Текст книги "Убийство с продолжением (СИ)"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

18

Профессор Мышкин отдал статью «Последняя загадка Достоевского?» в журнал «Литературное обозрение», в котором являлся членом редколлегии. Он сидел в кабинете главного редактора и пока тот, как всегда в таких случаях, бегал глазами по рукописи, читая по диагонали, что-то отмечал в своем планшете.

«Казалось бы, все творчество Федора Михайловича изучено вдоль и поперек, тайн не должно бы уже быть. Но все оказалось не совсем так: летом мне в руки попала рукопись (точнее, скан рукописи) первых глав не известного ранее достоеведам романа Достоевского «Каторжники». Рукопись не имеет никакого отношения к «Запискам каторжника», упоминаемым в записной книжке Достоевского, в которой он намечал литературные планы на 1860 год: «1) Миньона, 2) Весенняя любовь, 3) Двойник (переделать), 4) Записки каторжника (отрывки), 5) Апатия и впечатления».

Никаких заметок на тему «Миньоны» не сохранилось, но образ героини гетевского романа «Вильгельм Мейстер» невидимо присутствует в творчестве писателя. Из Твери он сообщает Михаилу Михайловичу о замысле «двух больших романов», а брат ему отвечает: «Милейший мой, я, может быть, ошибусь, но твои два большие романа будут нечто вроде Lehrjahre Вильгельма Мейстера. Пусть же они и пишутся, как писался Вильгельм Мейстер, отрывками, исподволь, годами. Тогда они и выйдут так же хорошо, как и два гетевых романа». Соперничество с Гете чувствуется в «Униженных и оскорбленных»: литератор Иван Петрович не менее связан с биографией автора, чем Вильгельм Мейстер с жизнью самого Гете; образ Нелли вдохновлен образом Миньоны. Идея романа Гете – отказ от личного счастья ради служения ближнему – несомненно, повлияла на концепцию «Униженных и оскорбленных». Переделка «Двойника» ограничилась некоторыми сокращениями первоначального текста; из «отрывков» «Записок каторжника» получилась целая книга: «Записки из мертвого дома»; от «Апатии и впечатлений» не сохранилось следов, а план «Весенней любви» дошел до нас в нескольких вариантах.

Таким образом, мы имеем полное основание утверждать, что неизвестная доселе рукопись романа «Каторжники» – еще одно произведение Достоевского, посвященное его «каторжным» впечатлениям, и не менее сильное, нежели «Записки из мертвого дома»…

В этой же статье Мышкин разместил и первую главу «Каторжников», которую, уже не по диагонали, а довольно внимательно прочитал главред.

– Это же сенсация, Виктор Алексеевич, – он, наконец, выдохнул.

– Именно, Павел Петрович! – Мышкин отвлекся от планшета, закрыл его, переключившись на беседу.

– Я вашу статью поставлю в ближайший же номер, передовицей. Сниму статью Роднянского. Два месяца лежала, еще полежит. А это же!.. Нет слов. Думаю, придется даже дополнительный тираж печатать. Благодарю вас, Виктор Алексеевич, что именно в наш журнал принесли свою статью.

– Павел Петрович, мне даже несколько обидно слышать от вас такие слова. Я уже более десяти лет член редколлегии журнала, а публикуюсь у вас и того более. Куда же мне было еще нести свой материал?

– Простите, Виктор Алексеевич. Я просто сам не свой, – он снял трубку телефона. – Ольга Федоровна, зайдите ко мне… Немедленно.

Буквально через минуту в кабинет вошла полная женщина с волосами, выкрашенными в медный цвет, в розовой шелковой блузе навыпуск и в черных шерстяных же брюках. Это была заместитель главного редактора. Увидев Мышкина, она улыбнулась и поздоровалась.

– Добрый, добрый день! – Мышкин поднялся и пожал женщине руку.

– Ольга Федоровна, Виктор Алексеевич принес сенсационную статью – им найден неизвестный ранее роман Достоевского…

– Да что вы! – восхитилась Ольга Федоровна, уважительно взглянув на профессора.

– Ну, не перебарщивайте, Павел Петрович, – улыбнулся Мышкин. – Я же вам рассказал, каким образом эта рукопись оказалась в моих руках.

