Текст книги "Реабилитация (СИ)"

Автор книги: Виктория

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Нет, нет, – быстро проговорила девушка, и собралась уходить.

– Катя, – окликнула я ее, – если Корсаков спросит, не видела ли ты меня, ты меня не видела, хорошо?

Ее бровь красноречиво взметнулась вверх. Но я знала, что она согласиться. Екатерина Рыжикова уже, который год, без взаимности влюблена в голубоглазого красавца и об этом знают все, в том числе и сам Лекс.

– Конечно.

Ажиотажный блеск в ее глазах, держу пари, она поверила в то, что у нее вдруг, нежданно-негаданно появился шанс.

– Спасибо.

За ней захлопнулась дверь, а я лишь уперлась горячим лбом в холодное зеркало. Это не беда, повторяла я про себя. В этой жизни есть вещи и по хуже, а это не беда.

Зазвонил мобильный. Лишь вынимая его из кармана, я заметила, как дрожат мои руки. Нужно что-то с этим делать, иначе я поседею в двадцать пять лет.

– Да.

И мне даже удалось улыбнуться.

– Я жду внизу.

Всего несколько звуков, а с моей души махом катится тяжелый монолит.

– Уже выхожу.

Отражение в зеркале, заставляет сказать спасибо родительским генам, которыми я в наглую пользуюсь, ничем особо больше не подкрепляя эффект.

Тонкая фигура, слегка бледноватая кожа, но она предает мне не болезненный, а скорее чуть светящийся вид. На красивом лице большие зелено-серые глаза, умело их подкрасить, и они кажутся почти кукольными. Россыпь маленьких рыжих веснушек на щеках и пазухах носа. Полноватая нижняя губа, при этом, кажется, что уголки губ всегда вверх, хоть я и не улыбаюсь. Маленькие ушки с аккуратными золотыми винтиками по три в каждой мочке. Такой же миниатюрный золотой крестик на шее. Волосы сильно отросли с моих причуд в Германии и теперь щекоча, упирались в углы ключиц. Их цвет от природы был шоколадным, а умелые руки стилистов по моей задумке добавляли в него медовых прядей. Сейчас вся эта копна была перехвачена резинкой в небрежный хвостик на затылке. Было душно и так положено в отделении.

Была ли я красивой?

Не на столько, чтобы считать это чем-то важным, но вполне, чтобы и за это меня любили.

Помню, впервые Корсаков предложил мне переспать, потому что я была сексуальной и дерзкой, на его взгляд отличный коктейль, для отношений без обязательств. И как же удивился мой учитель, получив отказ, настолько резкой форме, что последствия отголосками отражаются и в эти дни.

Из отделения я выходила с бокового входа, лишь для персонала. Так было меньше вероятности столкнуться, с кем бы то ни было. Сейчас разговаривать я ни с кем не хотела, а если хотя бы еще один человек поинтересуется в порядке ли я, я действительно поверю в то, что совсем, АБСОЛЮТНО нет.

Передвигаться без машины, вследствие травмы было неудобно, но так даже лучше, я могла заставить уставшую себя прогуляться по вечернему городу. На что в обычное время не было ни желания, ни сил.

Выходя из-за угла здания, я уже предвещала, как хорошо будет вновь увидеть Егора и хотя бы на несколько секунд, забыть о своих неприятностях и переживаниях.

Я говорила, что видимо много хочу от мира? Так оно и было, потому что рядом с фигурой парня, стоял отец Златы Пуховой и его состав телохранителей.

Ненавижу!

Яркой волной пронеслось в моей голове. Как же я ненавижу и презираю людей, злоупотребляющих своей властью.

– Вика, – глядя в мое лицо, улыбка парня сменилась на непонимание, а потом и вовсе стала сходить на нет.

– Виктория Юрьевна, рад снова видеть вас.

Теперь я начинала понимать, почему этот человек такой знаменитый адвокат и так часто выигрывает дела. За ним гнались сами адовы черти и, похоже, когда то догнали, заключив мировую на их условиях.

– А я нет!

