Текст книги "Реабилитация (СИ)"

Автор книги: Виктория

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– За тобой.

А я так хотела избежать этого разговора.

– Алекс….

– У меня здесь дела, нужно забрать многие бумаги. Я на три дня, маленькая, не беспокойся.

– Щукин самовольно вышел на лед, это ты туда умчалась?

– Да, – скрипя сердцем, призналась я.

– Вик, я знаю, как ты злишься, когда что-то идет не по-твоему, но парня можно понять.

– В чем? Покалечить себя?

– Нет, доказать тебе, чего он стоит.

Глава 30.

Она не знала, почему так случилось – настало время, когда никто не может говорить то, что у него на уме.

Джордж Оруэлл “Скотный двор”.

Приглашать Алекса домой не хотелось, но мне было нужно переодеться перед тем, как мы оба поедем к Николаю Константиновичу.

– А у тебя ничего не изменилось, – сказал Алекс, обводя взглядом мою двухкомнатную квартирку.

Мы оба знали, что он ожидал здесь увидеть вещи хоккеиста, но это было абсурдным.

– Раньше тебе здесь нравилось.

– И сейчас нравится. Просто ты изменилась, я думал, что и поменяешь все вокруг.

Я возвела глаза к потолку, надеясь, что сквозь тонны бетона, Боженька увидит мой жалостливый взгляд.

– Ты хочешь сейчас это обсудить?

– Нет, иди, переодевайся.

Как только дверь в мою комнату захлопнулась, я обессилено рухнула на кровать. В чем – то Алекс был прав, я изменилась, только было сложно понять, как вернуть саму себя назад и стоило ли это делать вообще? Мелькнула мысль позвонить матери, но тут же погасла, она мне сейчас не помощник. Другим человеком, способным дать дельный совет, был Вознесенский, но и пожилой учитель был недоволен моим отказом от выгодной работы. Они оба знали, что я совершаю ошибку и пытались меня вразумить, но это не под силу, когда сердце человека идет в разрез с головой. Третий близкий человек, сейчас с кем – то разговаривал в прихожей моего дома, и выходить к нему, не было ни какого желания.

Через силу натянула на себя спортивный костюм и, сложив хирургичку в пакет, перевязала волосы лентой.

– Я готова.

Алекс лишь кивнул головой и продолжил болтать по телефону. Выражение лица у него было озадаченным, и я не решилась его перебивать, тихо устроившись в кресле. По обрывкам его фраз я поняла, что говорил он с Вознесенским и мужчины явно спорили.

После того, как Корсаков отключился, и как ни в чем не бывало, подхватил свою сумку с пола, направился на выход.

– Алекс, о чем говорили?

– Подслушивать не хорошо, котенок!

Нахмурилась. Всегда когда мужчина переходил на ласковые прозвища, этим он пытался отвлечь меня.

– Алекс.

– Ок. Вознесенский, не доволен, что я не смог уговорить тебя поехать в Берлин.

Выдохнула. Все живы, здоровы, а значит, все остальное можно пережить.

– Алекс, ты же не моя нянька. Я вполне адекватна, для того чтобы принимать решения самостоятельно.

Корсаков посмотрел на меня так, будто сильно сомневался в моих последних словах, но благоразумно решил промолчать.

– В любом случае, не обижайся на него. Николай Константинович, любит тебя.

– И тебя. Сколько раз он уже пытался нас свести? Ведь за этим он послал тебя в Москву?

– Догадливая ты моя, пошли!

Очутиться спустя почти полгода в родной больнице, было не более чем, приятно. Я скучала по персоналу, по атмосфере, да даже по самому зданию из желтого кирпича. Поприветствовав всех и старательно выслушав негодование Николая Константиновича, я просто радовалась тому, что он был рядом. Мой второй отец, человек способный своей добротой и мудростью, поставить мой раскаленный мозг на место.

– Ну что ж, поругал, а теперь похвалю. Ты очень выросла в профессиональном плане, девочка моя. Я получил твой отчет о проделанной работе, и я очень – очень доволен тобой. Признаться, только я и верил, в то, что ты поднимешь Егора.

– Спасибо.