– Ну, хорошо, хорошо. Суть же не в этом, Виктор Алексеевич. Не в том, как эта рукопись оказалась у вас, а в том, ЧТО это за рукопись. В общем, так, – главред вытащил из своего ноутбука флешку. – Вот, возьми флешку, это Виктора Алексеевича, скажи верстальщице, кто там сегодня дежурит, пусть сбросит себе статью. Она пойдет передовицей с моим кратким предисловием.

– Так у нас же…

– Снимай статью Роднянского. Если не хватит места, еще что-нибудь снимем.

– Хорошо, я поняла, Павел Петрович. У вас все?

– Все!

– До свидания, Виктор Алексеевич.

– Всего доброго!

Когда Ольга Федоровна ушла, Мышкин обратился к главреду.

– Павел Петрович, я бы хотел перед тем, как вы сдадите номер в печать, просмотреть гранки моей статьи и заодно взглянуть на ваше предисловие.

– Согласно Закону о СМИ, цензура у нас запрещена, – засмеялся Павел Петрович и шутливо погрозил Мышкину пальцем. – Да, конечно, конечно же, покажу. Только прошу вас, не затягивайте. Сами понимаете, у нас же сроки, подписка.

– Разумеется.

Однако эйфория у профессора Мышкина от публикации сенсационной статьи прошла сразу же после звонка ему Карамазова. Звонок и тон миллиардера были так неожиданны, что Мышкин растерялся.

– Профессор Мышкин? – не здороваясь, сразу начал с вопроса звонивший.

– Да, я вас слушаю.

– Это некто Карамазов, если помните такого.

– Шутите, Сергей Филиппович? – засмеялся профессор. – Еще бы мне вас не помнить.

– Зато вам сейчас будет не до шуток.

– Что-то у вас случилось, Сергей Филиппович? – насторожился Мышкин.

– Это, скорее, у вас случилось, а не у меня.

– Тогда я вас не очень понимаю. Точнее, не очень понимаю ваш тон. Если вы имеете ко мне какие-то претензии… Хотя, какие вы ко мне можете иметь…

– Мне доложили, даже не просто доложили, а положили на стол какой-то журнал… Сейчас, секунду! – Карамазов перевел взгляд на лежавший перед ним номер журнала. – «Литературное обозрение», а в нем статья некоего профессора Мышкина… Вы его, случайно, не знаете?

– Вы ознакомились? Это же настоящая сенсация, Сергей Филиппович!..

– Сейчас сенсацией станет то, что я вам скажу, профессор. Поэтому слушайте меня внимательно! Я дал вам возможность поработать с рукописью не для того, чтобы вы об этом трезвонили на весь мир. Разрешение на публикацию даже отрывка рукописи я вам не давал. Я, между прочим, за это заплатил деньги, и немалые. Я, разумеется, не могу запретить вам печататься – вы ученый, но вы вполне могли бы обойтись в статье одним лишь упоминанием о рукописи. Я прилагаю немалые усилия, чтобы отыскать оригинал (причем делаю это инкогнито), а вы уже растрезвонили всему миру. Да еще и меня ославили, упомянув в статье.

Профессор Мышкин всерьез испугался. Он понимал, что с такими людьми шутки плохи. Он побледнел, губы его задрожали.

– Простите, ради бога. Я не думал о подобном…

– Профессор, не мне вас, пожилого и уважаемого ученого, учить, но прежде, чем что-то совершать, всегда нужно прокручивать в голове все варианты последствий. Чтобы потом не было неприятностей. Короче, профессор. Я понимаю, что журнальная публикация – это не интернет. Тем более, если она уже распространилась… Журнал уже разошелся по киоскам?

– Ч-что? Н-нет, нет. Этот журнал в киосках не продается, он идет только подписчикам.

– В общем, думайте сами, каким образом вы дадите опровержение своей статьи.

– К-как опровержение?

– Это ваши проблемы, как. В ближайшем же номере сообщите, что это была не более чем шутка, что никакой рукописи Достоевского не было у вас в руках, что вы выдали желаемое за действительное… Что-нибудь сами придумайте! До свидания, профессор!

Но ответить ему профессор Мышкин уже не мог – ему стало плохо, схватило сердце, он упал со стула. Жена, слышавшая, как ее муж оправдывается перед кем-то по телефону, остановилась у двери кабинета, вслушиваясь. Когда же он упал, она тут же вбежала в кабинет.

