Текст книги "Убийство с продолжением (СИ)"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Скажи, Симон, а не с этой ли целью ты прибыл в Россию?

– Что? Н-нет! Конечно же, нет.

Раскольников сообразил, что сказал слишком много лишнего, чего никогда не сказал бы, будучи совершенно трезвым. Он глянул на часы.

– О! Было приятно познакомиться. Но, увы, время поджимает.

– Взаимно! Надеюсь, наше сотрудничество наладится и мы будем встречаться чаще. Не в Москве, так в Париже.

– Да, если это только не будет касаться двойных технологий. Ты же понимаешь – санкции Евросоюза.

Карамазов проводил гостя до выхода, подозвал своего водителя.

– Отвези господина, куда он тебе скажет.

Они пожали друг другу руки, тепло обнялись, Раскольников сел в карамазовский белый «Лексус». Когда машина скрылась за поворотом, Карамазов набрал номер Коваленко.

– Семеныч, срочно ко мне. Есть теплая информация для Порфирьева.

33

Любаша Раскольникова родила здорового первенца. Радости было много. И у матери, и у отца. Тимофей Раскольников ждал именно сына, наследника, и жена не подкачала.

Решили назвать Авксентием, в честь деда Раскольникова, погибшего при обороне Севастополя в 1855 году.

Когда крестили младенца в семиреченской церкви, от Желниных пришла только сестра Варвара. Ни матери, Клавдии Георгиевны, ни брата Федора не было. У Любаши кольнуло сердце – неужто мать и вправду разобиделась из-за исчезновения записок сочинителя Достоевского? Не решилась о том спросить сестру, а Варвара сама не заводила о том разговор. Молча, от себя, передала в подарок племяннику маленький серебряный крестик. И все!

Любаша тяжело переживала такое положение вещей, но мужу ничего не говорила. Еще раз, не ставя Тимофея в известность, обыскала весь дом в поисках рукописи, но тщетно. И только малыш ее радовал, только обнимая и ухаживая за ребенком, она забывала все невзгоды. Это был крепкий, большеглазый, светловолосый, весьма разумный мальчик.

Через полтора года она родила во второй раз – теперь девочку.

Станица Семиреченская разрасталась и хорошела, построили свою церковь и освятили ее в честь Рождества Христова. Девочку крестили в ней. И снова пришла только Варвара, втайне от матери. Зато теперь ушла не сразу, заглянула в сестрину хату, немного поиграла с Авксентием, своим крестником. Поплакала с сестрой. Вернулась домой.

Когда рожала в третий раз – роды получились тяжелыми, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Родился мальчик, но прожил только месяц. Даже покрестить не успели. А спустя еще несколько месяцев, не дожив нескольких дней до своего двухлетия, умерла дочка. Когда же через полтора года умерла и полугодовалая дочка, Любаша поняла, что материнское проклятие действует. За это время она постарела будто лет на двадцать. Она призвала к себе Авксентия, осмотрела его внимательно, прижала к себе, стала жарко, по-матерински целовать щечки, лобик, голову.

– Авксентьюшка, родной мой, любименький мальчик мой, ты не бросай маму, как твои братик и сестрички. Ладно?

– Ладно! – кивнул белобрысой головкой Авксентий.

– Вот и хорошо! А поможешь маме найти одну вещь? Мы ее отвезем твоей бабушке, и у нас будет все хорошо.

– Ладно! – снова кивнул Авксентий. – А что за вещь?

– Такой небольшой холщовый мешочек. А в нем сила необыкновенная.

Воспользовавшись тем, что Раскольников, к тому времени уже ставший хорунжим и возглавивший сотню, уехал со своей сотней в горы на учения за десяток верст, Любаша вместе с сыном снова устроила в своем доме обыск. Передвигала с места на место шкафы, сундуки, столы, обшарила все закутки и углы, по сантиметру прощупала все печурки, печные ниши, подпечья, перестелила все тюфяки на полатях – записок нигде не было. Вышла в сени, где уже возился Авксентий. И вдруг он исчез вместе со свечкой, которую держал в руке.

– Авксюша, ты где? – заволновалась мать.

– В чулане! – послышался глухой голос сына.

А через пару минут он выглянул из чулана, держа в руках какой-то побуревший небольшой мешок.

