Текст книги "Зарницы грозы"

Автор книги: Виктор Демуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– А ты же кто, боярин? – притворно удивился Мирослав.

– А я... А я наместник. Вот.

Слово само по себе в голову вскочило. И ведь правда. Удобное это слово. Царя нет – а власть есть.

Баюн пошел проведать Емелю. Тот уже очнулся. Кашлял он больше, а вот бледности было меньше. Действовала навья иголочка.

– Баюн, – слабо сказал Емеля, – ты не серчай, что я как труп провалялся. Я говорил ведь тебе, что всякое могу видеть. Мне и явилось. Светлый Князь меня миловал, что я в обморок грохнулся.

– Ты болен просто, – ответил ему рысь. – От жара видения у тебя.

– Нет, не от жара. Такое и в бреду не привидится. И я ведь знаю, когда мне чудится, а когда нет. Тварь я видел, что все Лукоморье и все Тридевятое собой накрывает. Морда длинная, зубы волчьи, а вместо лап – щупальцы, как у морского зверя восьминога. И не это страшно, Баюн! Страшней всего, что щупальцы эти у наших в головах сидели. У кого прочно, у кого подрагивая. И ко мне одно тянулось, да я не давался. А потом тварь эта учуяла, башку повернула, и на меня свой взгляд устремила. Глаза – как луны, веками чуть прикрытые, и такая тьма в них... Тут я и упал.

Тьфу, пропасть! Вот и что ему объяснять теперь? Может, не будет вопросы задавать? Он же, Баюн, зверь всегонавсего...

– Ты, я знаю, в Навьем царстве с Финистом был, – продолжал Емеля, – скажи, Баюн, если ведомо тебе, что это за тварь такая? Может, в ад нас всех Финист ведет, а мы и не видим? Может, со злом в Тридевятом надо сейчас бороться, пока поздно не стало? Я это могу, я и людей обучу, ежели понадобится. Мне чародеи хидушские разные штуки показывали...

Нет, не свезло. А скажешь, что не знаешь – будет еще хуже.

– Демон это, – сказал Баюн. – Демон государственный. Он как бы держава во плоти. Ты его только не бойся, Емеля, и если еще раз увидишь – не перечь. А то Волх у нас нрава крутого...

– Как, говоришь, его кличут? – переспросил Емеля. – Волх?

– Да. Светлого Князя сын, им благословленный, чтобы нас оборонять.

– Светлого Князя? – поразился Емеля. – И как же он мог такое чудище благословить?

– Баюн! – окликнул подошедший Финист. Он уже был достаточно пьян и стоял, покачиваясь. – Ты чего среди раненых околачиваешься? Я, как наместник... ик... жалую тебе чин моего первого советника. Слышишь?

Емеля посмотрел на него с презрением:

– Искушаешь честных зверей, сатана?

– Ты кто? – удивился Финист. – А, какая разница. Пошли, Баюн. Меда тебе плеснуть, али водки?

– Я брагу не пью, – сказал рысь. – И не может быть такого чина, советник, в Тридевятом. Дьяки есть, бояре есть, дворяне. Генералов пытались ввести. А советники – это в королевствах.

Финист громко расхохотался.

– У меня все может быть! Куда тебя вторнуть в такую систему? Боярина из тебя не выйдет, дворянина тоже – ты же ни саблю держать не способен, ни полками командовать. И дьяка не выйдет, потому как писать не умеешь.

– Да не хочу я никем становиться! Мне обычным котом у Ягжаль жилось прекрасно. Если эта жизнь вернется – будет самая лучшая награда.

– Эх, не понимаешь ты жизни, рысь! Да и нескоро еще ты вернешься к Ягжаль. Разве что она сама сюда прискачет тебя забрать с собой. А этого, сам понимаешь, не случится. Так что временно я твой хозяин. Если ты еще хочешь над собой хозяина, по кошачьей привычке.

И вроде бы так все и есть. И разве можно покидать ополчение, если царство еще не свободно, а впереди и того пуще опасности? И чин Финист не со злого умысла посулил. Но почемуто – может, оттого, что Ясный Сокол был во хмелю – снова пробудилась в Баюне застарелая обида.

