Текст книги "Зарницы грозы"

Автор книги: Виктор Демуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Уже даже народоводители ощутили, как давит и сжимает толщь ада. Их будто протягивали сквозь узкую дырочку в сплошном граните. Но ни Светлый Князь, ни его братья не отступили перед миром Вия. Всего лишь чуть замедлившись, они пробивались дальше. Мрак всколыхнулся и заполнился окияном жгучей слизи, живым, голодным, переваривающим сам себя. И его, собравшись в один сверкающий клин, подобный солнечному лучу, пересекли небесные воинства. Глубже и глубже в воронку, где даже их собственный свет переставал быть виден, опускались они навстречу главному врагу.

Все темные стремятся продлить свою жизнь, и расстаются с нею, только если становится лучше не быть. Ведь именно это ждет их в посмертии: исчезновение, угасание души, посколько лишь Ирий может поддержать ее, оставшуюся без тела. Небытие – расплата перед Правью за сознательное отпадение. Некоторые духи пытаются обмануть кару и припадают к силе особых мест, святых или ужасных – кладбищ, храмов, пыточных застенков. Они становятся призраками, и вынуждены вечно бродить по одному и тому же пространству, зависимые от него, постепенно теряющие разум, так как эта подпитка не спасает от угасания, а лишь растягивает его. И немногие, единицы, выслуживают себе от тьмы новое воплощение – будь то за исключительные заслуги, либо же потому, что погибший не завершил своего дела.

Финист падал, не понимая, почему еще осознает себя. Его душа, укрытая пурпурным коконом, скользила вниз по щупальцу Волха, которое вдруг свернулось и удержало этот кокон, будто каплю воды. Финист увидел подземный бой, мятеж в Навьем царстве, свежие раны на теле своего владыки и его незатянувшиеся до конца рубцы. Ясный Сокол без колебаний предложил бы Волху не оставить даже воспоминаний от жалкой души своего маршала – если б это хоть на малую толику придало демону сил или уменьшило его боль.

– Знаю, – громыхнул Волх, – но ты мне будешь полезен не в этом качестве. – И демон швырнул Финиста в самые недра Цитадели, в лабиринты, где без устали трудятся мастера, создавая живое и неживое, колдовское и послушное природным законам, знакомое поверхности – и должное явиться туда через много сотен лет.

Я ненавижу Грозу, проносилось в голове Баюна, пока перед ним раззевалась черная зловонная пропасть, и даже этим я ее питаю. Она забирает и извращает все, что мне дорого. Но без меня ее план рассыпется. Без того меня, которого она поработила.

Ягжаль, богатырки, ИванЦаревич, Емеля, родичи, друзья, все травившие душу теплые воспоминания представились Баюну будто нарисованные на бесконечном свитке. Он напрягся, так, что выпущенные когти глубоко скребанули по дереву, пытаясь мысленно влиться душой в этот свиток, ощутить его, переполниться им, а затем швырнул его в бескрайнюю реку огня, напоминающую чемто Смуродину. Любой чародей сказал бы, что Баюн творит магию, входя в такой же сон наяву, в котором обращался ко Скимену магистр светоносцев. Но рысь того не знал. Он понимал, что не может убить Грозу ни зубами, ни лапами. У него не было другой силы, кроме силы разума – той самой, с помощью которой она обрела плоть.

Свиток вспыхнул, истязая Баюна. Из рысьей души будто насильно чтото вытягивали, как детимучители вытаскивают у кошки из горла проглоченный ею кусок мяса на веревочке. Баюн убивал собственный мир и горько плакал о нем, но было в этом и нечто подобное священнодействию, нечто великое. Место утраченного заполнял искристый, как свежий снег, надменный холод. Баюн догадался, что так, лишенные всего святого, презрительно и рассудочно, мыслят навы, но почемуто не испугался. Зев Грозы захлопнулся, погружая Баюна в топкую горячую тину. Тело его смутно чувствовало ожоги, но это было уже нисколько не важно.

