Текст книги "Зарницы грозы"

Автор книги: Виктор Демуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Виктор Юрьевич Демуров

Зарницы грозы

Виктор Демуров

ЗАРНИЦЫ ГРОЗЫ

АННОТАЦИЯ

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Эпилог

Виктор Юрьевич Демуров

Зарницы грозы

Виктор Демуров

ЗАРНИЦЫ ГРОЗЫ

Название: Зарницы грозы

Автор: Демуров Виктор

Издательство: Cамиздат

Год: 2012

Страниц: 248

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

Недоброе время пришло для Тридевятого царства. На престоле – трус и вор, за морем – страшный враг, да еще смутьян Кощей Бессмертный подбивает людей бунтовать. Между молотом и наковальней путь лишь один, и знают его немногие. Но путь этот ведет в глубочайшую тьму, какой не было со времен... ну, все знают, чего. И как его пройти, если ты – всего лишь говорящий кот?

Пролог

Каждый ощутил это в один и тот же момент. Будто вынули чтото из груди, и образовалась там лакуна, которую ничем не затянуть. Мука, одиночество, безнадежность наполнили эту лакуну, как вода наполняет след, оставленный в иле. Нечто погибло в тот день, но мало кто это понял. Четыре утра ударили подземные часы Нави – самое сумеречное и тяжелое время. Переговаривались знающие:

– Сами виноваты... Зубы на всех скалили, вот и...

– Ойойой! Вечно мы виноваты, что слишком много места занимаем!

– Ох, что же будет теперь.

– А чему быть? Ждите... Увидим сейчас и здесь...

Эти разговоры не понравились, и был наложен запрет. Замки на рты, летописи в костер, вольнодумцев под уложение. Кто знал слишком много, те падали, оступившись, на нож, и так семь раз. Либо же каялись, клялись, молчали, занавешивали навьи образа, а про себя мечтали, без надежды уже, что вотвот закончатся бесславные дни и прошлое восстанет.

Один царь сменился другим, пусть и не без недовольства, пусть и порубились бояре друг с другом, и пушки гремели в сердце столицы. Так увидели люди. А под их ногами, на теневой стороне, в пекельном царстве шла отчаянная битва. Древний город выл, задыхаясь в огне, сражаясь уже не чтобы победить, а чтобы проиграть как можно меньше. Невиданные, гораздо быстрее земных, крылатые корабли разлетались на куски об его изъеденные разрушением дома. Незыблемой высилась лишь Цитадель, укрытая чародейским конусом. Пламя бессильно билось в нее, как волны в утес, лучи отражались по стрелявшим. Потерявший все, верховный нава продолжал упорствовать. Только когда чужеземцы заполнили все улицы, выискивая и убивая последних защитников, и рухнули внутрь стены священного капища, атакующие услышали мольбу: «Хватит! Пощадите! Мы сдаемся!»

– Ложь, – сказал один из командиров другому. – Они видят, что погибают, и идут на хитрость. Пытаются выиграть время.

Так оно и было. Отлежаться, перетерпеть, выждать, думал верховный нава, выходя из Цитадели в гарь пожарищ и покорно становясь на колени. Исподтишка, кропотливо, маленькими шажками добиваться своего и хранить надежду. Пусть пройдут лета. Пусть повергнуты, пусть унижены, мы еще увидим, как настанет наш час. Но чтобы это увидеть, надо быть живым.

Враги отлично понимали его мысли, поэтому нава был немедленно умерщвлен на глазах всех прочих жрецов и солдат. Его тут же, не отходя далеко, заменили куда более сговорчивым, а самых ближних помощников на всякий случай тоже казнили. Высшие жрецы угодили в подземелья, на поживу межмировым лярвам. Остальных помиловали, и те разбрелись по Навьему царству, не думая больше ни о чем, кроме как о том, чтобы выжить на руинах. Однако мстители еще долго не уходили в свои земли, пока не стало ясно, что дух противника сломлен окончательно.

Глава первая

– Бабушка Яга! Бабушка Яга! – кричал кот, высоко прыгая через стебли травы, как заморский зверь пардус.

– Я тебе сто лет как бабушка! – Не оборачиваясь, Ягжаль подошла к очередной богатырке и хлопнула ее по спине. – Не горбиться! Пузо втянуть, руки напрячь! – Перешла к следующей: – А ты как стоишь? Хочешь, чтобы тебе нос тетивой снесло? Все на свете уже растерять успели?

