Текст книги "Зарницы грозы"

Автор книги: Виктор Демуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Это ложь, – прошептал Оскар. – Это ложь! – вскричал он. Коекто удивленно взглянул на него.

– Друг, ты в порядке? – спросил Страшила. – Понимаю, мы все шокированы, но...

– Это не русичи, – твердо и громко сказал Гудвин Зет. – Я точно знаю, что это не они.

– А кто тогда? – зашумели вокруг.

– Почему?

– Потому что чудище не может возникнуть ниоткуда! – закричал Оскар на всю площадь. – Оно летит из какогонибудь места, его всегда видно, и ему наперерез посылают свое! Аграба не успела защититься, дракон появился прямо над дворцом! Но русичи не знают телепортации – этим искусством овладели только мы и Авалон!

Его слова вызвали бурю. Люди зашумели еще пуще.

– Ты кто?

Страшила опередил Оскара:

– Это Гудвин Зет! Мы – Изумрудное Братство!

Стрелки при виде беспорядка взяли оружие наизготовку, но на них никто не обратил внимания. Тото выпрыгнул из кармана, влез на постамент палантира и залаял.

– Что за Братство?

– Лет десять назад... Против печатей...

– Да я же их знаю! У меня друг среди них был!

– Пусть скажет, откуда услышал такие вещи!

– Я же вам говорю – подстроено!

– Да помолчи ты...

– Отойдите оттуда! – возвысил голос шериф стрелков. Ему не вняли.

Злоба и боль ослепили аграбского демона. Поняв, что нанесенный ему удар отмечен печатью Волха, он больше уже ни о чем не мог думать. Разящий вырвал ему главное щупальце, кровяная струя выжгла полосу в пекельной Аграбе, а в мире поверхности пал первый визирь Аладдина и все подчиненые ему люди, но жертва свою ярость направила не на Заморье. Приказ, как щелчок кнута, отдался в мозгу верховного дэвы, и тот, в своем храме, вышел на тонкий мостик, проложенный над бездонной пропастью. Глубоко уходила эта пропасть, окольцованая металлом. Дэва молитвенно воздел руки, и снизу рванулось адское пламя нестерпимых цветов, чернее ночи, но ослепительнее взрыва, которое огнедышащим червем взмыло в пекельное небо и рухнуло на владения Волха.

Словно вихрь над равниной, от одной дозорной башни Тридевятого до другой пронеслось: джинн, сюда летит джинн! Финист и рад был бы, как Микки Маус, смолчать о похищении Горыныча, но как, если это видели сотни человек?

– Проклятье! – Наместник схватился за голову. Он не мог дозваться Раваны с его Вритрой: яблочко молчало, потому что в это время хидушский царь был в самой гуще боя. Новые полчища заморцев вошли в его землю, высадившись с кораблей и пробившись через ослабленный юг Сина. – Бейте заклинаниями! Всех чародеев – на башни!

– Но так его не уничтожить!

– Хотя бы отверните от столицы!

В Навьем царстве часы на самой высокой башне капища, идущие не слева направо, а по непостижимым законам подземного мира, стали бить полночь. Грозным эхом им ответили в Муспельхейме, Нараке, ДиЮй, и во всех пекельных царствах и королевствах. По Лукоморью разлетался звук набата. Сияние небесных чертогов слегка померкло, будто тень нашла на солнце.

Светлый Генерал стоял на побережье окияна, вместо воды заполненного текучим светом. Обычно сквозь эти искристые воды был виден земной мир. Теперь же окиян волновался, свет перемигивался, голубоватосерые тени мелькали в его толще, скрывая дно от глаз. Искры отрывались от волн и взлетали догорающими мотыльками. Над тем местом, где находилось Заморье, начинал закручиваться водоворот, протягиваясь вниз, точно некий смерч.

Светлый Генерал присел и погрузил в окиян руку. Волны вокруг нее расступались и тут же утихали. Зачерпнув света, он бросил его капли в самое сердце смерча, который темнел и утолщался на глазах.

– Разойтись! Здесь запрещено собираться!

Шериф был бледен. Он целился то в одного, то в другого человека, словно ожидая, что толпа сейчас набросится. Ему ответили смехом.

– Здесь – это где?

– Кем запрещено?