Я сидела на диванчике в ординаторской, и не знала ни куда деть себя, ни о чем со всеми ними говорить. Выпав на полгода из обоймы, слаженного коллектива, я только теперь осознавала, как тяжело работается этим людям. Старое оборудование, порванный и перемотанной синий лентой телефон в ординаторской, выбоины в полу. Картина была поистине плачевной, и так будет оставаться и всегда. Спонсоров у нас не было.

– Что не тот уровень?

Обиды в голосе Вознесенского не было, скорее сухое понимание происходящего.

– Нет, что вы!

– Вика, приезд сюда, шаг назад. И ты моя девочка, это все острее понимаешь, – он морщинистой рукой, берет мои пальцы, и пытается унять внутреннею дрожь, – почему ты вернулась, только начистоту?

Смотря в его голубые, слегка слезливые от старости глаза, я испытываю прилив неимоверной нежности и благодарности этому человеку. Если бы у меня была дочь, как бы я реагировала, на ее отказ от лучшей жизни?

– Я влюбилась в Егора.

– На столько, что это оттеснило твою мечту?

«Я женат, и ради любимой женщины оставил бы все». Всплыли в памяти слова Макеева. Настолько ли я полюбила парня, невозможной любовью, чтобы растратить все годы каторжной работы?

– Если бы я точно знала ответ на этот вопрос, я бы не срывалась на близких мне людей.

– Вылет завтра.

Ладони у него теплые и шершавые, дужки очков слегка отливают серебром. Мужчина давно посидел, но при этом не утратил своей привлекательности, жаль, что работа оставила его одиноким. Еще один пример на моих глазах, что совместить работу в больнице и личную жизнь, крайне виртуозно.

– Вы когда-нибудь жалели, что прожили всю свою жизнь в этих стенах?

– К счастью, у меня есть вы с Сашей. Но что таиться, я старею и скоро приход заслуженной пенсии. Что я буду делать потом? Доживать, девочка моя.

Неосознанно глажу его руку.

– Я всегда буду с вами, как и Алекс.

– Никто не примет решение за тебя, Виктория. Но мой совет прост – вылет завтра, и я бы хотел проводить тебя до аэропорта. Я и твоя мама тоже.

– И Алекс.

– Саша отрывает тебя от сердца, Вика. Подумай, что такое настоящая любовь, – чуть медлит, давая мне, время на раздумья, – чаю?

Голова идет кругом. Не потому ли, я всю эту неделю оставляла вещи не распакованными, что глубоко в душе обдумывала правильность принятого решения.

– И еще, не в моих правилах, вмешиваться в личную жизнь. Но ты девочка, моя дочь. Подумай, захочется ли тебе коверкать жизнь парня?

– Почему коверкать?

– Ему восемнадцать, Вика. И я хорошо его знаю. Егор начнет из кожи вон лезть, чтобы сровняться с тобой по статусу. Или ему придется болезненно расти, или тебе топтаться на месте. Ты хочешь этого для вас обоих?

– Нет.

Едва шепчу, а, кажется, что звуки отлетают от стен, пробивая меня насквозь, как дротики.

– Но если ты не уедешь, Виктория, вы поломаете жизнь друг друга.

Я хорошо изучила учителя, слова были не его. Вспомнился осуждающий взгляд мамы Егора на вокзале, она боялась, что взрослая тетя навредит ее сыну. С Николаем Константиновичем они дружили, и не оставалось сомнения, что она поделилась своими опасениями с ним.

– Вы, правда, так считаете? – голос уже и вовсе хрипел.

На стол рядом со мной опустилась дымящаяся кружка с чаем.

– Ты сильная и умная, Виктория. Но, в сущности, ты еще ребенок, поверь мне, так будет лучше.

Вспомнился дождь из порванных листков билета на Берлин. Получается, это было пустой демонстрацией и меня было так легко уговорить.

В ординаторскую вошел Алекс, и лишь взглянув на мое лицо, метнул гневный взгляд в сторону Вознесенского.

– Я же просил!

Тело била мелкая дрожь и было страшно, сколько еще испытаний может выдержать психика одного единственного человека?

– Алекс, не надо, – тихо пропищала я.

– Что не надо? Кто дал вам всем право лезть в ее жизнь? Николай Константинович, может вы не заметили, но ваш воробышек вырос в двадцатипятилетнюю самостоятельную женщину!