Мой грудной рык, не укрылся от амбалов стоящих у его плеч, и они вновь двинулись в мою сторону. Неужели действительно думали, что я владею знанием какого-то тайного единоборства и сейчас накинусь на их босса с кулаками? Да, я бы ни в жизни, не испачкала о подобного человека свои руки, которые, по сути, были моим инструментом и служили заработку хлеба для себя и семьи.

Надо отдать должное, Егор тоже сделал шаг, в мою сторону вставая между мной и ими. Мой храбрый, хоккеист!

– Что здесь происходит? – негодуя, повышая тон, произносит Егор.

Уважаемый, адвокат Пухов, меня пыталась пугать сама смерть, что до вас, так у вас нет никаких шансов.

Моя маленькая холодная ладонь с поломанными ногтями и несколькими кровоподтеками скользит в большую и теплую руку Егора.

– Ничего, чтобы требовало нашего внимания, пойдем.

Глава 44.

За следующие десять лет он узнал о ней многое: что любит и что не любит, какова в постели; смотрел, как она обманывает, хвастает, плачет, злится, радуется; как ест, спит, болеет; видел с косметическими масками на лице, пьяной, сидящей с книжкой на унитазе; помнил и голую, и в вечерних платьях. Но так и не понял, какова природа покоя, который охватывал его каждый раз, когда она оказывалась рядом, что бы при этом ни происходило.

Марта Кетро “Жена-лисица”.

– Что этот мужчина, тебе говорил? – как не старалась, но своих разрушительных эмоций я скрыть не смогла. Так боялась, что Пухов, может ему навредить.

Я почувствовала, как напряглась ладонь Егора в моей руке но, тем не менее, на вопрос он мне ответил.

– Предлагал спонсорство для хоккейного клуба. И участие в играх не за Медведей.

Мы оба знали, что семье Егора деньги нужны, и его мама надрывается на работе, за что он чувствует себя виноватым, как старший сын. Но мою помощь, принять он не мог, из принципа не брать деньги у женщин.

Похоже, Пухов, знал на какие рычаги нажимать.

– И что ты?

В этот момент мы проходили мимо парка с гуляющими по вечерам мамами с детьми. На секунду, лишь на секунду, я представила себе, как у нас с Егором могут быть дети. Я бы ушла из медицины, полностью посвящая себя маленькому человечку, так похожего на нас обоих. Дочка бы никогда не видела болеющих людей, поклялась я себе. Пусть бы она стала балериной, и самые тяжелые для нее эмоции, выигрывала бы на сцене.

Лишь на секунду….

А потом, я поняла, что это невозможно.

– Я отказался, разумеется. Мне не понравился этот человек, Вика. Он опасен, похоже.

Точно подмечено, но от этого мне не легче.

– Похоже.

– Вика, – Щукин разворачивает меня к себе лицом, придерживая за плечи, – во что ты опять себя втягиваешь?

Заявление обидное, но он был прав, я втягивала себя и близких в заранее продуманный капкан. По какой то причине Пухов, невзлюбил меня, и подобные люди свою нелюбовь выражают подобным образом. Для этого пласта человечества, ничего не стоит растоптать одну человеческую жизнь, уже не говоря о том, что и за человека они считали не многих.

– Он отец той изнасилованной девочки и я ему не нравлюсь потому, что забочусь о его дочери не так, как ему угодно.

Почти синие глаза парня подсвечивались бликами уличных фонарей, рука, задержавшаяся на моем лице, была очень теплой и слегка шершавой от тренировок. Такими и должны быть руки мужчины, подумала я. Знающими физический труд.

– Ты самая удивительная девушка, которую я встречал, – его губы изогнулись в улыбке, и что-то в глубине моего сердца оборвалось с такой силой, что эта пружинка ударила глубоко внутрь моего существа.

– Звучит убедительно, – я тоже пытаюсь улыбнуться, но порою в человеческой жизни случается рубеж, после которого уже ни одна ваша улыбка, не будет без доли горечи внутри.

Оказывается, я на удивление хорошо запомнила вкус его губ, если бы меня разбудили ночью, отняли бы мою память, перевернули бы всю Землю туда и обратно, я всегда бы помнила его вкус. Несомненно, есть в этой жизни вещи, которые назвать – любовью, слишком-слишком мало, подобным чувствам нет описания. И да, я его хочу как мужчину, горжусь как человеком пережившим боль и травму и достигшим своей цели, ценю его как понимающего, доброго и отзывчивого. Но не это главное.