Какая она ему бабушка! Пятьдесят лет – это смех, а не старость. Вон Хеллион Климмакс 238, а выглядит она, как ехидно заметил ктото из писарей, на все 100. И никто ее бабушкой не зовет. Правда, за морем небось и слова такого, «бабушка», нету. Ну да что с людей взять? Нынче седину не уважают, все молодильными яблоками объедаются. Прилипло прозвище...

Кот клубком упал под ноги Ягжаль. Богатырки, прервав тренировку, с любопытством выглядывали изза могучих плеч своей княжны.

– А ну воротились по местам! – гаркнула она и взяла Баюна на руки.

– Я твое яблочко запустил, пока тебя не было, – выдохнул он. – Не утерпел до вечера. Опоздали мы, бабушка Яга. Опоздали.

– Что такое? – Страшное предчувствие кольнула в сердце богатырки.

– Залесье пало. Убили князя Влада. И как убили... Истерзали его и всем показали...

Руки Ягжаль бессильно разжались. Кот шлепнулся в траву.

– Отбой, девоньки, – сказала она дрожащим голосом. – Зря я вас торопила, гоняла. Опередили нас. Некуда больше идти.

Богатырки опустили луки. Несколько открыли рты, но Ягжаль махнула рукой:

– Кончилось все. Котик новости видел...

– А я говорила, – раздался чейто голос, – не выдержать Дракуле. Да и как он бы устоял, если все Заморье на него ополчилось! Просто чудо, что столько времени продержался.

– Цыть! – буркнула княжначародейка. Она подняла изрядно уставшего Баюна. – Пошли домой, чего там. Сама посмотрю.

Оседлав коня по кличке Белогрив, она помчалась в сторону леса, к своей тайной избушке. Ягжаль не любила эту избушку. Для вольных девиц невыносима несвобода. Даже княжна не держит их в узде. Им кажется странным, например, как можно сидеть дома и мечтать о дальних краях, не срываясь туда по первому желанию. Им непонятно, как может человека чтото удерживать, кроме цепей на ногах. Богатырки подчиняются лишь негласному закону дороги, что никем не выдуман, а рождается сам собою у тех, кто не просто выжил в степи, но слился с нею душой.

Прежде Ягжаль, как положено, жила бок о бок со своими «девоньками», но с началом гонений ей пришлось скрыться. Дружба с ИваномЦаревичем бросила тень и на нее, а потом поползли про богатырок нехорошие слухи. Ониде черные колдуньи, дикие, воинствующие, разорительницы. И какая разница, что колдует одна Ягжаль, что вольные девицы Тридевятому всегда помогали, когда приходила беда. Богатырки ушли сами, не дожидаясь, пока царь их опорочит.

Баюн молча сидел на загривке коня. Его придерживали руки Ягжаль: сухие, жаркие, жесткие, с тоненькими кольцами на кончиках пальцев и украшавшими ладони поблекшими солнцами. Она могла править одними коленями, но сейчас и этого не требовалось – Белогрив знал дорогу. Кот любил так кататься, любил пряные запахи трав, летящие в ветре, и наловчился даже держаться на спине коня самостоятельно. Но на этот раз скачка его не взбодрила. Противная стылость ворочалась внутри. В глубине души Баюн всегда знал, что Дракуле не выиграть. Однако все эти месяцы в их отравленную царем жизнь будто ворвался чистый вихрь из другого, жестокого и честного времени, скончавшегося много лет назад. Он рождал слабую надежду, что в этот раз все будет поиному. Что пробились ростки долгожданных перемен, и, если постараться, им можно помочь расцвести.

Ягжаль вломилась в свое обиталище, сбив ногами коврики, загремев какимито блюдами. Княжна не заботилась о том, как выглядит ее жилище, а шкапов и сундуков не признавала. Пожитки свои она норовила бросать на полу, как будто продолжала жить в шатре.

– А, пошло ты! – Богатырка пнула в сторону большое блюдо и едва не задела Баюна. – Ох, прости, котик!

– Я цел, – мяукнул тот. Он привык уже от чегонибудь уворачиваться. В прошлый раз Ягжаль призывала ураган, мешая в ступе помелом, разошлась и слишком сильно нажала. Дряхлое дерево переломилось – щепка едва не угодила Баюну в глаз.

