – матушка Энджел была бледна от негодования. – И заприте до полудня! Я не потерплю скандала в Господней обители. Если слухи об этом поползут по городу, то кое-кто распрощается с крышей над головой. А если эта девчонка не успокоится до полудня и не покается, то придется надеть на нее смирительную рубашку и, возможно, сдать в приют для умалишенных.

– Вот оно – ваше милосердие! – продолжала бушевать Оливия. – Изверги! Подлые ханжи!

Сейчас она ненавидела всех, кому была благодарна за приют сутки назад. Они не пускают ее к Берни! Придумывают разные предлоги. Возможно, хотят навечно запереть в обители! Но она ни за что не останется здесь. Оливия привыкла добиваться своего любыми средствами. Бабушка и отец всегда уступали ей. Всегда!.. Но бабушка умерла и покоится на кладбище Райфла. А отец пропал неизвестно куда. За нее некому теперь заступиться. Она целиком во власти ненавидящих ее людей… За что, за что они так возненавидели ее? За то, что она молодая и красивая? За то, что ее любит Берни Дуглас – самый красивый, самый умный, самый мужественный мужчина на свете! И Берни не знает, что ее пытаются удержать здесь силой. Никто здесь ее не понимает и не жалеет.

Вскоре одна из монахинь принесла поднос с завтраком. Поставила его на маленький столик под распятием, аккуратно накрыла полотенцем. Оливия стояла у стены, отвернувшись от двери. Она была точно каменная.

Когда сестры ушли, заперев келью Оливии на засов снаружи, девушка вновь принялась рыдать и посылать проклятия Мэган. Она металась по келье, точно разъяренная пума, водворенная в клетку. Оливия, вцепившись в оконную решетку, трясла ее изо всех сил, но толстые прутья даже не шелохнулись под ударами ее кулачков. Затем девушка принялась стучать в дубовую дверь:

– Выпустите меня отсюда! Слышите?! Я хочу к Берни!

Ей нужно было присутствие Берни рядом. Она хотела ощутить себя защищенной от этого жестокого мира его объятиями. Только его присутствие рядом способно сейчас успокоить ее. Пробежав несколько раз от толстенной дубовой двери к узкому стрельчатому окну, Оливия утомилась и присела на жесткую кровать, накрытую темно-серым, колючим одеялом и тихо продолжала рыдать. Она не понимала, почему ее заперли здесь и почему не пускают к Берни…

А может в ней, правда, живет ребенок, и сестры, действительно беспокоятся не только за нее, но и ее дитя? Ребенок ее и Берни! Мальчик или девочка. Крохотное существо, которое в этом мире всюду подстерегают опасности. Интересно, на кого он будет похож, когда вырастет?.. Но, быть может, сестры хотят отобрать у нее младенца? Отдать в приют и потом сделать из него церковного служку?!.. Никогда Оливия не отдаст никому своего ребенка! Она будет кусаться и царапаться, словно дикая пума.

Оливия положила на плоский живот ладонь и совершенно ничего не почувствовала. Ни-че-го! Ее просто немного поташнивает. И очень хочется спать. Но это ничего не значит. Ей просто необходимо хорошенько отдохнуть, и все пройдет… А если все-таки Мэган права и действовала из благородных побуждений? Она приняла ее, словно любящая старшая сестра. И так убеждала матушку Энджел, что Берни Дуглас любит Оливию!.. Хотя пока что Оливия сама в этом не очень уверена.

Господи, о чем она думает? Ее же могут выгнать из монастыря, оставить без этой временной крыши над головой! Куда она пойдет, когда на улице стемнеет? Где найдет еще более удобное пристанище? Оливия закрыла глаза. Как она посмотрит в глаза Мэган, когда они снова встретятся? Боже! Какой стыд! Что с ней случилось? Она всех воспринимает, словно врагов. Значит, она на самом деле просто-напросто глупая, влюбленная девчонка.

Сон буквально валил ее с ног. Чувство вины все глубже проникало в душу. Сестры приютили ее, накормили, как могли, дали возможность отдохнуть. А если бы она осталась на улице? На дорогой отель у нее совсем нет денег!.. Искала бы пристанища в дешевой гостинице, где всегда болтаются и ищут приключений такие джентльмены, как Пабло Гомес. Оливия вспомнила похотливый взгляд, которым мексиканец всегда одаривал ее. Господь Милосердный! Не допусти подобного кощунства и мерзости! Невозможно представить, как бы она себя чувствовала во власти этого похотливого самца!

