Текст книги "Странное наследство"
Автор книги: Виктория Джоунс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Странное наследство
Глава 1
Оливия сидела возле небольшого камня, установленного мистером Берни Дугласом на могиле ее бабушки. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не разрыдаться в полный голос:
– Я уеду, и цветы на могиле засохнут без моего ухода. Моя дорогая бабушка, моя родная миссис Абигейл Гибсон, мне так не хватает тебя! Почему я не могу остаться здесь, в садовом домике доктора? Я могла бы помогать ему, так же, как когда-то это делала ты. А этот человек, которому ты меня поручила, он же ненавидит меня… Я сойду с ума от его жестокости и грубости!
Девушка вынула из бокового кармана брюк медальон на тонкой золотой цепочке и, щелкнув замочком, открыла его. Это была эмалевая миниатюра с портретом матери. Она умерла, когда дочери исполнилось всего четыре с половиной года, и Оливия помнила ее очень смутно. Красавица Эстер Гибсон так и не успела обвенчаться с мистером Фрэнком Смиттом, отцом Оливии. Девушка некоторое время разглядывала портрет, а затем спрятала его обратно в карман. На память о матери у нее не осталось ничего, кроме этой эмалевой миниатюры в медальоне, ее самой большой ценности.
В кронах немногочисленных деревьев, кое-где видневшихся на скромном протестантском кладбище, зашелестел ветер. Редкие посетители кладбища сочувственно наблюдали за мальчиком, горестно склонившимся над свежей могилой. Миссис Абигейл знали почти все в городке. Много лет она проработала экономкой у доктора сэра Гэбриэла Пойнсетта и была для него не только усердной домоправительницей, но и хорошей помощницей, потому что еще в молодости увлеклась изучением лекарственных растений.
За оградой, на подъездной дороге, раздался громкий цокот подков. Заржал конь, и послышался условленный свист. Девушка поднялась и стала неторопливо прощаться:
– Ну, вот и все, бабушка! Я навсегда сохраню память о тебе в своем сердце.
Снова раздался свист. Оливия вздрогнула, вытерла лицо подолом широкой мужской рубахи, отряхнула с коленей прилипшие кусочки песчаной почвы и медленно зашагала по выложенной обтесанными камнями тропинке, по-мальчишечьи засунув руки в карманы.
Оливия понимала, что уехать все равно придется. От отца, которого ей на людях приходилось называть дядей Фрэнком, давно не было никаких вестей. Теперь ей предстояло подчиниться последней воле покойной бабушки, хотя Оливию это совершенно не устраивало.
Оглашение завещания произошло на третий день после похорон, и Оливия узнала, что после смерти бабушки должна отправиться на ранчо, которое присмотрел для покупки мустангер Берни Дуглас. Она была в растерянности, тем более что молодой человек, считающий себя опекуном мальчишки, был полон решимости воспитать из неженки и баловня настоящего мужчину и впоследствии найти ему подходящую спутницу жизни. Очень злую шутку сыграла бабушкина предусмотрительность. Когда-то, много лет назад, они жили при публичном доме, где бабушка служила экономкой. Чтобы никто из посетителей не воспользовался беззащитностью ее миловидной внучки, она объявила всем, что рядом с ней растет внук, вот так Оливия и стала мальчиком. Ей покупали мальчишескую одежду и обувь, а игрушками для нее служили не нарядные куклы и их сказочные домики, а кинжалы, лук со стрелами, набор оружия, барабаны и лошадки на колесах. И даже наедине бабушка всегда называла девочку Оливером.
Честно говоря, Оливия не могла определить свое истинное отношение к Берни Дугласу. Стоило молодому человеку появиться в их домике, как Оливия почти забывала о своем облике мальчика-подростка и пыталась привлечь внимание мужественного мустангера. Когда же он отправлялся в салун, она допоздна просиживала возле окна, ожидая возвращения Берни, и если замечала его в обществе какой-нибудь девицы или дамы, то на следующий день за завтраком отпускала в его сторону колкости, порой совершенно забывая о приличном поведении и границах дозволенного.
Дугласу приходилось сдерживаться изо всех сил, продолжая относиться к Олив, точно к младшему брату, – немного снисходительно, добродушно, с легкой насмешливой издевкой.