Рысь и сам уже не знал, чего ему хочется больше: новой жизни со славными подвигами – или прежней, спокойной, понятной. К тому же, он сильно устал. Поэтому просто нашел себе в тереме укромное место, где шум пира был почти не слышен, из кольчуги коекак вылез, зацепившись ею за гвоздик, лег и уснул.

Корма демонов Баюн давно не касался и не думал об этом. Да и как: Волх в своих запасах шариться никому не позволяет, узнает – сожрет на месте. Жадность его одолевает после жизни впроголодь. А сам Баюн – не Емеля, чтобы вещие сны зрить. Однако же был у него в тот раз сон – не сон, видение – не видение. И такое тяжелое, что даже отдохновения не принесло.

Во сне Баюн ничего не видел – он не мог там видеть, а может, это тьма была такой непроницаемой. Шевельнуться он тоже не мог – или не мог почувствовать, что шевелится. Его будто замуровали в сплошной камень. Все, что Баюн осознавал, была боль, но не телесная боль. Бессилие, унижение, горечь поражения и мучительная, чудовищная тоска по ушедшему сплетались в эту боль, доходили до наивысшего своего пика, когда кажется, что вотвот не выдержит сердце, и на этом пике застывали, продлеваясь в черную недвижимую вечность. Баюн во сне знал, что ни сбежать, ни получить снисхождение он не сможет никогда. Кто так сделал, спрашивал рысь мысленно, и получал равнодушный ответ: Вий. Кто же еще.

– В чародейских книгах об этом есть, – сказал ему Финист вечером следующего дня, когда пришел в себя. – Думается, что туда попадают демоны после смерти.

– Все демоны? У них нет другого пути?

– Смеешься? Они же демоны. Никто их на небо не пустит.

– А Скимен?

– Ну, Скимен жив пока что. Но я слышал, у него шанс есть. А у нашего вряд ли.

«Старый Волх сейчас там. И наследник его, если нам не повезет, тоже там же окажется».

– Ну что, Баюн, – спросил Финист, – будешь советником моим? Жить отныне дома, в Лукоморье сможешь, а не по лесам хорониться. И Ягжаль здесь поселиться сможет, если захочет. Палаты тебе в царском тереме выделим. Еда – какая хочешь. Соглашайся, пока я щедрый.

– И что я делать буду должен?

– Да то же, что и раньше. Меня сопровождать, беседовать со мной. Советы мне давать, естественно. За свою жизнь не волнуйся. Я с верховным навой поговорю, он Волха попросит, чтобы и от тебя Мару отводил. А если владыка откажет – напомним, что ведь это ты его к нам привел.

– Скажи, Финист, – перебил его Баюн, – демонов можно обратить ко свету?

– Ну ты же сам видел, что можно! Но очень трудно. Светлый Конунг из кожи вон лез, чтобы свое детище наставить на верный путь. Хидушскому Муругану больше свезло: страна чародейская, тамошняя Правь сильна, но и то – мирныето хидушцы мирные, а враждебным соседям по зубам вдарить не испугаются. Да зачем тебе это? Не нам, смертным, думать о таких вещах. Ты чинто согласен принять, или так и будешь болтаться неприкаянным?

– Согласен, согласен. Только бумагу же подписать надо?

– Просто лапу в чернила окуни и припечатай. Да не всю, куда ты размахнулся, у тебя лапы, как у олифанта!

Волх мне через щупальце в разум внушает, рассудил Баюн, а ну как и я могу ему внушить чегонибудь? Смешно, конечно – маленький рысь и такая громадина. Но попытка – не пытка. Лавина ведь тоже с камушка начинается. Ежели осерчает опять Светлый Князь, снимет свое благословение, а то и в бой с демоном вступит, то пойдут прахом все усилия Баюна. Да к тому же, даже Волх таких мучений в посмертии не заслуживает. Какоеникакое, а всетаки живое, дышащее создание. И притом – свое, больше даже, чем свое. Вот что есть государство, как его можно любить? Это престол, это витязи славные, это победы русичей, это законы и жизни уложение. Это когда покой и порядок. Но оно словно воздух – пока есть, не замечаешь почти. Вон при Горохе его будто бы и не было, при Соловье – тем паче. Не за царство люди вступались, но за себя, за близких своих, за края, где родился и вырос. А когда воздушный мираж обретает плоть, когда ты видел его воочию, видел, что он получает раны, чувствует боль, ест, радуется, злится, что у него есть разум и нрав, даже родичи есть – тут уже отношение совсем другое. Пусть и похож он на тварь окиянских пучин, а норовом – деспот. Какой достался...