– Витя! – закричала она, переворачивая мужа на спину.

– Сердце, – простонал Мышкин.

Жена тут же бросилась к телефону вызывать неотложку.

19

Достоевскому показалось, что он нашел то, что искал. Зная о привычке Федора Михайловича делать заметки на каком-нибудь клочке бумаги, на конвертах, бланках и газетах, Илья Достоевский вчитывался в эти опубликованные заметки особенно тщательно. А запись к «Униженным и оскорбленным» Федор Михайлович и вовсе сделал на повестке, присланной ему вслед за письмом П.И. Вейнберга, одного из инициаторов любительских спектаклей в пользу Литературного фонда.

В конце 1859 года на небольшом листке почтовой бумаги писатель записал: «В 1860 год. 1) Миньона. 2) «Весенняя любовь». 3) Двойник (переделать). 4) Записки каторжника (отрывок)…». На лбу и висках у Достоевского выступили капельки пота. Он достал платок, вытерся. Даже на всякий случай высморкался.

Неужели это оно? Да, но где этот отрывок? Он стал читать пояснения и выяснил, что из замышляемых «Записок каторжника» получились другие «записки», вполне законченные, – «Записки из мертвого дома». Он взял том с этими записками, стал читать. Читал внимательно, тщательно сопоставляя с текстом имевшейся у него рукописи. Нет! Это совсем не то. Данная повесть не имела целостного сюжета, а сделана в виде небольших зарисовок, хотя и выстроенных в хронологическом порядке. В рукописи же роман – вполне традиционный, с полноценным сюжетом и многочисленными героями. С истинно достоевским трагизмом и бытописанием.

Он вернулся домой в смятении. Если его рукопись нигде не значится, значит… Это значит, что он, во-первых, является владельцем уникального сокровища – подлинной рукописи своего далекого предка. А во-вторых… У него даже задрожали икры ног.

Вот он, счастливый билет. Его никто не сможет обвинить в плагиате. Он сможет несколько осовременить эпоху, описанную в романе, и… опубликовать книгу под своим именем. Именно что под своим именем, поскольку фамилия будет стоять та же. Проблема только с началом романа – у него почему-то рукопись оказалась с третьей главы, соответственно, и без заголовка. А где же первые две? Надо бы позвонить тетке Клаве, спросить. Может, где затерялись. А может, и не сохранились, сожгли или еще как использовали? Годы-то были трудные, а его ближайшие предки не такие уж и грамотные, чтобы понимать, какую ценность они хранят.

20

Жан-Мишель де Труа, частный детектив, нанятый Николя Жакло по просьбе Сергея Карамазова, дело свое делал превосходно.

Для начала он отправился в Ниццу и более часа гулял по саду Виллы офицеров в надежде отыскать хотя бы что-то, связанное с состоявшимся здесь убийством. Но время было потрачено зря – полицейские перепахали здесь каждый сантиметр и ни одна улика не прошла бы мимо их внимания.

Зато де Труа повезло в другом. Когда он наведался в книжную лавку Куртуа, то нашел там некоего высокого сухощавого молодого человека, рыжеволосого, но с уже заметными залысинами над лобовой частью головы и шикарным крючковатым носом с выступающими крыльями ноздрей. Молодой человек раздавал команды трем рабочим в синих комбинезонах (одному, по всей видимости, вьетнамцу и двум темнокожим), снимавшим и аккуратно складывавшим стеллажи и полки, упаковывавшим в большие сумки какие-то книги, бумаги, альбомы.

Молодой человек был явно недоволен тем, что в лавку вошел неизвестный.

– Что вам угодно, мсье? Вы разве не видели на двери надпись «ЗАКРЫТО»?

– Простите, ради бога. Конечно, надпись я видел, как и то, что внутри магазина находятся люди, – де Труа подошел поближе и протянул молодому человеку свою визитку. – Разрешите представиться – частный детектив де Труа. С кем имею честь?

– Франсуа Куртуа, владелец этой лавки. А теперь позвольте спросить, мсье детектив, что вам угодно?