– Саша, не повышай тон.

Еще их ссор, мне и не хватало!

– Тише, тише, Алекс! Не порть мне последний день перед отлетом.

На меня уставились две пары голубых глаз, а я побоялась прикусить себе язык, но сказанного не воротишь.

Глава 31.

Никто не рождается сильным или слабым, волевым или безвольным. И силу, и ясность сознания нужно выстрадать. Судьба гнездится не в самом человеке, а витает вокруг него.

Альбер Камю. Счастливая смерть.

Полгода в Берлине прошли как один день для меня. Мне нравилось учиться, нравилась похвала, нравилось видеть результат. Здесь в нас вкладывали неоценимые знания, прибавить к этому стремление их получить и вот вам результат, я прошла на категорию.

На все это время поклялась себе забыть все то, что могло меня раньше времени вернуть в Россию, и я так и сделала.

Раз в неделю мне звонила мать или Алекс Корсаков, они в основном справлялись о том, как я, и по моей просьбе не рассказывали ничего о России и всем в ней происходящим. Где – то глубоко в душе, засела обида на Вознесенского и с ним я общалась мало, в основном по делу. По истечению шести месяцев было решено, что я приеду домой, сдам все свои дела и уеду с Корсаковым в Москву. Близких мне людей это известие порадовало, куда сильнее чем меня саму, но все же….

Умылась.

Чтобы выглядеть старше, мне пришлось сделать новую стрижку – каре, чуть ниже линии скул. Укладка мне шла, но с некоторых пор, я совершенно перестала узнавать себя в зеркале.

Колючий испытывающий взгляд, упрямая линия губ, локон шоколадных волос, заложенный за ушную раковину с продетой в нее дорогой сережкой. Здесь учили не только новым знаниям, но и чему – то очень важному для жизни – иметь цену и не отступать от нее.

В экстремальных условиях, человек может выучить язык, примириться с местной культурой, да вот только друзей мне по-прежнему было трудно заводить.

Вновь собирая чемодан, я вытерла со лба испарину, пытаясь уместить вещи, купленные в Германии, как подарки для родных. Широкая русская душа, вмещает в себя многое, а вот физически это довольно трудно унести. Александр встретит меня дома в аэропорту, и признаться, я все еще не готова была к этой встрече. После того, как я сообщила ему о том, что буду работать с ним в Москве, он будто понял для себя нечто иное, чем просто предложение совместно работать.

Я увижу маму….

А еще….

Всего раз я заходила в RusNet, оттуда и знала, что Егор Щукин вышел на лед, в составе команды «Медведи». Тогда я улыбнулась, пролила на себя кружку кофе и быстро захлопнула крышку ноутбука.

Сейчас эти воспоминания казались мне такими далекими. Если день за днем внушать себе, что нужно что – то забыть, это что – то забывается. А если вокруг вся обстановка и вовсе новый мир, не напоминает старый, то сделать это еще более возможно. В мои планы входило лишь одно, по приезду домой, скрыться в родительском доме и носу оттуда не показывать, чтобы не дай Бог не с кем не встретиться. Хотя, это было мало возможным, Егор ни разу не наводил обо мне справок, с чего бы ему начать теперь.

Наконец чемодан захлопывается, и я без сил падаю поверх него.

Если все пойдет по плану, и Бог даст мне сил и терпения, я верну свою жизнь в прежнее русло, и не буду вставать по утрам от кошмаров.

Под окном раздался гудок вызванного мной такси, и я еще раз перекрестилась перед выходом. Перед глазами так и маячил теплый взгляд голубых глаз Алекса. Было неимоверно приятно, что он все еще ждал меня, но сложнее было другое, я хотела видеть не его, а хоккеиста. Сидя в такси уронила голову в руки, все же дурь из человека не так просто выбить, особенно когда глубоко в душе, он старательно этому сопротивляется.

Зазвонил телефон, но мне было откровенно лень вынимать его из сумки, доверху наполненной косметикой и сувенирами.

Звонок повторился еще и еще раз, таксист уже подозрительно косился на меня, и пришлось найти аппарат, чтобы хотя бы выключить звук.