По истечению трех дней и трех ночей Финист вновь собрал свою рать, чтобы выступить в поход против Залесья. Произнес речь, да такую хитрую, что чуть ли не все преступления Соловья на залесских бунтовщиков повесил. Прилетали птицы Гамаюн, «внутривид» запрашивали. Какойтакой внутривид, никто не понимал, а некоторые и вовсе решили, что им похабщину какуюто предлагают. Одни навы со птицами разговаривали запросто, пока Финист не запретил:

– С ума сошли? Чтобы каждый встречныйпоперечный думал, будто у нас вправду ворота преисподней открылись? Вам хорошо, вы под землю и поминай как звали, а у нас желающих святым воином Прави себя объявить – только повод дай!

Потихоньку начал свежеиспеченный наместник заново армию создавать, собирать бояр со дворянами, какие остались, назначать воевод. Дело это труднейшее, ведь фамилии друг с другом борются за главенство, а при Горохе они вовсе от рук отбились. Забыли, ссобаки, что значит грозный царь! В королевствах себя вообразили, где герцоги с маркизами друг друга в хвост и в гриву метелят, на защиту страны наплевав, а король – это так, для красоты должность! Ну ничего, теперь кончилась вольница. И такой порядок, чтобы с поля боя уходить, когда вздумается, истребить надо. Генералов же Финист с самого начала отменил: заморская должность, вредная. Горох хотел армию не созывной сделать, а такой, чтобы в едином месте жила, жалованье получала и, кроме войны, ничего не знала. Это ж надорвешься ее в мирное время кормить. А еще надобно навами войска разбавить, на поверхность их поднимать снова, как в Багровые Лета начали, да так и не закончили. Совсем хорошо, если они с людьми сходиться начнут. И чтобы полукровки от обоих народов только лучшее взяли – лучшее для Нави, конечно.

Но это все потом. А пока маршем выступили из Лукоморья, по следам сбежавших прихвостней Одихмантьевича. Уже не боялись столицу у ополчения оставить. Солнце играет на копьях и пиках, едут телеги, груженые броней, сверху войско прикрывают рароги и ящеры. Финист – верхом, в поводу каурый конек, на котором маленький паланкин, а в паланкине – Баюн.

Что Заморье хотело от Дракулы – непонятно. Бунтовщики известно чего хотели: денег да власти. Были такие, у кого брат или сват на колу оказались. Были юродивые навроде Василисы Ильинишны: прикрываются именем Света, себя объявляют истребителями нечисти, а на деле тешат свою жажду крови. Но когда одно царство другое пожирает, оно землю берет, укрепляется, дань собирает. Для того порядок нужен, поэтому и сажают на престол специально отобранных, проверенных людей. А у Залесья на престоле теперь сидел черт знает кто. Жители даже имен не запоминали: все равно одни лихие люди быстро других из столицы выбросят, а потом их третьи вышвырнут оттуда. Дань – когда поставлялась, когда про нее забывали. Города в руинах, посевы вытоптаны, купцы не ездят – вымереть страна может, а Заморью плевать. Татей да разбойного люда, что мух над нечистотами. Только столичный град заморцы укрепили, горожан половину выгнали, стали там лагерем и назвали «Зеленый Край». Издевки в этом названии на самом деле не было, просто если кто хочет жить уехать в Заморье – ему грамоту выдают на зеленой бумаге.

К столице войско Финиста шло, как нож через масло. Побивали по дороге вервольфов с эльфами, набирали себе бойцов из залесских. «Освободитель наш!», кланялся Финисту честный люд. Баюн забыл о своих кручинах: пело сердце при виде того, как срывают и жгут проклятые флаги. Еще живы были в нем воспоминания о кровавых расправах, что здесь учинялись. До Зеленого Края дошло чуть ли не вдвое больше людей, чем вышло из Лукоморья.