Узкая тропинка, по которой неторопливо шла Олив, наконец вывела ее за ограду кладбища. Оседланная кобылка радостно заржала при появлении хозяйки и ласково обнюхала ее коротко подстриженные волосы. Оливия удобно устроилась в индейском седле, присвистнула и сжала стройными ногами бока кобылки:
– Вперед, Лили!
Лошадь послушно затрусила вдоль каменной кладбищенской ограды. Индеец в одежде охотника, поджидавший Олив, так же тихо свистнул и поскакал к берегу реки, слегка опережая девушку.
– Рони, дорогой, подожди! – Оливия принудила было Лили бежать быстрее, но Рони Уолкотт вдруг предупредительно поднял руку с зажатым хлыстом.
Навстречу им по пустынной улице мчался всадник. Это был довольно крепкий высокий молодой человек в индейских замшевых брюках, выгоревшей фланелевой рубашке с закатанными рукавами и черной ковбойской шляпе с широкими полями. Недовольное выражение лица Берни Дугласа не предвещало для Рони и Олив ничего хорошего. Девушка вначале сжалась, но затем внезапно встряхнулась, гордо выпрямилась в седле и встретила приближающегося парня вызывающим взглядом ярко-голубых глаз.
– Меня ищешь, мистер Берни Дуглас?! – прищурившись, Олив смотрела мимо плеча опекуна. – Мне необходимо было попрощаться с бабушкой!
– Оставь мертвым их мертвецов, Оливер! Тебе предстоит жить суровой мужской жизнью, а ты опять льешь слезы.
– Лучше бы ты, мой дорогой опекун, оставил меня в покое! – и Олив пришпорила Лили. Кобылка недовольно вывернула голову и затанцевала на месте.
– А посадка-то у тебя отличная, Оливер! Несмотря на всю твою изнеженность!
Берни Дуглас и не заметил, как залюбовался отличной выездкой всадника, но тут же одернул себя. В этом мальчишке таится что-то опасное! Плечи, не очень широкие для юноши, длинная шея, высоко приподнятая, аккуратная голова, тонкие, загорелые запястья и изящные движения вызывали странное волнение в таком мужественном человеке, каким себя считал, да, впрочем, и на самом деле являлся мустангер Берни Дуглас. Мальчишка словно нарочно поддразнивал его соблазняющим поворотом головы, капризным движением плеча, скептическим выражением сочных губ… Это было какое-то колдовское наваждение!
– Ты подумал о том, что будем делать с твоим хозяйством, Оливер? Давно пора тебе развязаться со своей коровой и курами. Ты задерживаешь наш отъезд.
– Разве не безрассудство сдавать на бойню шестилетнюю молочную корову?! Мы, наверное, отправляемся туда, где родники сочатся молоком и сметаной?! И яйца растут на каждом кусте?!
– Ты что, любишь молоко, словно младенец?
– Почему только молоко? И творог! И молочную овсянку с маслом! И кофе со сливками!
– Боже мой! Оливер, о чем ты думаешь? Тебе пора бы интересоваться девушками. Пройдет еще год, и над тобой станут смеяться окружающие.
Берни никак не мог понять: у этого мальчишки, вероятно, замедленное созревание или какая-то неведомая болезнь! Только так можно понять и объяснить полное равнодушие Оливера Гибсона к женскому полу.
– Ладно, опекун! Не трать зря времени! Без своих пеструшек и Дейзи я не двинусь с места, – завершила разговор девушка, и ее кобыла рванула вперед.
Индеец Рони Уолкотт в отдалении дожидался приближения мальчишки. Всадники о чем-то переговорили и, пришпорив коней, вскоре скрылись за высокими соснами. Вроде бы, в их действиях не было и нет ничего предосудительного, но Берни Дуглас нутром чуял существование какой-то тайны. Уж очень быстро нашли общий язык эти двое и как-то слишком по-родственному сблизились. Надо поскорее найти Оливеру девушку, пусть забавляется хотя бы с проституткой. Берни Дуглас уже все предусмотрел и договорился, что на ранчо с мустангерами отправится одна девица из публичного дома.