Баюн вспрыгнул на стол, где оставил блюдце, и носом пододвинул дальнозор в сторону Ягжаль. Кивнул на яблочко, не притрагиваясь, будто то было отравленным. Ягжаль взяла красную маленькую ранетку и сжала, чувствуя теплое биение навьего чародейства. Часто стучало и ее собственное сердце. Наконец богатырка разжала пальцы. Яблочко, подпрыгнув, покатилось по ободу. Свет заволок блюдце и на нем появилось перо, заключенное в круг.

Как назло, яблочко показывало повтор новостей в таком порядке, словно война в Залесье – это так, ерунда. Вот сборище на Сахарном Болоте... Кощей Бессмертный по всем блюдцам Тридевятого в который раз чуть ли не со слезой клянется, что «палата татей и лихоимцев» ему рот не заткнет. Аж ошалел, шакал Заморья, сколько внимания ему. И ведь знают все, у кого кормится предатель! С Дональдом Даком за крылышко здоровается, а диплом по чернокнижию в Хогвартсе получал! Ооо, да там и Марья Моревна кулачком трясет – от сверкания яхонтов в глазах рябит. Одноглазое Лихо маячит. Водяной в кадр влезть норовит, даром что там не помещается. А вон генерал – как там его? Не вспомнить уже. К Ягжаль приставал, хотел Федотастрельца извести. Ох, срам какой...

Потом показывали Гороха, который пучил без того рачьи глаза и вещал о необыкновенном, не то что в прошлое лето, урожае молодильных яблок. Ягжаль покривилась. Все речи царя она уже знала наизусть. Послушаешь – и впрямь кажется, что в сказке живешь. А по Тридевятому проедешь – ну и где чудесато? В столице берендеев уже больше, чем русичей. Крылатый корабль запустили – а он в речке утоп. В подводный, так сказать, превратился. Домовые в темницу попадают, а злобная нечисть, вроде того же Кощея, по раутам заморским катается. Тьфу!

– А теперь новости из Залесья, – наконец сказала птица Гамаюн и торжественно расправила перья. Это означало, что сейчас пойдет какаянибудь особо кровавая гадость. – После долгого и жестокого сопротивления пала бесчеловечная тирания вампиров, выступления против которой начались в месяце лютене. Графа Дракулу...

– Ну какого графа! – не выдержала Ягжаль. – Дубина! Князь он! Князь, а не граф!

– ...нашли раненого, когда он пытался скрыться в подземелье. Повстанцы жгли его раны чесноком, затем вонзили кол в сердце. – По блюдцу поплыли столь отвратительные картинки, что Ягжаль зажмурилась. – Его прах будет выставлен на всеобщее обозрение в городе...

Показали торжествующего Ван Хельсинга, а затем – ну кто бы сомневался – Хеллион Климмакс. Древняя ведьма ухмылялась так, словно в роду у нее были звери крокодилы. Впрочем, внешность ее такой возможности не исключала.

– Выродки, – пробормотала Ягжаль. – И на вампиров еще клевещите. Да они уже лет четыреста только зверьми питаются, а кто людей трогал, тех князь Влад лично испепелял! Ну все, вкусят теперь залесцы, что такое Заморье. А ято, дура, девчонок подгоняла, и чего ради...

Долгие месяцы залесский князь не сходил у русичей ни с яблочек, ни с языков. Большинство, не задумываясь, было на его стороне. Не потому, что вампиры комуто нравились, не потому, что Залесье поособому любили – хотя всякие люди бывают, – а попросто потому, что была эта война лживой и нечестной. Потому, что русич ясно чувствует несправедливость и жалеет обреченных. Все равно что пять лиходеев с кистенями набросились на безоружного человека, но не в темной подворотне, а на глазах всего мира, безнаказанно, зная: окоротить некому.

Ягжаль и не выдержала. Всетаки женское сердце. Разузнала дороги, которыми уходили в Залесье отдельные русичи, чтобы выручать застрявших там родичей и друзей. Собрала вновь своих девиц. Те по прежним временам стосковались, уже и от луков отвыкли, поэтому многие согласились Дракуле подсобить. Уже все готово было, ждали только подорожные от залесских воевод. Не знала Ягжаль, что письма ее угодили к предателям, и никаких подорожных никто высылать не собирался. А как пали порубежные города – участь Залесья была решена.

