Текст книги "Реабилитация (СИ)"

Автор книги: Виктория

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Егор, окна в палате открывали?

Качает головой.

– Кроме меня и медсестер кто – то заходил?

– Нет.

Никаких сквозняков и контакта, против воли кошусь на его больную ногу. После операции прошло три недели, и это было очень плохим знаком.

– Вик?

Делаю беспристрастное выражение лица. С таким я спокойно могла рассуждать о похоронах и не один мускул на лице бы не дрогнул.

– Давно ты почувствовал недомогание?

– Пару часов назад.

Проводит рукой по волосам, и я вижу, как те лоснятся от пота. Щеки парня горят двумя яркими пятнами на лице.

Паника внутри накатывает бурной волной, и я задерживаю дыхание, боясь выпустить ее наружу судорожным выдохом.

– Опиши, что ты чувствуешь?

– Голова гудит и знобит. А так ничего вроде бы.

Поджимаю губы, может, если закрыть глаза и не задавать следующего вопроса, все пройдет само? Секундная передышка, еще в институте на втором курсе нам давали проходить психологические тесты. Ваша покорная слуга, по высказыванию самого учителя психологии – стальная, как опорные конструкции моста. Выбить меня из колеи крайне сложно.

Что ж, и гуру науки ошибаются!

Выдыхаю.

Подхожу ближе и легко надавливаю на белый, как снег бинт.

– Эй!

Я вижу вспышку боли в его глазах, и мозаика складывается воедино, это – инфицирование раны.

Время идет, и Ольга приходит с выписным листком, лейкоцитоз – 10,0·109/л.,** СОЭ – 9.***

– Оля, побудь здесь.

– Вика!

Егор, спрашивает в который раз, но я не знаю, что ответить! Наплевав на все, беру его за руку, а другой поглаживаю колючую огненную щеку.

– Ты мне веришь?

Кивает, но я чувствую, как его челюсти под моими пальцами крепко сжимаются.

* «Cito!» в переводе с латинского языка означает «срочно!».

**Лейкоцитоз – изменение клеточного состава крови, характеризующееся повышением числа лейкоцитов. Причины патологического лейкоцитоза – инфекционные заболевания, воспаление.

***Ско?рость оседа?ния эритроци?тов (СОЭ) – неспецифический лабораторный показатель крови, отражающий соотношение фракций белков плазмы; изменение СОЭ может служить косвенным признаком текущего воспалительного или иного патологического процесса.

– Все будет хорошо.

Пытаюсь улыбнуться, но так и представляю, как фальшиво сейчас играю.

Я стою в кабинете Соколова, который час. Пришли развернутые анализы Егора Щукина. Его осмотрели врачи и заключили, что стоит проводить повторную операцию и заменять пластины одного сплава материала, на другой. На металлоконструкцию, поставленную ему ранее, началась реакция отторжения трансплантата.

– Виктория, не стоит так переживать. Это человеческий организм, тут не угадаешь. Парня прооперируют и вскоре, вы уже будете иметь возможность возобновить занятия и ставить парнишку на ноги.

Врач проявлял человечность и это поражало. Я, было, считала его полной сволочью.

– Риски?

Захотелось заткнуть уши и запеть детскую песенку. Не хочу слышать, не хочу понимать, не хочу проводить ближайшие часы в страхе.

– Именно.

Он кивает на бегущие строчки знаний в моих глазах.

– Ты и сама знаешь.

Ненавижу этот переход на – ты! Я не маленькая девочка, я в состоянии справится со своими проблемами сама!

– Оперирующий хирург?

– Я.

Держу пари, мой взгляд ожесточился. Мужчина нахмурился, но промолчал. Если что – то пойдет не так, я сотру его в порошок. Его и всю эту больницу. Потому что здесь безобразно вели картотеку, гуляли с поста, распивали спиртные напитки, домогались до персонала. Я знаю, куда бить Соколов, и я ударю, читай это в моих глазах.

– Подождете здесь?

– Нет.

Бреду под дверь операционной. За красную линию стерильности меня не пропустят, да я и не горю желанием. Помочь я ничем не смогу, а путаться под ногами дело глупое. Привозят Егора, ставя каталку у стены. Премедикация* должна подействовать.

– Тебе все объяснили?