Оливия прилегла, не раздеваясь и не разбирая постель, и мгновенно провалилась в глубокий сон. И во сне она все время вздыхала, постанывала, что-то бормотала, точно спорила с невидимым противником.

Проснулась Оливия, когда полуденное солнце заглядывало в окно кельи. По комнате распространился запах свежеиспеченного хлеба и лимонных корочек. В желудке посасывало. Она быстро поднялась, разгладила примявшиеся складки черного одеяния, поправила сбившуюся во сне косынку. Прошла к столику, откинула полотенце в сторону. Наполнив стакан лимонадом, с удовольствием утолила жажду ароматным прохладным напитком. Разломив румяную, не потерявшую утренней свежести лепешку, положила на нее изрядный кусок солоноватого домашнего сыра с зеленью, рассыпчатого и янтарного. Кажется, с таким удовольствием она не ела еще никогда в жизни!

Под окном зашуршали кусты. Оливия приблизилась, настороженно выглянула. Зверь сидел на замощенной площадке двора, смотрел в окно и, заметив хозяйку, тихонько заскулил, усиленно подметая пышным хвостом пыль.

– Привет, Звереныш! – Оливия пробудилась в хорошем настроении, на время забыв все, что произошло в келье утром. Отломив кусок лепешки и сыра, бросила их псу, слегка приоткрыв раму.

Свежий ветер ворвался в комнату и разметал остатки прежнего, дурного настроения. Она с наслаждением вдыхала свежий запах осенней земли и пожухлых трав, словно стосковавшийся за долгую зиму фермер. Как хорошо, что сегодня ей не приходится вдыхать угарный дух гладильни и подпаленной ткани. И у нее уже почти не болит рука от тяжелого утюга, которым еще вчера приходилось размахивать! Оливия блаженно прикрыла глаза.

За дверью послышались шаги. Приглушенно звякнула наружная задвижка. Оливия села на кровать, взяла в руку стакан с лимонадом и с независимым видом поднесла его к губам. А внутри все сгорало от стыда. Ей было сейчас совестно, как перед Мэган, так и перед настоятельницей, матушкой Энджел.

– Добрый день, дитя, как ты себя чувствуешь? – на пороге появилась сдержанная и доброжелательная матушка Энджел.

– Я чувствую себя отлично! – Оливия вздернула голову, глядя поверх головы настоятельницы в стену.

– Это потому, что ты выспалась и успокоилась. Господь милостив, дитя. Он дал тебе крепкий сон и успокоение. Сестры молились за тебя перед завтраком.

– Молились? За меня?.. – Оливия растерянно посмотрела в глаза матушке Энджел и тут же стыдливо отвела взгляд. – За меня?

– Да! И Господь услышал наши молитвы.

В молчаливом напряжении Оливия ждала, что еще скажет настоятельница.

– Сестры нашли Берни Дугласа. Он лежит в усадьбе сэра Гэбриэла Пойнсетта. В садовом доме организовали небольшой госпиталь. Такие госпитали открыты по всему городу. Даже в публичном доме. Девушки из заведения мисс Роззи Слоут и те ухаживают за больными, сестра Оливия.

Отпив немного лимонада, чтобы успокоить встрепенувшееся сердце, Оливия уже хотела задать волнующий ее вопрос, но матушка Энджел опередила ее:

– К большому сожалению, сама мисс Слоут, упокой Господь ее душу, скончалась в самом начале эпидемии. Она отошла в мир иной без покаяния, – женщина печально вздохнула, перебирая четки. – Если ты успокоилась, то после полудня отправишься с сестрой Мэри в госпиталь. Иди, помоги им загрузить в повозку свежее белье.

Оливия встрепенулась. Допила лимонад и поставила стакан на поднос. Усидеть в монастыре теперь было невозможно.

– Я отнесу посуду на кухню, матушка Энджел? – просительно взглянула она на монахиню. Та согласно кивнула.

Оливии показалось, что в одно мгновение все вокруг изменилось до неузнаваемости: мир радостно и приветливо распахнулся ей навстречу. Она мчалась по пустым гулким коридорам монастыря, держа перед собой поднос, и счастливо улыбалась, еще не понимая и не осознавая всего того, что ожидало ее впереди. Но она сегодня же, буквально через час, увидит Берни Дугласа! Она так скучала и тосковала долгих пять недель, не видя своего любимого! Совсем скоро она бережно и нежно кончиками пальцев коснется его щеки, шеи, груди! Сплетет свои горячие пальцы с его сильными пальцами. Прильнет жаждущими поцелуев губами к его чувственным горячим губам.