Из огненной реки, там, где прогорели остатки свитка, поднялась огромная глыба – властная, гордая, несгибаемая. Распахнулась в оскале пасть, роняя жидкое пламя с морды. Демон мгновенно раздулся, заполняя собой все сознание Баюна. Рысь видел его отчетливо, словно вживую, и мог разглядеть каждую складку шкуры, каждое сочленение броневых пластин. Подобно наве на радении, Баюн проник в эту тушу и прочувствовал ток его крови, что лилась реками Тридевятого, биение могучего сердца в царском тереме, тысячи присосок, кажущихся людьми, жестокий тиранический разум, в который сливалась армия русичей. Это наше, подумал рысь, наше – и мое! Он позволил новому чувству захватить себя – восхищению, подобно тому, как вызывает восхищение громадная пушка или тяжелая грация хищной панфиры, и услышал, как далекодалеко, в какомто другом мире, Гроза завизжала от удивления и боли.

Светлый Князь летел впереди атакующего клина и узрел Вия первым. Или Виев, потому что хозяин преисподней был един во многих. Нет в земных языках слов, описывающих его обличье. Но сравнить Вия можно было бы с гигантским роем саранчи, из которого составлено некое существо. Существо это более всего походило на кровожадного червя – не формой даже, а впечатлением, которое оставляло: чегото мерзкого, устрашающего и в то же время жалкого в своей ограниченной злобе. Только Вий не был зверем или простым чудовищем: он нес в себе непостижимый, извращенный разум. Из недр «саранчи» тянулась тонкая нить.

В самое туловище червя вторгся Конклав, иссекая его части. Рой рассыпался и вновь соединялся, бесконечный, неспособный испытывать усталость.

– Прикройте меня, братья! – крикнул Князь Всеслав и устремился сквозь Вия туда, откуда выходила нить. Истоком ее был плотно свернутый ком одной из Гроз. Всасывая эту нить, она раз за разом уменьшалась, разворачиваясь из адской бездны в иное, далекое пространство. Вдруг по Грозе пробежала волна, и она выпустила большую часть нити. Ее душа ворвалась обратно, непонимающая, разозленная.

– Молодец, – сказал Светлый Князь, обращаясь к тому, кто ранил врага по ту сторону пробитой сквозь миры червоточины. Его меч обрушился на нить. Та лопнула, как струна.

В ушах Баюна раздался пронзительный звон. Открыв глаза, он понял, что висит в воздухе над полом – и уже падает на него. Грозы не было. Не было на его шерсти и никаких ее следов. Только останки зарубленного Федота лежат поотдаль, да у подножия трона – мертвый Финист.

Баюн поднял снайперифль и положил его на труп стрельца. Постояв в молчании, он направился к Финисту. Хладное лицо того было спокойным, точно в момент смерти маршал понял нечто, принесшее мир в его буйную душу.

Баюн вздохнул.

– Извини, – сказал он. – Гадюкой ты был той еще. Но я сам виноват. Съездили на моей спине, а я дозволил.

– Так всегда бывает, – произнесли у окна. – Мы сами себя губим и никто, кроме нас, над нами вовеки не сжалится.

Баюн повернулся. Там стояла Елена Премудрая.

– Что ты молчишь? – усмехнулась она. – Я это, я. Неужели ты не признал?

И точно! На картинке у Елены в руках был золотой венец. И сейчас она его держит. А у той, что Гроза внушила, венца не было. Потому что рысь про него забыл, а Гроза могла лишь из его памяти доставать все потребное.

Глаза настоящей Елены зеленые. Суровые. Лицо гладкое, но все же старше.

– Про остров Руян, – сказал рысь, – всетаки, значит, выдумка была?

– Нет. Город на острове Руян когдато был столицей моей империи. Я и сейчас там. Ты видишь меня с помощью одной из моих птиц.

Баюн покосился в угол: сова. Маленькая, сычик. Очи вперила и не шелохнется.

– И где он тогда? Как вас искать?

– Чтобы победить меня, мои враги наслали потоп, и Руян опустился под воду, – ответила Елена. – Не нужно меня искать. Я сама пробужусь и приду. Столетиями я следила за Тридевятым через совиные глаза, ожидая нужного дня. Сейчас престол опустел и готов для моего возвращения.

– Это нечестно! Если вы могли все это время...

Елена подняла руку, веля замолчать.

– Я мыслю не честью, а целесообразностью. Изо всех образов будущего я выбрала самый лучший и для себя, и для Тридевятого. Если бы я пришла при Дадоне, началась бы война куда страшнее этой. Если бы вместо Финиста – меня свергли бы другие царевичи. Я не зря зовусь Премудрой, Баюн.