– Нука, покажи бумагу!

– Отойдите от палантира и рассейтесь, – сказал стрелок уже увереннее. – Запрещены собрания, возводящие хулу на Отца.

Раньше одного слова «запрещено» было достаточно, чтобы охолонуть заморца, а то и напугать его. Втиснув свою жизнь в оковы тысяч правил, вплоть до самых нелепых, люди боялись даже шага в сторону. Но свет, объединивший их, испарял страхи. Воля, которой опутал свой народ Разящий, трескалась, как скорлупа, и заслугой этого был даже не свет – он всего лишь пробуждал в душах то, что дремало там, подавленное, замолкшее. Никто не двигался с места.

– А что ты сделаешь, если мы не тронемся?

– Будешь стрелять?

– Расскажи, как именно мы угрожаем Отцу!

– Я воевал в Серебрянной гавани, сынок, за тебя и таких, как ты – в меня тоже выстрелишь?

Став из бледного пунцовым, шериф попятился. Толпа же надвинулась. В нее прицелились со всех сторон, но шериф закричал:

– Не стрелять!

Ктото из людей позади Оскара затянул запрещенную Микки Маусом песню:

– О да, я непокорный, таков уж был и есть,

«Земли свободных» вашей превыше долг и честь,

Не грех вас ненавидеть, вы воры и лжецы...

Песню подхватили. Откудато послышалась другая, которую вскоре тоже пел добрый десяток глоток. Люди проходили мимо стрелков, и к их рядам присоединялись все новые и новые. По улицам Метрополиса потекла разноцветная река, устремленная к Башне Отцов.

За прожитое в городе время Оскар уже позабыл слова старика в красном, а сейчас они и вовсе казались глупой шуткой. Все его существо было охвачено необычайной силы радостью. Ему виделось, что это огромное, многомиллионное сборище – живой заслон на пути огненной войны, и не было никаких сомнений: они смогут это сделать. Только они.

Все вокруг облеклось волшебной дымкой. Солнце было теплозолотым, небо – свежесапфировым. В дуновениях ветра Оскар слышал голоса какихто воздушных существ, вокруг голых веток деревьев уже видел зеленое сияние, словно весна начала творить себя некими чарами. Ему передали край полотнища, на котором чтото было написано. Оскар взял его не глядя. Люди выходили из домов и присоединялись к толпе, подхватывая песни. Человеческий поток, не останавливаясь, перехлестнул через ограждения, выставленные стрелками вокруг Башни.

– Эй! Вы куда? Стойте! Сюда нельзя!

Они не слушали и втиснулись прямо в ряды стрелков, расталкивая их.

На берегу небесного окияна Светлый Генерал вдруг нахмурился и взглянул на свою руку – ту самую, что погрузил в сверкающие воды. Она как будто стала тяжелее и тусклее. Смерч над Заморьем вздрогнул. В нем зазмеились пурпурные нити.

– Чтото не так... – пробормотал народоводитель. – Я чтото не учел...

На одном из балконов Башни, с которых любил произносить речи Микки Маус, соткалась фигура в красном. Чародей сбросил мешок с плеча, взял его обеими руками и поднял над головой. Глаза старика полностью обезумели.

– Я тебя презираю! – закричал он в небо. – Ты так и не решился на чтото большее! Но я это сделаю за тебя!

– О Боже, – начал ктото, – у него...

Мешок окутался белым пламенем. Оскар видел, как вспыхнули руки старика, его плащ, волосы, балкон. Гудвин Зет развернулся, пытаясь убежать, но его тело слишком медленно двигалось, и в толпе было все равно некуда. Воздух за его спиной вздрогнул от оглушительного удара. Сперва в Оскара полетели обломки Башни, сминая затылок, плечи, спину, а затем огонь поглотил его с ног до головы, сорвал плоть с костей и развеял ее, не оставив даже праха. Вал ударил во все стороны, сжирая стрелков и участников сборища, выбивая стекла, сметая черепицу с крыш. Башня просела и начала падать, разваливаясь в воздухе. Крылатый корабль, который только что пытался взлететь с ее вершины, воспламенился и разорвался на куски в считанные мгновения.

– Нет! – вскричал Светлый Генерал. – Что ты наделал? Что я наделал?