С такими мыслями мистер Берни Дуглас отправился в салун, так как короткие сумерки очень быстро превратились в темную ночь. Оставив Презента возле коновязи и расплатившись с конюхом, Берни Дуглас вошел в еще не очень шумный зал. Он нашел взглядом Молли (эту длинноногую блондинку Берни выбирал чаще всего) и, сделав ей условный знак, пошел по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, где были расположены номера.
Девушка догнала его в длинном, еле освещенном коридоре с длинной ковровой дорожкой. Сплетя свои красивые руки с руками молодого человека, она прижалась к его спине пышной грудью. И прямо здесь, в коридоре, он сбросил с проститутки башмачки на каблучках и сразу же попытался овладеть ею. Руки его, сильные, грубоватые и требовательные, скользили по всем закоулкам тела Молли, проникли в самое горячее и сладостное местечко и…
– О-у! – изумленно воскликнула Молли. – О-у! Берни! Берни Дуглас! Что такое?
Мужчина с трудом приходил в себя. Он опозорился! Опозорился перед Молли. Первый раз в жизни опозорился перед проституткой!
– Не знаю, Молли, прости. Возможно, я переутомился… Мы сейчас повторим! Потерпи немного, детка.
Берни разрядился прямо на крохотную юбочку Молли. Девица недовольно отпрянула. Открыв кран умывальника, она принялась полоскать руки и тщательно замывать свою коротенькую шелковую юбочку с блестками.
– При чем тут повтор, Берни Дуглас? Ты испачкал мне юбку.
– Прекрати причитать, Молли! Заткнись! – Берни несдержанно рявкнул. Завтра эта болтливая девица раззвонит о его конфузе по всему публичному дому! Он достал бумажник и рассчитался с проституткой по двойной таксе. Не имея желания спускаться в салун, он с грохотом поднял оконную раму, вылез на лестницу, опоясывающую верхний этаж, и уже отсюда попрощался с разочарованной девицей: – До завтра, Молли!
В городке Райфл у Оливии и ее бабушки имелось кое-какое хозяйство, которое девушке хотелось сохранить в неприкосновенности. Миссис Гибсон была и помощницей, и кухаркой, и экономкой у местного доктора-холостяка, единственного лекаря на много сотен миль. За помощью к нему обращалась вся округа, даже здоровяки, подобные Берни Дугласу.
Когда врач находился в отъезде, профилактическую помощь пострадавшим оказывала миссис Гибсон, и постепенно местные холостяки стали относиться к ней, словно к старшей сестре или матушке, откровенно делясь своими тайнами и сердечными секретами. С самого начала все сложилось так, что миссис Гибсон и в Райфле продолжала скрывать настоящий пол своей единственной внучки. Скорее всего, ее смущало довольно близкое расположение публичного дома и открытость интимной жизни неженатых мустангеров и ковбоев.
Больше всего миссис Абигейл сблизилась с Бернардом Дугласом, поскольку, по ее мнению, он был человеком чистоплотным и, похоже, исключительно редко посещал увеселительное заведение. Молодой человек обычно поселялся на несколько недель в одной из двух меблированных комнат миссис Гибсон. Пожилая женщина содержала в своем домике нечто вроде пансиона для холостяков, и доктор, весьма довольный тем, как она ведет хозяйство, разрешал приводить на завтрак особо доверенных клиентов в столовую при большом доме.
Берни выбрал Райфл отправной точкой для поездки в каньоны реки Гранд-Ривер, где было возможно загонять табуны диких мустангов. После продажи уполномоченным из армии заклейменных, прирученных лошадей Дуглас клал деньги в банк и затем отдыхал, попутно закупая провиант, чтобы вскоре снова отправиться в горы, подобрав в компанию подобных себе смелых, сильных и отважных парней.
После смерти бабушки Оливии больше всего хотелось остаться под крышей маленького садового домика и по-прежнему вести хозяйство доктора. Но бабушка, заранее почувствовавшая приближение кончины, сочла это неприличным. Вот если бы доктор был женатым человеком, тогда совсем другое дело. Миссис Гибсон боялась, что Оливия, оставшись без попечения взрослой женщины, не выдержит и собьется с правильного пути в городе, переполненном холостяками-переселенцами, ковбоями и отважными мустангерами. Кроме того, неподалеку от Райфла стояли регулярные части американской армии, и солдаты были озабочены поисками временных подружек.