Далеко не это!

Когда он рядом, у меня появляется чувство сравнимое с зудом под кожей. Это как маленькие передатчики тока, ты пытаешься сфокусировать их мыслью, поймать их импульс тактильно, но это уже за пределами человеческой оболочки. За пределами кожи, мышц и сердца. Это что-то выше, сильнее, больнее и, не смотря на то приятнее.

На какой-то момент, он просто целует мои зубы, потому что я не могу перестать улыбаться. Мои руки под его спортивной футболкой нагреваются до такой степени, что мне кажется, я обладаю пирокинезом, и мы оба сейчас загоримся. Да что там мы, этот парк вокруг, деревья, воздух нагреется, таким спектром чувств я могу выжечь Землю, за считанные секунды меня рядом с ним.

– Ты неимоверно красивая!

Выдыхает он мне в открытый рот, облачком пара, а я понимаю, что речь вовсе не о той красоте. Речь о том, какими глазами он меня видит. И как сильно любовь прокралась в его сердце, раскрашивая меня в нем другими, более яркими красками, чем весь пейзаж вокруг.

– Спасибо….

Тихо шепчу я, боясь разрушить этот чудесный момент.

Я помню, как мама меня спросила, а что если бы им с отцом пришлось уехать, бросила я бы все ради воссоединения семьи? Точно помню свою усмешку, этот кривой, вычурный оскал я настолько растворялась в обманчивом ощущении власти в медицине, так гордилась своими достижениями, так хотела произвести эффект на Корсакова, что казалось кощунственным все это оставить, даже ради семьи.

Может поэтому, моя мать сейчас и одинока?!

А что если второй раз в жизни меня бы спросили, готова ли я на это снова? Что ответила бы Вика, постаревшая настолько болезненных лет? И только теперь я понимаю, как же сильно я потонула в болоте его глаз, всего ради одного человека в этой жизни, я готова отказаться от всего!

Всего….

И это не может не пугать меня, но и не может не радовать. Наконец я избавилась от одного наркотика, в пользу другого.

– О чем ты думаешь?

Его пальцы все еще в паутине моих волос, и это блаженство чувствовать их поглаживание в области висков и скул.

Губ.

– Как было бы чудесно оставить все и начать жизнь заново. Далеко отсюда, занимаясь, допустим посадкой цветов, в маленьком домике у озера. Завести щенка, знаешь такого огромного как в мультике о русалочке. Читать книги по вечерам у камина, чтобы на полу под нами была мягкая шкура и ничего за сотни миль вокруг.

Вначале он смотрит на меня недоверчиво, я и сама не ожидала от себя таких слов. А потом что-то неуловимо быстро меняется в его взгляде, что-то очень важное, как чувствует моя душа. Всегда, чтобы получить новую эмоцию, старую нужно сломать с треском.

– И ты готова бросить всех этих людей, что в тебе нуждаются?

Хороший вопрос но, не смотря на всю его серьезность, почему то не ранит он меня. Я не чувствую себя не эгоисткой, не предательницей.

Я чувствую себя свободной.

– Незаменимых людей нет, не будет меня, я верю, что Вознесенский найдет достойную замену, а вот жизнь у меня одна, как не удивителен этот факт.

Тепло в моей груди все разрастается. Это не значит, что я ухожу, это означает лишь то, что я расставила приоритеты.

Он важнее….

Улыбка.

Его улыбка важнее, сотен полученных мной одобрений.

Вновь легкое касание губ.

– Почему ты не спрашиваешь, бросил бы все я?

Потому что это не важно, мелькнула мысль. Потому что, ты заплатил за свою мечту дороже, чем кто бы то ни было из нас. Потому что ты это заслужил, и кем я буду, посмей я посягнуть на самое святое для тебя? Подобные вещи отдают лишь добровольно, лишь поняв, что появилось нечто другое, ради чего стоит жить.

