Текст книги "Странное наследство"

Автор книги: Виктория Джоунс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Это произошло не ранним утром, скорее, после полудня, ближе к вечеру… Так получилось!

– Ну и как?! – сэр Питер Хиддингс с любопытством и одобрением глядел на нее.– Надеюсь, Берни не был очень огорчен столь странным обстоятельством, мисс Оливия?

– О нет, сэр. Он хотел поколотить меня за то, что я сбежала с охоты на мустангов! Она показалась мне чудовищно жестокой. Тогда он ворвался ко мне в спальню с совершенно определенными намерениями наказать меня. И, по-моему, увидев меня в образе девушки, он не был огорчен, скорее, был более счастлив, нежели изумлен, сэр!

– Понятно, мисс Оливия! И, наверное, он сразу же сделал вам предложение руки и сердца! – сэр Хиддингс продолжал умильно улыбаться.

– Не сразу, сэр! Чуть позже!.. – Оливия остановила этот разговор. Сейчас он не был ей слишком интересен, и она показала шерифу, что не намерена поддерживать его. – Сэр Хиддингс, отчего так странно ведут себя прохожие в Смоки-Хилл? Да и прохожих почему-то на улицах маловато?.. Что-то произошло? – Оливия продолжала наблюдать за горожанами, которые с опаской косились в ее сторону.

– Мисс Гибсон! Вы, наверное, не в курсе того, что прошли слухи, будто в Райфле и Форт Моргане началась эпидемия брюшного тифа? Поэтому прохожие и опасаются каждого приезжего! Никто не знает, что вы не из Райфла или Форта Морган…

– Что?! – Оливия показалось, что под ногами качнулась земля. Девушку буквально сразило это известие. Она с ужасом смотрела на шерифа своими испуганными синими глазами. Возможно, Берни Дуглас подхватил заразу и уже скончался в невыносимых муках? Он так неосторожен… Мог напиться сырой воды из реки или колодца… Ее любимый, может быть, давно похоронен в безвестной могиле на кладбище Райфла, а она решила, что он ее бросил!

– Простите, сэр Хиддингс… Надеюсь, до скорой встречи. – Оливия рванулась по улице, совершенно не задумываясь, куда направляется.

Ноги сами привели ее прямо к дверям почты. Оказавшись в помещении, Оливия подошла к окошку выдачи письменной корреспонденции. Она была взвинчена и сильно нервничала.

– Добрый день, мэм. Слушаю вас, – навстречу ей привстал и поклонился приветливый молодой человек в форме почтового служащего.

– Мисс. Мисс Оливия Гибсон. Добрый день! Скажите, пожалуйста, нет ли письма на ранчо <Клин Крик> на мое имя?

– Не только письмо, мисс Гибсон, но и денежный перевод. Распишитесь, пожалуйста! – молодой человек заметил ее озабоченность. – Такая прелестная мисс чем-то огорчена?

– О, нет! Все в порядке. – Оливия улыбалась через силу.

На душе было тяжело от услышанного от шерифа известия. Первая мысль, посетившая ее, назойливо кружилась в сознании: ей необходимо пробираться в Райфл. Она обязательно найдет Берни. Главное, чтобы он был жив.

– Скажите, а почта из Райфла и Форт Моргана поступает?

– Поступает, мэм! Но через почту болезнь не передается, не бойтесь, – служащий с плохо скрываемым восхищением рассматривал ее необычный костюм. – Вы так милы, мэм!

– Мисс! – снова терпеливо и сдержанно поправила служащего Оливия.

– Я понимаю, что вы очень молоды, мисс Гибсон, но вы столь хороши и серьезны! Язык не поворачивается называть вас <мисс>. Мне кажется, что вы все-таки замужем, мисс.

– Я не замужем, и этот вопрос я не стану обсуждать с вами. Простите. Я пришла только затем, чтобы узнать, нет ли письма на мое имя.

– Пожалуйста, мисс Гибсон. Вот письмо и перевод на пятьсот долларов… Вам удивительно идет этот наряд! – он снова игриво улыбался ей, в ответ Оливия недовольно нахмурилась.