Деревни вокруг столицы стояли пустыми. Там бродили мертвецы, пожиравшие расплодившихся собак. Лишившиеся от голода и тех крупиц разума, что у них оставались, трупы толпой повалили на русичей. Их встретила стена огня: Финист велел разливать масло и бросать в него перья рарогов. Кто через эту стену все же проходил, тех добивали мушкетными выстрелами, целясь в головы. Из обороны Лукоморья Финист извлек коекакие уроки.

Битва за Зеленый Край развернулась жесточайшая. Заморцам помогали ночные призраки, убить которых было очень трудно. В громкамнях там тоже знали толк, уничтожив пушки русичей. Тогда Финист навьючил всеми оставшимися у него громкамнями большого рарога и послал его в таран на ворота. Птица взорвалась, разнеся не только обе створки, но и часть стены, и русичи хлынули в пролом. Над городом раздался древний клич Тридевятого:

– Рус! Урус! Урус – хэй!

Баюн все видел, сидя в корзине Финистовой птицы. Рать походила сверху на черного восьминога, разворачивающего свои бесконечные лапы между домов. Горло вдруг свело, защипало глаза от восторга: впервые за столько лет русичи в военном походе, да еще и побеждают! Чьей заслугой был этот восторг, Волха или самого Баюна, не имело значения. Чувство дурманило, порождая в груди сладкую жгучесть, с которой не хотелось расставаться.

Залесцы ни повстанцев, ни заморцев не щадили, жгли и рубили их так же, как те над ними самими зверствовали. В бывший дом Дракулы, где после него стал совет бунтовщиков заседать, ворвались первее русичей, и чуть ли не голыми руками предателей растерзали. Главные заморцы после этого, не желая погибать за чужую землю, начали убегать. Все большие военачальники улетели на ночных призраках, а ту дань, что еще не успели отправить за окиян, вывезли тайными ходами. Ходы завалили, чтобы оставленные в городе волейневолей бились насмерть. Брошенные командирами, заморцы сражались яростно, понимая, что обречены. Коекто, правда, бросал оружие, пытался сдаться в плен, но в голове Финиста громыхнуло: пленных не брать! И войско Тридевятого остановилось только тогда, когда убивать стало просто некого.

Русичи разбили лагерь. Финист, не мешкая, объявил, что порубежников между Залесьем и Тридевятым больше не будет, а чтобы уже никогда не повторилось учиненного Хеллион Климмакс, Тридевятое царство берет Залесье под свою защиту. Государем он поставил отличившегося в битве королевича Елисея, по крови залесца, но жившего среди русичей.

– То есть мы их завоевали, – сказал Баюн.

– Это только начало! – Финист пил вино из заморских запасов и выглядел весьма довольным собой. – Помяни мое слово, Баюн: о нас еще былины сложат! Волх наш хочет сравняться замыслами с прежним владыкой. И думается мне, преуспеет.

Далеко внизу, в ином мире, Волх Всеславич разжал щупальца, и сухая, выпитая до дна оболочка его противника с шорохом рассыпалась о каменную землю. Повинуясь мысленному приказу, навы и ящеры направились в пустошь, чтобы присоединить ее к своему пекельному царству и воздвигнуть там свои громадные, бездушные терема.

Страдания смертных – одно из лакомств демонов и еда многих других существ подземного мира. Оно не заменяет демонам корма, но может поддержать, если его мало. В древности, чтобы их добыть, демоны повелевали правителям устраивать жертвоприношения и казни сотен людей. Но такая пища крепила их рабство Вию – а они, хоть и умеют извлекать пользу из этого рабства, ненавидят подчиняться Тьме не меньше, чем Свету. Гораздо выгоднее для них войны, хотя это кушанье также не лишено адской закваски. Тому, кому теперь прикосновение Вия сулит верную гибель, следует быть здесь осторожным крайне. Поэтому для Волха, который шкурой чувствовал, что времени мало, Залесье было просто подарком судьбы. Он значительно окреп, щупальца его удлиннились, даже зубов вроде бы стало больше. Враг отбивался чародейством, тупое ничтожество, тратил вожделенную силу, но Волх окружил себя защитным куполом, а затем, сообразив, сделал так, что купол стал всасывать эти атаки и давать Волху их поглощать. Тоже неразумное решение, себя не оправдывает, но противник замешкался, открылся – и демон русичей прорвался к его мягкой плоти.