Берни шагал по мосту, переброшенному через пропасть, полную горячих углей. Было так жарко, что, казалось, кожа на руках вот-вот начнет пузыриться и лопаться. Горячий воздух обжигал легкие, до боли сушил глазные яблоки. Трещала и вспыхивала хвоя на деревьях, растущих на берегу странной огненной реки. Заметая его следы, струился раскаленный песок. Огненный ветер гнал песчаные вихри вслед за Берни Дугласом. Ничего, даже следов его ботинок не останется теперь на свете! Огненная стихия точно нарочно показывала молодому человеку, что он слабее крохотной песчинки…

Только бы перейти мост! Там, дальше, – спасение. Зеленые луга ранчо, просторный дом, где ждёт его Оливия… У Берни дымится и тлеет рубашка. Дымятся, и, кажется, вот-вот вспыхнут брюки. Трещат и коробятся от жара ботинки. Мост раскачивается и раскачивается над огненной бездной. Вот-вот порвутся канаты, соединяющие два берега. Берни один на мосту. Навстречу ему с ведром воды неторопливо шагает Рони Уолкотт.

– Ты принесешь на ранчо смерть! – Рони Уолкотт смотрит на своего патрона с упреком. – Ты умеешь рассуждать умно и трезво, босс. Ты ведь не Оливия, которая действует всегда лишь под влиянием сиюминутного настроения и сжигающего ее чувства. Она глупая, влюбленная в тебя девчонка, Берни. И не понимает, что опасность огня угрожает ей. Я не позволю тебе, патрон, сжечь Оливию. Уходи от нас, Берни! Уходи!

– Ты не смеешь решать все за Оливию, Рони Уолкотт. Я люблю ее, люблю больше всего на свете! Пропусти меня к Оливии, индеец! Слышишь?

Рони Уолкотт начинает раскачивать мост, веревки скрипят и, кажется, вот-вот перетрутся. Мост разрывается посередине, Берни летит вниз, чтобы зарыться в раскаленные угли и сгореть заживо. Рони окатывает его холодной водой. Вода льется и льется из ведра. Гаснут раскаленные угли. Из пропасти тянет ледяным холодом. Там, внизу, разверзлась черная яма, которая вот-вот поглотит Берни, высосет из него все силы и телесное тепло. У Берни начинают стучать зубы, липкий холодный пот покрывает все тело. По спине пробегают ледяные мурашки. Кожа на позвоночнике сжимается, сползает с затылка, вот-вот порвется на лбу. И Берни понимает, что останется без лица…

Но тут, прерывая его странный разговор с Рони Уолкоттом, вмешивается Оливия. Она бежит к берегу огненной реки.

– Рони, прошу тебя, брат мой, пропусти Берни! Пропусти! Я люблю его, я не смогу жить без него… Берни, Берни! Открой глаза! Это я – Оливия. Я люблю тебя, Берни.

Больной с трудом приподнял тяжелые веки. Над ним склонилась монашенка в черной косынке с белым кантом вокруг лица. Черты лица он не различал, а голос был знаком и нежен.

– Берни, дорогой, ты узнаешь меня?! Узнаешь?!

Берни хочет что-то сказать, но язык непослушен и шершав, в горле пересохло.

– Пить! Пить! – шепчут еле слышно спекшиеся губы.

– Сестра, он просит пить.

Давно знакомый мужской голос отдает распоряжения женщине в черной одежде. Когда-то Берни слышал, что смерть является к умирающим в черной одежде.

– Ты – смерть?

Берни с недоумением смотрит на юную женщину. Черты лица знакомы и близки.

– Смерть по имени Хелен?

– Я не смерть, Берни. Я Оливия. Ты не узнаешь меня, Берни?

– О чем ты спрашиваешь его, сестра. Сейчас он не узнает и родную мать. А если и узнает, то невозможно ждать бурных эмоций от человека с отключенным сознанием! – доктор сердится, выговаривая девушке. – Подумать только, ты – внучка Абигейл Гибсон! А я считал, что в моем доме растет мальчик, и беспокоился, что уж очень странен малыш!.. Оботри больного с головы до ног, сестра. Вот и все, что больному пока что требуется. Займись другими. Здесь практически все нуждаются в уходе, сестра, а не один Берни Дуглас.