– Понял, – сказал он. – Спасибо, что помогали мне.

– Не за что. Я вижу, у тебя есть ко мне вопросы. Задавай.

– Это правда, что и я, и мы все попадем после смерти к Вию?

– А сам ты как считаешь?

Баюн задумался.

– Не знаю. Вроде все складно у Калина Калиновича выходит. Для чего такой твари, как демон, сдались люди? А все равно я даже сейчас Грозу Волхом победил. Чему верить?

– Щедрости со стороны Волха здесь, конечно же, никакой нет. Вы кормите демонов, а они вас защищают. Вы зависите друг от друга – ему с вами хорошо живется, вам с ним. До тех пор, пока демон не начинает жадничать, подавлять всякое вольномыслие, или не позволяет Вию овладеть собой целиком.

– Как же хорошо, если кормим своими душами?

– Это кто тебе такое сказал?

Баюн смолчал.

– Кто бы ни сказал, – продолжила Елена, – он нагло соврал. Подобно божествам, демон питается поклонением. Но не лично себе, хотя и такое возможно, а государству, которое одушевляет. Обожание, почитание, любование мощью царства, жертвы на его алтарь, подвиги и ратная слава – все это стекает незримыми струйками в подземный мир и там становится кормом для воплощенной державы. Демон побуждает вас раздвигать рубежи – и тем самым вы ширите его тело, укреплять войска – и закаляются его мускулы. Без людей Волх не сможет существовать. Поэтому ему выгодно величие страны и многочисленность народа. Кстати, так ты можешь определять, у каких царств есть демоны, а у каких нет. Чем больше людей, тем больший урожай корма соберут навы. Синский ЧиЮ, например, здесь хватил через край, и теперь не знает, куда девать всю эту ораву.

– Син Заморье сейчас побивает, – сказал Баюн. – Вот ему и будет где их расселить. Или от половины избавиться. Значит, Гроза и впрямь хотела истощить Волха! Заставить русичей его возненавидеть! Он хоть жив там?

– Жив, не волнуйся. Плох, но жив. Волхи все крепкие. Тридевятое кто только не пытался погубить, а оно всякий раз вставало.

– У вас и под землей совы?

– Мне для этого совы не нужны. Я чувствую, если Волх погибает. Когда был убит предок нынешнего, мне словно вонзили шип в сердце. Точно так же и Волх ощутил смерть Финиста. – Елена смолкла, к чемуто прислушиваясь. – Тебе нужно уходить отсюда. Я задержала время, но стража вотвот будет здесь.

– Возвращайтесь! – взмолился Баюн. – У нас ни царя теперь, ни наместника – опять бардак начнется. Не сяду же я на престол!

– Не успеет начаться. – Елена сделала жест рукой: иди. Баюн вышел за двери, покосился тудасюда, прислушался и скрылся.

Когда с добрый десяток стражников ворвалось в палату, тела Финиста они не увидели. На спинке трона сидела сова, держа в когтях корону Тридевятого. Завидев людей, она гукнула и улетела, унося корону с собой. Это породило самые диковинные слухи.

Рысь сказал Марье, что Федот своего добился и погиб храбро, а его самого спасла царевна Елена и обещала вернуться. Больше ничего не говорил. Помянули старого стрельца, помянули и Емелю заодно. Баюна Марья приютила у себя, на время.

За опустевший престол развернулась грызня. Кто только не лез в цари. Появлялись даже худородные самозванцы, выдававшие себя за чудом выжившего Ивана. Дума так и вовсе бурлила. Началась вялая смута: бояре дерутся – народ не вмешивается. От войн и без того все утомились, хотели просто жить, все равно, с кем. Рати на западе будто сами по себе стали, от Тридевятого отдельно. Но там уже, хвала Светлому Князю, притухало. Королевства в хаос сваливались: повсюду разразились восстания, и армии пришлось отводить из похода, чтобы подавлять народ. Скимен воспрял, отбил часть страны, на судьбу Фридриха плюнул и посадил королем его брата, помладше да посмекалистее. Авалон трясло – там некий Ланцелот целые города поднял против Гвиневры.