Воронка смерча вспенилась. Искры, что взлетали с поверхности окияна, упали обратно и канули в нем. Вода замутилась, окончательно став сизой. Невероятная тяжесть пригнула Светлого Генерала к земле. Его сияние меркло.

– Да будет так, – еле слышно прошептал он, – но если бы я мог этим спасти хоть одного из них!

Он начал проваливаться под землю – или под ту мягкую переливчатую пену, что в небесных чертогах заменяет землю. Его стремительно тяжелеющий дух пролетел сквозь розовозолотистые облака, сквозь мраморные ступени, сквозь цветы и травы, и пал в небо земного мира, как блуждающая звезда. Те, кто видел его полет, загадали желание на мелькнувший в небосводе огонек. Светлый Генерал погас, не достигнув земли, и куда исчезла его душа, могли знать только его братья.

Заморский демон заревел от боли. Ему в сердце словно врезался волевой клинок, но не было руки, которая бы его направляла. Боль расцветала в демоне изнутри, и чтобы от нее избавиться, он мог только рассечь себе грудь. Разящий съежился, как проколотый бычий пузырь. Его щупальца обмякали. Он силился вновь собраться, но заминка была роковой.

Финист приказал всем чародеям сообща устроить на пути джинна исполинский вихрь. Там, где сшиблись воля великого чудища и усилия десятков людей, землю вспороли трещины, деревья были вырваны с корнем, дома рушились. Остановить джинна не смогли, но его удалось увести на юг, где тот и учинил небывалые разрушения, убивая без разбора заморцев и русичей. Джинн испарил реки и озера, испепелил луга и степи, стер в пыль целые города. За ним оставалась голая безжизненная твердь, на которой еще веками суждено было ничему не взрасти. Когда же в Аграбе от огня Змея Горыныча сплавилась в ком волшебная лампа, а под Аграбой демон истек кровью и поник опустевшей оболочкой среди развалин своего пекельного царства, джинн рухнул с небес в княжество Тугарина, где и взорвался. На месте его падения остался глубокий провал, земля которого спеклась в камень.

– Я жив, – прохрипел тяжко израненный Волх. Он лишился уже половины щупалец, и ему приходилось отнимать от бочек свои кормящие присоски. – В бой... Продолжайте... Я жив...

Его сердце заходилось, дыхание захлебывалось, но демон упрямо поднимал с базальтовых плит свое истерзанное тело. Волха не зря так послушно и старательно выкармливали. Он цеплялся за жизнь, он боролся, все еще слишком мощный, чтобы умереть просто так. Скимен был ему больше не помощник: Балор опутал льва по всем его щупальцам, и, пока тот безуспешно рвался из дуг, уже примерялся, куда нанести решающий удар. С запада на Волха наседали демоны королевств, которых Муспельхейм интересовал постольку поскольку. Слабел Муруган, теснимый.

У демона русичей мутнело в голове, и противная, пугающая вялость растекалась по мышцам. Он собрал все силы, капая кровью из пасти, и увидел очистившимся взором, как его главный противник замер, скрючиваясь во внезапной агонии.

Волх не раздумывал, что это может быть. Он ринулся в атаку, врезаясь в заморского демона всем своим весом и едва не опрокидывая его. Клыки Всеславича сошлись на шее Разящего. Лиловочерная коса взвилась изпод земли, чутьчуть не разрезая живот Волха, но тот лишь сильнее сжал челюсти, дробя броню, и демон Заморья забился в его хватке, выворачиваясь. Еще один язык адского пламени прянул Волху навстречу, тот отдернулся, и Разящий, оставляя куски своей плоти у противника в зубах, шипя и воя, начал отползать. Его щупальца отступили, и воспрявшие духом демоны обрушили на них свою ярость. Стремление сжать в лапах одновременно весь мир обернулось для Заморья гибельно. Муруган обездвижил его атакующие присоски, чтобы вырвать их.

Новый приступ внутренней боли полыхнул во чреве Разящего. Этим воспользовался ЧиЮ, бросившись на него со спины. Лишившись еще нескольких щупалец, заморский демон стал пятиться к огненому окияну. ЧиЮ надвигался на него.

Волх поджал присоски и откатился на северовосток, чтобы хоть какието из его увечий подзатянулись. Он снова жадно припал к корму. Видя успех повелителя, его питали на славу.