Лишь краем глаза заметив фото на дисплее, я выронила мобильник из рук и тот, ударившись о край сидения, дал трещину на дисплее. Но поломка дорогого телефона, не шла в сравнение с тем, что вызов все – таки сбросился.

…Егор Щукин…

Показал телефон, и фото красно – сине – белой формы до сих пор стояло в глазах. До мороза по коже. Таксист на немецком языке поинтересовался все ли со мной хорошо, я лишь отрицательно качнула головой.

Как такое вообще возможно?

Телефон был сломан безвозвратно, и может, оно было и к лучшему, меньше шансов поддаться соблазну и перезвонить.

Выбросила осколки в ближайшую урну в аэропорту, с каким – то садистским удовольствием, будто и самого хоккеиста можно было в мыслях так же разбить и выбросить из жизни и мыслей.

Головная боль просверливала виски и, запив минеральной водой Цитрамон, я продвинулась дальше по трапу, и все же дома лучше, чем в чужой стране.

– Пристегните ремни.

Услышала я из динамиков голос, переведенный на три языка. Было бы усмешкой судьбы, разбиться сейчас на самолете и дело с концом. Но подгоняемая этими мыслями, я лишь быстрее заснула, а пробудилась лишь во время объявления посадки.

– Не разбилась, – с сарказмом выдохнула я.

Пассажир рядом, даже отшатнулся от меня, выпучив глаза. Видимо бедолага боялся летать, а тут еще я со своими шуточками. Пришлось мило ему улыбнуться, поправляя изящными пальчиками прическу и так привлекая к себе его внимание. Что и не говори, а порой приходилось пользоваться дарами матушки природы.

– Вы прилетели надолго?

Поинтересовался пришедший в себя мужчина.

А мне вновь пришлось поразиться тому, что с некоторых пор я рассматриваю мужчин, как нечто безликое, у чего нет ни черт лица, ни половой принадлежности.

– Думаю, нет.

Расплывчато ответила я и завозилась с ремнем безопасности.

– Позвольте вам помочь, – его пальцы неожиданно встретились с моими держащимися за крепеж.

И ничего….

Он красив, а у меня никакой реакции!

– Спасибо.

А сама как ужаленная, подхватив дамскую сумку и на скоро попрощавшись, продвигаюсь на выход. И только сойдя с самолета, попадаю в руки Лекса.

– Мелкая.

Алекс сначала крепко сжимает меня в объятиях, а только потом отстраняет от себя и как игрушечную вертит из стороны в сторону.

– Новая стрижка? Ты не рассказывала.

Я много чего тебе не рассказывала, подумала я про себя, а вслух ответила следующее.

– Нравится?

– Безумно.

Он запустил свои пальцы в мои волосы, и слегка потянул за них.

– Ты очень красивая. Я так скучал!

Позволила ему себя поцеловать, испытывая при этом водоворот различных чувств, основным из которых была нежность, а еще страх и нетерпение.

– Поспешил?

Проводит большим пальцем по моей нижней губе, а я не чувствую должного удара током.

– Честно говоря, да.

– Извиняться не буду, и не надейся.

Узнаю Корсакова, в свойственной ему манере, пытается все перевести в шутку. А собственно наши отношения и были шуткой судьбы.

– Я тоже скучала, Лекс!

Глава 32.

Никогда не видьтесь после расставания с теми, которых когда-то любили. Это нехорошие встречи, все равно как с покойником.

Максим Горький.

– Маленькая, ты знаешь, что сегодня твоя мать и Вознесенский готовят обед в честь тебя?

Его вопрос возвращает меня с небес на землю.

– Теперь знаю, – радости мне это известие не приносит, я бы предпочла отдохнуть дома в одиночку.

Алекс выглядит слегка взволнованным, что крайне удивительно для его характера.

– Что – то еще?

– Да, – на секунду отрывая взгляд от дороги, переводит его на меня, – я все еще думаю, стоит ли тебе рассказывать что – то?

Внутренне я готова к любой новости, но так не хочется, чтобы Александр нервничал. Слишком часто, я выворачиваю его жизнь наизнанку. И так же часто, ему попадает из – за меня и моих выходок. Что я еще могла натворить?

– Правда, всегда предпочтительнее лжи.

– Держи.

Александр протягивает мне телефон, с прогруженном на нем видео. В глаза мгновенно бросается хоккейная форма и знакомые лица.