– Потому что я не хочу, что бы ты чем-то жертвовал.

Не понимаю почему, но тонкая струйка слез, протекает по кромке моих распухших от поцелуев губ. Это такой странный вкус, смесь Егора и соли….

Он замечает, что я плачу, но тактично делает вид, что это ведь ничего особенного, я каждодневно выказываю подобную слабость.

– Просто пойдем домой.

Я слышу его шепот, смотря на его губы. Мне всегда будет мало, их касаний. Мне всегда будет мало его слов, улыбок и его самого.

Всегда!

Глава 45.

Как-то Станиславского попросили описать глаголом, что значит ЛЮБИТЬ. К нему предлагались различные варианты: дарить подарки и цветы, жить интересами любимого, пожирать глазами, петь от счастья и пребывать в эйфории…

Станиславский ответил:

«Хотеть касаться…»

Я провела рукой рядом по подушке и простыням, скоро – очень скоро, пообещала я себе, здесь будет спать Егор. Не открывая глаз, на ощупь выключила надрывающийся будильник на телефоне, отыскала под кроватью голубые тапочки и почти так же, не открывая глаз, прошла в душ.

Под окнами зверски орала сигнализация на чьей-то машине, дьявольски знакомый звук, если прислушаться. С моего балкона на пятом этаже, открывался обширный вид на прилежащий к дому двор. Моя серебристая машина стояла прямо под окнами, и ее лобовое стекло было разбито так сильно, что это хорошо виделось даже с пятого этажа многоэтажки.

Случайность?

Я почти безразличным жестом вытащила зубную щетку из-за щеки. Нет, конечно же, не случайность, у нас тихий двор, мирные жильцы, но вот я похоже перешла кому-то дорогу. Кому-то настолько бешеному и вездесущему, что он добрался до меня и здесь.

Все равно я не могу в ближайшие недели садиться за руль, а значит время на ремонт более чем достаточно.

Деньги? Машина хорошо застрахована, и на славу моя зарплата позволяет такие расходы, при этом не оставляя меня без финансов в кармане.

Вещи приходят и уходят, но что если этот человек решит что, не повлияв на меня так, может начать действовать разрушающе на тех, кто мне дорог?! Боюсь у моей матери не такие крепкие нервы, как у меня.

Что если об этом следует, кому то рассказать? Хотя бы если не в полицию заявить, то позвонить Алексу, ведь они с Пуховым друзья, может он объяснит ему, что я не абсолютно желаю зла его дочери?

Мужчина ответил мне с третьего гудка, голос был сонным, его квартира находилась ближе к работе, и видимо я разбудила его.

– Маленькая? Что стряслось?

Вновь мелькнула мысль, а смогу ли я его когда-то хоть чем-то разозлить? Слишком услужливые люди вызывают подозрения.

– Алекс, можешь заехать за мной до работы?

Молчание немного затянулось, это было не характерной для меня просьбой, но Корсаков мне никогда не отказывал.

– Конечно, жди.

Дочистив зубы и приняв душ, я с трудом перебинтованной рукой застегнула голубые брюки и белый топ, сунув ноги в бежевые шлепки и перебросив через плечо сумку, я хорошенько заперла квартиру. Неизвестно, что еще придет в голову Пухову, а мне как-то хочется вернуться в целый дом.

Сбежав по лестнице, я почти упала в руки Александра, галантно открывающего мне дверь. Находиться рядом с ним было неправильным, противоестественным. Его руки почему-то все еще обнимали меня, а ведь я уже крепко стояла на ногах. Такая близость теперь казалась предательской.

– Спасибо, – поведя плечами, я высвободилась из кольца его рук.

– Что это, черт побери!

Только теперь Корсаков заметил, что стало с моей машиной. Вблизи, ситуация была еще более плачевной.

– Ты же не садишься за руль?!

Почти укоризненно шипел он, осматривая повреждения.

– Не сажусь. Это сделали, пока я спала.

– Но?

– Пухов, – одними губами прошептала я, – я думаю, это он. Он приходил в больницу, пытался дать мне деньги за молчание, потом угрожал, что доберется до меня и моих родителей. А вчера после смены я видела его с Егором. Алекс, он твой друг, просто объясни ему, что я не вредитель для его ребенка, я пытаюсь помочь!