– Мертвая вода. – Финист поднял протянутую ему склянку, чтобы взглянуть на свет. – Что джинн не выпарил, то он отравил. Целые земли для нас теперь потеряны.

Тяжелая, горькая, но все же победа. Война еще не окончилась, однако со смертью Микки Мауса стало ясно, что Заморью нанесен удар, от которого ему уже не оправиться. Власть в Метрополисе переходила из рук в руки. Страна, населенная более чем пестро, разделилась на анклавы людей, нелюди, нечисти, мертвецов и говорящих животных, каждый из который называл себя настоящим Заморьем, а всех прочих – пришлыми. Генералы заморские, рассеянные по миру, начали спешно уводить свои войска домой, чтобы принять участие в дележке. Там уже появился какойто колдун, объявивший себя новым Отцом и собиравший в свою армию отъявленных негодяев. Но долго ему царить было не суждено, потому что на Заморье напало царство Син. Синьцев было много, потрепали их не так сильно, и императором Мингом двигала жажда поквитаться.

– Он не поддержал своих слуг, – произнес Светлый Князь, имея в виду Вия. – Отбросил Заморье, словно высосанную кожуру.

– Так и есть, – ответил ему Светлый Шах. – В его тавлеях демоны крупнее пешек, но все же не главные фигуры. Напротив, замысел Генерала сыграл на руку преисподней. Заморье убрали с доски раньше и проще, чем было задумано.

– Не оскорбим память нашего брата. Его замысел был чист, но вмешалось безумие фанатика. Увы – я предупреждал, что нельзя нарушать равновесие. С каждым нашим шагом шагает вперед и ад. Это похоже на ту притчу, в которой, что бы ты ни пожелал, у соседа станет вдвое больше.

– Тогда надо пожелать лишиться глаза.

– Мы уже лишились его.

Конклав стоял на берегу светового окияна. Теперь эти воды были дымнотемными и бурными. Искорки все еще перебегали внутри него, как фонарики рыбудильщиков, но сразу же гасли.

– К сожалению, я не смогу помочь вам в дальнейшем, – сказал Светлый Император. Он походил на человека, в руке которого ослепительный меч. – Я должен идти на бой с ЧиЮ. Если мой демон подомнет Заморье, то станет следующим избранникомзавоевателем. Его темная суть слишком крепка, чтобы даже знание правды отвратило от искушения.

– Это твой выбор, брат.

Человек с мечом сел на лазурного коня о четырех крыльях – так показалось бы смертному, хотя на самом деле, конечно, никакого коня не было. Светлый Император вступил в бушующие клубы дыма, скрывавшие далеко под собой царство Син. Его свет медленно нисходил, пока не исчез из виду.

– Если мы окончательно не вскроем этот нарыв, войне не будет конца. – Голос Светлого Кшатрия был полон безнадежности.

– Но тогда мир навсегда изменится, – возразил Светлый Рыцарь. – А он к этому еще не готов.

– Что может быть действеннее, чем лишить противника его ударной силы? Я пожертвую своей работой, ведь, в конечном итоге, она была не зря. Риск велик, но шанс тоже велик. В том сила хаоса – он дает шанс.

– Ударная сила давно уже другая, – сказал Светлый Конунг. – Это именно тот самый хаос, которым наши враги быстро учатся управлять. Сделать очередной шаг прямо к ним в пасть? Я не согласен на это. .

– Но что тогда нам делать? – спросил Кшатрий.

– Выступать, – ответил Князь. – Игре должен прийти конец.

Финист был помазан на царство. Те, у кого оставались возражения, теперь молчали. К новому царю шли поклониться даже берендеи, которых Финист обложил огромной данью. Собрав уцелевшие рати, маршал двинул их на запад. Король Фридрих к тому времени бежал из Аламаннского королевства и укрылся гдето в Залесье. Авалонцы взяли столицу, но нигде не могли укрепиться изза ополчения, бившего их нещадно: Скимену удалось высвободить несколько щупалец.