– Зачем?

Рука, сжимающая смартфон чуть дрогнула, и это не укрылось от взгляда Алекса.

– Я люблю тебя и знаю, что для тебя важно.

Больше не тратя слова на споры, я запускаю видео, прикрывая экран ладошкой от солнечных лучей.

Первые минуты я смотрю, слегка сузив глаза, стараясь унять сердцебиение, а потом отчетливо понимаю, что именно хотел мне показать Александр. На первый взгляд, не врачебный, это просто видео, хоккейной команды «Медведи», а для меня все выглядит иначе.

Ставлю на паузу и вновь проматываю нужный фрагмент. Егор играет блестяще, но я за всем этим вижу лишь одно, он подволакивает поврежденную ногу, лечение не удалось.

Облизываю пересохшие губы. Это не мое дело, не я подписывала разрешение выпускать его на лед, я оставила все рекомендации, если кто и допустил ошибку, то не я!

Не я! Не Я!

Хотя….

Какое это имеет значение?

– Давно?

Казалось, Александр рассчитывал на то, что я не проявлю интерес, и проявленный его ранит. А какой реакции он ожидал?

– С самого начала его игр.

– Ты хочешь сказать, что Щукин с поломанной, неправильно сросшейся нагой играет на льду уже пару месяцев?

– Именно.

Протяжно стону.

– Кто его лечащий врач?

– Был, Черняков.

Один из людей Вознесенского. Черняков Петр Михайлович, мне хорошо знаком. Знающий свое дело врач, работающий в клинике долгие годы. Но как говориться, хочешь сделать что – то хорошо, сделай это сам.

– Им виднее, – вкладываю телефон ему назад в карман пиджака, – не отвлекайся от дороги.

– И ты ничего не будешь делать?

– Н – И – Ч – Е – Г – О!

Произношу я по слогам и отворачиваюсь к окну в машине со стороны пассажирского сидения. Я не собираюсь вновь в это вмешиваться.

– Вик.

Странный человек, как можно отдавать девушку, которую любишь, своими же собственными руками?

– Алекс, я пыталась забыть о хоккее почти семь месяцев, давай договоримся, больше не общаться на эту тему?

Секунда молчания.

– Давай.

Что бы порадовать мать, я решила принарядиться на ужин. Красивое шелковое платье, купленное в Берлине, стального цвета с открытой спиной и длинной юбкой. Разрез шел почти до бедра, но ткань соединялась внахлест, от того кожа не оголялась при движении. Даже каблуки по такому поводу пришлись к месту.

– Ты потрясающая, – с придыханием произносит Корсаков и целует меня в шею, чуть ниже линии волос.

И вновь никаких чувств этот поцелуй не вызывает. Пожалуй, стоит на себе ставить крест и считать себя фригидной.

– Ты тоже, – встречаюсь глазами с ним в зеркале, осматривая строгий синий костюм и расстегнутые верхние пуговки белой рубашки в контрасте с загорелой кожей.

Мама стискивает меня в объятиях и говорит, как гордится мной. Учитель более сдержан, но по его мягкой добродушной улыбке я понимаю, что зря сердилась на него все это время. Одарив всех сувенирами из поездки, мы садимся за праздничный стол. Смеемся, я пытаюсь произнести речь на немецком языке, показывая, как им овладела. Спрашиваю о коллегах, как обстоят дела в клинике, все это время, держа маму за руку.

– Извините, можно секунду внимания?

Корсаков выключает музыку и, отодвигая мешающий ему стул, присаживается подле меня на колено.

Мамочки!

– Волкова Виктория Юрьевна, при твоих родителях, я прошу твоей руки и сердца. Прости маленькая за то, что делаю это без предупреждения, но вроде так и надо?! Ты знаешь, как я люблю тебя, и я прошу лишь об одном, дай нам шанс.

Дыхание замирает, мужчина дьявольски красив. А кольцо в черной бархатной коробочке, выглядит на миллион долларов. Похоже, работа у Алекса идет в гору. И я думаю обо всем этом, а не о том, что любимый мужчина делает предложение руки и сердца. О том, как люблю его и как это самое сердце, стремится к нему.

Потому что не стремится, и эта правда оглушает.