Принимая конверт и деньги, она долго всматривалась в почерк, которым были надписаны ее адрес и имя. Письмо оказалось от отца. У него был обычный спокойный мужской почерк, но внутренний голос подсказывал Оливии, что отец прислал деньги и написал письмо, потому что с ним приключилось новое несчастье. Однако она не должна выказывать свою тревогу на людях. Не нервничать! Не спешить! Главное, изо всех сил держать себя в руках. Что-то случилось и у отца, если он прислал столь большое письмо. Конверт, кажется, прожигает ей ладони.

Оливия возвращается к городской коновязи. Лили приветливо тянет к ней морду, обнюхивает шляпку. Проходя мимо рынка, девушка купила полдюжины яблок, и Лили торопливо нюхает воздух, чувствуя, что в сумке у хозяйки лежит ее любимое угощение. Осторожно зубами кобыла теребит сумку.

– Погоди, Лили! Погоди… Поехали домой.

Вскочив в седло, Оливия направляет лошадь в сторону ранчо и вспоминает, как совсем недавно они удирали от Фрэнка и Сэмюэля. Тогда домой ее гнал испуг, а теперь ее ведут дурные предчувствия. Господь Милосердный, она рада хотя бы тому, что отец самостоятельно написал письмо. Значит, он жив и совершенно здоров.

– Помнишь, Лили, как мы с тобой удирали по этой дороге от Сэма и Фрэнки?! – Оливия попыталась шутить, но шутка не получилась, а только усилила тревожное состояние. Всегда что-то сжималось у нее в животе на уровне желудка, когда ее ожидали впереди печальные события.

Сегодня за ней никто не гонится, и это уже хорошо. Подковы на всех четырех копытах Лили тоже в порядке. А душу все равно гложет самый настоящий ужас. Ей кажется, что этот ужас сочится в воздух через плотную бумагу конверта! Какой новый удар приготовила ей судьба? Может быть, с нее уже хватит? Что еще должна узнать она сегодня, что за черная весть в конверте?

Доехав до железной кованой арки с надписью ранчо <Клин Крик>, Оливия спешивается напротив скалы, с которой недавно отстреливалась от Сэма. Присаживается на сухой придорожный валун, разрывает конверт и осторожно вынимает сложенные вдвое листы почтовой бумаги с лиловым вензелем в левом углу.

<Добрый день, моя маленькая козявочка! Доченька моя, Олли!> – буквы расползаются по листку, точно букашки и козявки. Оливия улыбается и осторожно пальцами стряхивает слезинки умиления, выступившие на глазах. Отец так любит ее! Оливия снова принимается за чтение отцовского письма. Лили переступает рядом, тянется к траве на обочине дороги, звенит уздечкой.

<… Помнишь, моя милая, что в июне все время шли дожди? Помнишь, что ливень не стихал целых три дня?! Тогда во многих горных местностях Юты с крутых склонов сошли оползни. Такой оползень случился ночью неподалеку от <Убежища пумы>. Он снес наше недостроенное семейное гнездышко и похоронил под слоем грязи все мои надежды на будущее рядом с тобой! Я снова все потерял и должен опять начинать жизнь с нуля. Сегодня я отправил тебе немного денег в Смоки-Хилл и свое письмо, полное горя.

Когда-то я мечтал поселить тебя рядом с собой. Мы жили бы под одной просторной крышей! Ты бы вышла замуж за достойного человека. У вас появились бы дети, для которых я любовно строил комнатки на втором этаже моего дома, нашего дома! Но теперь на месте дома пустошь. А обломки золотистых сосновых бревен и куски отделки погребены в пропасти под слоем грязи вместе с моими несбывшимися надеждами.

Я отправляюсь в Виргинию, чтобы попытаться заработать денег на новый дом. Не теряй надежды и жди от меня вестей! Надеюсь, добрых и очень добрых! Твой отец, твой любящий отец Фрэнк Смитт>.

Оливия попыталась подняться с камня. Поправить уздечку на Лили, чтобы забраться в седло… Ноги у нее подкашивались от боли за отца, руки дрожали, из глаз невольно катились и катились горячие слезы. Бедный, бедный папочка! Столько труда унесла в пропасть стихия! Он теперь совершенно одинок и несчастен. И уже далеко не молод. Оливия отлично знает, что такое одиночество и безнадежность! Господь Милосердный и Справедливый, за что ты так наказал его? Свои грехи отец давно искупил – он получил свое наказание и отбыл в заключении пять долгих лет!..