Баюн попросил Финиста дозваться хоть когонибудь из богатырок, но выяснилось, что все они погибли, когда джинн разорял юг Тридевятого. Яблочко Ягжаль оставалось у Раваны. Рысь велел Ингвару его забрать. На том месте, где пала княжна вольных девиц, поставили резной столбик. Под ним зарыли яблочко с блюдцем и прочие вещи Ягжаль, что она не взяла в Лукоморье – мониста, серьги, шитая блестящей нитью накидка, под которую она прибирала волосы в своем городестане. Украшения были зелеными от старости: их надевало не одно поколение ее рода. Белогрива не нашли. Равана рассказал, что в ту ночь волшебный жеребец вырвался из конюшни и сбежал.

– Не печалься, Баюн, – сказал Емеля. – Сделанного не воротишь. Ты живешьто сейчас все в тереме царском, али как?

В Тридевятом начиналось лето. Болеть Емеля перестал. Застать его дома тоже становилось все труднее: он уходил из города в поля и бродил там. Навы чего только не злословили про это прогулки. А сам Емеля говорил – он припадает к духам травы, воды и ветра. И Баюна призывал их увидеть. Рысь честно пытался, но для такого надо быть Емелей.

– В тереме, – сказал Баюн. – Мне трудно место менять тудасюда, привыкать, отвыкать. А жизнь успокоилась вроде как. Война далеко гдето.

– Я тебе, помнишь, про друга рассказывал своего? Он о тебе спрашивает. Хочешь, к нему в гости приходи сегодня. Там и Федот будет, и еще коекто.

– Так а что за другто у тебя?

– Калин Калинович его звать. Купеческого звания был раньше. Сейчас живет просто, не торгует, не промышляет. Ох и умный человек! Он мне всевсе растолковал. И про демона твоего, и про Князя Всеслава, и про пекельные царства, и про небесные. Ты вот не обижайся, Баюн, но когда мне ты объяснял, у тебя не сходилось. А Калин Калинович рассказывает как по писаному. Он и тебе рассказать может.

– Говоришь, Калин этот тебя спас?

– Да, в доме своем укрыл, когда мартышки появились. Я от них отбиться не смог, бежать пустился, израненный. В калитку одну забежал, схоронился, взмолился у чернавки – не гоните, пока не пролетят. Калин Калинович тут из дома вышел, меня выслушал и сказал: никто тебя не гонит, хочешь – оставайся. Так меня у себя и оставил до самого возвращения Финиста.

– А к нему что же, обезьяны не врывались?

– А зачем? Калин Калинович человек маленький, мухи не обидит. Дом на отшибе у него. Змиева улица. Пойдешь?

– Можно и прийти...

Баюн понятия не имел, какие у Емели могут быть лучшие друзья. Ему думалось, что Калин этот – такой же любитель ходить босиком да зелень грызть, как заяц. Однако ж дом у бывшего купца оказался чистый, светлый. Стол накрыт по всем правилам. Баюна ждали, мяса приготовили и кусок пирога с осетриной. Сам хозяин человек и вправду маленький – Емеле по плечо. Бороденка как у козла. Толстоватый, но не видный, не дородный, а как будто из сырого теста слепленный. Голос мягкий.

– Здрав будь, Баюн, – говорит. – Садись, не стесняйся.

А в числе гостей – и Емеля, и Федот, и Илейка, после войны на ноги увечный, и еще какойто люд простой, и окольничий Ставр, которого Баюн в Думе видал, и Марьяискусница, цеховая, вдовая. Самый разный народ.

Как наелись немного, браги выпили, Калин Калинович поманил Баюна: иди, подсядь. Рысь подошел, вскочил на лавку. С хозяином рядом жена должна сидеть, а жены у него нет. И не похоже, чтобы была когдато.

– Я о тебе много слышал, – сказал Калин Калинович. – Ты у Финиста вроде как талисман.

– Ничей я не талисман, – скривился Баюн.

– А еще – что в пекельные царства ты спускался и вышел живым оттуда.

– Было дело.

– И что видел демонов воочию.

У Баюна аж шерсть встала дыбом. Он начал озираться. Засмеялся Калин:

– Тут все знают, от меня да от Емели.

– Зачем? Зачем народ мутить?

– Не мутить, а просвещать. Нельзя такие вещи держать в тайне. Ты и не знаешь, поди, за что заступаешься.

– Но я их видел. А вы не видели.

– И я видел, – сказал Калин Калинович. – Смутно, неблизко. Но зло сразу почувствовал. Ты счастливец, раз им не попался.