– Глянь-ко, маманя, чего я нашел.

Он протянул Любаше холстину, и у той задергались мышцы лица – она почувствовала, что это именно то, что она искала. Она дрожащими руками развязала веревку, раскрыла мешок, сначала заглянула внутрь, затем вытащила свернутый в рулон свиток, развернула его, пробежала глазами. Все! Это оно!

Собрав сына, она поехала в Семиреченск к матери, встала перед ней на колени, сына тоже поставила на колени и склонилась до самого пола.

– Виновата я, маменька, в том, что недоглядела за своим мужем, который обманом и хитростью выманил записки сочинителя у Феденьки. Прости меня и ты, Феденька. Простите меня! Простите во имя сына моего Авксентьюшки и во имя будущего моего ребенка, что у меня под сердцем. Сымите свое проклятие, маменька. Не могу я боле! Коль не простите – утоплюсь али повешусь.

– Встань! – приказала Клавдия Георгиевна. – И мальчонку подыми.

Любаша послушно выполнила приказание.

– Подойдите ко мне!

Дочь с внуком подошли почти вплотную. Клавдия Георгиевна сначала перекрестила обоих, затем поцеловала каждого в лоб.

– Идите с богом!

Будто гора с плеч свалилась у Любаши. Складки на лице расправились, спина выпрямилась.

– Спасибо, матушка! – Она поклонилась в пояс, заставила также поклониться сына Авксентия и, расплакавшись, покинула материнский дом успокоенной.

Однако вернувшийся в это время из похода Раскольников встретил ее весьма неласково.

– Где была? Почему мужа не встречаешь?

– К матери ездила, прости! Не знала, что ты вернешься.

– Че это ты в кои-то веки туда поперлась! – немного помягче, но все же грубовато спросил Раскольников. – Эта старая ведьма ни разу даже на крестинах наших детей не была.

– А мы бабушке отвезли мешочек, – вставил свое Авксентий.

– Какой мешочек? – побледнел Раскольников, догадываясь, о чем речь.

Он выскочил в сени, полез в чулан. Любаша тут же, понимая, чем закончится дело, поцеловала сына и зашептала:

– Подь на улицу, сынок. Проверь, как там наша Мурёнка пасется.

Авксентий кивнул и тут же выбежал во двор. Едва за ним закрылась дверь, в горницу ворвался разъяренный Раскольников с нагайкой в руке.

– С-сука! Зачем отдала записки?

И с размаху вытянул нагайкой жену, попав по лицу. Она вскрикнула, закрыла лицо руками и повернулась к мужу спиной. Ей уже было все равно, убьет ее муж или просто покалечит, – главное, она сняла материнское проклятие.

34

Вернувшись домой после утренней разноски почты, тетка Клава явно почувствовала, что в доме побывал какой-то непрошеный гость: не все вещи находились в том месте, в каком она их оставляла, а старинный сундук, доставшийся ее Мишке от его отца, а тому – от его отца, давно пылившийся в углу маленькой спальни, так и вовсе оказался с сорванными петлями, замок же просто лежал сверху на сундуке. Она испугалась, пошла на кухню, схватила большой кухонный нож и громко и, как ей самой показалось, не своим голосом крикнула:

– Кто здесь? Выходи!

Естественно, никто ей не ответил. Она прошлась по квартире – никого не было. И только тут до нее дошло, что во входной замок, который всегда открывался легко, она не сразу смогла вставить ключ. Возможно, кто-то пытался открыть дверь и подыскивал подходящий ключ. Тело ее покрылось мурашками страха. Она проверила дверь, задвинула засов, вернулась на кухню, достала из шкафа двухлитровую бутыль с наливкой (сама делала, почище любого вина, а уж по крепости – и подавно), налила полный граненый стакан, выпила залпом, крякнула, занюхала рукавом шерстяной кофты, напялила на себя фуфайку, сапоги, выскочила на лестничную клетку, захлопнула дверь. Хотела было спуститься во двор, но взгляд ее остановился на двери напротив. Она позвонила, никто не отзывался. Нажала еще раз на кнопку, хотела было уже уходить, как услышала, что кто-то за дверью завозился. Через минуту дверь открылась, на пороге стоял, пошатываясь, в фуфайке, накинутой на серую, давно не стиранную майку, в тренировочных штанах с оттянутыми коленями седой, морщинистый сосед.