Оливия плакала, стоя на дороге возле поворота на ранчо, обняв за шею добрую и славную Лили. Решено: чуть позже она примется за поиски своего отца, и они будут жить вместе на ее ранчо. Но сейчас же она должна отыскать Берни Дугласа. Не может человек пропасть, нигде не оставив следа!

Зверь терпеливо ожидал хозяйку на крыльце дома. Увидев скачущую Лили, он рванулся навстречу, запрыгал вокруг, радостно повизгивая и виляя хвостом.

– На днях, Зверь, мы с тобой отправимся в Райфл! – сообщила Оливия псу свое решение, она уже привыкла все время беседовать со Зверем, делиться с ним новостями и впечатлениями. – Поедем в двух фургонах. Возможно, придется привезти на ранчо тяжело больного человека. А во втором фургоне с нами поедет Дейзи. Ее ведь необходимо доить каждый день два раза. Понимаешь, Зверь?

Оливия внимательно пересмотрела все платья, присланные отцом. Они оказались слишком нарядными для такой поездки. Но Оливия решила больше не переодеваться в мужскую одежду. Она поедет под надежной охраной Зверя и обязательно вооружится карабином.

Самым трудным оказалось запрячь коней в повозки. Спайк был послушен, зато Блэк долго куражился над ней, не желая вставать между оглоблями. Ей помог Зверь. Он внезапно подскочил к Блэку и звонко клацнул зубами возле самой морды. Конь попятился и оказался именно там, где нужно.

Оливия покинула дом на ранчо и отправилась в путь на двух повозках. В первой, запряженной Блэком, ехала она. Следом тащился фургон Спайка, приспособленный для перевозки скота; в нем, смирившись с судьбой и лишь тяжело вздыхая, покорно жевала траву Дейзи. Проехав под кованой аркой, Оливия выбралась из фургона и закрыла железные ворота, словно отрезая себя от прежней жизни. Нет, она, конечно, собиралась вернуться на ранчо, но только не одна, а с любимым человеком.

Глава 14

Три дня прошли в дороге, точно в каком-то нереальном сне. Оливия опомнилась лишь, когда начался длинный пологий подъем на Дасти-Саммит. Справа от вершины располагалась городская мусорная свалка. В детстве Оливия не раз убегала сюда от бабушки поиграть с соседскими сорванцами. С другой стороны начинался такой же пологий спуск в просторную долину реки Колорадо. Эти места знакомы ей с детства, и если через пост ее не пропустят в Райфл, она самостоятельно найдет возможность проникнуть в город вместе с фургонами.

Оливия остановила повозки посреди дороги. Движения все равно не было. Никто не ехал в Райфл, никто не выезжал из него. Город лежал перед ней весь на виду. Ночью она еще никогда его не видела со стороны. Тускло светились окна в домах. Мерно и тревожно звонили колокола на методистской церкви и колокольне католического монастыря. Во дворе женского монастыря, расположенного за городской чертой, горел костер. В ночной тишине слышался треск горящих сучьев и возносилось к небу церковное пение. Похоже, в городе каждый день умирают люди!.. Оливия содрогнулась. Казалось, смерть поджидает свои жертвы в каждом темном углу, на каждом перекрестке.

Здесь, по обочинам пустынной дороги в зарослях шалфея и полыни стрекотали сверчки. Но не было слышно голосов диких зверей – не лаяли койоты, не сбивались в стаи для ночной охоты. Над свалкой посвистывали летучие мыши, мелькая в ночной мгле и на мгновение заслоняя своими причудливыми очертаниями сияние ярких августовских звезд.

Большой костер горел на площади у въезда в город. Громко перекликались постовые. Оливия поняла, что въезд в город действительно перекрыт. Ее не пропустят ни за что! Она развернула фургоны. Они медленно поползли по дороге назад. Морщась от смрада, исходящего от собранного в городе мусора, Оливия направила лошадей на объездную дорогу вокруг свалки. Зверь молчаливо и покорно трусил рядом с фургоном, верно исполняя порученное ему Рони Уолкоттом дело.