Баюн хотел объяснить, как все на самом деле было, но решил почемуто, что лучше не надо.

– Какое зло? – спросил он. – То есть... ну да, недобрые они. Но намто какой вред? Что про них знаешь, что не знаешь, сутьто не меняется.

– Это ты, Баюн, ошибаешься. Знаешь, чем питаются демоны?

– Да жижей какойто. У меня от нее чародейские сны были.

Калин Калинович скорбно покачал головой.

– Жижей... Это не просто жижа. Я уж и не знаю, как тебе сказать, раз ты пил ее.

– Почему?

– Свет вы свой демонам отдаете. Силу ваших душ. Они вас вампирят, иссушают, превращают в бездумных кукол. И когда вы умрете, то душам вашим в Ирий не воспарить. Они канут на дно бездны, к тому, кого вы именуете Вием.

Рысь помертвел от ужаса.

– Но как же... И Светлый Князь... Он мне не говорил...

– Светлый Князь и братья его затем бьются с демонами, чтобы те не алкали, не жирели за ваш счет. Потому он и не хотел возвращения демона в Тридевятое.

– А бабушка Яга... Она умерла в этом году...

– Не могу я знать наперед. Но если демон в ней нужные ему чувства разжигал, если вел ее, то от Ирия уже отвратил. Даже если она сама того не знала. А те, кто ему добровольно служат... Страшным будет их посмертие.

– Яга не виновата! – Рысь хватил лапой по лавке. – Она не была темной!

– И никто не виноват. Поэтому мы должны всем и каждому рассказать про это чудовище. Такой я взял на себя долг.

Все разом встало на места. Отвратительное чувство, какое всегда бывает при крушении иллюзий, заелозило в животе. Он, Баюн, думал, что свершил благо – а сделал Тридевятое пастбищем гнусной твари. Еще и думал, почему Емеля противится! Просветлить Волха хотел!

– Это Финист все! Он виноват!

Рысь зажал себе рот лапой. Калин Калинович только улыбнулся:

– Не страшись. Никто здесь Финиста не любит. И дай нам срок – с этим прихвостнем Волха мы тоже разберемся.

– Мы?

– Сказать всем правду – это, Баюн, только начало. Я тебя приглашаю потому, что из Финистовой братии ты самый чистый, самый тьмою нетронутый. Душа твоя еще не пожрана. И пожрана не будет, если вовремя опомнишься. Мы себя именуем Вестники Рассвета. Будешь одним из нас?

Баюн посмотрел на Калина. Потом – на Емелю, на Федота. Те жевать прекратили, прислушивались.

– Что делатьто надо? – спросил рысь.

– Это, Баюн, тебе решать. Я свое дело сделал уже в отношении тебя. Не мне учить, как этим знанием распорядиться. Мы пока что ищем, как новых людей завлечь, чтобы Финист про то не узнал. А ты можешь и что получше придумать. Если желаешь, конечно.

– И что вы хотите? Бунт?

– Вот этого, – сказал Калин Калинович, – меньше всего. Я уже навидался братоубийств. Не людей нужно губить, а демона. Истощить его, заморить.

– Он же наш защитник. Или это тоже неправда?

– Увы, защитник. Но скоро это изменится. Демоны будут уже не нужны. Любые и вообще, не только этот.

Баюн почесал за ухом.

– Я родился, когда демона не было, – сказал он. – Из моей мамы сделали перчатки. А папу съела стая крыс. Сейчас крыс повывели. И лихих людей тоже.

– Баюн, это не заслуга Волха. Я не говорю, что мы должны жить, как при Горохе. Все будет совсем подругому. Лучше.

И Калин Калинович начал рассказывать, а рысь случал его, приоткрыв рот.

Мир, говорил бывший купец, станет един, как окиян. Падут границы, сольются языки. Армии будут распущены, а оружие – уничтожено. Каждому даруют свободу и право жить в покое. Нечисть и нежить поселятся рядом с людьми, как с равными. Даже навам позволят занять поверхность, при условии, что они раскаются. Покаяние будет единственной карой для темных. За порядком назначат присматривать особый совет мудрецов, всемирных судей. А Тридевятому в этом отведена особая роль. С него должно все начаться.