Какой-то странный блеск мелькнул в его глазах. Такой я видела уже однажды, когда он прижимал меня к стенке там в Москве. Алекс мог быть очень жестоким человеком, это я хорошо знала.

– Скандал и выяснение отношений не нужен, просто поговори с ним.

– Конечно, – одно слово, но произнесенное так, будто он всю обойму пуль выпустил.

Я и без того нахмурилась, а когда его губы коснулись моей щеки, почти около уголка губ, я и вовсе поняла, что это было дурной идеей, звонить ему и приглашать за собой заехать.

– Лекс, – я как можно мягче отстранила от себя его сильное тело, но к моему удивлению, это было не так и просто сделать.

– Что не так?

Все не так, Алекс! Все не так!

– Просто, давай без этого, хорошо?

В глубине души, я еще хранила надежду на то, что мы сможем быть просто хорошими друзьями и дорогими друг для друга людьми, но с каждым днем и новым действием нас по отношению друг к другу, это становилось все более невозможным.

– Садись, – он галантным действием раскрывает передо мной дверь автомобиля и приглашает меня внутрь.

Плохая, плохая, очень плохая идея! Пронеслось у меня в голове, но если бы я не села в машину прямо сейчас, мы оба бы опоздали на работу. А это было для меня неприемлемым, пациенты ждать не будут.

Не делай этого!

Прямо кричал внутренний голос, но я, перехватив удобнее сумку, нырнула на переднее сидение машины. В нос ударил цитрусовый запах именно такой, я всегда советовала Алексу, он напоминал мне новогодние праздники. На передней панели в сцепке бус, моя жемчужная невидимка. Когда то я обронила ее в салоне, а потом, шутя, он мне ее не вернул, говоря, что теперь она ему нужнее. Все здесь напоминало о моем присутствии, и это уже не было милым, это было странным до дрожи.

– Котенок, если ты считаешь, что это я виноват в том, что Пухов на тебя обозлился, это правда, не так. Я сожалею, и будь спокойна, он больше к тебе не подойдет! Я об этом позабочусь и о твоей машине тоже.

В висках стучало так, что я с трудом разбирала его слова в тихом пространстве машины. Не понимая, что со мной, я считала буквально секунды до того, как смогу выйти из машины и избавить себя от его пристального внимания.

– С тобой все в порядке? Ты бледная.

Я всегда бледная, удалось лишь кивнуть ему головой и отвернуться к окну. С детства я безошибочно знала, от каких людей можно ждать угрозы и сейчас и здесь, я точно знала, что просить о чем – то Александра Корсакова было большой ошибкой, и это еще мне аукнется.

– Все в порядке, Лекс. И не стоит заниматься ремонтом моей машины, я и сама в состоянии это сделать.

Не показывать слабость Алексу, как и любому хищнику, ведь он мог на этом сыграть. С некоторых пор я перестала рассматривать его как самого безопасного для моей жизни человека. Увы.

– О чем он говорил с твоим хоккеистом, ты спросила?

Пренебрежение в голосе, почти заставило меня вытряхнуть из него всю дурь и спесь. Если Егор был на полтора десятка лет его моложе, это не ставило их на разные ступени эволюции.

– Нет, мне это не интересно.

Ответный взгляд был с долей замешательства, конечно же, Лекс не верил в то, что я не узнала, что Пухов, хотел от Егора.

– Приехали.

Машина только остановилась, а я уже открывала дверь, делая шаг на прохладный утренний воздух. Искоса увидев взгляд Александра, я еще раз за утро, подумала о том, что что-то с ним не так. Что-то чего я пока не могу понять, и чему не могу дать объяснения, но что непременно оставило отпечаток.

– Спасибо, – фальшиво поблагодарила я и, не дожидаясь пока он припаркуется и заберет свои вещи, понеслась прочь в отделение.

Я знала, благодарность была преждевременной.

Глава 46.

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через 10 секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекрасней любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя – такого зверя нет на свете.