– Колька, опять нажрался, сволочь!

– Имею п-право! На свои пью!

– Свои-то, небось, давно уже пропил. Верка где?

– Почем я знаю? Я че тебе, шпион?..

– Ай!.. – махнула рукой тетка Клава, а потом все же спросила: – Ты, случаем, ничего не слыхал, никого здесь на площадке с утреца, пока меня не было, не видал?

– Я че тебе, шпион? – снова ответил сосед и икнул.

Тетка Клава еще раз махнула рукой и пошла во двор. Решила заглянуть к участковому, посоветоваться. На ее счастье, участковый был дома, его мотоцикл с коляской стоял у подъезда дома напротив. Видимо, как раз на обед приехал.

Она позвонила, зашла к нему. Это был щуплый, среднего роста, но с огромными ладонями рыжеволосый старший лейтенант. Жил он один с матерью. Мать когда-то училась вместе с теткой Клавой. Подружками не были, но и не ссорились никогда.

– Паш, Степка твой дома?

– Обедает. Что, письмо ему какое?

– Да нет, тут другое. Мне кажется, дома у меня кто-то побывал.

Услышав знакомый голос, в прихожую вышел и сам Степан.

– Здорово, теть Клава. Случилось чего?

– Случилось, касатик. Прихожу я это, после утренней разноски, и чую, какой-то гость нежданный у меня был.

– Что за гость?

– Говорю же, нежданный. Замок у меня всегда легко открывался, а тут даже не с первого раза ключ вставила. Потом вещи не так лежат. А уж сундук наш запыленный, сто лет не тронутый, так и вовсе оказался вскрытым – петли оторваны, замок рядом валяется.

– Ты не того, теть Клава? Не выпимши?

– Так я и хлебнула со страху-то!

– Ну, ладно! Пойдем, поглядим, что там у тебя.

– Ты бы поел, Степ!

– Да я уже, мам. Ну, пойдем, теть Клава, посмотрим, что там у тебя.

Тетка Клава не без тревоги открыла дверь своей квартиры, пропуская вперед участкового. Степан на всякий случай вытащил пистолет из кобуры и вошел внутрь. Не спеша, шаг за шагом, он обошел всю квартиру, она, как он и предполагал, оказалась пустой.

– Ну что, теть Клава, чисто тут у тебя. Ну, в смысле, никого нету. Тебе не того, не показалось?

– Как же показалось, Степ. Глянь-ко на сундук: я чай, у меня ключ есть, чего бы мне петли с места срывать?

– Ну, это да! – согласился участковый. – Оттуда что-то украдено, из сундука?

– Да нет! Че там красть-то? Тряпье моей да Мишкиной мамки с бабкой. Уж давно хотела его выбросить, да Мишка все не разрешал. Говорил… как это… ритет, что ли, какой – то.

– Раритет, наверное, – засмеялся Степан.

– Во, точно! – кивнула тетка Клава. – Да еще там ценность наша была, рукопись Достоевского, так я ее после смерти Мишки Ильюшке отдала, племяшу, как и завещано.

– Это что, дядя Миша романы у тебя пописывал с бодуна-то? – хмыкнул Степан.

– Какой дядя Миша, и-эх! Темный ты, Степка, как я погляжу. Рукопись-то писателя, прародителя Мишкина, Федора Михалыча Достоевского. Слыхал такого?

– Как не слыхать! – Степан спрятал пистолет в кобуру.

Он подумал, что у тетки Клавы то ли от страха, то ли от выпитого слегка поехала крыша – о какой рукописи Достоевского можно здесь говорить, тем более о нем, как о Мишкином прародителе. Желая сменить тему, он спросил:

– Посетитель-то этот твой ничего не украл, ты все проверила?

– Ну да! Странный он какой-то, видать. Взять ничего не взял, и зачем только сундук вскрывал?

– Ну ладно, теть Клава. Мне в контору надо. Ты это, если что, звони или приходи. Знаешь же, где меня найти.

– Как не знать, касатик. С твоей мамкой, Пашкой, в одном классе еще учились. Знаем друг дружку как облупленные.

Участковый ушел, тетка Клава еще раз проверила, все ли в порядке. Глянула на часы: ой, боже, на почту ж бежать надо!