А еще миссис Гибсон, как видно, читала мысли внучки о Берни Дугласе. Оливия словно вынашивала месть для всех холостых мужчин за невнимание к ней. И эта подспудная незаслуженная ревность более всего распространялась на Берни. Но даже этому, своему самому доверенному лицу миссис Гибсон не захотела раскрыть, что ее так называемый внук на деле – юная девушка! И она не придумала ничего лучше, чем перед смертью взять с Берни обещание, что тот позаботится об осиротевшем юноше.
Дуглас согласился с большой неохотой стать опекуном незрелого юнца, и миссис Гибсон вручила в придачу к внучке большую резную шкатулку, наказав открыть ее только тогда, когда Берни найдет подходящее место для постоянного жилья. Или же когда по достижении совершеннолетия Олив надумает обзавестись семьей.
Оливия не собиралась после смерти бабушки продавать или убивать корову и куриное семейство. Бернард Дуглас метал громы и молнии.
– Из-за твоей рогатой дохлятины мы будем тащиться до ранчо целых семь дней!
– Корова не дохлая! Ей всего шесть лет! Через три месяца она отелится четвертым теленком! У нас будет много молока. Ведь ты и сам, мистер Дуглас, любишь омлет и свежее сливочное масло. А если появится бычок, то мы подрастим его для мяса!
– В горах предостаточно оленей и коз. Мы будем охотиться, черт побери! И как-нибудь обойдемся без масла… Время уходит, понимаешь?
Так они проспорили два дня. На третий день Дугласу надоело уговаривать строптивца, и он решил, что, пожалуй, придется уступить. Махнув с досады рукой, он отправился в салун.
Когда Оливия уже совсем было отчаялась убедить упрямца Берни Дугласа в своей правоте, в усадьбе словно специально ей на выручку появился индеец Рональд Уолкотт. Это был племянник отца, ее двоюродный брат. Он явился, услышав о том, что мистер Бернард Дуглас набирает команду смелых парней для охоты на диких мустангов. Оливия кинулась ему на шею:
– Рони, дорогой! А отец? Неужели он не знает, что бабушка умерла?
– Наши родные в деревне искренне сожалеют о смерти миссис Абигейл Гибсон. Но твой отец сейчас не может приехать. Он прислал меня присмотреть за тобой, сестренка. Пока что мы должны скрывать наше родство. Мистер Фрэнк Смитт строит для тебя ранчо неподалеку от Вернала, в штате Юта. Он купил замечательное место на берегу Гранд-Ривер.
– О, Боже! – Оливия снова залилась слезами. – Мы будем жить так близко. Возможно, в двух днях конного пути. Я не выдержу издевательств этого ублюдка и сбегу к отцу! Ты знаешь, этот Дуглас тоже присмотрел ранчо. Заброшенное ранчо в долине на слиянии Гранд-Ривер и Ямпы! – девушка возбужденно зашагала по комнате.
– А вот этого не нужно делать, малышка! Пока что я буду вести себя так, словно тоже не знаю о том, что ты девушка. А сейчас отправлюсь в бар, чтобы представиться мистеру Дугласу. И не злись. Твой отец, мой дядя Фрэнк, узнал через своих людей, что Берни Дуглас очень порядочный и благородный джентльмен.
– От его благородства я плачу и проклинаю каждый день своей жизни! – Оливия обиженно засопела.
– Похоже, что ты влюбилась, девочка. И влюбилась в достойного человека! – Рони ласково погладил Оливию по кудрявой голове и мягко поцеловал в лоб.
– Что ты городишь, Рони!? Я ненавижу его! Ненавижу! Особенно, когда он уходит к этим падшим женщинам или пытается уговорить, чтобы я согласилась уничтожить бабушкино хозяйство! Я готова выцарапать ему глаза! Зубами впиться в горло до крови!
– Остановись, Олив! Если будешь так ревновать – сожжешь свое сердце… Помолчи, сестренка. Миссис Абигейл Гибсон была мудрой женщиной! Скорее всего, она давно поняла, что ты влюблена в мистера Дугласа. И твое счастье, что у него нет постоянной подруги или жены.