Волх потянулся: чуть приподнялся на передних щупальцах, выгнул шею и хребет, до смешного схожий в этот момент с обычной кошкой. Он смаковал жгучую мощь, разлившуюся по его заметно выросшему телу. И, как обычно бывает с демонами, чем больше Волх пожирал, тем больше ему хотелось.

Он ощутил на себе пристальный взгляд и с трудом подавил желание сжаться. Страх перед обладателем этого взгляда Волх унаследовал ото всех предыдущих Волхов, и отлично знал, кто это, хотя сам с ним не встречался ни разу. Знал это с первого своего вдоха, когда окровавленным комком вывалился на истерзанный битвой город, вместо того, чтобы, как подобает, прогрызть себе путь наружу из тела предшественника, убивая его. Страх этот по сути своей был тем же страхом, что испытывает проказливый ребенок перед строгим родителем.

На ум ему пришло сразу несколько фраз, от «И что я сделал?» до прямых оскорблений, но Волх не произнес ничего. Немыслимое дело – первый из Всеславичей, он научился хотя бы немного придерживать себя. Вспыльчивость и опрометчивость часто губили демонов, а этот Волх привык выживать и потому слишком свою жизнь ценил. Да и взгляд ему пока никакой угрозы не нес. Светлый Князь просто хотел удостовериться, что его детище еще не отбилось от рук.

Покинув пустошь, Волх отправился на восток. Близ границы, которая в земном мире разделяет царство Хидуш и царство Син, он встретился с их демонами – Муруганом и ЧиЮ.

Природа демонов такова, что они ненавидят друг друга. В стародавние времена пекельные царства бесконечно воевали между собой уже просто потому, что находились рядом. Но проходят лета, мир становится другим, и государства объединяются в альянсы. Нет ничего удивительного в том, что альянсы эти непрочны: в их основе вынужденная дружба существ, которым дружеские чувства незнакомы, а любовь известна только одна – к себе.

ЧиЮ был еще один из порождений старого Волха. Себе на уме, скрытный, жестокий к синьцам, но власть над ними державший крепко. В их страданиях он себе не отказывал, а перед Вием выслуживался, втайне надеясь вырвать у заморского демона право на порабощение мира. Муруган же Вия отвергал, насколько это у него получалось. Светлый Кшатрий с гордостью пророчил ему просветление – хотя тот уже сподвиг хидушцев приручить свое великое чудище и грозно посматривал в сторону соседей. Что поделать, демон есть демон. Но сила его была спокойной, без алчности и свирепости, и облик не внушал истошного ужаса. Может, если бы Емеля первым своим демоном увидел Муругана, а не Волха, отношение его к этим созданиям было бы другим... Впрочем, обо всем по порядку.

– Как невовремя, – с нарочитым сожалением проговорил ЧиЮ при виде нового демона русичей. – Я мог бы расширить свои рубежи на поверхности. Да и в ДиЮй становится тесновато.

– Твои синьцы в Тридевятом не протянут, – сказал Волх, – в первую же зиму окочурятся. Из городов их повыгнал бы лучше.

– На тебе благословение, – заметил Муруган. – Как умудрился?

Раздуваясь от гордости, Волх рассказал.

– Хитер! Впрочем, – не без ехидства добавил хидушский демон, – еще неизвестно, сколько оно на тебе продержится.

– Ты просто завидуешь, что мне не пришлось унижаться.

– Это не унижение, утлый ты рассудок.

– Говори, за чем пришел, Волх, – вмешался ЧиЮ.

– Я предлагаю союз.

Демоны переглянулись.

– И что нам за это будет? – спросил синский. – А главное, ради чего?

– Живы останетесь, вот что будет.

– Ты про Заморье? Волх, не лукавь. Спасаться здесь нужно только тебе. У меня поживиться нечем, а духовную благодать не продашь и не съешь. – Муруган снова не удержался от ехидства: – Видимо, я правда тебе просто завидую.