– Первая из судей появится именно здесь, у нас. Ее имя Елена. Она спит...

– Мертвая царевна! – перебил Баюн. – Да, я знаю!

– Это хорошо, – сказал Калин Калинович, – но одного знания недостаточно. Я искал, где находится остров Руян, сразу, как только мне открылось о нем. Но ни я, ни Емеля его увидеть не сумели. Царевна Елена сама выбирает, кому показаться. По каким приметам – Бог ведает.

Как только рысь услышал о Елене Премудрой, все его сомнения развеялись. Он согласился стать Вестником Рассвета. Только спросил – а что за вестники такие.

– Потому что сами мы, Баюн, славы и власти не ищем. Управление мы отдадим Елене, никаких почестей не ожидая. А «рассвета» – потому что новый день. Новый век настает.

Финист выдавил чужеземцев за рубежи Тридевятого и сплотил оборону. В Аламаннском королевстве грянуло народное восстание против авалонцев – рев Скимена о помощи. Случилось и еще одно восстание, уже в Авалоне, где люди выступили против войны. Гвиневра его подавила жестоко.

– Ты меня прости, Емеля, – говорил Баюн, – что я спорил с тобой. Я не знал тогда. Мне Светлый Князь не объяснил толком, почему медлил.

– Да я и не сержусь, – отвечал Емеля. – Со мной все спорили. Это сейчас я братьев по духу нашел. И то не все с самого начала нам поверили. Калечные у людей души. Ущербные. Их жалеть надо.

Неподалеку в тот момент случился нава, который не преминул язву вставить:

– Ущербная душа – это ерунда. Ущербные мозги страшнее.

– А ну глохни! – рыкнул на него Баюн. – Повылазило вас, честным людям проходу не даете! Знаете, что Емеля правду говорит, вот и ополчились на него!

Нава так вытаращил глаза, будто его только что укусило конское седло. А рысь нарочито отвернулся и продолжил разговор с Емелей, будто ничего не случилось.

Илейка толком не помнил, как с Баюном встречался зимой, а уж о том, что тот своровал добычу – тем паче. Извиняться не пришлось, хотя Калин Калинович и настаивал. Покаяние, говорил бывший купец, есть главное, чем Вестники одолевают адские силы, покаяние и смирение. Баюн осторожно порасспрашивал Илью, а что стало с остальными из четверки.

– Варвара помре... Нава помре... Зверь крокодил убежал кудато, а куда – не знаю.

В ночь на Ивана Купалу Баюн опять увидел во сне Елену. Тот же зал огромный, и ниши, и гроб. Мертвая царевна села в нем и потянулась:

– Как же сладко я спала!

Глаза у нее светлосерые, прозрачные, лучистые. Протягивает Елена руку и гладит Баюна по голове:

– Вы меня выбрали? – не веря глазам, спрашивает рысь.

– Твоя душа открыта. Тот, кто был в небе и под землей, уже не вернется оттуда прежним.

– Но как вас пробудить? Я не знаю, где остров Руян.

– Меня не нужно пробуждать. Я сама встану в назначенный срок. Но, – она мрачнеет, – этот срок мог бы уже наступить. Меня сковали. Мне не дают открыть глаза.

– Кто сковал?

– Волх, – кладбищенским шелестом срывается с розовых губ. – Я его пленница.

Баюн низко склоняет голову, стыдясь и не зная, как попросить прощения.

– Не надо, – говорит Елена. – Ты стал жертвой игры, размеры которой не можешь себе даже представить. Но тебя давно простили. Светлый Князь Всеслав уже скачет через миры, чтобы дать Волху последний бой и низвергнуть его навсегда. То же самое делают его братья. Их мечи ударят одновременно. Ни один из демонов не получит шанса распространиться на беззащитные земли.

– А как же светлые демоны? – неуверенно спрашивает Баюн. – Муруган и Скимен? Их... тоже?

– Ты видел, с каким остервенением воюют даже эти двое. Демон всегда демон. Все, что он может добиться – права не страдать после смерти. Поверь, это уже немало. То, что Муругана и Скимена изо всех сил старались поднять ко свету, еще не значит, что они воистину стали светлы. Они были пробой, попыткой. Но и они не отказывают себе в пище.