Впрочем, тетка Клава не зря испугалась. Незваный гость наведался к ней снова – на сей раз уже ночью, после полуночи. Как он вошел в квартиру, она не поняла – дверь была закрыта не только на оба замка, но и на внутренний засов. Она уже собиралась ложиться спать – на работу надо было приходить к семи часам, а у нее всегда были проблемы с засыпанием. Тем более сегодня, когда она перенесла такой стресс. Чтобы успокоиться и быстрей заснуть, она выпила двести граммов водки – наливка ей бы сейчас не помогла.

Незнакомец тихо подкрался к ней сзади, и в тот момент, когда тетка Клава разбила постель и взбивала пышную пуховую подушку, она почувствовала у своего горла лезвие ножа.

– Ой, кто здесь!.. – вскрикнула она, но на последнем вздохе незнакомец свободной ладонью зажал ей рот.

– Тише, тетка! Не надо поднимать шума.

Незнакомец говорил без акцента, но в его речи чувствовалось какое-то напряжение, незаметное для иностранца, но чувствительное для уха любого носителя языка. Это заметила даже перепуганная и слегка захмелевшая тетка Клава. Впрочем, хмель сразу практически улетучился.

– Кто вы и что вам нужно? – как можно спокойнее, но с заметной дрожью в голосе спросила она.

– Кто я – не важно! А нужно мне то, что в твоей семье передается из поколения в поколение по мужской линии. Отдай мне это, и я оставлю тебя в покое. Иначе буду немножко резать.

В доказательство незнакомец слегка надавил на лезвие, и на горле у тетки Клавы выступили красные ниточки крови. Она еще больше задрожала и от испуга никак не могла сообразить, о чем речь.

– Не пойму я тебя, касатик. Чего это у нас по мужской-то линии передается?

– Эй, тетка, я же тебя предупреждал: не упрямничай – останешься в живых, – он еще сильнее прижал лезвие к горлу.

– Так это, ты ж мне весь мозг передавил, я и понять не могу, чего тебе нужно.

– У вас что, в этой сраной Сибири у всех мозг в горле находится? – незнакомец уже начал раздражаться, и тетка Клава почувствовала это и уже готова была запаниковать.

– Так ты скажи по-русски-то, чего тебе нужно?

– Мне нужна рукопись, которая есть у тебя и которая тебе не принадлежит.

Тетка Клава наконец сообразила, чего от нее хотят. И одновременно подумала о том, что если она сейчас скажет, что рукопись у племянника, у Ильи, значит, этот же огромного роста бандит доберется до него, а там – неизвестно, чем все закончится. И она решила схитрить.

– Так бы сразу и сказал. Так нету никакой рукописи. Мишка-покойник, мужик-то мой, спьяну чего только не наговорил. Даже то, что он прямой потомок писателя Достоевского…

– Заткнись! И отвечай по существу на поставленный вопрос. У меня нет времени с тобой пререкаться.

Незнакомец провел кончиком ножа от горла вниз к груди.

– Ой-ой, не надо, касатик! Я же говорю, что Мишка-покойник кудай-то эту рукопись подевал – то ли пропил, то ли продал, сама не знаю. Ты ж сам сказал, что это только по мужской линии, а я и не видела ее отродясь никогда.

Незнакомец швырнул тетку Клаву на кровать, она упала вниз лицом, но быстро, сама от себя не ожидая, смогла перевернуться на спину и подняла глаза на незнакомца. Но лицо его в темноте разглядела с трудом, на голове к тому же была натянутая по самые брови черная вязаная шапочка. Он переложил нож из правой руки в левую и тут же влепил ей такую оплеуху, что у нее перед глазами вспыхнуло сразу несколько тысяч ярчайших звезд. Она схватилась за лицо и заголосила:

– Что ж ты делаешь, ирод? Зачем старуху бьешь?

Он сделал шаг к ней и приставил нож к груди:

– Я тебе говорил, кричать не надо. Тебе же хуже будет.

Дрожь покрывала все тело женщины. Но она все же сумела разглядеть в моменты, когда незнакомец перекладывал нож из одной руки в другую, что на мизинце левой руки у него не хватало одной фаланги.

Он все сильнее прижимал острие ножа к ее груди в районе сердца. Дыхание у женщины сперло, она уже не могла не только кричать, но даже говорить и лишь хрипела, постанывая.