Вы видели взгляд затравленного зверя? Страх уродское чувство, поражающее мозг, сердце, внешность. Ты становишься похож на восковую фигурку, поднесенную к пламени свечи.

– Да, опять операция.

Пытается скрыть, но дрожь его рук очевидна.

– Егор.

– Виктория Юрьевна, не трудитесь.

Убираю руки, пряча их в карманы. Я для него никто, такой же «белый халат», как и все мучители вокруг.

Пытаюсь отойти.

– Вик? – парень накручивает на пальцы край белой ткани на юбке моего халата, – у тебя такой вид, что ты готова их всех тут уничтожить. Не изводи себя так, хорошо?

Что происходит? Пациент меня утешает?

А нахожусь ли я тут в качестве врача, или в качестве родственника пациента?

– Хорошо, – киваю.

Опять вру, за полтора часа хода операции, я выгрызу здесь стены и пол. Парня увозят, а на меня наваливается такая запредельная усталость, что пошатываясь, я сползаю по стене. Пять минут, я благодарю Бога за то, что сюда никто не входит и не видит столь очевидного проявления моей слабости.

Инфицирование, сепсис, тромбоз….

Каждое возможное осложнение состояния Егора, распинает сердце ножами. Бьюсь затылком о шершавую поверхность стены и, переползая с корточек на колени, делаю рывок вверх.

Не слабая? Чушь, любая любящая женщина становится уязвимой, как обнаженный нерв.

Но я не слабая!

* Премедика?ция (от лат. pre – перед; лат. medicamentum – лекарство) – предварительная медикаментозная подготовка больного к общей анестезии и хирургическому вмешательству. Цель данной подготовки – снижение уровня тревоги пациента, снижение секреции желез, усиление действия препаратов для анестезии.

Делаю еще один шаг на выход, растирая слезы, пачкая белую ткань черными разводами. Стирая лицо до ссадин. Здесь у парня лишь я, и потому должна привести себя в порядок и встретить его с ободряющей улыбкой на лице, даже если для этого придется пришить кожу щек к зубам!

Глава 13.

Руки доброй женщины, обвившиеся вокруг шеи мужчины, – это спасательный круг, брошенный ему судьбой с неба.

Джером Клапка Джером.

Я как истукан стояла посреди пустой палаты и боялась сделать шаг в сторону, во избежание мнимого расстрела.

Один час.

Всего один.

Шестьдесят минут.

Три тысячи шестьсот секунд.

Это странное чувство в груди, словно твое сердце препарируют изнутри голыми руками. Я не знала, что такое любовь, и не думаю, что к парню у меня было влечение. Я просто обещала ему, что он выживет, что будет ходить, что будет все в порядке. А на деле я таких дел понаделала, что самой становится стыдно.

Неадекватное поведение с моей стороны, я же видела столько тяжелых судеб, поломанных людей, смертей, криминала. И что происходило теперь? Я стою как растерянная девочка и впервые не знаю, куда себя деть.

– Виктория Юрьевна?

В палату вошла Оля, видимо все, поняв без слов.

– Хотите чаю? С ромашкой.

Перевожу на нее задумчивый взгляд. Красивая девушка, примерно моих лет, с забавным белым хвостиком на затылке. Стройная фигура, белый халат. Все как у всех.

– Давай.

Голос хрипит, то ли от слез, то ли от спазма.

Оля приносит в палату две чашки чая и сев на кровать Егора, похлопывает по месту рядом с собой, мол, давай садись. А я хочу вылить на нее кипяток, потому что она разрушила идеально разглаженные мной простыни, приготовленные к возвращению Егора Щукина.

Сажусь, просто потому что ноги больше не держат. Как не странно рука не дрожит, уже хорошо. Я врач, у меня всегда должна быть твердая хватка.

– Час прошел?

Киваю.

– Скоро привезут.

Она мне правда нравилась, от девушки веяло какой – то душевностью и покоем. Такие раньше становились сестрами милосердия, и в военные времена вселяли надежду в души раненых. Добрые, с мягким взглядом, и большой душевной теплотой.

– Надеюсь.

Незаметно даже для меня самой, по щеке скатилась слезинка. Всего одна, но от того, наиболее горькая.

– Не плачьте, – Ольга смахивает влагу с моих щек, – вы такая сильная девушка, вы не должны расстраиваться.