– Видите ли, я занимаюсь расследованием убийства владельца этой лавки Пьера Куртуа и, судя по тому, что вы также назвали себя владельцем этого заведения, смею предположить, что Пьер Куртуа – ваш родственник.

– Да, это мой дед. Я, собственно, пока еще только вступаю в наследство, – немного смутился молодой человек. – Вы что хотели здесь узнать? Мне кажется, в криминальной полиции все подробно расписано.

– Хозяин, а что делать с мебелью в кабинете? – спросил один из негров на не очень хорошем французском.

– Пока оставь на месте, я освобожусь и сам все посмотрю.

– Хорошо, хозяин.

Рабочий принялся помогать своим товарищам разбирать стеллажи.

– Все, что нарыли полицейские, мне известно. Но мне бы хотелось переговорить с женщиной, которая работала здесь во время убийства вашего деда.

– Я уволил мадам Меланж. Пока я не решил, что мне делать с этим помещением, мне работники не нужны.

– Но у вас есть ее адрес?

– Разумеется. Бульвар Жана Оссола, дом 7. – Заметив на лице де Труа легкое замешательство, Куртуа уточнил: – Это за мостом через Вар. Я так понимаю, мсье не местный?

– Я из Парижа, – ответил детектив, записав адрес в свой блокнот. – А не могли бы вы уделить мне хотя бы несколько минут?

– Я? Но чем я могу вам помочь? Меня не было в Ницце во время убийства. И вообще я живу в Марселе.

– Тем не менее я бы хотел задать вам несколько вопросов.

– Хорошо. Тогда пройдемте в кабинет.

Куртуа снял чехлы с двух кожаных коричневых кресел, в одно сел сам, на другое указал рукой де Труа. Усевшись, Куртуа сразу закинул ногу на ногу, вытащил из кармана пачку сигарет, протянул ее детективу, но тот покачал головой:

– Спасибо, не курю.

Куртуа пожал плечами, достал одну сигарету, пачку опять спрятал в нагрудный карман рубашки голубого цвета, из другого кармана достал зажигалку, прикурил. Выпустив изо рта пару колец дыма вверх, наконец посмотрел на детектива.

– Я вас слушаю, мсье. Задавайте свои вопросы.

– Для начала меня интересует, почему наследником покойного стали вы, а не ваш отец, а его сын?

– Видите ли… Дело в том, что дед еще при жизни написал завещание, в котором о моем отце не было ни слова, все завещалось мне.

– Почему?

– Видите ли… – снова начал было Куртуа, и опять замялся. – Хорошо! Буду с вами откровенен.

– Спасибо!

– Мой отец – игрок. Большой любитель казино. Может за день проиграть (или выиграть) до десяти тысяч евро. А однажды и вовсе едва не довел деда до банкротства, поскольку поставил на кон его векселя. И счастье, что он сорвал куш. Когда же доброжелатели сообщили о том деду, тот едва не убил собственного сына. Он ведь в молодости пахал за двоих, наживая состояние, отец же пользовался всем готовым, но вместо того, чтобы вникать в семейный бизнес, пусть и не очень большой, он стал транжирить деньги. С того дня дед закрыл все банковские счета отца, полностью отрешил его от бизнеса, выдавал ему в месяц четыре тысячи евро и все! На тот момент я уже заканчивал университет, получал диплом юриста, и дед все переписал на меня. Разумеется, отец с этим не мог смириться, стал потихоньку подбираться к самому ценному, что было у деда – к его собранию рукописей, писем, открыток разных деятелей со всего мира…

При этих словах брови де Труа подпрыгнули вверх. Рассказчик подошел к самому интересному. Детектив достал из несессера цифровой диктофон и включил его. Куртуа замолчал, ожидая каких-то вопросов, но де Труа попросил его продолжать.

– Я потом задам уточняющие вопросы. А пока, пожалуйста, продолжайте.

– И однажды отцу удалось вскрыть сейф, где хранились все эти бумаги. Он взял наугад одну из папок, быстро закрыл сейф и тут же умчался в Монте-Карло. Оказалось, что это был оригинал романа русского писателя Достоевского. Кажется, «Каторжники» называется. Но никто такую ставку не принимал у него – нужны были живые деньги либо векселя. Тут отец узнал, что дед выставил именно эту рукопись на аукцион…

– А, кстати, почему он решил продать эту рукопись?