– Не дури, тетка! Лучше сразу отдай рукопись.

– Клянусь тебе, касатик, нету у меня никакой рукописи, вот те крест, – тетка Клава с трудом выдавливала из себя каждое слово, но при попытке перекреститься незнакомец ударил ее рукоятью ножа по запястью.

– Ай! – хрипло вскрикнула она, и из ее глаз брызнули слезы. – Клянусь тебе, нету у меня рукописи. Мишка перед смертью отдал ее… – она осеклась, сообразив, что едва не проговорилась, но этого было достаточно для незнакомца.

– Кому отдал?

Она молчала.

– Я спрашиваю, кому твой мужик отдал рукопись? – он резким взмахом вспорол ножом ее ночную рубашку сверху почти донизу.

Она стыдливо схватилась за нее, тут же скукожившись едва ли не вполовину своего роста. Она молчала, перебирая руками края порезанной ночнушки. В окно комнаты вдруг с улицы ворвался свет на какую-то секунду – проехал автомобиль, осветивший двор своими фарами. И тут же вновь стало темно. Незнакомец среагировал на свет – на какое-то время замер, выжидая, что бы это значило. Поняв, что ему пока ничего не угрожает, он снова подошел к женщине и ударом кулака свалил ее, она затылком уткнулась в подушку, и показалось, что на миг потеряла сознание.

– Перед тем как начать тебя резать, я сначала поразвлекаюсь с тобой, старая. Ты ведь давно сексом не занималась, а? – вместо смеха из его горла послышались какие-то нервные всхлипы.

Она сжалась еще больше, вцепилась руками в одеяло. Но незнакомец решил и дальше издеваться над ней:

– Хотя нет! Не хочу доставлять тебе удовольствие. Все же буду понемножку резать.

Он провел по ее обнажившемуся животу ножом, который оставлял после себя кровавый след.

И тут тетка Клава не выдержала.

– Не надо меня мучить. Я тебе не вру. Рукописи здесь нет, она у Мишкиного племянника Ильи. А где он живет, я не знаю – он человек молодой, моторный. Сегодня здесь, завтра там.

– Фамилия племянника?

– Такая же. Достоевский.

– Очень хорошо!

Незнакомец подошел к столу, на котором лежал теткин мобильник, взял его в руки, стал листать телефонную книжку. Нашел нужный телефон, внимательно вгляделся в него, запоминая. Осклабился, швырнул телефон на пол, наступил на него подошвой ботинка, услышал хруст, после чего поднял, вытащил сим – карту, разрезал ее ножом, а осколки телефона швырнул куда-то в угол.

– Вот видишь, тетка! Если бы ты сразу мне все это рассказала, уже давно бы спать легла. Ну, прощай!

Незнакомец исчез так же незаметно, как и появился. Но тетка Клава уже этого не видела – с ней случился удар, она потеряла сознание.

35

Илья Достоевский заглянул в директорский кабинет.

– Можно, Вероника Николаевна?

Директриса сидела за компьютером и просматривала электронные записи учителей. Оторвавшись от монитора, она кивнула.

– Заходите, Илья Иванович.

Она последний раз щелкнула мышкой и обратила свое внимание на вошедшего.

– Я вас слушаю.

– Вероника Николаевна, у меня к вам просьба. Я прошу освободить меня от уроков в десятом классе.

– Здрасьте, приехали! Это с какого такого перепуга?

– Понимаете, – Достоевский замялся, не зная, как лучше выразить свою мысль, а затем решил резать правду-матку: – Не хочу иметь неприятностей.

– Что за неприятности? – насторожилась директриса.

– Дело в том, что… Ихменева втюрилась в меня без ума, а мне только не хватало обвинений в педофилии и развратных действиях с несовершеннолетней. Вы же знаете, Вероника Николаевна, у меня несколько другие приоритеты.

Директриса облегченно выдохнула.

– Вы меня успокоили, Илья Иванович!

– Чем же?

– Ну, вы же понимаете, городок у нас маленький и разные слухи про вас ходят.

– Уже ходят?

– Увы! Но то, что вы сами пришли ко мне и затеяли этот разговор, делает вам честь. Значит, как я и была уверена, ничего страшного вы не совершили. А из класса я вас, конечно, уберу, хотя, сами понимаете, в конце года мне сложно будет найти вам замену.