– Будут еще войны, – вздохнул кот Баюн. – Там дальше речь Микки Мауса. Он Аграбу в осаду хочет взять.

– Так у них же джинн. Болен совсем заморский царь, что ли?

– А у нас Горыныч, бабушка, и что толку?

– Я тебе не бабушка, – привычно отозвалась Ягжаль. И то верно, все Тридевятое уповает на Змея Горыныча. Ну а что Змей? Животная глупая, кто его кормит, тот его и летает. Даже если представить, что выпустят его, поднимут, так Заморье в ответ поднимет своего Бармаглота. И сожжем друг друга дотла.

– Со всех сторон обложили, – подытожил кот. – Как волков.

– Волков! – ахнула Ягжаль. – Я же Серому пояблить обещала!

При слове «пояблить» Баюн зафыркал, что означало смех.

– Чего? Я у вас, молодежи, словечки подхватываю. Или тебе «поблюдить» нравится больше?

Щелчком пальцев Ягжаль согнала с блюдца картинку, взяла яблоко и пустила его катиться в обратную сторону.

– Покажи мне Серого Волка! – велела она.

В блюдце возникла волчья морда.

– Яга! – обрадовался хозяин морды. – А ято все жду. Думал, ускакала ты.

– Какое ускакала! Новости слыхал?

– Когда мне их слушать! Мы с Патрикеевной разбежались. Она себе заморского лиса нашла и шурымуры с ним у меня под носом крутила. А он, оказывается, еще и богач! И всю жизнь о русской лисичке мечтал!

– Что за лис? – заинтересовался кот.

– Погоди, вспомню. Рено... Ремонт... А, точно. Реньярд.

Баюн опять зафыркал.

– Угораздило твоей Патрикеевне! Это же проходимец известный, альфонс. И никакой он не богач. Покрутит с ней, нору себе отнимет, а ее за порог выкинет. Она к тебе сама прибежит прощения просить.

Серый Волк махнул лапой и обратился к Ягжаль:

– Так что за новости там, старая амазонка?

– Терпеть не могу эти заморские словечки! Совсем язык засорили. Амазонка – это в Заморье платье такое. А мы – богатырки, вольные девицы.

– Ох, ну не томи, вольная девица! Что, Дракулу убили?

– Ну да, – печально сказала Ягжаль и рассказала Волку о новостях.

– Жалко, – покачал головой Серый. – Я Дракона видел както раз. С придурью он был, конечно, но честный. И народу своему только добра желал. Родину от басурман освободил. А народ с ним вон как – кол в сердце и вся недолга. Хорошего никогда не помнят. Зато все казни ему живо припомнили и еще раз в десять больше сочинили! Хоть и казнил за дело. Сейчас они всех этих покойных татей да убийц святыми сделают.

– Знаю я, как оно бывает, – сказала Ягжаль. – Сами все видели после... ну, ты знаешь.

Волк зыркнул глазами по сторонам.

– Я чего рассказатьто хотел, – тихо сказал он. – Есть друг у меня один... Ну, не у меня, а у Ивана есть. И этому другу коечто ведомо. – Он еще понизил голос. Ягжаль наклонилась к самому блюдцу. – Мы все сидим, кумекаем, ждем, пока Микки с Хеллион соседей не скушают и за нас не примутся, да еще Кощей воду баламутит. А этот Иванов друг... Он про ключи... – Волк осекся и захлопнул пасть лапой.

– Какие ключи? – переспросила Ягжаль.

– Тссс! А то у меня неприятности будут. Ты с Иваном потолкуй. Обязательно потолкуй, времени мало у нас. Да не через яблочко, опасно это. Друг тот не в Тридевятом живет. Он, как гонения начались, в королевства уехал. И ни с кем не встречается.

– Иванто сам где?

– А где ему быть? В Лукоморье живет. Там же, где и раньше. Писаря нанял, книжку ему надиктовывает. Да только кто ту книжку читать будет? Горох ее анафеме предаст, как только узнает.

– Не через яблочко... – повторила Ягжаль. – Голуби к нам не летают. Это что же, мне в столицу ехать?

– Ах, черт, тебя же ищут... Я и забыл.