– Дочка, – мама толкает меня в плечо, видимо я долго молчу.

Киваю, поздно понимая, что этот жест окружающие расценили иначе.

– Слава Богу!

Шепчет Корсаков и целует меня в губы. И столько счастья в его глазах и под теплой кожей, что не хочется его огорчать. В конце концов, если я не могу сделать себя счастливой, пусть хотя бы сделаю его.

– Да, Лекс!

Кольцо тяжелым грузом ложится на тонкий пальчик. От холода металла почти сводит руку, и я неуловимо ее прижимаю к себе.

– Не нравится?

Сложно будет скрывать истинные чувства от Алекса, только не от него, потому что он слишком хорошо меня знает.

– Вот еще, – протягивает мне тонкую цепь.

И я улыбаюсь, радуясь ей, как большему проявлению любви. Чисто врачебный знак, медикам не разрешено носить кольца на руках, под ними могут скапливаться бактерии, поэтому принято носить кольца на шее как кулоны.

– Спасибо тебе, – обнимаю его еще крепче, начиная плакать. Только слепой и бездушный, может отталкивать такую заботу.

Мама рядом тоже не скрывает потоки слез. Николай Константинович прикрывает опухшие глаза клетчатым платочком. Как же долго он этого ждал.

– Я сделаю вашу дочь счастливой.

Произносит Алекс за моей спиной, обращаясь к маме.

– Я знаю.

Она всегда его любила. И как же я хотела быть в своем выборе уверенной, настолько же, как и все люди вокруг.

Если бы….

Глава 33.

Скоро боль превратится в смех,

а печаль уйдет невпопад.

И скажи мне, зачем помнить тех,

кто забыл тебя год назад?

– Вы будите брать фамилию мужа?

Этот вопрос вывел меня из состояния ступора, и мне пришлось сконцентрироваться на окружающей действительности. Бело – серое здание загса, мягкие кожаные сидения с позолоченными локотниками. На мой вкус, все слишком и неуместно!

Встряхнув короткими волосами, я еще раз провертела в руках чернильную ручку.

Не будет больше Виктории Волковой….

Никогда.

– Мужа.

Алекс под столом погладил мою коленку, одобряя мой ответ. Собственно это было не важным, всего лишь подача заявления в загсе, но от чего тогда так колет сердце? Если бы я не знала что каждый год прохожу медицинскую комиссию и у меня все в полном порядке со здоровьем, решила бы что это приступ стенокардии в покое.

Воздуха стало не хватать, в глазах заплясали черные рассыпчатые точки.

Быстро расписалась на бланке.

– Алекс, мне что – то не хорошо, я выйду на воздух, закончи сам.

– У всех невест такое бывает, девушки так ответственно относятся к свадьбе – пыталась его утешить работница загса.

Буквально вывалившись наружу и споткнувшись на ступеньках я, было, решила, что меня стошнит на платье самой невезучей из невест.

– Вам плохо?

Поддержал меня за руку один мужчина из числа приглашенных гостей. Хватило сил лишь на то, чтобы перевести затуманенный взгляд в область его шеи. Красивая парадная бабочка с расцветкой в клетку. Красно – сине – белая.

Вдох….

Выдох!

В груди, словно сосуд оборвался и все заливает горячей кровью. Может, так люди и умирают, от нервного стресса.

– Вы хоккей смотрите?

Меня сочли сумасшедшей, но мне было все равно. Этого человека я видела в первый и последний раз в жизни.

– А как же! Жаль сегодня, друг женится, пришлось игру пропустить.

– «Медведи» играют?

– Да.

Удар сердца заглушил звон в ушах. Потом еще и еще одни, с такой частотой как у птички колибри. Дурное предчувствие накрыло с головой.

– Девушка?

Стряхнула руку ненужного парня, жестоко, мощно, с выкриком. Подхватив вещи, я бегом помчалась на стоянку такси. Влетев в первую попавшуюся машину, в нетерпении так хлопнула дверцей, что думала, стекло старенькой восьмерки не выдержит.

– Вам куда?

– Ледовый стадион! Быстрее!