– Дела стали идти не так хорошо. И дед, чтобы не брать кредит, решил таким образом поправить дела.

– Понятно! Простите, что перебил. Вы остановились на том, что…

– Я помню! – Куртуа несколько секунд искал глазами пепельницу, но, не найдя ее, поплевал на окурок, бросил его на пол, придавил подошвой и, не вставая, отбросил его туфлей в угол. – Он показал это объявление маклеру, только тогда у него эту ставку приняли. На беду, в тот раз его соперником оказался какой-то русский… Он согласился сыграть на рукопись, оценив ее уникальность. Отец написал расписку о том, что в случае проигрыша он обязуется расплатиться с победителем оригиналом рукописи Достоевского. Расписку, как и положено, заверил нотариус. Отец так же незаметно, как и взял, вернул рукопись в сейф деда и снова отправился в Монте-Карло. И, как водится, проиграл. А этому русскому нужно было срочно уезжать, и он стал требовать оплаты не после аукциона, а сразу. Отец пытался уговаривать его, но все было тщетно. Тогда он объяснил, что рукопись находится в сейфе в магазине его отца в Ницце. Не знаю, почему он не захотел дожидаться аукциона, но этот русский переключился на деда, стал требовать вернуть ему карточный долг его сына, стал ему угрожать. Деду пришлось взять рукопись и пойти на встречу с этим… Ну, а дальше вы все знаете.

Куртуа замолчал, тяжело вздохнув.

– Я любил деда больше, чем отца. Но…

– Скажите, а каким образом у вашего деда появилось такое хобби, как собирание рукописей известных людей?

– Самое смешное, что самый первый экземпляр – оригинал письма Жан-Жака Руссо – принес в дом именно мой отец. Он тогда работал на какой-то стройке, он у меня строитель, и, когда ломали один старый дом, в разрушенной стене нашли маленькую шкатулку, в которой были какие-то брошки-сережки и несколько листов пожелтевшей бумаги с выцветшими чернилами. Это и было письмо Руссо. А потом уже дед потихоньку стал приобретать такие раритеты.

Де Труа был весьма доволен состоявшимся разговором. Осталось побеседовать с бывшей продавщицей, ставшей свидетелем разговора старика Куртуа с бывшим убийцей и поездку в Ниццу можно было завершать. А в Париже нужно будет встретиться с сыном покойного Куртуа. Если внук рассказал много чего интересного, думается, сын знает намного больше. А уж имя предполагаемого убийцы и его физиономию – вне всякого сомнения.

21

Спустя несколько дней после визита к Франсуа Куртуа детектива де Труа к нему из Парижа наведался и Николя Жакло.

К тому времени бывший магазинчик его деда уже был очищен от ненужной мебели и разного мусора и рабочие приступили к ремонту. Сам же Франсуа занялся бухгалтерией, просматривал все договора, банковские счета, бухгалтерскую и налоговую отчетность. Картина вырисовывалась не очень радужная, и Куртуа стало понятно, почему его дед решил продать одну из своих рукописных реликвий. Нужны были деньги, а кредит в банке брать не хотелось – это означало бы влезать в новые долги. В углу кабинета стоял тяжелый металлический сейф, на стене висели небольшие ходики фирмы Trenkle. Он сидел за столом в бывшем кабинете деда, ставшим уже его, и курил сигарету за сигаретой, поглаживая шею одной рукой и листая бумаги другой.

За этим занятием его и застал охранник. Куртуа не поднимая головы спросил:

– Тебе чего, Жан?

– Мсье, там вас спрашивает некто Николя Жакло из Парижа.

– Как мне надоели эти парижане. – Куртуа потушил о дно пепельницы очередную сигарету. – Ладно, пусть войдет.

Когда Николя вошел, Куртуа уже заканчивал убирать документы в папки и положил их в ящик стола.

– Я вас слушаю, мсье. Чем обязан?

– Мсье Куртуа, я представитель русской фирмы «Kara – Mazoff», европейское представительство которой находится в Париже.

Жакло подошел к столу и протянул Куртуа свою визитку.

– Весьма рад! К сожалению, не могу вам ответить тем же. До изготовления визиток еще не дошли руки. Прошу вас, – Куртуа жестом указал на стул. – Итак, чем обязан?