– А если я пойду? – предложил Баюн. Два взгляда обратились на него.

Ягжаль, Иван и Волк всегда посвящали говорящего кота в свои дела. Он был другом, иногда даже советчиком, но не становился четвертым в их троице. Нельзя ожидать другого, если ты весишь меньше, чем полпуда, и собака для тебя уже серьезный противник. Когда Ягжаль сказала, что собирается уезжать в Залесье, Баюн без пояснений понял – он остается дома. Жизнь, в которой можно было самому решать, что скажет новостная птица, пробегала мимо, как олениха, а ему позволялось лишь видеть ее белый хвостик. Баюн принимал это. "Поябли" Ягжаль Волку на следующий день, или даже позже вечером, ничего бы в его жизни не изменилось. Но он только что снова увидел, как заморцы в очередной раз добились своего. Как истекали лживыми самодовольными улыбками, уверенные в своей непобедимости.

– Ты? – удивилась Ягжаль. – И сколько дней ты идти будешь?

– Дай мне коня, – сказал кот. – Конь до Лукоморья доскачет сам, а в седле я удержусь.

– Тебе еще и седло? – расхохоталась Ягжаль, которая представила Баюна верхом.

– У меня ведь когти, – ответил тот. – Я же не могу ими цепляться прямо за лошадь!

– Ну ладно, – улыбнулась княжна богатырок. – Бери Белогрива, он еще оседлан.

– Яга, не сходи с ума! – попытался возразить Серый Волк. – Мне про кошек ничего не было говорено!

– А ты знаешь, что раз в четыреста лет кошка сносит яйцо? – разозлился вдруг Баюн, готовый защищать свое право на маленькую лепту. Волк опешил:

– Какое яйцо?

– А такое. Это наше поверье.

– Мне сегодня только кошачьих яиц… тьфу… – Ягжаль закрыла глаза ладонью. – Отправляйся уже, – сказала она, негромко смеясь. – Конь тебе пропасть не даст, Иван тем паче.

ИванаЦаревича многие называли Дураком. А ведь он был посмекалистее прочих. Просто он видел то, что другие видеть не могли или же не хотели. Ну кому придет в голову пойти искать то – не знаю что? А щадить волков и медведей, пусть даже говорящих?

При царе Дадоне Иван пытался доказать, что это Заморье виновно в бедах Тридевятого царства, а не... ну, все знают, кто. Он сорвал себе голос, выступая на сборищах. Он говорил, что заморцы будут врагами всегда, без разбору, свет или тьма правит русичами, твердил про узы земли, про преемственность царств, но не мог объяснить внятно, что имеет в виду.  Ему не хватало для этого ни слов, ни знаний. Иван просто нечто чуял, подспудно, как собаки чуют привидений. Он едва не попал под гонения, но вовремя вмешались его друзьязвери, напомнив людям, что Иван ведь Дурак – чего вы от него хотите? Так он и остался жить в Лукоморье, и как будто был прекратил попытки открыть русичам глаза. Подался в воспитатели к детям богатых бояр, обучал их скакать верхом и обращаться с оружием.

Белогрив донес Баюна до ворот Лукоморья и остановился пощипать траву, давая понять, что дальше не пойдет. Города волшебный конь презирал. Скучающие стражники мигом приметили интересное зрелище: белый жеребец, на котором вместо всадника сидит взъерошенный кот и вылизывается.

– Это заморские, – сказал один из стражников другому. – С ними еще такой урод зеленый должен быть.

Баюн их услышал. Закончив умываться, он спрыгнул и с надменным видом направился к воротам.

– Эээ... Хайль! – приветствовал его стражник. – Микки Маус гуд кинг! Эээ... хаму дую дуй?

Баюн не знал позаморски ни слова, но чтото подсказало ему, что стражник других тоже не знает.

– Бурмур мурбур баралгин, – снисходительно заявил кот. – Дюралекс седлекс дюрекс контекс. Айл би бэк.

Он проследовал в ворота, не обращая внимания на чешущего в затылке стражника. Эти слова, ну или чтото похожее, Баюн слышал, когда Ягжаль читала заклинания.