Опять это определение – сильная девушка. А сейчас хотелось быть слабой. Не быть одной в огромном мегаполисе равнодушных людей. Только теперь пришло осознание, что легко было носить статус неуязвимой, когда за спиной была железная поддержка Николая Константиновича.

– Я буду в порядке.

Пытаюсь улыбнуться в ответ на заботу.

– Не сомневаюсь.

Ухмыляюсь. Так на меня реагировали многие люди, уж не понимаю почему. Во мне веса килограмм пятьдесят, обычный рост, простые зеленые глаза. Я не владела рукопашным боем, не имела пистолета в потайном кармане брюк. Была просто обычной русской девчушкой, двадцати пяти лет.

– Вы давно знакомы?

Скользкий путь. Несколько раз сглатываю, смачивая пересохшее горло.

– Пару месяцев.

– А до этого никогда не виделись?

– Нет, ни разу.

Вздыхает.

– А кажется не так.

– Почему?

Помешиваю ложечкой чай, пытаясь не стучать по стенкам стеклянной кружки. Мне нравится тишина в палате.

– Вы выглядите влюбленными.

Часть чая проливается мне на руки. Это не от услышанного, это от того, что я почувствовала, в ответ на ее слова.

– Тебе показалось.

– Вы хорошая. Здесь все такие жуткие снобы, а вы действительно вкладываете в работу душу. Это заметно.

Девушка похлопывает меня по руке и стирает заранее приготовленными салфетками влагу с моей ладони. Хочу сказать ей спасибо и за чай, и за то, что заняла хоть чем – то мое время, но резко замолкаю. В коридоре слышится стук колесиков каталки. Оля ободряюще сжимает мои плечи и открывает дверь.

Двое санитар заезжают в помещение и перекладывают еще дремлющего Егора на койку, и так же, не произнося ни слова, выходят вслед за Ольгой. Укрываю парня простыней, нахожу в привезенном белье колбу с питательным раствором и подвешиваю ее на стойку капельницы.

Парень медленно приходит в себя.

– Вика?

Подсаживаюсь к нему и смоченной в воде ваткой протираю Егору губы.

– А пить?

– Пока нельзя.

Пытаюсь улыбнуться, но в нос резко ударяет запах операционных лекарств. Он настолько резкий, что пускает по телу хоровод мурашек. Передергиваю плечами, еще крепче сжимая его руку.

– Я нормально.

Он пытается меня приободрить, но лучше ему этого не делать, потому что его голос скрипит как металл по стеклу.

– Нога болит?

– Пока нет.

Отлично, у парня еще есть около часа отдыха.

– Долго меня не было?

– Полтора часа.

– Это много?

– Нет.

А больше и не знаем о чем сказать. Парень поглаживает мою ладонь большим пальцем руки. И так медленно, медленно засыпает. Вот он здесь, как минимум живой, и я могу держать его за руку, но почему – то легче от этого не становится. Его ладонь мертвецки холодная и так сильно дрожит. Так отходит наркоз. Дыхание поверхностное, слегка стонет.

Что же чувствуют родители, когда болеют их дети? Может что – то подобное. Выть, кусать, бежать. Да некуда, от вас ничего не зависит.

– Вик.

Рассматриваю его подрагивающие ресницы, парень все еще спит и зовет, меня очевидно во сне.

– Тише, тише, спи.

Наши руки все еще вместе. Пытаюсь высвободить пальцы, но парень сжимает их еще крепче. Хорошо, пусть пока так. Груз этого дня давит на плечи, и я позволяю себе вольность прилечь на грудь Егора и, слушая стук его сердца, наконец, вырубить этот день!

Глава 14.

– Ну что ты в нём нашла?

– Я его люблю. Это я нашла не в нём, в себе.

Ирина Грекова “Кафедра”

Из сна меня выводило какое – то странное ощущение покоя и расслабленности. Не хотелось открывать глаза, не хотелось даже двигаться. Кто – то гладил меня по голове, как мама в детстве и я с трудом подавляла порыв замурлыкать как кошка.

Все-таки открыв глаза, я не сразу привыкла к темноте окружающего меня помещения.

Медленно возвращались картинки происходящего и осознание того, чьи руки меня только что гладили.