Рональд Уолкотт, тихо прикрыв за собой дверь, отправился в салун.
– И ты туда же! – Олив дождалась, когда за Рони закрылась дверь и швырнула ему вслед горшок с геранью. Горшок раскололся на мелкие кусочки. Земля рассыпалась по полу, а стебель с распустившимися ярко-красными цветами сломался. Рони осторожно приоткрыл дверь и подтвердил строгим голосом:
– Ну, вот! Я оказался прав. Ты его ревнуешь. Смири свое сердце, Олив, ведь в тебе течет кровь гордого индейского племени!
Глава 2
Мать Оливии, Эстер Гибсон умерла от пневмонии, когда девочке не исполнилось и пяти лет. Отец девочки к тому моменту пропал на бескрайних просторах страны. Фрэнк Смитт отправился на золотые прииски в Калифорнию, потом участвовал в мексиканской войне. Чтобы заработать денег на постройку фермы, о которой мечтала его молоденькая жена, он готов был пойти на многие жертвы.
В те, кажущиеся Оливии давними, времена они жили в краю лесных озер и болотистых пустошей – штате Миннесота, в небольшом городке Крукстон. Широкие окна бабушкиного дома наполняли комнаты блеском солнечного света. Солнца было очень много в этом мире, и его лучи привольно играли в водах широко расплеснувшейся Миссисипи.
Оливия не помнила, как умерла Эстер Гибсон. Бабушка почему-то не взяла ее на похороны, а лишь сообщила внучке, что ее мама Эстер превратилась в Божьего Ангела и улетела на небо.
Абигейл Гибсон, вдова мелкого торговца, недолюбливала мечтательного, романтически настроенного зятя Фрэнка Смитта. Она не хотела, чтобы ее внучка встречалась со своим отцом. Самолюбие миссис Абигейл Гибсон было уязвлено еще и тем, что дочь, ее гордость, ее прекрасная Эстер сожительствовала с парнем-полукровкой. Когда же в городе распространился слух, что зять миссис Гибсон потерпел неудачу на прииске и примкнул к банде гангстеров, грабящих банки, Абигейл покинула Крукстон. Пожилая, но еще полная сил женщина стала искать такое место, где никто не знал бы о судьбе ее несчастной дочери и незаконном положении внучки. Дом пришлось продать и отправиться подальше от благодатной Миннесоты на еще не освоенный Запад, в штаты, недавно отвоеванные у Мексики. Оливии же бабушка сказала, что ее отец погиб.
Сколько помнила себя Оливия, они срывались с места, как только бабушка получала очередное письмо. Но однажды, когда они жили в городе Форт Морган, письма долго не было, и бабушка начала беспокоиться. В то время она работала экономкой и кухаркой в публичном доме <Эдем>. Оливии к тому времени исполнилось семь лет. Она и в самом деле росла избалованной девочкой. Ее баловала не только бабушка, но и все девушки и женщины, работавшие в публичном доме. Они веселились, облачая малышку в мальчишескую одежду. Покупали брючки, кепки, курточки и коротко остригали ее замечательные кудряшки. В Форте Морган, где бабушка с внучкой, в конце концов, нашли приют и временный покой, все считали Оливию мальчиком. Все, кроме хозяйки публичного дома и девушек-проституток.
В тот вечер Оливия лежала в своей кровати и слушала сказку, которую усталая бабушка читала ей сонным голосом. Кто-то коротко позвонил в дверь. Абигейл набросила теплый халат:
– Я сейчас вернусь!
Оливия лежала в теплой комнате под разноцветным лоскутным одеялом и прислушивалась к каждому звуку. До нее донесся сердитый голос бабушки, словно бы отчитывающий кого-то провинившегося перед ней. Отвечающий на бабушкину брань мужской голос был ей неуловимо знаком. И она вспомнила, как этот голос называл ее букашкой, малышкой, божьей коровкой, сердитым утенком… У пришедшего, конечно же, густые черные брови и серо-зеленые глаза…
Оливия, точно подхваченная приливом чувственных волн, вскакивает с постели, ноги подкашиваются и путаются в сползшей с постели простыне. Малютка с размаху падает на пол и издает громкий ликующий крик:
– Папа! Милый папочка, я здесь!