Не столько хотел Баюн помочь Яге, сколько повидать родные места. Ведь это в Лукоморье прошло его детство. Здесь жили те, с кем он играл, дворовые и домашние. Говорящим был только Баюн, за то он и имя свое получил. Среди зверей наделенные речью это как среди людей таланты от Бога. Перед ними шире горизонт. Не всем дано повторить славу ВаськиМуськи или Пангур Бана, но ведь гораздо проще сказать человеку «Я хочу есть» или «Поиграй со мной», чем мяукать, ожидая, пока тот угадает. Хорошим считается попасть в услужение к вещуну или чародею. Да только Тридевятое – не Авалон, места все обычно разобраны на два поколения вперед.

Баюн миновал Кожемяковы ворота. Сейчас тепло, лето на дворе, а в памяти его это место отпечаталось, как занесенное снегом. Вон у того столба он был поставлен родителями попрошайничать, едва ему исполнилось два с половиной месяца. Мама и папа в это время лазили по выгребным ямам, дрались со взрослыми котами, отбивались от ворон. Бывало, что крали у людей. Однажды папа принес кусок свеженины, целый, никем не поеденный, не порченый. Летом, рассказывал, можно будет ловить рыбок. Но ни папа, ни мама до лета не дожили. А двух старших братьев Баюна люди забрали еще раньше, поймали, поклали в мешок и унесли. Сам он сразу понял, что незнакомцы подошли не с добром, и забился в щель, откуда его не смогли вытащить, как ни бились.

Вот здесь живет КрошечкаХаврошечка. Ну, это прозвище ее, а настоящее имя Любава. Ее матушка была вещунья сильная и после смерти родилась говорящей коровой. Соседи Хаврошечки не любят: мяса не ест, в церковь не ходит, бегает простоволосая. Богохульница. А Баюн с ней дружил. Любава ему и братьям нетнет, да выносила молока с размоченным хлебом.

Мимо следующего терема надо быстробыстро пробежать. Если хозяин под гонения не попал, то здесь его злющая, страшная авалонская псина. Зовут собаку длинно, заковыристо, для всех она просто Бас или Баска. Учует – всю округу поднимет лаем, и будет пытаться высунуть морду через дырку в заборе.

Дальше овраг. Там Баюн и друзья его любили играть. Заводилами в играх всегда домашние. Они медленные, силенок меньше, но без них не так интересно. Ну погонялись друг за другом, половили бабочек или там повалялись в снегу. А домашние от хозяев и яблочек наслушиваются человеческих новостей да слухов, а потом пересказывают. И уже котята – храбрые воины Беловодья, а птички – лазутчики заморские, и всех их надо поймать. Или дырявая корзина становится кораблем купца Афанасия. Прохожие умиляются, глядя на торчащие из корзины мордочки. Баюн, если кто останавливался, сразу говорил: не надо нас гладить, мы плывем навстречу опасностям в басурманские царства. А еще, бывало, залезут в чьито выброшенные сапоги и пытаются бегать, Так изображали тяжелую конницу.

Перебегая дорогу, Баюн едва не попал под сани. Изпод полозьев кота щедро обдало грязным снегом. Ишь, торопится. Думный дьяк, небось. Так и есть – ведро позади саней в синий цвет покрашено.

Вот он, дом Ивана. Кот прыгнул на забор, с забора во двор, забежал в сени и предупредительно мяукнул. Иван сразу вышел ему навстречу и кивнул, словно его и ждал.

– Здрав будь, Баюн, – сказал он. – Пойдем, у меня молоко есть и рыбка. Тебе еще предстоит далекий путь.

ИванЦаревич приютил кота, когда тот остался без родителей. Редко кому из бродячих выпадает такая удача. У одиноких котят же судьба и вовсе одна – мыкаться, пока не попадут на чейнибудь зуб. В берендейские пирожки, например, которыми мама стращала Баюна, пока была жива. Но берендеев не случилось, а случился добрый молодец с большими твердыми ладонями, в которых Баюн помещался целиком. Котенок залез к Ивану во двор, – заборто невысокий, – прибежал на запах щей. Не успел найти, где бы чем поживиться, как его самого нашли. Все, подумал, смерть моя пришла. Однако нет. Хозяин зверям лесным и городским друг оказался. И нисколько не удивился тому, что его гость разговаривает.

– Хочешь, – сказал Иван, – живи у меня. Волкам да медведям не особо сподручно ко мне в гости ходить. А скучновато бывает. С людьми я мало дружу сейчас.