– Ты почему не спишь? И вообще, который час?

Глаза медленно привыкали к теневому зрению, и я уже могла различить черты лица Егора. Протянув руку, ощупала лоб парня, холодный, с радостью показалось мне. На секунду вспыхнул экран мобильного телефона.

– Три ночи.

– Долго спали.

Незаметно тянусь всем телом, даже не смотря на неудобную позу, выспалась я отлично. Впервые за долгое время.

– Ты как себя чувствуешь?

– Хорошо.

– А нога?

– Странно, но не так и болит.

Дышать стало легче, быть может, именно реакция на трансплантат не давала лечению Егора сдвинуться с мертвой точки.

– Теперь заниматься нельзя?

– Какое – то время.

– И я буду тут один?

Парень уцепился за мою руку. Страх одиночества, один из самых распространенных в нашем перенаселенном мире. Здесь сотни друзей в социальных сетях, тучи приятных знакомых, но по настоящему близкими люди давно разучились быть.

– Егор, спи.

– Нет, ответь.

Приподнимаюсь на локте, так чтобы наши глаза были на одном уровне. Задаюсь вопросом, а какого роста Щукин, ведь я видела его лишь лежащим в постели.

– Я же здесь, правда?

Кивает.

– И найду чем тебя занять на ближайшие две недели, хорошо? А сейчас постарайся заснуть.

– Почему так с ногой вышло? Мне толком не объяснили.

Замолкаю на момент, пытаясь правильные подобрать слова.

– Понимаешь, сплавы, из которых делают опорную конструкцию для закрепления кости, бывают разными. У многих людей на некоторые из них аллергия. У тебя именно такая реакция на имплантат в твоей ноге. Оттуда пошло воспаление и вызвало реакцию организма. Повысилась температура, рана нагноилась.

– То есть мне просто не повезло?

– Грубо говоря, да.

Парень злится. Я бы вела себя на его месте так же. Операция продлила его боль еще на недели, в лучшем случае, и это не может радовать.

– Егор, здесь не угадаешь.

– Понял.

Ничего ты не понял, друг мой. В этом мире вообще не возможно чего – то понять, и выяснить, почему кого – то жизнь гладит по головке, а кого – то пинает под зад.

– Спать не буду, – в ответ на мой строгий взгляд возражает парень.

– Хорошо, – сажусь удобнее в кресле и накрываю себя пледом, – давай поговорим.

– Меня оперировал этот индюк, что за тобой ухлестывает?

Порой парень капризничает совсем уж по-детски.

– Да, Соколов.

– Он мне там случайно ничего не напутал?

Невольно смеюсь, не идет обсуждать коллег с пациентами. Но то, как непринужденно Егор иронизирует на эту тему, не может не смешить.

– Не напутал, я пересматривала послеоперационные снимки.

– Домой звонила?

– Да, домой, Вознесенскому и твоей маме. Не переживай, я заверила их, что волноваться не о чем.

– А по твоему виду я, было, решил, что меня убивать, как минимум везут.

– Правда?

Парень проводит кончиками пальцев по моим щекам, и, задержавшись ненадолго на подбородке, отнимает руки.

– Нет, внешне ты была спокойна, как и всегда, а вот глаза были страшно перепуганными и дико зелеными.

– Извини, что напугала.

– Ты волновалась, за меня. Это очевидно и нужно заметить приятно, Виктория Юрьевна.

В темноте его глаза казались безумно синими и блестящими. Странное ощущение, словно два осколка льда светятся в темноте.

– Я соврал тогда про Марину.

Отворачиваюсь. Позорно спасаться бегством, нелепо, а жаль.

– Вик, я не думал о ней тогда. Все же извиняюсь, я не должен был целовать тебя без позволения. И тем более не должен был говорить после все эти глупости.

И не стоит начинать говорить об этом и теперь….

– Егор, это лишний разговор.

– Ты всегда так отгораживаешься от людей? Ты ведь не машина, в конце концов.

Сбежать бы на край планеты и запереться в лесной будке. Нет ни какого желания слушать его сейчас.

– Нет, не всегда.

Это была ложь. Мне не нужны были люди вокруг. Хорошие книги, да. Крепкий кофе и отличный фильм, да. Трогающая душу музыка, всегда да. Но никак не люди. Людей мне хватало и на работе.