– Да вы же сама словесница, Вероника Николаевна. Почему бы вам, как говорится, не тряхнуть стариной. К тому же какие сейчас занятия в десятом классе? Одна лишь подготовка к встрече с бабой ЕГЭ.

– Ну, спасибо, Достоевский, за красноречивый комплимент насчет старины.

– Да вы же прекрасно меня поняли, Вероника Николаевна, – засмеялся Достоевский, довольный, что так легко удалось разрулить ситуацию.

– Ладно, ладно! Идите! – улыбнулась в ответ директриса.

Достоевский вернулся в учительскую, быстро собрал свой портфель и вышел из школы. Он был несколько озадачен полученным из Москвы письмом. С одной стороны, редактор журнала «Новый мир» сообщала о том, что его произведение одобрили на редколлегии к публикации, с другой же стороны, сообщали, что в ближайшей перспективе роман опубликован быть не может в силу переполненности редакционного портфеля.

Интересно, а неближайшая перспектива – это когда? – подумал он.

Он зашел в магазин. Продукты в доме закончились. С утра съел последнюю порцию пельменей. Отоварившись по полной, он шел домой, сочиняя в голове очередное стихотворение. Так у него часто бывало: когда настроение хорошее, когда удавалось безболезненно выходить из ситуации, подобной сегоднящней, к нему сразу заскакивала муза, помогая ему сочинять. Он, возможно, и закончил бы мысленно очередное стихотворение, если бы оно мгновенно не выветрилось из его головы, когда он увидел во дворе своего дома Анечку Суглобову – героиню его романа.

Он остолбенел, остановился в нескольких шагах от девушки и смотрел на нее в упор, практически не моргая. И Анна поняла, что этот молодой человек именно тот, ради которого она и приехала в этот забытый богом сибирский городок. При этом ей стоило больших усилий, чтобы сдержаться.

А Достоевский поставил сумку с продуктами и портфель на землю, все еще слегка прикрытую снежным настом, и проговорил:

– Девушка, вы меня простите, но я, кажется, знаю, как вас зовут.

– Интересный способ знакомиться. У вас в вашем городе так принято? – едва сдерживая улыбку, ответила Анна.

– Нет! Просто я писатель, а вы являетесь точной копией моей героини, и зовут вас, вероятно, Анна. А фамилия – Суглобова.

– Вы почти угадали, только фамилия моя Сугробова.

Анна Сугробова только накануне приехала в Болотное. Заранее через интернет узнала, что гостиниц в этом захолустье нет, но под мини-гостиницу обустроили одно крыло двухэтажного общежития компрессорного завода, давно уже дышащего на ладан и живущего в основном за счет сдачи в аренду площадей местным (и не только) предпринимателям под барахолку. Крыло косметически подремонтировали, комнаты для проживания освежили, мебель обновили, в окна вставили пластик – все остальное, включая и места общего пользования с умывальниками и кухней, осталось в коридоре, как это и было в еще старые добрые советские времена. Вот в одну из таких комнат и вселилась Сугробова. Она была не особенно привередливой девушкой. К тому же понимала, что приехала сюда ненадолго. Две кровати, две тумбочки, один шкаф, стол, два стула, на котором стоял пустой графин для воды и два стакана, – вот и вся обстановка. На ее вопрос, могут ли к ней кого-нибудь подселить, администратор, словно бы извиняясь, ответила:

– Теоретически могут, но если учесть, что таких комнат, как ваша, у нас еще пять, а больше четырех-пяти гостей в месяц сюда не заезжает, то можете жить спокойно.

– Спасибо! Скажите, а на ночь вы закрываете двери?

– Теоретически надо бы, – в том же тоне ответила администратор. – Но мы же живые люди и все понимаем, – улыбнулась она, и Анне показалось, что даже будто бы подмигнула ей. – Дежурство у нас здесь круглосуточное, так что не волнуйтесь.

Утром, узнав у все той же гостиничной администраторши, как ей найти нужную улицу, она отправилась на прогулку, понимая, что днем в будний день вряд ли застанет Достоевского дома. Она ведь не знала, что он работает в школе и может прийти гораздо раньше, чем обычный работник какого-нибудь другого предприятия. Поэтому и слегка удивилась, столкнувшись с Достоевским в еще не совсем позднее время.