Рэй Брэдбери “451 градус по Фаренгейту”

Рядом со мной на стол хлопнулась синяя папка, вроде бы ничего неожиданного, но глядя на побледневшее лицо Вознесенского, я вдруг поняла, что открой я ее, активирую бомбу. Довольно странное поведение, для всегда уравновешенного учителя.

– Что там?

Николай Константинович не отвечал долгие секунды, после чего со стоном сдернул с лица очки и опустился в свое кресло. Полчаса назад меня вызвали к нему в кабинет, ничего не объясняя, и теперь я понимала, что это не дежурная проверка.

– Что-то случилось?

На пожилом человеке лица не было, казалось, он постарел еще на несколько лет. Я не любила мучиться в догадках, а потому просто распахнула папку, бегло пробегаясь по тексту глазами.

И вновь я поразилась тому, какой сильной стала за эти годы, мне удалось спокойно вернуть документ на место и слегка прокашлявшись, улыбнуться дорогому для меня человеку.

– Я уволена?

Голос не дрогнул, не сбился. В мыслях мелькнула фотография из памяти нашей подачи заявления в загс, точно такая же роспись украшала праздничный бланк, и теперь красовалась и на бумаге с моим увольнением.

Точно такая же….

– Я не подписал, дочка.

Выдох.

У меня не было отца, и слышать это от этого пожилого мужчины, просто вышибало из меня дух. Он действительно был для меня тем надежным тылом, который всегда поддерживал меня в худших моментах из жизни.

– Вижу.

– Держи, – по столу ко мне катится еще одна папка, и я буквально боюсь синего пластика как сполохов огня.

Этот документ добивает мое представление о мире, о справедливости и о победе добра над злом. Я чувствую как горю изнутри и могу потушить этот пожар лишь горькими слезами.

– С их слов я слишком стар и мне пора на пенсию то, что я не подписался под твоим увольнением, лишь предлог.

– Алекс?

– Встанет на мое место.

Четкий план. Корсаков всегда поступал так, следуя четкому плану. Подвозя меня с утра на машине, он уже знал, чем закончится для меня сегодняшний день. И не только для меня. Наш общий отец, человек который разорвал свою душу надвое, и разделил ее между нами, предан им за ненадобностью.

– Но как? – только и смогла выдавить я из себя, отталкивая от себя этот ненужный хлам. Так нельзя, просто так нельзя жить. И люди, которые этого не понимают, просто не живут вовсе. Нельзя предавать, нельзя вонзать ножи в спину тем, кто вам верит.

А еще….

А еще нельзя не любить!

– Мы уйдем вместе!

– Девочка моя, я действительно стар, но не ты. Это не справедливо по отношению к тебе.

Мне захотелось рассмеяться. Долго, истерично, с придыханием и паром из разомкнутых губ. Мне захотелось упасть на пол и забить ногами, как маленький ребенок, ждущий и не получивший конфетку. Но больше этого мне захотелось схватить Пухова за грудки и прижать к стенке. А затем расцарапать лицо Лекса в кровь, и облизать пальцы.

Меня предали.

Хладнокровно.

Расчетливо.

Безнадежно.

– Мы уйдем вместе!

Я еще не знала как, но была уверена в том, что такой прекрасный специалист как мой учитель, обязательно найдет работу по душе. И я чем смогу непременно помогу ему. А еще, этот день закончится. Дни все, и плохие и хорошие, имеют свойство заканчиваться, и тогда я встречусь с Егором.

Я обниму его и почувствую, что все остальное не важно, а только он, только его тепло, и пульс в его груди, имеет значение.

– Вика, Александр, он….

Я могла бы оборвать его слова и сказать, что этот человек не достоин того, чтобы о нем говорить, но любому нужно было давать второй шанс.

Твердой рукой, я разблокировала телефон и нажала на набор последнего номера. А ведь я еще с утра, увидев его, поняла, что что-то не так.

– Да?

Если бы я была сильнее, раздавила бы между пальцами телефон, но так лишь услышала скрежет когтей по панели.

– Лекс, я в кабинете у Вознесенского. Можешь подойти?

– Да, сейчас.