– Так чем я не угадил?

– Егор, я сейчас уйду.

Глупый шантаж, достойный скорее прыщавого подростка, чем взрослой женщины.

– А что не так? Это простой вопрос, что не так во мне, что со мной нельзя даже просто дружить? А?

Потому что дружить с тобой мне не интересно. Потому что те чувства, что я испытывала у операционной, не назовешь не родственными, не дружескими….

– Все так, Егор. Если ты хочешь, давай дружить.

Парень протягивает мне широкую ладонь, видимо для рукопожатия. Неуверенно протягиваю свою руку с тонкими пальчиками и элегантным золотым ободком колечка с изумрудом. Вместо пожатия, Щукин аккуратно стискивает мои пальцы, переплетая со своими.

– Уговор. Только, чур, больше от меня не шарахаться и не убегать сразу после тренировки.

Я рою себе могилу, с каждым словом все глубже.

– Хорошо, – губы немеют.

– Тебе все же нужно поспать, да?

Без слов, еще раз сжимаю его пальцы и тихо ухожу к себе. Осторожно минуя пост и спящую Ольгу. Девушка ответственна и спит прямо в кресле на своих руках. Таким образом, она сразу услышит звонки тревожной кнопки. Сон как рукой снимает. Такими стараниями в скорости я доведу себя до нервного срыва, или истощения.

– Друг.

Пробую это слово на вкус, вроде бы ничего, терпимо. Быть может это шаг на встречу выздоровления, подружившись с парнем, я смогу лучше узнать его и помочь.

Но тут же отругала себя же, я не прячу как страусы голову в песок и стараюсь не врать, себе же в первую очередь. Не друг он мне!

Путаница в моей голове душила, пробираясь все глубже, заполняя собой каждую клеточку моего измученного месяцами тела.

Так сложно разобраться в себе же.

– Что тебе в ней понравилось?

– Глаза.

– Такая мелочь?

– Да, но эта мелочь перевернула всю мою жизнь.

Вика вновь спала, на моем плече. Удивительно как быстро, могут сбываться мечты, если сильно этого хотеть. Услышав об операции, я не почувствовал ровным счетом ничего, оценивая как еще один этап лечения и всего то. Но там, у операционной, я увидел ее глаза. Испуганные, затравленные, виноватые. Я видел такой взгляд всего раз у Макеева, когда ему было нужно сообщить нам о роспуске команды, лишенной спонсора. Взгляд, глубоко проигравшего человека. Человека, который обещал что – то и не сделал.

Странная девушка, мне всегда казалось, что максимум, как способны защищаться в жизни женщины, так это хитрить, а эта девушка, нет. Она абсолютно другой человек. Правда, слишком скрытный и замкнутый, но почему – то именно рядом с Викой, мне было легко и просто. После предательства Марины, девушки были для меня под запретом. Я не верил им, да и на другие отношения, не было времени, из – за проблем с семьей, хоккеем. Вика же для меня стала не просто девушкой, Вика человек, на плечо которого можно опереться.

Она ворочается во сне и трется щекой о мою ладонь. В этой темноте, девушка казалась совсем юной, а без медицинского халата и колючего взгляда, ее хотелось защитить. Сколько всего ей довелось пережить? Я разузнал, что отец бросил их с матерью, по себе знаю, что это удар сокрушающей силы. Но у меня хотя бы был брат, а она в семье одна. Работать с такими калеками как я, еще страшнее. Как эта маленькая, хрупкая девушка смогла достичь таких высот в карьере физкультурного врача? Наш крепыш Васген, и этот мотылек, две совершенные противоположности.

Я провел здесь немало времени, и не был особо чем – то занят, а потому учился наблюдать за людьми. У многих из них, в белых халатах, был мертвый потухший взгляд, у Вики же нет, она горела изнутри. Ярко, пылко, выжигая.

Именно таким, обжигающим до раны, было каждое ее прикосновение.

Я хорошо запомнил это ощущение, мне довелось держать золотой кубок, стоя на ледовом поле. Металл холодил кожу и жег огнем!

Так же, как и сейчас она.