А по ступенькам уже грохочут тяжелые ковбойские башмаки. В комнату врывается большой человек в темном костюме, в клетчатой фланелевой рубашке и широкополой шляпе. Он склоняется над ней, выпутывает из простыни, поднимает на руки и прижимает к себе так крепко, что его нарядная шляпа летит на пол.
– Детка! Олив! Утеночек мой симпатичный! – Фрэнк Смитт задыхается от волнения, его губы покрывают тонкие запястья и пальчики Оливии щекочущими поцелуями. – Мой крохотный котеночек сильно ударился?! Больше не болит?! Ну, перестань плакать. Я с тобой!
Абигейл Гибсон стоит в дверном проеме, скорбно поджав губы.
– Наверное, как всегда, за вами, Фрэнк, охотится полиция? – настороженно поинтересовалась Абигейл, с опаской поглядывая на зятя.
– Возможно, за мной еще какое-то время будут волочиться старые грехи, миссис Гибсон, но давным-давно моя жизнь обрела новый смысл. Я помогал завоевывать новые земли, потом закупил партию виргинского табака и выгодно продал в Англии. Но бешеных денег теперь не заработать. Мне придется проделывать это не раз, чтобы обеспечить вам и Оливии безбедное существование.
– Опять одни мечты, Фрэнк!
– А дело ли растить девочку при публичном доме, миссис Абигейл Гибсон?!
– Тише, тише, молодой человек! – она приложила палец к губам. – Другой работы не было в этом городе… Но хватит, у малышки совсем слипаются глаза. Положите ее в кроватку, и давайте обсудим все на кухне.
Гость попытался осторожно разнять жаркие объятья Оливии, но девочка тотчас заплакала. Фрэнк беспомощно взглянул на тещу, которая опустилась в кресло, подав ему успокаивающий знак. Какое-то время они сидели молча. В конце концов, девочка задышала ровно, объятия ее ослабли, и вскоре Оливия крепко заснула. Фрэнк бережно положил дочку на постель, осторожно укрыл разноцветным лоскутным одеялом и расправил все его складочки.
Затем мистер Смитт снял ботинки и на цыпочках прокрался на кухню, где и проговорил с тещей до самого рассвета.
Наутро бабушка сообщила владелице публичного дома, что увольняется и покидает Форт Морган. Пять дней они находились в дороге, пристроившись к каравану новых переселенцев, стремящихся на Запад. Большую часть пути Оливия проспала. В конце пятого дня они прибыли в городок Райфл на берегу Колорадо.
Оказавшись на главной улице, караван постепенно редел. То один, то другой фургон сворачивал в открывающиеся боковые улицы. Вскоре повозка, в которой сидели пожилая женщина, мальчик и привлекательный мужчина, в одиночестве добралась до западной окраины и остановилась возле просторной усадьбы, состоявшей из двух домов. С одной стороны огороженной территории росли высокие сосны с раскидистыми кронами, дальше располагался яблоневый сад. С другой стороны находилась ровная каменистая площадка. Она обрывалась отвесно в каньон Колорадо и была отгорожена от кручи толстой каменной стеной. Из окон дома открывался замечательный вид на покрытые вечными снегами вершины хребта Элберта.
– Каждое утро ты будешь просыпаться, смотреть в окно на самые высокие вершины Скалистых Гор и думать о моей любви к тебе, – Фрэнк Смитт грустно улыбнулся. – Береги бабушку, дорогая моя.
– Ты опять уезжаешь от нас, папочка?! Не бросай нас. Ты обещал, что мы всегда будем рядом!
С тех пор прошло почти десять лет. Теплое время года для Оливии всегда начиналось с появления отца. Отдохнув, он садился верхом на коня, уютно устроив Оливию впереди себя. Пришпорив скакуна, отец направлял его по узкой горной тропе, и лишь на крутых подъемах жеребец смирял свой резвый бег. Порой Фрэнк Смитт спешивался и шагал рядом, бережно придерживая Оливию. Вскоре ветер доносил до них запах горящего дерева, жареного мяса и запеченной в глине рыбы. Навстречу путникам выбегали сторожевые индейские собаки, больше похожие на волков. Узнавая дорогих гостей, они приветливо виляли пушистыми хвостами.