Синьцы отыскали в Заморье Бармаглота и выпустили его на волю. Для Разящего это стало смертельным ударом. Разорванный, как мешок, он издох, но ЧиЮ его кровь не досталась. Светлый Император рассек сердце заморского демона и принудил свое бунтующее порождение убраться в ДиЮй. Заморье стало полудиким краем, где не жили, а выживали. Метрополис зарастал травой. Императору Мингу было некое видение, после которого он сложил с себя власть и стал монахом. Его сын, занявший престол, велел прекращать войну. Но укротить ЧиЮ было не такто просто: он все же оставил синьцев на тех землях, что они удержали, и создал там анклавы, куда постепенно переселялись новые люди.

В Лукоморье вернулся Вестник Рассвета Ставр, и тоже протянул руки к трону. Дружина у него была недурная, поэтому удача сопутствовала больше, чем другим. Баюн, которому надоел беспорядок, собрался уже хоть зверей лесных собрать и особо наглых царьков прижать к когтю, но тут нежданнонегаданно появилась Елена Премудрая. Влетела сова в царский терем, где в ту пору обретался какойто Дюк Степанович, ударилась о пол и обратилась рыжеволосой царевной с пропавшей короной Тридевятого на голове. К ней вышли прямо из стен и семь стражей ее, богатыри в закрытых шеломах.

Народ, исстрадавшийся, принял царевну с радостью. Всю боярскую вольницу Елена придушила властной рукой. Ставра, корорых пытался кочевряжиться и ночью с дружиной в терем ломанулся, сослала на север. Вернула чародейством Змея Горыныча и вновь его сковала. Рассказала по яблочку правду о Волхе и Грозе. Хотела для этого позвать Баюна, но тот отказался:

– Пусть пока забудут про меня вообще.

Аламаннцам царевна заслала помощи, и через несколько месяцев Скимен наконецто от Балора отделался. С королевствами подписали мир. Посылали такое предложение и Гвиневре, но та не ответила. Гораздо труднее было людей с навами помирить. То и дело опять случались стычки. Впрочем, навы стали теперь менее наглыми. По тем слухам, что до Баюна доходили, Светлый Князь и его братья вступили в бой с Вием, и его власть что в Нави, что на земле ослабела. Пользуясь этим, Волх подавил вспыхнувший было в своих владениях бунт, назначив нового первосвященника. Демону снова стал поступать корм, правда, в гораздо меньших количествах. Но Елена Премудрая обещала поправить дело. Не будучи темной, к Волху она, тем не менее, относилась тепло, если не сказать ласково.

– Он дурной, – говорила царевна, – как песподросток. Молодой, буйный себе же во вред. Надо его от глупостей уберечь. Заронить частичку света. Как в корабль подпускают воды, чтобы не переворачивался.

– Такое только Светлый Князь может, – отвечал Баюн.

– Я что тебе говорила? Никто, кроме нас. Я живу в этом государстве, я им правлю. Мне и найти способ его приручить. А для начала я хочу, чтобы, раз уж люди знают про Волха, пусть это знание пробуждает в них не страх, а почтение. Вдумайся, Баюн, это объяснит всем, почему они должны любить свою родину. Не потому, что так положено, не потому, что царь Божий помазанник, а потому, что таким образом они питают и поддерживают нашего иномирового покровителя.

– Вера, – сказал рысь. – Вот как это называется. Создание нового божества.

– Пожалуй, что так.

Ставр самовольно вернулся из ссылки в месяце листопаде. Но не в Лукоморье, а к Калину Калиновичу, который у себя в лесу собирал опять какихто людей. Вскорости одним вечером на блюдцах вместо новостей появилось лицо Ставра, который, то и дело запинаясь и кося в бумажку, заявил, что царевна Елена – не настоящая, а самозванка, воспитанная в Заморье. Избушку Калина нашли и оцепили, не успел Ставр свою мысль продолжить. Вестников Рассвета Елена приказала допросить и коекого казнила. Услышав об этом, Баюн примчался к ней.

– Твой Калин Калинович, – сказала царевна, – подданный Авалона. Там у него денег, как грязи, и собственный дворец. Его в Тридевятом купеческого звания лишили, потому что он молодильными яблоками торговал без грамот и пошлин, в себя. А потом стал авалонским друидам продавать наших красных девиц для жертвоприношений, кровавой требы. Когда попался, бежал, в Камелоте его приютили. Он всем черным чародеям Авалона друг. И конфидант Грозы, судя по всему.