Девушка проснулась и, поговорив со мной недолго, ушла спать. А я все никак не мог закрыть глаза и стереть из головы ее образ. Заспанная, не сердитая, с легкой ленью, просто разговаривала со мной. Такое бывало не часто и от того, более ценно. Ее не было много, всегда спешащая, делающая все на бегу, ее казалось, всегда не хватало.

Уже за окнами брезжил рассвет, а сон все никак не шел, да я был и не против. Такая красота открывалась при взгляде в окно. Высокие ели, были словно обмазаны кровью и золотом. Сказка, такая своеобразная фантастическая картинка. Это зрелище, делало мое пребывание здесь, терпимым.

Рассвело.

В коридорах проснулась жизнь, загремела буфетчица, Оля пришла со стойкой от капельницы.

– Доброе утро, Егор.

– Доброе, – улыбнулся девушке, сам думая о другой.

В палату вошел еще кто – то. Незнакомый для меня мужчина, тридцати с небольшим лет. В белом халате, поверх дорогого костюма. Брюнет, с едким, неприятным взглядом. Проходящим по мне рентгеном.

– Егор Щукин?

– Да, – ответила за меня медсестра.

Оля смотрела на него ничего не понимающим взглядом, так словно видела впервые. И мне стало не по себе, а что если вновь пришли плохие анализы и предстоит еще одна операция?! Нет! Вика бы примчалась сюда раньше этого типа и успела бы меня подготовить.

Я почувствовал ее кожей прежде, чем увидел.

– Оля, доброе утро.

А потом моя девочка, замолчала на полуслове, увидев этого типа.

– Вика.

Мужчина впился смачным поцелуем в ее открытый от удивления ротик и крепко прижал за талию к себе.

Краем сознания, я услышал судорожный удивленный выдох Ольги. У самого же меня внутри разорвалась бомба, атомная, породив огромный по масштабу взрыв!

Я захотел закричать, сломать его кости, чтобы мы были на равных, но сейчас я просто сидел и молчал.

Ублюдок отпустил Вику, но все еще смотрел на нее как хищник на жертву. А девушка не поднимала глаз от пола, и это было ее самым верным решением, потому что увидь я в ее глазах не те эмоции, что хотел, сорвался бы с кровати, не смотря на больную ногу. Пусть я останусь инвалидом, но находится здесь невыносимо!

– Алекс, что ты здесь делаешь?

Алекс? Мы что в цирке?

Начал себе представлять, как переезжаю его горло лезвием конька, медленно, мучительно для него. А потом приношу его голову, моему личному врачу, как трофей.

– К тебе приехал.

– А у вас есть молодой человек?

– Да.

– И как он отнесся к вашему отъезду?

– Ты забываешься, Егор.

В голове всплыли слова нашего недавнего разговора. И, похоже, я познакомился с ним воочию.

Вика пытается, взявши его за руку вывести из палаты, но тот издевательски подходит ко мне еще ближе.

– Расскажи мне о своем новом проекте.

Проекте? Вот так, ни как о пациенте, ни Егоре, ни как бы то ни было еще, а абсолютно безлично.

– Алекс, я сказала, идем.

В голосе звенит, так знакомая мне сталь, и она вырывает свою руку, на радость мне, на возмущение мужчине.

– Что не так?

– Все не так. Ольга, прокапаешь Егора и проследи, чтобы позавтракал.

Ее обращение со мной, как с ребенком, разозлило еще больше, но я понимал, что сейчас перебивать ее не стоит. Пусть вымещает лучше злобу на нем.

– Хорошо, Виктория Юрьевна.

Вика смотрит на меня коротко, словно урывком, и чему – то кивая головой, выходит. Пиджак плетется за ней, громко хлопая дверью. Да, чтоб его!

– Кто это?

Похоже на то, что Ольга та еще сплетница.

– Мне бы и самому хотелось знать.

– Похоже, это ее жених.

Сжимаю руку в кулак, мешая Оле попасть в вену.

– Егор, тише ты.

Дергает меня за пальцы, и я ощущаю, как жидкость ударяет в прокол. К чему все эти лишние литры в моем организме, понималось с трудом, но если Вика сказала, нужно, значит нужно.

– Как он тебе?

– Кто? Этот?

Ольга кивает на выход, показывая жестом, что речь идет об ушедшем мужчине.

– Этот.

– Представительный очень. Таким я себе и представляла жениха Виктории. Она очень красивая, у нас, девушка.