Если в Москве начало апреля выдалось теплым, то здесь еще вовсю распоряжалась зима. Разве что только снег сверху не падал. Да морозец был не такой знатный, хотя даже он пощипывал за уши и кончик носа.

– Я раньше вас никогда здесь не видел, – продолжал Достоевский. – Вы, вероятно, приезжая?

– Какой вы догадливый, – хмыкнула Сугробова. – Впрочем, я вас перехвалила. Если бы вы были догадливым, вы бы, после того как узнали мое имя, могли бы и сами представиться.

– Ой, простите, ради бога! Я просто так был шокирован вашим внешним сходством с моей героиней, что мозг совсем выключился. Меня зовут Илья, фамилия Достоевский.

Он протянул ей руку, она протянула в ответ свою. Он довольно долго пожимал ее, не отрывая от нее взгляда. В этот момент мимо проходила со школьным рюкзаком, закинутым на одно плечо, Ихменева. Она остановилась и удивленно посмотрела на незнакомую ей девушку. Затем окликнула Достоевского:

– Здравствуйте, Илья Иванович! А Вероника Николаевна сказала, что вы заболели и поэтому уроки у нас будет вести она.

Достоевский, наконец, отпустил Анину ладонь и повернул голову к Ихменевой.

– Почему заболел? – потом сообразил, что директрисе нужно было бы как-то объяснить замену, и тут же начал выкручиваться: – А, ну да! С утра себя неважно почувствовал, но в магазин-то все равно ходить нужно. Ты же знаешь, я живу один.

– А вы всегда в магазин с портфелем ходите? – ехидно вопросила Ихменева, кивнув на стоявший на снегу рядом с продуктовой сумкой черный портфель.

– Портфель? Ну, конечно! Я же сказал, что утром почувствовал себя неважно, пришел в школу, а уже потом отпросился у Вероники Николаевны.

– А, ну ладно! Извините, что отвлекла вас от интересной беседы.

Ихменева пошла вперед, но при этом три-четыре раза оглядывалась назад, пока не скрылась за углом дома.

– Это что за создание? – поинтересовалась Сугробова.

– Это? Света Ихменева из десятого класса. Одна из моих учениц.

– Судя по тому, как она разговаривала со своим учителем, – стерва еще та!

– Ну, зачем вы так! Скажу вам по секрету – она в меня влюблена. А тут увидела рядом со мной красивую женщину, вот и заревновала. Уверяю вас, она не такая.

– Ну-ну! А вы что же, отвечаете ей взаимностью?

– Что вы! Она же еще девочка! Ой, что же мы стоим. На нас уже люди смотрят. Может, зайдем ко мне?

– Ну, вы даете! Если на нас смотрят люди, когда мы просто с вами стоим, то что они подумают, когда я пойду с вами в ваш дом?

– Вы правы, пожалуй! Но как же быть? Послушайте, давайте я занесу домой вещи, а потом выйду и в какой-нибудь кафешке посидим, познакомимся поближе?

Сугробова ответила не сразу. Понимала, что нельзя сразу соглашаться, а Достоевский стоял и молча ждал. Впрочем, пауза затягивалась, и он не выдержал, спросил:

– Так вы меня подождете, Аня?

– Ну, хорошо! – наконец ответила она. – Только, если можно, не здесь.

– Конечно! Через два дома отсюда есть небольшой скверик. Давайте встретимся там.

Ноги сами привели Достоевского в уже известное нам кафе. Пока шли, разговаривали. Сугробова начала первая.

– Скажите, Илья, я так и не поняла, так вы кто: учитель или писатель?

– Я понимаю, Аня, что вы, вероятно, далеки от литературных кругов, поэтому вам будет трудно понять…

Анна не стала разубеждать Достоевского в этом, пока еще рано.

– В России сейчас не так много писателей, которых может прокормить хлеб сочинительства. Подавляющему большинству приходится еще и где-то работать, чтобы позволить себе нормально жить.

– Простите, я действительно, об этом как-то не подумала.

– А вы, кстати, где-то учитесь? Или уже работаете?

– Я?.. – она немного растерялась. – Учусь… В аспирантуре.