Рысь отправился в темницу, где Калин Калинович сидел и ждал, что решит царевна.

– Когда первый Волх родился, – сказал бывший купец вместо приветствия, – раздался гром и великое сотрясение земли, и всех живых тварей обуял ужас. А ты, Баюн, я смотрю, обратно ему поклонился. Ну что же, не мне тебя судить.

– Да уж точно, не тебе, – ответил ему рысь. – Ты Емелю подвел под нож и Федота сгубил. Ты мне много наговорил, а оказалось, ты Грозе служишь. Что, Вий уже Авалоном вместо Заморья хочет мир вычерпать?

Враз глаза Калина омертвели, сделались как у нав – холодные, бездушные. И когда он заговорил, голос его больше не звучал мягко.

– Авалон был великой империей, – процедил Калин. – Умнее, древнее, хитрее, лучше во сто крат, чем эти заморские выскочки. Мы забыли больше, чем они знали. С самого начала нужно было ставить на Камелот, а не на Метрополис. Тогда уже давно бы сгнили трупы демонов, и господин наш объединил мир под своим водительством. А ты, рысь, дурак. Тебе такую славу пророчили. Тебя уже и так, и сяк, и тушкой, и чучелком пытались к нам завести. Ты бы мог войти в Семью, да что там – во всемирный совет. Шутка ли, Грозою помеченный!

– Ничего бы у вас не вышло, – сказал Баюн, – и теперь не выйдет. Ланцелот вашу Гвиневру скоро с престола скинет. А я Грозе не поклонюсь никогда. Я ее освободил, только чтобы Волха вернуть.

Глаза Калина выпучились:

– Ччто? Что ты сделал?

– Я спускался в пекельные царства за демоном, по поручению Светлого Князя. А ты решил, я Вию ходил поклониться, что ли?

– Гаадина... – протянул Калин Калинович, – так это ты его привел? Что же ты сразу... Ах ты лживый...

– Я тебе вранья не сказал ни слова. Вы все меня даже не спрашивали.

Калин аж побелел. Брылья его затряслись. Кинулся он к решетке, схватил Баюна ручонкой за баки – рысь от удивления даже не успел ничего сделать – и выкрикнул поавалонски проклятие, которому научился от чародеев Камелота. Точно острый нож вошел Баюну в шею, отсекая дыхание и вышвыривая из тела.

Ну вот, подумал рысь, всплывая на волнах света, здрав будь, Ирий. Он ждал, что с минуты на минуту опустится в заливные травы, однако продолжал парить между розовозолотистых облаков. К нему приближался человек.

– И снова приветствую тебя, Баюн, – сказал Князь Всеслав. Обликом он теперь был воевода: с саблей, в панцире доспешном, только алмазный венец на волосах неизменный.

– Меня не пустят? – обреченно спросил рысь. – Я служил тьме? Я должен быть в аду?

Светлый Князь рассмеялся.

– Баюн, обиталище Вия – это не место, где может просуществовать душа хоть какойто миг. Я только что оттуда, со славной битвы. Можешь быть спокоен: Авалону еще долго не воплотить мечту о завоевании мира.

– Вы убили Вия?

– Его невозможно убить – по крайней мере, в эти времена. Мы заставили его отступить. Сей шаг вернется к нам тысячекратно, и ответ ударит по земному миру с силой, доселе еще невиданной. Мы уже готовимся к нему. Но для вас пройдут столетия, поэтому не бойся. Ты вряд ли застанешь это.

– Калин мне рассказывал про падшие души... Тоже врал?

– Только злое создание, привыкшее к жестокости Вия, может придумать, что небеса заставят людей страдать. Да, не всех пускают в Ирий. Те, кто отягчил свою душу грехами, остаются прикованы к земле. Им уготованы перерождения, за которые они должны раскаяться. Лишь люди, чья вина велика и неоспорима, попадают в чистилища, но даже оттуда, осознав совершенное, можно подняться.

У Баюна отлегло от сердца.

– Значит, я могу увидеть своих друзей?