Оливия решила, что прежде всего попытается обратиться за помощью в обитель. Узкая дорога вскоре привела ее к воротам монастыря сестер урсулинок. Оливия постучала кольцом в прочную дубовую плаху. Тотчас же распахнулось форточка на уровне лица. Привратница в черной одежде выглянула в окошечко.

– Добрый вечер, сестра! – Оливия смущенно и растерянно сжимала руки, переминалась в волнении с ноги на ногу. – Я ищу помощи и защиты у Господа, сестра.

– Я только послушница, мисс. В такое ужасное время многие христиане ищут помощи у Господа нашего Иисуса Христа, мисс…

– Мисс Оливия Гибсон, – назвалась Оливия.

– Вы не одна? С целым обозом!.. Подождите немного, мисс Оливия Гибсон.

Прошло несколько томительных минут. Наконец боковая калитка распахнулась, и Оливию пропустили внутрь. Ее встретила женщина строгого облика, одетая, как и положено католической монашенке, во все черное. Девушка сложила ладони и покорно склонила голову:

– Матушка настоятельница, благословите и выслушайте меня, прошу именем Господа.

– Слушаю, дитя мое.

– Меня зовут Оливия Гибсон, матушка-настоятельница.

– Матушка Энджел, – тихо подсказала послушница.

– Моя бабушка Абигейл Гибсон когда-то работала у доктора сэра Гэбриэла Пойнсетта экономкой и кухаркой. Весной она умерла, оставив меня на попечение мистера Бернарда Дугласа. Он купил для меня ранчо неподалеку от Смоки-Хилл. Угнал табун почти пять недель назад в Райфл. Обещал вернуться через две недели. Но пошла уже шестая неделя, а от него я не получила и весточки.

– Возможно, он оставил вас навсегда, дитя мое. Надо быть готовой ко всему, – матушка Энджел держалась бесстрастно и казалась совершенно бесчувственной. – Страсти человеческие – дьяволово искушение, дочь моя! А вы красивы, молоды, искренни и очень доверчивы… Неужели вы все еще любите его, дитя?

– Любовь – дар Господень, матушка Энджел! И мистер Дуглас очень любит мисс Оливию. Он собирался жениться на Оливии, их обручение состоялось в присутствии многих людей. Он не мог бросить ее! – голос сестры, сопровождавшей настоятельницу, показался Оливии знакомым. Она попыталась вглядеться в облик монашенки, а настоятельница строго заметила:

– Вы встречались в миру, сестра Мэри? – весьма настороженно поинтересовалась матушка Энджел. – Где именно?

– Не там, где вы предполагаете, матушка Энджел! Я работала на ранчо мисс Оливии Гибсон помощницей кухарки.

– Сестра Мэри, ты слишком подвержена страстям человеческим. И несдержанна! Молись, ибо Господь испытывает тебя…

– Мэган! Ты здесь?! Не верю своим глазам! – Оливия была рада увидеть знакомое лицо.

– Сестра Мэри, – поправила монашенка. – Я приняла постриг.

– А твой муж Сэмми?

– Сэмми скончался две недели назад, как и его друг Фрэнк. Я пришла молиться за спасение их и своей грешной души… Берни Дуглас, похоже, тоже заболел и лежит где-нибудь среди этих несчастных в городе!

– Я хочу найти своего любимого, матушка Энджел. Наверняка вас пропускают в город. Сестры всегда ходят ухаживать за самыми тяжелыми больными, матушка-настоятельница! – Оливия была в отчаянии. – И… если Берни Дуглас умер и похоронен, мне тоже незачем жить в миру!

– Пропустите повозки! Накормите животных! – неожиданно смилостивилась настоятельница. – Отведите сестре келью.

– Со мной корова Дейзи, – залопотала обрадованная Оливия. – Она дает много жирного молока, матушка Энджел!

Девушка была так обрадована и взволнована стечением обстоятельств, что готова была даже пожертвовать Дейзи монастырю, лишь бы ее провели в город.

– Зверь, слушайся сестер, дорогой! Они помогут нам.

Пес послушно затрусил следом за фургонами на задний двор монастыря, приветливо махая хвостом.

Мэган разбудила Оливию очень рано, когда в окнах кельи еще стояла лиловая предрассветная темень.