Семь минут пути казались вечностью. У себя в голове я продумала миллион способов, какими жизнь могла отнять у меня Егора Щукина. И лишь один из них мог вызвать в моей душе такую бурю эмоций. Лед, коньки, матч. Травма! Травмааааа, кричал внутренний голос, захлебываясь в страданиях.

Зря я тогда не послушала Алекса и проигнорировала показанное мне видео. Алекс? Я еще раз обидела этого прекрасного человека, просто руководствуясь своими дурными предчувствиями. Так было нельзя, но именно так я и поступила в очередной раз.

– У вас все в порядке?

Интересовался уже водитель, но я тупо смотрела в окружающий пейзаж за окном.

– Нет.

Сама же не узнала свой грудной голос. У меня действительно было не все в порядке, в душе во всяком случае.

– Вы беременны?

Справедливое замечание. Бледная, вся покрытая потом, держу руки на животе, от того что внутри все переворачивается.

– Увы, нет.

Водитель грустно улыбается мне в зеркало заднего вида, а я вновь погружаюсь в океан своей скорби. От чего – то я точно знала, что еще несколько минут, и я узнаю беду в лицо.

– Триста.

Протягиваю водиле пачку купюр, цена завышена, но сейчас я готова была продать обе почки, лишь бы все было в порядке.

В считанные секунды я влетела по ступенькам в спортивный комплекс и, пробежав пост охраны, спотыкаясь и расталкивая людей, попала на трибуны. Легкие окончательно потеряли возможность дышать, и меня это мало волновало, я полными слез глазами смотрела на лед, где уже копошились люди в белых халатах.

Красно – сине – белый, номер 10.

Состояние близкое к обмороку, заставило меня присесть на одно из пустых сидений. Еще одного вопроса, о том, не плохо ли мне, я бы не пережила. От того переждав приступ паники, я пошла по проходу вниз.

– Виктория! – перехватил меня Макеев.

Мне даже не нужно было спрашивать, что случилось, со своего места я и так видела носилки с Егором и то, как он держался за ногу. Впервые в жизни я сполна оценила выражение – глаза у страха велики. Если бы в тот момент мне сказали, что Егор умирает, я бы в это поверила безоговорочно. Не только знания врача, но и человеческие инстинкты отключились напрочь. Парня вынесли со льда, и мы встретились глазами.

В его синих я не видела отражения своего страха, скорее обреченность вперемешку с горечью обиды.

– Сколько?

Одними губами прошептала я, все еще боясь подойти.

Когда парень оторвал лишь одну руку от тела, я уже облегченно вздохнула. Егор показал мне пять пальцев. Это не четыре, но и не шесть, вела я не хитрый подсчет в голове.

– Отлично.

Так же прошептала я, и наконец, сумела взять себя в руки.

– Василий Геннадьевич!

– Виктория! Вот тут….

Он замялся на секунды, очевидно пытаясь сформулировать диагноз.

– Я сама разберусь что тут, помогите погрузить Щукина в скорую.

Егор ухватился за мое предплечье, и слегка дернувшись от неожиданности, я сорвала его руку и она скатилась в область кисти. Чертов бриллиант расцарапал кожу на ладони парня. Сразу вспомнился Корсаков, он будто ловушку на меня поставил.

Нога опухла, но не синела и других видимых проявлений травмы я не наблюдала. В скорую помощь нас погрузили оперативно, и я села подле Егора, запретив кому бы то ни было другому ехать с нами.

– Белое платье, кольцо? Благо только одно, как я заметил. Боюсь спросить, откуда тебя вызвали?

Удивляюсь, как в состоянии такого стресса, он может думать о таких мелочах.

– Меня не вызывали.

Тылом кисти утирает капельки пота с волос.

– Извини, я думал, тебе позвонили, я там, когда упал, просил чтобы врачи ко мне не подходили и тебе позвонили. Видимо головой ударился! Так, где ты была?

Запоздало вспомнила, что оставила мобильник у Алекса, и должно быть он сейчас места себе не находит.

– Заявление подавала.

Парень натужно выдохнул.

– Ну, слава Богу, не замуж выходила!

Из моей груди вырвался смешок.

– Щукин! Ты с ума сошел? Да, если нам скажут что с твоей ногой все в порядке, я за тебя замуж выйду!

Похоже, мой мозг не сразу поспел за словами, и когда до меня дошло, что же я сболтнула, было уже слишком поздно.