От него, от Ивана, Баюн и узнал про Заморье, про королевства, про то, какие Горох с Дадоном гадюки. Слушал, раскрыв рот. Народ Ивановы проповеди осмеивал. Мол, стародавней династии отщепыш, а позападному – бастард, престола ему не видать, вот и злословит, завидует. Иван же отвечал так: вам какая разница, кто говорит, если говорят правду? Я вам сердца застывшие, в тепловатом сале покоя утопленные, будоражу, вы вину свою чуете, вот и ищете, как вы меня охаять. Вас хоть сам Светлый Князь упрекай, вы и у него в глазах будете соринки искать.

Сторонников у царевича немало было, да только все тайных. Потому что противники кричали громче. А вскоре и вовсе стало опасно быть по его сторону. Гонения начались. Все Ивановы друзья кто куда разъехались, а кота своего, подросшего уже, он отдал старой подруге Ягжаль, чтобы увезла от беды. Та скрывается далеко, не найдут.

– Мне сейчас за пределы царства не выехать, – сказал Иван, наливая Баюну молока. – Царь Горох указ уже издал, ИванаЦаревича не выпускать. С другом по старинке общаемся, голубями.

– Как его зовутто, друга? – спросил Баюн, лакая.

ИванЦаревич покосился по сторонам и шепнул Баюну на ухо:

– Финист – Ясный Сокол.

– Как?! – поперхнулся кот. – Тот самый...

Иван прижал палец к губам.

– Тихо! Тут и у стен уши, и у дверей, и у мух с тараканами!

– И что он говорит? Серый Волк про ключи какието...

– Долгая это история, котик. Вот ты ученый. А скажи, тебе известно, что имеют в виду, когда говорят: «ты знаешь кто», «ты знаешь что»?

Баюн занялся рыбой.

– Это государственная тайна, – сказал он с набитым ртом. – Поэтому ее никто не называет, чтобы не знали. Толком никто и не знает. Считается, что прежде Тридевятым правили темные цари, которые молились Нави, а народ страдал. Потом чтото случилось – та самая тайна. И царем стал скоморох Бориска. Потом был царь Дадон. Сейчас Горох. Ну а «ты знаешь кто» – это, видимо, те самые цари. Ведь их имена везде вымарали.

– Нет, Баюн, – сказал Иван. – Ни при чем тут цари. Они и вправду были сволочами теми еще. Но раньше все было другое. Этогото знать и нельзя. Вот откуда у нас яблочкидальнозоры? А мечикладенцы, а коврысамолеты? Да тот же крылатый корабль – кто его придумал? Не Горох ведь со своими прихлебателями, он его только утопить смог. А почему старые книги печатные, а нынешние – рукописные? А ЗмеяГорыныча кто приручил и как? Я когда был маленьким, я еще самокатную повозку видел. Но ее Горох запретил. Мы так шутили: наверное, чтобы на ней никто отсюда не уехал. Помню лубок такой – повозка эта, а в ней свинья сидит, и подпись: «Я покидаю родинуматушку, купив прекрасную самокатку». Финист говорил, что есть в царском тереме тайная палата, а там – и самокатка, и пищали, что огнем плюются, и соколы железные всевидящие, и бронь легкая, как перышко, и зеркало, которое сказки показывает, и печь, которой дрова не нужны... Все эти чудеса нам должны были достаться, а достались Гороху.

– Так что же, – сказал Баюн, – выходит, если цари были всетаки злые, то это их боги пекельные хорошие? Чтото запутал ты меня, Иван.

– Не были они, котик, ни хорошими, ни особо плохими. Бог и Навь, и Правь создал, чтобы как раз между ними люди жили. Темные цари, конечно, совсем свет в Тридевятом задушили. Но даже Навь людей почем зря не губит, потому что без нас не простоит. А то, что сейчас у нас есть и будет – хуже Нави.

Баюн, закончив трапезу, лег и поджал лапы. Ему хотелось замурлыкать, задремать, но любопытство не давало.

– Заморье – слуги зла. Страшного зла, страшнее, чем пекельные боги. Все царство пекельное зубами скрипит, но под это зло прогибается. И не только Навь – вся заморская нечисть, вся королевская, вся басурманская, залесская, берендейская у этого зла в рабах. Имен у него много. Я его зову попросту Черным Князем. А Финист – Вием.