– Что?..

Оливия не сразу сообразила, где она теперь находится. Постель была невыносимо жесткой, а одеяло – тонким и колючим. Оливия даже немного озябла ночью, так как каменные постройки, похоже, и зимой отапливались довольно скромно.

– В пять часов мы встаем на молитву! – Мэган, вернее сестра Мэри, протянула Оливии черное монашеское платье с обычной веревкой вместо пояса и черную косынку с белой каймой вокруг лица. – Скорее одевайся, если хочешь быстро попасть в город. После молитвы – завтрак и работа.

– Куда идти? – Оливия вцепилась в руку монашенки. – Сестра Мэри, не бросай меня здесь одну, пожалуйста! Я здесь ничего не знаю.

– Оливия, неужели ты думаешь, что я брошу тебя на произвол судьбы? Успокойся, Господь милостив и поможет тебе, ибо уверуете, и по вере воздастся вам.

По крутой лестнице они спустились на первый этаж и вошли в комнату с большим столом посередине, окруженным деревянными табуретками.

– Это наша трапезная, – сообщила Мэган, подталкивая Оливию вперед.

Сестер в монастыре оказалось не слишком много, около двух десятков. Во главе стола стояла матушка-настоятельница Энджел. Перед ней лежал раскрытый Розарий, в руках она перебирала четки с распятием.

– Воспоем, сестры, славу Святой Деве Марии. Как мы делаем это обыкновенно перед завтраком.

Не зная слов этой короткой молитвы, Оливия лишь неуверенно подпевала, совершая привычное крестное знамение. Однако матушка-настоятельница благожелательно прислушивалась к ее мелодичному голосу. Когда молитва была пропета положенное в это время суток число раз, настоятельница предложила всем сесть вокруг стола для утренней трапезы.

– Дитя мое, Оливия, у тебя замечательный голос и отличный слух. Ты была бы хорошим пополнением в нашем монастырском хоре.

После молитвы все дружно подняли кружки. Кофе был горячим, но, как отметила Оливия, какого-то странного отвратительного вкуса, хотя и немного смягченного молоком. Оливия отпила крохотный глоток и покосилась на Мэган:

– Что это за гадость мне налили в кружку, Мэгги? Я не отравлюсь?

– За столом не принято разговаривать, сестра! – настоятельница заметила ее недовольную гримасу. – Желудевый напиток всегда в первый день монастырской жизни кажется невкусным, но уже сегодня вечером он покажется тебе райским нектаром!

Сестры, низко наклонившись к столу, с видимым аппетитом поглощали лепешки, запивая их большими глотками напитка, и, по всей видимости, не испытывали отвращения к желудевому кофе.

Кое-как одолев кружку жидкости, Оливия еще жевала кусок лепешки, когда сестры снова встали на молитву. Девушка проглотила недоеденный кусок и вскочила вслед за остальными, испуганно уставившись на настоятельницу.

– Сестра Мэри, поручаю тебе ввести в курс дела нашу новую послушницу.

Все быстро расходились из трапезной. Остались только две пожилые женщины и Мэган с Оливией.

– Ты будешь сегодня работать со мной, – Мэган взяла Оливию за руку. – Настоятельница вроде бы благоволит к тебе. Пожалуйста, Оливия, не разочаровывай ее. Не спеши со своим делом!

– В каком смысле? Я же не собираюсь здесь оставаться навсегда, чтобы стать Господней невестой! – Оливия готова была разрыдаться. Она хотела в город. Она должна найти Берни Дугласа. – Мэган, а ты видела Берни?

– Нет, но я слышала о нем. Говорят, он упал, подъехала санитарная повозка, его подняли и уложили в нее… – затем сестра Мэри тронула потрясенную Оливию за плечо. – Нам нельзя бездельничать, Олли. Сегодня мы будем гладить белье. Мы должны работать, детка. У нас с тобой пока еще самый легкий урок, он называется послушанием. Если ты его не выдержишь, то настоятельница откажет тебе в помощи. Пользуйся ее расположением к себе. Не перегни палку!.. Матушка Энджел не любит слишком строптивых девушек.

– Что ты имеешь в виду? – Оливия была в замешательстве.