Очень, согласился я с блондинкой. В этом и проблема и, похоже, не только моя. Откуда эти комплексы, почему вдруг я решил, что недотягиваю до этого мужчины? Ответ был очевиден, я ребенок, для нее. И повзрослеть в рекордные сроки, лежа на кровати, сомнительный план.

… я внутренне плачу, изнутри рыдаю. Как и днем. Просто ничего не видно. Ты такая храбрая, Марыся, говорят мне. А я костями вою, сопли рекой, и реву белугой. Снаружи личико приятное, волосы причесаны. А все нутро переворачивается, булькает, как в кипящем котле.

Сильвия Хутник. Карманный атлас женщин.

– Алекс.

Я дошла до угла коридора и осуждающе посмотрела на мужчину. Александр Корсаков врач – реабилитолог, мой коллега, нас познакомил Николай Константинович. И Корсаков немало помог мне, познавать тонкости профессии. То ли в благодарность, то ли в ответ на пылкие ухаживания мужчины, мы одно время с ним пробовали встречаться. Но я рассчитывала, что мы оба поняли, что это не вариант наших взаимных отношений, и решили остаться друзьями.

– Что за концерт ты устроил?

– Я скучал, Вика!

Мужчина искренне прижал меня к себе и положил подбородок на мою макушку. Когда – то мне казалось, что я искренне люблю его но, похоже, я спутала это чувство с обыкновенной благодарностью. Лишившись отца, я всегда выбирала мужчин старше и опытнее, тех, кто мог защитить меня от всех бед на свете.

Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом со светло – голубыми глазами. Удивительное сочетание в красоте мужчины. Темные волосы и голубые глаза. Аккуратно выстриженная бородка, смуглый цвет кожи.

– Алекс.

– Тссс.

Он прикладывает палец к моим губам.

– Что такого собственно я сделал?

Вот оно мое надежное спасение от необдуманных чувств – старый знакомый, который все еще любит меня.

– Мне предложили здесь работу, и я согласился пройти стажировку, зная, что ты тоже будешь здесь.

Невольно улыбаюсь ему, такой он Алекс, и таким был всегда – рисковый, молодой, горячий.

– Ты не рада, верно?

Я не знала, как ответить, со мной рядом появился человек, которому я доверяла и на которого могла положиться, но в то же время, Александр мог отвлечь меня от Егора и отдалить от парня. Хотя, все можно сбалансировать, было бы желание.

– Рада, конечно.

Еще раз искренне прижимаюсь к мужчине, чтобы потом отстраниться.

– Пообедаем?

Киваю.

– После занятий с Егором, позвони. Хорошо?

– К парню не подходить, я правильно понял?

Легко смеюсь ему в плечо.

– Правильно, Алекс. Парень ходит на грани, давай пока не трогать его.

– Вик, еще один вопрос, ок? Ты видела, как он смотрит на тебя?

Сердце пропустило два из шестидесяти ударов в минуту.

– Алекс, – предостерегающе оборвала его я.

– Вик, я серьезно. Это до добра не доведет, в первую очередь тебя, маленькая.

Александру было всего на десять лет больше, чем мне, но мужчина всегда брал на себя ответственность поучать меня. Когда – то я дьявольски хотела завоевать внимание красавца преподавателя, а потом просто крепко сдружилась с ним.

– Я знаю.

– Тогда в чем проблема?

Хотелось бы и мне знать в чем, Корсаков, но даже думать об этом довольно болезненно.

– Хорошо, дело твое, любимая. Позвоню.

И чмокнув меня в щеку, уходит.

– Черт!

Слегка стукаюсь головой о стену, нужно возвращаться в палату к Егору. Только глупые люди не прислушиваются к советам и учатся на своих ошибках.

– Оля, Егор позавтракал?

Девушка виновато потупила взгляд.

– Нет, отказался.

Чего и следовало ожидать.

– Еда осталась в палате?

– Да.

Ободряюще пожимаю Олино запястье. Это, конечно же, не ее вина.

В палате царит арктический холод, и речь не в градусах по Цельсию, а в том, как Егор смотрит на меня.

– Есть не будешь?

В тон его взгляду, задаю я вопрос.

– Нет.

– Хорошо, начнем, тренировку не позавтракав.