– Смерть с синими глазами, странно… Ты не Хелен?

Берни никак не может вспомнить девушку в черном одеянии, хотя ее лицо ему, несомненно, знакомо.

Берни Дугласу кажется, что он очень близко и совсем недавно видел эти ярко-синие глаза. А под закрытой монашеской косынкой, скорее всего, скрываются густые, коротко остриженные, вьющиеся волосы и изящная шея с атласной кожей…

Белый потолок наползает и наползает на молодого человека, давит на грудь. Берни задыхается. В комнате, где стоит много кроватей, душно от смрадного дыхания тяжело больных людей, запаха казенной пищи, дезинфицирующего раствора, засохшей крови…

– Пить!

– Сестра, не стой столбом, дай больному воды, он просит пить. А после подай утку.

Берни вытягивает губы трубочкой, хватает поилку за носик, жадно пьет кипяченую воду. Вода немного на вкус горьковатая. От нее пахнет каким-то лекарством. Но даже такая влага нужна организму, и побольше воздуха и пищи. Берни давно не хочет есть… Он закрывает глаза от слабости, тихо стонет. Как все тяжелобольные, зовет свою мать:

– Мама, как больно! Мама, у меня горят внутренности. Зачем ты гонишь меня на улицу? Я ни в чем не виноват перед тобой, мама!..

– Подай ему утку, сестра! – снова громко приказывает мужской голос. – Ты что, сестричка, никогда не видела у мужчин этого приспособления? Отчего же ты застыла, точно соляной столб у ворот Содома, дорогая? Шевелись, сестра! Не одному Берни нужна твоя помощь, твои нежные ручки! Господи, да что же ты такая неповоротливая и стыдливая, сестра?

Оливия и Мэган возвращаются в монастырь. Блэк неторопливо трусит по городским улицам, самостоятельно выбирая дорогу. Мэган устало сложила руки на коленях и лишь иногда слегка подергивает поводья. Недовольная, она неприязненно посматривает на рыдающую рядом Оливию:

– Не понимаю, чего ты хотела от него. Когда доктор приказал тебе поставить Берни утку, ты словно сошла с ума!.. Ты не видела в каком он состоянии, Олив? Или рехнулась от несдерживаемого вожделения! Усмири свою похоть, девочка! У тебя был такой вид, будто ты готова запрыгнуть умирающему в постель с одной-единственной целью…

– Ты жестокая и циничная, Мэган. Но я понимаю тебя! Пойми и меня. Я люблю его, люблю! А он меня не узнает… И жалуется маме! И вспоминает какую-то Хелен…

– Я уже слышала это от тебя, Оливия, не один раз. И запомни, пожалуйста, теперь я для всех сестра Мэри… А ты не жестока? – Мэган не желала быть отчитанной взбалмошной девчонкой и решила поставить ее на место. – Мужчина без сознания, а она готова сама взобраться на него, да еще при таком количестве свидетелей! Твое желание было написано у тебя на лице. Ты вела себя, словно последняя уличная шлюха, готовая отдаваться за кусок хлеба. Ты бы слышала сальные шуточки выздоравливающих, Олив! Тебе не стыдно?

– Он так и не узнал меня, Мэган… Зачем ты меня стыдишь? Понимаешь, не узнал! Ты уже забыла, как сильно любила совсем недавно своего Сэмми?

Горе переполняет Оливию. Она снова и снова вспоминает худую шею Берни, грудь, руки, покрытые сыпью. Откуда только взялась эта напасть?!.. Берни Дуглас, ее любимый Берни лежит без сознания, в комнате, где когда-то стояла ее кровать, где Оливия провела несколько спокойных лет, поднимаясь рано утром и выходя в сад под яблони.

В это время года там всегда много яблок, но доктор сэр Гэбриэл Пойнсетт, которого она считала добродушным и щедрым человеком, строго-настрого запрещает больным собирать и есть спелые яблоки. Рано утром солнечные, почти прозрачные от ядреного кисло-сладкого сока плоды с газона собирают санитары и уносят на кухню, где повара готовят этому алчному джентльмену варенье на зиму и отжимают сок. А больных поят простой кипяченой водой! И постным бульоном!