– Пошли работать! – недовольная Мэган еле сдерживалась. – Спасибо скажи, что рядом я и хорошо знаю твой характер… Отсюда невозможно сбежать, Оливия, но тебя отпустят в любом случае.

Оливия ощущала себя сломленной и раздавленной. Она поплелась следом за Мэган, путаясь в подоле тяжелого одеяния. Слезы отчаяния готовы были покатиться по щекам. Девушка из последних сил стиснула зубы, чтобы не зарыдать в голос. Она не предполагала, что все сложится так непросто.

Мэган казалась бесстрастной и спокойной. Они вошли в большую комнату, где стояли два длинных стола. На краю каждого высилась стопка выстиранного белья.

– Это наша работа, Олив. Встряхнись, дорогая! И на время забудь, зачем ты здесь. Подожди меня! – Мэган быстро вышла и вскоре вернулась с двумя большими утюгами, в отверстиях у которых рдели горячие угли. Запахло древесным дымом.

– К вечеру голова заболит от угара, – Оливия уже не возмущалась, а просто констатировала факты.

– Поэтому мы в гладильне время от времени устраиваем сквозняки, – поддержала разговор Мэган, размахивая утюгом. – Если в первый день наставишь на простынях подпалин, не страшно. Главное, хорошенько проглаживай все швы! Поняла?! И не стой столбом! Раздувай второй утюг.

Оливия подхватила из рук сестры Мэри деревянную ручку утюга и принялась раскачивать тяжеленный прибор размашистыми движениями. А Мэган уже разостлала первую простыню на большом столе, обшитом плотной тканью, и влажная простыня зашипела. Клубы пара поднимались вверх, размывая лицо, ставшее для Оливии чужим и незнакомым всего за несколько коротких недель. Мэган сильно похудела, но стала физически крепче.

Ко времени полуденной трапезы Оливия так устала, что с большим трудом удерживала ложку ноющей рукой. Проголодавшись после тяжелой работы, она мигом проглотила свою порцию постного супа. На второе, к счастью, подали густую рисовую кашу с фасолью. Ела Оливия быстро, и желудевый кофе, действительно, показался ей довольно вкусным, так как он был немного подслащен.

К вечеру у нее страшно ломило ноги, колени совершенно не гнулись, пальцы были не в состоянии удерживать толстую деревянную ручку утюга. Они все время умудрялись разогнуться, когда Оливия не была к этому готова. Утюг с грохотом падал на каменный пол гладильни, разбрасывая вокруг искры и горячую золу… Глаза девушки слипались, в голове, кажется, стучали молотки, в горле першило от постоянного запаха угара.

Закончив работу, Оливия, с трудом передвигая ноги, спустилась в трапезную. Молитву она кое-как пропела вместе со всеми, но когда на столе появились кружки с кофе и тарелки с лепешками, что-то словно щелкнуло у нее в мозгу… Стол поплыл в сторону, она попыталась удержать его, но только опрокинула свою кружку с монастырским напитком. Мутноватая лужица растекалась по чисто выскобленной столешнице, заполняя собой все обозримое пространство. И больше девушка ничего не помнила:

Глава 15

– Напрыгалась горная козочка! – голос Мэган, склонившейся над ней показался Оливии совсем чужим, незнакомым.

– Господь Милосерден, он даст и ее сердцу успокоение, сестра Мэри! – рядом с Мэган стояла матушка Энджел, перебирая четки.

Оливия лежала на узкой монастырской койке, в сорочке из грубого желтоватого полотна, укрытая почти до подбородка серым колючим одеялом. За узким окном виднелись ветки кустарников, какая-то серенькая птичка скакала по подоконнику. Она снова закрыла глаза.

– Редко кто из сестер и послушниц выдерживает в гладильне с непривычки до вечера, матушка.

– Да, я это знаю, сестра Мэри… Скоро вы отправитесь в госпиталь. Ты знаешь, где лежит этот молодой человек? Как его зовут? Берни Дуглас!.. Он и впрямь так хорош собой, что эта прелестная девочка могла влюбиться в него до безумия и отправиться в город, объятый эпидемией?

Оливия вздохнула. Главное, чтобы утром у нее хватило сил подняться с этой уютной постели, которая еще вчера казалась ей такой жесткой и неудобной.