Мне и самой не удалось поесть, в связи с последними событиями, но я была на удивление трудоспособна. Может потому что являлась слишком ответственным человеком, или просто любила то чем занимаюсь.

– Нога болит.

Напомнил Щукин, похоже, парню хотелось избавиться от меня быстрее сегодняшним утром.

– Я понимаю. Ты лежишь на кровати уже два месяца, нужно тренировать и другие группы мышц Егор.

Парень и не думает двигаться, освобождая мне место на своей кровати. Не понимаю почему, но чувствую себя виноватой. Всплескиваю руками.

– Егор, ты считаешь, что нам нужно поговорить?

– А есть о чем?

Парень сверлит мне во лбу дырку, и от этого его взгляда начинает скручивать все внутренности.

– А как ты считаешь?

– Хорошо, – видно, что он сдается, – что это за мужчина, был с утра в моей палате?

Не стоило и затевать эту беседу, если я не собиралась отвечать правдиво.

– Мой друг.

– А друзьям нынче приемлемо так здороваться, просовывая друг другу языки в рот.

Мерзко. Такое странно чувство, словно на меня вылили литр помоев.

– Вик, прости.

Парень протягивает ко мне раскрытую ладонь, но я ее отталкиваю. Обида жжет изнутри. Он не имел права так со мной разговаривать. Я вкладываю все силы в поддержание ее здоровья, а в ответ лишь отбивает руки дающего.

– Я прошу не многого Егор, просто помоги себе сам и не отказывайся от занятий. Со всем остальным разберемся позже.

Тренировка все равно проходила из рук вон плохо. Щукин ни слышал, ни меня, не своего тела. Парень упорствовал до последнего, тихо ругался и вновь ошибался. Моя кожа уже покрывалась невидимыми язвами от прикосновений к его разгоряченному телу. Хотелось стереть с лица парня это жестокое выражение и вновь восстановить хрупкие мостики взаимопомощи. Но Щукину это было не нужно.

– На сегодня все.

Мы оба с облегчением выдохнули.

– Прости еще раз. Я иногда не контролирую свой язык.

– Конечно же, нет, тебе всего восемнадцать.

Я знала, что делаю этим заявлением наши отношения еще хуже, но внутри зрел кокон негодования и не хотелось крутиться в этом всегда одной.

– Да, правда.

– Егор, Алекс не мой парень. Но он мой близкий друг. Это не касается тебя, никаким образом. Я постараюсь, и ты его больше не увидишь. Мы можем дружить с тобой, можем, нет. Но не вреди себе, я устала разговаривать на эту тему с тобой.

– И ты будешь, как мы и договаривались приходить ко мне чаще?

– Да.

Парень улыбается. Все еще натянуто, но все же это сдвиг с мертвой точки.

– Последний вопрос. Если он тебе не парень, почему поцеловал?

– Егор, это сложно. Когда – то мы с ним встречались и остались в очень хороших отношениях.

Я понимала, что эти мои слова звучат жалко, но других подобрать не смогла.

– Значит, ты его не любишь?

Я была не должна отвечать на этот вопрос, но против своей воли отрицательно качнула головой.

– А он об этом знает?

– Да.

– Вик, тогда сделай нам всем одолжение, не запутывай ситуацию еще больше.

Глава 14.

Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче себя. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего – себя… Никто не видит, не знает, что я год уже (приблизительно) ищу глазами – крюк… Я год примеряю смерть. Все уродливо и страшно. Проглотить – мерзость, прыгнуть – враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже – посмертно – боюсь. Я не хочу – умереть. Я хочу не быть.

Марина Цветаева, из “Рабочей тетради” за 1940 год.

Я пила зеленый чай и робко помешивала вилкой зеленый салат Цезарь. В больничном кафе хорошо кормили и при этом в приятной атмосфере стилизованной в сороковых годах прошлого века.

– Нет аппетита?

Алекс отодвинул тарелку со своим ростбифом и, дотянувшись через стол, взял меня за руку.

– Нет.

Голубые глаза мужчины смотрели внимательно.

– Вика, я ведь не чужой, поделись.

Сглотнула застрявший в горле капустный лист. Да, что ж такое, у меня даже переходного возраста не было, с трудностями в учебе. А тут я не могу сосредоточиться на элементарных вещах.