Минуты до того, как за Лексом закрылась дверь, тянулись мучительно долго. Вопреки желаниям, я так и осталась стоять на месте, не двигаясь не на шаг. У меня было такое ощущение, что если я пошевелюсь, это повлечет за собой неизбежное крушение моего карточного домика, а я останусь бездомной.

Корсаков вошел в этот кабинет, как уже в свой, и свободно раскинулся в кресле.

– Всем доброе утро.

С этой фразы он начинал каждый наш гребаный день вместе. Эти два человека были для меня семьей, и теперь я понимала, что чувствовали библейские персонажи, Каин и Авель.

– Доброе, Саша.

Коротко ответил Николай Константинович, без грамма злобы, что бурлила у меня внутри.

Я молчала, молчала, пока брала папки со стола, молчала, делая разделяющие нас два шага, молча, протягивала их ему и оставаясь на месте, в мельчайших подробностях следя за его реакцией.

– Да, я в курсе.

Я поверила в это еще утром в машине, а если быть честнее, еще месяцы назад в Москве. Александр Корсаков пройдет по моей голове, с хрустом побед. Он сделает это, потому что способен на многое.

– Ты дерьмо!

Только и смогла подытожить я, все еще глядя в льдистые голубые глаза. Такие родные, с прожилками синего.

– А ты на что рассчитывала, маленькая? В сотый раз, делая мне больно и отказываясь от меня, ты думала, я не буду защищаться? Николай Константинович пострадал из-за тебя, крошка. Он, как и я, всегда защищал тебя, и что вышло.

– Саша! – учитель попытался вмешаться, но мы оба его игнорировали. Это действительно не касалось его.

– У тебя проблемы с душой, раз ты на такое способен. Они у тебя всегда и были, просто я ошибочно полагалась на то, что смогу изменить тебя. Бог с ней с любовью, сексом или свадьбой. Я отдавала тебе всю себя, он, – я указала рукой на учителя, – отдавал тебе всего себя, а как ты отплатил нам, Алекс Корсаков?

Я не дрожала и не кричала. Мой менторский тон был спокойнее чем, если бы я читала молитву перед сном. В отличие от человека напротив меня, я точно знала, что вернусь в уютный дом, возьму за руку любимого человека и подытожу день тем, что моя совесть чиста. Моя совесть была чиста, даже зная, что я столкнула его в пропасть со злом.

– Я любила тебя, Лекс. Когда-то, я тебя действительно любила. Но не теперь. Теперь мне тебя жалко.

– Хватит, – резко обрубил меня он, – хватит, Волкова! Ты действительно ничего не понимаешь, или только прикидываешься дурочкой.

– Пошел ты к черту, Лекс.

Я видела, как за ним захлопнулась дверь. А еще слышала, как что-то лопнуло в двух сердцах в этой комнате.

Глава 47.

Любовь – это боль и мука, стыд, восторг, рай и ад, чувство, что ты живешь в сто раз напряженней, чем обычно, и невыразимая тоска, свобода и рабство, умиротворение и тревога.

Сомерсет Моэм, “Театр”

Раздался телефонный звонок, а я все еще судорожно сжимала пальцы и пялилась в одну точку на диване, где минуту назад сидел Александр Корсаков. Пытаясь выжечь взглядом его энергию из пространства вокруг, как злокачественную опухоль.

– Извините, – казалось неуместным сейчас решать свои дела при учителе, потому я вышла из кабинета и лишь там ответила на вызов – Да, Егор.

– Ничего не хочешь мне рассказать?

Открытый вызов в голосе парня был редкостью, и только вчера вечером было все хорошо, а об увольнении он знать не мог.

– Что-то случилось?

– Можно и так сказать, проверь почту, Вик.

Он отключился, не сказав больше не слова. Либо сегодня мир идет на меня с войной, либо я слишком остро на все реагирую?

Пальцы бегло запорхали по приборной панели и, обновив почту, я раскрыла присланный Егором файл. Телефон выпал из моих рук, просто чудом не разбиваясь о кафельный пол в дребезги. От увиденного в голове помутилось. Фото. Много фото, на одних Алекс обнимает меня у подъезда моего дома, на других целует в губы, ракурс подобран так успешно, что его утренний поцелуй здесь кажется куда более страстным даже для меня самой, на третьих я сажусь к нему в машину, и чему-то улыбаюсь. И на каждом фото проставлено число. Сегодняшняя дата!