А настоятельница и Мэган, думая, что она спит, продолжали разговаривать вполголоса:

– И ведь она ни разу не сказала, что устала, что у нее ломит с непривычки руки и поясницу. Не заплакала, наконец, матушка Энджел. А я знала эту девчонку совершенно другой… Капризной, избалованной, дерзкой! Наверное, матушка Энджел, это любовь так меняет людей. Но, похоже, не всех! – Мэган тяжело вздохнула и зашептала молитву, перебирая четки.

– Наверное, ты права, сестра Мэри, – настоятельница грузно поднялась, шагнула к двери. – Завтра вы еще день, возможно, проведете в гладильне. Только после этого я отпущу вас в город. А то другие сестры станут обижаться. И так все считают, что я слишком много внимания уделяю разным временным гостям из мира, вроде этой сестры Оливии.

– Но они должны понимать, матушка Энджел, что именно мирские более нуждаются в попечении и заступничестве перед Господом нашим!

На следующее утро Оливия проснулась самостоятельно. Она почувствовала, что еще очень рано, но поднялась и начала двигаться по комнате, скрипя зубами от невыносимой тянущей боли во всех мышцах.

Ей надо привести себя в чувство к завтраку. Она помнит, как когда-то в детстве Рони Уолкотт учил ее верховой езде. После первого дня скачки у нее точно также болели все мышцы. Но Рони не позволил ей наутро залеживаться в постели. Он вытащил ее из-под теплого мехового одеяла и, выйдя из дома, бросил с размаху в горное озеро Хила, которое плескалось на окраине деревни. Вода в озере была холодная, но такая прозрачная, что виден каждый камешек на его дне. Оливия визжала и пиналась, но Рони был старше ее и сильнее. Удивительное дело, после купания боль в растянутых мышцах прошла, словно растворилась в кристально чистой горной влаге.

Вспомнив про Рони Уолкотта, Оливия невольно заулыбалась и замурлыкала. Рони Уолкотта она всегда вспоминает с ласковой улыбкой на лице.

– Ты уже на ногах, Оливия? – Мэган распахнула дверь кельи. – Ты в замечательной форме, горная козочка! – восхитилась она.

– Зачем ты придумала мне такое прозвище, Мэган? Я могу и обидеться! – а сама продолжала улыбаться и напевать.

– А поем отчего? Хороший сон привиделся, Оливия? Одевайся, пора на молитву. Мирские песни в этих стенах не поют!

– Мэган, ты скоро станешь такой же сухой и бесстрастной, как настоятельница Энджел. Но это твое дело! А я сегодня вспомнила замечательного человека Рони Уолкотта, как он воспитывал меня в детстве… Когда у меня заболели мышцы от долгого сидения в седле, то он взял и бросил меня в озеро!

Мэган мечтательно улыбнулась:

– Он замечательный человек, потому я и не стала ему навязываться… И, в конце концов, Оливия, привыкай называть меня сестра Мэри! – возмущенно заявила она, услышав за дверью чьи-то осторожные шаги.

– Хорошо! Сестра Мэри, посмотри, правильно ли я застелила свое монастырское ложе? – нарочито громко поинтересовалась она.

– Правильно, сестра Оливия. Подушку поставь вот так – уголком! – откликнулась сообразительная Мэган. Она взяла в руки четки и, напевая молитвы из Розария, зашагала впереди Оливии в трапезную.

Сестры с изумлением смотрели на воскресшую и совершенно оправившуюся от усталости Оливию.

– Господь милосерден и к тем, кто усердно молится, и к тем, кто усердно трудится, не подчиняясь физическим немощам и не давая им угнездиться в нашей слабой и бренной плоти, – матушка Энджел, видимо, очень любила такие показательные примеры.

Оливия еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться над обескураженным выражением лиц некоторых сестер. Кому-то из них, видимо, не очень-то нравилось расположение настоятельницы к этой новенькой сестре Мэри и ее знакомой, свалившимся нежданно-негаданно в их тихую обитель и наделавших столько суеты и шума.