– У меня к вам есть деловое предложение от моего шефа.

Куртуа ничего не ответил, ожидая продолжения.

– Я напомню, что именно господин Карамазов желал выкупить на аукционе рукопись писателя Достоевского, которая, увы, сыграла свою трагическую роль в судьбе вашего дедушки.

– Ах да, да. Теперь вспомнил, откуда мне знакомо название вашей фирмы.

– Кстати, от имени своего шефа, Сергея Карамазова, и от себя лично приношу вам глубокие соболезнования в связи с трагической кончиной вашего дедушки.

– Благодарю! Хотите кофе?

– Спасибо! Не отказался бы.

Куртуа встал, подошел к двери кабинета, открыл ее и крикнул:

– Амели, сделай нам, пожалуйста, два кофе.

Затем вернулся на свое место.

– Итак, вы хотели сделать мне какое-то предложение?

– Совершенно верно. Мой шеф хотел бы приобрести у вас оригинал письма Льва Толстого к философу Николаеву.

– А почему вы решили, что я могу или даже хочу что-то продавать из коллекции моего деда? – удивился Куртуа.

– Я ни на чем не настаиваю, я просто предлагаю. Видите ли, мсье Карамазов довольно странный человек: он питает слабость к русским философам и к русским писателям, у которых четко прослеживается своя философия. Потому он и хотел приобрести рукопись Достоевского, а теперь, когда ему стало известно, что у вас есть оригинал Льва Толстого, тоже писателя-философа, к приверженцу монистической теории Петру Николаеву, он готов предложить вам за это хорошую сумму. Десять тысяч евро.

– А кто такой этот Петр Николаев, простите?

– Не очень известный даже в России философ, развивавший идеи религиозно-нравственного учения Толстого. Автор нескольких трудов о духовно-монистическом миропонимании. Кстати, эмигрировал во Францию и с 1905 года до самой смерти жил здесь, в Ницце.

– Вот как?

В этот момент в кабинет вошла с небольшим подносом в руке миловидная рыжеволосая женщина. Она поставила на стол дымящиеся чашечки с кофе на блюдцах, сахарницу и кофейные ложки.

– Спасибо, Амели. Кстати, познакомьтесь – это моя жена. А это мсье Жакло из Парижа.

Николя с Амели улыбнулись и кивнули друг другу.

– Там все нормально?

– Да, дорогой!

Амели вышла. Куртуа придвинул к себе чашку, бросил в нее два маленьких кусочка сахара, стал размешивать. Взял свою чашку и Жакло.

– А я, знаете ли, без сахара привык.

– Итак, почему вы решили, что я продам вашему шефу оригинал письма Толстого?

– Я так понимаю, вы сейчас заняты ремонтом помещения. Магазина уже здесь не будет?

– Да! Я решил открыть здесь офис своей юридической конторы «Франсуа Куртуа». Я юрист по образованию, и юриспруденция мне ближе, нежели торговля. – Куртуа сделал маленький глоток.

– Но чтобы открыть фирму, сделать ремонт в помещении, раскрутить ее, наконец, дать рекламу – нужны деньги. А я так понимаю, что, помимо того бесценного богатства в виде рукописей знаменитостей и этого помещения ваш дедушка не оставил вам особого наследства.

– Вы что, налоговый инспектор? Откуда вы это знаете?

– Просто догадываюсь.

– Великолепно! Тогда просто догадайтесь, что сумма, названная вами, не идет ни в какое сравнение с той ценностью, которое представляет письмо этого русского писателя.

– Назовите вашу цену.

– Я не специалист в этом деле. Мне нужно посоветоваться.

– Конечно! Но только позвольте вам дать маленький совет. Мы хотя по возрасту с вами почти равны, но у меня гораздо больший опыт в бизнесе. Так вот: если хотите купаться в роскоши, не заплывайте за буйки, можете утонуть.

– Не понял.

– Это я к тому, что лучше получить реальную или даже чуть заниженную цену, чем не получить завышенную.

– Об этом не беспокойтесь. Я вам позвоню завтра и скажу свой ответ.

– Договорились!

Жакло допил свой кофе, встал и, пожав руку Куртуа, ушел.

На следующий день они созвонились, долго торговались по телефону, пока не сошлись на устраивающей обе стороны сумме.