– Заморье – это орудие. Когда они себя исчерпают, от них тоже избавятся. Я разгадал Его план. – Волх назвал подлинное имя Вия, которое само по себе имеет силу, и потому не может быть произнесено смертными. – Все страны, в которые вторгается Заморье – это страны с демонами. Цель – не добыча, а мы. Нас хотят истребить.

– Чушь, – сказал ЧиЮ. – Когда нападаешь на чужое царство, убиваешь его хранителя. Так было всегда. Ты просто слаб – жертва, не хищник. Или чтото задумал.

– Он может быть прав, – задумчиво возразил Муруган. – Из земного мира исчезают державы. Исчезают и доблестные правители, а на их место садятся ничтожества, которых никто потом не вспомнит. Я думаю, Хайягрива после старого Волха решил, что мы слишком строптивы и двойственны, чтобы нас оставлять при его новом порядке.

– Это слабость, – насмешливо ответил ЧиЮ. Но звучала эта насмешка уже неуверенно. – Вам обоим покорение мира не светит – ты не хочешь, он не может. А значит, вы падете. Я же поборюсь за эту милость, и могу выйти победителем.

ЧиЮ был меньше Разящего, но ему помогала огромная армия собственных нав. К тому же, от старого Волха ему достались очень длинные щупальца и умение проникать всюду.

– План изменился, – сказал Волх. – Вложи в свою голову простую мысль: мы больше не нужны. Ты понимаешь, что это значит? Ты не будешь править миром, который захватишь. Тьма убьет тебя, как только это случится.

– Ложь! – Но испуг в глазах ЧиЮ выдавал: он почуял, что это правда. – И как можно управлять таким миром? Мы сила стран, их гордость и воля, их армии. Что заставит людей покоряться, если не твердая рука?

– Вера? – предположил Муруган. – Новая вера, объединяющая всех?

– Этой вере имя «золото», – сказал Волх. – На трон вместо воина садится торгаш. Незачем воевать и убивать, если можно договориться и купить. Не будет границ... не станет государств... не вырастут проводники нашей воли, потому что для этого нужен закаленный дух. А дух из людей выхолостят.

– С чего ты взял?

– Взгляни на Заморье.

Повисло молчание.

– Я не боюсь Хайягриву, – нарушил его Муруган. – Светлый Кшатрий поддержит мой народ. А вот вы двое... Небесный Конклав, безусловно, вступит в бой с силами ада, но только после того, как вы их ослабите, и вас не станет. С чего мне помогать тем, кто еще сами не стряхнули рабство преисподней? Может, пророчества не врут, и останется единственный светлый демон, после того, как погибнут все прочие. Почему бы ему не быть мною?

– Ты не забывай, что в пророчествах он сам себя убивает. К тому же, это наступит лет через тысячу, не раньше. Протянешь столько?

– Я вообще пророчествам не верю, – сказал ЧиЮ. – Мне недавно показали свиток, где все концы света, что напророчили разные книги. Уже лет десять как каждый год – конец света, а то и два.

– Речь идет о нашем выживании, – продолжал Волх, – и прямо сейчас. Поодиночке нас ждет судьба Залесья, потому что, даже со всеми благословениями, за нас самих Свет не вступится. Прикроем друг другу спины – у каждого появится шанс.

– Вместо «мы», Волх, ты везде хочешь сказать «я», – усмехнулся Муруган. – Хоть перед собратьями бы не юлил! Но я понял твою мысль. Когда Заморье подползет, помогу его свалить. И от тебя того же жду, если окажусь первым на съедение.

– Я подумаю, – хмуро сказал ЧиЮ. Он был силен во многом потому, что дожидался, пока враги истощат друг друга, а потом наносил удар ослабевшему и отбирал плоды его победы. Но чтото говорило синскому демону: если Волх прав, в этот раз понаблюдать за чужой схваткой ему не дадут.

«Ах, подумаешь ты! А при старике бы не выделывался! Ну, посмотрим, сколько ты будешь думать, когда тебе лапы укоротят и зажмут тебя на твоем клочке земли!»

– Стало быть, решили? – сказал Волх вслух. – Советую вам обоим сейчас как следует отъедаться и копить силы. И не вздумайте у меня цистерны воровать! – Он метнул угрожающий взгляд на ЧиЮ.