Водя тяжелым утюгом по желтоватому полотну, Оливия думала о том, что Мэган с ее деловой хваткой, красивым лицом и ладной фигурой, наверное, замечательно смотрелась бы и хозяйкой швейной мастерской, и продавщицей в большом магазине, и служащей в зале почты. Наверное, она бы могла стать сельской учительницей или врачом.

– О чем задумалась, Оливия? – Мэган встряхнула проглаженную простыню, ловко сложила ее конвертом. – Открой, что за тайные мысли гложут и морщинят этот гладкий лоб?

– Я подумала, что ты пропадешь здесь, Мэган, – поделилась Оливия своими сокровенными мыслями. – Представила тебя учителем или врачом… А ты думала, что все мои мысли поглощены одним только Берни Дугласом и тем, какой он хороший любовник, да?

Мэган изумленно уставилась на Оливию.

– Я и не думала, что в этой очаровательной головке со столь легкомысленными кудряшками могут бродить такие кощунственные мысли!

– Почему кощунственные? Если Господь создал мужчину и женщину из одного и того же материала, да еще разбил на пары и сказал: <Будьте муж и жена, точно единая плоть>, то неужели он вложил женщине мозги худшего качества?

– И дальше что? – Мэган смотрела с любопытством. – Есть женщины, которые становятся учительницами. Но их часто считают не от мира сего.

– Миссис Мартин сказала, что удел женщины – кухня, дети и церковь! Но почему нужно покоряться этому правилу, если ты родилась женщиной? Или все-таки наступит время, когда женщинам будет доступно все?

– Что ты имеешь в виду под словом <все>?! – недоумевала Мэган. – Если бы ты родилась мужчиной, то кем бы ты хотела стать?

– Возможно, певцом. Или наездником!

– Вот! Только певицей стать – это то же самое, что проституткой. А наездницей?! Иди служить в цирк и скачи себе по кругу день-деньской, срывай аплодисменты и подарки от поклонников! Только сразу же выходи замуж за наездника. Иначе придется спать со всеми подряд от директора или владельца цирка до последнего конюха!

– Мэган, почему ты такая циничная? – возмутилась Оливия.

– Не циничная, а прагматичная, Оливия. Это разные вещи. Много ли хорошего ты получила от своих романтических представлений о мужчинах? Ты и сама точно не знаешь, бросил тебя Берни Дуглас или нет!.. А твой любимый папочка? Вместо того чтобы помочь любимой дочери хотя бы советом, он носится по штатам, ища какого-то нового заработка!

Оливия растерянно уставилась на взбудораженную Мэган и прошептала безнадежно и как-то бессильно:

– А ты права, Мэган, права как никогда. Но я не могу верить, что Берни бросил меня. Этого не может быть.

– Не слишком ли ты категорична, Оливия? Людей не бывает идеальных. Они не ангелы! Они грешные люди со своими достоинствами и недостатками. Или принимай их такими, какие они есть, или, если нет сил мириться с их недостатками, лучше расстаться и не мучить друг друга!

– В твоих рассуждениях все просто и ясно, Мэган. Но, помнится, ты поставила меня в тупик своими отношениями с Сэмом. Неужели ты на самом деле прощала ему и капризы, и претензии, и предательство? – Оливия даже сейчас с трудом пыталась понять Мэган и докопаться до сути и смысла ее отношений с мужем. Ее покорность, с какой она выполняла все прихоти и желания мужа, изумляла и ставила в тупик слишком категоричную Оливию.

– Вот когда ты полюбишь по-настоящему, тогда ты меня, возможно, поймешь, детка, – снисходительно парировала Мэган. – Думаю, что в любви не было, нет и никогда не будет никакой логики. Иначе это просто привычка, привязанность.

Оливия печально согласилась с ней.

Глава 16

Оливия так разволновалась, ожидая наступления утра, когда она повезет с Мэган в город проглаженное белье, что не могла уснуть. Напрасно она молилась и просила у Господа сна и успокоения. Мысли о Берни заполонили все ее сознание. Она все время пыталась представить себе, как они встретятся с Берни Дугласом, как поведет он себя. Что ее любимый скажет в свое оправдание, и скажет ли хоть что-то? И что ответит она, какие слова придут ей на ум, когда она увидит его серо-зеленые глаза с хищным прищуром и золотистыми искорками в глубине зрачков.