– Добрый день, дорогой Рони! Привет, привет, привет всем! – восторженно вопила Оливия, вываливаясь из отцовских объятий прямо на руки своему двоюродному брату. – Ты замечательно выглядишь, Черный Ягуар!
Рональд Уолкотт щурил раскосые зеленые глаза и смеялся. Обнюхав ее волосы, пахнущие ветром и сосновой смолой, Рони целовал сестренку в висок.
– Ты снова немного подросла, малышка Пума! – начинал игру брат и подкидывал Оливию вверх, отчего та визжала радостно и восторженно. Они шли в деревню, где их встречали многочисленные двоюродные и троюродные дядюшки, тетушки, братья и сестры. А Фрэнк Смитт становился на колени перед своей матерью, пожилой слепой индианкой, которая нежно обнюхивала лицо своего сына, потом ласково обнимала свою резвую внучку.
– У твоей дочери, мистер Фрэнк Смитт, все такая же белая кожа? – и, получив утвердительный ответ, продолжала вопрошать: – Твоя дочь, мистер Фрэнк Смитт, немного подросла?
Оливия вносила веселье и радость в строгую и чинную обстановку индейской деревни. Среди своих сверстников, братьев и сестер, родившихся в вигвамах, белолицая девочка с черными вьющимися волосами была лидером и к десяти годам умела держаться на лошади в седле и без седла. Она носилась, точно ветер, по горным кручам, на скаку поражала мишень с одного выстрела, независимо от того, какое оружие было у нее в руках – лук или охотничий карабин. Оливия научилась подражать голосам птиц и зверей и охотиться на них.
Но скакать верхом и играть час-другой – это совсем не то, что предстояло Оливии сейчас. Берни Дуглас решил непременно сделать из строптивого мальчишки настоящего мустангера, а это значит, что ей придется проводить в седле восемь-десять часов подряд без отдыха. Она предпочла бы заниматься приготовлением пищи. Готовить и возиться на кухне Оливия очень любила и всегда помогала бабушке Абигейл. Вспоминая об обедах в доме доктора, Оливия невольно улыбалась. Она была совершенно счастлива, когда в столовой нижнего этажа собиралась большая компания. За столом обычно прекрасно сходились деликатный доктор Гэбриэл Пойнсетт и грубоватое и мужественное племя погонщиков-мустангеров.
Глава 3
Въездные ворота усадьбы доктора были уже закрыты, когда Берни приблизился к ограде и раскидистым соснам, окружающим просторный участок. Из сторожки вынырнула тень, и гортанный голос индейца окликнул:
– Босс, это ты вернулся?
– Я, Уолкотт! Открывай!
Звякнул засов, решетчатая калитка распахнулась с легким скрипом.
– Как там мальчишка? – хмуро поинтересовался Берни.
– Бьет цветочные горшки, босс! – довольный чем-то Уолкотт ухмыльнулся: – Лютует парень.
– Как ты считаешь, Рони, дотащится дохлятина Дейзи, или как ее там, до ранчо?
– Можно нанять фургон…
– Считаешь, я должен уступить? – Берни спешился и громко зевнул.
– Не я, а ты, патрон Берни Дуглас, пообещал умирающей белой леди позаботиться о ее внуке! – обтекаемо ответил Рони Уолкотт.
– Хитрый черт, индеец, – пробурчал Берни. – Готовьтесь, рано утром отправимся!
Дуглас решил проведать паренька. Дверь его оказалась не заперта.
– Сидишь в темноте, Олив?
Под тяжелыми ботинками захрустели осколки разбитого цветочного горшка. Сильно запахло листьями герани.
– Хоть бы подмел в комнате! Уж больно насорил ты сегодня!.. – усмехнулся опекун. – Ладно, упрямец! – мирная речь, несвойственная Берни в последние дни, давалась мустангеру с большим трудом. – Будь по-твоему! Но смотри, чтобы к утру все было готово в дорогу!
Оливия еле сдержалась, чтобы не броситься ему на шею. Каким милым и привлекательным может быть Берни! Родным и близким, точно ее папочка (а для всех – ее дядя Фрэнк)!
– Хорошо, Берни Дуглас, – как можно спокойнее пробормотала она. – Я буду делать все, что ты прикажешь, опекун.