– Можешь. Но только когото одного.

– Почему?

– Потому, Баюн, что ты не умер. Заклинание остановило тебе сердце, и сейчас Елена Премудрая пытается вновь заставить его биться. Долго ты не пробудешь здесь, поэтому выбирай быстрее. Кстати, мой сын передает привет.

Баюн не поверил своим ушам.

– Волх?

– У меня нет других, – улыбнулся Всеслав. – Если дословно, то когда я возвращался в Ирий, Волх послал мне вслед: «Кажется, я только что видел твою кошку. Она еще жива? Удивительно».

– Елена хочет его просветлить, – сказал рысь. – Да и я хотел...

– После предыдущего Волха мне было бы отрадно увидеть такое просветление. Но сейчас пока ничего нельзя сказать. Он не с адом – уже хорошо.

Баюн ощутил, что тяжелеет. Его тело слегка опустилось.

– Я хочу увидеть Ягу! – выпалил он.

– Смотри, – сказал Князь и исчез. Вокруг Баюна расстелилась степь – бескрайняя, яркозеленая. Только гдето у горизонта вырисованы тонкие башни на стрекозиных ногах. Небо синесерое, предгрозовое, но не страх оно внушает, а чувство необыкновенной, дикой свободы. Не для старой богатырки мягкое сияние и покой. А вот и она сама – летит навстречу, в своих узорчатых свободных одеждах, верхом на чудесном белокрылом скакуне, у которого во лбу полумесяц, а копыта едва задевают верхушки трав.

– Котик! Баюша!

Ягжаль спрыгнула с коня и обняла Баюна. Рысь облапил ее в ответ.

– Я не мертв, бабушка Яга! Я вотвот вернусь!

– Знаю, пушистый мой богатырь. Знаю.

– Передай от меня привет всемвсем! И Волку! И Ивану! И Федоту с Емелей! Скажи, что я перед ними извиняюсь за Грозу! И ты меня прости, пожалуйста! Изза меня ты умерла!

– Дело прошлое, Баюн. Ты отомстил. А это главное. Мы, вольные девицы, из ветра пришли и в ветер уходим.

Ирий начал расплываться. Баюна потянуло вниз. Руки Ягжаль уже проходили сквозь него.

– Доброй скачки, бабушка Яга! – крикнул рысь на прощание.

– Я для тебя все «бабушка»... – беззлобно проворчала Ягжаль. – И тебе удачи, котик. – Она помахала ему рукой.

Открыв глаза, рысь увидел над собой Елену Премудрую. Ее пальцы упирались ему в грудь, а сам он лежал на спине, распластав лапы.

– Уф, сказала Елена, – насилу оживила тебя. Уже хотела всерьез с Марой сцепиться.

– Где Калин?

– Сэр Кейн, – произнесла царевна с отточенным презрением, – кормит червей. По частям. Какиенибудь части я, наверное, положу в корзинку и вышлю Гвиневре.

К сожалению или к счастью, Гвиневра не успела получить такого подарка. В скором времени Ланцелот взял столицу и казнил королеву через повешение. Авалонцы ликовали.

Эпилог

Но ничего этого не было.

Все победы и падения, битвы с Грозой, Ирий и Волх пронеслись в голове кота Баюна, когда Серый Волк сказал:

– Ах, черт, тебя же ищут... Я и забыл.

Баюн уже открыл рот, чтобы предложить себя как гонца, но сказать не решился. Кто знает, к чему это может привести? Опасное дело, какойто заговор. Он только зверь, и не ему вмешиваться в людские дела. Разберутся и сами – это же люди. Чудеса да герои только в сказках встречаются.

– Подумаю, – сказала Ягжаль. – Может быть, из моих девчонок кто поедет. Но завтра. Сейчас они все по шатрам пошли. Пока туда, пока сюда, вечер наступит. А по ночам шастают только мертвецы да беглецы.

– Ну ладно, – вздохнул Серый Волк. – До завтра тогда.

Это завтра не наступило – за Иваном отправились ярыги, и он кудато сбежал. Жизнь потекла своим чередом. Осенью Кощей устроил сборище, которое вылилось в переворот. Люди Кощея взяли царский терем, а сам он объявил себя царем. Первое же, что сделал новый царь – продал Заморью Змея Горыныча. Люди роптали, но не сильно.