Пожалуй, этот удар Алекса, пробил мою броню насквозь.

Подобрав телефон, я набираю номер Егора, еще не сообразив, как буду оправдываться, но точно уверенная, что нельзя оставлять это просто так.

– Да?

В голове все было туманным, пустым и далеким. Но как не странно звук его голоса прогонял эту дымку, давая хоть немного здраво мыслить.

– Эти снимки настоящие?

О, да! Настоящее быть не может.

– Да, но как бы нелепо это не звучало, все было не так, каким оно выглядит. С утра мою машину разбили, и я позвонила Корсакову, потому что была уверена, что машину разбили по поручению Пухова, а они друзья. Я не целовалась с ним, это такой милый ракурс, что у самой возникают сомнения. В машину я села только потому, что мы опаздывали. Клянусь, если бы я знала что так выйдет, я бы на метры не подошла к этому подонку!

Сердце дернулось, еще никогда я не говорила об Алексе в таком ключе.

– Подонок?

Выдохнула.

– Из-за него уволили меня и Вознесенского.

– Не понимаю.

Я и сама не понимала. Я не понимала, как теперь буду помогать семье, как помогу пожилому учителю, для которого это удар ценою в жизнь. Не понимала, как буду смотреть в глаза всем тем людям, которых я оставляю в отделении на попечение не таких хороших врачей. А если думать о Злате и том, что девочка наверняка почувствует себя в очередной раз брошенной, сердце кровью обливается.

– Ну, милый друг так мстит.

– За то, что ты его бросила? Уверена? Он не сильно похож на такого подонка.

А вот в этом я была уже не уверена. Совсем.

– Не думай об этом, просто сотри, эти чертовы снимки и если увидишь вблизи Корсакова или Пухова, просто не связывайся с ними, хорошо?

Пожалуйста, согласись, внутренне молилась я. Если через меня навредят еще и Егору, то я не уверена в том, что не накинусь с кулаками на причины моих бед.

– Хорошо. Тебя из больницы забрать?

Я посмотрела на часы, оставалось не больше двух часов до конца рабочего дня, и я не имела права не воспользоваться возможностью передать свои дела единственному человеку, за работу которого могла бы теперь поручиться.

– Давай, встретимся дома. Мне нужно….

– Не оправдывайся, я не поверил в это, даже когда увидел снимки.

– Спасибо.

Собрав кучу папок и почти судорожно распечатывая рекомендации и план лечения, я не любила делать что-то наспех, но сейчас это было меньшим, что я могла сделать для своих пациентов. Хватило ума почистить все компьютерные файлы и за каких-то десять минут собрать все свои вещи. Упаковывая органайзер, я была настолько зла и одинока, что тот полетел в ближайшее мусорное ведро, а вслед за ним и другие вещи, многие из которых привозил мне Корсаков из поездок.

– За что ты их так?– решил пошутить вошедший в ординаторскую Олег, но увидев мою реакцию, быстро стал серьезным, – так значит, это не слухи?

– Про мое увольнение, нет. Послушай, я видела твои работы, ты не плохой врач, если станешь серьезнее, многого добьешься. Я просто надеюсь, что ты сможешь противостоять этой системе, держи, – я протягиваю ему распечатанные документы, – это мои пациенты. Особенно удели внимание Злате Пуховой, она не подпускает к себе мужчин, но скажи ей, что ты мой друг. И я тебе доверяю.

Очевидно, в моих глазах было столько мольбы, что парень и не думал шутить с этим, или отказываться.

– Польщен.

Ямочки на его щеках, делали его вид почти детским, но я действительно верила в то, что этот парень не подведет меня.

– Послушай, – я подошла к нему настолько близко, что носки наших туфель почти соприкасались, – Корсаков новый заведующий, он не терпит конкуренции, будь умнее, просто помогай этим людям. Или сразу уходи отсюда, но не думай даже мериться с ним силой, он уничтожит тебя и твою карьеру, пикнуть не успеешь!