– Тссс, – приложил парень палец к моим губам, – я тебе не позволю забрать слова назад!

Глава 34.

– Тебе придется быть сильной.

– Ну уж нет. Сильным всегда достается больше всех. Сильных бросают, потому что они сильные. Потому что они не будут прыгать из окна или кидаться под поезд. Они будут карабкаться и из последних сил пытаться наладить свою жизнь. Увольте. Это, конечно, прекрасное человеческое качество, но…

Джорди Риверс “Во имя Закона”.

В больнице Егора провели прямиком в рентген кабинет, а я так и осталась стоять в растерянных чувствах посреди коридора. Было страшно сделать лишний вздох, а что если дела плохи и парню предстоит новый курс боли? Что я буду делать тогда?

В истерике, пытаюсь сдернуть с пальца кольцо, металл больно впивается в кожу и я рву ее в кровь. Но так даже лучше, вид крови меня успокаивает.

– Помочь?

Мне на руку ложится салфетка, мгновенно пропитываясь красным.

Приняв помощь, набираюсь сил посмотреть в сторону. За такое я бы сама себя убила, а в его голосе ни грамма злости.

– Алекс, я….

– Поехала на хоккей, а оттуда сюда. Я повторил твой маршрут, маленькая.

Тело пробивает дрожь, и я испытываю отвращение сама к себе, как можно вести себя настолько низко?

– Прости.

Комкая бумажку, продеваю золотой ободок опять на пальчик.

– Мне казалось, ты хотела его снять?

Голубые глаза настолько печальные, что начинает казаться, их такими я вижу впервые. И все же мне удалось, то, что не мог никто до меня, даже факт смерти его родителей. Я таки сломала Александра Корсакова.

– Хотела.

– Заявление я не подал.

Удар в область солнечного сплетения сотряс меня со страшной силой. Невозможно было оставаться на ногах, но его взгляд меня приковывал к месту.

– Алекс, лучше ударь меня, но не молчи, – слышу я свой циничный голос, от того становится еще гаже на душе.

– Знаешь, в каком случае, я бы мог ударить человека? Если бы он сделал больно тебе.

Я задохнулась от боли.

– Алекс….

Пытаюсь взять его за руку, но он отстраняется, хотя это и не просто в тесном больничном коридоре.

– Да, брось, котенок! Тебе не за что извиняться, еще никто из нас не был властен над своими чувствами. Ты любишь этого парня, верно, тебе мозги отшибло! Если бы я тебя так хорошо не знал, думал бы так. Ты гениальна в каждом своем проявлении котеночек, так что ты будь, уверена в правильности своих поступков.

Я сглотнула, но болезненный комок так и стоял у меня в горле.

– Ты святой?

– Нет, котенок, – протягивает ко мне руку и поглаживает подушечками пальцев, – я сильно любящий.

Выстрел в сердце. Прямо на поражение, и нет больше прежней Вики, лишь надежда на то, что я феникс, и когда то восстану из нашего общего пепла. Верно, говорят, лишь пепел знает, что такое гореть по-настоящему!

– Ты будешь с ним?

– Нет.

– Гордыня?

– Нет, боль….

– Не дури, котенок!

Выдыхаю, как должно быть это сложно, убеждать любимого человека в том, что ему без тебя лучше. Как сильно способно любить человеческое сердце, даруя такое прощение? И чувствую себя недостойной, недостойной его.

– Хорошо, Лекс. Я попробую.

Улыбнулся, в какой – то считаный миг, боль в его глазах сменилась почти родительской нежностью.

– Протяни руку, котенок, – парень безболезненно стаскивает с моего пальца кольцо, – вот так тебе идет больше, – мужчина целует мой согнутый палец с царапиной.

Про себя я мечтаю лишь о том, чтобы за место царапины, на руке у меня оставался глубокий шрам, напоминающий мне на долгие годы о цене моих поступков и их последствий.

– Я люблю тебя, Лекс.

– Ну, слава Богу, котенок.

Корсаков целует меня в лоб и уходит из больницы. Во мне же складывается полное ощущение того, что жизнь меня за это еще покарает.

А потом наступает спасительный обморок.

Глава 35.

– Но меня очень сильно любили.