Не прошло и полугода, как Кощея сверг СоловейРазбойник. В Тридевятом закипела смута. Кощею помогало Заморье, Соловью – Авалон. Стало неспокойно и на границах: оживились берендеи, да Заморье двинуло рати на царство Син, и в Тридевятое хлынули беженцы. В итоге страна раскололась надвое – одно царство Лукоморское с Кощеем, другое Тридесятое с Соловьем. Из Аламаннского королевства вернулся Финист – Ясный Сокол, приведя с собой дружину наемников. Он пробился к Лукоморью, спустился в Навь и вышел оттуда с навами и рарогами. Началась битва за столицу, длившаяся почти пять месяцев. Уничтожить Финиста выслали, отчаявшись, Хеллион Климмакс, но маршал убил ее какимто хитроумным навьим оружием. Тогда взбешенный Микки Маус спустил на Лукоморье Бармаглота, а следом, увидев, что уцелел под защитным заклятием царский терем – и Змея Горыныча. Лукоморское царство перестало существовать.

Выжившие русичи, обитавшие теперь в безжизненной пустыне, начали превращаться от голода в людоедов. Баюн лишился Ягжаль еще раньше – она присоединилась к Финисту и погибла в пламени. Сам он бежал в Тридесятое. Заморье, слышал он по яблочку, сжалилось над бывшим Лукоморским царством и стало присылать ему пищу и одежу. Блюдца показывали, как с крылатых кораблей падают деревянные коробы, раскалываются от удара о землю, и русичи, расталкивая друг друга, хватают провизии или платьев столько, сколько могут унести, не глядя даже, что им досталось. За эти ящики вспыхивали драки редкой жестокости.

Вскоре разнеслась весть о человеке, что может положить бедам конец. Звали его Кейн, а от рождения – Калин.Учил он, что вновь объединяться русичам нельзя. Собирал людей в свои Вестники Рассвета и рассказывал, как вскоре все будет чудесно, если даже намека не останется на Тридевятое. В Тридесятом его речи пришлись по вкусу. Соловей так и сказал, что он больше не царь, а это – не царство. Стал ходить без короны, хотя грабить не перестал, и записал себя в купцы. Тоже ведь промысел, если вдуматься. В западной же пустыне гибнущий народ чуть Калина не растерзал, когда тот явился – не от слов его, а потому, что давно не ели мяса.

Тогда, откуда ни возьмись, в Лукоморское пришла рыжая колдунья с семью богатырями и сказала: мы русичи. Мы побеждены, но еще живы. Я вас защищу и помогу вернуть Тридевятое. Не ждите крылатых кораблей – мое чародейство накормит и обогреет.

Стали тянуться люди к царевне. Она первой была, кто и вправду чтото делал. Чарами приводила в пустыню животных. Потихоньку начала исцелять сожженную землю. Все сохранившееся оружие приказала сберечь и заморцам ни за что не отдавать. И не зря: вскорости Заморье притопнуло, прикрикнуло, потребовало от Елены уходить. Приезжал Калин, убеждал. Елена его молча слушала, слушала, а потом по щеке хлестнула наотмашь – у того аж зубы задрожали. Назвала его ублюдком козы вшивой, аспидом двуязычным и многими другими словами.

За это Авалон натравил Тридевятое на Лукоморское. Война длилась долгие годы. Калин был убит, но и Елена погибла. Устав наконец от вечно грызущихся русичей, Замотье повелело ратям королевств на эту землю войти и ее отъять. Нарекло эти рати освободителями, хотя кого и от кого освобождают – непонятно. Баюна, состарившегося, подстрелил какойто аламаннец, чье копье заблудилось и сильно проголодалось. Последнее, что видел кот – опустившийся ему на шею тесак.

Баюн проснулся с воплем. Холоп, несший блюдце и яблочко, чуть их не выронил.

– Где? Что? – Рысь пошарил лапами вокруг себя, убеждаясь, что лежит на постели в царском тереме. Первым советником он уже, конечно, не был. Елена не давала ему должностей, но считалась, негласно, его хозяйкой, а Баюн – ее фамильяром. Так, объяснила царевна, называются волшебные питомцы чародеев.