– Это не просто тиф, Оливия, а брюшной тиф. Таким больным нельзя есть грубую пищу! – Мэган словно читает мысли Оливии.

Та удивленно смотрит на нее:

– Откуда ты знаешь, Мэган, о чем я сейчас думаю?

– Ты разговариваешь с собой, Оливия. Жалуешься кому-то на доктора!.. Не волнуйся. Тем, кто начинает выздоравливать, дают разбавленный сок с сахаром.

Оливия вздыхает, снова и снова повторяя:

– Он не узнал меня, Мэган! Не узнал! Неужели ты не понимаешь?

– Выздоровеет и сразу узнает. Что ты заладила одно и то же, Оливия? Твой дорогой Берни очень болен, детка. Доктор не разрешит забрать его на ранчо. У тебя есть деньги, Олив?

– Немного!.. Тебе нужны деньги, Мэган?

Мэган качает головой и с печалью смотрит на девушку.

– Скоро наступит зима, Олив! На ранчо почти не осталось продуктов. Необходимо закупить муку, оливковое и кукурузное масло, масло для ламп и фонарей, спички, соль и что-нибудь еще.

– Как можно думать сейчас об этом, Мэган?

– Нужно думать, Олив. Приди в себя немедленно. Ты можешь думать о чем-нибудь еще, кроме того, что Берни не схватил тебя в первый же миг и не завалил в постель рядом с собой, не подмял под себя? Опомнись!

Оливия, наконец, понимает, почему Мэган ведет себя так безжалостно и цинично. Она хочет привести в чувство ее, Оливию! Отрезвить! Заставить думать обо всем спокойно и рассудительно.

– Сестры, я к вам обращаюсь! – нетерпеливо окликает их знакомым голосом верховой, пристраиваясь рядом с повозкой.

– Рони! – Олив с удивлением смотрит на брата. – Почему ты здесь?

– Решил вернуться на ранчо, Оливия. В деревне не осталось ни единой живой души. Солдаты начали раздавать индейцам свои одеяла, когда некоторые части расформировали. Несколько девушек из деревни ходили к солдатам. Они и принесли в вигвамы эту болезнь. И умерли одними из первых…

– Мне искренне жаль, Рони Уолкотт. – Мэган с сочувствием смотрит в бесстрастное лицо индейца. – У тебя совсем не осталось родных, Рони?

– Остались дядя Фрэнки, Оливия и родная сестра Софи. Но у Софи своя семья, ребенок… Отчего у моей сестренки столь горестный вид? И по какому поводу вы, женщины, опять ссоритесь и вопите так, будто готовы выцарапать друг другу глаза?

Оливия приподнялась в повозке, протянула руки навстречу индейцу, повисла на шее.

– Он совсем не узнает меня, Рони Уолкотт! Понимаешь? Не узнает. Мэган, не смотри на меня так осуждающе.

– Мне хочется отхлестать тебя по щекам, чтобы ты, наконец, пришла в себя, Олив. Ведь до тебя даже грубости не доходят! – негодует разъяренная Мэган.

– Почему вы обе в монашеской одежде? Как могла измениться жизнь, чтобы вы обе оказались в монастыре? – удивился Рони. – Ну, с Мэган все понятно. Ей надоел Сэмми, и она сбежала от него в обитель, под крылья к ангелам, – предположил Рони.

– Сэмми третью неделю покоится на кладбище, – Мэган благоговейно перекрестилась. – Упокой, Господи, его грешную душу. Рони, я теперь сестра Мэри!

– А бранишь меня, точно последний конюх загулявшую кобылу, – Оливия обиженно посмотрела на нее сквозь слезы.

– Ты же бесстыдно ищешь подходящего жеребца. Но кобыла – животное… И никогда жеребая кобыла не станет искать производителя, Олив!

Не обращая внимания на присутствие Рони, молодые женщины вновь продолжили свой не совсем приличный спор.

– Мэган, Рони, вы так и не поняли, что Берни не узнал меня! – вновь зарыдала Оливия, обнимая Рони за шею. – Не узнал! Как он мог? Как мог?

– Где этот хорек? Может, стоило бы его пристрелить? – тут же деловито предложил индеец, встряхнув карабин и щелкая затвором.

– Он и без того на грани смерти и жизни, Рони Уолкотт, – осадила охотника Мэган. – Он в бессознательном состоянии, Рони, понимаешь?