Словно ледяной ветер дохнул в горнице от этого имени. Баюн поежился.

– Но ведь ты, Иван, всегда говорил, что это Заморье в наших бедах виновато. Зло со злом борется, что ли?

– Да, Заморье. Я же сказал, что вся нечисть у Вия в рабах. И бывает так, что подземные царства бунтуют. Становятся и против света, и против тьмы. Вот и Навь взбунтовалась. Черный Князь ее сокрушил, вместе с темными царями. Заморье ему в этом помогало, и королевства тоже. Навь тогда крепка была, не то что сейчас, но все равно не выдюжила. Престол Тридевятого проходимцы заняли, которым лишь бы мошну и брюхо набить. А сейчас Вий весь мир поглотить вознамерился. Заморье у него вместо ложки, а Тридевятое – самый лакомый кусок. Вон как тешится, смакует – Кощея на службу нанял. Хотя мог бы Гороха мизинцем раздавить.

– И что же делать? – спросил Баюн. – И так вести каждый день невеселые, а ты, Иван, вовсе нарисовал мрак кромешный. Хоть ложись да помирай.

– Финист знает, – ответил Иван. – Он говорит, у него есть ключи от оковов грозы. Так и сказал – ключи от оковов грозы.

Шерсть Баюна встопорщилась. Он тихо произнес:

Кто мы здесь, на земле, когда в небе бушует гроза,

Когда гром в лоскуты разрывает веков тишину?

Тусклый свет фонарей – это слабые искры костра,

А ночная гроза – это меч, разрубающий тьму.

– Что? – переспросил Иван.

– Это навья песня. Ее както раз мне спела бабушка Яга. Хотела, чтобы я проникся. Любит она музыку Нави, а по мне так просто грохот и вопли. И она мне сказала, что гроза тут – не просто молния и гром. Для нав это в первую очередь имя. Страшное имя.

– Страшное имя... Нет, такого мне Финист не говорил. Эти ключи, сказал – наша последняя надежда. Иначе сожрет нас Заморье целиком со всеми косточками. И еще такое имя называл – Волх Всеславич. Кто это, и на чьей стороне, я так и не понял. Но Финист говорит, Волх – это дело десятое. Нам ключи важнее сейчас. Не сами ключи, вернее, а то, что ими отпереть нужно. Только он из королевства выехать не может, я – из царства. Не пошлешь же голубя за такой вещью...

– Так вот что ты в виду имел, когда про путь говорил? Это я к Финисту должен поехать?

– Котик, ты же видишь, что творится. Ты удача моя. Я уже и не чаял гонца найти. Такто все готово – карта, подорожная. Только имя твое прикажу вписать. А хотя она разве тебе требуется, ежели ты зверь?

Баюну было немного не по себе. Он, конечно, всегда мечтал, что появится богатырь, который спасет мир от наползающей тьмы, и даже рад был бы ему помочь – но себя, одного, в этой роли не представлял никогда. Однако кот тут же устыдился – сам захотел, теперь не говори, что не гуж! – и притянул карту лапой поближе к себе.

– Аламаннское королевство, – прочитал он.

– Там Вий пока еще не хозяйничает. Поедешь через Залесье, у них сейчас неразбериха. Конь есть у тебя?

– Белогрив. Только что я бабушке Яге скажу?

– О Ягжаль не волнуйся. Серый ей растолкует, что как. Понимаешь, котик, мы все тут как связанные сидим. Чуть куда дернешься, за тобой сразу погоня. Я голову ломал, думал, кого можно послать. Про тебя и забыл, а ты сам пришел. Господь так распорядился, значит.

Такого голоса Баюн от Ивана никогда раньше не слышал: настойчивого, просительного. Без страха, но Иван мало чего боялся. Лихорадочно звучал этот голос. Так цепляются за соломинку, пришло в голову кота. Что было недалеко от истины.

– Ну и ну, – сказал Баюн. – Вот так живешь, живешь, а тебе на голову рраз – дальняя дорога и тайные заговоры какието. Хорошо, что я кот, а не человек. Послушай, Иван! – вдруг осенило его. – А что Светлый Князь? Ведь не может он сидеть сложа руки! Такие дела творятся, почему же Правь молчит?

ИванЦаревич не успел ответить, потому что в окно скакнула белка.