– Ты и у Ягжаль был фамильяр, – говорила Елена. – Просто она слова такого не знала.

Поморгав, Баюн воззрился на холопа.

– Чего? Что ты ко мне крадешься?

– По яблочку вызывают, из Навьего царства.

Из Навьего? Кто? Кроме Цардока, рысь там толком никого и не знал. Это если министр культуры еще жив. А Волху яблочки не нужны, да и вряд ли он до Баюна снизойдет.

Рысь заглянул в блюдце и увидел Цитадель. Палаты, странными вещами забитые, из понятных только стол, да и то не деревянный, блестящий какойто. На этот стол рукою своей трехпалой опирается верховный нава. Облачение на нем. Второй рукой подбоченился.

– Здравы будьте, – сказал Баюн. – Случилось чтото?

– Ничего не случилось, – ответил нава. – Поговорить хочу.

– Со мной?– растерялся рысь. – А почему?

Нава ухмыльнулся.

– Баюн, я понимаю, что непохож, но ты мой голос не признал, что ли?

– Финист?!

– Он самый. Рот закрой, а то муха влетит.

Никаких знакомых черт у навьей морды нету А вот глаза – его, маршала. С лукавинкой.

– Ты... Ты как...

– Волх меня преобразил. Новое тело дал. Так бы я бесследно рассеялся. Но или владыка меня отметил, или верховный нава позарез нужен был – или и то, и другое... Против него восстали, кормить отказались. Я мятеж придушил и лично надзирал, чтобы вновь не рыпнулись. Под защиту свою Волха взял, если можно так сказать... Ты не представляешь, Баюн, как эта должность мозги выворачивает. У верховного навы обязанность Вию кланяться. Мы с Волхом тайно условились, что я на эту обязанность плюну и в ад прозревать не буду. Прочие навы пусть что хочешь вякают, захотим, всех перережем к чертям. У меня здесь власть – безграничная.

– Финист, ты это... Извини...

– Да брось. Меня тоже извини. Я когда все узнал от идиота Емели, сразу догадался, что за тварь на тебя насела. Потому и просил тебя привести невредимым. Отговорить хотел. Не было бы столько бессмысленной крови. Зато мне сейчас лучше, чем на престоле. Я и не мечтал о таком. Волх доволен, говорит – навам самим доверять первосвященников выбирать нельзя, они вечно какихто кретинов назначают. А со мною у него жизнь сытая, я препятствий не чиню, и когда преклоняюсь – то от всего сердца. Вия только опасаемся, мы же теперь бунтари против него. Тыто как? Что делаешь?

– Да вот, – сказал Баюн, – живу себе. Я новое уложение попросил издать недавно, «О почтительном обращении с кошачьим племенем». Теперь все кошки законом защищены. И кто кота убьет, то наказание – как за человека.

– Судьбы вершишь? Нуну, дело хорошее. А я тут новости узнал. Балор подох, потомством разродился. Преемник его у нас по рубежам щупальцами юркнул. Говорят, этого Балора Вий избрал своим новым орудием.

– Ты про смену власти в Авалоне? Гвиневру на Ланцелота? А мне этот Ланцелот хорошим показался. Мирный договор с нами подписал.

– Какой, к чертям собачьим, мирный договор! Детеныш жрет в три горла и на нас позыркивает. Ты Елене скажи – пусть пошерстит Тридевятое. А то есть у меня подозрение, что лазутчики проникли.

– Скажу.

– Ну ладно. – Финист посмотрел кудато вбок. – Дела зовут, будь они прокляты... Бывай. Хочешь, в гости приходи. У меня покои прежние.

– Нет, – ответил рысь, – уж лучше ты к нам.

Финист отсалютовал и пропал. Баюн потянулся. Его сон рассеивался, уходя из памяти. В голове почемуто всплыли строки из еще одной любимой Ягжаль песни – на навью непохожей:

...порыв судьбы твоей

И силы есть вершить мечты.

Станет люд стеной, их души за тобой,

Ведь им поможешь только ты.

В тексте использованы строки из песен следующих групп и исполнителей:

– Los Pepes – «Мы уходим»,

– Butterfly Temple – «Песнь вольных ветров»,

– Doro – «Burn it up»,

– Ария – «Страж империи»,

– Андем – «Ты увидишь свет».