– Все равно, – говорит Баюн. – В этом есть чтото ужасно несправедливое. Поднять руку на собственное детище не за его поступки, а за то, что ты его таким породил... Я думал, им дадут время исправиться.

– Время вышло, Баюн. Ты видишь: мир лихорадит. Тридевятое спасено, и клинок Нави пора убирать в ножны.

– Когда вы вернетесь? – спрашивает рысь. – Когда придет конец Волху?

– Я верю, что скоро, – отвечает Елена. – Но не забудь, что для небожителей столетие – как один день. Чем больше сил будет у Волха, тем дольше продлится сражение. Ослабить его можете лишь вы, смертные, на ком он кормится.

– Разве мы можем чтото сделать?

– Вы можете все. Вспомни слова твоего друга Алеши. Кстати, где он сейчас? Должно быть, перемолот жерновами войны... – Ее голос грустнеет.

– Все мертвы... – печально вторит ей Баюн. – Я как будто приношу несчастья. Вокруг меня умирают. И попадают в ад. И даже не знают, почему.

– После смерти демонов жертвы их наваждения будут подняты на небо. Так повелела Правь. Только сознательных слуг Волха оставят во мраке и боли.

– Финист – пусть мучается! – зло говорит Баюн. – Он уже достаточно врал!

Елена проводит пальцев по его морде от уха к подбородку:

– Иди и неси мою весть, маленький витязь.

Баюн проснулся с радостью на душе. Больше его ничего не тяготило. Словно вернулись к ему те дни, когде он жил в избушке Ягжаль, дружил с белками и лисами, смотрел, как творит чародейства или упражняется с оружием его хозяйка, играл с Серым Волком в шуточные догонялки – да мало ли было светлых моментов в кошачьей жизни. Он каждый вечер, сидя у Ягжаль на руках, смотрел яблочко, негодовал, переживал за жертв Заморья и втайне мечтал быть большим, сильным, зубастым, как Серый Волк, чтобы призвать к ответу всех лиходеев. А тепрь он обрел и зубы, и силу, но почемуто принесло это ему лишь кручину да потери...

Когда он рассказал Калину Калиновичу свой сон, тот даже обнял его от избытка чувств:

– Ты молодчина, Баюн! Я говорил – душа твоя чистая!

За истекшее время к Вестникам Рассвета пришло еще человек десять. Люди приводили друзей и родичей, в ком могли быть уверены. Но недавно Калин Калинович сказал, что надо приостановиться, переждать. Насторожился Финист. Чтото учуял в вотчине, которую считал своей и только своей.

Баюн и сам знал, что царь учуял, На днях он спрашивал своего первого советника, не замечал ли он кривотолков каких, заговора, тайн в Лукоморье. «Не замечал», ответил Баюн с честными глазами, а у самого сердце туктуктук. Теперь пройден рубеж, теперь Финист не простит и не вспомнит о дружбе. Голову снимет за предательство. Или Волху скормить повелит.

– Медленно движемся, – сказал Калин печально. – Упускаем. Демон обратно крепь нагуливает, раны свои зализывает, новые присоски растит. А пойдем побыстрее – выдадим себя и все на плахе окажемся.

Если не считать стычек на западе, то Волху и вправду была дарована передышка. Он оставил за ЧиЮ право сокрушить Заморье – или хотя бы сильно его изранить – а сам переводил дух и залечивал свою истрепанную плоть. Помогало и то, что в королевствах начались волнения. Люди были сыты по горло. Балору приходилось отвлекаться, и Скимен, разрывая на себе путы, боролся все упорнее. Муруган дожал берендеев и сказал, тяжело дыша, что из войны выходит. У него есть возможность поглотить коекакие княжества, но пестовать зажегшуюся в нем тьму он не станет. С этими словами хидушский демон устало повалился ничком на базальт, раскинув щупальца, и прикрыл глаза. Равана отдал приказ восстанавливать страну и более ни во что не вмешивался.

– Надо сделать, как Светлые Князья с демонами, – ответил Баюн Калину Калиновичу. – Всем одновременно сказать. А потом скрыться и смотреть, что будет. Заодно узнаем, кто и сколько за нас.

– Это чародеем надо быть, – возразил ему Калин. – Сильным притом, очень сильным. Только демоны могут внушать всем единовременно.