– Вот и договорились, Олив. Постараюсь попусту не обижать тебя, малый. Но мужчину из тебя воспитаю, обязательно! – голос мистера Дугласа снова стал суровым.
Оливия кивнула, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не засмеяться.
На рассвете Оливию разбудил решительный стук в раму.
– Просыпайся, мистер Лежебока!
– Доброе утро, мистер опекун, я быстро, – она выскочила из-под одеяла и стремительно оделась. Затем принялась скручивать перину в тугой рулон, остальные вещи были уложены еще позавчера.
Схватив ведерко, Оливия метнулась к хлеву.
– Пожалуйста, Берни, пусть кто-нибудь из работников разберет мою кровать и положит в фургон. – Не обратив внимания на вспыхнувшее в глазах мистера Берни Дугласа раздражение, девушка пробежала мимо. – Дейзи! Милашка! Уже иду!
– Уолкотт! Ты где? Рональд? – рявкнул Берни Дуглас едва сдерживая ярость.
– Я здесь, патрон! – Рони невозмутимо и спокойно шагал по двору от распахнутых въездных ворот усадьбы.
– Вынеси крысенышу его колыбельку! Что поделаешь, если мальчонка привык спать, кутаясь в пуховики! – Берни смачно сплюнул, попав себе на сапог. – Черт возьми! Правду говорят, что нельзя плевать против ветра… Что ты ухмыляешься, Рони Уолкотт?! Как в твоем племени воспитывают мужчин? Подскажи, а!
– В нашем племени не спят на кровати с периной… Но на кровати все-таки удобнее. И не стоит портить себе с утра настроение, босс.
Олив выскочила из хлева с ведерком, в котором пенилось парное молоко, и зычно закричала своим низким голосом, изображая из себя молочницу на рынке:
– А вот парное молоко! Кому молока?
– А пива не найдется? – подхватил ее игру Пабло Гомес. – Лучше бы пива, да кружку вместительную! – похотливый мексиканец хотел было ущипнуть Олив за ягодицу, но тут же отдернул руку, напоровшись на угрожающий взгляд индейца. – Понял, понял, Рони Уолкотт! Твое – так твое! Мне мой живот дороже, чем тощий зад мальчишки!
– Не распускай свой грязный язык, мексиканец, пока его случайно не потерял в дороге! – и Рони Уолкотт весьма приветливо улыбнулся Пабло Гомесу.
Со стороны их разговор казался мирным и доброжелательным, но Оливия уловила хищный блеск во взгляде двоюродного брата и последовавший вслед за этим непритворный испуг в черных глазах Висячего Требуха.
– Ладно, по дороге я собью масло. А из обрата сделаю к ужину творог! – Оливия забежала в дом и через несколько минут уже вышла с маслобойкой и ведерком, накрытым чистой тканью.
– Создатель мой, Творец Вселенной! – недовольно процедил Берни Дуглас. – Этот парень напоминает мне опытную экономку!
Он проследил взглядом за компаньонами. Все было готово. Вскочив на коня, молодой человек первым выехал за ворота докторской усадьбы.
Реденький туман оседал легкой влажной пыльцой на одежде и тентах фургонов. Мелкий озноб сотрясал Оливию, удобно устроившуюся в крытой повозке. Берни мчался впереди всех, верховые едва-едва поспевали за ним. Пабло Гомес спешил за предводителем, всем своим видом изображая усердие и рвение. За ним вплотную скакал на гнедой кобыле Эндрю Гилмер, мужчина лет тридцати пяти, оставивший на время в Райфле беременную жену и пятерых детей. Рони Уолкотт держался в середине дистанции между верховыми и двумя фургонами, сильно отставшими от всадников.
В первом фургоне мустангеры устроили Мэган Матайес. Мужчины заплатили за нее хозяйке местного публичного дома за полтора месяца вперед. Предполагалось, что Мэган будет помогать Олив в дороге с приготовлением пищи. Когда же они доберутся до ранчо, девушка станет одна управляться с обязанностями кухарки, а если у нее возникнет желание – заодно и удовлетворять интимные потребности мужчин, за отдельную плату. Олив возмущала подобная небрезгливость мустангеров, и она осуждала Мэган за согласие на такие условия.