За этой сценой наблюдали две фигуры, которых человеческий глаз увидел бы в образе белоликих, окутанных черными одеждами плакальщиц. То были Карна и Желя, богини скорби и слез. Те боги, что именуются пекельными, на самом деле живут не в пекельных царствах, а чуть ниже их, между подземным миром и адскою бездной. Но они способны проникать выше, восходить – или, для нав и демонов, нисходить – и общаться с другими жителями мрака. Когда Волх, вполне удовлетворенный исходом переговоров, стал отползать в свои владения, Карна и Желя подлетели к нему.

– Новый мучитель, – сказала Карна.

– Новый защитник, – сказала Желя.

– Жаждет крови и тирании, чтобы баловать утробу.

– Вернет русичам славу, а престолу – честь.

– Тщетно надеется обмануть и тьму, и свет.

– Не добр, но и не порабощен.

– Лелеет черные мечты своего предка.

– Верит, что грядущей битве его не сломить.

– Не удержится. Оступится. Падет.

– У него есть, кому поддержать.

– Хватит! – не выдержал Волх, который все это время переводил взгляд от Карны к Желе и обратно. – Голова уже кружится! Пошли вон, стервятницы!

– Посмотри внимательно, – сказала Желя. – В самых твоих землях куется меч, который тебе хотят вонзить в сердце.

– И вонзят, – сказала Карна, – горе последнему из Всеславичей!

– Горе Тридевятому!

– Вам чего надо? – окрысился Волх. – Вы злить меня явились?

– Не злить, – ответила Желя, – предупредить!

– Напомнить, что все вы заканчиваете свой путь гибельно!

Волх щелкнул на Карну зубами:

– Сама лучше поостерегись!

– Причинить нам вред ты не можешь, – сказала та, отлетая.

– Обеспокойся своей безопасностью, хранитель царства!

– И будь готов, что недолго тебе осталось!

Они подняли руки, соединяясь одеяниями, слились в один силуэт и пропали.

Глава пятая

Посоветовав новым союзникам набираться сил, сам Волх тоже не мешкал. Первым делом он потребовал от Финиста прилюдной казни всех разбойничьих воевод и их ближайших приспешников, как только русичи окончательно зачистили юг. Всякую мелочь демон повелел мучить в застенках. Чего от них допытываться – какая разница, хоть рецепт хвилософского камня, главное, чтобы умирали не сразу. В пекельном мире Волх прошелся кругом границ, повылавливал тварей, что лезли к Навьему царству, и всех их пожрал, высосав досуха. Обезопасив таким образом свои рубежи, он приказал навам с удвоенной скоростью отстраивать город, а самое главное – умножать поля для сбора корма. От такого количества пищи демон рос прямо на глазах. В капище он уже влазил с трудом. Броня его стала крепкой, как железо, и облекла все незащищенные до того части туловища. Свою боеготовность Волх проверял прямо на месте: в Навь стали осторожно проникать чужие щупальца, с которыми демон немедленно расправлялся.

В Лукоморье вернулась Ягжаль. Да не одна – с ней прискакал царевич Руслан, еще один из возможных наследников трона. Его предки правили Тридевятым задолго до Багровых Лет. Царевич никогда и не помышлял о том, чтобы претендовать на власть, но Ягжаль его уговорила. Были они старые друзья.

– Я его лично, помнится, с Черномором разнимала, – вспоминала она. – Девицу какуюто не поделили.

Финист принял Руслана с почти искренним благодушием. На юге царевича уважали, а вот в Лукоморье он мало кому был известен, поэтому наместник не боялся. Он на всякий случай мысленно испросил демона, но Волх молчал. Значит, ничего важного.

– А почему ты, Ягжаль, меня не спросишь, где Баюн? – поинтересовался Финист, пряча улыбку.

– А чего мне спрашивать? Вот он, подле трона сидит. – Ягжаль указала на рыся, который еле сдерживал себя от волнения.

– Как? – изумился наместник. Ягжаль рассмеялась:

– Милок, ну ты сказок не читал, что ли? Как царевну среди чернавок не прячь, а любящему сердце подскажет. Я своего котика по глазам вижу. Ого ты, Баюн, какой стал!