– Рони, ты, наверное, тоже сошел с ума? – Оливия возмущенно отпрянула от брата. – Кто тебя просит убивать Берни Дугласа?

– Вы обвенчались, как обещал Берни Дуглас?.. – Рони наконец-то начал соображать, что произошло непредвиденное. – Мэган, ты вроде бы говоришь понятнее, объясни.

– Он еще не был на ранчо после того, как вы пригнали табун в Райфл. Он в госпитале. Лежит без сознания. А эта дурочка Оливия притащилась в Райфл вместе с Дейзи, Зверем и двумя фургонами. В город никого не пропускают, так она попросила убежища в нашей обители сестер урсулинок. – Мэган объясняла деловито и обстоятельно. – Ее приняли, а она устроила нам скандал. Настоятельница хотела выставить ее за ворота, вместе со скарбом… Оливия тут же покаялась, но в душе так и не повинилась. И, как всегда, ищет причину своих несчастий в других!

– Они заперли меня в келье, точно копы в тюрьме, – Оливия принялась давить на жалость Рони. – Только за то, что я хотела увидеть Берни. И еще придумали, будто я беременна! Я не могу быть беременной, Рони Уолкотт. У меня совсем нет живота…

– Зато вон какая большая стала грудь, Олив. Та самая, которую ты скрывала своими тугими повязками… Любишь ты переворачивать все в свою пользу, Олив! – индеец ни на йоту не поверил кузине. – Вот и сейчас опять врешь.

– Рони, ведь ты же веришь больше мне, чем Мэган? Правда? – Оливия смотрела на брата просительно и нежно.

– Я твердо знаю, Оливия, что от твоей правды подчас неплохо попахивает враньем, но почему-то я все равно прощаю тебя. – Рони недовольно насупился. – Я провинился перед дядей Фрэнком. Не уберег твоей чести, Оливия!.. Но как мог я вмешиваться, когда ты так полюбила, что доверилась патрону Берни Дугласу? Ты сама шла к нему в объятия, словно кролик в пасть удава.

– На почте в Смоки-Хилл я получила плохое письмо от отца, – Оливия старательно уводила разговор с братом в другую сторону.

– Я успел побывать в Вернале. – Рони сокрушенно вздохнул. – От дома, что мистер Фрэнк Смитт строил для тебя, Оливия, остались одни щепки! Я видел их в пропасти своими глазами.

– Я так и знала! Именно поэтому ты и встревожилась, когда сэр Питер Хиддингс расспрашивал нас о Фрэнке Смитте, маленькая лгунья! – Мэган презрительно окинула Оливию холодным взглядом. – Оказывается, это твой отец мистер Фрэнк Смитт привез тебе подарки ко дню рождения, которыми ты и растопила холодное сердце Берни Дугласа…

– Фрэнк Смитт – очень распространенное имя, точно так же, как Джон Скотт. – Оливия замахала руками на Мэган. – Думаешь, удивила…

– Как и Берни Дуглас! – прибавила с издевкой Мэган.

– Девочки, хватит спорить и препираться. Надо что-то предпринимать.

– В каком смысле? – поинтересовалась Мэган. Она была совершенно спокойна. – Мне есть чем заняться и без вас!

– Мы вернемся на ранчо. – Рони был настроен решительно.

– Без Берни Дугласа я никуда не поеду. Он умрет в этом тухлом госпитале, Рони. А на ранчо мы обеспечим ему хороший уход! – и Оливия была настроена не менее решительно.

– У нее мало денег, Рони. Что вы будете делать на ранчо, где нет муки и других припасов? Одним молоком не поднимешь на ноги больного Берни Дугласа. Когда он придет в себя, его будет нужно хорошо кормить. – Мэган, как всегда, смотрела на жизнь трезво и критически. – Можно ли запастись продуктами на долгую зиму на пять сотен, Рони Уолкотт? Один ты не соберешь табун мустангов, чтобы заработать денег… Вы даже не знаете, сколько вас там соберется на зимовку! А в конце сентября в высокогорье выпадет снег и закроет все дороги.

– Что ты хочешь сказать, Мэган? – Оливия недовольно фыркнула. – Зимовать будут, я думаю, три человека! – она уже сосчитала все возможные варианты.

– А почему бы тебе не вспомнить про отца, Оливия? И не поискать его? Может, ему нужна помощь не меньше, чем твоему Берни. Ведь он уже далеко не молодой человек!