– Вот как? Где? В Омске? Томске, Новосибирске? Кстати, а что вас сюда, в нашу глушь, занесло?

– Как это вы так о своем городе?

– Так я же здесь недавно. После института. Как говорится, по распределению. Не от хорошей жизни. И вот жду не дождусь какой-нибудь оказии, чтобы свалить отсюда. Иначе или сопьюсь, или свихнусь.

– Ого! Даже так?

– Так, так!

Они, наконец, зашли в кафе, разделись, вошли в зал, сели за свободный столик.

– Жан, гляди! Опять этот? и с новой бабой, – подруга толкнула локтем Жанну. – Где он их только находит?

Жанна пригляделась к Сугробовой, пожала плечами.

– Видать, приезжая какая. Я ее никогда не видела. Да и наши так не одеваются. Какая-то областная штучка. Очки, правда, какие-то смешные у нее.

– Обслужишь их?

– Ладно! – вздохнула Жанна, взяла меню и направилась к столику.

– Здравствуйте, Илья Иванович!

– О, Жанна! Приветствую. А я, как видите, новую клиентку к вам привел.

– Вижу! – грубовато ответила Жанна, положила на стол меню и отошла.

Достоевский сразу же придвинул меню Сугробовой.

– Выбирайте на свой вкус.

– А вдруг вам мой вкус не понравится?

– Так о вкусах же не спорят, – улыбнулся Достоевский. – И потом, мне будет приятно узнать ваш вкус.

– Ну ладно! Держитесь.

Сделав заказ, на сей раз без спиртного, они продолжили разговор, отвлекаясь на еду. Теперь уже инициативу в свои руки взял Достоевский.

– Аня, вы мне так и не ответили на вопрос, где вы учитесь и каким ветром вас сюда занесло?

– Я учусь… Я фольклором занимаюсь. Изучаю, быт и говор сибирских жителей маленьких городков. Вот как ваше Болотное. А приехала из Москвы.

– Откуда? Из самой Москвы? Из столицы?

– Ну да! А что вас так удивляет?

Достоевский даже присвистнул, но на вопрос не ответил. Тогда она задала свой вопрос.

– Вот меня, например, удивляет ваша фамилия – Достоевский. Но я же не спрашиваю, ваша это фамилия или творческий псевдоним.

– А вы спросите.

– Ну, хорошо, спрашиваю. Это ваша фамилия или творческий псевдоним?

– А я вам отвечу. Да, это моя фамилия. И у мамы моей была такая же фамилия, и у дяди. К сожалению, они оба уже умерли.

– Соболезную. Но тогда объясните, пожалуйста, откуда у вас такая фамилия.

– Вообще-то, это длинная история. Когда познакомимся поближе, расскажу. А если коротко – наш род ведет свое начало от самого Федора Михайловича Достоевского.

Сугробова едва не уронила на пол вилку, но удержала ее. Вытерла испачканную руку салфеткой, подняла удивленные глаза на своего спутника.

– Могла бы свистеть, как вы, тоже бы свистнула. Скажите, что вы пошутили.

– Отнюдь!

Он пожал плечами и насмешливо посмотрел на свою спутницу.

– Я же говорю, когда познакомимся поближе, все вам расскажу.

– А вы довольно бесцеремонный.

– Простите! Не каждый день приходится знакомиться с москвичкой… Впрочем, обо мне тоже скоро в Москве узнают.

– Почему вы так думаете?

– А у меня должны в журнале «Новый мир» мой роман опубликовать. «Дуэлянты» называется. Вы же слышали про такой журнал?

– Вы меня обидеть хотите? Конечно, слышала. А что за роман? Про что? Небось, любовь, секс, стрельба.

– Вы как в воду глядите! И любовь там есть, и стрельба, роман-то называется «Дуэлянты». Только вот до секса там дело не дошло. И вообще, в ту эпоху, а это девятнадцатый век, такого слова в русском языке еще не было. Вам, кстати, как будущему профессиональному фольклористу, это следовало бы знать.

– Ну, уели, уели, – засмеялась Сугробова. – Я-то не знала, что у вас про девятнадцатый век. Почитать дадите?

– Вот опубликуют, тогда и почитаете.

– Ну, когда это еще будет. Скажите, а у вас уже что-нибудь опубликованное есть?