– Бабушка Яга! – Первый советник Финиста не выдержал и бросился к богатырке, чуть не сбив ее с ног. Ягжаль со смехом обняла его:

– Ишь, бегемот! И раньше не маленький был, а теперь задавить можешь! Рассказывай, что случилосьто?

– Ох, бабушка Яга, чего только не случилось! – Баюн, уже в который раз, поведал свою историю. Про великанское варево подробно не рассказывал, и все равно Ягжаль ахнула и схватилась за сердце. А когда дошел до демонов, нахмурилась:

– Знала я, что чемто похожим кончится... Была книжка у меня печатная. Автор – не помню кто, уж больно неблагозвучное имя. В той книжке говорилось, что есть такой зверь Левьяфан, который царствомгосударством заправляет, и у людей с ним якобы договор. По договору этому они Левьяфану служат, а он их защищает. Не врала книжка, видать...

– Баюн! – погрозил Финист пятнистому советнику. – Ты это, поменьше про Волха трепись. Люди у нас глупые, дурное от хорошего отличают по цвету шкуры. Владыке нашему сейчас дух перевести надо, мяса нарастить, чтобы с Заморьем на равных схватиться. Ему лишние волнения в Тридевятом ни к чему. А мне – уж тем более. Усек?

– Ты на русичей не наговаривай! – сказала Ягжаль. – Совсем у себя в королевствах обнаглел, как Кощей стал. Дураков много среди нас, это верно, да только дураку всегда и полцарства достается, и царевна впридачу. Дурак, может, в академиях и не учен, зато смекалка у него есть.

– Бабушка Яга! – вспомнил рысь. – Не слышала ты, как там ИванЦаревич? А то слухи ходят – один другого диковиннее.

Плечи Ягжаль опустились.

– Котик, ИванЦаревич умер. Уже несколько месяцев как. В лесах прятался, среди зверей. Как кощеевы подняли бунт, он повел на Лукоморье волков да медведей. Их всех стрелами и перебили. А самого Ивана не признали, тело псам бросили. Только чародейством я про него и дозналась.

– Не верю, – растерянно сказал Баюн. – Это... это неправильно. Твое чародейство чтото путает. Иван придумал бы чтонибудь получше. Он не мог так глупо умереть.

– Смерть, как и правда – они всегда простые и глупые. Извини, Баюн. Не хотела говорить, но это должны узнать. Сейчас, чтобы слишком много не возлагали надежд. Думаешь, позвала бы я Руслана, будь Иван жив?

Баюн поник. ИванЦаревич его выходил, а он даже проститься не успел как следует...

Финист же, напротив, оживился. Слухам он и раньше не оченьто верил, но со счетов их не списывал.

– Ягжаль, ну зачем о грустномто сразу? У многих из нас эта война когонибудь отняла. О живых нужно думать, а не о мертвых. Я тебе хотел предложить в столице поселиться. И Баюну тоже. Он же наш, лукоморич. Твои вольные девицы чины получат, на государеву службу поступят. Без награды никто не останется.

– Все бы тебе власть да награды, – с усмешкой покачала головой Ягжаль. – Волю я ценю, Финист, волю. Верный лук да добрый конь, вот и все богатство богатырки. Что такое чины и земли? Их в могилу все равно не унесешь. Чем хоромы отстраивать, стены от морозов утолщать, лучше идти посолонь, за теплом вослед. Так и мать моя жила, и бабка, и прабабка. Вам, горожанам, всегда есть что потерять и о чем жалеть. А мы – как ветер над полем. Я в Лукоморье жить не хочу, и девчонки мои не захотят. Прости уж. Что до Баюна, тут как он пожелает. Не могу ведь я его удерживать. Хоть и жалко мне было бы с ним расстаться...

Рысь поник еще больше.

– И когда ты уезжаешь?

– Посмотрим. Мне же теперь в избушку не надо. Скарб я свой уложила, шатер достала старый. Ты думай, я тебя не тороплю. Может, поход какой начнется, и вместе пойдем.

– Я могу с бабушкой Ягой оставаться, пока она здесь? – спросил Баюн у Финиста.

– Отчего же нет.